Царь горы

             Из ванной Гарри вышел в одном полотенце и быстро натянул на себя джинсы и футболку. В гостиной, остановившись у зеркала, он какое-то время рассматривал своё отражение, а потом решительно принялся зачёсывать назад растрёпанные влажные волосы.       Снейп наблюдал за ним, ничего не говоря. Гарри выдрал себе клок волос и с досадой бросил расчёску. Повернувшись к Снейпу, он рассеянно спросил:       — Откуда торшер?       — Попросил своего очередного надзирателя. Привезли из моей квартиры. У меня в спальне нет ночника, а от ламп дневного света болит голова. Вы возражаете? Это ваш дом.       Гарри устало махнул рукой.       — Нужно было сразу сказать.       Он оглядел белую гостиную. Окна были закрыты жалюзи, и кругом стоял полумрак. Рояль едва виднелся в отдалении. Свет от торшера падал на зеркало невдалеке, и стекло светилось крошечными золотистыми огоньками. Белый цвет исчез полностью: абажур со свисавшей бахромой был тёмно-коричневым, Снейп сидел на внезапно пожелтевшем диване, перед ним зеленел стеклянный столик, ранее холодного серо-синеватого оттенка; пол казался не морозно-белым, а сочно кремовым. Стекло обеденного стола также мерцало в темноте, и Гарри показалось, что теперь здесь не хватает тиканья часов.       — Знаешь, а мне нравится, — сказал он внезапно. — Разноцветно так… Завтра ещё один такой привезём. Оставим здесь.       Он вышел в кухню, поглядывая оттуда на преобразившуюся гостиную. Обшарив холодильник, Гарри вытащил ветчину, наделал бутербродов и угрюмо уселся перед тарелкой.       Появился Снейп. Он остановился на пороге и долго молчал.       — У вас что-то произошло? — спросил он наконец.       Гарри покачал головой.       — Ничего особенного, — и тоже замолчал.       Он пододвинул тарелку.       — Будешь?       — Я не голоден.       — Да, я тоже, — ответил Гарри со вздохом и сунул тарелку в холодильник. — Может, молока?       Они вернулись в гостиную. Гарри поставил стаканы с молоком на столик и сел.       Поначалу хотелось уйти к себе, но почему-то он не желал оставаться один. Говорить со Снейпом тоже не тянуло. Гарри с трудом заставлял себя взглянуть на него. Казалось, Снейп по его глазам прочтёт, где Гарри сегодня был, что делал, и отвернётся.       Молча он сходил к лифту, забрал пистолет и сунул пальто в мешок для химчистки. Из кармана пальто выпала колода карт. Гарри с досадой собрал рассыпавшееся и швырнул на стол.       — Вы в карты играли?       — Ага, — монотонно протянул Гарри. — Что-то в этом роде.       Он задумчиво стянул колоду со стола и перебрал. Повернулся к Снейпу, потряс картами. Растянул губы в широкой улыбке, глаза его лихорадочно заблестели, будто Гарри пытался намеренно отвлечь их обоих от беседы.       — Ты играешь?       — Не особенно.       Гарри вспыхнул.       — Как же ты любишь это слово!       Он ловко перетасовал колоду, перекинул её из руки в руку и показал фокус. Потом ещё один и ещё. Постепенно он развеселился, глядя в скептичное лицо Снейпа, который, скрестив руки на груди, после каждого фокуса тут же излагал его секрет, словно разгадка не доставляла ему никаких хлопот и вовсе не казалась головоломкой.       Тогда Гарри перешёл к фокусам иного рода, вытаскивая из-под манжет Снейпа, из-за пояса своих брюк тузов и королей. Карты вертляво мелькали, будто появляющиеся из воздуха, казалось, у Гарри их был целый ящик. Снейп немного ошеломлённо моргнул.       — Вы ещё и карточный аферист! Шулерство, похоже, у вас в крови.       Гарри рассмеялся уже расслабленнее.       — Так, может, сыграем? Преферанс? Покер? Блэкджек? Вист? Бридж? Баккара? Полиньяк?       Снейп фыркнул.       — После того что вы мне продемонстрировали, я ни за какие деньги не стану с вами играть. Вы же заядлый картёжник и махинатор. Я не знаю половины этих слов, не говоря уже о правилах. Где вы этому научились?       Гарри протянул руку и вытащил джокера у Снейпа из-за воротника рубашки.       — У меня был любовник, — сказал он, мягко улыбаясь. — Он предложил мне секс в обмен на крупную ссуду для его отца. У него была сеть казино, и сам Армандо был изрядным шулером. Сын научился у отца, а я кое-чему научился у сына.       — Карточным играм?       Гарри, закусив губу, весело посмотрел на Снейпа.       — Скорее сексу на карточном столе, но карты тоже имели место быть.       Снейп неловко отвернулся.       — На Сицилии я много времени проводил в казино, — рассеянно добавил Гарри, снова тасуя колоду. — Смотрел на работу крупье. Много было игроков, кто передёргивал. Но научил меня Армандо, да. Он был мой первый. В смысле из мужчин. Но и я у него был первым.       — То есть, до этого у вас были женщины? И как вы?.. Впрочем, меня это не касается.       — Да нет, спрашивай. Не проблема. Ну да, я сперва по девчонкам ходил. Было неплохо. Армандо меня, можно сказать, соблазнил, хотя усилий прилагать ему не пришлось. Пол не имеет значения.       — Вы так думаете?       — Конечно. Это просто тело, живое и тёплое. У тела есть отверстия. Большинство же не смущается совать свой член женщине в рот или, опять же, в задницу. Чем их так раздражает мужская жопа, не понимаю.       — Ориентация…       Гарри фыркнул и перебил его:       — Глупости это всё. Ориентация… Ориентация важна, когда человечество вымирает и детей надо срочно строгать. Вот здесь важно дыркой не ошибиться. А для секса любое тело подойдёт. Ну, ещё есть такие, кто утверждает, что для настоящей любви пол не важен. Это те, кто за права геев воюет, но в целом я с ними согласен. Пол — это для животных, которые непременно хотят размножаться, а для нас… Знаешь, я бы сильно разочаровался, если бы такой умный человек, как ты, судил о привлекательности только по наличию у кого-то члена или сисек.       Он поглядел на Снейпа, наклонив голову и тепло улыбаясь.       — Ты и вправду считаешь, что если у тебя есть член, то ты потерян для половины человечества?       — Вы хотите переспать со всем человечеством?       Гарри рассмеялся.       — Я хочу переспать с тобой, — сказал он, словно констатируя факт. — И что-то мне подсказывает, что с остальным человечеством было бы проще.       — Перестаньте. Я же сказал…       — Да, да. Я помню. Ты меня не хочешь. Я непривлекателен?       — Не в этом дело. Вы мужчина. Хотя, скорее, мальчик, — фыркнул Снейп.       — То есть, я привлекателен? И проблема только в моём члене? Значит, ты судишь о моей остальной для тебя непривлекательности только по моему члену? — Гарри лукаво прищурился. — Но, Снейп, ты моего члена не видел. Как ты можешь судить?       Снейп широко раскрыл глаза.       — Что это за пошлая софистика? Я не сплю с мужчинами и точка.       — Почему ты не спишь с мужчинами?       — Они не привлекают меня! — воскликнул Снейп раздраженно, а Гарри потянулся к его руке.       — Ты хочешь сказать, — проговорил он, коснувшись ладони Снейпа, которую тот тут же убрал, — что будь я женщиной, между нами всё было бы иначе?       — Я ничего такого не говорил.       — Ты сказал, что я привлекателен.       — Я считаю этот разговор бессмысленным! — Снейп встал, но Гарри добавил ему в спину:       — Убегаешь? Не похоже на тебя.       Снейп повернулся. Его глаза сверкнули.       — Я не собираюсь с вами спать! Вы мне надоели! Поэтому я хочу уйти.       — Хорошо-хорошо, — ответил Гарри, подняв руки. Снейп выглядел таким рассерженным, что он невольно отступил. — Сядь, не кипятись. У меня последний вопрос и сменим тему.       Снейп недовольно вернулся на диван, и Гарри отметил это. Раньше профессор ушёл бы не раздумывая.       — Ты вроде бы сказал вчера, что я умный, так?       — Я вам польстил.       — Так ты считаешь меня глупым?       — Даже не знаю, как назвать вашу наглость!       — Я некрасив?       — Понятия не имею! Меня не интересует ваша внешность.       — То есть, я образина, по-твоему? Пугало? Чучело? Кикимора? Чудо-Юдо? Я страшный, как атомная война?       — Нет!       — А как тебе моё чувство юмора?       — Раздражает донельзя! И это уже гораздо больше одного вопроса.       Гарри удовлетворённо откинулся на спинку дивана.       — Итак, по-твоему, я умён, красив, тебя трогает моё чувство юмора. Снейп, оказывается, ты в меня влюблён. На таких условиях я согласен не торопиться.       Снейп побагровел, а Гарри снова рассмеялся. Профессор быстро овладел собой и скрестил руки на груди.       — Детский сад, — проворчал он.       — Я хотя бы не шарахаюсь от всего, что не вписывается в мою картину мира.       — Это вы гомосексуализм называете картиной мира?       — Ну, ты вот считаешь, что мужской член — мерило привлекательности. Почему мне нельзя?       — Я так не считаю!       Снейп задрожал от ярости.       — Меня не интересуют члены вообще! Мне плевать, есть ли у вас член, какого он размера, цвета, длины и толщины. Насколько он привлекателен, и сколько раз в день у вас стоит!       — А твой член тебя тоже не интересует? Насколько он привлекателен, ну, и всё прочее, ты понял. Если так, то как-то это чересчур избирательно, ты не находишь? Нечестно, а ты ведь за справедливость, разве нет?       Улыбка Гарри почему-то стала кривоватой.       — Это вас не касается! Боже, какой идиотский разговор! — воскликнул Снейп. — И как вы только меня втянули в этот бред?       Гарри молчал, отвернувшись.       — Мне лучше уйти.       Гарри чуть отодвинулся, но профессор не поспешил встать. Промедлил он зря, потому что в квартире внезапно потух свет.       — Что за шутки? — прозвучал напряженный голос Снейпа в темноте. — Это ваши штучки?       Ставни были закрыты, и повсюду царила кромешная тьма. Перед глазами Гарри плясали тёмно-желтые пятна. Он моргнул раз-другой, пытаясь сориентироваться в черноте.       — Я ни при чем, — сказал он растерянно. — Сейчас позвоним вниз, разберёмся. Свечей здесь нет, но есть фонарик.       Гарри вскочил с дивана, но в темноте натолкнулся на стеклянный столик. Раздался грохот и звон стекла. Гарри выругался.       — Дурацкое молоко!       Он протянул руку и осторожно нащупал несколько осколков на краю стола. Было мокро. Очевидно, всё остальное оказалось на полу.       Он осторожно сел на диван.       — Давайте я. Вы же босиком, — проговорил Снейп и собрался было встать. Гарри ухватил его за руку.       — Не ходи! Я видел твои домашние туфли. Кожаная подошва — если не порежешься, так на молоке поскользнёшься. Ещё не хватало тебе расквасить физиономию об стекло. Здесь всё на электричестве, так что в любом случае это ненадолго.       Снейп, поколебавшись, остался сидеть.       — Местонахождение скрипки от состояния моего лица не зависит.       Гарри слышал его голос в полуметре от себя и мысленно молился, чтобы то, что там сломалось, чинили до утра, не меньше. Он снова подвинулся немного ближе.       — А если я скажу, что беспокоюсь о тебе, это многое изменит? — спросил он серьёзно.       — Не стоит. — В голосе Снейпа прозвучало недовольство.       — За тебя, что, никто никогда не беспокоился?       — Я не хочу этого. С людьми сложно сближаться. И никогда не знаешь, чем это кончится. Поэтому…       — Лучше быть одному.       Гарри сжал кулаки. Он отчаянно захотел разубедить Снейпа в сказанных одновременно ими обоими словах.       — Но целоваться-то этот принцип не запрещает, — заметил он осторожно.       Снейп не двигался, и не было слышно даже его дыхания.       — Это уже близость, — возразил он из темноты. — И я не собираюсь вас целовать.       — Я знаю… — вздохнул Гарри с несвойственной ему сдержанностью. — А ты много целовался?       Снейп не ответил.       — Мне не очень везёт с поцелуями, — пробормотал Гарри. — Девушки вечно были какие-то слюнявые, нерешительные, ждали, что я их опрокину на спину и в таком роде… А парни на одну ночь вообще не любители целоваться. Армандо… — Гарри замолчал.       — Вы ещё очень молоды. На ваш век хватит поцелуев.       Гарри протянул руку, и Снейп отдёрнулся, точно ужаленный.       — Почему тебя так смущает простое прикосновение?       — Потому что дальше вы потребуете больше.       Гарри закусил губу.       — А если я дам тебе слово, что не потребую?       — Вы уже дали слово, что не станете прикасаться ко мне. Вам бы работать в конторе по выбиванию долгов. Или на торгах! Выжали бы всех дочиста!       Гарри тихонько хмыкнул.       — Снейп, — сказал он тихо, — ты мне лжёшь. Или себе, не знаю. Ты так дёргаешься, потому что тебе не всё равно.       — Конечно, не всё равно, — раздался раздражённый голос. — Любой на моём месте уже бы хорошенько вам врезал.       Они замолчали. Гарри хотелось нарушить тишину. Разочарованный, он сидел молча, не зная, что ещё сказать. И вроде бы он хорошо видел, что такие приставания только сердили и отталкивали Снейпа, но не мог остановиться. Он вёл себя глупо и чувствовал себя дураком, ещё не зная, что любовь даже самого рассудительного умника превращает в глупца. Каждый раз он обещал себе, что будет вести себя иначе — благоразумно, вежливо, может быть, блеснёт остроумием или глубокой мыслью, потом обещал себе, что уж на сегодня-то оставит Снейпа в покое, а вместо этого вёл себя как настоящий осёл, как мальчишка, которому не терпелось. На самом деле ему хотелось сказать что-то по-настоящему нежное, что-то такое… что действительно было у него на сердце. Он почему-то вспомнил певца из ресторана и ту неаполитанскую песню. Ему на ум вдруг пришла другая, тоже очень известная.       Он слышал тихое дыхание Снейпа, словно шум далёкого моря. Гарри откинулся на спинку дивана, запрокинул голову и закрыл глаза. Он негромко запел:       — Si lo so amore che io e te forse stiama insieme solo qualche istante zitti stiamo…*       Его голос окреп. Гарри помнил, что Снейп ни черта не понимал. Эта мысль, темнота и тишина расслабили его, и он продолжил, забываясь окончательно, даже перестав думать о том, что Снейп сидел совсем рядом.       — Ad ascoltare il cielo alla finestra questo mondo che si sveglia e la notte e`gia cosi lontana gia lontana.*       Сердце сжало, и Гарри запрокинул голову ещё больше, чтобы освободить горло и выпустить душившие его чувства, которыми он не смел делиться. Его голос полился куда-то вверх:       — Guarda questa terra che che gira insieme a noi anche quando è buio. Guarda questa terra che che gira anche per noi a darci un po' di sole, sole, sole*.       Он внезапно замолчал, устыдившись. В гостиной повисла тишина, схожая с темнотой.       — Извини, — пробормотал Гарри торопливо. — Я уверен, что свет скоро включат.       Снейп вдруг пошевелился. Его голос прозвучал не так, как обычно, хотя вопрос был обыденным:       — Вам нравится петь?       — Когда меня никто не видит, — с неловкой улыбкой отозвался Гарри.       «И не понимает», — добавил он про себя.       — Почему?       Гарри глубоко вздохнул и проговорил медленно:       — Потому что тогда я синяя птица.       — Поясните.       — Ты был когда-нибудь в лесу? Видел соловья живьём? Найти его трудно. Он пугливый, прячется в самой глубокой чаще, почти в болоте. Там он насиживает гнёзда, ведёт хозяйство — всё на земле, как будто мышь, а не птица. А поёт когда взлетает вверх, на ветки деревьев, поближе к солнцу, когда его лучи пронизывают лес, так что он горит зелёным огнём. Но когда соловей поёт, лес замолкает. Если кто-то и отзывается, то гораздо тише. Соловей поёт громче всех, его ни с кем не перепутать и ни за что не забыть. Кажется, что это поёт диковинная синяя птица, которой не найти на земле, что это само солнце принесло сюда свою песню. Его голос разливается повсюду, отражается от деревьев, так что не найти, где именно он поёт. Чтобы отыскать его, порой приходится тратить не один день. Отыскать соловья и полюбоваться им прежде, чем он упорхнёт, — словно найти чудесный клад. Но уж если повезло… — Гарри замолчал и добавил с усмешкой: — Неужели вот это крохотное, серенькое, невзрачное существо — и вправду чудесная птица, которую так искал, в которую влюбился, как только услышал её голос? Худенькое, с чёрными глазками и тонкой шейкой, которую он вытягивает во время своей песни в ниточку, так, что, кажется, она вот-вот переломится. Это всё, что он есть: задрав тоненький клюв к солнцу, он поёт, он и есть одна только великая песня, заключённая в хрупкое тельце. Больше он не представляет собой ничего. Когда никто меня не видит, никто не знает, какой я на самом деле. Всё, что можно услышать, — только голос среди деревьев, песню из темноты. Ты точно такой. Никто не догадывается, что ты совсем не синяя птица, что живёшь ты на земле, а не в небе и всё, что у тебя есть, — это твой голос, твоя скрипка. У тебя такой чудесный голос… — сказал вдруг Гарри тихо. — Я услышал его тогда, у Ковент-Гарден, и не смог больше идти… Я даже хотел ехать туда снова… Я должен был тебя отыскать, как будто ты — великая тайна леса.       Гарри расслабленно опёрся локтем о спинку и прижался щекой к прохладной, мягкой коже дивана. Его собственный голос стал ниже, глубже и чем-то стал походить на голос самого Снейпа. У Гарри загорелись щёки, и его осенило:       — У тебя не голос, а сплошной секс, — сказал он пылко. — Будто ты постоянно хочешь. Ты можешь соблазнить одним только голосом.       — Куда мне до синих птиц.       Гарри замер на мгновение, а потом подлез на ощупь куда-то вперед. Тепло, исходящее от Снейпа, чувствовалось даже на расстоянии — для этого не нужно было к нему прикасаться. Снейп ничего не говорил и не отодвинулся. Гарри наклонился, ощущая запах его волос, и протянул руку. Что-то изменилось между ними. Гарри сидел в молитвенной позе: на пятках, опустив голову, одна рука лежала у него на коленях, а другая нежно касалась руки Снейпа. Его близость будоражила чувства. Гарри не двигался. В воздухе повисло напряжение.       Рука Снейпа дрогнула. Он перевернул её. Гарри стремительно склонился и пробормотал:       — Неужели тебе не любопытно? У губ нет ориентации. У поцелуя нет пола. Только наслаждение.       У Гарри внезапно закончились слова. Краешком носа он прикоснулся к виску Снейпа. Губы его раскрылись, и он наклонил голову.       Загорелся торшер. Гарри замер, рассматривая такое близкое сейчас лицо Снейпа. Тот выглядел взбудораженным, излишне бледным, а на щеках, наоборот, краснели пятна.       — Гарри, отпустите меня, — вымолвил Снейп лихорадочно.       Гарри недоумённо отодвинулся и только тогда понял, что крепко держал Снейпа за руку, переплетя свои пальцы с его.       — Надо разобраться со светом, — сказал он сконфуженно.       Ловко перескочив лужу молока и битые стёкла, Гарри сбегал за телефоном.       — Что-то там у них перегорело, — сообщил он Снейпу после звонка в службу. — Долго извинялись. Сказали, такое раз в сто лет могло произойти.       — Вы не собираетесь их за это пристрелить? — поинтересовался Снейп, пряча за язвительностью неловкость.       — Пожалуй, я даже доволен, — ответил Гарри тихо.       Он принес швабру и убрал лужу и стекла.       — Я голодный, будто неделю не ел, — поведал он, бегая за мусорным ведром. — Поехали поужинаем? Бутерброды — это отрава, а в холодильнике больше ничего нет. Ты, что, всё съел за сегодня? Нет, на здоровье. Я думал, что после таблеток ты весь день проспишь, — крикнул он из кухни.       — Я не стал пить валиум. Но спасибо.       Гарри вернулся в гостиную, потоптался, разглядывая блестевший пол и отыскивая, не остались ли там стёкла.       — Зря. Ненужное это геройство, — сказал он рассеянно. — Ты перебрал. Естественно в твоей ситуации. Бывает. Незачем с утра мучиться ещё и похмельем. Кстати, ты там не ешь себя поедом? — он, прищурясь, оглядел Снейпа с ног до головы.       Тот покачал головой, а Гарри вдруг встал на руки и принялся болтать ногами в воздухе. Снейп только оторопело моргнул и склонил голову чуть набок.       — Тогда поехали съедим что-то более полезное. Сегодня никаких приключений! Только еда.       Снейп не выглядел жаждущим куда-то ехать, и когда он заикнулся об этом, Гарри снова оказался на ногах и бросился в гардеробную, на ходу стаскивая футболку и демонстрируя Снейпу свою молодецкую спину.       — Давай-давай! Одевайся. Бутерброды — зло! Их придумал тот, кто хотел отравить всё человечество! Злобный маньяк-бутербродник… — его голос стих, когда он вышел в гостиную.       Снейп стоял у дивана, смотрел на Гарри и беззвучно смеялся. Потом он вдруг замолчал и стиснул зубы.       Неожиданно Гарри густо покраснел. Ему на мгновение показалось, что Снейп хочет подойти и… и… сожрать его?       — Мне нравится твой смех! — выпалил Гарри и тут же нахмурился. Мысль, что Снейп уедет отсюда, снова охладила его пыл. Господи, как же удержать его?       В чёрных джинсах и чёрной же кожаной куртке Гарри выглядел совсем иначе: проявлялась вся его залихватская натура. Он, запустив руку в волосы и невольно их растрепав, стал походить на студента художественной академии. Снейп же, нарядившись в костюм и пальто, снова превратился в сдержанного профессора-интеллигента.       — А костюмы-тройки ты не носишь? — с улыбкой спросил Гарри, оглядев аккуратного, застёгнутого на все пуговицы Снейпа. Решительно расстегнув ему ворот рубашки, Гарри принёс свой светло-серый шарф из тонкой шерсти.       — Зашибись! — воскликнул он, подведя профессора к зеркалу и разглядывая отражение.       Снейп выглядел раскрепощеннее и моложе. Небрежно наброшенный шарф придал ему легкомысленности, и даже лицо его стало выглядеть ироничнее.       — Тебе удобно? — спросил Гарри рассеянно, продолжая глядеть на Снейпа в зеркало.       Тот тоже смотрел отражению своего спутника в глаза и молчал. У Гарри промелькнула мысль, что, будь Снейп посговорчивее, черта с два они бы куда-то поехали. Они бы не встали с дивана в гостиной.       В машине он рванул рычаг коробки передач, и автомобиль сорвался с места нервно, взбудораженно.       — Вы ужасно ведёте! — воскликнул Снейп, когда они чуть не въехали бампером в автомобиль перед ними.       — Ужасно хочу тебя поцеловать, — отозвался Гарри, яростно дёргая рычаг. — Не хочешь попасть в катастрофу, спаси нас обоих.       — Вы невыносимы!       — Точно! Невыносимо хочу тебя поцеловать, — с улыбкой возвестил Гарри, останавливаясь у светофора и поворачиваясь к Снейпу. Тот рассердился и велел немедленно возвращаться.       — Ты колючий, как январский снег, — ответил Гарри, нимало не смутившись.       Преодолев пробки на Пикадилли, они свернули на Руперт-стрит, въехав в Сохо. С трудом припарковавшись, они вышли на угол Чайна-Таун, где галдели и суетились узкоглазые представители желтой расы.       — Вам нравится этот район, — заметил Снейп.       Гарри пожал плечами.       — Он слишком… несерьёзный, — сказал он, оглядываясь, — но живой. Тут есть что-то от…       — Пира во время чумы, — снова произнесли они вместе, и Снейп, поражённый этим единомыслием, схватил его за плечи.       — Почему вы так сказали?       — Просто в голову пришло.       Они стояли на перекрёстке между современной японской забегаловкой из стекла и итальянским рестораном «Fratelli la Bufala», расположенной в старом треугольном здании с белыми колоннами. С противоположной стороны краснела вывеска «Caffe Concerto» и темнели зеркальные двери круглосуточного бара.       — Выбирай, — предложил Гарри тихо, видя, что Снейп пребывает в необъяснимом замешательстве, — куда пойдём. Эй! — он подёргал Снейпа за руку, которую тот так и не отнял.       — Только не японский ресторан, — отозвался тот механически, — мне ещё дорог мой желудок.       Найти подходящее место, чтобы поужинать, оказалось делом непростым. Итальянский ресторан был забит под завязку. В кафе отказался идти Гарри, объясняя это тем, что там наверняка подавали пластиковые гамбургеры. В пабе обнаружилось караоке, и тощая девица, фальшивя, с завыванием, исполняла песню.       Снейп тут же развернулся прочь из бара. Гарри едва успел за ним.       — Моя нервная система не выдержит этого, не говоря уже о пищеварительной, — сказал Снейп сердито.        В глубине души Гарри был с ним согласен. Они прошли дальше по улице и завернули в очередное затемненное заведение, неожиданно оказавшееся стриптиз-баром. Внутри было шумно, толкотно и чадно. Мужчины у сцены пили и громко выкрикивали слова одобрения: перед ними извивалась полуголая девушка в одних стрингах, раздвигала ноги и, держась за пилон, имитировала половой акт.       — Вот это фруктовый сад! — воскликнул Гарри со смехом, поглядывая на Снейпа. Тот слегка усмехнулся.       — Посмотри, — Гарри дёрнул его за рукав. — Попка — персик, глаза — как эта ягода называется? — голубика? Никогда не видел таких синих глаз!       Он снова глянул на Снейпа и увидел, что тот с нескрываемым любопытством смотрит на девушку.       — Пакля на голове косматая, как волосня из кукурузного початка! — мстительно продолжил Гарри. — А сиськи как два баклажана! Такие же фиолетовые. Это же надо было столько силикона засунуть!       — Скорее, шары для боулинга, — пробормотал Снейп. — Баклажаны не бывают такими круглыми.       — Идём отсюда, — Гарри схватил его за руку, и они вылетели наружу.       — Хочешь её? — спрашивал он, пока они чуть ли не бегом мчались по улице. Пар вылетал у Гарри изо рта. — Кто она? Праздничный торт и крутые сиськи вместо крема? Или Нарцисса тебя привлекает сильнее? Тощая селёдка с кинзой? Или лучше молодая, жареная на курортном солнышке курочка?       — Я не обязан вам ничего объяснять, чёрт побери, — тяжело дыша и едва поспевая за Гарри, проговорил Снейп. — Вам плевать, что вы слышите от меня «нет».       — Тебя волнует ориентация? Ты не против геев, но точно не хотел бы сам оказаться в их рядах?       — Не в этом дело.       — А в чём?       Снейп остановился и остановил Гарри.       — Если мужчину не возбуждает ваш член, вы ничего с этим не сделаете, — зашипел он, оглядываясь по сторонам. Он вцепился Гарри в плечи и тряхнул. — Но дело даже не в физиологии, а в том, что вы невыносимы! Вы наглый, безмозглый мальчишка, набитый фашистскими взглядами! Вы мразь и негодяй! У вас нет никакого понятия о сострадании, о морали, о нравственности! Вы как будто сбежали из первобытного общества и не имеете представления об истории человечества! Вы хуже дикаря, хуже зверя! Тот хотя бы жрёт только потому, что голоден, а не потому, что ему нехрен делать, и он решил мимоходом растоптать то, что ему попалось на пути! Я вас презираю! Вы чудовище! Всё, что вас интересует, — власть! Вы не имеете представления о любви! Вы не имеете права даже произносить это слово вашим грязным языком! Посмотрите: кто вы и кто я! — закричал он. Казалось, его всего трясло от злости. Глаза Снейпа потемнели ещё сильнее, а на его лице явственно читалось отвращение. — У нас нет ничего общего. И на этом я считаю разговор оконченным.       Снейп отшвырнул его от себя и пошёл вперёд по улице.       Гарри побледнел как смерть. Он не нашёлся что сказать. У него отнялся язык, горели щёки, казалось, что он сейчас умрёт не то от стыда, не то от боли. Горечь подступила к горлу. Он отошёл под навес какого-то магазина и прислонился к стене. Голова закружилась, его затошнило. Гарри изо всех сил ударил кулаком в стену, полный какого-то дикого, неуправляемого мучения. Ему нужно было закричать или заплакать, но ни слёз, ни голоса не было. Он открыл глаза. На Лондон давно опустилась ночь. Огни вывесок и фонарей ослепили Гарри и расплылись. Он вдруг спрятал лицо в руках, пытаясь укрыться от окружающего мира, но через минуту вылез из-под вывески и потащился вслед за Снейпом. Профессору всё ещё нужна была охрана, и оставлять его одного на улице было не лучшей идеей. Плетясь поодаль за Снейпом по улице и глядя ему в спину, Гарри подбирал какие-то слова, но ничего не находилось.       Гарри догнал Снейпа и пошёл рядом.       Следующая харчевня тоже оказалась забита, хотя ни Гарри, ни Снейпу уже не хотелось есть. Тогда Гарри из принципа протолкался на кухню ресторана и, приплатив повару, получил в своё распоряжение большую сумку с едой и бутылку вина.       Размахивая бутылкой, он, натянуто улыбаясь, вышел наружу. Снейп хмурился. Пока они шли, он больше ничего не произнёс, но и Гарри молчал, стиснув зубы. Он будто погас. Всю его бесшабашность и зубоскальство как слизало. Снейп своими словами словно сжёг его изнутри. Как будто… как будто Снейп сам тоже взял и растоптал то, что попалось ему на пути… Гарри с силой закусил губу, чтобы стало больно физически и можно было наконец суметь издать хоть звук, потому что он точно онемел.       — Поехали домой, — выдавил он почти шёпотом.       Гарри пошёл обратно к машине. Отперев замки, он остановился у водительского места, тупо глядя на сиденье.       — Давайте я поведу, — сказал вдруг Снейп.       Не глядя на него, Гарри покачал головой и сел. Он завёл машину, и та тронулась ровно, неторопливо.       Домой они доехали не сказав друг другу ни слова. Гарри засунул еду в холодильник и сразу отправился в кровать. Снейп закрылся у себя. В квартире стояла пугающая тишина. Гарри лежал, свернувшись под одеялом, мёрз, а голова его горела. Он не двигался. Где-то внутри было странное чувство: казалось, он хотел умереть.       Вдруг загорелся свет, хлопнула дверь. Снейп вышел из спальни и решительно отправился на кухню. Гарри слышал, как он возился, громыхал посудой и хлопал дверцей холодильника. Через минуту он показался у арки.       — Поднимайтесь! — отрезал он. — Хватит себя жалеть!       Гарри сжал зубы.       — Да пошёл ты!       Одеяло слетело прочь. Гарри в одних трусах оказался перед полностью одетым Снейпом.       — Вставайте и марш на кухню!       Гарри вскочил и ткнул ему пальцем в лицо.       — Командовать в колледже у себя будешь! А я могу и по физиономии тебе засветить! Я тебе устрою такую весёлую жизнь!..       — Уже устроили! Одевайтесь!       Гарри разозлился так, что, стоя напротив Снейпа, одним махом стащил с себя трусы.       — Хрен тебе! — заорал он, принимаясь трясти членом. — Буду вообще ходить голым! Я же дикий зверь! И тебя посажу на цепь!       Глаза Снейпа сверкнули бешеной яростью. Он вдруг изо всех сил залепил Гарри пощечину. Не обращая внимания на его ошарашенное лицо, на то, что Гарри прижал пальцы к разбитым губам, Снейп бросился на него и попытался схватить за горло. Гарри отдирал его руки от себя. Они зашатались и упали на кровать, вцепившись друг в друга. Снейп навалился на него и снова ударил по губам — больно, так что Гарри ссадил губу о зубы — схватил его за шею, пытаясь придушить. Гарри извивался под ним, хватал его за руки, обхватил его ногами, сдавливая бёдрами и пытаясь таким образом перевернуть обоих, чтобы оказаться сверху, но ему не удавалось: он был обнажён, и нежную кожу в паху раздирала металлическая пряжка ремня. Кроме того, Снейп оказался очень сильным — откуда только взялась эта сила в его худом теле? — он давил всем своим весом. Вспотев, они пыхтели, дёргались, пытались пересилить, Гарри уже побагровел от нехватки воздуха и вдруг обмяк. «Ну и пусть», — мелькнула в голове мысль. Пусть бьёт, пусть убьёт, пусть придушит, пусть делает что хочет. Его взгляд остекленел. Гарри, больше не сопротивляясь, смотрел в потолок. Хватка Снейпа тоже ослабла. Его лицо было очень близко.       — Поттер! — сказал он, задыхаясь. — Ступайте ужинать.       Гарри взглянул ему в глаза. Рука Снейпа на его талии дрогнула. Он словно осознал, что происходит: под ним на кровати лежал обнажённый юноша, а сам Снейп набросился на него, как животное, ударил его… Он оглядел лицо Гарри, и его взгляд застыл на припухших от пощёчины нежных губах. Ярость, гнев полыхнули с новой силой, но в них появился иной оттенок. Его руки сжались, тело стало ещё тяжелее. Гарри согнул ногу и расслабленно вытянулся на постели под ним, словно раскрывшись.       — Своеобразный способ звать на ужин, — заметил он, ёрзая.       Снейп стремительно поднялся.       — Идёмте! Я разогрел еду, — отчеканил он, не глядя на Гарри и вылетев на кухню.       Гарри последовал за ним как был — ни в чём. На его лице застыло заносчивое, упрямое выражение. Снейп обернулся и окаменел.       — Я разве не сказал вам одеться?       — А мне срать, — выдал Гарри свою коронную фразу, усаживаясь голой задницей на стол и закинув щиколотку на колено, таким образом выставив свои гениталии на обозрение. — Я, профессор, у себя дома и буду делать что хочу, а если тебе что-нибудь не нравится, можешь попробовать меня убить. У тебя неплохо выходит.       — Не ведите себя как ребёнок!       Гарри даже не дрогнул. Он схватил тарелку и принялся хватать с неё еду вместе с соусом руками и запихивать себе в рот. Потом он подскочил, вытащил из ящика штопор и откупорил вино, которое принялся лакать прямо из горлышка, выливая себе на грудь и живот.       — Красота, — объявил он, громко рыгнув, и с вызовом уставился на Снейпа. Тот, онемев, смотрел на это представление, на то, как Гарри почесал себе яйца, а потом не выдержал:       — Я ухожу.       — Давай-давай, — крикнул Гарри ему вслед. — Без ключа ты даже лифт не вызовешь. Я буду делать с тобой что захочу! Привяжу тебя к кровати и буду пялить! Могу тебе одолжить парашют, у меня тут есть. Хочешь? Прыгнешь с крыши!       Гарри сам хотел прыгнуть с этой крыши, только без парашюта. Когда Снейп вышёл, он упал за стол и уткнулся лицом в сложенные руки.       Он вздрогнул, когда его вдруг завернули в банный халат. Тёплые руки Снейпа заставили его руки скользнуть в рукава, потому что Гарри, казалось, превратился в желе. Снейп сам завязал ему пояс и сел рядом.       — Гарри, простите меня.       Гарри, оторопев от этих слов, вспыхнул. Он поднял голову весь красный.       — За что?       Снейп помолчал.       — А, вы считаете, не за что?       Гарри нетерпеливо дёрнул плечом.       — За правду прощения не просят, — сказал он равнодушно.       Снейп взял откуда-то сбоку полотенце и намочил его.       — Вы весь в томатном соусе, как будто Дракула на охоте, — сказал он, едва заметно улыбнувшись и вытирая ему лицо, отчего Гарри побагровел ещё сильнее, выхватил у него полотенце и принялся сам тереть щёки.       — Это всё неправда, — добавил Снейп мягко. — Я так не думаю о вас. Вы разозлили меня. Иногда вы невозможно меня сердите… Вся эта ситуация… У меня нервы не в порядке. Я прошу прощения и за свои слова, и за свои действия, и за то, что причинил вам боль.       — Тоже мне повод для извинений… Слова ничего не стоят. — Гарри стёр весь соус, но тёр так яростно, что кожа так и оставалась красной, а нижняя губа опухла ещё сильнее. Он посмотрелся в дно серебристой кастрюли и тронул губы. — Подумаешь, врезал…        — Я имел в виду не только физическую боль, хотя и в этом отношении мой поступок непростителен.       Гарри фыркнул.       — Снейп, я переживу. И не такое видал. Всё, что нас не убивает, делает сильнее.       — Вы читали Ницше?       — Ты опять про этого своего приятеля? Он ещё и книжки пишет? Я не знаю, кто он.       — Это его слова.       — Может быть, — проговорил Гарри равнодушно. — Я их только что придумал. По-твоему, два человека на земле не могут сказать одно и то же, если думают одинаково?       — Могут, — отозвался Снейп, задумчиво глядя на Гарри и на его разбитые губы. Он достал из холодильника лёд и, завернув в полотенце, сам приложил к его губам. — Посидите так немного, а я наконец сделаю что-то с этим несчастным ужином. Вы голодны?       Гарри кивнул.       — Могли никуда не ехать, — заметил Снейп. — Дома можно было заказать еду без всех этих мытарств и без кровопролития.       — Совсем без приключений жить скучно. А еду мы добыли.       — Охотник на мамонтов, — покачал головой Снейп и тяжело вздохнул. Он показался сейчас очень уставшим.       Снейп сервировал всё быстро, даже свернул салфетки. Гарри с любопытством наблюдал за ним. Он обтёр бутылку, которую Гарри испачкал, когда пил из горлышка, и разлил вино по бокалам. Поставив вино на стол, он протянул один из бокалов Гарри.       — Мир?       — Мир, — пробормотал Гарри, принимая вино.       Они неловко улыбнулись друг другу. Бокалы издали тоненький звон, и они выпили всё до дна.       Распив по бокалу вина, они принялись за еду. Гарри проговорил нехотя:       — Завтра встреча с Дамблдором. Я вернусь поздно. Не жди меня.       Снейп недовольно отложил вилку.       — Лучше, чтобы поехал всё-таки я. Повесьте на меня микрофон, если хотите.       Гарри покачал головой.       — Я уже всё продумал, и тебе там точно делать нечего.       Он помрачнел и ткнул вилкой мясо.       — Твоя война — это музыка. И я удивляюсь тому, какие разные бывают войны. — Он вдруг улыбнулся своей привычной мягкой и лукавой улыбкой. — Мне иногда кажется, что ты смотришь не по сторонам, а куда-то сквозь пространство. А может быть, и сквозь время. И людям там не место. Я сегодня тоже смотрел на одну картину… Вернее, увидел. Как далеко нужно смотреть, чтобы увидеть?       Он поднял голову и встретился взглядом со Снейпом. Между ними вновь проскользнуло уже привычное обоим взаимопонимание.       — Как ты думаешь, — спросил Гарри внезапно, — значит ли это, что искусство никогда не смотрит по сторонам? Не смотрит на людей? Тогда как же оно это делает? Идёт мимо, незаметное, и вдруг ранит прямо в сердце. Мне кажется, что ни одному человеку не удастся причинить кому-то другому такую боль, но ведь всё это искусство тоже сделано человеком. Объясни мне, я пойму, я понятливый. Скажи, ты видишь что-то, чего не видят другие?       — Вы слишком часто ставите меня в тупик.       Тон Снейпа был странным, будто он произнёс «я вас люблю».       — Я думаю, что мы рождены, чтобы что-то создать, — ответил он после некоторого размышления. — Создать, а не разрушить. Это, если хотите, выбор между богом и дьяволом, хотя нынче мало кто уважает эти слова. Но это всего лишь слова — на них пыль вековых предрассудков. Мы миновали порог третьего тысячелетия. Пора бы эти слова сменить или отряхнуть от налипшей на них грязи. Можно считать, что жизнь закончится бесследно и в ней нет смысла. Что весь смысл — это жить и жрать, ведь исход один. Что всё, появившееся во вселенной, — случайность. Если так, то это чудовищно. Чудовищно настолько, что просто не имеет права на существование. Это и есть бездна. Можете называть это старым словом «дьявол». Уверившись в этом, вы станете разрушать всё вокруг и себя прежде всего, жить по принципу «после нас хоть потоп». Мы торопимся учить этому детей, но моё сердце и сердце любого появившегося на земле человека противится этому. И здесь вступает в игру обыкновенная логика. Если мы, самые высокоразвитые существа, развивались так долго, научились созидать, научились любить не только ради обладания или продолжения рода, значит, что-то более развитое может созидать и любить ещё сильнее. В том числе, и нас, нашу жизнь. Можете называть это богом. Я предпочитаю называть это красотой. И эта красота настолько прекрасна, что от неё становится больно. Человек не может не склонить голову перед этим чувством, он стремится к нему, но достичь не способен, отсюда его мучение. Искусство гонится за этой красотой, гонится за богом. Вкус к бесконечности, помните? Поэтому тот, кто занимается искусством, не смотрит по сторонам, только вперёд. Он ищет бога. Но мы все делаем это. Все бежим по одному пути — незачем разглядывать соседей по беговой дорожке.       — Если мы не способны добежать, то зачем тогда оно вообще нужно? — пробормотал Гарри.       — Видите, вы пытаетесь найти в этой красоте материальную выгоду. Нечто телесное. А его нет. Вы можете только выбрать, понимаете? Созидать или разрушать. Идти за прекрасным или за чудовищным. Но подумайте над тем, как развивалась вся жизнь и рос человек. Вы с лёгкостью ответите на вопрос, какое направление верное.       — И что, ты вот прямо родился с этим пониманием?       — Нет. Я, как и все, пришёл к нему. Сделал выбор.       — Всё равно, — буркнул Гарри. — Повсюду столько говна, что утонуть можно. Как это вяжется с твоей теорией?       — Вяжется тем, что выбор можно сделать только самому. Кто-то выбирает иной путь, но вам не удастся никого принудить. Сила здесь неприменима, и это опять же ещё одно доказательство моей теории, как вы выразились. Красота открывается сердцу, свободному от зла.       Гарри улыбнулся смущенно.       — Снейп, да ты поэт. Как-то по-детски всё это звучит…       — Ну и кто из нас мальчик? — добавил он насмешливо, собирая тарелки и складывая в посудомоечную машину. Обернувшись, он опёрся плечом о стену и улыбнулся Снейпу, который улыбался ему в ответ.       — Для вас, по-видимому, важно считаться взрослым.       Гарри фыркнул.       — Взрослые — все зануды. Тоже мне достижение — стать взрослым.       Он опустил глаза, чувствуя, как его распирает чувство, вызывающее одновременно и ощущение счастья, и далёкую, тупую боль.                     ______________________________________________       *Да, я знаю, любовь моя, что мы с тобой, возможно, вместе всего несколько мгновений…       * Молча мы слушаем небо у окна, и мир — он просыпается — и ночь уже так далека… так далека…       *Взгляни на этот мир! Он вращается вместе с нами даже в темноте. Взгляни на этот мир! Он вращается для нас! Чтобы подарить нам немного солнца, солнца, солнца… Andrea Bocelli "Canto della terra".