Завтра никогда не наступит

— Ты понимаешь, что мне нужно работать? — уже в который раз мне задавал один и тот же вопрос Алексей. — Слушайте, Алексей… — из-за стрессовых ситуаций, которые происходили в последнее время с завидной регулярностью, из головы напрочь вылетело его отчество, — как вас там, не помню. Валите и работайте, я сама как-нибудь с ними разберусь, — я старалась говорить тихо, чтобы дети не услышали много новых и лестных слов, а из-за злости получалось говорить только сквозь стиснутые зубы. — Дмитриевич, — был мне ответ. — Чего? — единственное, что я смогла произнести после его «Дмитриевич». — Отца у меня Дмитрий зовут и в паспорте «Дмитриевич» написано. — Ты… — поправочка, — Вы совсем идиот, что ли?! Сейчас думать нужно не о вашем отчестве и кого как зовут, а о том, как и где уложить спать Женю! — Следующий этап квеста? — Считайте, что да. Мы их накормили, напоили, теперь надо спать уложить и периодически ночью проверять, а то если проснутся и не поймут, где они, будет истерика, — я замолчала, но накопившаяся злость не хотела заканчивать говорить, — и вообще вам ещё повезло, что Оксана, уходя от Вадима, с собой забрала все свои и Женины вещи, а то сейчас было бы не шибко легко, как вы выразились, «проходить этапы квеста». — Знаешь, что я тебе на это скажу? — понятно, что это был риторический вопрос, но я не смогла оставить его без внимания. — Понятия не имею. Я, знаете ли, не экстрасенс, чтобы к вам в голову залазить, — у меня было чувство, что мы вернулись в прошлое, ведь весь вечер я практически на автомате отвечала на его стандартные фразочки. Хотя думала, что за все прошедшие годы про них просто забыла. — Годы идут, волосы стригутся и красятся, пирсинги появляются по всему лицу, а ты так и не уяснила, что перебивать старших некультурно, — я могла и промолчать, но мой внутренний буйный и очень обиженный ребёнок решил, что, скорее всего, вот такой возможности «поговорить» с «мужем» не будет, а значит нужно поиграть на струнах его нервов. — А кто сказал, что только по всему лицу? Вы же не проверяли, — эта «шутка» в голове казалась намного остроумнее. «Три, два, один…» — мысленно пошёл отчёт до момента, когда до его «старшего» мозга дойдёт смысл фразы. — Что? — если это единственное, что он смог сгенерировать, то поиграть на нервах не получится. — Что? — повторила я за ним и поняла, что что-то происходит помимо моей плохой шутки. Мы оставили детей в зале, так как это была самая большая комната в этом доме и максимум, что они могли там разгромить — это техника, которую можно было заменить, ибо другие комнаты были слишком далеко друг от друга и было невозможно слышать, что они делают, а в тех, которые располагались близко, находились дорогие и эксклюзивные вещи, купленные на различных аукционах. — Тихо, — произнесла я, а Алексей посмотрел на меня взглядом «Я и так молчу». — В доме тихо стало, — он всё ещё не понимал, куда я пытаюсь увести свои и его мысли. — В доме двое детей и до этого момента стоял гогот и шут, а сейчас тишина. — Мирослава всегда тихо себя ведёт, — произнёс он, всё ещё не понимая, что, скорее всего, сейчас в самой большой комнате его дома происходит что-то ужасное. — Я вас удивлю, но не все дети тихие и послушные, как роботы или прислуга, потому что нормальные и адекватные родители не запугивают своих детей с пелёнок. «Замолчи, а то слишком много болтаешь» — пронеслись мысли в голове, и надо бы было с ними согласиться и молчать в тряпочку, но чувство справедливости всегда побеждало над здравым смыслом. — Правда, что ли? Я лично никого не запугивал, вообще почти не контактировал, — через секунду до него дошло, что он оправдывается. — С какого я вообще должен перед тобой оправдываться за воспитание Мирославы? Своих детей заводи и воспитывай, как душе угодно, — после такого заявления меня передёрнуло, а в голове в очередной раз начали всплывать обрывки прошлого. Макс постоянно говорит, что при приступах нужен какой-то эмоциональный всплеск, чтобы моя психика не уносилась каждый раз в болезненные воспоминания. Я всегда понимала его по-своему, поэтому на предплечьях появлялись небольшие порезы. За все эти годы я научилась делать порезы в таких местах, чтобы никто не видел и не оставалось видимых шрамов. Я лечила себя болевым шоком. Почему-то в такие моменты всегда казалось, что это хорошая идея. Боль приводила в чувства и нежелательные воспоминания каждый раз возвращались в моё подсознание. А когда приходило осознание того, что я опять сделала, становилось стыдно перед Максом, который всеми силами пытался привести мой разум и мысли в порядок, папой и мамой, которые видели и видят, что со мной происходит, но никогда не вымешивались, только подходили, обнимали и говорили, что они рядом и примут любой мой выбор, поддержат любые мои действия. В такие моменты стыд всегда перерастал в мысли, которые я заглушала алкоголем и сигаретами. Так всегда было проще. Выпить и забыть на время про мысли, стыд и собственные действия, которые ко всему этому и приводили. Остатки разума говорили, что сейчас этого делать нельзя. Во-первых, «муж» мог вызвать людей в белых халатах, во-вторых, в соседней комнате находились дети, которым не объяснишь, из-за чего у взрослого человека проблемы с головой, в-третьих, по близости не было никаких режущих предметов. — Что ты делаешь?! — услышала я чёткий и даже немного испуганный голос Алексея, скорее всего за дорогую мебель. — Это мой немой протест на твои, — опять поправка, — ваши слова. — Если это немой протест, то зачем рукой бить стол? — столько непонимания во взгляде у него я не видела никогда. Я проигнорировала его вопрос, просто встала и пошла в сторону комнаты, где находились дети. Знала и была уверена, что он не пойдёт вслед за мной, ведь за то время, что Евгений находился здесь, Алексей не приближался ни к нему, ни к дочери, он был в комнате и помогал, когда я просила что-то подать или когда возникали какие-то бытовые вопросы, но близко он не подходил, находился возле дверного проёма или же на самом максимальном расстоянии. Если с дочерью вопрос был понятен, то ситуация с родным племянником для меня была непонятна. Рука, а вернее, предплечье горело, но не от физической боли, а эмоциональной. Оно всегда болело в самые ответственные моменты. Макс объяснил это психосоматикой, ведь все шрамы и ожоги давно зажили и просто не могли болеть так невыносимо. Я сама выдумываю эту боль в те моменты, когда боюсь или мне страшно, а в данной ситуации я ещё и специально ударила именно этим местом об стол. Я облокотилась о стену, стиснула зубы, чтобы не заскулить от ноющей боли. Все видели шрамы, но никто не знал откуда они, кроме тех людей, что их и поставили. Если спрашивали, то я просто молчала или переводила разговор в другое направление. Каждый раз, когда прихожу на сеанс к Максу, первый вопрос его ко мне на протяжение уже четырёх лет один: «Почему ты позволяешь своему прошлому и своим прошлым демонам портить тебе настоящие, а впоследствии и будущее?». Я ещё ни разу не ответила на этот вопрос, ведь, по моему мнению, моё прошлое никак не портит и не влияет ни на настоящее, ни на будущее. Дождавшись, пока боль притупится и будет практически незаметна, я прошла в комнату, боясь увидеть, что в ней происходит. — Какого… — единственное, что я смогла из себя выдавить, при открывшейся передо мной картине. — Касиво, павда? — Спросила Мирослава как ни в чём не бывало, даже не отвлекаясь от своего занятия. Она увлечённо продолжала выводить на лице Евгения моей ярко красной помадой контур его губ. Вся моя косметичка была выпотрошена, а всё её содержимое было разбросано возле Миры и Жени. Видимо, я успела на завершающий этап макияжа. — Мирослава! — Я не хотела повышать голос, но это получилось как-то, само собой. — Что ты вообще творишь?! — А что такого? — в полном непонимании спросила Мира, выронив помаду. — Посмотри на меня, — уже спокойно произнесла я. На мою просьбу Мира только отрицательно покачала головой. — Мирослава, — позвала я ребёнка ещё раз. Как только Мира повернулась ко мне лицом, первым желанием было просто прикрыть глава ладонью и выйти в ближайшее окно. За короткий промежуток тишины этот ребёнок успел найти мою косметичку, накраситься самой и накрасить двоюродного брата. У меня не было ни сил, ни правильных слов, чтобы что-то сказать ребёнку, который искренне не понимал, что он такого сделал. — Быстрыми шагами в ванную смывать с себя весь этот… — быстро не получилось придумать корректный эпитет к тому, что произошло, — макияж и ложиться спать. — Мне нужно было прийти в себя, чтобы сформулировать всё, что я должна сказать Мире в сложившейся ситуации, ведь Алексей не станет с ней разговаривать, может, недобро посмотрит и пойдёт работать. — Не хочу, — Женя начал активно качать головой из стороны в сторону, плакать и говорить понятные только ему, видимо, слова. «Вот только истерики не хватало для полного счастья» — пронеслась мысль в голове. — Женя, — я представить не могла, как можно успокоить ребёнка, которого видишь несколько раз в три-четыре месяца и совершенно не имеешь понятия, с какой стороны подступиться к его психам, — Евгений! — конечно, крик не самый лучший помощник в данной ситуации, но других идей не было. Он перестал мотать головой и кричать, это явный плюс в мою сторону. Я села напротив него и продолжила говорить, надеясь, что он хоть что-то поймёт. — Сейчас мы вместе пойдём умываться и спать, а завтра, когда проснёмся, поедем к папе с мамой, — после упоминания мамы с папой слёзы у него перестали литься и появилась улыбка. — Только мы им не расскажем, что ты был с таким боевым раскрасом. — А я? — услышала я достаточно громкий вопрос Миры. — А ты поедешь в садик, — я не успела даже договорить фразу, как она умчалась куда-то наверх. — А тебе теперь смешно? — всегда удивлялась детям, их настроение менялось по щелчку пальцев, а иногда даже быстрее. Взрослым иногда этой функции не хватает. — Пошли смывать боевой раскрас с лица, мелочь. Я взяла Женю на руки, и мы уже подходили к лестнице, как хозяин дома удосужился всё-таки прийти ради приличия. — Что с ним? — было первое, что мы услышали. — Сестра постаралась, да, Евгений? — он лишь рассмеялся и решил перестать держаться своими маленькими ручками за меня, видимо, хлопать в ладоши ему нравилось больше. — Мелочь, я же не удержу тебя, — только и успела сказать, когда Женя решил, что на руках у Алексея будет удобнее. — И что мне с ним делать? — неуверенно спросил «муж» после неудавшихся попыток вернуть племенника мне. — Я забыла, — стукнув себя по лбу, произнесла я. — Оксана говорила, что он привык, когда его укладывает Вадим. — Я не стану его укладывать, — такой паники в глазах я ещё не видела у «мужа». Обычно суровый и молчаливый мужчина действительно понятия не имел, что ему делать. — Ну, да. Вам нужно перед этим его ещё искупать, потому что ваша дочь изрисовала его всего. — Нет, — Алексей говорил твёрдо и думал, что я с Женей отступлю. — Да, — хором сказали мы, а я ещё и добавила. — Где его вещи, вы знаете. И ещё советую переодеться, он любит брызгаться, а я приду после того, как заставлю вашу дочь убрать за собой. — Олесь, — услышала я крик, обещающий месть и заразительный смех крестника. Мне было всё равно какой план мести устроит мне Алексей. Я просто была уверена, что она обязательно будет, он же всё-таки прав, что я практически вернула в его жизнь родственников, о которых он даже не хотел слышать. Тут он сам виноват, ведь в мою он пытается вернуть не только родственников, но и их новые жизни. А вообще я лишь отдаю ему его же монету только немного в другой форме. Мои раздумья прервала дверь, которая возникла перед моим лицом. «Ещё бы сантиметр и нос был бы сломан» — сказал мне назойливый внутренний голос. — И долго тебя ждать? — услышала я недовольный голос и достаточно чёткую речь по другою сторону двери. — Юная леди, вам не кажется, что тон нужно другой сделать? Не в вашем положении так разговаривать. — Внезапно до меня дошло, что я начинаю разговаривать с Мирой, как мать Кирилла со мной. Меня будто окатило ледяной водой, ведь когда-то я обещала сама себе, что, если сойдутся звёзды, то я никогда не стану так разговаривать с детьми и не важно свои или нет. — А ты мне не мама, чтобы я с тобой азговаивала номально. — Прости? — только и смогла выдавить из себя я перед тем, как дверь захлопнулась. — И что за фразочки такие? Откуда понабралась-то? — пробубнила я себе под нос и открыла дверь. Мира сидела на кровати в полнейшей темноте. На дворе была уже давно ночь. — И что это такое было? — спросила я, садясь на пол возле Миры. — Ты так говоишь, — услышала и поняла, что каждый раз, когда приходил отец с женой я постоянно отвечала так, грубее, но смысл Мира уловила правильно. — Мирослава, я не претендую ни на роль мачехи, ни на роль мамы тебе… — Но кичишь и злишься на меня, — и тут она была права, это было несколько раз, но я срывалась и делала, то что обещала себе никогда не делать. — Ты сама себя так ведёшь и играешь на моих нервах, — я даже не думала, что она понимает и половины из того, что ей говорю. — Зачем ты взяла без спроса мою косметику? — А тебе жалко? — она явно отвечала фразами, которые где-то слышала. — Так, Мирослава, я не собираюсь продолжать с тобой разговор в таком русле! Пошли умываться и спать, — не знала, как с ней продолжать разговаривать, пусть она умный и сообразительным ребёнок для своих лет, но всё-таки она остаётся всего лишь ребёнком, а с ними контакт у меня плохой. — Женя с папой? — спросила она безжизненным и будто убитым голосом. — Да, Женька привык, что его Вадим укладывает. — Ясно. «Теперь главное, чтобы она никого ночью не убила. Вот после таких происшествий и появляются социопаты, а в последствие манипуляторы и маньяки» — внутренний голос не хотел молчать, но в какой-то степени он был даже прав. — Естественно он прав, это же твоё подсознание, — сказала я сама себе и поняла, что сказано это было в слух. — Псих, — сказала Мира и направилась в ванную. — Помочь? — спросила я, стоя в ванной и наблюдая, как она пытается снять футболку. — Вынужденная мера, — произнесла она и стала ждать, когда я подойду. Все последующие действия были проделаны методично и молча. Мира вела себя так же, как Алексей, когда помогал мне час назад с детьми. Я понимала, что Мирослава всеми своими действиями просто пытается выжить меня из жизни, даже не представляя, что мне самой не очень нравится жить и присутствовать в её с Алексеем жизни. Её поведение периодически кричит «Уходи, ты здесь не нужна», и я с ней полностью согласна, наверное, из-за этого не представляю, как ужиться с ней в одним доме. Мира ещё может считать, что я отняла у неё её любимую няню, которая была рядом до моего появления. Она закрывалась и не хотела взаимодействовать так же, как и я. В этом и была наша проблема мы были слишком похожи и считали одинаково, что мне не место в их жизни. Даже если мы преодолеем барьер, то просто не успеем адаптироваться и привыкнуть друг к другу, а если это произойдёт, то разлука в следующем году окончательно добьёт и меня, и её ещё не состоявшиеся психику и социализацию. «Поговори завтра с Максом на эту тему. Всё равно будешь в больнице» — иногда всё-таки внутренний голос глаголит нужные слова. Хотя я всё ещё считаю странным разговаривать сама с собой, надо, чтобы подсознание помогало каким-нибудь другим образом. Мира надела пижаму и забралась под одеяло практически с головой, я присела на край кровати и начала ждать, когда её дыхание станет монотонным и спокойным. — Спокойной ночи. Я ночью загляну ещё, — не знаю, зачем сказала, но почему-то мне казалось, что Мира что-то придумала и это «что-то» никому не понравится. Мира молчала, поэтому я встала и пошла к двери. Уже на выходе я услышала тихое: — И тебе спокойной, — я усмехнулась против воли. Абсолютно не понимала ситуаций, которые происходили. То она меня ненавидит, то вроде всё прекрасно. Видимо, она тоже выжимала из ситуаций выгоду для себя, если такими темпами пойдёт дальше, то из неё действительно вырастит что-то непонятное. «Такая, как ты, например. Представь твоя копия, только хуже и злее. Ты-то нашла себе семью, да, и до восемнадцати не скажешь, что тебя сильно ненавидели. У тебя же был отец» — и опять внутренний голос захотел испортить мне и так не самое хорошее настроение своим здравым смыслом. Мать, может, и была отвратительной, но отец старался быть хорошим. Интересно, а если бы я не ходила за ним хвостом в своё время, он бы принял меня и сложились бы у нас такие отношения, как до их отъезда? После того, как вскрылась правда о том, что мать Кирилла мне неродная, я начала задумываться, а зачем вообще отец забрал меня и почему женщина, которая ненавидела меня, позволила это сделать? Почему родная мать меня отдала? Может, она не хотела, а отец забрал меня у неё силой? Может, у меня была бы совершенно другая жизнь, если бы я осталась с ней. А может, она сама отдала меня, так как я была просто залётным ребёнком, от которого не избавились вовремя. Было много вопрос, много «может», но ни единого ответа. Я могла найти женщину, которая меня родила с лёгкостью, взломав пару баз данных, просто спросив у Кристины нужные данные, но я этого не делала. Элементарно боялась увидеть отвращение и ненависть в глазах, тем более, что у меня есть своя семья, а ещё боялась правды, которая может вскрыться. Я всегда говорила и знала, что некоторая правда должна оставаться правдой только для определённого круга людей, ведь для остальных это не та правда, которую они хотят видеть и слышать. Зачем вообще нарушать устоявшийся устой чей-то жизни своей правдой? Правда не всегда бывает хорошей. Некоторые вещи человек должен, а иногда обязан знать, а иногда от правды становится только хуже и намного больнее, чем есть в данный момент. Даже у меня есть правда, переросшая в огромный секрет, которую должен знать Алексей, но я не могу и не хочу её рассказать, ведь она ему такая не нужна, и жить с ней слишком тяжело. Алексей, которого я знаю, станет винить себя в событиях, о которых никогда не мог даже подумать, не то, что представить. Но на самом деле это только моя вина, ведь это я приняла решение промолчать. Может, и сложилось бы всё иначе. И опять это «может». Ничего уже не может, всё случилось так, как случилось, историю не перепишешь и решений не изменить. Теперь это только моя правда, которую «муж» никогда не узнает, пусть это будет моим бременем и ношей до конца дней. Я до последнего надеялась, что Мира спокойно заснула и ничего не задумала. Зайдя в зал, я поняла, что так и не сказала ей, чтобы она всё собрала и убрала на место. Сев на пол возле разбросанной косметики, я начала считать ущерб, нанесённый Мириной игрой. «Повезло, что ламинат можно оттереть, а испорченную косметику купить» — пронеслась мысль в голове, которой я усмехнулась. Косметики у меня было немного, поэтому было не очень её и жалко. Помаду, тени, пудру и все основные составляющие моего повседневного макияжа и в принципе всей косметички спасти было нельзя. Складывалось впечатление, что она рисовала ими, как красками, во все стороны, не жалея. Я никогда не держалась за какие-то вещи, считая, что даже, если испортилось, то ничего страшного, главное все живы. Правда, считать так стала только после знакомства с Королём, а до этого убивалась и не знала, что делать, если сломалась или разбилась какая-то вещь. Знакомство — ещё одна только наша общая правда, которую никто не знает и, скорее всего, никогда и не узнает. Если для него это один секрет, то для меня он всего лишь один из многих. — Может, это и к лучшему? Кожа хоть немного отдохнёт от тонны штукатурки, — произнесла я, отпуская педаль на мусорном ведре и прощаясь с целой косметичкой, которая пала смертью храбрых на поле битвы. Наверное, правильно говорят, что всё, что ни делается, всё к лучшему. В доме было тихо, от такой тишины порой становится страшно. Я понимала, что нужно найти Алексея с Женей и проверить, как дядя справляется со своим племянником, но так как «муж» мог начать укладывать его в любой комнате, то поиски могли затянуться. Будто не дом, а целый лабиринт. «Или можно просто воспользоваться телефоном» — и всё-таки нужно завтра ещё и насчёт этого внутреннего голоса поговорить с Максом, а то он начинает меня пугать. Сев за стол, я взяла телефон и быстро отыскала контакт «Ошибка прошлого» и написала сообщение. Звонить слишком опрометчиво, если Женя спит. «Как дела? Уложил?» — только сейчас, посмотрев на время на экране телефона, я осознала, что была практически половина двенадцатого. Ответа на моё сообщение так и не последовало, а глаза закрывались сами собой, поэтому я решила лечь, как когда-то на лекциях, на стол и может даже вздремнуть немного. Мой разум практически покинул тело и хотел улететь далеко и вернуться только утром, но как-то слишком резко и неожиданно его вернули на место. — Какого хрена?! — вскрикнула я и резко выпрямилась на стуле, когда почувствовала что-то горячее на открытых участках кожи, не скрытых футболкой, на шее и плечах. Достаточно быстро до моего затуманенного разума дошло, что мой крик был заглушён чьей-то большой и грубой ладонью. Впервые за долгий промежуток времени стало страшно, тело напряглось, и из головы выветрились все знания про самооборону, защитные стойки, которые отрабатывались долгие годы. Страх — слишком сильная эмоция, которая не позволяет мыслить здраво и рационально. Осознание того, что даже локтем при всём желании не смогу дотянуться для удара из-за высокой спинки стула, пришло моментально. Казалось, что прошла уже целая вечность, но прошло всего секунд десять-пятнадцать. В голове возник план, который, скорее всего, не сработает, но других идей не было. Я широко открыла рот, насколько это было возможно, и резко укусила горячую кожу чьей-то руки, а после стремительно вцепилась в край стола, чтобы не упасть и одним резким движением головы назад произвела удар неизвестно в какую область противника. — Между прочем больно! Ты зубы точишь, что ли?! — услышала я знакомый грубоватый голос. — Ты?! — вскочив со своего места, прошипела я. — А ты кого-то ещё ожидала встретить в запертом доме в половину двенадцатого ночи? — страха не осталось, была злость, которая постепенно отпускала, ведь он был прав. Кто ещё мог быть в запертом доме. — А обязательно было пугать?! — почти успокоившись, как мне казалось, спросила я. — Пострадавший здесь я вообще-то. Прививки от бешенства имеются? — либо он издевался, либо пытался плохо пошутить, как я до этого. — Не. Смешно. Вообще, — произнесла я чётко каждое слово. Даже забыла, что к нему надо обращаться на «Вы» и вообще забыла обо всём на свете. — Дай посмотреть, — уже устало проговорила я и сделала шаг вперёд, чтобы было удобнее взять его кисть для осмотра. — Не волнуйся, жить будешь, укус не смертелен, — спокойно проговорила я и подняла голову вверх, ибо он был выше. Оказалось, что это было самой большой ошибкой после, конечно, женитьбы на нём, о которой я ничего не помню. Сначала я не поняла почему он как-то странно на меня смотрит, усталость давала о себе знать, только через секунд двадцать игры в гляделки до меня дошло, что он стоял в одних шортах, а я стояла настолько близко к его обнажённому торсу, что при выдохе моя грудь практически касалась его. Его рука всё ещё находилась в моей, и я понимала, что нужно отпустить её и сделать шаг назад, нужно развернуться и просто уйти. Но тело не слушалось, ведь если мозг забыл за столько лет ночь выпускного, забыл о любви к этому человеку и запечатал это чувство глубоко внутри, вместо неё за эти годы появились новые чувства и эмоциональный фон: ненависть, обида и злость, то тело помнило прикосновения и поцелуи. За прошедшие годы у меня были мужчины после него, и я считаю это нормальным, ведь я хотела забыть и стереть его из памяти окончательно, но моё тело отказывалось подчиняться разуму и помнило только его. Сколько бы я ни пыталась забыть — не выходило. Даже спустя столько лет я так и не понимаю, правильно ли говорила Алиса, что чувства, которые я испытываю, это не любовь, а простое желание и похоть, которые я раньше не испытывала. Мне было восемнадцать, и за эти годы я всё ещё не осознала всех этих эмоций в полной мере. «Переспишь и забудешь о нём. Скорее всего, пожалеешь, а если учесть, что он будет первый твой мужик, то можно ставки делать. Первый опыт всегда хочется забыть» — по сей день я помню эти её слова и вообще много того, чего не стоило бы не просто помнить, но и знать. Пусть мы больше не общаемся, её советы помогают до сих пор. Практически и произошло именно так, как она сказала. Мозг забыл и вычеркнул ту ночь и те эмоции, по крайней мере, я так думала до этого момента, но, как оказывается, не тело. Оно всё предательски помнит. — Может, отпустишь? — сначала я почувствовала обжигающее дыхание возле уха, а потом до сознания дошёл и его вопрос. Видимо, я слишком долго смотрела на него «задумчивым взглядом», когда мыслей в голове много, а действий никаких, по крайней мере, так называет его Лев. Меня радовало только одно — я умела контролировать себя и прекрасно научилась играть. Не зря мне говорили, что надо было в театральное поступать. — Сам виноват. Тебе разве в твоём высшем обществе не говорили, что нужно одеваться? — садясь на прежнее место, спокойно проговорила я. — Я у себя дома так-то. В чём хочу, в том и хожу, могу хоть голым, — либо и на него так влияли стрессовые ситуации, либо он пытался пошутить, хоть выходило и не очень смешно. — Это общий дом так-то, — вторила я ему. — Резонно, — проговорил он, садясь напротив. — Как Евгений? Спит, надеюсь? — попыталась я разрядить обстановку, иначе бы это неловкое молчание длилось ещё долго. — Спит. Оказалось, что он вполне послушный мальчик и может вести себя почти спокойно. — Надеюсь, до запугиваний не дошло? — вопрос вырвался как-то сам собой. Зная его мать, он мог перенять пару её воспитательных действий. — Не надо на меня так смотреть, я знаю твою мать и её методы воспитания и общения, — этого тоже не стоило говорить, ведь он уже знает, что я знакома с Вадимом, но не знает, насколько близко. И что-то мне подсказывает, что лучше пусть он знает самую меньшую часть нашей истории с Ежом. — Откуда же ты о них знаешь? Лев или Вадим? — Алексей смотрел на меня будто у нас тут допрос с пристрастием, даже казалось, что он злиться, но это лишь моё воображение. — Не угадал. Ни первый, ни второй. С Мирославой общаюсь, когда вожу и забираю из садика. Она много историй рассказывает, — это было почти правдой. Только Мира не рассказывала, а всего лишь повторяла то, что ей говорили. — Очень странно, обычно она молчит. — Ничуть не удивлена таким положением дел. — Как ты познакомилась с Вадимом? — резко он сменил тему нашего разговора. Почему-то меня начали раздражать его вопросы. С какого такого счастья я должна вообще ему хоть что-то рассказывать? — Не твоего ума дело, — практически выплюнула фразу. — Со Львом, — то есть он думает, что если я не рассказываю про Вадима, то расскажу про Льва? Ага, держи свой огромный карман шире. — Не твоего ума дело, — повторила фразу, сказанную ранее. — А что же моего ума дела тогда? — положив руки на стол, спросил он. — Ничего. Моя частная жизнь всё ещё частная. Независимо от штампа в паспорте и кольца на пальце, — я думала, что говорила беззлобно, но это были только мои домыслы. В реальности я говорила сквозь стиснутые зубы, ибо этот человек может вывести меня из себя одним лишь вопросом. — Хорошо, — почти сдаваясь, произнёс он. — Тогда такой вопрос, — а кто сказал, что я отвечу? — Почему так получается, что ты знаешь моих братьев, но вместе мы ни разу не встречались? — вопрос был резонным, ведь до определённого момента я не знала, что эти люди вообще как-то связаны между собой. С Алексеем нас познакомил Кирилл, с Вадимом я познакомилась в другой стране, а со Львом у нас история, о которой никто из нас не хочет вспоминать. И если подумать ещё глубже, то мы не были даже знакомы со Львом, когда готовились к свадьбе с Вадимом, как-то не получалось пересечься и Ежа это постоянно бесило, ведь он хотел познакомить меня со своим раздолбаем братцем. — В нашем случае Земля оказалась не круглой, а плоской и мы просто не пересекались, а лишь общались до определённых моментов только между собой. — А можно разговаривать, как обычный человек? Простыми предложениями, а не замысловатыми? — А можно не задавать таких вопросов, чтобы не слышать замысловатых ответов? — сама говорила, что вопросом на вопрос отвечать неприлично, но сейчас я хотела так и никак иначе. — А какие можно задавать? — я облокотилась на спинку стула и посмотрела на него взглядом «Удиви меня». — Про шрам на руке можно? — Какой именно? — он удивил, но я не подала виду и прекрасно знала, о каком шраме он говорит. Он был единственными чётко просматриваемый из всех и всегда выделался. Многие спрашивали именно о нём, но я не отвечала. Я вообще не любила что-либо о себе рассказывать, а особенно о шрамах. — Который ты непроизвольно постоянно закрываешь ладонью, — вот тут он неправ. Закрывала я его осознанно и не закрывала, а периодически давила, чтобы вызвать небольшую боль. Главной причиной было привести разум в порядок, иногда хватало небольшой боли, а иногда, как за пару часов до этого, нет. Это было не первое «ранение», но самое болезненное, ведь его мне поставили для обычной симметрии. «Нельзя же ходить только со шрамом на правой руке, симметрия должна быть везде, даже в порезах на твоих отвратительных ручонках» — эти слова Арса по сей день стоят в моей голове, ведь именно после этих слов и действий я убежала, прыгнув в открытое окно. — Много вопросов задаёте, Алексей Дмитриевич, вам не кажется? — серьёзным тоном произнесла я. — Баш на баш тогда. Вопрос я, рассказ от тебя и наоборот. Дополнительные вопросы так же могут присутствовать. Ответы честные. — Откуда и мне, и вам знать, что ответы будут честными? — Мне сказали, что ты давно перестала врать, так что у меня уверенность 100%, а я и так не врал за всё время нашего знакомства. — И кто же такой смертник, говорящий обо мне? — Это между мной и тем человеком, — слишком быстро, даже мысли из головы вылетели. По сути, он хочет секрет за секрет, ведь он прекрасно понимает, что я спрошу то, что никто не знает. — А где гарантия того, что это останется в этих стенах и не пойдёт дальше? — по его взгляду стало понятно, что он даже оскорбился на такой мой вопрос. — У меня язык с костями. — Язык является мышцей, — автоматически поправила я его. — А шрам у тебя на предплечьи, — видимо мой взгляд был богаче тысячи замысловатых и язвительных слов. — Мне просто показалось, что мы обмениваемся фактами. — Ладно, — я согласилась раньше, чем смогла обдумать дальнейшие действия. — Замечательно, — его голос казался каким-то слишком радостным, будто он действительно хотел знать про мой шрам. Он замолчал и, видимо, ждал ответа на свой вопрос. «Почему «видимо»? Это очевидно» — опять этот дурацкий внутренний голос. Захотелось закатить глаза, но это было бы слишком странно даже для меня. Я посмотрела на шрам, который доставлял больше всего боли физически и эмоционально, и начала говорить. — Сожитель матери Кирилла оставил. Ему показалось это забавным. Тогда ему вообще много чего казалось забавным, — я замолчала, не знала, что ещё можно сказать. Ему действительно просто показалось забавным оставить симметричный шрам. Возможно, если бы я молчала, то он бы просто меня отпустил, но его забавляла моя реакция, которую в восемнадцать лет я не могла сдерживать. — А как же мама Кирилла? Не остановила? — а вот и дополнительные вопросы пошли, прямо как на защите диплома, неизвестные мысли комиссии по итогу выступления студента. — Смешно. Остановила… — я не знала, как можно было продолжить, да и не хотела, но если я хочу ответов от Алексея, то должна перебороть и рассказать хотя бы что-то. — Ей было плевать, наверное, даже нравилось. Они стоили друг друга, — я не хотела говорить и рассказывать больше, но примерно уже понимала о чём будет его следующий вопрос. — Не очень понимаю, почему. Она же воспитывала тебя и растила с рождения, — и опять ошибочка и дезинформация. — Не знаю, кто вас снабжает информацией, Алексей Дмитриевич, но мне был год, когда отец привёл меня в дом, — к моему сожалению я узнала об этом слишком поздно. — Если это и так, то Кириллу было на тот момент шесть, и он должен помнить, что у него резко появилась сестра и вообще ещё один ребёнок в доме. — Думаете, я не задавалась этим вопросом? Мой братец либо знатно умеет врать, либо ему внушили эти мысли. «А теперь он должен спросить про сроки» — мысль в голове не успела до конца сформироваться, как последовал следующий вопрос. — И сколько это длилось? — он слишком предсказуем. — Относительно недолго, но мне хватило как-то. Где-то с конца августа до конца октября. Точные даты уже не скажу, — я не скажу, ведь долго старалась забыть, а вот Кристина может, ибо в тот день, когда я прыгнула в окно, познакомилась с ней, и… она спасла меня, а то можно было просто кровью истечь. Хотя на это и рассчитывали Арс с мамашей. — Почему не ушла раньше? Тебе было уже восемнадцать, — я посмотрела на него и пыталась понять, серьёзно ли он спрашивает об этом. Вопрос был неуместен, поэтому будет такой же ответ. — А мне было куда? Все уехали и решили, что с «мамой будет лучше девочке». Так вроде постоянно отец говорит, — а теперь я совру, первый раз за много лет, ведь у меня была возможность уйти и не возвращаться до всех событий, которые произошли. — Да даже если и было куда, то мне никто не рассказал правду. Если бы я знала, что она мне никто, то я бы тоже ушла вслед за всеми. Причём сразу же. Я удовлетворила ваше любопытство, Алексей Дмитриевич, или же есть ещё вопросы? — Нет, вопросов больше нет. Твоя очередь, — он не перестаёт меня удивлять, ведь я до этого момента думала, что он попытается уйти от темы и вообще из кухни, в которой мы всё ещё находились. — Хорошо, — вопросов в голове было много: «Почему вернулся именно сейчас?», «Откуда дочь и где её мать?», «Помнит ли он о том, что было тогда? Если да, то вспоминает, хоть иногда или просто вычеркнул из жизни?», «Как, зачем и почему мы поженились?». Вопросов было много, но вырвался тот, что я задавать точно не собиралась. — Правда, что и ты прогнулся под женщину, которую называешь мамой? — по его взгляду я поняла, что он ожидал совершенно другого вопроса и я его смогла удивить. — Нет, неправда, — он откинулся на спинку стула и скрестил руки на голом торсе. «Смотри, а он-то защищается от тебя» — и это было правдой, одна его поза говорила о том, что он чего-то остерегается, и поэтому защищается. — Почему же тогда? Что-то ведь изменилось, если ты согласился с политикой этой женщины, — было видно, что он не хотел отвечать, во взгляде читался некий страх. Я видела разное проявление страха, но такого ещё ни разу. — Скажем так, на тот момент, когда все думают, что я «прогнулся», произошла одна встреча, которая перевернула мой безбашенный мирок и должна была привести к спокойствию, но вышло как-то наоборот. По срокам, которые днём сказал Лев, эта встреча произошла до нашего с ним знакомства. Возможно это была первая встреча с матерью Мирославы, но если это так, то где она? Почему не приехала с ними? — Судьбоносная встреча, которая изменила всю жизнь? Не слишком ли смазливо и романтично? Мы всё-таки в реальном мире, а не фильме с книгой. — Ну, знаешь ли, в жизни тоже бывают встречи, после которых жизнь начинается скакать, как на американских горках, — это точно, я сейчас смотрю на такую встречу. Не встреться мы тогда, всё было бы иначе, совершенно по-другому. — Ты ещё пересекаешься со своей «судьбоносной встречей»? — я задавала вопросы, на которые не хотела слышать ответы, не то, что знать. — Да, можно и так сказать, — он отвечал так просто и спокойно, ещё и улыбался периодически. Я видела такую его улыбку, когда он общался с крестницей и мне захотелось задать вопрос совершенно не по теме, но была вероятность положительного ответа, а мне совершенного этого не хотелось. Я задам его, но в самом конце, самым последним. — Вы с ней близки? «Зачем спрашивать то, чего не хочешь слышать?» — вопрос хороший, но ответа у меня нет. — Да, — две буквы, а по мне будто бульдозер проехался, ещё и эта его дурацкая улыбка. Резко захотелось стереть и её с его лица, и эту его «судьбоносную встречу», чтобы не улыбался мальчишечьей улыбкой. — Это же прекрасно, если это правда, — внутри была буря, но я лишь улыбнулась, говоря это. «Что же ты женился на мне, а не на ней, если вы так близки?» — так и хотелось задать этот вопрос, но я прикусила язык, чтобы не сболтнуть лишнего. — Согласен, это прекрасно, когда встреча происходит сразу у двоих, а не только у одного, — меня будто ударили под дых, стало как-то неприятно и отвратительно, но нельзя этого показывать. Давно такого спектра эмоций не было внутри меня. Была ненависть, злость, обида, негодование, ревность, но сейчас это что-то другое. Мне будто опять больно, как в тот день, когда я уходила после ночи, проведенной с ним. «Тебе снова больно и снова из-за него» — чёртово подсознание хотело меня добить сегодня окончательно, и это было правдой. Мне вновь больно от простых его слов, а что будет, если я привыкну к нему, к его дому, к его дочери? Что я буду делать через год? Смогу ли я выбраться из этих эмоций или окончательно нырну, а вынырнуть просто не смогу? — Ты прав, — нужно было перевести тему, я больше не хотела узнавать что-либо от него. — Мы завтра поедем к Оксане в больницу, посмотреть на ребёнка. Поедешь? — он посмотрел на меня удивлённо. Только надо бы понять, чему именно удивился. — Мне нужно на работу, — я пожала плечами как бы говоря «ладно». — И кто у них родился? — Дочь у них. Вадим мне десятку проспорил. — Вы спорили на пол ребёнка? — такого шока в голосе я от него ещё не слышала. — Да, он был уверен, что и второй будет сын, а мы с Оксаной, что дочь. Там вообще тотализатор устроили, но именно с Вадимом мы на десятку спорили. — И как же планируют назвать? — Споров и ругани было много, но недавно пришли к единому мнению. Альбина в честь бабушки Оксаны, вроде. — Красиво. — Ну, если оценил сам Алесей Дмитриевич, то тогда конечно, это красиво, — я обязана была съязвить. — Я пропущу это мимо ушей, — усмехнулась, конечно, благородство же. — Если вам завтра на работу, то почему вы не следите за временем? — а ведь и правда за весь наш диалог никто ни раз не посмотрел на экран телефона. — Беседа интересная, толку отвлекаться, — на секунду я даже опешила и не знала, как можно ответить, поэтому просто промолчала и нажала на кнопку разблокировки. — Вот это да, — только в беседе с Алексеем у меня вырываются необдуманные фразы, которые не стоит говорить. Это должно о чём-то говорить, только вот о чём — непонятно. — И сколько там уже? — видимо, ради приличия решил поинтересоваться «муж». — Время детское, всего лишь два часа ночи, спать часа четыре осталось. — И правда, пора бы закрывать лавочку. — Где Женю уложил? Я с ним останусь сегодня, чтобы утром он не испугался, когда проснётся. — Напротив спальни Миры, — я не стала отвечать, хватит на сегодня с нас разговоров и так много информации, которая, как мне кажется, хранилась только в наших головах. «А как же вопрос?» — я стояла спиной к «мужу», когда вспомнила, что хотела в самом конце задать последний свой вопрос. — Можно ещё вопрос? Только ответь честно «да» или «нет», — не поворачиваясь к нему произнесла. — Хорошо, — донёсся до меня его приглушённый голос. Он был неблизко, и это радовало. — Ты тоже винишь меня в том, что случилось с нашей крестницей? — кажется, я перестала дышать, потому что каждый говорил, что в том, что умерла Вика была моя вина. Я даже сама в это поверила. Не знаю, как так вышло, что кроме общей истории нас связывала Вика, ведь мы были её крёстными. Наверное, стоило сначала поинтересоваться у Кирилла, кто будет крёстным отцом, перед тем, как соглашаться. Его ответа не было казалось целую вечность, хоть не прошло ещё даже минуты. Я не знала, как смогу жить с ним, если он ответит положительно. И вот, когда я уже отчаялась получить ответ, он всё-таки произнёс свой вердикт. — Нет, — такой же приглушённый и далёкий голос, но он был твёрд, а значит он не врал или же я хотела просто в это верить. — А ты? — такого поворота событий я не ожидала, но ответ я знала, возможно, когда-нибудь я передумаю, но не сейчас. — Да, — твёрдо и уверенно, и сразу пошла к Жене. Не хотелось продолжать этот разговор. Мы и так поговорили достаточно. Я понимала, что завтра он будет делать вид, что ничего не было, но мне стало легче от того, что я всё-таки смогла рассказать о шраме. Это первый маленький шажочек к моему исцелению. Возможно, это эгоизм, но я хочу быть эгоисткой, чтобы прийти к тому человеку с чего когда-то начала свой путь. Я ненавидела себя нынешнюю, но так сейчас легче и проще. Сейчас только так я могу сосуществовать сама с собой. Я аккуратно прошла в комнату, где спал Женя и подошла к окну, чтобы посмотреть на ночное небо. Оно всегда меня завораживало и это не изменится, а ещё я любила ночь, ведь только на ночном небе можно увидеть яркие точки. Мне это всегда давало надежду. Всегда казалось, что даже в самой чёрной душе есть маленькая, белая, яркая точка, которая не даёт упасть и сдаться. Многим не верится, что я тоже ещё умею надеяться и мечтать о каком-то светлом будущем, а всё потому что хочу избавиться от черноты, в которую сама себя загнала, чтобы однажды проснуться не в темноте, а при свете солнца. — Спокойной ночи, Алексей Дмитриевич, — тихо, для себя произнесла я, будто это не пожелание, а какой-то огромный секрет. Сегодня что-то изменилось. Даже если мы не будем этого показывать — это так, и этого не изменить ни мне, ни ему. Это тоже обычный, простой факт.