Безумное лето девяносто восьмого

Если трёх Тёмных Лордов намазать на бутерброд, получится трёхлордный бутерброд. Так заявила однажды Лунатичка Лавгуд, и никто не понял шутки. Луна не обиделась — её шутки часто пропадали втуне. Теперь Лаванда понимала, почему. Чтобы оценить шутку, нужно быть лунатичкой. Спасибо, Лавгуд, я посмеялась. Бу-тер-брод. На нём — три Лорда. Волдеморты одновременно похожи на себя, Малфоев и Фенрира Сивого. Они истекают резко пахнущей кровью. Взять и откусить... Нельзя. Люди не едят людей. И нелюдей. Люди едят бутерброды. Вокруг шепчутся врачи — смешные, ведь её слух способен различить, как отчаянно требуют тепла и понимания птенцы в гнезде за пару улиц отсюда. Интересно, птиц люди... едят? Каких-то, вроде, да. Волдеморты кружат вокруг хлеба, садятся на него, вопят: «Смотри, я — птица!» Они врут, но Лаванда не понимает, где именно. А какая разница? Люди Волдемортам не верят. Люди Волдемортов... нет, не едят. Просто убивают. Потому что... а почему, собственно? Это весело? Врачи пахнут страхом, и никак не объяснишь, что они — не еда. Врачи громовым шёпотом сожалеют о профессоре Снейпе, который бы сейчас как сварил зелье, как зашёл бы в эту комнату, как влил бы в девчонку сваренную дрянь... а Снейп-то куда делся? Ах да, он убил Дамблдора. Тоже веселился, наверное. Убил и съел. Или не съел? Люди не едят людей. В окно смотрит луна. Не Лавгуд. Другая. Нехорошая. Волчье солнышко. Последним усилием Лаванда отворачивает удлиняющуюся морду от куска мяса в белом халате. Люди едят бутерброды. Раньше мисс Браун не думала о том, что это такое — быть человеком. Всё же понятно: люди встречаются, целуются, смотрят на звёзды... воюют с Сами-Знаете-Кем. Сами-Знаете-Кто возник в системе жизненных координат Лаванды неожиданно. Нет, о нём, конечно, говорили... Поттер — тот вообще кричал, очень шумный мальчик... просто Тёмный Лорд маячил где-то на задворках жизни мрачной сказкой для взрослых. Родители Лаванды не участвовали в той, самой первой войне, и не желали рассказывать детям о смутных временах. «Лавандочка и Гильом должны быть счастливы, зачем им страшилки?» Жиль сейчас в Шамбартоне, а она, Лаванда, отказалась бросать своих, взяла да и сбежала в сентябре на платформу 9 ¾. Дура, наверное. Быть героиней войны... хоть бы на Поттера посмотрела, что ли! И поучилась на чужом горе. Нехорошо, ага, но надо. Было. Чего теперь... Рука неприятно ноет. «Я не должна нарушать запреты Министерства». А как они тогда улыбались розовой дряни Амбридж! До сих пор воспоминание вызывает гордость. Хотя больно было — до Мерлиновых подтяжек. Только бы при маме подобного не брякнуть. Разучилась ты, Лавандочка, нормально разговаривать, в Надпотолочье (а где ещё — не в «подполье» же!) крепкие фразочки быстро перестали вызывать стыд. Невилл пытался усовестить народ, но затем и сам втянулся. Мама, мама, примешь ли такую дочь? В письмах ты стала осторожнее слизеринки. Как ты себя чувствуешь, Лавандочка, не нужно ли чего — так мы пришлём, стоит ли Хогвартс на месте? Да не развалился ещё, мамочка, а мне нужна ты. Мне нужна семья. Нет, не в гастрономических целях. Ах, дочка, ну зачем так шутить. Кстати, что говорят врачи?.. Душу греют только письма Жиля. Вот уж кто в восторге от сестры-оборотня! Есть чем похвалиться в Шамбартоне. Там всё не так, как в Британии, дурашка, смотри, как бы не исключили за подобное родство. Тьфу ты, сама ослизеринилась. Или повзрослела? Война. Странно, а ведь Лаванда ввязалась в это только с целью досадить розовой жабе. Отомстить за любимую учительницу, за профессора Трелони. Она, кстати, заходила к дорогой ученице. Напредсказала всяких ужасов, ну да это как обычно. Кстати, не забыть составить гороскоп. Только вот на какую планету теперь считать? Луна, по идее, должна усилиться. Насколько? Моргана её ведает. Книг здесь нет — мадам Помфри не разрешала читать. Когда эта Мерлином проклятая война стала Лаванде не чужой, а своей, кровной? С первым «круциатусом» от Амикуса? Или ещё раньше — когда убили Дамблдора? Давай уже прямо — когда Снейп убил Дамблдора. Не прощу. Знаю, что герой — но не прощу. Нельзя же так... Или ещё раньше — со смертью Диггори, когда ты впервые поняла, что умереть может любой? Не просто «любой», а вот конкретно Парвати, или рыжулька Уизли... или ты сама... Или с первым в жизни трусливым поступком — когда Поттер попросил Армию Дамблдора подежурить, а ты беспечно заснула? А потом похороны, красивые слова... Гарри так никого и не упрекнул. И это было хуже всего. Не прощу. Себе. Никогда. «Никогда» — это страшно долго. — Лаванда, детка, повернись на живот, нужно втереть мазь... Это Помфри. Тоже чокнутая, похуже Лунатички Лавгуд. Ухаживает за оборотнем. Врачи из Мунго поставили диагноз и быстренько смылись. А Поппи Помфри осталась. Промывает раны, намазывает их всякой всячиной, иногда тихонько сетует, что Снейпа нет, а Слагхорн... нет, ничего плохого сказать не могу, да и герой войны... «Герой войны» нынче диагноз. Как оборотень. А мадам Помфри уважаю. Мама, вон, струсила. И в первую войну, и сейчас. Пять поколений волшебников давали возможность спать спокойно... вот они и спали, пока Лаванда тут... Дурью маялась. Ага. Гриффиндорка, храбрость вместо мозгов. Теперь пожинай плоды геройства. И не спрашивай, откуда в дурной голове твёрдое убеждение, что всё-всё — ну вот до последнего поступочка — сделано правильно. Ты должна гордиться дочкой, мама. Не будешь, знаю. Но должна. А мазь страшно пахучая, зато раны почти не болят. *** Парвати ещё раз взбила подушку, поправила одеяло, отошла на шаг, оценила работу. Красиво. Ей понравится. Лаванда всегда любила красиво застеленные кровати. Раньше ей ещё нравились всякие кружевные наволочки и вышитые салфеточки, но после пятого курса куда всё подевалось... До сих пор ни у одной гриффиндорки, насколько знала Парвати, не было ничего розового. Падма говорила, что в Равенкло этот цвет тоже весьма непопулярен. Сегодня на банкете Парвати отчаянно не хватало подруги. Она, как заученную мантру, повторяла, что завтра они встретятся на занятиях, что мадам Помфри очень довольна её состоянием, что из министерства ещё не пришло официальное разрешение обучать в школе оборотня... Но сердце всё равно сжималось от тоски. Профессору Дамблдору было легче: никто кроме него не знал о проблеме Люпина. Подробности же битвы за Хогвартс стали широко известны, даже в «Пророке» писали, что Браун чудом выжила после нападения Фенрира Грейбека. И теперь, чтобы доучиться, героине войны Лаванде Браун понадобилось особое разрешение от чиновников, все эти годы старательно прятавших голову в песок. Что ж, это жизнь. На миг Парвати пожалела, что они с Лавандой больше никогда не зажгут в спальне ароматические палочки: нюх оборотня слишком тонок. Как, должно быть, страдал профессор Люпин, когда они неумеренно пользовались духами!.. Ещё несколько часов, и Парвати не будет в этой спальне одна. Впрочем, это время можно сократить. Девушка решительно одёрнула мантию, поправила волосы и пошла в больничное крыло. Ей повезло. Проверяющие, не пустившие к гриффиндорке Гермиону, ушли, и Парвати удалось уговорить мадам Помфри провести её к подруге. Лаванда уже хорошо себя чувствовала, только была чересчур бледна. Она сидела в постели и читала учебник по ЗОТИ. Рядом, на стуле, её ждала тщательно отглаженная школьная мантия. — Мисс Браун, — улыбаясь, окликнула девушку мадам Помфри, — отвлекитесь-ка на минутку. — Ой, Парвати! — Кажется, Лаванда отложила книгу с облегчением. — Как хорошо, что ты пришла. Я минуты считаю, дождаться не могу, когда же всех вас увижу... В голосе подруги веселье, а в глазах — тщательно скрываемая настороженность. Боишься, что не примем однокурсницу-оборотня? Впрочем, а с чего бы тебе не бояться, ведь мы тебе даже письма не написали... — Я страшно соскучилась, Лаванда. Мы все страшно соскучились. Мадам Помфри не разрешала тебя беспокоить, а то бы хогвартские совы умерли от перенапряжения. Мы так волновались! Ты неплохо выглядишь, только бледненькая. И похудела. Но это, наверное, наверстается, ты же знаешь наших эльфов, они как наготовят... Парвати улыбалась, хотя от тревоги за подругу ныло в груди. Наверняка ведь найдётся кто-нибудь из родителей, кто не захочет, чтобы оборотень учился вместе с их детьми. Что будет тогда? Сумеет ли профессор Макгонагалл отстоять её? Девочки старательно болтали, изо всех сил делая вид, что ничего важнее школьных сплетен между ними нет и быть не может. Парвати перечисляла приехавших, рассказывала последние слухи, описывала наряды модниц, в подробностях излагала свои соображения по поводу новообразовавшихся и распавшихся парочек, вспоминала чуть устаревшие, но наверняка пропущенные подругой новости. Лаванда слушала, кивала, переспрашивала, иногда удивлялась, реже смеялась. Обе были уверены, что делают всё правильно. Они не прятались от действительности, они создавали её. На обломках военных укреплений натягивались верёвки для сушки белья, вешались занавески, жители дома, построенного из баррикад, ходили друг к другу в гости. Девочки болтали, пытаясь вспомнить, как жили до войны. В дверях маячила мадам Помфри, чьим делом было не позволить врачам из Мунго неожиданно появиться и выгнать посетительницу. У колдомедика со второго мая не было ни дня выходного, да что там дня — ни одной спокойной ночи. За прошедший месяц её личное кладбище выросло не в разы — в десятки раз. Ведь именно тяжелораненых не перевозили в Мунго, опасаясь ухудшения состояния. Мадам Помфри, всю жизнь лечившая детей от повреждений, самые страшные из которых заживали пару недель, не привыкла хоронить пациентов — и отказывалась привыкать. Теперь именитые колдомедики жали ей руки, говорили, что она спасла больше, чем можно было спасти. А она боялась смотреть в глаза родителям тех, кого спасти не смогла. И вот этой девочке, Браун. Выжить-то она выжила, но помочь ей мадам Помфри была не в силах. Не в состоянии, свыше человеческих сил, невозможно — только осознание этого приносит не облегчение, а отчаяние. Парвати сидела, приобняв Лаванду, чувствовала спиной взгляд мадам Помфри и думала, кем же всё-таки стать после Хогвартса: аврором или колдомедиком. *** Лаванда судорожно вздохнула и шагнула через порог Большого зала. Она гриффиндорка, в конце концов! И у неё есть разрешение здесь находиться. И ничего не страшно. Ни капельки. Шум ударил по ушам. Раньше, кажется, было тише. Ах да, это с ней не всё в порядке, а они как обычно... Это у неё слух обострился. И нюх. И зрение. Какое же всё тут яркое... Взгляд метнулся к слизеринскому столу: зелёное успокаивало глаза. В поле зрения моментально попала белобрысая макушка; Лаванда поморщилась и решительно отвернулась к своим. Прошла к столу. Заняла место, к которому так и не успела привыкнуть: каждый год они продвигались всё ближе к началу стола, занимая места закончивших школу и подвигаемые новенькими. На седьмом курсе Лаванда слишком редко бывала здесь, только в самом начале. Потом было Надпотолочье, и в Большой зал они впервые спустились только второго мая, в день битвы за Хогвартс... Ей улыбались друзья. Обнимали, говорили что-то ободряющее и доброе. Она почти не слушала — просто смотрела в их радостные лица и постепенно начинала верить, что всё закончилось. Еда была почти безвкусной. Наверное, слишком много впечатлений, Гермиона когда-то рассказывала о таком. Мол, читая книгу, не слышишь тиканья часов: оно в голове не помещается. Вот и у неё не помещалось знание о том, сладкое она ест или солёное. Вытеснялось вещами поважнее: глазами Гарри, голосом Гермионы, волосами Рона, улыбкой Невилла. Где-то рядом ещё были столы Хаффлпаффа и Равенкло... В каком-нибудь отдалённом мире наверняка притаились и слизеринцы. Их с ней не было, слава Мерлину. Первой в расписании стояла ЗОТИ. Второй и третьей тоже; программу нагоняли бешеными темпами. — Всё как обычно, — хмыкнул Шеймус. — Банкет, зелья со Слизерином и новый преподаватель ЗОТИ. Интересно, они найдут кого-то постоянного? — Рано или поздно, конечно, найдут, — безразлично сказал Невилл. — Только нас тут уже не будет. — Действительно неважно, — Гермиона, как всегда, мыслила рационально. — Этот, по крайней мере, знает своё дело. — Эти, — поправил её Гарри. — Они будут меняться. Кингсли сказал, никого из авроров нельзя так надолго оторвать от работы. — Прекрасно, — улыбнулась Парвати. — Если спросят, кто учил нас ЗОТИ, мы с полным правом сможем ответить: британский аврорат. Причём в полном составе. — По крайней мере, с практикой проблем не будет. — Гермиона, тебе не кажется, что ты слишком скептически настроена? — Шеймус, ну давай посчитаем. За семь лет у нас было полтора нормальных преподавателя и три очень плохих. Простые арифметические действия позволяют определить, что до сих пор мы получали хорошего преподавателя с вероятностью в двадцать одну целую сорок три сотых процента, а очень плохого — с вероятностью в сорок две целых восемьдесят шесть сотых процента. С вероятностью же в тридцать пять целых семьдесят одну сотую процента нашим преподавателем станет или сумасшедший Сами-знаете-с-кем в затылке, или сумасшедший же Упивающийся — один словом, пациент клиники Святого Мунго. — Или тёмная половина Снейпа? — Да, Рон, или тёмная половина профессора Снейпа. И мне приятно осознавать, что ты наконец признал достаточно высокое качество его преподавания. — И всё же ты посчитала его за половину преподавателя! — Исключительно потому, что обстоятельства не позволили ему в полную силу... — Ах, да прекратите уже! — не выдержала Лаванда. — Какая разница, хороший преподаватель или плохой, если у нас всего два с половиной месяца? В крайнем случае учебник почитаем. Все с удивлением посмотрели на неё. Девушка почувствовала, что закипает. — Да, представьте себе, я считаю, что в конце седьмого курса не только Гермионе необходимо читать учебники. Нам скоро экзамены сдавать, вы забыли? Действительно скоро. И не все смогут потом устроиться в жизни независимо от их результата, — Лаванда увидела, как напрягся Гарри, и быстро добавила: — Это только в квиддичную команду берут, не глядя на баллы. — Да не собираюсь я в квиддичную команду, — буркнул Рон. — Я Джорджу помогать буду в магазине. — Ну, я думаю, Джордж тоже не спросит у тебя, сколько Н.О.Ч.И. ты сдал, верно? Но согласись, исключительный случай скорее у тебя, чем у всех нас. Возникла неловкая пауза, которую поспешила прервать Гермиона: — На самом деле хороший преподаватель очень многому может научить и за два месяца. И потом, учебник не даст практических навыков. — А я бы, — осторожно сказал Невилл, — всё же закрыл передвижной класс прорицаний и пошёл на урок. Там и разберёмся, повезло нам или как обычно. В кабинете ЗОТИ было непривычно пусто. Голые стены вдруг со всей отчётливостью показали, как много привносит в класс преподаватель — показали лучше даже, чем ежегодно сменяющиеся декорации. Студенты расселись за парты, и пустоты вдруг стало больше. Каждое незанятое место напоминало погибших. Лаванда безуспешно пыталась сглотнуть комок, застрявший в горле. Одно за другим всплывали имена тех, кого она никогда больше не увидит. Кажется, с другими происходило то же самое. Посредине объяснения преподавателя вдруг уронила голову на руки и разрыдалась Парвати. Невилл сидел с отсутствующим лицом. Остальные тоже... не были радостны. Мерлинова борода, да как же это перешагнуть?! Взгляд на Грейнджер. Собранная, перо над пергаментом так и порхает, вот рука вверх взметнулась... Ах, хорошо! Хорошо, что в мире есть Гермиона, которой хоть война, хоть мор и глад — а диплом выдать будьте добры. Да, вон тот, с бриллиантиками в уголках. Который с отличием. Спасибо. Спасибо тебе, Герми. За то, что можно глазеть на госпожу префекта — и забывать, забывать, забывать... *** Гермиона рыдала, положив голову на скрещенные руки — рыдала беззвучно, как привыкла это делать уже давно. С того дня, как помогала таскать трупы. С того дня, как готовилась к безумной последней атаке — той, которой не было. Которую предотвратил Гарри. Кто-то сказал «последняя оборона»? Забудьте! Атака — иного не приемлет Гриффиндор. Мы бы перестали уважать себя, если б не прихватили в посмертье парочку-другую Упивающихся Смертью. Как же хорошо, что не пришлось... Префект школы сидит на полу и рыдает. Коридор старый, заброшенный. Никто не увидит. Никто не узнает. Никто... Когда её обнял Малфой, девушка совсем не удивилась. Некоторое время префекты смотрели друг на друга — глаза в глаза. Затем Драко вздохнул, прижал Грейнджер к груди. Всё нормально. Всё правильно. Между ними слишком многое. Между ними пустота и смерть. Но он понимает. У него тоже дыра в реальности — там, где должна быть громоздкая туша Крэбба. А у неё — мантия реальности порвана в клочья, похуже, чем старые вещи Люпина. Ремус и Тонкс... двойная чёрная. Улыбка Фреда — Джордж до сих пор делает паузы там, где должна быть реплика брата. И лишь потом продолжает говорить, с такой виноватой и кривой ухмылкой, что хочется кричать, бить тарелки — всё, что угодно, лишь бы эта улыбка сменилась пусть злостью, пусть болью — без разницы. Братья Криви — негатив фотоплёнки медленно сгорает, пепел выметается хогвартскими сквозняками, эльфы подметают пол, и больше ничего. Альбус Дамблдор... из реальности вынули стержень. Северус Снейп — а Гермиона уже привыкла к его уколам, уважая профессора за компетентность и ненавидя за предвзятость. Когда из жизни уходит ненависть, это почти так же больно, как и любовь. Почти. А Малфой, наверное, декана любил. Мантия реальности прострелена столько раз, сколько могил она, Гермиона, сумела запомнить. Какая Мерлином проклятая скотина стреляла в мантию на живом человеке? Надо жить, надо быть компетентной, собранной... Помнить, что другим тяжелее. Другим — тяжелее? Если не верить в это, можно сойти с ума. А сходить с ума нельзя. Можно лишь поплакать на плече у Малфоя. Затея немногим безумнее, чем ограбление «Гринготса». А кстати, что он здесь потерял, Малфой? Наверное, слёз вытекло достаточно, и она снова смогла думать. Шмыгнув носом напоследок, Гермиона мягко, но уверенно высвободилась из объятий слизеринца. Он отпустил легко, как будто не было на свете ничего более нормального: уткнулась, поплакала, ушла. Поднялись с пола, Малфой отряхнул мантию. — Ты хотел что-то? Вытерла глаза рукавом. Слизеринец поморщился, дал ей платок. — Хотел. Там стройматериалы привезли, надо сходить их поделить, а то старосты сейчас передерутся, все восемь. — Ох! Чего же мы стоим? — Гермиона почти побежала к выходу. Малфой заторопился за ней, объясняя: — Я бы сам справился, но я в стройматериалах не смыслю. Ты у нас магглорожденная, а я слыхал, магглы свои дома сами ремонтируют. Поэтому прошу тебя распределение этой радости отныне и присно взять на себя. Я могу взамен полностью забрать у тебя ответственность за выпускной бал. Гриффиндорка остановилась так резко, что Малфой чуть не влетел в неё, но, едва коснувшись, шарахнулся в сторону и затормозил рукой об стену. — Какой бал? — Выпускной, Грейнджер! Его устраивают каждый год для седьмых курсов. Занимаются этим префекты. И профессор Макгонагалл мне уже нежно намекнула, что нам от него не отвертеться. Я планировал начать подготовку к сему эпохальному событию со следующей недели. Пойдём, они там сцепились, как стадо соплохвостов в брачный период. Когда я уходил, их растаскивал Лонгботтом, но я не знаю, как долго он сможет сдерживать грызню. — Да, идём, конечно... Знаешь, Малфой, я, наверное, приму твоё предложение. Распределю стройматериалы, схема ремонтных работ у меня есть. А ты сделай так, чтобы я про этот бал не слышала до самого дня его проведения. — Отлично. Но одно ты должна знать заранее: считается, что префекты на балу составляют пару. Обычно этот вопрос решают просто, но я не думаю, что твой Уизли согласится официально пригласить мою девушку, чтобы потом мы спокойно обменялись партнёрами. Придётся придумать что-то более сложное. — Например? — рассуждения слизеринца уже поставили Гермиону в тупик, но она решила дослушать его до конца, чтобы потом обдумать всё это в спокойной обстановке и, возможно, найти потерянную нить и логические связи. — Например, он приглашает Боунс, а Монтегю приглашает... ну, кого-нибудь из слизеринок, ту же Пэнси. Потом мы с тобой танцуем первый танец, потому что так положено, и все разбирают своих: я — Пэнси, Уизли — тебя, а Монтегю — свою жену. В общем, ты подумай. — Хорошо, я подумаю, спасибо за объяснения. Старосты! Что здесь происходит? Сейчас же прекратите ссору, дайте мне список материалов, я всё распределю. — Голдстейн, Макмиллан, вы плохо слышите? Забини, быстро остыл! Эббот, ты ещё в драку полезь. Все свободны, по одному к Грейнджер через полчаса. — Малфой, а ты чего раскома... Гермиона вскинулась: — Десять баллов с Равенкло за пререкания с префектом школы! Ребята, — сказала уже мягче, — действительно, идите, я разберусь со всем этим. Через полчаса жду факультеты у себя в алфавитном порядке... ради разнообразия с конца. И впредь не заставляйте нас дублировать слова друг друга, пожалуйста. Старосты разошлись, обиженные на неё, Гермиона это видела. Все, кроме слизеринцев. Те вели себя так, будто на них каждый день орали префекты и это совершенно нормально. Впрочем, как ещё им было реагировать, кричать и топать ногами? Гермиона вспомнила, как утром Слизерин входил в Большой зал, на завтрак. Чуть ли не строем. Плечи развёрнуты, головы подняты, в глазах самоуверенность и высокомерие. Некоторые профессора, включая Макгонагалл и Слагхорна, напряглись, словно боялись, что зелёно-серебряные позволят себе какую-нибудь хулиганскую выходку. Но они просто вошли и сели, и начали завтракать, как всегда, бравируя безупречными манерами. Рон ещё возмутился, что они ведут себя, будто им принадлежит весь мир, а Гарри резонно возразил, мол, их стол им и принадлежит, а на остальное они вроде не претендуют. Гарри сейчас вообще очень помогал сохранять мир. Наткнувшись на Редстоуна, пятикурсника из Слизерина, который принялся задевать гриффиндорцев, он кинулся разнимать ссору и почти развёл спорщиков, когда явился Малфой. Гермиона прибежала практически одновременно с ним, но, видя, что с ситуацией, кажется, справляются без неё, вмешиваться не стала и от снятия баллов воздержалась. Белобрысый префект зыркнул на всех, процедил сквозь зубы «Редстоун, вон с глаз моих!» и практически раскланялся с Гарри: тот чуть наклонил голову, слизеринец чуть приподнял бровь — вышло неуловимо похоже на профессора Снейпа — и сделал то же самое. Рон фыркнул презрительно, буркнул: — Вы ещё руки друг другу пожмите! Невыносимый Малфой не смолчал. Смерив Рона взглядом, он преувеличенно вежливо сказал: — Мы непременно подумаем об этом. А Гарри чуть улыбнулся кончиками губ, снова напомнив Гермионе покойного профессора. На том и разошлись. Рон ещё какое-то время пыхтел, а Гарри пожимал плечами и говорил, что не задирающийся Малфой — мечта последних семи лет его жизни, наряду с мёртвым Волдемортом. Гермиона же считала, что у них и так много проблем, поэтому чем меньше отвлекающих факторов, тем лучше. К ней с воодушевлением присоединился Невилл, и бедный Рон ушёл обижаться в совятню. Потом пришли новости из Министерства, и стало не до того... *** Чем ближе было полнолуние, тем больше Лаванду трясло. Первая трансформация приводила её в ужас, хотя мадам Помфри обещала, что после превращения она окончательно выздоровеет. В конце концов, все гриффиндорцы смелые, но разве они обязаны поголовно быть героями? Превращение оборотня — это страшно! И главное, никто не сможет быть рядом. Подержать за руку, шепча всякую успокаивающую чепуху... Они ничем не могут ей помочь. Гермиона прятала глаза и обещала что-нибудь придумать, обязательно, не позднее понедельника. Лаванда в ответ улыбалась дрожащими губами и говорила, что всё понимает. Она на самом деле понимала. Золотое Трио вознесли до небес, наградили орденами, но не дали права командовать. Рон бурчал: как влиять на что-то, так мы дети, а как Волдеморта убивать и хоркруксы искать, так в самый раз годимся. Гарри возмущался и размахивал руками: «Пророк», впервые после победы, отшил Мальчика-Который-Блин-Выжил-Но-Ничего-Не-Может-Сделать-Всерьез, когда он попытался поднять этот вопрос. Зато там напечатали хвалебную статью о лояльном министерстве, которое из уважения к заслугам девушки-оборотня разрешило ей доучиться в Хогвартсе. Как именно ей разрешили доучиться, газета стыдливо умолчала. Не рассказала ни об отдельной, совершенно пустой комнате, где Лаванда должна проводить всю неделю полнолуния в серебряных цепях, ни о специально созданной комиссии, которая должна контролировать исполнение этих указаний. Четверо мужчин и одна женщина, между прочим. Слава Мерлину, они хоть не всё время будут на неё глазеть! Явятся на ночь глядя да днём пару раз... Но приятного в любом случае мало. Гермиона сказала, что это можно и нужно пережить и зато у неё будет диплом. Парвати сказала, что это возмутительно и мерзко, и они с сестрой придумают, как к ней приходить. Рон сказал, что надо попробовать всколыхнуть министерских и он этим займётся через отца. А ей очень хотелось устроить безобразную сцену, кричать на них и топать ногами. Потому что это не им превращаться утром и вечером, не им торчать голышом в холодной комнате, опутанным серебряными цепями... Хотя они и не виноваты ни в чём. Лаванда старалась забыться, читая учебники, практикуясь в заклятиях и болтая с Парвати, но получалось плохо. Кроме того, её боялись. Раньше вокруг неё вились ухажёры, споря за право прогуляться с ней или поцеловаться в тёмном коридоре. Сейчас они вроде как были, но Лаванда-то видела, как они шарахаются, стоит ей сделать резкое движение или даже взять их за руку. А уж о поцелуях и подавно речи не было. Она постоянно чувствовала, нюхом чуяла исходящий от смелых гриффиндорцев страх. Они не испугались Того-Кого-Нельзя-Называть, но собственная однокурсница, покусанная злобным чудовищем, внушала им ужас. Всё чаще по вечерам Лаванда оставалась одна. Просиживать долго за учебниками ей было с непривычки трудно, модные журналы перестали радовать. От нечего делать гриффиндорка стала гулять по Хогвартсу, выискивая самые заброшенные коридоры и ориентируясь по запаху. Она рассматривала старые портреты и трещины в стенах, придумывала всякие истории про тех, кто бывал здесь давным-давно, когда в Хогвартсе ещё не было пустых спален, а каждый курс Гриффиндора делился на четыре группы. Так однажды и наткнулась на них. Разумеется, нос оборотня почувствовал знакомый запах, но впереди был тупик, и она могла только ждать, пока её увидят. Префект вынырнул из-за поворота, как всегда, сопровождаемый многочисленной свитой. Удивлённо посмотрел на неё. — Браун? Ты чего здесь? Отбой был полчаса назад, тебя наверняка твои ищут. Нацепив значок старосты, Малфой стал меньше растягивать слова и чаще говорить по делу. Это упрощало общение, сводя его к минимуму — когда ей было что ему ответить. А сейчас, кажется, без снятия баллов не обойдётся... — Правда? Я не заметила, засиделась здесь. Уже иду в башню, — она поднялась и, помедлив, добавила: — Спасибо, что сказал. С префектом школы всё же лучше не ссориться по пустякам. Тем более что страхом от него и его прихлебателей не пахло. Их много, и у них палочки; вполне достойная причина не бояться. — Тебя проводить? — Нет, я не заблужусь. — Браун, ты уверена, что всё в порядке? С чего это вдруг он такой заботливый? — Да, Малфой, я уверена. Оборотень найдёт дорогу даже в месте, где он никогда раньше не бывал. По запаху. У нас, знаешь ли, очень острое обоняние. Не надо за меня беспокоиться, я сейчас просто пойду в Гриффиндорскую башню и лягу спать. — Что такое? Мерлинова борода, когда же она научится с этим управляться? Шесть слизеринцев рядом, совсем близко, — и она пропустила запах Гермионы. — Лаванда? Что-то случилось? — Нет, Гермиона, я просто засиделась. Прости. Грейнджер чуть вопросительно посмотрела на Малфоя, тот едва заметно пожал плечами — дескать, я-то что, я ничего. — Ты будешь патрулировать западное крыло? — Я, если ты не против. Или давай поделим Хогвартс на верх и низ? — слизеринец был сама любезность. — Нет, меня устраивает. Твоя часть западная, моя — восточная. Пойдём, Лаванда. При Малфое она не стала спорить. Только когда его запах растаял вдали, сказала: — Я могла бы и сама дойти, ты же знаешь. — Знаю. Но мне бы не хотелось, чтобы на тебя наткнулся ещё кто-то, и мы снова потеряли баллы. — Снова? Он ничего с меня не снял. Не успел, наверное, — ответила Лаванда на удивлённый взгляд Гермионы. — Ты почти сразу появилась. Хотя вообще он немного странно себя ведёт, — добавила она, помолчав. — Знаешь, — подумав, сказала Грейнджер, — мы тут посоветовались с ребятами... Мы побудем с тобой. По очереди. Кто-нибудь покараулит, чтобы не явились эти... Я плед захвачу тёплый, там же холодно. Почитаем тебе, Парвати журналы принесёт... Пауза. — Ты не против, Лаванда? Пауза. — Да нет, я не против... Пауза. — Гермиона, ты уверена, что для вас это не опасно? Никакой паузы. — Конечно, уверена! Сама посуди: зелье ты пила, а мы все знаем, как оно действует. Мы будем соблюдать технику безопасности. Но то, чего они хотят, в этом же совсем нет необходимости! Ты не опасна и прекрасно могла бы ночевать в спальне. Но раз мы не можем этого добиться, то хотя бы посидим рядом, чтобы тебе не было так одиноко. А может, всё не так уж и страшно. Нет, страшно, конечно, но... терпимо? Полнолуние неумолимо приближалось.