Я ни разу в жизни не уклонился от борьбы
Генри Миллер «Время убийц»
Человек трезвого расчета может провести всю жизнь в бережливом благоразумии, но именно ему вернее всего от любви лишиться разума. Северус пребывал если не в замешательстве, то в состоянии к тому близком. В утро вторника он, по своему обыкновению, поднялся с постели в шесть. Что удивляло его: хозяин квартиры всегда поднимался ещё раньше, а накануне и вовсе уехал на рассвете. Но сегодня он и Гарри Поттер снова встретились на кухне за завтраком. — Доброе утро. Северус чувствовал себя неловко после вчерашней ссоры… драки… Чёрт знает что… Что-то он сейчас услышит в ответ? Поттер непредсказуем… Мальчишка… Мальчишка не мог представлять интереса — все его мысли и реакции для человека за тридцать должны быть на ладони. Кое-что Северус и правда замечал. Он уже догадывался, что именно представлял собой Гарри Поттер. Случилось это постепенно, благодаря внимательному наблюдению. Но за фасадом его образа Северус разглядел то, что неожиданно взволновало его, тронуло. Было в Поттере нечто, отчего Северус время от времени сам втайне чувствовал себя мальчишкой, забывшим о жизненном опыте, о победах и поражениях. Словно к нему вернулась свежесть и непосредственность реакций, эмоциональная неловкость. Он даже не мог скрыть от себя предвкушения. Чем больше проходило времени, тем казалось естественнее: Гарри Поттер удивляет его. Гарри Поттер дарит ему вдохновение. Поттер как обычно улыбнулся. Он всегда улыбался. У человека за всю жизнь не насчитать столько улыбок, сколько их было у Поттера. Неделю назад Северус решил бы, что он — идиот, но его губы уже сами по себе изогнулись в ответной слабой усмешке. Северус различал уже десятки его улыбок, и эта была натянутой, как вчера. Он привычно сел за барную стойку и получил свой кофе. — Ты любишь танцевать? Северус ожидал чего угодно: продолжения вчерашнего разговора, ответного пожелания доброго утра, очередной ссоры, но не этих слов в шесть тридцать утра. Мальчишка больше не звал его «профессором» с провокационными интонациями. Что это могло значить, Северус мог только догадываться, но Поттер, похоже, пытался демонстрировать ему, что уважает между ними некоторую дистанцию. Северус, оцепенев, отвернулся. Вчерашний… контакт никак нельзя было назвать приемлемой дистанцией. Глупое, дикарское поведение… Ему нужно время, а после вчерашнего нужно ещё больше времени. Нужно что-то ответить, раз уж его спросили. И кроме «не особенно», вновь ничего не приходило в голову. Северус будто разучился разговаривать и только в продолжительной беседе на отвлечённые темы расслаблялся так, что мог говорить долго. Казалось бы, Поттер говорил столько, что хватило бы на двоих, но он ещё и жаждал слышать ответы. — Нет. С Поттера станется тащить его на танцы. Северуса это слово не спасло. Поттер включил свой компьютер и принялся приплясывать прямо у плиты под ритмичную мелодию. Казалось, он был весь движение — для него не существовало физической нагрузки, и даже не сбивалось дыхание. — Жаль, я хотел бы с тобой станцевать. Он бросил пылкий взгляд через плечо, и в его значении можно было не сомневаться. Северус почему-то едва не засмеялся. Поттер не стеснялся демонстрировать ему свой интерес, открыто предлагал переспать, приставал, нёс всякую чушь, но в последнее время на него трудно было всерьёз сердиться. «Как вчера…» — подумал Северус и промолчал. Произошедшее накануне заставило его испытать чувство вины. Поттер провоцировал его и заставлял говорить то, чего Северус ни за что не сказал бы в обществе, заставлял совершать ужасные поступки. Поттер был животное, и его тоже опускал до уровня зверя, иначе нельзя было объяснить это варварство… своё неконтролируемое желание ударить, избить, напиться до потери сознания, словно он был своим мерзким папашей. Поттеру хотелось врезать, связать его и выпороть по голому, чтобы он перестал паясничать и начал, наконец, относиться к людям серьёзно. Северус не знал правил в таких состязаниях и был не соперник Поттеру. Тот превращал всё в абсурд, какую-то несуразность, и Северус зачастую ощущал себя, по меньшей мере, обескураженным. Поттер плясал вокруг него, ходил чуть ли не колесом, жонглировал тарелками и подшвыривал блины кверху, переворачивая их в воздухе и ловко ловя сковородкой. Северус не успевал следить за его движениями, только и поёрзал на стуле, а Поттер уже набросал ему в тарелку блины, выгрузил из холодильника молоко и джем, загрузил посудомоечную машину и станцевал. Северус с трудом сдерживал улыбку. Скорость и точность восхищали его. Поттер был пластичен и гибок — вся его фигура казалась мелодичной. Он весь был сплошная музыка, бравурная и текучая, плавная, живая, обольщающая. Кипучая живость музыки всегда околдовывала Северуса, а теперь перед ним был вполне материальный юноша, который не то вальсировал со сковородкой в обнимку, не то пробовал на упругость воздух, словно батут, и хотелось скорее уйти от этой музыки, точившей ум и смущавшей плоть. Конечно Северус остался сидеть. Он молчал, погруженный в борьбу с самим собой. Поттер снова представлялся то мерином, которому был нужен погонщик с хлыстом, то совершеннейшим ребёнком, которого хотелось отшлёпать, но на деле он был сам чёрт. Он подбирался ближе, очень близко и будоражил, не испытывая ни капли замешательства, и, по-видимому, ничуть не смущался. Это были красочные, ароматные жесты, и, как и всё, что исходило от Поттера, они были чересчур живописными, излишне экспрессивными. Поттер был поэзия тела, и сам, похоже, этого не замечал. От этой мысли Северус испытывал непривычное волнение, смутное желание задержать, замедлить его, чтобы мальчишка прочувствовал сам себя. Поттер не осознавал, что вся его привлекательность скрывалась в движении: как только он останавливался, он тут же терял большую часть своего обаяния. — Побереги своё плечо, ладно? — раздался его шёпот прямо в ухо. Северус отшатнулся: одно только это горячее дыхание заставляло терять выдержку. Северус действительно собирался последовать этому совету, опасаясь, что наживёт хронические боли. Оставшись один, он снова устроился на диване с книгой. Уже много лет у него не было спокойного выходного: отдых казался роскошью. Отдыхать он не умел: мучился мыслями, что тратит время, пока стоит работа. Промаявшись с час, он с нетерпением бросался к скрипке, к учебным планам, снова заставляя работать мозг, руки и слух. Поттер расхолаживал его. Поттер решил уморить его чревоугодием. В последние дни Северус дольше спал, меньше работал, больше читал, больше ел. Приходилось настойчиво себе напоминать, что он здесь заложник, потому что Поттер оказался совсем не то… Не «что» было трудно определить. Одно было ясно: Гарри Поттер не соответствовал шаблонному стереотипу бандита, сложившемуся у Северуса в голове. С досадой отложив книгу, он устроился на диване поудобнее и прикрыл глаза. Не было смысла смотреть в страницу, когда мысли витали совсем в другом месте. Северус с его уже довольно давно устоявшимися взглядами, армейской дисциплиной и уверенностью в себе, плавно перераставшими в категоричность, при первой встрече тут же отчеркнул молодого мерзавца. Наглый, распущенный, циничный представитель золотой молодёжи — Северус повидал таких немало. С мальчишкой было всё ясно. И неясно было только, как выйти из ситуации с наименьшими потерями. Каждый вечер, лежа в постели, Северус тщательно анализировал свои слова и поведение. Был шанс обнаружить у Поттера слабое место. Однако за пару дней Северус пришёл в такое замешательство, что утратил способность рассуждать здраво. Поттер был малахольный пациент сумасшедшего дома. Казалось, ему ничего не стоило доказать, что дважды два — пять. Труднее всего было разобраться, что заставило его оказаться на своём «посту», поскольку Северус явственно чувствовал, что Поттеру здесь было не место. Немного позже обнаружилось, что организация, которую возглавлял Поттер, по укладу походила на монархию, и в ней до сих пор практиковалось «престолонаследие». По-видимому, до появления Поттера империей правил лорд-регент, а сам Поттер точно упал с неба прямо на свой золотой трон. У малолетнего короля были дикие представления о жизни и огромная власть. Гарри Поттер привык казнить и миловать, обретать всё по первому требованию, пусть это «всё» относилось только к тому, что можно было купить за деньги. Маленький принц лепил на своё небо золотые монеты вместо звёзд и почему-то выбрал Северуса Снейпа на роль своей розы. Поначалу это пугало, затем вызывало осторожные опасения, затем Северус испытал что-то вроде иронической усталости: Поттер хотел — Поттер должен был получить. Поттер размахивал пистолетом и ездил на своём крутом автомобиле, словно ковбой на лошади с улюлюканьем мчался за такими же, как он, дикими индейцами. Северус усмехнулся. Самому Поттеру, наверное, представлялось, что он злой и свирепый пират, гроза семи морей. Поттер был жесток, как дитя, и так же болезненно ревнив, вспыльчив и эгоистичен. Северус, независимо от собственного положения, был доволен, что сумел поставить мальчишку на место и продемонстрировать, что не всё в мире меряется деньгами. Ради одного этого стоило сказать ему категорическое «нет». Поттер решал всё насилием, но был небезнадёжен, грубая физическая сила — аргумент для него был явно не единственный. Он принял вызов, однако в поединке их воль Поттер не мог одержать победы. Он был слишком горяч, нетерпелив и не умел ждать. Среди бродившего в сердце раздражения не было ненависти, исчезло презрение, но стало мелькать чувство, похожее на жалость, потому что день ото дня Северус всё сильнее ощущал окружавшее Поттера одиночество. Даже его девственно-белая квартира стала ощущаться гармонично: она и для Поттера была чужой, это было удобное место для ночлега. Накануне субботнего концерта наконец удалось перекинуться парой слов с Риддлом. Северус ощутил себя увереннее, его отпустило напряжение, и он с удивлением обнаружил, что в последнюю неделю чувствовал себя почти свободно. Привыкший к спартанским условиям и спартанскому же режиму профессор неожиданно для себя оказался на своеобразных каникулах. Он сидел в отпуске, мог сколько угодно заниматься музыкой и никто особо не отвлекал его, не беспокоил звонками, не уходило время на документацию. В пентхаусе было тихо и спокойно, пожалуй, даже тише, чем в его собственной квартире, и возвращение Поттера каждый раз было точно прыжок с парашютом: пугало, окатывало холодом, радостью, а потом приходила небывалая лёгкость. Однажды ночью Северус подумал, что это чувство схоже с ощущениями после оргазма. Этот эмоциональный шквал вызывал почти наркотическую зависимость — Северус ждал каждой их новой встречи. Теперь он работал более горячо, более страстно, и эйфория вдохновения не оставляла Северуса ни днём ни ночью. Поттер развращал своим сластолюбием: он был жаден до еды, до болтовни, до секса — жаден до жизни, и эта жадность передавалась Северусу, словно бог дохнул на него и велел: «Живи». Чудовищно невежественный, Поттер стал бы лауреатом в умении тщательно извлекать прекрасное из тривиальных вещей. Будто он поводил носом и тут же ощущал аромат жизни. Северус забывался, и порой ему казалось, что Поттер был дикое стадо кентавров, водяная пыль водопада, бесконечный рассвет — феерия счастья. Поттер хлопотал на кухне, будто родился у плиты. Поттер говорил, будто учился риторике у Цицерона. Поттер воевал, будто его предком был Цезарь. Поттер был озарением. Северус был смущён собственными мыслями, срывал раздражение на мальчишке и вновь боролся с неожиданно пробивавшейся отовсюду симпатией, взращивая в себе неприязнь, напоминая себе, почему и по чьей вине он находился в этом доме. Их противостояние превратилось для Северуса в изматывающую битву, но причиной тому стал он сам. Мальчишка был разнузданным, бесстыжим, отравил его своей беззастенчивой развязностью. Поттер сам по себе был антонимом слова «умеренность», растлевал сознание, был средоточием пороков. Каким образом за неделю пребывания с ним в одной квартире можно было проникнуться если не симпатией, то найти ему оправдание? «Я зависим, — повторил Северус. — Он проявляет внимание, и я спешу уцепиться за это, чтобы не злить его». Однако правда была неприятнее. Гарри Поттер привлекал его. Временами в нём проскальзывало что-то, заставлявшее Северуса замереть от странного чувства, будто он наполнен до отказа, и это Гарри Поттер был весь изобилие — полнил его. Поттер был летний сад, разгорячённая земля, жаркое солнце. Северус тут же хмурился и напоминал себе, что всё иначе. Гарри Поттер был болотный огонь, манящий путника в топь. Стоило взглянуть в его глаза, и тут же виделось болото, где кажущаяся твёрдой почва уходила из-под ног, и даже зелень была обманчива: делаясь то холодного, травянистого оттенка, то будто в её глубине проглядывала древесная кора, и зелень теплела, становилась чайной. Северус увидел его, появившегося в ложе Барбикана, — совсем близко к сцене, но Поттера нельзя было не заметить. Везде он чувствовал себя как дома, везде казался своим. На светло-желтых деревянных панелях зала блестела полировка, сияли покрытые сусалью люстры, начищенные медные духовые. Свет причудливо играл на стенах тёмно-красной ложи, скользил, — казалось, Поттер сидел посреди раскалённой печи, и языки багрового пламени лизали всё вокруг. Однако сам мальчишка сидел в тени — только лицо его было ярко освещено, делая кожу бледнее, а волосы — чернее. Красное и золотое омывало его со всех сторон. Металлический вкус крови чувствовался у Северуса во рту, угадывался её сырой запах, — она будто сочилась отовсюду, и Поттер весь был кровь: живое и мёртвое сплеталось в нём воедино. В какой-то момент он встал, не отводя взгляда от Северуса, высокий, широкоплечий. Глаза Поттера сверкали, казалось, он — фараон или цезарь, повелевающий дикарским кроваво-золотым месивом. И тогда где-то между патетикой и изнурённостью в звуках скрипки послышался ужасный смех, будто в лице Поттера явился сам дьявол. Это был лучший Мендельсон Северуса Снейпа. Если бы Северус был человеком глубоко религиозным, он, вероятно, подверг бы себя бичеванию, но был он человеком светским и убеждённым сторонником гуманизма, отчего только обратился к разумному самоограничению. Аскетизм помогал Северусу преодолевать трудности. Подобно Геродоту, он воспитывал тело, подобно Протагору, упражнял разум, не давал воли мимолётным желаниям, что разрушали режим и мешали работе. Северус знал цену пагубным страстям: сколько несостоявшихся музыкантов прошло мимо него, растлённых ленью и развратом, сколько его сверстников канули в небытие. Его же мастерство, результат многолетнего упорного труда, могло погибнуть от минуты попустительства. Поттер же был весь искушение. Запахи, звуки, краски и даже мысли, что он высказывал, — всё в его устах влекло к наслаждению, беспорядочности, распущенности. Ненасытное обжорство жизнью — вот что представлял из себя Гарри Поттер. Северус уже ощущал на себе тлетворное влияние беспутства. Перестал ценить время как раньше: беспокойный Поттер всегда куда-то торопился, и Северус вынужденно подстраивался под его ритм, растрачивал время на бездельничанье и сибаритство: на бессмысленные прогулки, на обеды и ужины, на долгие разговоры, на пустые шутки и уже четвертый день не мог дочитать монографию по истории античной эстетики. Книги ему привезла Грейнджер — Северус полагал, что сможет отвлечься. «Эстетику» он заменил сперва романом Франса, но Поттер — один чёрт знает, как это пришло мальчишке в голову — в тот же день сравнил его с Робеспьером, и Северус с досадой заменил «Боги жаждут» на томик персидской поэзии. Вернувшись к книге, он дал себе слово дочитать до конца, но первые же четыре строки вывели его из себя. Северус отшвырнул книгу и отправился в ванную. Там он разнежился, и музыкальным сопровождением к дурманящим цветочным запахам лилий был сладострастный Хафиз: Не будь, о богослов, так строг! Не дуйся, моралист, на всех! Блаженства всюду ищем мы, — А это уж никак не грех! Но не строки вертелись в голове, а улыбающийся Поттер, цитировавший Хафиза вслух. И ладно бы у Поттера действительно была грудь или тонкий девичий голос, так нет же — у него на физиономии по утрам была щетина, в штанах было… Северус не хотел знать, что там у него было, и никакими уговорами Поттеру не удалось бы заставить это выяснять. В нём не находилось ничего женского, даже самая настойчивая женщина отличалась от него, отличались от женских и его настырные прикосновения. Когда Поттер подобрался к нему и скользнул рукой по его руке, Северус как-то неожиданно для себя испытал горячее возбуждение. Этому попросту не находилось причины, но ведь она должна была быть. Невозможно испытать влечение на пустом месте, более того, влечение, противоречащее его ориентации. Сперва Северус решил, что это слишком долгое отсутствие отношений разбудило его, затем — что его гложет исследовательский интерес. Но ведь он тоже хотел прикоснуться… Переплести пальцы можно только по обоюдному желанию. Воспоминание об этой ласке будоражило его со вчерашнего вечера. Поттер был отчаянно напорист и эмоционален, а Северус был Атлант, не удержавший на плечах своё небо. Все его прежние отношения, и так достаточно пресные, полностью утратили вкус. Он списал всё на возраст. В тридцать семь лет какие только глупости не приходят в голову. Кризис среднего возраста заставляет делать вещи и посерьёзнее размышлений о физической связи с избалованным мальчишкой, главой мафиозного клана… с мальчишкой… было в нём что-то нежное, пылкое, настоящее… Талант. Поттер был талантлив. Трудно было даже сказать в какой области. Словно у него был талант к жизни… или к любви. Нахмурившись, Северус уселся за обеденным столом, разложив документы и принимаясь писать рекомендательные письма перспективным выпускникам, и проработал до обеда. Захватив брошенную персидскую поэзию, он отнёс её в спальню, отложил ото всех прочих книг и взглянул в зеркало. Сдержанный суховатый взгляд, поджатые губы, прямая спина — высокий и худой, Северус походил на суфия и, ни капли не гордясь, а принимая как надлежащее, как ежедневный ритуал чистки зубов, побеждал в себе «я». Его желания значения не имели. Важно было лишь его дело, но ещё важнее было то, кем был Поттер. Они — люди разных полюсов по идейным соображениям, а значит — между ними никогда ничего быть не может. За обедом, неторопливо поглощая пищу, профессор смотрел куда-то мимо тарелки и пару раз ткнул вилкой в стол. Собравшись было продолжить работу, Северус передумал и снова устроился на диване вместе с «Античной эстетикой». Спустя час или полтора он сам не заметил, как уснул. Разбудил его тихий звук открывающегося лифта. Северус спросонья огляделся, подобрал упавшую книгу и взглянул на часы. Было почти восемь. Он проспал около четырёх часов. Он поднял голову. Если накануне вечером вернувшийся Поттер выглядел уставшим и бледным, на этот раз он был белее бумаги. Лицо его выглядело совершенно бескровным, а на лбу темнела запёкшаяся кровь. Волосы были растрёпаны, белая рубашка измята и полурасстёгнута, а брюки испачканы в грязи. Поттер посмотрел на него безразличным взглядом и прошёл мимо, сжимая что-то в руке. Северус, встревоженный, отправился за ним. На тумбочку Поттер положил запонки. Ни слова не говоря, сбросил рубашку, часы и почему-то снял ремень, оставшись в брюках. Не взглянув на Северуса, закрылся в ванной, и профессор услышал, что Поттера рвёт. Зашумела вода. В последние дни Поттер всё больше времени проводил в душе. Вчера он проторчал там не меньше получаса. Северус, оглянувшись, взял с тумбочки запонки и внимательно рассмотрел полупрозрачный камень. Вероятно, Поттеру стоило поесть, пусть он выглядел так, будто чем-то отравился. Северус предусмотрительно заказал двойной обед. Мальчишка провёл в ванной почти час и вышёл ещё бледнее, хотя, казалось, уже некуда, в мягких спортивных брюках и свежей, застёгнутой на все пуговицы рубашке. На лбу у него был пластырь. Мгновение спустя он уже скрылся в своей спальне-сцене, так и не сказав Северусу ни слова. Профессор остановился под аркой, оперевшись плечом о косяк и сложив руки на груди. Ему было не по себе. — Поужинаете со мной? — спросил он, внимательно разглядывая Гарри, упавшего на кровать. — Нет. Казалось, Поттер едва находил в себе силы выдавить хоть слово. Он накрылся одеялом с головой, и лежал совсем не двигаясь, будто умер. — Я могу помочь? — Нет. Северус вышел. Не в его правилах было надоедать своим присутствием, если очевидно, что человек хочет остаться один. Но, промерив шагами свою спальню, он почти тут же вернулся и сел в кресло. — Поттер! — рявкнул он. — Вы ранены? Отравлены? Умираете? Вызвать врача? Одеяло пошевелилось, но ответа не последовало. Тогда Северус вскочил и движением, которое уже начинало входить у него в привычку, сорвал одеяло с кровати. Поттер лежал ничком, уткнувшись лицом в подушку. Северус, чуть поколебавшись, потрогал ему висок. — Здесь есть градусник? — спросил он настойчиво. — Вы холодный, как мертвец. — Там, — выдавил Гарри. — В кухне. — Что это за температура? — нахмурившись, спросил Северус через несколько минут. — Тридцать четыре и девять? Я вызову скорую. — Не надо, — пробормотал Гарри. — Это… само пройдёт. — Сварить вам кофе? — Я сейчас сблюю от одного этого слова, — привычным тоном проворчал Гарри, и Северус испытал облегчение. Он снова сходил на кухню и пошарил по шкафчикам. Найдя пустую бутылку из-под коньяка, он набрал горячей воды и заткнул пробкой. — Грелки здесь нет, — проговорил он, вернувшись, — но это тоже подойдёт. Северус сунул бутылку в кровать и вернул на место одеяло. Бледный Поттер молча в него завернулся и закрыл глаза. — Где вы разбили лоб? — Попал в аварию, — стиснув зубы и пытаясь подавить крупную дрожь, ответил Гарри. — Поцеловал бампером столб, ну и… Снейп, забудь. Я в норме. Если бы было о чём беспокоиться, я бы заехал в больницу по дороге. Северус постоял и собрался всё-таки уйти. Поттер нуждался в отдыхе. — Я надеюсь, ты не играл сегодня? Чем ты занимался? — услышал он в спину и вернулся в кресло. — Моё плечо в порядке, — он хотел было продолжить, но второй вопрос застал его врасплох, так как Северус понял, что весь день размышлял о Поттере, поэтому поспешно сменил тему: — Вы виделись с Дамблдором? Что он сказал? Гарри сел, отбросив одеяло. — Ты же не думаешь, что он что-то бы рассказал мне? Он хотел говорить с тобой, но мне нужно было с ним встретиться, и это был удобный предлог. — Тогда я… — но Гарри перебил его тут же: — Ты никуда не поедешь! Северус рассердился. — Мне надоело, что вы решаете всё за меня и держите взаперти. Я немедленно ухожу отсюда. А вы делайте что хотите, — с этими словами он быстро скрылся в своей спальне. Гарри почти тут же показался на пороге. Потухший, с опущенными плечами, он остановился, глядя на Северуса усталым, обречённым взглядом. — Прости меня, — сказал он чуть слышно и, прикрыв глаза, прислонился боком к стене. Северус, только-только приготовившийся отразить атаку, молчал. — То, что я сделал тогда, в нашу вторую встречу… — Гарри перевёл дыхание. — Я не знаю, что сказать, — добавил он тихо и вышел. Поттер сидел на постели и рассматривал стену. Болезненное ощущение неправильности точило Северуса, хотя в глубине души он чувствовал удовлетворение. Зарвавшийся мальчишка в кои веки признал свою вину. Однако злорадство мелькнуло лишь на минуту и тут же исчезло, пусть и не хотелось слишком легко прощать Поттера за попытку откровенного, мерзкого принуждения к сексуальной связи. Северус подошёл к Гарри и сел рядом. Тот молчал, разглядывая ногти на своих руках. — Тебе пока лучше не уезжать, правда, — сказал он, и Северус, тронув его, заставил повернуться. Глаза их встретились. — Боюсь, что тебя убьют… — пробормотал Гарри, показавшийся вдруг слишком юным и сбитым с толку. — Подожди ещё немного. Мои люди вместе с полицией ищут Петтигрю и ищут того, кто отравил твой херес. Там работает целая армия. Как только найдём, ты сможешь вернуться домой. — Почему вы просите прощения? Поттер молчал. Он вдруг уткнулся лбом Северусу в плечо. — Как ты это делаешь? — спросил он сбивчиво. — Живёшь… как если бы вокруг тебя сплошной сад, и все добрые, просыпаются уже причёсанные и умытые. Как будто твой мир — большой удивительный механизм, в котором всё работает именно так, как нужно. Никогда не торопишься, всё делаешь правильно и вовремя. Ты как памятник. Твёрдый, из железа. На тебя насрут голуби, но ты отмоешься и снова чистый, такой же, как вчера. Как отмыться? Северус побледнел. У него постепенно возникала непреодолимая потребность помочь беспокойному Поттеру, независимо от того, что тот говорил, и ещё хуже — делал. — Всё, что вас окружает, может повлиять только в той степени, в какой вы сами позволите. — Легко говорить. А если бы ты в тюрьму сел? — Поменялось бы внешнее, антураж, но не я, и все мои силы как обычно были бы направлены на одну цель. В данном случае — выбраться. Возможно, это удалось бы не сразу. Время — вот что ценнее всего, — проговорил Северус медленно. — Почему-то его ценность часто представляется стремлением упаковать как можно больше дел в некоторую его единицу. Нужно уметь ждать. Иногда ждать приходится годы. — Чего? — Момента. Важно не только точно целиться, но и долго удерживать концентрацию, чтобы своевременно стрелять. — Это рассуждение снайпера, — пробормотал Гарри. — Возможно. Вовремя уходить со сцены, вовремя расставаться, вовремя умирать — это самое трудное искусство. — Разве тебе не жаль, когда с кем-то расстаёшься? — Я без жалости прощаюсь с теми, кто не отвечает моим представлениям, — ответил Снейп сухо. — Но за этот образ жизни зачастую приходится платить одиночеством. Чуть более очевидным, чем у всех прочих. — И тебе не страшно быть таким идеальным? — Я не считаю себя идеальным. Я просто подбираю себе подходящее окружение. Если это окружение перестаёт меня устраивать, я его меняю. Гарри поднял голову и посмотрел на него с грустью. — Ты не можешь никого простить? Те, кто рядом с тобой, представляются тебе непорочными идолами, а остальных ты гонишь, не давая шанса? — Вы как-то очень странно переформулировали мою мысль. Северус подосадовал. Ему не хотелось выглядеть столь категоричным. У Поттера что-то произошло, что-то неприятное, если не отвратительное. — Считайте, я вас простил, — проговорил он нехотя. — При условии, что вы будете держаться от меня подальше и перестанете распускать руки. А теперь, может быть, вы наконец ляжете? С такой температурой вам нужно спать с грелкой. Северус ожидал привычных намёков, что грелку должен заменить собой, и уже подыскивал ответ, но как всегда прогадал: Поттер ничего не ответил, только вздохнул. Какое-то время они сидели молча. Близость, возникшая между ними, волновала, и Северус, не заметив, сам сжал Гарри необычно холодную руку.