***
Вилл, Ирме, Тарани, Корнелии и Хай Лин совсем не хотелось тащиться в книжную лавку к сумасшедшему князю и его ручному василиску — тем более, в праздничный вечер. Но разве могли девочки спорить с Оракулом? Он ведь никогда не ошибается! Ну, за исключением тех случаев, когда в одном отдельно взятом мире власть захватывает злой князь, или когда одна из избранных Стражниц оказывается жадной до власти чокнутой убийцей, или когда один обезумевший отец ради счастья ребёнка берёт в плен банши, подвешивает её над колодцем и заставляет исполнять все свои желания… В общем, спорить с Оракулом не стоило по закону, который знают и взрослые, и дети: «я — начальник, ты — дурак». Но это не мешало смелым девочкам задаваться вопросом: как вообще можно было додуматься отпустить сладкую меридианскую парочку? Такой ход сам по себе был очень подозрительным, а уж когда Стражницы увидели, что в магазине стоит новая железная дверь, подозрения их возросли до небес. Общим советом было решено, что дверь надо выбить на счёт три. Раз, два… Седрик открыл в последний момент. Открыл и сразу в этом раскаялся. На него уставились пять пар недовольных девчачьих глаз под пятью разноцветными шапками, и пять стихий грозно витали где-то рядом, вызывая волну неприятных воспоминаний и предчувствий. Но, как Седрик ни хмурился в ответ, отпугнуть гостей у него шансов не было. Стражницы серьёзно относились к своему Долгу. Стражницы были Едины. И Стражниц было банально Больше. Разглядывая давнего врага, Ирма вдруг улыбнулась. — Сладости или гадости! Мина Седрика стала ещё кислее, а улыбка Ирмы — шире: — На самом деле у тебя нет выбора.Глава вторая. О разрушении штампов, свободе выбора и основах демократии
31 октября 2016 г. в 21:17
Фобос страдал. Упоённо, отдаваясь этому занятию со всем пылом своей мрачной страстной натуры, он находил причину для печали во всём: в здешнем городском шуме, который не давал Его Высочеству ни минуты покоя, в запахе чего-то мерзкого из кухни, от которого воротило благородный нос, в осенней сырости, которая превратила княжеские локоны в бараньи кудряшки… Хотя болезнь вроде бы уже отступала, он всё ещё прислушивался к гулу в голове, и оттого гул становился всё громче; прислушивался к телу, и ломота обретала новые мучительные краски. А уж тянущая боль в шее, действительно сильная, стараниями Фобоса вообще превращалась в невыносимую. Прием отвратительных лекарств, местной плебейской пищи и кислой воды тоже не поднимал настроения профессиональному мученику. Постель, покрытая белым бельём (пусть даже без всяких насекомых!), на аристократический вкус была слишком жёстко накрахмаленной, стены — серыми, потолок — низким и давящим, а чужой воздух — мерзко липнущим к коже. Его Высочество был уверен: Земля Стражниц всеми силами выказывает ему свою враждебность, она только и ждёт удобного момента для свершения кровавой вендетты… поэтому с каждым часом Его Высочество всё глубже впадал в отчаяние. Нет, конечно, отчаяние само по себе было совсем не свойственно его деятельной натуре. Всю сознательную жизнь Фобос был чем-то занят (в основном, попытками избежать княжеских обязанностей). Денно и нощно он трудился над сложнейшими магическими экспериментами, проектировал новые формы жизни, разрабатывал уникальные сорта волшебных роз, обдумывал очередной жуткий, пугающий приказ, который поддержал бы в стране его репутацию тирана и кровопийцы… В общем, тратил очень много сил, лишь бы не работать. А ведь при такой неуёмной энергии Фобос мог бы стать прекрасным управленцем, мог избежать и бунтов, и позорного поражения. Но увы! Едва получив то, что хотел — корону, — Фобос, как свойственно многим мужчинам, тут же потерял к трофею интерес. И вернулся этот интерес слишком поздно: государство уже восстало против своего угнетателя, а корона перекочевала в нежные ручки Элион.
Однако даже сейчас, после полного краха всех его затей, Фобос ошибки признавать отказывался. Он привык, что рядом всегда находился кто-то, кто готов был сделать это за него.
Устав от скуки и мучительных раздумий, Его Высочество вскочил с постели и принялся расхаживать по комнате, как когда-то расхаживал по саду. Возмущение, ярость и обида рвались с его губ, но Фобос сдерживал злые слова. Нет, с одной стороны, он всегда любил поговорить с умным человеком — с собой. С другой же — он ведь привык слышать подтверждения своей гениальности от Шептунов. О, как же горько было князю вспоминать этих созданий! Они так хорошо умели соглашаться, но так плохо сражались. Поэтому не осталось больше их ласкового шелеста. Не осталось магического источника, чёрных цветов и высоких терновых кущ… Гнев клокотал в горле Фобоса, стоило ему задуматься о том, что теперь обитает на месте его творений: конечно, безмозглая сестрица насадила вокруг дворца какие-нибудь пошлые бархатцы или, того хуже, гвоздики! (Нет, ничего подобного Элион не делала и делать не собиралась, но Фобосу доставляло удовольствие придумывать ошибки, доказывающие её некомпетентность, и смаковать их, будто они уже стали фактом.) Сама потеря Сада злила Его Высочество не так сильно — теперь он вообще жалел, что создал его, что возложил на него столько надежд, столько сил потратил на формирование Совета… ради чего? Шептуны оказались ничем не лучше других бестолковых слуг, Источник иссяк, войска дезертировали. Все, кто был так дорог Его Высочеству, его подвели… даже косы. В порыве гнева Фобос имел привычку передвигаться резкими широкими шагами (поэтому во дворце было так много больших пустых комнат), и ничего удивительного, что в конце концов он наступил на свои волосы, запнулся и едва не упал. Но на этом беды не кончились. Другая коса — подлая сообщница первой — каким-то немыслимым образом зацепилась за ручку гардероба. Взбешённый, Фобос дёрнул её на себя — дверца распахнулась и познакомилась с княжеским лбом так близко, как прежде была знакома только корона. Схватившись за голову, Фобос в сердцах воскликнул:
— Жестокий рок, насмешница судьба!
(На самом деле, слова Его Высочества было несколько менее куртуазными и более эмоциональными, но давайте будем снисходительны к человеку с такой впечатляюще набухающей шишкой на лбу.)
Когда туман перед глазами рассеялся, а между висков перестал бить похоронный колокол, Фобос принялся, по привычке, искать виноватого. Долго думать (и вообще думать) не пришлось: по его глубокому убеждению, во всём всегда был виноват только один человек. Человек, который привёл Элион в Меридиан, человек, который в последнем бою проиграл пяти маленьким девочкам. То, что Седрик привёл Элион в город по приказу своего князя, и то, что Седрик единственный остался со своим князем в последнем бою, Фобос во внимание предпочитал не брать, как и все вещи, которые ставили под сомнение его правоту. Впрочем, теперь игнорировать реальность стало сложнее, чем раньше. Седрик сейчас был только лишним напоминанием о позорном поражении, и Фобос, со свойственной ему подозрительностью, вообще сомневался, что может доверять своему слуге теперь, когда между ними не осталось ни ступеней трона, ни магии; но бывший князь Меридиана всё же здраво оценивал риски. Он понимал, что здесь, в незнакомом мире, потеря даже такого сомнительного союзника может стать трагической. Тревожная мысль не давала покоя: как скоро до пустой седриковой башки дойдёт, что всё изменилось? как скоро явит себя его змеиная суть? Ведь не бывает так, чтобы человек хранил верность и не требовал ничего взамен! А что Фобос мог предложить, кроме головной боли — единственного, что у него теперь было в избытке? (Впрочем, этим сокровищем он с Седриком щедро делился и раньше, раз за разом перекладывая с больной на здоровую.)
От неприятных раздумий раненый лоб разнылся сильнее, и Фобос решил отвлечься на что-нибудь полезное: например, собрать волосы в подобие причёски. Пучок — высокий, как колпак звездочёта, — получился не сразу, но зато косы больше не мешались под ногами, и у их хозяина появился шанс добраться до ванной, ни за что не зацепившись…
Однако надеждам несчастного изгнанника было, как всегда, не суждено сбыться. Стоило ему сделать несколько шагов, как причёска рассыпалась, пряди упали на глаза, косы, растрепавшиеся ещё сильнее, опять стали подметать пол, а сам Его Высочество бессильно рухнул на постель…
Точнее, он планировал рухнуть на постель.
Но даже последний уборщик в Кондракаре уже знал, что планирование — не самая сильная сторона Фобоса Эсканора.
Седрик гордился своими дипломатическими способностями, своим умением по-хорошему договариваться со всеми и всегда (ну, если, конечно, ужас в глазах меридианских преступников, над которыми нависла десятиметровая змея, считать «по-хорошему»). Даже с земной техникой ему удалось поладить. С чайником они подружились быстро — ведь как только Седрик появился в Хиттерфилде, многие местные жительницы пожелали заварить с ним чай; микроволновка, как и всякая дама, сначала поломалась, но потом тоже поддалась обаянию прекрасного лорда; холодильник, белый ледяной гигант, оттаял и согласился сотрудничать, как только его любезно и ласково помыли; а умывальник сразу откровенно потёк, и Седрику пришлось уже в первую встречу закручивать ему краник. Но вот с газовой плитой как-то не задалось. Всё, что Седрик на неё ставил, бурлило, горело, выкипало и разливалось неприглядной лужей, расточая по комнате кошмарный запах. Поэтому окна на кухне были всегда открыты, а Седрик уже битый час сидел перед плитой, пытаясь постичь её загадочную женскую логику. Может, ей нравились брюнеты?
Вокруг Седрика по воздуху вальяжно плавали тонкие паутинки. В Хиттерфилд пришло индейское лето. Одна паутинка зависла у Седрика перед носом, переливаясь в солнечном луче, словно кокетничая, и он только собрался отмахнуться, как услышал... что-то. Что-то душераздирающее. Жуткий грохот, будто пять всадников апокалипсиса разом нагрянули в книжную лавку за бестселлерами. Схватив первое, что попалось, — ножницы для нарезки зелени в умелых руках могут быть страшным оружием! — Седрик ринулся спасать своего повелителя. Но, распахнув дверь, он не увидел ни Стражниц, ни засланцев Меридиана, ни захудалых земных грабителей.
Его Высочество сидел на постели, баюкая в руках лодыжку и шепча все проклятия, какие мог вспомнить. Его ушибленный мизинец болел чудовищно — не иначе, как из-за чувствительной голубой крови. Но всё же, невзирая на боль, Фобос улыбался.
— Ваше Высочество… что случилось?
— Она стояла у меня на пути, — Его Высочество презрительно взглянул на разломанную тумбочку и гордо вздёрнул подбородок, будто цезарь в золотой колеснице во главе триумфального шествия. Да, после рефлексии и томительных дум Фобос чувствовал торжество даже от уничтожения какой-то ничтожной тумбочки. Оно возродило в нём уверенность, что, лишённый магии и статуса, он всё ещё сохранил самую главную черту своей личности: свой неистощимый боевой дух, которому позавидовал бы любой великий генерал.
Со стороны в этот момент он выглядел в лучшем случае как корнет — очень лохматый, с замечательной шишкой на лбу, с лицом, искаженным чем-то средним между мукой и радостью, и с кучкой деревянных обломков под ногами.
Но Седрик был неисправимым подхалимом. Седрик мгновенно проникся важностью момента и склонил голову. Он, правда, не знал, что будет уместнее: восхищение, скорбь или мучительное раскаяние от того, что по глупости своей вообще поставил в княжеской комнате такой опасный для благородных мизинцев предмет.
— А ты не спешил. Если бы это было нападение, я был бы уже мёртв, — бросил ему Фобос, для которого не было ничего приятнее, чем говорить неприятные вещи. Впрочем, настоящего раздражения он не испытывал. — Дай-ка ножницы.
Содрогаясь от страха, Седрик подчинился. Он не сомневался, что сейчас сполна расплатится и за неуместную мебель, и за княжескую боль, и за все другие прегрешения, которые ему вменят… Ему неоткуда было знать, что Фобос дальновидно решил поддерживать с ним настолько тёплые отношения, насколько возможно. Пока будет необходимость, конечно. Поэтому Седрик удивился, даже почувствовал лёгкую досаду, когда не дождался пытки. Вместо неё чикнули ножницы.
Фобос блаженно растер шею — её, избавленную от груза тяжёлых волос, сразу перестало ломить. К тому же, это простое действие — прощание с надоевшими косами как прощание со старой жизнью — ещё больше разожгло в его груди надежду. Он ощутил ее, когда вырвался из Башни, и потерял, когда понял, что отправляется не в Меридиан, а на Землю: надежду на то, что теперь он сам будет контролировать свою судьбу. Для такой самовлюбленной личности (себя Фобос любил с особым рвением уже просто потому, что это отказались делать его родители и почти все подданные) не могло быть ничего важнее свободы выбора. Он отвоевал свой выбор в детстве, он был готов воевать за него и сейчас. Глядя на павшие косы как на символ всех неудач, он решил, что извлечёт пользу даже из той безвыходной ситуации, в которой оказался. Что даже в этом убогом мире он, как умнейший, терпеливейший и величайший из Эсканоров, найдёт средства, чтобы свершить свою месть.
А пока умнейший, терпеливейший и величайший предавался честолюбивым мечтам, Седрик во все глаза смотрел на его оригинальную причёску, напоминавшую то ли войлок, то ли ультрамодные пушистые дреды, едва прикрывающие лопатки. В Седрике это вызывало смешанные чувства. Он привык к неизменности облика своего князя — Фобос даже мантии носил всегда одинаковые, будто хотел воплощать настойчивость всем собой, от кончиков пальцев до кончиков волос, — поэтому Седрик ощущал странную ностальгическую грусть. С другой стороны, настоящий придворный (а Седрик отказывался считать себя кем-то другим) не должен упускать шанс заслужить благосклонность повелителя.
— Ваше Высочество, позвольте вас причесать?
Фобос задумчиво кивнул — скорее своим мыслям, чем в ответ, — и Седрик, не мешкая, достал деревянный гребень.
Пусть и укороченные, княжеские волосы оставались непокорными и запутанными, деревянные зубчики то и дело застревали. Но Седрику терпения было не занимать — другой возле Фобоса так долго и не продержался бы, — поэтому каждую прядь, в процессе кропотливого и осторожного разглаживания, он придерживал у корней. И наслаждался тем, как, сдаваясь ласке, скользили между его пальцев гладкие локоны: в отличие от своего хозяина, они умели ценить искреннюю заботу. Тикали часы, скрипел, гуляя по крыше, ветер, а однообразное медитативное занятие так затянуло Седрика, что вскоре он совсем перестал замечать окружающий мир.
Поэтому голос Фобоса застал его врасплох:
— В очередной раз убеждаюсь, что взял тебя не на ту должность.
Седрик замер. Удивительное умение Фобоса говорить то ли комплименты, то ли оскорбления, всегда его обескураживало. И пока Седрик бормотал слова благодарности (как известно, идеальный вариант в любой ситуации, когда твой хозяин — Тёмный Властелин), Фобос заметил в распотрошённой тумбочке что-то чёрное и прямоугольное. Влекомый природным любопытством, он потянулся взять незнакомый предмет.
Экран телевизора вспыхнул, включившись.
— … Неоспоримый факт, что мы уже встречались с гостями из космоса полвека назад, около города Розуэлл…
— Это что? — Фобос вздрогнул, выронив пульт.
— Телевидение, Ваше Высочество, — ответил Седрик. — Один из местных способов передачи информации. Трансляция ведётся из телестудий, расположенных по всему миру.
— … и вот они возвращаются! — На экране «доктор медицины» хмурил седые брови над маленькими свиными глазками. За ним на фоне мелькали генетические формулы, вырванные из разных книг и слепленные в случайном порядке. — У нас есть все основания полагать, что один из нынешних кандидатов в президенты является пришельцем! Выборы в США — вопрос общегалактического масштаба! Отдадим ли мы власть рептилоиду или…
— Какие выборы? — Фобос нахмурился. — Что за околесицу он несёт?
— Выборы президента. Главы государства, — пробормотал Седрик, чувствуя, что такие новости стоило бы преподнести иначе. — На Земле правителя избирает народ.
— Что значит «избирает»? Как? Кто?
— Все взрослые граждане, независимо от пола, профессии и положения, имеют право голосовать. Победитель определяется большинством голосов…
— То есть, — очень медленно и мрачно произнёс Фобос, покосившись на Седрика так, будто это он был виноват в торжестве народовластия на этой планете, — суконщики, бакалейщики и лоретки решают, кто лучше подходит для управления страной?
Ножницы были всё ещё в опасной близости от князя, и Седрик бессознательно сделал шаг назад.
— Да, Ваше Высочество.
Его Высочество родился в обществе с абсолютной монархией, вырос в обществе с абсолютной монархией и правил в обществе с абсолютной монархией, поэтому само слово «выборы» вызывало в нём недоумение пополам с ужасом. Позволять необразованной безродной черни что-то решать? У Его Высочества в такой ситуации весь «выбор» заключался в том, расхохотаться или разозлиться. Конечно, Фобос выбрал второе. Он вскочил, в несколько резких шагов дошёл до телевизора и стукнул по крышке. «Доктор медицины» напоследок жалобно пискнул: «…они пришли пошатнуть основы демократии!», после чего экран потух.
Хорошее настроение Фобоса испарилось следом, а всё очарование окружающего мира, с таким трудом обнаруженное, растаяло зыбкой дымкой. Его Высочеству стало даже хуже, чем раньше.
— Ваше Высочество… куда вы?
— Смывать с себя идиотизм этой страны.
Фобос захлопнул дверь с такой силой, что та едва не сорвалась с петель.
Седрик перевёл взгляд на разбитую тумбочку, размышляя, хватит ли у него денег, чтобы чинить всё, что попадётся Его Высочеству на пути. Конечно, определённые средства Седрик перенёс еще из Меридиана, но во всей вселенной не было столько золотых слитков, чтобы уравновесить тяжёлый княжеский характер. Вздохнув, Седрик покосился на телевизор и подумал, что это чудо техники пусть побудет сломанным. О принципах либерализма Его Высочеству узнавать пока не стоило.