Царь горы

      В злополучный день встречи с Дамблдором Гарри удалось втиснуть в своё плотное расписание ещё и свидание с Драко. В полдень они увиделись в уже знакомом отеле. Драко тут же поцеловал его и принялся расстёгивать свою одежду, но мысли Гарри были так далеко, что он вяло отстранился.       — Может, пообедаем вместе? — спросил он рассеянно.       Драко удивился. Поначалу он выглядел огорченным, а затем лицо его просветлело. Гарри криво улыбнулся и неловко покрутил в руках ключи от номера. Голова его была забита мыслями о Дамблдоре и о Снейпе. Неприятное чувство промелькнуло и тут же погасло.       Когда они устроились за столиком полутёмного бара, Гарри принялся расспрашивать Драко о его семье. Малфой-младший, не подозревая подвоха, охотно рассказывал о родителях. Из его слов выходило, что Люциус унаследовал титул пэра от своего отца и не раз баллотировался в Палату лордов, но безуспешно. Гарри был удивлён. Он почти не разбирался в государственной политике Великобритании, однако ему казалось, что наследственные пэры — на то и пэры, чтобы быть ими пожизненно, пожизненно сидеть в Палате да ещё и передавать права своим потомкам.       Драко покачал головой.       — В девяносто девятом провели большую реформу. Палату лордов лишили всех судебных полномочий, сократили численность и лишили права членства большинство наследственных пэров. Теперь пятнадцать лордов избираются составом всей палаты, а остальные семьдесят пять — политическими партиями.       — Ты хочешь сказать, что сейчас даже наследный принц без поддержки партии и остальной Палаты не сможет влезть в большую политику?       — Королевская семья стоит вне партий. Государством управляет парламент от имени королевы. На деле это номинальное правило. Papá поддерживает консервативную партию, но они уже давно проигрывают лейбористам. Демократы во главе с Альбусом Дамблдором утверждают, что снизили налоги, обеспечили местами рабочих, улучшили систему образования. Но посмотри, — заносчиво добавил Драко, — вокруг бардак! «Настало время для здравого смысла» — вот лозунг нашей партии. Тори хотят отменить налоги для мелких предпринимателей, помочь школам, эффективнее бороться с бандитизмом, уменьшить инфляцию. Лейбористы доказали свою несостоятельность.       Гарри смотрел на него с плохо скрываемой иронией. Каких-то слов он не знал, но суть уловил быстро.       — Ваша консервативная партия хочет снизить налоги, обеспечить безработных, уменьшить преступность, улучшить систему образования?       — Точно, — с жаром отозвался Драко, и Гарри расхохотался.       — Оставь это жонглирование словами для идиотов, — отрезал он. — Меня эти соловьиные трели не интересуют. У твоего отца бизнес? Почему он тогда на рояле играет? У него имидж такой?       — Почему ты спрашиваешь?       Настойчивость Гарри была так очевидна, что Драко заподозрил неладное. В эту минуту подошёл официант, и Гарри, воспользовавшись паузой, сменил тон.       — Я удивлён, что такой талант, как твой отец, растрачивает себя на политику, — улыбаясь открытой улыбкой и разглядывая деревянные панели стен, рассуждал Гарри будто о чём-то отвлечённом. — Он пэр, у него большое наследство и любимое дело, но при этом он занимается такой скучной вещью.       — Но ведь кто-то должен управлять государством, — возразил Драко. — Почему не он? А бизнеса у него нет, только гастроли и какие-то дела с фондом. Papá слишком занят.       — Фонд? — с рассеянным видом переспросил Гарри.       — Фонд помощи детям. Им руководит Северус.       — Я помню. Кажется, там денег дают тем, кто музыке хочет учиться?       — Ну да, стипендии, — ответил Драко растерянно, не понимая, куда клонит его собеседник. — Почему ты ничего не сказал мне о Северусе раньше?       Гарри печально посмотрел на Драко и ответил с чувством:       — Я давно сирота, а профессор не очень-то хотел знакомиться. Прихожусь ему дальним родственником по матери, жил в другом городе. Северус никогда меня раньше не видел. Думал, я от него денег хочу, а я всего лишь хотел познакомиться с дядей. Мы с ним одной крови… — в голове мелькнула мысль, что это-то не такая уж ахинея, но Гарри, не отвлекаясь, вдохновенно продолжал: — Ты ведь его крестник. Я не знал, как ты отнесешься к тому, что я появился. Я привык быть отвергнутым.       Гарри скорбно сморщился, и Драко с беспокойством увидел, как у его любовника дрогнули губы.       — Конечно я буду на твоей стороне! — воскликнул Малфой-младший с пафосом, и Гарри отвёл глаза, продолжая деревянно кривить губы. Смех — страшная сила, если не умеешь ею управлять. Он подумал, не пустить ли слезу, но решил, что это уж чересчур.       Они ещё какое-то время обсуждали его со Снейпом родство, а потом Гарри сменил тему. Историю с казино он затронул только теперь. Драко рассердился, — похоже, ему было неловко, но он поблагодарил Гарри в своей привычной, высокомерной манере.       — Завязывал бы ты с этим, — Гарри покачал головой, — без трусов останешься.       Драко запел старую песню, что он человек искусства, что у гениев непременно была слабость и что ему просто необходимо выпускать на свободу свой страстный и нервный ум.       — Смотри, чтоб твой ум с концами в лес не удрал. Убежит — хрен поймаешь, — только и ответил на это Гарри недовольно. — А если кто с голой жопой под забором валяется, так всё равно — гений он или торчок.       Драко юлил. В его тоне проскальзывали заискивающие нотки, когда Гарри забывался и говорил не сдерживаясь. Казалось, он бил лежачего всякий раз, когда становился самим собой. Драко не мог стать ему другом — Малфою не хватало смелости противостоять. Он был воспитан изнеженным мальчишкой, малейшее усилие ему казалось подвигом, хотя, по словам Снейпа, он был старательным и способным студентом. Наверное, всё дело было именно в этом — в смелости. Гарри хотел вызова, противостояния, а Драко был трусоват. Трусость в равной степени проявлялась и в его жизни, и в его исполнительстве. Гарри с удивлением понял, что в искусстве характер проявляется даже яснее, чем в общей спальне, и, возможно, поэтому Снейпу удалось так поразить его на концерте. Снейп не боялся. Он преодолевал что-то тёмное и страшное, стоял с ним лицом к лицу. Драко же играл в эту борьбу, зная, что тьма существует, но не видя её, не понимая, что она представляет собой на деле. Он, как меч и латы, носил скрипку и образ человека выдающегося, а Снейп не нуждался в амуниции. Снейп бесспорно был очень храбрым человеком.       Драко щёлкнул пальцами у него перед носом, и Гарри, вырванный из размышлений, вздрогнул.       — Эй!       — Не делай так больше, — сказал Гарри сердито, нервно вытаскивая руку из-за пояса брюк, где сегодня не было пистолета, и добавил, подпустив сожаления: — Мне пора.       — Встретимся в пятницу?       Гарри, ёрзая, оглядел его с сомнением. Эту связь следовало прекращать. Гарри был полон радости и в то же время ощущал лихорадочное беспокойство, не мог сосредоточиться на разговоре, а при мыслях о работе чувствовал глухое раздражение. Его тянуло домой.       Снова взглянув на Драко, Гарри отметил его маникюр, запонки с жемчугом, претенциозные серебристые часы без цифр и значков на циферблате, светло-серый костюм, зачёсанные назад ухоженные светлые волосы, рыбьи глаза, почти бесцветные. Тут же вспомнился взгляд Снейпа — будь Гарри знатоком живописи, он вспомнил бы о жарких, неправильных глазах гогеновских таитянок — ничего общего с сероглазым и бесстрастным Лондоном.       — У тебя красивые глаза, — произнёс он задумчиво. — Удивительно, как люди срастаются с городом, в котором живут. Вас обоих словно набросали простым карандашом.       Драко изумлённо моргнул. Краска выступила на его по-женски нежных щёках. Гарри уже заподозрил, что виной тому была не природная застенчивость, а до болезненности прозрачная кожа, как у Нарциссы Малфой. Похоже, и мать, и сын считали это больше недостатком, чем преимуществом, потому что Драко, почувствовав прилив крови к лицу, неуловимо напомнив манерами мать, тут же развернулся спиной к слабому источнику света: сбоку от их столика висел светильник в виде крошечного жёлтого ночника.       На протяжении всего ланча Гарри бездумно наблюдал за Малфоем, отмечая мелкие детали его костюма, нюансы его поведения, мимику — так однажды попавший в катастрофу машинально обращает внимание на возможные пути к спасению в незнакомом месте. С высоты опыта внимательным оставаться удавалось, хотя на деле Гарри был рассеян. Не паясничал, как это обычно бывало, — его зелёные глаза были задумчивыми и серьёзными. Он думал о Снейпе.       — Увидимся в понедельник в этом же кафе. В пятницу я не могу.       Скрепя сердце Гарри решил, что от Драко пока избавляться не стоит. Он мог послужить хорошим источником информации.       Малфой опешил. Приказной тон, которым было назначено очередное свидание, его покоробил.       — А я не могу в понедельник, — заявил он. — И кафе мне это не нравится.       Прощупывая Гарри, он надеялся узнать, насколько сможет вертеть своим любовником, но тут же выяснил, что ни на сколько. Гарри на мгновение сдвинул брови и проглотил остатки кофе.       — Как хочешь, — сказал он спокойно, бросив на столик деньги, и встал. — Пока.       — То есть? Это ты так свидание назначаешь? Считаешь себя наследным принцем? А я, по-твоему, кто?       — У меня работа. Уйма дел, — отрезал Гарри. — Вечерами я постоянно занят. Я свободен в понедельник и утром в среду. Выбирай!       Драко, рассердившись, тоже вскочил и схватил его за локоть. Гарри раздражённо отмахнулся, но потом, задумавшись, сменил гнев на милость.       — Я освобожу для тебя ужин, — сказал он вкрадчиво. — Приглашаю тебя в казино.       Малфой остался доволен. Он задрал нос, ухмыльнулся и ответил:       — Ты ухаживаешь за мной?       Неловкая, старомодная фраза выдала его непритворное волнение, но на этот раз Гарри не заметил ничего, рассеянно кивнув и не обратив внимания на Малфоя, настойчиво пожавшего ему руку. Гарри просчитывал, удастся ли ему провернуть задуманную комбинацию. Держать в закромах погонный хлыст для семейства Малфоев было бы неплохо, да так, чтобы Снейпа оставить в стороне. Что-то приятно гадкое поднималось от одной мысли, что семейство окажется во власти организации. Гарри лукавил сам с собой: он ревновал. Если он ещё готов был выделить Люциусу и Драко кусочек профессора под своим бдительным контролем, то Нарциссу он попросту желал задушить. Он хотел иметь в своих руках оружие против неё, чтобы духу её не было рядом со Снейпом, а лучшего рычага давления, чем сын, для женщины ещё не придумали.       Он взглянул на выходящего Драко, и в его воображении слишком живо возникла сцена, где Снейп, по обыкновению рассеянный, сидит, читая, в большом кресле библиотеки, а его крестник вьётся вокруг него. Малфою не удалось бы ничего, решил Гарри. Может, у Снейпа и Драко и было нечто общее — скрипки, работа на Тома Риддла, но у них точно не было схожих душ.       Взглянув на часы, Гарри недовольно покачал головой.       — Два часа угрохал на ерунду. Драко Малфой — пожиратель времени.       В последние дни Гарри слишком легко терял душевное равновесие и заводился с пол-оборота. Плюхнувшись на мягкое сиденье автомобиля, он со знакомым визгом тронулся с места, от всей души желая, чтобы враги, все по очереди, сейчас оказались на его пути. В этом торопившемся нервном городе Гарри постоянно чувствовал себя как в инвалидном кресле: в автомобиле, в кабинете, в ресторане он всегда сидел и, казалось, скоро схлопочет геморрой. В Палермо он бы полетел в море, пусть и ноябрьское, чтобы утихомирить свою неистовую, кипучую кровь. Лондон же душил его — услужливо подсовывал очередное кресло. Застревая в пробках, Гарри злился всё сильнее и, окончательно выйдя из себя, выехал прочь из города, где свернул на южное шоссе и принялся давить педаль газа так, будто теперь она была ему главный противник. Спидометр показывал сто пятьдесят километров в час, когда Гарри понял, что ни капли не успокоился. Тогда он остановился у обочины, бросил машину и прямо в костюме и туфлях, сдирая на ходу галстук, помчался куда-то вдоль лесополосы, быстрее и быстрее, глотая холодный воздух. Адреналин бурлил в крови. Гарри бежал, заставляя утихнуть ярость и нервное возбуждение. Пот заливал глаза, когда он почти час спустя остановился где-то в глуши, посреди высоких рыжеватых сосен, и крикнул во всю силу своих здоровых лёгких. Повсюду порхнули испуганные птицы, а Гарри наконец почувствовал облегчение. Вымотанный, он повернул назад и добежал до машины.       Вернувшись в казино, Гарри порадовался, что не надел сразу свой «спецкостюм», иначе операция оказалась бы под угрозой провала. Невозможно было явиться к Дамблдору в одежде, в которой бежал по лесу не менее десяти километров.       Заперев дверь кабинета на ключ, в комнатке отдыха Гарри быстро вымылся и теперь хмуро изучал себя в зеркало, облачаясь в белую рубашку и чёрный костюм из тонкой шерсти. В твёрдые, хрустящие манжеты скользнули запонки. Зелёные камни сверкнули в холодном свете обрамлявших зеркало светильников, и так же заблестели сосредоточенные глаза Гарри. Он поправил воротник рубашки и нехотя завязал серебристый, в тонкую зелёную полоску галстук. Застегнув браслет своих платиновых часов, Гарри бросил внимательный взгляд на свои укрощенные воском волосы. Теперь он выглядел как типичный лондонский яппи — ожившая мечта об идеальном принце без недостатков — весь его облик говорил о достатке всего, чего только можно пожелать. В такие минуты Гарри особенно собой гордился. Он уверенно шёл вперёд, имел стальную решимость и резиновую совесть. Он был сильным — сильнее всех. Он никого и ничего боялся, ни от кого не зависел. Его не заботили закон, курс валют или смена правительства. Пока оставались те, кто хотел спекулировать бензином, снимать проституток, нюхать кокаин или избавляться от конкурентов, Гарри Поттер сам был законом и правительством. Власть позволяла ему быть свободным и выбирать лучшее и лучших. Гарри снова с некоторым сожалением вспомнил о Снейпе, и в груди кольнуло. Снейп казался лучшим, лучше всех на свете, хотя не очень было понятно почему.       Снейп хорошо играл на скрипке… Прозвучало это бледно, и Гарри мотнул головой, будто пытаясь избавиться от иглы где-то в виске. Снейп был красивым, хотя, если хорошенько подумать, не очень. Снейп был любопытным. Да, любопытным, решил Гарри, вроде шкатулки с секретом. Не покидало странное ощущение, что если вскрыть её силой, секрет исчезнет, и Гарри, каждый раз уже готовый всё разрушить, непривычно для себя отступал.       Он снова взглянул в зеркало. Отчуждённый взгляд, взгляд-стена, уже не в первый раз сменялся другим, где можно было ступить в глубину и идти так долго, что пришлось бы забыть о времени. Собственное отражение смотрело с грустью, а потом с недоверием. Словно очень давно он спрятал что-то в зеркале и о том забыл. Гарри наклонился ближе, и отражение тоже приблизилось. Дежавю посетило Гарри, и он поморщился от неприятного ощущения. Он уже был здесь и стоял точно так, у этого самого зеркала.       Полузабытое воспоминание из детства взрезало память: он, лет четырёх, с прилизанными волосами, одетый в похожий чёрный костюмчик и галстук. Зацементированные волосы, деревянная одежда стягивает, не даёт дышать и повернуться. Мама с яркими рыжими волосами, собранными в высокую причёску, в длинном зелёном платье благоухает чем-то холодным и вкусным, от чего кружится голова и хочется чихать, вертит его во все стороны, одёргивает пиджачок — он никак не сядет как нужно. Наконец ритуал окончен, и мама поворачивает его к зеркалу.       — Мой маленький принц, — говорит она, целуя его в макушку и стряхивает с его плеч невидимые пылинки.       — Я большой! — кричит Гарри и топает ногой. — Я большой!       Пытаясь избавиться от натирающего воротничка, давящего галстука, холодной и ломкой рубашки, он падает на пол и плачет навзрыд.       Оказывается, он ревел из-за такой ерунды... Как все дети, никогда не хотел носить то, что на него надевали, и всегда хотел стать взрослым. Гарри ещё раз оглядел своё отражение. Зеркало как будто берегло в себе воспоминание. Сколько таких отпечатков осталось в зеркалах? Сотни и тысячи Гарри, неумытых и сонных, влюблённых, отчаявшихся и решительных. Там был Гарри, что нажимал на спусковой крючок пистолета, и Гарри, что впервые целовал девушку, и Гарри, что в ярости бил кулаком по чьей-то твёрдой роже. Гарри, который плакал на кладбище, и Гарри, который смеялся над постной проповедью. Гарри, выторговавший миллионы у американского наркобарона, и Гарри, вымаливающий поцелуй Северуса Снейпа. Сколько их было на самом деле, и какой был настоящим? Кто тот, первый Гарри, который наклеивал на себя всё новые и новые лица? Или этот Гарри в зеркале уже совсем не он? Гарри снова наклонился. Опечаленное отражение скорчило злую гримасу.       Он по-прежнему чувствовал нервозность и не мог собраться. Неизвестно, что предстояло на встрече с Дамблдором, но лучше бы оказаться ко всему готовым. Гарри зажмурился, пытаясь обрести непроницаемое выражение лица.       На диване лежал брошенный им мобильный. Гарри механически протянул руку. Казалось, утро было очень давно, и он в раздумьях повертел телефон, подавляя знакомое желание набрать свой городской номер. Он всего лишь спросил бы как дела. Снейп наверняка удивился бы звонку, а Гарри тут же забыл бы о всяком беспокойстве, так как, уж конечно, постарался бы удивить Снейпа ещё чем-то. Снейп бы брюзжал и с трудом сдерживал смех. Может, он опять играл или читал, а может, обедал рыбным филе, белесоватым и нежным, как тающий снег. С утра Гарри пустил в ход всё своё искусство. Он перестал заказывать еду и теперь возился на кухне чаще, потому что профессор стал его неизменным зрителем. Гарри нравилось колдовать над кастрюлей, а интерес Снейпа будил в нём истинный артистизм. Он был готов ходить колесом и жонглировать сковородками, да что там — он проглотил бы горящую конфорку, если бы знал, что это произведёт впечатление на Снейпа.       В глубине души Гарри стеснялся своего увлечения. В его семье было принято «разделение труда». Кухня считалась исключительно женской епархией. Всякий раз у плиты Гарри опасался, что будет выглядеть по-бабски или того хуже — напомнит собой растиражированный образ жеманного педика. Гарри отделял это слово от себя. Он временами заваливал кого-то с членом — так Гарри объяснял себе свои похождения. Перепихнуться с парнем ещё не значило быть педиком. В их кругах заниматься сексом с себе подобными было табу, а Гарри не любил, когда его ограничивали. Втихаря он спешил нарушать запреты и наслаждался мыслью, что никто ему не указ — чихал он на законы. Иногда он досадовал, что девушки перестали ему нравиться так сильно, как раньше. С появлением же Снейпа всё стало ещё сложнее. При виде его сжимало сердце, окатывало холодом, становилось жарко, невозможно было здраво соображать. Уже несколько недель Гарри не мог думать ни о ком другом. Нёс чушь, болтал, хватал Снейпа против его воли, пытался любым способом привлечь его внимание и втайне наконец назвал себя гомосексуалистом. Любого можно было в момент заменить на девчонку, бросить, убрать, но не Снейпа. Влечение к нему превращалось в серьёзную проблему, о которой никто не должен был знать. Что-то вроде неизлечимой болезни, потому что любой из его знакомых, дядя Вернон — первый, обозвал бы его больным, ненормальным, уродом, извращенцем. Когда он дрючил Армандо, остальных своих любовников и — ещё совсем недавно — Драко Малфоя, он не боялся ничего. Теперь же холодел от одной мысли, что о Снейпе кому-нибудь станет известно. Всё потому, что уже несколько раз он задумывался, мог бы он оставить Снейпа, забыть, что Снейп живёт где-то здесь, на земле, заменить его кем-то другим — другой… женщиной, мужчиной? Это было невозможно представить. Но сказал бы Снейп «да», и что дальше? Об огласке не могло быть и речи. Как спрятать, укрыть это своё больное, странное чувство? И Снейп… Снейп — публичный человек, знаменитость… Ему тоже вслед полетит это жадное «недочеловек», «пидор», как тогда, в школе? А он сам уступил бы Снейпу или нет? Тот был только с женщинами, возможно, он чувствовал бы себя увереннее в привычной роли. Если бы жизнь существовала только в постели! Ведь наличествовали ещё и внешний статус, некая иерархия. Положение. Одно дело — «быть на коне», а совсем другое — поступиться положением, сделать то, вроде как позорное, самому. Очутиться снизу — стать слабым, уязвимым, беззащитным, перестать быть мужчиной. Как будто в собственную жопу бульдогом вцепилось проклятие: всяк сюда входящий обнаружит, что податель сего не мужчина. Конечно, сам он с пеной у рта убеждал Снейпа, что дырки не имеют никакого значения... Трудно отыскать мужество и мужественность в глубинах прямой кишки, даже если вроде как считаешь себя взрослым, потому что все вокруг тут же приготовят новые слова, дадут определения того, кто ты есть. Педрила, гомосек, хуеглот, капитан голубой лагуны, маэстро чёрных дыр, говнофлейтист и жопный кочегар — навскидку Гарри живо представил ещё с десяток красочных ярлыков, которыми наградят его родственники, приятели и подчинённые.       Он вспыхнул, сжал кулак и обозвал себя лицемером. Говорить себе правду трудно, но опредёленно смелый шаг и уж точно лучше трусливого вранья. Ему настолько не терпелось, что теперь он всерьёз размышлял о том, чтобы бескорыстно предложить Снейпу то, чего хотел сам. Позволить ему… Позволить всё. Неважно, кто кого поимел бы, думал Гарри растерянно, неуверенный, что роль отдающегося вообще придётся ему по вкусу. Важно, чтобы они оказались вместе хоть ненадолго, чтобы Снейп не оттолкнул его. Гарри готовился теперь ухаживать за ним, как за смущённой девушкой, — обходительно, но не хотел впустую воображать, как всё складывалось бы, будь профессор правильного пола. Ему откровенно нравилось, что Снейп был мужчиной. Нравилось думать о его мужском теле, нравилось представлять, что бы говорил и делал, как бы выглядел всегда такой закрытый Снейп возбуждённым, отвечающим на его ласки и любящим — любящим его, Гарри.       Дыхание участилось. Гарри судорожно стиснул в руке маленький телефон. Всё-таки отложив аппарат, он полез за своим ноутбуком. Поглядывая на часы, Гарри уселся на диване и принялся разглядывать Снейпа на видеозаписи. Тот ходил туда-сюда по гостиной, затем сел на диван и принялся что-то читать. Его фигура на экране замерла, и Гарри машинально погладил её большим пальцем, словно пытаясь стереть. В сердце будто открывался чёрный разлом, и первые щупальца мучительной боли подбирались всё ближе из темноты.       Приглушённый голос Грейнджер раздался из кабинета. Гарри захлопнул ноутбук и торопливо ответил.       — Амбридж предложила Рону Уизли сделку!       Гарри встрепенулся и, выйдя навстречу, указал ей на ближайший стул. По обыкновению бесстрастная Гермиона выглядела на редкость взбудораженной, а на лице её было написано торжество. Передав Гарри документы, с помощью которых можно было обналичить деньги с банковских счетов, она продолжила:       — Неподкупная директор публичных расследований встретилась с Уизли наедине и предложила ему слить тебя по полной. Взамен она обещала отпустить его курьера, и, — Гермиона ткнула указательным пальцем в потолок, — закрыть глаза на трафик алмазов в Банглатаун.       Гарри выпучил глаза.       — Фактически она отдаёт ему район?       — То-то и оно.       Вскочив, Гарри принялся мерить шагами комнату.       — Как же так? — спросил он настойчиво, подсев в конце концов к Гермионе. — Она же вроде борется с незаконным оборотом? А я-то уж думал, что хотя бы здесь есть честный сотрудник полиции…       — Похоже, она борется с тобой.       — Чем я ей не угодил? — воскликнул Гарри с весёлым изумлением. — Она ведь и в глаза меня не видела! Месяца не прошло, как я в Лондоне. Нет, она не станет своевольничать. Кто-то стоит за ней.       — За ней стоит Фадж, но Фадж…       — Заодно с Дамблдором, — закончил Гарри её мысль и снова подумал о предстоящей встрече.       Предельно серьёзный, он сел за стол и рассеянно просмотрел принесённые девушкой бумаги.       — А что Уизли? — спросил он хмуро.       — Устроили совещание. Похоже, Артур Уизли против, однако большинство братьев склонно согласиться и отдать тебя Амбридж. Устроить провокацию несложно. Ты мгновенно оказался бы под следствием, а наши остались бы без поддержки до приезда мистера Блэка. Держи, — Гермиона пододвинула Гарри маленький диктофон, — сделала запись, но только аудио.       Гарри настороженно уточнил:       — Ты подслушала? И сдала мне?       — Разве ты не этого хотел? Он идиот. Для него и не требовалось оружия мощнее женской юбки — пустил меня в дом, а на днях кое-что упомянул об установленных системах слежения. Что будем делать? Может, их всех убрать? Можно подложить кое-что под сам дом.       Гарри взглянул на Гермиону. Он уже привык слышать от неё это стандартное предложение. Она хмурилась, в голосе её звучала озабоченность. Говорила она совершенно серьёзно.       — Нет, — ответил Гарри медленно. — Оставь их. И Рон, и остальные Уизли нам ещё пригодятся. Посмотрим на их дальнейшие действия.       — Можно попробовать потрясти теперь и Чарли, — добавила она. — Он на днях пригласил меня на свидание.       Пытаясь сохранить на лице равнодушие, Гарри молчал. Эти ужимки, неуверенные взгляды, сопротивление и неуклюжий флирт, пикировки — она всё сыграла? На деле Гермиона Грейнджер заинтересовалась и Роном, и Чарли Уизли не больше, чем самим Гарри? Но как же ловко она всё обтяпала, и ведь он поверил каждому её слову и жесту… На мгновение Гарри искренне восхитился ею, а потом ему стало не по себе.       — Да, займись Чарли.       — Это от Чжоу Чанг и Патил, — указала Гермиона на последние документы. — Все эти суммы прошли легально как оплата услуг.       — Открой отдельный счёт в каком-нибудь маленьком банке и положи туда эти пятьдесят тысяч, — внезапно велел Гарри, протягивая ей бумаги назад.       Спонтанная мысль создать личный резерв показалась Гарри привлекательной. Ему принадлежало наследство Поттеров, но большая его часть была вложена в акции и трастовый фонд. До его совершеннолетия средствами распоряжались Дурсли, поэтому Гарри не мог снимать даже проценты, а когда ему исполнилось восемнадцать, он уже был повязан кодексом чести. Дядя постепенно доверил ему управление крупными суммами — от наследства больше ничего не зависело. Гарри не думал о нём, так как стал получать на своей работе баснословные по меркам начинающего жить юнца доходы. Ему не нужно было приобретать особняков, машин или самолётов — этого было достаточно внутри их организации. Гарри пару раз задумывался о том, что ему зачастую не на что потратить свои миллионы. Выросший на открытом морском побережье, он дорожил воздухом и не любил лишних вещей. Коллекционеры вызывали у него недоумение. Злосчастная скрипка за четырнадцать миллионов потрясла его настолько, что он до сих пор разглядывал окружающих, пытаясь примериться, кто же готов был заплатить за неё такую сумму и почему. В его понимании отличный инструмент должен был оказаться в руках лучшего исполнителя так же, как он сам первым делом отдал бы хорошее оружие отменному стрелку. У Гарри были удивительные представления об имуществе. Он не мог потерпеть, что украли принадлежавшее ему барахло, но с лёгкостью расстался с дорогим инструментом добровольно. Меньше всего Гарри желал устраивать из своего дома музей или склад. Это был человек, который не мог питаться вещами, как это умеют антиквары. Ценность денег для Гарри заключалась в их движении. Обернуть капиталы дважды, трижды, четырежды, снова и снова вкладывать в оборот прибыль — вот к чему он стремился. Он вовсе не видел денег там, где не было живого дохода, — в накоплениях или дорогостоящих вещах. Вещи были смертными, а денежный оборот — вечным.       После того что он услышал об Уизли, Гарри хотел быть уверен, что сможет свободно лавировать в этом море лжи и обмана. Ему нужен был тайный запас, неприкосновенный капитал. Мысль заставила его нахмуриться. Он никогда до этого не занимался накопительством, а теперь делал то, что раньше было не по нутру. Что-то опять неумолимо меняло его изнутри, как надетый костюм, так раздражавший его в детстве, а теперь даже симпатичный ему. Он не задумался, хотел ли он этих изменений, но отметил их.       Встав, Гарри в растерянности прошёлся по кабинету и, обернувшись к столу, взглянул на Гермиону, сидевшую вполоборота, почти спиной, сосредоточенно листавшую документы. Девушка была одета в белоснежную рубашку мужского покроя. Рукава были чуть закатаны, из которых выглядывали её тонкие, как плети, руки. Руки без украшений — только чёрные электронные часы военного образца, массивные, с толстым ребристым браслетом, с массой функций и крошечных кнопок, с мигающим красным индикатором, жёстко охватывали запястье. Не часы, а машина времени. Гарри поднял глаза выше, на «Прачку», и невольно подумал, насколько пугающее сходство удалось ему обнаружить между девушкой на картине и Гермионой Грейнджер. Мягкая женственность, данная природой, исказилась, превратилась в грубоватость и жёсткость.       Гарри вернулся за стол и взялся за оставшиеся документы. Мир не жалеет никого и уж точно не жалеет женщин. Женщины слабее, а слабые гибнут первыми. Он ещё раз взглянул на Гермиону. Она показала себя отличным помощником. С такими талантами её нужно держать поближе.       — Есть хоть один представитель мужского пола, которому ты не хотела бы отгрызть голову, как чёрная вдова?       Он намеренно выбрал пошловатый тон, из-за бумаг поглядывая на Гермиону.       — Тот, которому голову уже отгрызли, — ответила она сухо, не подняв головы, и Гарри развеселился. Почему-то его совсем не задевало её мужененавистничество, а её своеобразное чувство юмора напоминало шутки Снейпа, когда тот был не в настроении. Неожиданно Гермиона тоже заговорила о нём:       — Как там профессор? Мы считываем камеры у его квартиры, но пока ничего.       Гарри махнул рукой.       — Ума не приложу, кому понадобилось его отравить. Этот парень, Дин, который хлебнул из бутылки, — как всё произошло?       Гермиона пригладила свои зачёсанные в пучок волосы и, сдвинув очерченные, тонкие брови, потянулась за листком бумаги.       Вытащив карандаш, она быстро набросала что-то вроде плана.       — Нас было восемь. Симус Финниган и Дин Томас вскрыли дверь, отключили сигнализацию, вошли мы с Луной. Следом Грюм, Тонкс, Невилл и Хагрид со своей овчаркой. Хагрид обошёл везде первым, но собака, конечно, не учуяла закрытой бутылки. Ребята вошли последними и оставались в гостиной, пока мы не прошли в кабинет. Бар в гостиной с этой стороны, — Гермиона начертила квадратик в углу другого, обозначавшего переднюю комнату. — После гостиной обыскали кабинет — вход здесь, — Гермиона нарисовала стрелку рядом с квадратиком бара. — Сейф у Снейпа добротный — замок известного австрийского производства. Симусу с Дином пришлось повозиться минут двадцать, не меньше. Кабинет осматривали долго — бумаги из колледжа и ещё больше — из фонда. Всё в идеальном порядке, но документов очень много. Кажется, мы все были в спальне, когда Симус закричал. Томас лежал на полу и хрипел. На столе стояла откупоренная бутылка хереса. Симус был весь зелёный, сказал, что тоже собирался выпить, а Дин уж больно обнаглел — вылакал сразу полбутылки. Томаса парализовало, через несколько минут он умер. Невилл забрал бутылку на экспертизу.       — Отпечатки смотрели?       — Конечно. Нашли только Томаса, — предвосхищая вопрос, она добавила: — Нет, отпечатков профессора не было, бутылку протёрли, но ведь это его квартира. Когда он взял бы бутылку в руки, всё выглядело бы естественно.       Гарри задумчиво кивнул.       — Ты мне Симуса пришли поговорить. Только не сегодня. Сегодня не до того. И вот ещё что…       — Вы там бардак, наверное, устроили… — незначительным тоном он добавил: — Теперь там и Снейп ничего не найдёт? Мне нужно, чтобы он показал мне кое-какие свои бумаги.       Гермиона кивнула.       — Я возьму кого-нибудь, сделаем, как было.       — Особо не усердствуйте. Просто верните всё на места.       Когда Гермиона ушла, Гарри позвонил в клининговую службу и в службу доставки. Дав адрес Снейпа, он принялся распоряжаться в трубку.       Отключившись и переведя дух, Гарри задумался. Снейпу непросто будет вернуться в свой дом, даже если вернут на свои места вещи, уберут и привезут новые бутылки с вином. Снейп будет помнить, что произошло в квартире, и не в силах Гермионы вернуть всё, как было. Гарри поморщился и посмотрел на часы.       Пора.       Всё изменилось. И в жизни Снейпа, и в жизни самого Гарри. Оглядываясь, он завёл мотор и дал задний ход с парковки. Выруливая на шоссе, Гарри второй раз за день дал по газам и рванул вперёд. Жизнь — это движение, но только в одну сторону. К прошлому никогда не удаётся вернуться. Наверняка Снейп это знает, но Гарри отчего-то было тошно. В его жизни не существовало ничего постоянного. Всё вокруг текло, как река, и Гарри ни за что не пытался ухватиться, поэтому ему удавалось жить так легко. Однако он не хотел этого для Снейпа. Гарри нравилось, что Снейп был таким устойчивым и, казалось, умел видеть и хранить прошлое, тогда как Гарри мчался только в будущее.       Остановившись у обочины, Гарри треснул по рулю. Он думал совсем не о том что нужно. Это уже походило на зависимость.       Повернуть назад и ехать домой? Гарри взглянул в зеркало заднего вида. На шоссе пусто. Можно пересечь двойную сплошную и развернуться. Никто не заметит. Он вылез из салона и вгляделся вдаль. До поместья Дамблдора всего ничего — минут двадцать. Погода стремительно портилась. Пожухлую, сероватую равнину уже поливал мелкий дождь, и Гарри пришлось вернуться в машину. Он позвонил прямо на мобильный Снейпа.       «Возьмёт трубку — вернусь», — загадал себе Гарри, никогда не игравший в такого рода игры и ставивший дело прежде прочего.       Никто не ответил. Северус в это время находился в ванной, пытаясь привести мысли в порядок, и звонка не услышал. Гарри с досадой спрятал телефон и второй раз за день отругал себя за трусость.       К дому Альбуса Дамблдора он подъехал сосредоточенным и решительным, однако это была настойчивость человека, идущего в штыковую только потому, что позади угрожали расстрелом свои. Гарри захлопнул дверцу машины и вытер влажную от дождя ладонь платком. Подойдя к воротам, он нажал на кнопку, глядя прямо в экран видеосвязи.       — Принц. Гарри, — представился он суровому голосу охранника. Микрофон смолк. Гарри переминался минут десять, рассматривая кованые завитушки ворот и заглядывая в глубь парка. Передатчик так и не зашумел, только створки ворот бесшумно дёрнулись и медленно поплыли в разные стороны, разрешая Гарри войти.