▼▼▼▼▼▼▼
— Вот так… — Незаметно усмехается. На секунду прикрыв глаза, возвращает на лицо равнодушие. — Я заберу у тебя это после уроков. Ты понял меня?..
— Д-да, Тсуки. — Сглатывает. Пытается улыбнуться, пытается привыкнуть к ощущениям. — Я…
— Ни слова. — Отрезает, резко и безапелляционно. — И только посмей вытащить раньше времени.
— Да… Тсуки.
►►►♥◄◄◄
Он не знает, как это началось и как он позволил этому начаться.
Просто в какой-то момент все дети вдруг становятся не такими, какими их хотели видеть родители…
И он тоже просто… Стал таким, каким стал.
Будучи маленьким Ямагучи никогда не задумывался о чем-то серьезном, о чем-то действительно важном… Он был просто ребенком, радовался каждому солнечному дню, хорошо учился и безмерно любил своих родителей.
Он был просто ребенком, который раз за разом пытался завести друзей, но каждый раз, похоже, делал что-то не так. Дети смеялись над ним, обзывали его и никак не хотели брать с собой играть.
Будучи маленьким Ямагучи никогда не понимал, что может быть смешного в его милых коричневых веснушках на щеках и носике, в его тоненьких ручках и ножках… Он часто становился дома перед зеркалом и раз за разом разглядывал себя.
Раз за разом спрашивал себя —
что же не так?..
Почему они смеются?..
Что же во мне не так?..
Раз за разом спрашивая себя, свое отражение, он не находил ответов и просто продолжал жить дальше.
Даже помыслить не мог о том, что эти глупые насмешки просто зависть. До того момента, пока в его жизни не появился Тсукишима Кей…
С его по-детски надменным и презрительным взглядом, его гордо выплюнутым
«жалкое зрелище» и этим ощущением подавляющей власти, которое он принес с собой в их первую встречу.
Это всё, будто бы придало малышу и его жизни смысл, будто бы резко сделало всё простым и ясным. Это всё будто бы объяснило Ямагучи…
Всё.
Что дети злы. Что они любят обижать тех, кто слабее, чтобы выглядеть старше.
И, самое главное, что их нападки на него не делают им чести. Они лишь выглядят глупо, как дураки.
Осознав всё это, Ямагучи понял, что было бы неплохо научиться защищать себя. Было бы неплохо,
стать таким же сильным, как Тсукишима Кей…
Это стало его первой жизненной целью.
►►►♥◄◄◄
Жизнь не стояла на месте…
Мальчишка старался как можно больше времени проводить со своим новым другом, присматривался к его движениям и эмоциям, слушал его, пытаясь понять, как он думает… И убеждал себя не замечать этого огромного равнодушия со стороны Кея.
Убеждал себя, что это напускное… Что это лживое…
Но проводя вместе все больше и больше времени, все чаще и чаще оставаясь наедине, все дольше и дольше разговаривая по душам, Ямагучи понимал, что стать
точно таким же сильным не сможет, у него просто не получится.
Также понимал, что равнодушие не напускное. Не лживое.
Настоящее.
От мыслей об этом его сердце почему-то трепетно больно сжималось, ему становилось грустно. И, лишь бы не думать, он старался усерднее.
Учился не покладая рук, зачитывался книгами, часами тренировал перед зеркалом движения и взгляды…
Он прекрасно понимал, что их характеры чертовски разные. Настолько сильно разные, что переделать свой полностью ему никогда не удастся.
От этого ему тоже становилось грустно, а затем…
Полюса вновь сместились, и вместе с ними сместилась и жизненная цель. В их жизнях появился волейбол.
Теперь они ходили на тренировки вместе, тренировались вместе, уходили с тренировок вместе… Над Хинатой и Кагеямой смеялись тоже вместе. Изредка Ямагучи казалось, что Тсуки немного будто оттаивает.
Правда, потом он ударялся об правду жизни, как брошенный им мяч ударялся об сетку. Неловко и неприятно. Больно.
У него не было ни сноровки, ни силы, ни точности. И если раньше ему казалось, что Тсукишима просто терпит его рядом, то теперь и вовсе стало горько… Игроком он оказался никудышным.
Никудышным, а значит и
недостойным. Значит, что причин терпеть его, для Тсукишимы становилось намного меньше.
Именно тогда Ямагучи решил, что его цель — стать достойным другом.
Стать достойным дружбы…
И он старался. Он брал дополнительные часы в спортзале, он делал зарядку по утрам, закалялся.
А Тсукишима вроде и не замечал. Он не становился ни холоднее, ни теплее к нему, совершенно не менял своего равнодушного отношения.
Да и к их общему — как хотелось верить Ямагучи, — увлечению относился странно. Будто бы оно ему было и не нужно вовсе, но при этом что-то невидимое, неощутимое, все еще держало его на тренировках…
Что-то странное.
Или может кто-то?..
И мальчишка замечал это. Волновался за друга вместе с командой. Вместе с командой же и молчал.
Но не долго…
Имея довольно мягкий, веселый и податливый характер, Ямагучи, как ни странно, всё-таки имел свою точку «невозврата». И, когда злость/нервозность/волнение, наконец, достигали ее, — он не сдерживался.
Прикипев к другу довольно сильно, привыкнув к нему, мальчишка злился на его безответственность, злился на отстраненность, на эту безжизненность на площадке…
Он знал каким Тсукишима действительно может быть, и ему было противно от того, что друг, похоже, не видел смысла в игре, не видел смысла выкладываться. Не видел, но при этом продолжал играть. Не мог найти свою мотивацию для победы, но продолжал мучиться.
И в итоге место для всех испытываемых чувств, для всех терзаний у него, Ямагучи, закончилось. Они с силой выплеснулись на Кея, окатив его с ног до головы и заставив прийти в себя.
«— Разве гордость не достаточная мотивация для победы?!»
В тот вечер произошло многое…
Он вставил другу мозги на место, а тот, будто в благодарность, впервые посмотрел на Ямагучи с гордостью. И эта гордость заставила его полюса сместится вновь…
Если раньше ему хотелось быть достойным, то теперь… Ямагучи понял, что пропал.
Потому что теперь ему хотелось видеть этот полный гордости взгляд на себе
постоянно.
Теперь ему попросту хотелось нравится.
Нравится своему другу Тсукишиме Кею.
И теперь он понял, что равнодушия никогда и не было. Была отстраненность и боязнь навязаться, но не равнодушие, а значит…
Думая об этом каждый раз, он заканчивал свой вечер одинаково.
Закусывал уголок подушки от безысходности, толкался в собственную ладонь от жажды, и старался надавить веками на глаза так, чтобы не представлять…
его. Чтобы не видеть его образ в темноте. Чтобы не чувствовать его пальцы, его губы. Чтобы не слышать его голос, тягучий и вытягивающий каждое слово, будто его собственную душу…
И никогда, еще ни одного разу, у него не получалось, потому что в конце концов он думал об этом. Зацикливался, выгибался и представлял всё.
Всё и взгляд полный одобрения и гордости.
С каждым днем этот омут затягивал его всё глубже.
Он тонул.
►►►♥◄◄◄
Дни шли за днями…
Соревнования приходили и уходили. Тренировки усложнялись. Они с Тсукишимой все еще были друзьями и…
Кей все еще был популярен в школе. И девочки/девушки, влюбленные дурочки, все еще подходили к Ямагучи, чтобы попросить его об «одолжении».
И он все еще соглашался. Раз за разом, пряча болезненный взгляд, отдавал другу письма/записки с признаниями, с номерами.
Просто в мире все еще существуют вещи, которые вечны…
И раз за разом с замиранием сердца ждал —
выбросит в этот раз или нет?..
Да или нет?..
Да или…
Всегда было да. И всегда Ямагучи отворачивался, незаметно выдыхая и тихо-тихо улыбаясь. Тут же начиная без умолку радостно болтать об очередной ерунде, лучиться и распространять по воздуху счастье.
Уж чему-чему, а прятать эмоции Ямагучи у друга все-таки научился…
До поры до времени. Ведь ничего истинно вечного не существует.
Акико, Изуми, Кеико…
Шизука, Ясу или Рико…
Он не запомнил, как ее звали, и запоминать не собирался. Среди вороха проблем были и более важные, чем личность, надеющаяся добиться расположения
его Тсукишимы.
Нависающие, как дамоклов меч, экзамены; неудачи, раз за разом повторяющиеся на тренировках; бесконечные наставления родителей, по поводу выбора будущей профессии…
Чувствуя моральную усталость, вымотанность, тогда он просто забыл об этом дурацком клочке бумаге. Спрятал его в рюкзаке и проносил с собой несколько дней.
А когда вспомнил, лишь кисло усмехнулся, проведя аналогию…
Клочок бумаги, что был не нужен Тсукишиме также, как и не нужны были его, Ямагучи, чувства.
И он просто о выкинул его. Почти ничего не почувствовал.
Но позже…
Когда в его руках появилась еще одна записка, в голове появилась шальная мысль. Не желая «предавать» дружбу, Ямагучи пытался сопротивляться, но идея навязчиво и незаметно подмяла его.
Это письмо тоже оказалось в мусорке, так и не найдя адресата.
И вначале было страшно, опасно. По коже бегали мурашки, щеки так и норовили покрыться румянцем, а волосы на затылке вставали дыбом. Азарт смешивался с совестью/трусостью…
Он ждал. Ждал с замеревшим сердцем. Не мог поверить, что решился на такое.
А что, если
он видел, как ему передавали эту/очередную/новую записку?.. А что, если
он спросит или найдет ее в одном из мусорных ведер/боковых кармашков рюкзака?..
А что, если какая-нибудь девушка предъявит ему претензии, не дождавшись ответа?..
А что если…
— Неужели сегодня ничего?
— Неа, Тсукки.
Пусто…
— …
— …
—
Наконец-то.
И всё. Этот маленький разговор это всё, чем он в итоге «поплатился» за свою первую и каждую последующую проказы.
Но сколько бабочек в его животе было в тот момент. И сколько ночей после он вспоминал эту чуть радостную/свободную интонацию, этот довольный взгляд…
Жаль, восторг его был не долгим. Тсукишима же не идиот, всё-таки.
—
Я видел, как какая-то девушка передавала тебе записку сегодня. Где она?..
—
Я… Не понимаю о чем ты, Тсукки…
—
Ты шутишь?
—
Ты верно ошибся, она… Она спрашивала у меня как пройти в медпункт.
Он говорит, врет, чувствует, как ноги подкашиваются, а возбуждение простреливает. Он говорит, договаривает и извинившись сбегает.
Нервно проносится по коридорам, скрываясь в одном из дальних туалетов.
Даже помыслить не может, что Тсукишима решит пойти за ним. Решит найти его, а затем…
Затем захочет подчинить.
►►►♥◄◄◄
Он точно знает, когда стал
его личной игрушкой. Точно знает, когда его цель сменилась на конечную.
Но если кто-то спросит, Ямагучи лишь качнет головой и пожмет плечами. Эта тайна ни для чьих ушей, и поэтому он никогда не произнесет в слух:
«Я просто хочу, чтобы он любил меня и гордился мной».
Никогда и никому не скажет, почему соглашается на всё, что происходит…
Судорожно оглядываясь, он заходит в туалет и проверяет кабинки. Проходит мимо приоткрытых дверок и аккуратно прикрывает за собой самую дальнюю. Только тут позволяет себе убрать с лица постоянную взволнованную улыбку и восхищенное волнение в глазах.
Чуть не съезжает по стене прямо на пол, хватаясь за нее, сжимая стояк сквозь джинсы.
Каждая такая их игра — минное поле. Они оба, будто саперы, которые должны сохранять полное хладнокровие и секретность…
Только в случае с ним хладнокровие —
яркие улыбки и
не замолкающий голос, болтающий о всякой ерунде.
Только в случае с Тсуки секретность —
долгие выжигающие взгляды из-под ресниц и незаметные
сильные касания.
Каждая такая их игра — всегда вничью бесценна. Потому что каждый раз он проигрывает, но побеждает.
Тсукишима позволяет ему победить. Позволяет им обоим.
И он, опустившись на закрытую крышку унитаза, только-только расстегивает джинсы и, прикусив губу, запускает в них руку, как слышит, что туалетная дверь открывается. Замирает.
Секунда, две — скрип. Хлопок и звук крутанувшегося замка.
Он закусывает губу сильнее, пытается прочистить голову от духоты, пытается сморгнуть. Быстрыми дерганными движениями пытается застегнуть джинсы назад.
— Я когда-нибудь говорил, как мне нравится твое непослушание,
Ямагучи?.. — его насмешливый голос раздается из-за двери кабинки, с той стороны, и мальчишка вздрагивает. Сжимает себя через несколько слоев ткани, чувствует, как все тело сводит судорогой, и зажмуривается.
Миг спустя снова пытается как можно скорее привести себя в надлежащий вид.
— Я не понимаю о чем… — сглатывает, даже не пытается договорить. Сердце стучит набатом, в ушах барабанные ритмы диких африканских племен. Его пальцы подрагивают, по виску течет капля пота.
Ему жарко и холодно одновременно. Все тело напряженно, насторожено и замерло предвкущая.
Ему
хочется до дрожи, до жжения в венах. И хочется долго, трепетно.
Он устал ждать/терпеть, но сдаваться… Если уж чему он научился у Тсукишимы, так это гнуть свою линию, не давать другим растоптать свою гордость.
Если уж идти, так до конца.
— О, нет.
Ты понимаешь. — он медленно скребет короткими ногтями по той стороне двери, заставляя Ямагучи сбиться с ритма дыхания, заставляя мурашки побежать по его спине, заставляя его руки задрожать сильнее. Секунда и замок начинает поворачиваться благодаря очередной заколке, взятой у какой-нибудь дурочки.
Медленно-медленно Кей открывает дверцу нараспашку. Замирает на пару долгих секунд на входе и долго разглядывает мальчишку. Смотрит на него, стыдливо красного, подрывающегося с закрытой крышки унитаза.
В его глазах столько всего… не предвещающего ничего хорошего.
Хоть уроки кончились совсем недавно, но почти все уже разошлись по домам. В школе остались лишь те, кто занимаются в кружках или помогают с уборкой классов. Сейчас же все они на перерыве, а значит…
Он один и загнан в угол. Он — добыча.
— Сначала, я говорю тебе не обманывать меня, говорю отдавать мне все записки, что тебе дают эти маленькие дурочки… — Тсукишима медленно заходит внутрь, облизывает губы, смотря на чуть напуганного мальчишку, судорожно переминающегося с ноги на ногу. Так же медленно он закрывает дверь и щелкает замком вновь.
Ямагучи молчит и нервно сглатывает, уже не пытаясь напустить на себя восхищенно радостный вид. Всё, что он чувствует, — это жар. И сейчас он не собирается этого скрывать.
— Потом, когда ты не слушается меня, я тебя наказываю и ты… Что делаешь ты,
Ямагучи?
Сделав два резких шага, он подхватывает его за грудки и вбивает спиной в стену. Тот охает, не удерживает хнык, сжимая бедра и хватаясь за рубашку Кея. Зажмуривается.
— Вместо того, чтобы быть хорошим и послушным, ты сбегаешь в туалет и пытаешься снять напряжение, мм?.. — Тсукишима кладет ладонь на его грудь, вжимая в стенку, и, резко взяв пальцами за подбородок, чуть приподнимает его. Жестко шепчет: — Посмотри на меня. Сейчас же.
Ямагучи открывает слезящиеся глаза, моргает. И тут же принимает жгучий, кусачий поцелуй.
Всегда принимает.
Еле стоя на слабых ногах, он чувствует, как чужой язык с напором скользит по его нёбу, как он обводит кромку его зубов, а затем сплетается с его языком.
Как врывается внутрь раз за разом, тараня и не заботясь о его ощущениях.
Он задыхается. От невозможности. От жажды.
— Ну, что же ты… Совсем расклеился, мм?.. — парень хмыкает, слизывает каплю чужой слюны из уголка рта и, резко вставив колено между узкими бедрами, подхватывает упругую задницу. Он прижимается к тонкой шее, вылизывает ее, прикусывает её, сжимая и лапая зад Ямагучи. В очередной раз усмехается. — Как прозаично: покупать игрушки для своей «игрушки», правда,
Ямагучи?..
Мальчишка больно прикусывает губу и шумно дышит через нос. Его глаза почти закатываются под зажмуренными веками.
Ровно с того момента, когда Тсукишима нашел его после первого разоблачения обманки с «любовными письмами»… Нашел его, мастурбирующего и буквально выстанывающего это долбанное «Тсукки»…
Ровно с этого момента, — который произошел он даже сам не знает как много времени назад, — он стал для друга чем-то вроде развлечения.
Они продолжали дружить, продолжали вместе ходить на уроки, вместе тренироваться. И Тсукишима в принципе ничем не показывал, что происходит между ними на самом деле, но…
В такие моменты, как сейчас, Ямагучи ясно чувствовал — то, что происходит, реально и взаправду. Именно в такие моменты ему казалось, что он почти касается цели.
Ему казалось, что он тоже нравится Тсукишиме.
— Ты… Я не могу… Не… — Ямагучи распахивает рот, разрывая вдохи, запрокидывает голову, пытаясь потереться о чужое колено. Но Тсукишима, издеваясь, тут же отстраняется, не давая желанного. Грязно ухмыляется, смотря на заведенного мальчишку.
Тот даже не замечает, как его рубашку вдруг наскоро расстегивают, стягивают с его плеч, рук. Он не замечает, как его быстро разворачивают, дергают запястья назад и крепко связывают.
Он жалобно хнычет.
— Тсу…
— Заткнись! — парень резко запрокидывает его голову, вырывая рваный стон/крик, оттягивает такие любимые лохматые каштановые пряди и почти что вгрызается в шею у самой кромки волос. Чтобы было незаметно, но ощутимо. Чтобы Ямагучи чувствовал это и знал, кто именно имеет права на его тело и душу… —
Я не позволял тебе говорить. Или тебе недостаточно твоего наказания, мм? — он вжимает бедро в чужой зад, ровно посередине, и слышит задушенный писк. Ухмыляется. — Хочется больше, да,
Ямагучи?..
Он молчит. Пытается дышать и стоять на ногах.
Он задыхается.
— Правильно, молчи.
Молчи… — парень сглатывает, чувствует тесноту в штанах и на миг прикрывает глаза. Облизывает губы. — Но если так уж хочешь… Я могу занять твой рот кое-чем другим.
Отодрав мальчишку от стены, Тсукишима разворачивает его и садится на крышку унитаза. Поставив Ямагучи перед собой, несильно дергает его за пряжку ремня и тот, не устояв, валится вниз. Парень успевает подхватить его подмышки, но острые коленки все равно болезненно ударяются об кафельный пол.
Мальчишка вздрагивает, ойкает.
—
Тц… Неаккуратный болван. — Тсукишима фыркает, кривится и, в противовес словам, медленно приподняв чужой подбородок, мягко целует. Опустив другую руку, настойчиво потирает бугорок на джинсах Ямагучи, будто в попытке сгладить неприятные ощущения от падения. — Только не думай, что твоя дурость позволит тебе отвертеться.
Кей ставит ноги так, чтобы дать мальчишке хоть какую-то опору, и быстро расстегивает брюки. Приспустив их, вытаскивает уже стоящий член.
— Посмотри на меня,
Ямагучи. Прямо. Мне. В глаза. — запутавшись тонкими пальцами в чужих волосам, он заставляет смотреть на себя и ухмыляется. Медленно направляет не сопротивляющегося мальчишку в своему паху. — Вот так. Ты, наконец-то, заткнулся…
Ямагучи медленно касается языком головки и слизывает солоноватую каплю. Смотрит прямо в наглые глаза за стеклами очков.
И видит там одобрение.
Не жалость, презрение или насмешку.
Почти гордость…
Но не совсем.
Он прикрывает глаза и берет глубже. Чувствуя помогающую руку в волосах, насаживается, вылизывает и обсасывает чужой член. Ерзает задницей по полу, скользя на разъехавшихся в стороны коленках.
Анальная пробка растягивает изнутри и заставляет сжиматься. Заставляет сгорать от нетерпения, от желания.
Который чертов час подряд…
Но каким бы засранцем и ублюдком не был Тсукишима, какие бы игры не устраивал для него, он никогда не скупился на игрушки. В прямом смысле. Только высококачественные и «удобные».
Он будто бы заботился.
Правда не совсем…
— Ты так изнемогаешь, что мне тебя даже немного жалко.
Я-ма-гу-чи… — он отрывает мальчишку от своего члена и запрокидывает его голову, чуть ли не сворачивая тонкую шею. Наклонившись, дерзко вылизывает его рот, обсасывает губы и собирает языком капли собственной смазки с его подбородка. Усмехается, наклоняясь к уху. — Мы, кстати, так и не поговорили о том, что ты пренебрег моим предупреждением… — он ставит кроссовок с внутренней стороны чужой икры и пихает его ногу в сторону, заставляя слабые колени разъехаться шире, а мальчишку открыть рот в беззвучном стоне, ощущая усиливающееся давление. — Я говорил тебе, чтобы ты приносил мне
все письма, послания и записочки, мм?.. А ты, кажется, так и не извлек урока из своих прошлых наказаний. И поэтому снова нарушил наш уговор…
Он дергает пряжку чужого ремня, расстегивает ее. Железка стукает о кафель, когда кожаные концы распадаются в стороны, и Ямагучи инстинктивно дергается, сжимается и тихо стонет.
— Я говорил тебе, что заберу то, что дал
сам. Говорил тебе не сметь ничего делать без меня. А ты… — в его голосе, будто злость, но Ямагучи слышит лишь нетерпение. Или хочет слышать. Это сейчас неважно. Ничего не важно, кроме этого огня блестящего в глазах напротив… — Но это не самое страшное, знаешь. Страшнее то, из-за чего я в очередной должен наказывать тебя…
Тсукишима так же резко расстегивает его джинсы и обхватывает ладонью тонкий изящный член. Смотрит как чужие глаза зажмуриваются сильнее, а губы, блестящие и припухшие, так и манят, приоткрываясь в безмолвном стоне.
— Я видел, как та девчонка передавала тебе что-то позавчера, но ты так ничего мне не отдал, и я наказал тебя. Я засунул в твою маленькую задницу эту милую пробку и запретил доставать до вечера, а ты… Две промашки за неделю. Даже для тебя это много,
Я-ма-гу-чи. — он проводит сжатым кулаком вверх-вниз, хищно раздувает ноздри. Мальчишка дергается, его выкручивает и сжигает изнутри, сердце вот-вот разорвется. —
Ты думал, что сможешь сбежать от меня, думал сможешь спрятаться, да?..
Ямагучи мотает головой, хнычет. Пытается толкнуться бедрами, но сильная рука тут же исчезает. Он распахивает глаза, сглатывает, с желанием и надеждой смотря на парня.
И Тсукишима видит это. Видит добровольное преклонение, полную передачу власти…
Она пьянит лучше чем что-либо. Пьянит и дарит некий извращенный покой.
Ведь, это значит, что…
— Ты никогда не сможешь убежать от меня,
Ямагучи. Никогда и нигде не сможешь спрятаться. — Тсукишима наклоняется к самому лицу мальчишки, обдает горячим дыханием его губы. Его свободная рука забирается в чужие штаны сзади и надавливает на основание пробки. Он усмехается, смотря как Ямагучи вздрагивает, выламывается в спине, резко и напряженно. — Ты принадлежишь мне, потому что ты — моя «игрушка».
Навсегда.
Он впивается в припухшие губы и тянет пробку на себя. Но не вытаскивает. Толкает назад, заставляя чужое тело сгорать от адских костров похоти, растекающихся по венам. Заставляя нервные окончания искрить от напряжения и наслаждения.
Потянув мальчишку вверх, стянув с него джинсы и белье, Тсукишима усаживает его к себе на колени. Усаживается удобнее сам.
— Ты должен выпустить ее, и тогда я дам тебе то, что тебе нужно. Ладно. Так уж и быть, в этот раз закрою глаза на твои милые проказы, но… Ты должен отдать ее мне,
Ямагучи. — он прикусывает аккуратную мочку, оглаживает растянутую вокруг силиконового основания дырку; мальчишка в его руках с трудом расслабляется. Тсукишима медленно тянет пробку на себя, не чувствуя препятствий… И, вдруг передумав, вталкивает назад. Ухмыляется, наслаждаясь тихим задушенным стоном. —
Упс, я неожиданно передумал… Может попробуем снова?.. — медленно-медленно наружу и жестко внутрь. Стон раздается громче. — Я могу заниматься этим весь день, знаешь.
— Тсу… Аааххххх…
Парень не дает ему сказать полностью, выдергивая игрушку резко, сильно. И уже в следующую секунду, приподняв полуобморочного мальчишку, насаживает растянутую, судорожно сокращающуюся дырку на свой член. Замирает.
— Я, кажется, не разрешал тебе говорить… — его тонкие пальцы мягко надавливают на приоткрытые мягкие губы, оглаживают их, прожигая взглядом радужки напротив. — Ты опять ослушался, хах. Видимо, потребуется больше уроков, чем я думал. — он проводит ладонями по узкой спине, опускает их на задницу.
Осматривает Ямагучи.
Красивое тело, заметные ключицы, маленькие горошины сосков…
Румянец, растекшийся по шее и плечам…
Вывернутые руки, как символ полного подчинения, на самом деле добровольного подчинения…
И призывно приоткрытый влажный рот. Слюна, стекающая из уголка губ.
Тсукишима смотрит и любуется. Наслаждается и сглатывает, чувствуя как что-то простреливает от мысли, что все это —
только его.
Глаза Ямагучи затянуты мутной поволокой. Он смотрит на Тсукишиму, но будто в пустоту. Облизывает яркие опухшие губы.
— Такой маленький развратный
Ямагучи… Ммм… — первый мягкий нежный толчок, полу ухмылка и полуприкрытые ресницы. Мальчишка задерживает дыхание, держит глаза открытыми, ловя каждый отзвук наслаждения. —
Мне нравится.
Он толкается снова, жестче, натягивает чужой зад резко и без предупреждения. Жмурится, кусая губы.
Мальчишка, растянутый и смазанный, все еще довольно узок. Внутри него горячо.
Ямагучи сглатывает, дергается, то ли пытаясь вырваться, то ли насадится глубже. Он пытается дышать и сжимается. Он терпел слишком долго, он терпел и…
Мысли путаются.
Тсукишима вытягивает из него душу.
— А сейчас… Ха, я хочу… чтобы ты сказал это. — он рычит, впивается ногтями в упругую маленькую задницу, делая толчки жестче, быстрее. Грубо засаживает почти до конца. —
Сейчас же.
— Я… Ооххх… Я… — Ямагучи сжимает зубы, стонет и всхлипывает, запрокидывая голову. Совсем чуть-чуть. Ему нужно еще совсем чуть-чуть…
— Скажи это, черт подери! — Кей хватает его за подбородок и заставляет взглянуть в свои глаза. Заставляет отодвинуть все на второй план.
Все, кроме него.
Кроме них…
—
Тсукки…
Он жалобно хмурится и, за секунду до того как зажмуриться, до того как кончить, видит это.
В глазах Тсукишимы Кея он видит гордость, желание и самую каплю нежности. Почти/не совсем любовь.
Но ему достаточно.
И он готов биться за это «почти», сражаться и тренироваться.
Он готов притворяться каким угодно, подставлять зад и выстанывать его имя за это «не совсем».
Он больше не собирается менять свою цель. Эта — его последняя.
И он знает об этом.
Они оба.
▲▲▲▲▲▲▲
