Царь горы

      Scribo ergo sum — «пишу, значит, существую» (лат.) Перефраз. Рене Декарта «cogito ergo sum» — «мыслю, значит, существую».       Полгода спустя. Ливорно, Тоскана.       Воздух ночью остыл. Небо опустилось и посерело, а декабрьское море казалось чёрным. На берегу порта качались несколько рыбацких лодок. Утомлённые матросы и рыбаки присели на бетонную балку, изредка сплевывая и жуя папиросы. Вдалеке показался молодой широкоплечий мужчина с бородой, одетый в выцветшие старые джинсы и свободную рубаху, у пояса висели простые чёрные ножны. Склонившись вбок, на плече он нёс тяжёлую корзину.       — Наш Гарри — ранняя пташка. Я сегодня только на берег, а он уже в море вышел, — сказал один из рыбаков, отпив из грязной фляги.       — Так жены, детей нет. Куда ему? — отозвался другой, сонно глядя в море.       — У него своя лодка, — с плохо скрываемой завистью вставил жующий папиросу краснолицый матрос.       — Работящий, но странный, — заметил ещё один рыбак, уже поседевший, — ему бы хорошую девушку. Моя младшая на него заглядывается, а у него одни книжки на уме. Очень уж грамотный. Я как-то посмотрел — половина книг вообще не по-нашему. И пишет всё что-то. Бывало, на рассвете приду, а он на берегу сидит и пишет, хмурый такой. Нечего молодому парню столько думать. Ему бы повеселиться, пива бы хорошего, а не эту дрянь, что в «Бочках» наливают, перепихнуться…       Рыбаки вяло рассмеялись.       — Не пьёт он, — сказал один из матросов, до сих пор сидевший молча. — Я его звал с нами в кабак, так он только головой мотнул и сразу убежал куда-то.       — Вот и правильно, — вставил первый рыбак. — Может, он на образование копит, а от пива пузо растёт. Ты, Джанни, уже на бочонок похож.       — Пошёл ты, — буркнул Джанни.       — Да хороший он парень. Свой, — сказал первый с нажимом. — И чего там не пьёт? На поминках Серджио ведь с нами пил, по-настоящему вдарил. И сбросился не как-нибудь — всю дневную выручку отдал.       — Всё равно ненормальный, — вмешался краснолицый матрос. — Серджио ему не сват, не брат, а когда узнал, так я думал — заплачет.       — А что ж, человек умер, разве не жалко человека? — возразил сонный. — Добрая он душа, я вам скажу. И Серджио — толковый мужик был.       — Все там будем, — отрезал Джанни и сплюнул на землю. — Чего жалеть?       — Учиться, конечно, оно надо… — протянул пожилой тоскливо. — Я вон десять классов отходил в своё время… Думал даже в мореходку поступать, но кто ж меня туда пустил? Завалили. Да и толку с этих книжек… Разве заработаешь? А он такими словечками иногда заворачивает… Парень с зехерами, короче.       — Быть умным — хорошо, — наставительно возразил первый. — Небось, рыбачить всю жизнь не станет. В люди выбьется, ещё одну лодку купит. Начальником станет. Большим человеком.       — Пожалуй, — сказал пожилой рыбак задумчиво, глядя, как тот, о ком они говорили, уверенным шагом подходит ближе. Гарри улыбался. Поставив корзину, он вытащил из кармана тряпку и, вытерев обветренные, мозолистые ладони, пожал руку каждому из рыбаков.       — Сегодня неспокойно, — сказал Гарри, кивнув в сторону взволнованного моря. — А что, вчерашний улов разобрали?       — А то как же, — подал голос сонный и встал. — Пошёл я. Ещё за канатами надо.       — Сходить с тобой? Я в прошлый раз один еле дотащил.       Сонный бледно, по-рыбьи улыбнулся.       — Да иди уж спи. Опять в море ни свет ни заря.       Рыбаки наперебой поддакнули, а Гарри отмахнулся, принимаясь сортировать рыбу в корзине. Из ножен он вытащил длинный нож, похожий на стилет. Его простая ручка удобно легла в руку. Гарри одним движением перерезал верёвку, стягивавшую несколько корзин вместе.       Спустя некоторое время стало светлее. День занялся, хотя небо по-прежнему было серым и угрюмым. Рыбаки и матросы расползлись по своим делам, и появились редкие прохожие. Гарри, увлечённый своим занятием, переставил оставшиеся корзины и уже собрался было взвалить одну из них на плечо, как вдруг услышал крики. Обернувшись, он увидел женщину с подростком лет четырнадцати.       — …двойки! Не читаешь книги, а целыми днями играешь в эти свои игры или смотришь телевизор! Ну, я тебе задам! — Женщина подняла голову и увидела, что Гарри спокойно смотрит прямо на неё. Она покраснела от стыда и гнева, а потом повернулась к сыну и воскликнула: — Ты, что, хочешь стать таким, как этот? Хочешь торговать рыбой на рынке? Разве ты не хочешь стать кем-то? Добиться чего-то? Заработать много денег?       Она с вызовом и немного брезгливо взглянула на Гарри. Тот, с размаху воткнув кинжал в доску, рассмеялся, но в его смехе послышалась горечь.       — Быть неудачником очень смешно, — фыркнула женщина и потащила сына за собой. Подросток оглянулся на Гарри, а тот, всё ещё улыбаясь, ему подмигнул.       Выгрузив рыбу, Гарри набросил куртку и, хорошенько отмыв руки, уселся, глядя на море.       — Ты ушёл посреди ночи, — услышал он.       Гарри обернулся. Северус, похоже, только что встал, потому что его лицо ещё хранило следы сна.       — Прости. Нужно было.       Северус сел рядом с ним, задумчиво рассматривая кинжал.       — Нечасто увидишь, как оружие рыцаря использует рыбак, — заметил он с едва заметной усмешкой.       — Я решил сохранить что-то на память, — пробормотал Гарри. — Крёстный купил его незадолго до гибели… Кинжал принадлежал Мальтийскому ордену. Его рыцари подчинялись вице-королю Сицилии и заботились о больных и раненых пилигримах. — Гарри осторожно тронул Северуса за плечо.       — Ты много узнал об этом оружии.       — Им наносили куп-де-грас — последний удар, чтобы избавить от смертных мук. Это «мизерикорд» — кинжал милосердия.       Он вытащил оружие из доски и спрятал в ножны. Северус задумчиво проводил его взглядом.       — Кто вытащит сей меч из-под наковальни, тот и есть по праву рождения король над всей землёй английской, — процитировал он недоумённо улыбнувшемуся Гарри. — Пойдём, я приготовил поесть. Ты со своими книгами совсем выпал из реальности.       — Даже не думал выпадать. Всего лишь путешествую из одной в другую.       — Путешествуй, но обед по расписанию. — Гарри кивнул. В его глазах засветилась такая нежность, что Северус мягко положил руку ему на локоть. Тепло быстро проникло сквозь фланель, согревая всё тело.       — Та музыка, что ты написал, удивительная. Как будто ты сидел на берегу и за морем нотами записывал. Теперь я не могу просто так слушать море.       Гарри внимательно огляделся по сторонам, а потом украдкой взял Северуса за руку и ласково сжал его искалеченные пальцы.       — Это пройдёт. Будет новая музыка.       Они медленно пошли вдоль берега.       — Море никак не успокоится, — пожаловался Гарри после долгого молчания.       — И это пройдёт, — отозвался Северус, улыбнувшись.       — Вчера звонил Том Риддл, а ты уже спал, — сообщил Гарри между прочим. — Похоронным голосом сообщил, что женился, и пригласил по этому поводу хорошенько надраться. Прочёл мне почти шекспировский монолог. Сказал: «Я мёртв! Стал жалким буржуа! Я покупал какой-то хлам: тарелки, вазы, кольца. Как мастер я убит любовью и бабской юбкой! Чёрта с два она дождётся, что я заведу собаку, скорее, змею, — пусть напоминает, что сделала с Адамом проклятая Ева». Видно, боится, что теперь не всё его время будет отдано музыке. По-моему, он так счастлив, что ему не терпелось рассказать об этом хоть кому-нибудь. А ещё сказал, что собирается поговорить с тобой ещё раз. Полиция вроде бы задержала кого-то, кто может быть виноват в нападении на тебя.       Северус нахмурился.       — Я, кажется, ясно дал понять, что никого опознать не смогу. Я не знаю, кто это был. Гарри, это бесполезно, — отрезал он с недовольством.       Гарри закусил губу. Он старался затрагивать эту тему как можно реже, поэтому воспользовался именем Волдеморта.       — Как же так?! — Все последние месяцы отразились в этом восклицании. — У тебя отобрали самое главное, а ты даже не пытаешься выяснить, кто это был?       — Музыку отобрать нельзя, — ответил Северус и указал в конец улицы. На набережную вышел смуглый, бедно одетый итальянец со скрипкой. Он расположился в людной части набережной и положил раскрытый футляр на землю. Мелодия, которую он наигрывал, была светлой, грустной и переливалась, как солнечные лучи по воде.       Гарри молчал. Они остановились, прислушиваясь. Когда скрипач доиграл, Гарри похлопал по карманам, достал бумажник и вытащил оттуда все деньги.       — Вот, давно хотел сказать… У меня завалялось два миллиарда долларов, — пробормотал он едва слышно.       — Что?       — Два миллиарда долларов, — повторил Гарри чуть громче, отведя глаза.       — Мистер Морган так богат, что может купить всю республику Панаму, если не считать канал?       — Мой отец присвоил эти деньги — прибыль, которую они с Дамблдором должны были поделить между собой, полицией и ещё кучей народу, я не знаю. Родители оставили эти деньги мне. Коды доступа, номера счетов… Понятия не имею, что с ними делать. Мне эти деньги ни к чему, но их хватит основать ещё одну Нобелевскую премию. Я думал их отдать, но куда? А потом узнал кое-что. Недалеко от Дублина продается замок. В убитом состоянии, правда, но за него хотят всего сорок три миллиона. Ты всегда считал своим долгом преподавать, так давай построим школу или колледж с музыкальным уклоном. Не только для скрипачей. Для пианистов, гитаристов — кого хочешь. Обучение сделаем бесплатным, а принимать будем самых способных. Поставим тебя директором, — голос Гарри стал тише. — Не нравится?       Северус смотрел на него так, будто впервые видел. Смущенный, Гарри продолжил, снова незаметно тронув его за предплечье:       — Да, это не совсем то, чем ты занимался, но ты можешь сделать ещё очень много. Твоё имя сыграет нам на руку. Мы развернём рекламную кампанию, я могу обернуть часть денег в акции, а прибыль оформим как анонимный вклад в благотворительный фонд школы, и не придётся платить налоги. Или воспользуемся твоим именем и пригласим ещё меценатов, включим их в совет попечителей. Сами всех проверим. Я найду надёжного бухгалтера! Давай пригласим Тома Риддла! Примешь его на должность преподавателя дирижирования или как там это у вас называется. Пусть забирает жену и вволю машет своей палочкой. И меня куда-нибудь приткнёшь.       — Преподавателем игры на нервах?       — А физкультуру надо будет кому-то вести? Или я могу сидеть завхозом и заниматься только финансами. — Гарри взмахнул руками, глядя за горизонт. — Я думаю, что мы могли бы профинансировать и ряд государственных школ. У меня целая куча идей. И мы действительно можем основать премию или новый фонд. И ты, и Том Риддл занимались этим много лет, ты знаешь, как это работает. А…       — Ты не забыл, что мы спим друг с другом? Как ты это будешь объяснять общественности и совету попечителей своей школы?       Гарри на мгновение растерялся, а потом возразил:       — Тогда уедем в Америку и откроем колледж там. В Нью-Йорке всем давно плевать — гей ты или нет. Ты всё ещё знаменитость. Учиться у тебя будет честью для многих. Давай ради соблюдения приличий заключим брак? А если общество не примет нас, мы будем бороться! Чёрт с ними, с теми, кто станет осуждать нас, — есть и будут те, кто встанет и на нашу сторону! Я использую нас, нашу историю, я расскажу обо всём, я буду убедителен, как чёртова теорема, как Гитлер на митинге, — я заставлю нам поверить! Я люблю тебя! Я хочу, чтобы то, что ты любишь больше всего, тоже было с тобой!       — Ты со мной. Что-то мы теряем, но что-то и находим.       Гарри замолчал.       — Поэтому ты и любишь меня, — возразил он, — за моё воображение.       — Лучше сказать: за бешеный, неукротимый энтузиазм.       — Думаю, между этим можно поставить знак равенства. Ну, так как?       — Сложно будет найти достойный персонал для школы-пансиона.       Гарри встрепенулся.       — Ну вот, что думаешь, как играет этот парень?       — Профессионал.       — Отлично! — воскликнул Гарри и рванул к итальянцу со скрипкой. Северус не успел даже раскрыть рот.       Потолковав о чем-то со скрипачом, Гарри вернулся.       — Закончил колледж в Барселоне. По специальности не может устроиться уже четвёртый месяц. По утрам работает грузчиком в порту. Теперь готов быть хоть бременским музыкантом и бродяжничать вместе с нами по улицам. Не женат, детей нет. Чем тебе не первый кандидат?       — Ты, что, отдал ему все свои деньги?       — Я ведь не голодаю, а ему сейчас нужнее.       Они молча шли по набережной. Море волновалось. Белые соляные брызги взметались в воздух и, затрепетав, падали на землю.       — Глазам не верю!       Гарри с удивлённым вскриком бросился к газетному киоску. О чём-то потолковав с продавцом и взмахнув купленным журналом, он прибежал обратно.       — Смотри!       Он развернул свежий номер “Music Awards” и ткнул его Северусу. Тот, удивлённо приподняв брови, взял журнал у Гарри из рук. На обложке был запечатлён Драко Малфой в чёрной футболке и чёрной же кожаной куртке, рваные пряди его волос, ещё сильнее выбеленных краской, падали ему на глаза, и Драко смотрел в камеру из-под косой чёлки. Он улыбался свежей, искренней улыбкой, а за ним стояли трое викингов — высоченных, небритых блондинов с крутыми плечами и тоже в кожаных куртках.       — Grosse Meister — kleine Schwächen. Новый композитор рок-группы “Goldberg”, — прочитал Северус и быстро пробежал глазами статью. — Скрипач, учился в Королевском Музыкальном колледже… Знакомство с Густавом Бауэром в клинике для наркозависимых… лечился от игромании… поразительный талант… новое слово в рок-музыке… Соло электроскрипки… концерт в Берлине… рекордная продажа билетов…       Северус поднял голову. Гарри отобрал у него журнал и принялся тоже читать.       — Его в Германии на руках носят. Видишь? Видишь? Всё было не зря! — воскликнул он с жаром и тряхнул смятым в кулаке журналом. — А эти слова по-немецки — что они значат?       — Большой мастер — маленькие слабости, — ответил Северус, всё ещё не сводя глаз с обложки и задумчиво улыбаясь.       — Спасибо, — сказал он вдруг.       Гарри поймал его взгляд, в котором читалась благодарность и затаённая нежность.       — Я-то здесь причём? Он сам играл, — Гарри кивнул в сторону журнала, — во всех смыслах этого слова. — Он посерьёзнел. — Я мог устроить ему кучу неприятностей — это верно. Но в этих его приключениях я уже не виноват.       — И всё же ты был одним из тех, кто дал ему шанс на новую жизнь. На перерождение, если хочешь. Возможно, его ждёт ещё не одна смерть, но разве у людей есть что-нибудь, кроме смерти?       — Вера, что всё было не зря, — повторил Гарри.       Он добавил:       — Этот Бауэр в клинике тоже оказался не просто так. Наверняка кокаин нюхал. Поэтому у твоего Драко ещё может быть уйма проблем. Он ищет что-то, и мы не сможем спасти его. Я уверен, пока его будут воспевать или поливать говном, жизнь его будет мучительной и полной боли, но, возможно, — только возможно, — что он и правда сделает что-то настолько большое, что его игромания будет выглядеть только милым чудачеством гения, как это случилось с Достоевским. Знаешь, что мне сказала продавщица? «Гений». Это жалкое и затрёпанное слово! Слово-любимец, ручной пёсик восторженных девчонок и школьных учителей. Они велят ему: «Фас!» Я так и не знаю, что оно стоит и сколько должно вместить сердце, чтобы стать великим и хотя бы на миг уловить дыхание бессмертия.       Гарри вытащил из кармана своей рыбацкой куртки яйцо в синюю крапинку и протянул на ладони. При ближайшем рассмотрении яйцо превратилось в исчирканную шариковой ручкой, скомканную бумажку. Гарри спрятал её в своём большом кулаке, а потом снова раскрыл ладонь. Его щёки порозовели, как весенний закат.       — Scribo ergo sum, — сказал он.       В его потемневших глазах Северус видел печаль и усталость. Он догадывался, что Гарри всё ещё страдал из-за гибели Колина и Сириуса Блэка, и ещё раз пообещал себе, что уж этой правды Гарри никогда не узнает. Он протянул руку, но ветер вырвал из пальцев Гарри бумагу, и та улетела в море. Море поглотило листок — белая бумага стала белой пеной, а синие слова — синей водой. Сильный ветер трепал волосы, и мизерикорд в простых чёрных ножнах бил по бедру. На мгновение показалось, что Гарри стоит здесь в одиночестве и что Северуса нет рядом и никогда не было, а Гарри сам, словно бог, создал его из любви. Ужас обуял его, а потом он улыбнулся сам себе. Как бы он смог пройти свой путь один? Гарри и Северус молча смотрели на бушующие пустые волны.       Потом Гарри махнул рукой.       — Ладно. Напишу ещё.