Царь горы

      Слово «честь» редко получает главную роль в повседневном лексиконе. Куда чаще можно услышать «отстой» и «дерьмо».       Для Гарри эта истина подразумевалась сама собой. Понятия о чести у него были неопределёнными и размытыми, хоть он и утверждал Снейпу, что onore — главное для человека. Его поступок в глазах Гарри выглядел справедливым и благородным, однако он был уверен, что Снейп чувствовал себя по меньшей мере дерьмово и отстойно.       Оказавшись в квартире, профессор, ни слова не говоря, ушёл к себе, а Гарри, нахмурившись, отправился на кухню. Он чувствовал себя замёрзшим, хотя ещё некоторое время назад, разгорячённый дракой, вышел из машины без пальто. Потоптавшись в раздумьях, он схватил початый коньяк и отхлебнул прямо из бутылки.       Наивных представлений о мире приходится лишаться с кровью или собственной блевотиной. Конечно, Снейп никого не убил, но Гарри помнил свой первый выстрел в человека. Будто поссать перевязанным натуго членом, как будто это не ты убил, а тебя двинули бревном между лопаток: ни вдоха, ни выдоха не сделать. В драке, конечно, проще: поднимается, вскипает ненависть, целое море ненависти. Тогда-то удаётся бить с ощущением собственной правоты и торжества — звериное наслаждение победой, унижением противника. А потом ничего так становится — как блинчики жарить. Гарри только удивлялся, как хладнокровно держал себя профессор. В голову невольно закрадывалась мысль, что он делал это не впервые. «Если он и засланец, то качественный, — размышлял Гарри. — Мог или не мог он проколоться на такой ерунде, как поведение после первого выстрела?» Гарри чувствовал себя озадаченным, но сам Снейп его беспокоил больше.       — Выпьешь со мной? — Гарри заглянул в спальню своего гостя, демонстрируя бутылку.       Снейп без пиджака и галстука сидел на кровати, расстёгивая ворот рубашки и угрюмо глядя в стену. Лицо его было строго и бледно.       — Пойдём, — сказал Гарри решительно, беря его за локоть и таща в свою спальню.       Усадив его в широкое белое кресло, Гарри протянул бокал, а сам уселся перед Снейпом по-турецки прямо на пол, оперевшись спиной о кровать.       Профессор вдруг наклонился к нему и внимательно оглядел его расслабленную фигуру.       — Вы ранены?       — Чепуховина. Пара синяков.       Гарри немного по-детски улыбнулся. Руки Снейпа — самое важное для него, его инструмент, — лежали на подлокотниках, белые, пластичные, с выступающими венами — без скрипки они казались расслабленными, сонными. Несколько чёрных волосков темнели на фалангах. Кончики его пальцев погладили гладкую белую кожу обивки, и Гарри, особенно после вопроса Снейпа, захотелось прикоснуться к ним своими. Вместо этого он подобрался чуть ближе и, положив свою сильную загорелую руку рядом с его на подлокотник, заглянул Снейпу в глаза.       — Ты переживаешь? Из-за сегодняшнего, да? В первый раз всегда дерьмово. Слушай, я знаю, что ты к этому непривычен, но ты всё правильно сделал. Тебе не в чем себя обвинять. Ты очень уверенно держишься!       Снейп молчал, внимательно смотрел на него. Гарри произнёс смущённо:       — Я ждал вчера, что ты станешь на меня злиться. Получается, это из-за меня тебе досталось, а ты был так спокоен.       — Не уверен всё-таки, что я не был целью вчерашнего нападения, — отозвался Снейп, — Отчего-то ведь те трое напали сразу именно на меня, а не на вас. Как бы там ни было, мы уговорились о сотрудничестве. Я понимаю, куда попал, и ссоры нам с вами ни к чему. Мы должны как можно скорее найти вора.       Снейп терпел, догадался Гарри, и ему стало неприятно. В то же время он ощутил настоящее восхищение. Так держать себя в руках — нужно уметь.       — Что ж ты сегодня расклеился? — спросил он настойчиво.       Снейп посмотрел на него мрачно и залпом осушил свой бокал.       — Я стрелял в человека.       Гарри нахмурился и подлил ему ещё, а сам снова отхлебнул прямо из бутылки. Передёрнувшись, он на мгновение прикрыл глаза, чувствуя, как тепло разливается по телу.       — Я уверен, что этот мудак и сейчас живее всех живых, только хозяйство его больше работать не будет. Впрочем, если хочешь, мы узнаем, как он.       Профессор покачал головой.       — Снейп, — терпеливо сказал Гарри, — ответь. Будь ты там без моего револьвера, ты не вмешался бы?       — Вмешался, но мы были бы на равных.       Гарри рассмеялся и снова выпил.       — Их было трое, — сказал он, ласково глядя на Снейпа немного расфокусированными от коньяка глазами, — и в каждом было фунтов двести. А тот, кого ты подстрелил, явно бывший боксёр. Да они бы тебя в порошок стёрли и рядом с мальчишкой уложили. Скажи спасибо, что у тебя был револьвер.       — Вы не понимаете, — ответил Снейп рассеянно, — вероятно, я должен был проиграть, но это было бы справедливо, поскольку они сильнее. Ведь это моя беда, что я не смог бы защитить мальчика.       Он посмотрел на Гарри задумчиво.       — Против вас в моих руках тоже оказалось оружие. И это мне не нравится. Не нравится, что я в себе обнаружил.       — Ты такой странный… — протянул Гарри. — И справедливость твоя очень странная. Думаешь, если бы у нас случилась дуэль на вилках, это было бы правильнее?       — Разумеется, система несовершенна. Логично сказать, что ваш револьвер дал мне неоспоримое преимущество. Но закон и порядок важнее — в них кроется секрет благополучного общества, они помогают избежать ненужных жертв. На нашем месте должна была быть полиция, а эти трое — сидеть сейчас в тюрьме.       Гарри сердито засопел.       — Тебе надо спуститься на землю, — сказал он решительно. — Ты сидишь на своём облаке и совершенно не смотришь вниз. Ты говорил, что мой мир для тебя дик и невозможен. Окстись: это реальный мир. Вокруг полно уродов. Думаешь, твой закон сработает? Плевали все на закон. Ты один только и следуешь ему, считаешь, что так будут поступать и остальные. Ты выстрелил именно потому, что здесь, на земле, всё иначе. Я очень рад, что тебе пришлось вытащить этот чёртов револьвер. Может, хотя бы он напомнил тебе, что ты человек, а не аудиопроигрыватель!       Снейп рассмеялся, и взгляд его смягчился.       — Я рад, что мы спасли этого мальчика, и ни о чём не жалею, — сказал он уже серьёзно. — Меня отвращает любая тирания и любое проявление насилия, но преступник должен быть наказан.       Гарри снова подлил коньяку. Он был полон твёрдых намерений споить Снейпа и расспросить его подробнее. Очевидно, что Снейп перестал наконец от него шарахаться.       — Почему ты тогда сам не пошёл работать в полицию?       — Потому что хотел играть. Поддерживать систему правоохранения не означает непременно в ней работать.       Гарри напряжённо думал. Казалось бы, это были вопросы, в которых они не сходятся и, вероятно, никогда не сойдутся, однако вся соль скрывалась в том, с кем обсуждать такие вопросы. Иные люди становятся так далеки, что подобные несогласия рассыпают отношения окончательно, а есть те, с кем даже такая несхожесть во мнениях вызывает только ещё большее желание сблизиться. На мгновение он снова вспомнил о своей подруге. Её возлюбленный был почти так же юн, как она сама и Гарри, и только-только пришёл служить в полицию.       «А ведь он наверняка рассуждал, как Снейп», — подумал Гарри, и ему стало не по себе.       Он пошёл ва-банк.       — По-твоему, Дамблдор помогает поддерживать систему правоохранения?       Снейп нахмурился.       — Я, кажется, уже отвечал. До этого концерта я не был знаком с ним лично.       — Твои слова означают, что ты его знал косвенно?       — Разумеется. Кто не слышал о Дамблдоре?       — Тогда зачем ты договорился с ним о частной встрече? — спросил Гарри в лоб.       Он долго ломал себе голову, правильно ли было поступить таким образом. Конечно, он раскрывал, что телефоны прослушиваются, но и Снейп не был дураком. Встреча назначена на вторник, а профессор не мог не понимать, что Гарри не отпустит его одного. От того, что сейчас Снейп ответит, зависело многое.       На лице допрашиваемого отразилось неподдельное изумление.       «Или правда, — подумал Гарри, — или Снейп выбрал себе не ту карьеру. «Оскар» был бы ему обеспечен».       Гарри встал и вытащил из ящика тумбы блокнот и ручку. Написав знакомый номер телефона, он вырвал листок и молча подал его Снейпу.       — Вы прослушиваете мои разговоры, — кивнул Снейп, на этот раз не удивившись и не возмутившись. — Могли не скрывать. Я был уверен и так. Да, сюда я звонил. Значит, это телефон Дамблдора?       Гарри молчал и выжидающе смотрел на озадаченного Снейпа. Тот долго колебался, затем встал и пошёл к себе.       — Я получил это в ночь, когда меня арестовали, — вернувшись, он протянул Гарри смятый, испачканный листок с пожелтевшими, продавленными сгибами, на которых уже виднелся бумажный ворс.       Гарри осторожно развернул записку. На принтере был отпечатан короткий текст, а в самом её низу чернел знакомый номер телефона.       «Если желаете знать имя того, кто украл скрипку, позвоните. Место встречи можете назначить сами».       Гарри поднял глаза.       — И ты повёлся? — спросил он тихо.       — Напомню, что в краже обвиняют меня, — сухо ответил Снейп.       — Почему ты сразу мне ничего не сказал?       — Предполагал, что это провокация.       — С моей стороны? Поэтому ты, подозревая о прослушивании телефонов, звонил без колебаний?       Снейп промолчал.       — Кто передал эту бумажку?       — Не знаю. Я обнаружил её у себя в кармане уже здесь, в квартире. Подозреваю, что подсунули записку в камере, когда я спал.       — А почему ты теперь рассказал мне о записке?       — Вы не знаете, кто украл инструмент. Вдобавок слишком настойчиво интересуетесь моими мнимыми связями с Дамблдором.       — Да, тебе невыгодно, чтобы я тебя в чём-то подозревал… — пробормотал Гарри. — Ты не подумал, что на такого живца тебя мог ловить твой убийца?       — Если так, то убийца или заказчик — Альбус Дамблдор, но мотив мне непонятен. Кроме того, он не стал бы действовать так топорно. Сами посудите, зачем ему давать собственный, пусть незарегистрированный, номер телефона. Тем не менее, это значит, что Альбус Дамблдор знает или думает, что знает, кто украл скрипку.       — Или утверждает, что знает, — кивнул Гарри, — но куда больше меня интересует, зачем ему было сообщать это именно тебе. Он не тянет на пламенного борца с преступностью. В этом случае он передал бы информацию органам…       «Или Гарри Поттеру», — подумал он.       — Возможно, именно потому, что я заинтересованное лицо. Этот инструмент принадлежал человеку, которым я очень дорожил.       Гарри взмахнул листком.       — Я получил копию дела. Нужно посмотреть, что в материалах. Скажи, Снейп, это для тебя так важно? — он серьёзно посмотрел на профессора.       Лицо Снейпа потемнело. Он вернулся в кресло и поднял с пола свой бокал с коньяком.       — Всем известно, что я до сих пор ищу убийцу. Он отнял у меня отца и друга. Полиция умыла руки. Прошло пятнадцать лет, но я ничего не забыл. Я не могу оставить эту смерть безнаказанной.       Гарри присел на корточки и заглянул Снейпу в лицо.       — На встречу с Дамблдором поеду я. Спутаем ему карты. Тебе ехать туда попросту опасно. Ты ведь был у него на вечере. Отчего он сразу с тобой не поговорил? Это настоящая замануха.       — И как вы объясните своё там появление? — спросил Снейп с сарказмом.       — Я же твой племянник, ты забыл? Ты сляжешь с припадком. Кроме того, у меня с Дамблдором свои дела. — Гарри помрачнел.       Он помолчал.       — Я не могу тебя убедить, но лучше бы ты не скрывал от меня такие вещи. Творится какая-то хрень. Эта записка очень странная. Дамблдор преследует какие-то только ему одному известные цели. Мы найдём вора, и я помогу тебе найти убийцу, — добавил он настойчиво. — Ты в праве кровной мести.       — Я не собираюсь устраивать вендетту. Я посажу его.       — Это если тебе дадут это сделать, — фыркнул Гарри. — Кроме того, нужны ещё доказательства и куча всякого дерьма. Хочешь отомстить — пристрели его.       — Я добьюсь справедливости законным путём.       Гарри скептически взглянул на него и проговорил рассеянно:        — Нет, всё-таки ты очень странный.       Он сморщил лоб.       — Напоминаешь мне какого-то революционера. Перед моим отъездом с Сицилии о нём шла передача по телику. Французы звали его «Неподкупным». Он был такой же твердолобый, упрямый и никогда не отступал от своих принципов. А ещё считал, что закон может защитить всех. Его казнили, конечно.       — Максимилиан Робеспьер, — отозвался Снейп машинально.       — Точно! Ты самый настоящий Робеспьер! — Гарри вскочил на ноги, обнаружив, что бутылку они опустошили, бросился на кухню за второй, продолжая говорить уже из кухни.       — Обращаться за местью к закону… Даже под дулом пистолета не отказаться от своих убеждений… Ведь жизнь такая разная! И принципы тоже. Да и закон мутный, как болото. Мне кажется это очень глупым.        Гарри показался с новой бутылкой, опёрся плечом о косяк и добавил тише:       — Но вызывает уважение, да.       Он вернулся на пол, опять наполняя Снейпу бокал. Какое-то время они пили молча. Гарри принюхивался к бутылке, передёргиваясь от резкого запаха, и делал большой глоток, а Снейп пил понемногу, но часто, чего, по-видимому, и сам не замечал.       — Ты же выстрелил в этого педофила, — пробормотал Гарри. — Наплевал на закон.       — Я ощущаю нечто вроде гадливости. Настоящий деспотизм начинается с подобного револьвера, с малого.       Гарри улыбнулся.       — Знаешь, а Риддл твой — тиран и деспот, каких поискать.       Снейп беззвучно рассмеялся в ответ.       — Он тиран, но прежде всего по отношению к самому себе. С себя требует вдвое от остальных.       — Тиран, влюблённый в даму пик, — лукаво отозвался Гарри, и в ответ на непонимающий взгляд Снейпа пояснил:       — Эта женщина, Беллатриса. Пиковая дама. Ты, что, не знаешь? Ты даёшь! Кроме скрипки, хоть что-нибудь замечаешь? Они без ума друг от друга. У них же на лицах всё написано. А она черноглазая, черноволосая колдунья. Коварная и опасная. Я так и вижу, как она по ночам распускает волосы и творит чёрные обряды, привораживая Риддла своей менструальной кровью.       Гарри округлил глаза, с трудом сдерживая смех, и хлопнул ладонями по своим коленям, всё-таки не удержавшись и рассмеявшись, глядя в ошарашенное лицо Снейпа.       — А Риддл — однозначно пиковый король, — добавил Гарри. — Колоритная парочка.       — Не туз?       Гарри весь подобрался.       — Нет, конечно. Тот, кто пытался тебя убить, — вот пиковый туз. Его называют картой смерти, чёрной меткой. Он кажется самым слабым, но на деле правит всей мастью. Риддл же — как этот Генрих Восьмой, что Анну Болейн казнил. Грозный, таинственный, романтичный рыцарь.       — Том Риддл? Таинственный и романтичный рыцарь?       — Да! — воскликнул Гарри. — Чёрный рыцарь! Настоящий фейерверк силы! Такие всегда злодеями выглядят, потому что ни на кого не оглядываются, незаметными быть не умеют. От них земля дрожит! Риддл твой из тех, что горы одним махом ворочает, но он загадочный, как и его Пиковая дама. Наверняка в прошлом у них обоих были какие-то ужасающие истории. Дорого бы я дал, чтобы узнать об этом побольше.       — И кто же я в иерархии вашей колоды? — спросил Снейп незначительным тоном.        Гарри, чувствуя изрядное опьянение, встал на колени и подполз к сидящему ближе, почти разместившись у него между ног.       — Ты Джокер. У него нет масти. Джокер может обернуться любой картой. Такой, что больше всех нужна. И с её помощью удаётся наверняка выиграть партию.       Вчерашний вопрос Снейпа не давал Гарри покоя, и он тихо спросил:       — А ты? Ты не боишься?        Снейп долго молчал, после чего тоже ответил:       — Нет.       — Ты так уверен во мне? Уверен, что я не попытаюсь что-нибудь с тобой сделать? — полушутя спросил Гарри, но глаза его были серьёзны.       — Уверен, — ответил Снейп ровно. — Ведь это означало бы ваше поражение.       — Что ты имеешь в виду?       — Вы видите самую суть вещей. Бог знает, как вам это удаётся. Я за тридцать семь лет своей жизни не встречал человека, который разбирался бы в искусстве подобно вам: не видя даже хлебных крошек, вы на лету определяете состав и форму целого хлеба. — Он наклонился к Гарри. Его проницательные бархатные глаза не давали отвернуться. Снейп словно видел его насквозь. Он добавил мягко: — Вы удивительный человек. Настоящий борец. К вашему несчастью, вы слишком умны, чтобы довольствоваться победой при помощи грубой силы. Что ж… попробуйте другим способом.       Гарри смутился. Снейп разгадывал все его уловки на раз-два.       — Эта мысль мне нравится, — сказал Гарри, улыбнувшись. — Я не понимаю, что значит вкус к бесконечности, но знаю, что такое обольщение. Ты распутник, Снейп, и твоя музыка — распутница. Когда играешь, ты тоже делаешь это? Совращаешь слушателя?       Снейп усмехнулся, и они смотрели друг на друга немного пьяно и в то же время с искренним любопытством. Гарри всё ещё стоял перед ним на коленях, и глаза их вели свой посторонний, молчаливый диалог.       — Можете назвать искусство духовной разновидностью разврата, — глаза Снейпа едва заметно вспыхнули. — И только. На большее не рассчитывайте.       — Я бы заключил пари, — пробормотал Гарри, — но с моей стороны это было бы опрометчиво, ведь тогда ты станешь сопротивляться вдвое сильнее.       Снейп залпом допил свой коньяк, а Гарри с восхищением добавил:       — Ты неплохо изучил меня. В твоей ситуации очень умно бросить мне прямой вызов, но ты проиграешь. Однако ты настолько уверен в самом себе?       — Я никогда не утверждаю, не будучи уверен.       Гарри немного отстранился, видя, что Снейпу неловко, а это был неподходящий момент, чтобы беспокоить его.       — Думаешь, что когда мне надоест заниматься обхаживанием, тебя уже тут не будет? Я не отступаю, Снейп, и всегда получаю то, что захотел.       — Но до тех пор я обеспечил себе относительную безопасность.       Гарри с досадой закусил губу. Он не мог не клюнуть Снейпа своей уверенностью, что добьётся его, но разговор принимал нехороший оборот. Он замялся, раздираемый противоречиями, но решил поступить, как ему подсказывает интуиция. Снейп покорил его своей гордостью, необычайным упорством и даже его занудная принципиальность, над которой Гарри постоянно смеялся, втайне вызывала в нём уважение. Рядом со Снейпом он ощущал себя ураганом, сильным, непобедимым, и был уверен, что не свернёт с пути. Он уже готов был отдать Снейпу всё, что имел, только чтобы тот наконец взглянул на него чуть более благосклонно, но боялся подарить ему чуть больше свободы. С замирающим сердцем Гарри сказал осторожно:       — Я мог бы отпустить тебя домой, но ты не думаешь, что пока тебе всё-таки безопаснее здесь?       Он сразу пожалел о своих словах, решив, что Снейп сейчас пожелает уехать. И не в краже было дело: Гарри уже понял, что Снейп никуда не денется, не станет сбегать из своего дома, а будет терпеливо ждать конца расследования. Найти же скрипку для Гарри было делом чести, но, скорее всего, он тут же отдал бы её Снейпу, подобно правителям, с лёгкой руки раздаривающим королевства своим фавориткам.       Снейп смотрел на него как-то странно: уже не изучающе, а вроде бы с удовлетворением, и покачал головой.       — Я уверен в себе, но не уверен в вас, — сказал он после паузы. — Я не могу рассчитывать, что вам не взбредёт в голову связать меня ночью в кровати.       — Можешь. Слово чести. Я не люблю проигрывать, — ответил Гарри твёрдо и протянул руку: — Заключим перемирие?       Снейп, колеблясь, пожал её. У него оказалась сухая, крепкая, уверенная рука, тёплая, почти горячая. Гарри нехотя выпустил её из своей. Ему казалось, будто он поражён в самое сердце, и все его шумные победы больше ничего не значили. Гарри видел, что разговор о произошедшем помог Снейпу, привёл в обычное уравновешенное состояние, хотя профессор всё-таки слегка назюзюкался. Снейп казался общительнее, не таким категоричным, сухим, больше улыбался и, чёрт подери, его слова можно было принять почти что за флирт. Похоже, Снейп не очень-то понимал, как именно они прозвучали, и Гарри, боясь спугнуть, на эту тему шутить не стал.       Они замолчали, и молчание это казалось интимным. Повинуясь внутреннему порыву, Гарри взял пульт с тумбочки. У кровати на стене был горизонтальный выступ, куда были вмонтированы светильники. Гарри зажёг их и выключил яркую люстру. Спальня озарилась мягким, коричневатым светом, и белые стены стали казаться бежевыми. Комнату окутал полумрак, прибавилось теней. Коньяк в бутылке заиграл золотистыми, янтарными бликами, и лицо Снейпа тоже стало казаться мягче. Он выглядел расслабленным, и Снейпа хотелось хватать тёпленьким. Гарри тоже был порядком поддатым, но понимал, что лезть сейчас целоваться было бы большой ошибкой. Правда, его сухому профессору точно не помешала бы пара порядочных, жарких поцелуев, особенно теперь, когда Гарри и Снейп нежились в свете ночников. Но раз уж он дал слово не прикасаться к Снейпу без его разрешения… Гарри быстро сообразил, что на разговоры это условие не распространяется. Раз уж Снейп назвал любое искусство соблазнением, слова — единственное, что осталось у Гарри в качестве оружия.       Гарри поудобнее расположился на полу, вытянув ноги и оперевшись локтем о кровать. Он улыбнулся Снейпу, салютуя ему бутылкой. Даже сидеть с ним просто так: ночью в спальне, понемногу прикладываться к коньяку, не думать о завтрашнем дне и болтать — было здорово, а если бы Снейпа удалось после таких посиделок затащить в постель, всё стало бы восхитительным. Конечно, они были пьяны, а Гарри не любил нетрезвый секс, но можно было бы словно невзначай ласкать друг друга и уснуть в ожидании утренних удовольствий или следующей ночи. Он слегка нахмурился. Сколько таких ночей удовлетворило бы его?       Он поднял голову и оценивающе взглянул на Снейпа, но ответа не было.       Гарри всё-таки не выдержал:       — Как ты вообще кадришь женщин? Не представляю тебя флиртующим.       Снейп покачал головой и тихо рассмеялся. Всё-таки под градусом он выглядел очень раскрепощенным.       — По-вашему, женщин следует непременно «кадрить»?       — Я понял! — воскликнул Гарри со смехом. — У тебя другая роль: «серьёзный, мрачный профессор». На такое, небось, ведётся целая толпа девиц.       Гарри скорчил важную рожу и заиграл бровями.       — У меня есть шансы? — спросил он, и Снейп фыркнул.       — Никаких.       — Я так и думал. И много клюнуло?       Снейп махнул рукой.       — Вы, конечно, видели мою страницу в «фейсбуке».       Гарри засмеялся, но почти тут же замолчал.       — Я говорю не о поклонницах, — сказал он ничего не значащим тоном. — Почему ты не женат, к примеру. Ты влюблялся?       — Не особенно.       Гарри опешил.       — Вот это ответ. «Не особенно»? Снейп, это ты, типа, про любовь?       — Полагаю, что значимость этого слова несколько преувеличена.       — Да, я тоже считаю, что это фигня всё, но можно сказать «да, пылал от страсти», или «нет, никогда, жду половинку», или «нет, никогда, потому что это чушь собачья», но сказать «любил не особенно»… Ты же не признаёшь полумер!       — Я любил недостаточно, чтобы жениться. Вероятно, любовь — это тоже искусство, и оно требует служения не меньше, чем любая другая его разновидность. Здесь я не специалист.       Гарри смущённо улыбнулся.       — Ты говоришь об этом так серьёзно и благоразумно. Почему бы просто не наслаждаться тем, что есть? Оттого что ты раскладываешь искусство по полочкам, оно не становится прекраснее или уродливее.       — Хаос величествен, но порядок более существенен.       Гарри фыркнул.       — Да, я уже понял. Ты за закон и порядок во всём. И в сексе тоже. Ужасно скучно звучит.       Он с трудом удержался от смеха, представляя, как Снейп приводит к себе какую-нибудь бледную, тощую девицу, похожую на него самого, и, прежде чем заняться сексом, велит вешать одежду на спинку стула, сумочку класть на сиденье, а туфли ставить непременно носами к двери.       — Как есть, — отозвался Снейп чопорно и тут же встал.       Гарри вскочил следом и подлетел к нему.       — Стой! Не уходи. Прости меня. Я глупость сморозил, — проговорил он торопливо, заглядывая Снейпу в глаза.       Тот хмурился и попытался отступить, но Гарри преградил ему путь. В голове всё плыло, и он, не рассчитав, почти упал на Снейпа. Тот, пошатнувшись и привалившись к стенке, даже не возразил.        — Ты с этими своими «не особенными» тоже спал, потому что так принято? Мужчина трахается с женщиной — таков порядок вещей? Неужели тебе никогда даже мысль не приходила попробовать с мужчиной?       — Нет, — ответил Снейп сдержанно. Он поднял руку и упёрся ею в грудь Гарри, пытаясь оттолкнуть его.       Гарри закусил губу. Он отступил буквально на дюйм, подняв руки и показывая Снейпу открытые ладони.       — Я обещал, — сказал он хрипло. — Ничего не будет против твоей воли. Мы уже неделю наедине, и я не тронул тебя.       Снейп явно чувствовал себя неловко, а Гарри, одним махом прекратив игру, сказал едва слышно, дрожащим голосом:       — Я хочу тебя, Снейп. Никого никогда так не хотел. Не делай вид, будто не замечаешь этого. Не знаю, что тебе предложить. Всё, что попросишь. Ты отказываешься только из-за того, что я мужчина? Но ведь ты даже не пробовал!       Он чувствовал, что отчаяние постепенно затапливает его. Гарри осторожно взял руку Снейпа своей, ловя его рассерженный взгляд.       — Я хочу тебя поцеловать, — повторил он с надеждой, — Снейп, это всего лишь поцелуй.       — Нет!       — Я всё испортил ещё в первую нашу встречу, — пробормотал Гарри. — Ты теряешься, когда к тебе кто-то пристаёт. Я видел, как ты смотрел на Нарциссу. Как будто не понимаешь, что она от тебя хочет. Ума не приложу, что я в тебе нашёл. Объясни мне! Скажи: почему «нет»?       Он давил на Снейпа, а тому это было однозначно не по нутру, но не мог остановиться. Снейп оттолкнул его и пошёл к своей спальне.       — Я вас не хочу, — отрезал он, обернувшись. — И вы не слышите этого моего ответа!       В бессильном бешенстве Гарри врезал кулаком в стену. Алкоголь обнажил его нараставшее страдание, и Гарри изо всех сил зажмурился, чувствуя, как приливает кровь к голове.       Он повернулся к Снейпу. Тот остановился на пороге. Он был бледен, встревожен, рассержен, но и таким умудрялся сохранять полное достоинство.       — Забудь, — пробормотал Гарри виновато. — Забудь всё, что я тебе сказал. Я пьян, ты пьян. У нас был сумасшедший день. Поговорим завтра.       Он махнул Снейпу рукой и плюхнулся на кровать, как был, одетым, слушая, как неподалёку тихо щелкнул дверной замок. Гарри включил будильник и накрылся одеялом. Свет он выключать не стал. Он смотрел на тени на потолке, хмурился, и лицо его казалось суровым и повзрослевшим.