Царь горы

      Пройдя мимо двери в погреб, Гарри показалось, что он увидел вдалеке знакомую долговязую фигуру Рона. Его рыжие волосы трепал ветер. С ним была худая, одетая во всё чёрное девушка, и Гарри готов был поклясться, что это была Гермиона. Рон обнимал её за плечи и вёл куда-то прочь от ткацкой фабрики, прямо от того люка, откуда Гарри вылезал вместе с Северусом.       При других обстоятельствах Гарри бросился бы за ними. Гермиона не могла появиться в Лондоне просто так. Очевидно, они что-то знали… Но они не могли теперь помочь ему, а перед Гарри стояла иная задача. Он должен был любой ценой найти Северуса. Гарри шагал, глядя прямо перед собой. Судьба дала ему любовь. Для этого чувства не важны были ни социальные различия, ни половое влечение. Разве не отказался он от своей жизни ради неё? Разве он не согласился бы никогда больше не прикасаться к Северусу, если бы знал, что это сохранит его жизнь и его счастье? В жизни всё было не навсегда. В двадцать два года кажется, что любовь будет вечной, жизнь будет вечной, но Гарри знал, что это неправда. Можно было потерять всё в один день. Северус был его жизнь, воплощённая любовь, и Гарри спрашивал себя: существует ли Северус на самом деле или он тоже часть теперь несуществующего, ребячьего мира — мира мечей и шпаг, розовых лошадей и по-детски верных сердец; мира, полного приключений и поэзии, которым нет места в реальной жизни. И как можно теперь ступать по твёрдой земле, когда сердце перекручено, как из проволоки, прозрачно и хрупко, как из стекла, и мир вокруг выглядит гораздо более ненастоящим? Гарри шёл ногами из мяса и костей по варенному из нефти асфальту на поиски своей любви непонятно куда, как идёт поэт за своей призрачной мечтой.       Ночь прошла в бесплодных поисках. Гарри вернулся в пустой особняк Блэков, обзвонил полицию и больницы, но ничего так и не узнал.       Наутро вышли первые газеты, и Гарри, вытаращив глаза, уставился на огромное лицо Дамблдора во всю передовицу.       «Знаменитый политик подозревается в педофилии», «Дамблдор бежал из Великобритании», — прочёл он заголовки.       Почти все статьи были посвящены Дамблдору, его биографии, его давнишнему столкновению с Гриндевальдом, но больше всего Гарри поразился тому, что в статьях фигурировал Северус. Он связался с Ритой Скитер и ещё несколькими известными журналистами ещё из Токио, и перед своим исчезновением представил им документы, которые Гарри принёс Тому Риддлу.       — Он их спёр прямо у меня из-под носа, — угрюмо сообщил Риддл в ответ на расспросы. — Я рассказал ему по телефону о вашем приезде. Северус явился ко мне в шесть утра, попросил взглянуть на документы, и я, как последний индюк, повёлся. Он их попросту вытащил, оставив папку. Похоже, ваше благополучие ему было важнее официального расследования старого дела.       Гарри повесил трубку. По-видимому, Северус никому не доверял и опасался, что дело снова похоронят. Теперь же это было невозможно. Северус уничтожил Дамблдора, скандальной публикацией защитив и себя, и Гарри. У Дамблдора не было иного выхода, кроме как немедленно скрыться. Гарри снова пролистал газеты. Сперва он увидел тот самый листок, который требовали от Нарциссы Малфой: оригинальный и поддельный документы из фонда, между которыми было только одно крошечное различие. Альбус Дамблдор пожертвовал фонду значительную сумму денег. Но по бухгалтерии эта сумма не проходила, а главный бухгалтер фонда погиб в автокатастрофе как раз после последнего собрания.       — Чисто сработано, — пробормотал Гарри, вспомнив убийство Квиррелла и Петтигрю. — Похоже, авария у Грюма любимый приёмчик. И никаких допросов.       Бухгалтер, конечно, был в теме. Но у мёртвого уже ничего не узнать. Как не узнать у плаксы Миртл, и Энид, и самого Дамблдора. Грюм тоже мёртв. Все нити были оборваны.       Также в газете опубликовали медицинские освидетельствования пострадавших детей, результаты проб спермы и заявления от социальной службы. Пресса громко требовала анализа ДНК. Было очевидно: поднялся такой скандал, что замять ничего не удастся. Новостные сайты кипели, перемывали кости либералам, повсюду собирались активисты по борьбе с детской порнографией, даже назначили митинг. Интерпол объявил Дамблдора в розыск, но Гарри подозревал, что отыскать его не удастся. Возможно, Северус принял единственно верное решение, подумал Гарри, потому что посадить Дамблдора на основе этих доказательств было бы очень трудно. Его сторонники и адвокаты разнесли бы обвинение в пух и прах. А тот факт, что Дамблдору удалось улизнуть, говорил сам за себя. Его всё-таки кто-то предупредил до того, как разорвалась бомба.       О Сириусе Блэке и взрыве казино напечатали заметку поменьше. В особняке то и дело раздавались звонки. Гарри, рассерженный тем, что ему приходится отвечать на глупые соболезнования, тогда как он ждал известий о Северусе, сыпал проклятиями, чем неуловимо напомнил молодого Риддла. Гарри не мог спать и бесцельно бродил вокруг телефона.       В полдень с ним связался адвокат Сириуса. Испросив аудиенцию, он явился в подобающем случаю чёрном костюме и с дипломатом. Сириус не лишил Гарри наследства, которое, впрочем, было не так уж значительно в финансовом отношении, поскольку его «матушка Вальбурга» всё ещё лечилась от болезни Альцгеймера, но Гарри должен был получить в своё ведение огромную коллекцию произведений искусства: картин, скульптур, антикварных книг и рукописей, драгоценностей. Гарри мельком просмотрел опись, тщательно составленную Сириусом и, помолчав, вынул из кармана шариковую ручку.       — Я могу распоряжаться всем этим по своему усмотрению?       — Конечно, — ответил адвокат. — Вы единственный, официально указанный наследник. По прошествии положенного срока вы вступите во владение всем имуществом.       Гарри подошёл к книжным полкам и вытащил оттуда справочник, посвященный музеям и аукционам Лондона. Перелистнув несколько страниц, он нашел нужное. Усевшись за письменный стол, Гарри занёс руку над чистым листом бумаги, и, помедлив, принялся писать:       «Исполнительному директору Лондонского национального музея, Дж. М. Холту.       Уважаемый господин Холт!       В этом письме Вы найдёте обширный перечень произведений искусства, каждое из которых оценивается в сумму от нескольких тысяч до нескольких миллионов фунтов. Будучи человеком, глубоко убеждённым, что есть достояние, которое не имеет цены и принадлежит человечеству, передаю эти работы, а также скрипку авторства Николо Амати, в дар музею — с условием, что они никогда не будут проданы, изъяты из фонда или переданы любым другим способом в частные коллекции. В этом случае в силу вступит нотариально заверенное подтверждение права собственности (копию прилагаю), в котором подтверждается, что я могу распоряжаться содержимым этого перечня по своему усмотрению.       Искренне Ваш       Г. Дж. Поттер».       Гарри перечитал написанное и передал лист адвокату.       — Я хотел бы заверить это письмо.       Адвокат просмотрел бумагу и оторопело взглянул на Гарри.       — Вы осознаёте, о каких суммах идёт речь?       — Конечно. Когда придёт срок, отправьте письмо по назначению.       — Но…       — Делайте, что я сказал.       Мысли Гарри уже были далеко. Неизвестность мучила его. День близился к концу, а о Северусе так ничего и не было слышно. По опыту Гарри знал, что с каждым часом вероятность найти пропавшего человека стремительно уменьшается. Оставшись один, он снова уселся за стол и закрыл лицо руками. Его разъедало изнутри, как будто вся любовь, радость и счастье одним махом превратились в пустоту. Мысли были в беспорядке, хаотично перескакивали с одного на другое, невозможно было сосредоточиться, принять хоть какое-то рациональное решение, подумать, куда идти и что предпринять. В голове был только Северус, желание материализовать его здесь немедленно, силой мысли, пощупать его и убедиться, что он живой, живой и настоящий, что жизнь всё ещё имеет смысл и всё, что с Гарри случилось, случилось не напрасно.       Сейчас как никогда он чувствовал, что ему нужен хоть кто-нибудь, к кому он мог бы прийти и отдать своё беспокойство, уткнуться лбом в чьи-то колени и жаловаться, жаловаться, как обиженный ребёнок, на боль, ужас, одиночество и несправедливость, заплакать без боязни, что он будет осуждён за слабость и страх, за то, что жизнь душила своей ледяной рукой, не испытывая ни сомнений, ни сострадания, и отбирала то, последнее, что сделало его счастливым, полным надежды и веры в будущее.       Невыносимая мысль, что он остался один. Один. Не было никого. Сириус был последним звеном, связывавшим его с родителями. Вокруг Гарри постоянно вертелись люди — и в Палермо, и здесь, в Лондоне, а теперь он был один, и рядом — никого, никого… У кого он мог искать утешения? Нельзя было позвонить ни дяде, ни Дадли, ни многочисленным старым друзьям — все шли своим путём, все, кто имел отношение к его прошлой жизни, избегали всех, кто нуждался в сострадании или походил на неудачника. Они признавали только сильных, здоровых духом, тех, кто любил роскошь, стремился к победе, завоёвывал уважение. Гарри же чувствовал себя уставшим, покинутым, его нервы были окончательно расшатаны, он больше не казался беззаботным, самоуверенным мальчишкой. Он выглядел унизительно слабым, отчаявшимся, человеком растерянным, стоявшим на пороге ужасной катастрофы. Слёзы душили его, и он держался из последних сил, понимая, что ещё немного — и он заплачет навзрыд от страха, бессилия и отчаяния.       Из кармана он дрожащей рукой вытащил обтрёпанное письмо, которое уже давно носил с собой, и развернул его. Вверху не очень разборчивым, торопливым почерком было написано:       «Мой милый, мой хороший, мой Гарри!       Что-то подсказывает мне, что я недолго буду оставаться с тобой. Твой отец — хороший человек, но слишком уж падок до власти. Он редко посвящает меня в дела, но я потихоньку слежу за ним и стараюсь быть в курсе. Он ввязался в большую политику и решил контролировать главу партии — Альбуса Дамблдора. Они заработали огромные деньги на торговле бензином, и твой отец захотел оставить всё себе. Я знаю, знаю, что он пошёл на страшное дело и унёс с собой компрометирующие Дамблдора бумаги. Твой отец вернулся сегодня поздно ночью и спрятал их в сейфе. Я забрала эти документы, номера счетов и коды доступа. Вместе с этим письмом я передам всё брату Сириуса, Регулусу Блэку, — он мой друг, он переведёт все деньги в банк в Цюрихе, а документы спрячет. Эти деньги помогут тебе построить свою жизнь так, как ты сам захочешь. Никто не сможет получить их, кроме тебя. Никто не посмеет тебя тронуть, потому что я написала Дамблдору тоже. Я предупредила его, что пока ты жив и в безопасности, он тоже будет жить спокойно.       Я очень люблю тебя, мой маленький принц! Хорошо бы ты подольше оставался таким, как вчера вечером: весёлым, со своим деревянным мечом и в костюме пирата. Ты пел мне неаполитанскую колыбельную — как хорошо ты поёшь! Вы с папой так увлеклись выжиганием по дереву, что даже выжгли эту мелодию на твоём мече. Вспомнишь ли ты об этом, когда станешь совсем большим? Ты так любишь музыку, так любишь эту песню, каждый день её поёшь, а я слушаю и думаю: что мы делаем со своими детьми? Что я делаю с тобой? О Гарри, мой Гарри! Будь счастлив и свободен, пусть тебя никогда не коснётся жестокость! Как я хотела бы, чтобы ты никогда не становился взрослым!..»       Письмо обрывалось росчерком пера. Не было ни даты, ни подписи, но Гарри знал, что письмо было написано в день смерти его родителей. Мама даже не успела дописать его, потому что не было времени.       Слова матери немного ободрили его. Нужно понять, где искать Северуса, кому он понадобился. Раз от Риддла ни слова, был ли хоть кто-то, кто мог ему помочь? Все бывшие коллеги мертвы, кроме семьи Уизли. В любом случае просить о помощи некого. Гарри встал. Он сам отправится на поиски.       Прежде всего он поехал обратно на Виллоу-стрит, рассчитывая, что его там осенит или он найдёт какие-то зацепки, где можно искать Северуса. На самом деле, обыскивая квартиру, он пытался занять свой измученный ум, заполнить время. Каждый час он звонил Риддлу, но тот только посылал его куда подальше. Дирижёр и сам висел на телефоне в ожидании. Вся полиция города искала Северуса Снейпа, и новость просочилась в прессу ещё накануне, когда Том Риддл громогласно объявил об этом на всю Трафальгарскую площадь. Журналисты тут же обвинили Дамблдора в покушении на известного скрипача, ищущего правды, и тем ещё больше настроили общество против партии либералов и его главы. Гарри отчаянно надеялся, что если от Северуса кому-то что-то понадобилось, теперь его побоятся убивать, раз уж дело приняло такой оборот и приобрело такой широкий резонанс.       Гарри не спал и вторую ночь.       Под утро ему удалось забыться тяжёлым кошмарным сном больного человека, и встал он совершенно разбитый, посеревший. В квартире стояла терзающая тишина. Гарри слонялся туда-сюда, его мысли путались, у него начинался то ли жар, то ли бред, потому что Северус постоянно виделся ему то в кухне, то в кресле. Тогда он бросился прочь из квартиры. В холле взгляд Гарри привлёк почтовый ящик, из которого торчал конверт, нарочно воткнутый так, чтобы его было хорошо видно. Когда Гарри приехал на Виллоу-стрит, то не обратил внимания на него. Гарри вытащил конверт, всё же полагая, что это обыкновенный счёт.       На листе бумаги была только одна строчка, написанная от руки: «Госпиталь Святого Варфоломея».       Чутьё подсказало Гарри, что это ответ, и он рванул в больницу.       В приёмном покое, однако, о Северусе Снейпе никто ничего не слышал.       Гарри взмолился:       — Он пропал больше суток назад. Скажите, может, к вам всё-таки поступил мужчина лет тридцати семи, брюнет… Подождите… — воскликнул он, вытаскивая из кармана куртки программку из Барбикана и демонстрируя медсестре фотографию Северуса. — Вот взгляните! Я прошу вас!       По одному только взгляду медсестры он понял, что она узнала его.       — Его привезли позавчера вечером, — сказала она взволнованно. — Он был без документов. Его не наша машина привезла. Кто-то… Они говорили с доктором… Да вот он…       Она указала на проходившего мимо врача. Гарри бросился к нему.       — Этот человек у вас? — Гарри ткнул фотографией врачу прямо под нос. Тот отвёл его руку.       — Это Северус Снейп, — сказал врач. Его глаза навыкате вперились в лицо Гарри. — Он у нас чуть больше суток. Его привезли на машине. Какой-то парень сообщил, что на мистера Снейпа напали на улице хулиганы. Его сильно избили.       Гарри похолодел.       — Кто напал? И я звонил в вашу больницу прошлой ночью, мне сказали, что нет тут такого. И медсестра не знала, кто это.       — Он поступил весь в крови — его трудно было узнать. Мы известили полицию, но ведь он был без документов. Наш второй хирург, большой поклонник его творчества, узнал его в лицо во время операции, а операция длилась почти двенадцать часов.       — Какая операция?       Гарри тупо взглянул на аккуратные ногти врача, явно побывавшие у маникюрши. Врач переложил блокнот из одной холёной белой руки в другую.       — Видите ли, мистера Снейпа не просто избили. Ему разбили руки — переломали костяшки пальцев. Дикая жестокость. Мы, конечно, всё сделали, буквально по частям собрали. Он не останется инвалидом, но в любом случае… играть он больше не сможет.       — Такой талант… — добавил врач с сожалением, не сразу заметив, что Гарри, побледнев как смерть, опёрся о стенку. — Молодой человек… Эй, кто-нибудь!       Гарри усадили на что-то. Перед глазами мелькали чёрные пятна. Гарри с трудом различил белоснежную стену и халат склонившегося над ним врача и санитара.       — Вы меня слышите?       — Да… Мне нужно его увидеть!       Врач с сомнением сказал:       — Вообще-то мы не имеем права пускать посторонних.       — Я не посторонний, — прошептал Гарри, — я его люблю... Я его искал…       Врач не был удивлён его прямолинейностью. Он внимательно разглядывал юношу, бледного и взволнованного, на лице которого явно различались следы бессонной ночи, тревоги и отчаяния. Гарри же была невыносима сама мысль о том, что пришлось бы лгать.       — Ладно, — смилостивился врач, — пойдёмте. Он спит.       Вот он — этот невыносимо мерзкий дух больничной палаты, который, казалось, преследовал Гарри всю жизнь. Он вошёл внутрь, и круг замкнулся. Он сделал несколько шагов к кровати, на которой лежал его Северус. Но Северуса не было на кровати — это была всего только гора бинтов. Грубые очертания рук, как у каменного голема, в гипсовой оболочке; тело, накрытое тонким одеялом и лицо, тоже большей частью перебинтованное. Гарри подошёл ближе, недоумевая: Северус был удивительным человеком, настоящим героем, а герои не выглядят так уродливо и жалко и не умирают на больничной койке. И это здесь человек, которого он, Гарри, любил, лежал изломанный и беспомощный, пострадавший от чьей-то руки.       Гарри, весь дрожа, положил свою руку на руку Северуса, заключённую в гипс. Из-под него виднелись кончики пальцев. Гарри ласково прикоснулся к ним и опустился на колени, склонив голову, почти касаясь носом пальцев спящего. Любовь жгла — она превратилась в боль сострадания, и казалось, человеческое сердце не выдержит её. Больше никогда, никогда не будет незамутнённой радости и счастья, чего-то чистого, не тронутого горечью утраты, понял он, словно он умер и теперь каждый новый вздох будет умирать снова и снова. Как будто он стоял на самой вершине и взирал оттуда на самого себя и на землю. Его сердце поседело в одно мгновение, а на плечи возлёг огромный крест. И Гарри казалось, что он взрослый, такой взрослый, как если бы ему исполнилась целая тысяча лет, и он навсегда лишился некоей мутной скорлупы, через которую до сих пор смотрел на мир. Он, едва касаясь, гладил безжизненные руки Северуса, не замечая, как тяжёлые, горячие слёзы стекают по лицу и капают на белый, сухой гипс.