Царь горы

      В отдельной кабинке ресторана Гарри расслабился. Развалившись на белом диванчике, он изучал меню и рассказывал Снейпу об итальянской кухне. Тот нехотя выбрал жареного окуня. Гарри, заметив его нерешительность, выхватил у него меню и, повернувшись к официанту, выстрелил замысловатой итальянской фразой.       — Si, signori, — коротко ответил тот и удалился.       — Хватит рыбы на сегодня, — улыбнулся Гарри, поглядывая в зал. Кабинка отгораживалась тяжелыми плотными занавесками, но они не стали их закрывать. Ресторан, как оказалось, был музыкальным, и на небольшой сцене за роялем разместился пианист.       — Понятия не имел, что здесь играют, — ответил Гарри на вопрос своего спутника. — В будний день здесь было тихо. Я даже не заметил рояля. Будем надеяться, что эти балалаечники не испортят тебе аппетит.       — Почему же только мне?       Гарри рассмеялся.       — Мне испортить аппетит невозможно.       Снейп чуть вздёрнул бровь, что, как Гарри уже догадался, означало у него тень сомнения, не стоящую дальнейших споров.       Пока несли заказ, Гарри исподволь разглядывал Снейпа. Последние дни тот обрёл, по-видимому, свойственное ему обычно хладнокровие. Между ними установился шаткий мир. Снейп будто украдкой пытался прощупать противника, не показывая своих карт, и Гарри никак не мог разгадать, ни о чём тот думает, ни что планирует. Из-за этого иногда хотелось дёрнуть Снейпа за ногу или за нос, а лучше — укусить его.       Гарри уже несколько минут пожирал глазами мочку его уха, представляя, что пересаживается на диванчик напротив и, расстегнув Снейпу воротник рубашки, прихватывает зубами кожу его шеи. Профессор выглядел чопорным святошей, наверняка выбирал себе таких же тоскливых женщин, и оба засыпали в постели от скуки, подумал Гарри с иронией. Он уж точно не позволил бы Снейпу заснуть. Вот если бы только он дал Гарри хоть малейший шанс! Отчего-то Гарри был уверен, что нужно было Снейпу: не дать ему зудеть, встряхнуть его, заставить его смеяться, пустить в ход зубы, как игриво хватает приручённый зверь, показывая, что может причинить боль, но не станет. Нелепая мысль ласково погрызть Снейпа смутила Гарри донельзя. Животный порыв взбудоражил его, и он неловко взмахнул рукой.       Профессор, деловито разворачивая салфетку, затем роясь в своём портмоне, ничего не замечал, пока опрокинутый бокал не вынудил его поднять глаза в немом вопросе. Он нахмурился, и Гарри уставился на стол, понимая, что его взгляд красноречив как никогда.       На кремовой льняной скатерти между ними расползалось пятно густой, тёмно-красной сангрии, поданной на аперитив. Широко раскрыв глаза, Гарри смотрел на лужу, и его охватил внезапный суеверный страх.       — Ты знаешь, что сангрию придумал итальянский солдат? — пробормотал он. — За это вино испанцы объявили его еретиком, пособником сатаны и сожгли на костре. Es Sangre del Diablo — так называли они это вино. Кровь дьявола.       — Откуда вы это знаете? — механически отозвался Снейп.       — Не помню.       Пока официант заменял им скатерть, они молча смотрели друг на друга. В лице Снейпа снова что-то дрогнуло. Гарри мог поклясться, что профессору тоже отчего-то стало не по себе.       Пианист играл что-то незатейливое, и Гарри перестал его слышать. Неожиданно для себя он принялся рассказывать Снейпу, как они с Мадди однажды напились сангрии на местном рынке.       — Она уже встречалась с Руджеро, — говорил он бесцветно. — Он служил карабинером. Отец узнал и врезал ей. Ну, я не мог её бросить, пошёл с ней, пытался объяснить, что не с тем она связалась: виданное ли дело с легавым лизаться, но слушать она меня не хотела. Песни горланила, но она вообще петь любила. Палатку на рынке разнесла. Пьяная была в хлам, — прибавил он как будто бы виновато. — Дерьмо, короче. Думаю, тогда-то она и решила сбежать с Руджеро. Отец, конечно, их отыскал.       — И что с ними стало?       Ковыряясь в тарелке, Гарри ответил угрюмо:       — Его убили, а она повесилась. Я же её и нашёл.       Снейп молчал.       — Прости, — вдруг сказал Гарри. — Идиотский рассказ для ужина, но вся история — настоящий идиотизм.       — Вы так считаете?       — Да! — воскликнул Гарри запальчиво. — Мадди свихнулась! У неё крыша потекла, когда она встретила этого своего Руджеро! Только о нём и говорила, забросила всё. Сдался ей этот хмырь! Мой брат к ней вон клинья подбивал. Вышла бы за него — ничего бы не было. Она дура! Идиотка! И история эта идиотская!       Гарри со звоном швырнул вилку в тарелку.       — Она ещё и беременная оказалась, — добавил он со злостью. — Это уже трупные коновалы сообщили. Срок был очень маленький, она, наверное, не знала ничего.       Он скривился и залпом допил своё вино. Дыхание его сбилось.       — И чёрт с ней, — отрезал он, со стуком отставляя бокал.       Снейп снова ничего не прокомментировал, только в задумчивости смотрел на свою сангрию.       Блюда сменили. Официант унёс почти нетронутые тарелки и по просьбе Гарри налил вместо вина воды. На маленькой сцене объявили, что сегодня у них выступает известный певец из Неаполя.       — На тебе! — воскликнул Гарри со смехом. — Тут ещё и поют, оказывается. Снейп, ты любишь серенады?       — Я с осторожностью отношусь к симбиозу жанров, — сдержанно отозвался тот и машинально пояснил значение слова. — Конечно, появились они давно. Опера, балет, мюзикл, к примеру, но я поддерживаю Тома Риддла: искусство должно быть лишено примесей.       — Знаешь, а я не согласен с ним. Он выступает за чистую музыку, чистое искусство, презирает слова и всё, что… — Гарри поводил пальцами в воздухе, — презирает всё, что не дикое. Мне нравятся эти его идеи, но сегодня я понял, что как-то оно неправильно.       — Отчего же?        — Вы же объединяете в оркестре кучу инструментов самых разных, непохожих друг на друга, и все они звучат во много раз ярче. Теперь можно объединить, что хочешь, а будет ещё больше. Ведь кино когда-то так и появилось. Сперва картинка, потом движущаяся картинка, потом звук, цвет! А если туда ещё чего добавить, станет ещё круче. Объём! Запах! Вкус! Осязание! Задействовать всё!       — Другими словами, — сухо отозвался Снейп, — палить изо всех пушек подряд, чтобы погромче и помощнее, потому что иначе человеческое сердце уже не тронуть? А ещё лучше полностью создать новую реальность?       — Да! — воскликнул Гарри с жаром. — Только я смотрю на это по-другому. Так можно пронять гораздо сильнее чего-то одностороннего. Именно что создать новую реальность. Но послушай, разве не этого именно вы все: композиторы, художники, писатели - добивались? Вы же и запустили двигатель, хотели свой игрушечный мир, как дети хотят настоящий кукольный дом, а теперь, когда дом и правда становится почти как настоящий, струсили и в кусты бежите с воплями, что мир этот рушится? Нет! Я, как ты выразился, за этот твой сим… симбиоз. Чтоб иметь не один инструмент, а оркестр! Чтоб было кино и объёмное, и с запахами, и чтоб если море, так и нырнуть можно было по-настоящему. Чтобы это была жизнь! Чтоб в музыке были и музыка, и танцы, и картины, и слова, и сочная свиная грудинка, — Гарри с жаром ткнул пальцем в свою тарелку.       — Вы не правы, Поттер, в одном, — после некоторого размышления заметил Снейп. — Вы видите в искусстве только развлечение, поэтому в нём у вас так легко появляется свиная грудинка. Может, её ещё и разжевать вместо вас? — добавил он язвительно. — Судьба искусства — побуждать к размышлению, а не только развлекать. С его помощью осмыслить эту реальность, а не создавать её суррогат. Заменитель, — снова пояснил он.       Гарри улыбнулся.       — Это ты пытаешься её осмыслить, когда что-то создаёшь. А твои слушатели воспринимают всё совсем иначе, они думают о чём-то своём или попросту хотят чего-то красивого, чем бы полюбоваться. Когда ты играл, ты выпускал то, что сжирает тебя изнутри, делился с теми, кому этого не хватает. Все в выигрыше, и поэтому, мне кажется, что средства не важны. — Он замолчал, на мгновение лукаво взглянув на откровенно заинтересованного разговором Снейпа. — Да, видишь… я считаю, что и в искусстве цель оправдывает средства, потому что искусство — это зеркало жизни. Почему я должен относиться к нему не так, как к этой реальности? Да чем оно будет отличаться, если я выстрою в нём живые замки, посажу туда прекрасных принцесс и драконов, и драконы эти в конце концов сумеют по-настоящему испепелять рыцарей, а принцессы — любить и целовать в губы своих принцев? Если я сумел бы растворить стекло, которое отделяет этот мир от зазеркалья и шагнул бы за его барьер, я смог бы всё: силой мысли я возвёл бы серебряные города и выстроил бы им сторожевые башни из слоновой кости, и охранять их поставил корабли с алыми парусами. Я разбросал бы, как семена, древние мраморные гробницы, полные сокровищ и утраченных знаний, наполнил бы их таинственными существами. Я поселил бы на горе страшных пляшущих ведьм, а в главной гробнице под горой я положил бы вечно спящего короля! Он будет спать, пока лязг оружия не разбудит его, и тогда я одел бы своих пиратов и рыцарей в латы и сам поднял бы меч! Я вылепил бы прекрасных женщин, которые носят в волосах огненные цветы, и сильных, храбрых воинов, которые подражали бы диким зверям, стали бы драться один на один со львом и, выйдя победителями, пили бы из золотых чаш лавандовые вина! Я оживил бы все звёзды, чтобы под золотым светом каждой грелись влюблённые и лопался золотой виноград! Я создал бы столько золота, что никому не нужны были бы дурацкие деньги! Я создал бы даже бога, будь он неладен, чтобы у всех нас было к кому идти! Ты должен быть счастлив, Снейп! Ты столько можешь! Можешь перевернуть чей-то мир, выстрелить без оружия прямо в сердце! Мы живём в такое время, когда для того, чтобы творить мир, целая куча возможностей, а в будущем их будет ещё больше! Если у скучных книжек будут живые картинки, запах и звук, а у музыки — текст, а в кино можно будет войти, как в отдельный мир, разве это сделает искусство бессильнее или бессловеснее? Тогда искусство победит всё! Твоя армия должна быть вооружена до зубов, если хочешь выиграть войну.       — Что же в результате, по-вашему, останется реальности? — поинтересовался Снейп. Он смотрел куда-то в сторону, отчего-то напряжённый.       — Может, и ничего, — равнодушно отозвался Гарри, — но какое это имеет значение, если созданная окажется настолько прекрасной, что её нельзя будет отличить от настоящей?       — Это невозможно.       — Почему?       Снейп смотрел на него долгим, задумчивым взглядом.       — Потому что искусство — это вкус к бесконечности.       Он помолчал.       — Гипотетически, — сказал он вдруг, — если бы созданная реальность стала бы сложнее и величественнее настоящей, вы бы ушли в неё?       Гарри рассмеялся.       — Я? Да никогда. Это игры для вас, любителей кукольных домов, потому мне всё это искусство до лампочки. Убеждён, что с его помощью вы разрушаете гораздо больше, чем создаёте. Я же любому искусству предпочту знатную грозу.       — Гарри, вы невозможно романтизируете искусство, — заметил Снейп с плохо скрываемой улыбкой.       Услышав эти слова, Гарри тут же перестал улыбаться. Он нахмурился и отчеканил:       — А мне плевать. За фантазии я реальной прибыли не получаю. Поэтому если я хочу, чтобы там были синие рощи, золотые драконы и розовые лошади вместо океана кровищи и зелёного дерьма, как в этой Темзе, — так тому и быть. Ты говоришь так, как будто я и все те, кто тоже такую фигню сочиняет, не знают, как жизнь по-настоящему устроена. Можно подумать, что сделать «так, как в жизни» — это высочайшее достижение искусства, как будто дерьмовое существование на этой планете представляет из себя что-то суперценное.       Снейп покачал головой.       — Это такой метод борьбы, чтобы сделать эту жизнь лучше, — сказал он мягко. Гарри не ответил, мрачно разглядывая тарелку, а Снейп вдруг пододвинул ему одно из блюд.       — Попробуйте. Оно того стоит. Вы так ничего и не съели.       Вернувшись, наконец, к ужину, Гарри мельком глянул на сцену. Там появился щуплый певец во фраке. Проворно развернувшись к публике и вытянув шею, он чем-то напомнил тощую канарейку.        — Ты говорил, что музыка может выразить всё. Но я зуб даю, что со словами она это может ещё лучше. Вот сейчас он о чём-то будет петь, — Гарри ткнул вилкой в сторону выступающего. — Если бы я хотел выразить что-то, чего не могу сказать по-настоящему, я бы не просто музыку написал, я бы про это спел.       На минуту стало чуть тише, а потом певец кивнул пианисту.       Рояль тихо зазвучал. У певца оказался глубокий, низкий голос, и Гарри тут же узнал известную итальянскую песню. Неизвестный неаполитанец отчаянно признавался в любви своей равнодушной возлюбленной. Гарри с трудом проглотил непережеванное и, не поднимая головы, отложил вилку.       Его на мгновение бросило в жар. Лицо покраснело, стало трудно дышать. Песня молила о любви так откровенно, так горячо, что Гарри не знал, куда девать глаза, и про себя радовался, что Снейп не смыслит в итальянском. Гарри сам не понимал, отчего так смутился. Ну песня и песня, подумаешь. Он слышал её сто раз. Едва дыша, он быстро глянул на Снейпа. Тот задумчиво слушал, сев к своему спутнику вполоборота, и вокруг него витало нечто призрачное, над чем Гарри был не властен. Он смотрел на Снейпа, как сам Снейп несколько дней назад смотрел на скрипку Бергонци, смотрел на его мягкий изгиб губ, на его лицо, и казалось, что в его глазах полыхал костёр, а от огня шёл чёрный дым.       Снейп повернулся — лицо его было непроницаемо. Он не понимал текста, напомнил себе Гарри и насмешливо посмотрел в его чёрные глаза, хотя весь пошёл пятнами. Это был предел пробуждения, предел чувственности: так страстно он сейчас желал Снейпа. Песня окутала их и разделила, музыка обнажила и тут же скрыла всё. Гарри вдруг ощутил ужасную беспомощность, и наигранная весёлость в его взгляде снова исчезла. Он не выдержал и, будто в изнеможении, опустил голову, схватив вилку и сжав её изо всех сил. Иначе бы не вышло противиться желанию прикоснуться к Снейпу, сжать его руки, поцеловать его прямо здесь, посреди ресторана.       Гарри не поднимал глаз, боясь, что сейчас выдаст всё, что у него на сердце. Чёрт подери, даже полуфантастическая цель затащить гетеросексуального Снейпа в койку не шла ни в какое сравнение с нынешним осознанием, что этого будет недостаточно. Он хотел, чтобы Снейп сходил по нему с ума. На мгновение пугающая мысль посетила Гарри: Снейп не способен потерять голову из-за человека. Монах-отшельник, анахорет, кардинал своей личной церкви, он был адептом своего музыкального бога или дьявола — кто знает? Вдруг, помимо ещё робкого, но жарко разгоравшегося интереса к искусству, Гарри пронизала так же ещё неумелая, но страстная ненависть к нему, дополняя его запальчивую натуру и этим крепко-накрепко связывая со Снейпом. Сейчас они, как никто, были друг другу по-настоящему близки.       Когда певец раскланялся, Гарри, побледнев, отодвинул почти полную тарелку. Он молчал, не в силах произнести ни звука, и Снейп заговорил первым:       — Вы переведёте? Любопытно сравнить, насколько верно я понял смысл без слов.       — Все песни об одном и том же, — буркнул Гарри, — о том, чего нет. Иначе незачем было бы петь.       Он поднял голову и дерзко уставился на Снейпа.       — И о чём же шла речь, по-твоему?       — О музыке, разумеется, — ответил Снейп невозмутимо. — Музыке сердца.       — Она ещё кровожаднее, чем музыка прошлого, — пробормотал Гарри, вытаскивая портмоне.       — Знаешь, я первый и последний раз в ресторане, где играют. Музыка и еда — несовместимые вещи. Натуральное каннибальство.       Они вышли из ресторана молча. Гарри был уставшим и ужасно голодным, время близилось к полуночи, тем не менее, он предложил:       — Давай пройдёмся недолго пешком? А потом такси вызовем.       Пройдя несколько пёстрых кварталов, они свернули и оказались на тихой улочке с промышленно-складскими помещениями. В Лондоне зачастую, свернув с шумной улицы, можно было попасть в мрачные трущобы.       — Идём отсюда, — решил Гарри, оглядевшись.       Они уже развернулись, когда невдалеке послышался придушенный визг и звуки потасовки.       — Держи его! — раздалось возле ниши с мусорными баками, стоявшими чуть поодаль.       Гарри заколебался, нахмурился и машинально положил ладонь на рукоять пистолета.       — Подожди здесь, — сказал он Снейпу решительно и пошёл вперёд.       У баков обнаружились трое бритых верзил в кожаных куртках. Двое прижимали к земле тощего мальчишку лет одиннадцати, третий сдирал с него бесформенные, потрёпанные брюки.       — Сучка малолетняя, — заорал один из них, когда мальчишка изо всех сил укусил его за руку. Здоровяк отвесил ему такую затрещину, что у того засочилась кровь из носа.       — Слышь, Гарри, бля, давай скорей, — торопливо пропыхтел он тому, кто стаскивал штаны.       «Тёзка, бля», — подумал Гарри с неприязнью.       — Руки убрали! — сказал он, наставив на бесстыдно расстёгивавшегося амбала пистолет.       Здоровяки синхронно повернули головы. Мальчишка снова укусил одного из насильников, тот зарычал и опять ему врезал, а Гарри угрожающе рявкнул:       — Кто-то хочет полдюйма свинца в голову? Убирайтесь нахуй отсюда!       — Да успокойся, пацан, тут на всех хватит, — примирительно скалясь, сказал шкаф с приплюснутым, явно когда-то сломанным носом. Руки его тряслись, лицо нервно дёргалось, и Гарри понял, что все они под кайфом. — Мы тебя даже вперёд пропустим.       Оставшиеся двое встряхнули мальчишку и прижали его к стене. Гарри разъярённо ступил ближе и тут же понял, что совершил большую ошибку: Сломанный нос молниеносно поднырнул сзади и навалился на Гарри всей своей грудой накачанных мышц.       Гарри выстрелил, даже не поняв, попал или нет, но Сломанный нос вывернул ему руку и вместе со своим напарником изо всех сил приложил головой об стену. В голове зазвенело, перед глазами пошли цветные круги. Гарри выронил пистолет, отчаянно надеясь, что мальчишка сбежал, а Снейпу хватит ума сюда не соваться.       Однако жертва, оказавшись на свободе, как ощерившийся щенок, с яростью запрыгнул Сломанному носу на загривок и снова пустил в ход зубы. Бугай взвыл и принялся мотать головой, будто пытаясь стряхнуть пиявку.       Гарри остался один на один с последним противником: видимо, первого он таки уложил. Быстро присев, он врезал здоровяку в пах, рванул его обеими руками под колени, и тот оказался лежащим на земле.       Сокрушительный удар прямо в солнечное сплетение сбил Гарри с ног. С трудом пытаясь словить ртом воздух, он пытался разглядеть на земле пистолет. Сломанный нос, избавившийся от мальчишки, тяжелым, освинцованным ботинком врезал Гарри в живот. В глазах зарябило, и он со стоном попытался ухватить своего противника за ногу, но только заработал ещё один удар.       Раздался оглушительный выстрел. Всё замерло. Вопль разрезал наступившую тишину. Гарри, мутно оглядевшись, увидел валяющегося возле бака мальчишку, застреленного амбала, ещё одного — в отключке и Сломанного носа, воющего и сжимающего рукой опалённые джинсы. На его штанах быстро расползалось кровавое пятно.        С трудом приподнявшись, Гарри пытался собраться с мыслями. Кто же выстрелил?       Метрах в пяти от них недвижимо, как статуя, стоял Снейп в распахнутом пальто, сжимая в руке тот самый револьвер, полученный в подвале казино. Лицо его было каменным.       — Вы в порядке? — спросил Снейп холодно.        Гарри, округлив глаза, смотрел, как Сломанный нос упал на землю, а между ног у него ручьём текла кровь.       — Ты ему яйца отстрелил… — с восхищением прошептал Гарри едва слышно.       Снейп не ответил ничего. На его лице теперь читалось неприкрытое отвращение.       — Нужно вызвать скорую, — отрезал он, — и полицию.       — Делаем ноги отсюда быстро, — слабым голосом проговорил Гарри, подбирая свой пистолет. Шум на соседней улице был сильным, но выстрелы наверняка кто-то слышал.       Он, шатаясь, встал, а Снейп вытащил свой мобильный.       — Ты что это делаешь?       — Вызываю полицию.       — Ты рехнулся! — вскрикнул Гарри. — Да нас с тобой первых посадят!       Выхватив у новоявленного киллера телефон, Гарри бросился к мальчишке и встряхнул его за худенькие плечи. Тот был в сознании и размазывал кровь и слезы по разбитому лицу.       — Ты шлюха? — требовательно спросил Гарри.       — Сам ты шлюха, — плаксивым голосом отозвался тот, трогая синяк под глазом. — Я… просто шёл. По улице.       — Поговори ещё, — с досадой сказал Гарри, чувствуя, как в глазах снова потемнело и подступила тошнота. — Зовут как? Где живёшь?       — Колин Криви, — утирая слезы, выдавил мальчик и неопределённо махнул рукой. — Живу… там. Недалеко.       — Он умрёт, — вмешался Снейп, указав на амбала с отстреленными яйцами, — если не вызвать врачей.       — Ну и хер с ним, — отмахнулся Гарри. — Одной мразью меньше.       Профессор смотрел на него таким холодным взглядом прямо в упор, что Гарри сдался. Всё-таки Снейп спас всех троих.       — Я сам вызову. И не с твоего телефона.       Пообщавшись с Гермионой и заручившись помощью, Гарри схватил Колина за шиворот и подтолкнул вперед.        — Мы доведём тебя до дома, — и кинул вопросительный взгляд на Снейпа. Тот кивнул.       — Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? — спросил Снейп, когда Гарри на минуту прислонился к стене и прикрыл глаза.       — Яйца на месте, — слабо улыбнулся Гарри, — пойдём.       Когда они пересекли Стрэнд, Снейп заметил:       — Мы свернули на Сомерсет-хаус и идём к мосту Ватерлоо. Лучше вызвать машину.       Колин испуганно глянул на него.       — Я дальше сам, — сказал он тихо. — Тут совсем близко.       — Рот закрой. Мало тебе приключений? — пробурчал Гарри, морщась и думая, что машина не помешала бы.       На набережной Виктории Колин остановился.       — Я совсем рядом живу, — прошептал он.       — На Стрэнде? — строго спросил Снейп. — Или на мосту Ватерлоо? Где твои родители?       — Поцелуй меня в жопу! — закричал Криви. — Думаешь, спас меня от этих говнюков, так теперь всё можешь? Или тоже хочешь, чтоб я тебе отсосал?       Снейп был абсолютно невозмутим и жестом остановил уже готового взорваться Гарри.       — Или ты ведёшь нас к своему дому, или я сдаю тебя в полицию.       Мальчик понурился, а потом вызывающе вскинул голову.       — Я тут живу, — и махнул рукой в сторону Темзы.       — Где «тут»? — нахмурившись, спросил Гарри.       Колин подтянул спадающие, огромные штаны и подошёл к старым докам, где виднелись перевёрнутые лодки, ветхие сарайчики и бочки.       — Всё ясно, — заметил Снейп. — Давно на улице?       — Пошёл ты, — сказал Колин с вызовом, усаживаясь у ближайшей бочки и закутываясь в тряпьё.       Снейп схватил Криви за шиворот и усадил на его импровизированное жилище.       — Ты сию минуту поедешь в приют, — пригрозил он.       — В приюте плохо, — очень сдержанно, почти безразлично ответил Колин, снова пытаясь незаметно вытереть слёзы, но только сильнее размазывая грязь и подсохшую кровь.       Вмешался Гарри.       — Если будешь вот так шляться по ночам, тебя рано или поздно изнасилуют, — заметил он, потрепав Колина по грязным волосам.       — Ну и пусть, — буркнул мальчик недружелюбно.       Гарри беспомощно поглядел на Снейпа и отвёл его в сторону.       — В конце концов, это больше не наше дело. Он всё равно сбежит из приюта. Пусть делает что хочет.       — Это вы можете делать что угодно, — сердито возразил Снейп, — но я не оставлю ребёнка на улице.       — И куда его, по-твоему? Хотя… — Гарри оглядел угрюмого, насупленного Колина с ног до головы. — Есть у меня идея.       Снейп говорил шепотом, но его тон был ужасен:       — Вы собираетесь отдать этого мальчика в бордель?       Гарри оскорбился до глубины души.       — Я только что получил тумаков, чтобы его не оттрахали, а ты…       Он с изумлением отметил, что профессор смешался.       — Извините, — сказал Снейп искренне, — но со мной вы не церемонились.       Теперь смутился Гарри.       — Это ребёнок, Снейп, — обошёл он скользкую тему. — Я не занимаюсь торговлей детьми, что бы ты там ни думал, а ему и двенадцати, наверное, ещё нет.       Они какое-то время смотрели друг другу в глаза, а потом разом повернулись к мальчику.       — Ты пойдёшь с нами, — приказал Гарри.       Колин переводил с одного на другого испуганный взгляд.       — Не пойду никуда! — заголосил он.       Гарри и Снейп, не сговариваясь, схватили его за шкирку и потащили прочь из доков.       Колин вопил и лягался так, что на них стали оглядываться.       — Слушай, — сказал Гарри миролюбиво, — ничего с тобой не случится. Хотели бы трахнуть, убить или на органы разобрать — ещё в той подворотне бы это сделали. Можешь орать сколько влезет, но Диогеном ты не будешь.       Заметив удивление Снейпа, он добавил:       — Что? Сам же сказал, что этот Диоген в бочке жил.       В такси Колин притих и только с опаской поглядывал на своих сопровождающих. Гарри привалился к дверце, подозревая, что назавтра будет весь в синяках и гематомах, а Снейп сидел как всегда прямо, будто жердь проглотил.       Ехали они довольно долго. Миновали Уайтчепел, доки, Собачий остров, аэропорт Лондон-Сити и, наконец, свернули на Лонсдейл-авеню. Гарри велел таксисту высадить их у «Теско» — филиала известной сети супермаркетов.       — Зачем мы пришли сюда? — поинтересовался Снейп, подталкивая нервничающего Колина.       Гарри посмотрел на него с иронией.       — У тебя когда-нибудь были домашние животные? Собака, например? — и в ответ на недоумённый взгляд Снейпа добавил: — И не заводи.       В супермаркете Гарри набрал яблок, сока, пакетов с печеньем и сунул Колину.       — Ешь, а потом тебя покормят по-человечески.       Мальчишка с подозрением покосился на него, есть не стал, а только рассовал добро по большим карманам.        Гарри ничего не сказал, только оценивающе оглядел Колина и повёл всю компанию дальше по улице.       Пройдя Лонсдейл-авеню, они свернули на небольшую, тихую и узкую Мастерман-Роуд, где тесно прилегали друг другу одинаковые побеленные домики. Улица выглядела кукольной, и это ещё сильнее подчеркивали аккуратные, крохотные, не выше колена ограды. Большие французские окна, входные двери со стёклами будто сообщали, что обитателям этого района нечего бояться.       В один из таких домов позвонил Гарри, и через несколько минут дверь им открыл заспанный Ремус Люпин.       — Гарри? — улыбнулся он удивлённо и пропустил всех внутрь. — Что-то случилось?       Гарри очень нравился его мягкий, размеренный, почти отеческий тон, свойственный ему даже в суматошные или неловкие моменты. Пришли они невовремя. Люпин выглядел больным, осунувшимся. Под глазами отчётливо проступили синяки, кожа на лице немного обвисла, светло-карие, будто выцветшие, глаза смотрели устало, печально, и Люпин выглядел гораздо старше своих лет.        Снейп с Колином стояли поодаль, и свет не падал на них. Когда же они оказались в чистенькой, светлой, по-мещански уютной гостиной, предводитель лондонских нищих, повернувшись к гостям и предложив им сесть, на мгновение изменился в лице.       — Северус? Северус Снейп?       Гарри тут же бросил быстрый взгляд на профессора.       — Люпин.       Снейп процедил его фамилию сквозь зубы, и Гарри показалось, что он сейчас развернётся и уйдёт, поэтому тоже не стал садиться, а подступил ближе к двери, преграждая ему путь.       — Откуда это вы знакомы?       — Учились вместе в средней школе, — отозвался Ремус сдержанно, продолжая разглядывать Снейпа.       — Учились — сильно сказано.       В глазах Снейпа сверкнула злость. Так профессор смотрел на самого Гарри в день их знакомства.       — Мы были детьми, Северус, — пробормотал Ремус, — и, поверь, я сполна за всё заплатил.       Снейп ничего не ответил, явно не желая продолжать разговор.       Здесь крылась какая-то тайна, и Гарри дал себе слово вытянуть всё из обоих.       О Колине ненадолго все забыли, и мальчишка тоже потихоньку подобрался к двери, намереваясь удрать, но Гарри ловко ухватил его за шиворот.       — Вот, — он выпихнул Колина вперёд. — Можешь куда-то его определить? А Тонкс с тобой?       — Да, она спит. Ты бездомный? — спросил Ремус у Криви. Колин в ответ только сердито засопел.       — Есть у него дом, — махнул Гарри рукой, — на набережной Виктории. Бочка такая симпатичная и даже не дырявая. Ремус, пристрой его куда-то или у себя пока оставь. Только учти: он кусается.       Спустилась сонная, растрёпанная Тонкс. Услышав короткую историю встречи с Колином, она покачала головой и увела мальчика в кухню.       Сдав Колина с рук на руки, Гарри с облегчением вздохнул. В воздухе витало напряжение. Снейп, отвернувшись, с презрением разглядывал пейзаж над каминной полкой. Люпин, потоптавшись на месте, предложил гостям выпить, но Гарри, поглядев на Снейпа, отказался.       В такси Гарри нет-нет да посматривал на своего спутника. Если бы тот был недовольным, Гарри знал бы, как себя вести, но хладнокровие Снейпа дало трещину: он хмурился и выглядел усталым, измученным. За два дня он уже второй раз попадал в серьёзную переделку, и Гарри решил разговор о Люпине отложить. Он повернулся к Снейпу и сказал отрывисто:       — Ты будь спокоен. Не знаю, что у вас произошло в прошлом, но Ремус сделает что нужно. Мальчишка в приюте всё равно бы не остался. Может, ему там морду били или головой в унитаз макали. У нас ему лучше будет.       Снейп долго молчал. Потом ответил, продолжая смотреть в окно:       — Разумеется, лучше. Ведь другого он не знает.              ___________________________       Si, signori — да, синьоры (ит.)              Гарри и Снейп слушают популярный неаполитанский романс «Dicitencello Vuje», написанный в 1930 году композитором Родольфо Фальво на слова Энцо Фуско:       Скажите вашей подруге,       Что я потерял сон и мечты,       Что постоянно думаю о ней, она — моя жизнь.       Я хотел бы сказать ей это, но не могу.       Люблю её, люблю.       Скажите ей, что никогда её не забуду.       Эта любовь, как тяжелая цепь,       Опутала мою душу,       Мучит и не даёт мне жить.       Скажите ей, что она как майская роза,       Что она красивее солнечного дня,       Что её губы свежее фиалок,       Я хотел бы знать, любит ли она меня.       Люблю её, люблю.       Слёзы покатились,       Скажи мне, о ком ты думаешь?       Так нежно ты смотришь только на меня.       Сними маску и скажи мне правду.       Люблю тебя, люблю.       Ты — цепь, которая никогда не разорвется.       Ты — прекрасный сон и дыхание плоти.       Ты нужна мне, как воздух,       Ты нужна мне, чтобы жить.       http://it.lyrsense.com/muslim_magomaev/dicitencello_vuie