Безумное лето девяносто восьмого

Первое, что заметил Грег на занятиях, — отсутствие Лаванды. Её и не должно быть, полнолуние началось. Но видеть пустым место Браун вдруг оказалось страшно. Будто она тоже умерла, как и другие, чьи места не заняты. В голове тут же зазвучал успокаивающий голос Драко. В трансе, даже на первом уровне, Грег часто не слышал слов, только тон и чувство. Ему хватало. Да, конечно, она просто в башне. Спит, наверное. Говорят, первое превращение утомляет. Бросить бы всё. Придти к ней. Сесть рядом. Запустить руку в густую шерсть. Так ведь кто ж пустит? Голос Флитвика аккуратно огибал сознание, не застревая. Грега о чём-то спросили, он послушно открыл рот и дал Драко ответить вместо себя. Даже не услышал толком, какие слова говорит. Он думал о Лаванде. За обедом она тоже не появилась. И потом. И даже когда занятия закончились и все отправились стучать молотками и бегать с досками, её не было с гриффиндорцами. Что там случилось? Не могло же с ней что-то случиться?! Я узнаю, Грег, успокойся. Не ходи за мной. Я сам всё узнаю. Тебя одного не пущу! Я не один пойду, не беспокойся. Мы полномасштабную разведку устроим. Всё выясним и тебе доложим. Если что, примем меры. Успокойся. Проследи лучше за работой, пока нас не будет. Грег, пожалуйста. Я тебя очень прошу. Сделай, как я говорю. Просто сделай. Как он говорит. Молчи и делай, как он говорит. Помнишь? Никогда не забудешь? Так молчи. И просто делай, как он говорит. В груди ныло. Забини и Монтегю прислали ему свои группы, которые отчитались о задании на сегодня, рассказали, что уже сделано, и попросили указаний. Он буркнул: «Закончите — добавлю» и ушёл носить треклятые доски. С помощью Драко выкинул из головы всё, кроме работы. Разнял двух пятикурсников. Отогнал от подземелий придурка из Хаффлпаффа. Спросил, чего надо двум типам из Равенкло. — Нам бы префекта, — нарочито миролюбиво сказал один. — Нет его. Ещё что-то? — А староста ваш? — Нет его, Паркинсон позвать? Парни замялись. Видно, Пэнси им не подходила. — Стряслось что? — Да там наши с вашими... Не поделили чего-то... Грег тихо ругнулся и пошёл во двор. Малявки-пятикурсники заторопились, показывая дорогу. Преподаватели ещё не сбежались на шум, даже странно. Гойл подошёл к дерущимся, посмотрел пару секунд, потом коротко размахнулся и кулаком вышиб из кучи малы по очереди трёх слизеринцев. Ни слова ни говоря, наградил каждого оплеухой и пинком под зад, придающим ускорение в сторону родного факультета. Развернулся и пошёл следом. Судя по выражениям лиц равенкловцев, он что-то сделал не так. Неподалёку Пэнси ругалась всё из-за тех же досок. Почему-то с Джорданом. Грег прошёл мимо. Она староста, разберётся. Подскочил Грейхаунд из группы Монтегю. Бодро доложил, что на их участке обвалился потолок и четверых засыпало. Гойл постоял. Послал Драко вопрос. Кивнул и пошёл назад. Джордан оправдывался. Пэнси сердилась. Гойл влез между ними, развернулся к гриффиндорцу. — Джордан. У тебя есть люди? Сейчас? — Что случилось? — это Пэнси. — Сколько? — это Джордан. Деловой парень. — Сколько есть. Обвал в подземельях. В зоне, где колдовать нельзя. — Где? — опять Пэнси. — Сейчас приведу, — метнулся быстро, только дредами взмахнул. — Проводи их, Пэнс. У тридцать второй. Убежали оба. Грег пошёл просить людей в Равенкло. Там отказали. Тогда вернулся в Слизерин, сказал Милли найти Боунс и объяснить. Пошёл разбирать завал. Странная штука, но если не было Драко, обращались почему-то к нему. Он уже устал посылать к Забини или Паркинсон. Иногда легче сделать, чем послать, но Малфой сказал, что так не надо. Авторитет старосты, все дела. Сейчас Блейза не было. Пошёл решать его, Грега, проблемы. Значит, он всё сделал правильно. Опять же, Драко сказал... Потом попался тяжёлый камень, и мысли закончились. К концу работы подоспели остальные слизеринцы. Драко тут же взял командование на себя. Джордан и Финч-Флетчли, работавшие рядом, посмотрели на него чуть удивлённо, но ничего не сказали. Похоже, у них так не принято. Странно. Парни, которых завалило, не пострадали. Перепачкались только. Зло отплёвывались и ругали на все корки тех, кто так поломал Хогвартс. Грег молчал. Его отец тоже здесь был. Но разве это важно сейчас? Гриффиндорцы ушли сразу, Джордан сказал, что у них работа не закончена. Похоже, просто увёл от греха. Хаффлы задержались подольше. С ними поделились сластями, которые кое-кому из слизеринцев прислали из дому. Разошлись мирно. Потом Драко увёл Гойла в восьмую и стал объяснять. — Она до конца полнолуния не вернётся, Грег. Перестраховщики из министерства придумали идиотские правила, если она не станет их соблюдать, её выпрут из школы. Подробности трансер видел в сознании ведущего. Отдельная комната, запертая. У дверей сторожат сёстры Патил. Шепчутся о чём-то. Подходит Грейнджер. Говорит, что «они» явятся через четверть часа. Падма — она в равенкловской мантии — встаёт, уходит в комнату. — Мы не смогли туда проникнуть, они хорошо охраняют. Защитки везде. Похоже, гриффиндорцы с ней сидят. Ничего страшного не происходит, просто её не выпускают. Ей туда учебники таскают, еду. Всё с ней хорошо, не беспокойся. Ведущий растерян. Немного смущён. Он не ожидал, что с гриффиндоркой можно... так. Министерские перестраховщики... На породистом лице Малфоя презрение и брезгливость. — Неделя. Слово терпкое и горчит. Драко опускает голову. Грег, мне не хочется тебя расстраивать, но в августе вы расстанетесь насовсем. Навсегда, понимаешь? И не так давно ты не видел её месяц. Может, пора понемногу привыкать? Ярость поднимается моментально, ведущий не успевает затормозить. Стены вспыхивают пламенем, Грег падает в жерло вулкана, в огонь транса. Ему хочется убивать всех, кто пытается их разлучить. Разлучить? Какое разлучить? Вы никогда не были вместе. Она и не знает, что ты... Весь мир объят пламенем. Остался только один островок спокойствия, совсем крохотный. Но за него можно ухватиться. Серые глаза Малфоя успокаивают, понемногу гасят пожар. Медленно-медленно, но вытаскивают его из пучины. Серые глаза. Серебро и сталь. Серые... Навсегда. Жуткая мысль наконец позволяет себя подумать. Навсегда. Это невозможно. *** Пэнси была раздражена. Кажется, в последние дни раздражение стало её обычным состоянием. Она пыталась убедить себя, что всё в порядке, но, тролли раздери, о каком порядке может идти речь, когда слизеринцы последними узнают новости? Когда Драко проникновенно смотрит ей в глаза и говорит: «Не задирайся»? Её отец в своё время выбрал нейтралитет, но чего стоит этот нейтралитет, если она должна вести себя как мышка только потому, что учится в Слизерине? Нет, ни за какие блага мира Пэнси не променяла бы свой факультет на какой-нибудь другой. Просто, драклы раздери, ей было обидно. Хотелось кричать, что она ведь тоже плакала, и не спала ночами, слушая пустой эфир, боясь заснуть и пропустить бодрый голос Джордана: «Здравствуйте, все, с вами снова ПоттерРадио и я, Речка...». Хотелось швырнуть в лицо наглым гриффиндорцам собственные воспоминания о том, как в Слизерине слушали эти проклятые новости. Да, швырнуть прямо в морды им всем, и Джордану тоже. Но она не станет. Потому что есть же ещё гордость, в конце концов. Как она ревела, когда эти паскудники три дня не выходили в эфир! Успокоиться не могла. Девчонки подтрунивали, пытаясь успокоить, Милли в притворном ужасе спрашивала: ты влюбилась, Пэнси? Нет, конечно. Что за глупости. Она, слизеринка, третья волна, богатая наследница, — и похожий на обезьяну негр с дредами?! Чушь. Просто беспокоилась за них. Они ведь могли умереть, в конце концов! Когда в эфире наконец зазвучал бодрый голос Джордана, радостно сообщивший, что «к ним тут заглянули на чай симпатяшки-упивашки», Пэнси расколотила радио об стену. Прибежали мальчики, Драко спешно чинил приёмник. Впрочем, тогда всем было трудно держать себя в руках. А теперь это черномазое чудо, влюблённость к которому ей нагло приписывали бессовестные товарки, счастливо своим положением и под шумок пытается стащить полагающиеся её факультету доски! Ну вот скажите на милость, можно ли такое стерпеть?! Паркинсон с воинственным видом одёрнула мантию и отправилась ругаться. — Джордан! А что это ты делаешь с нашими досками, а? — А, привет, Паркинсон! Нет, этот вечно жизнерадостный тип сведёт её с ума! — Разве это ваши доски? Неудачно встала. Солнце у него за спиной, приходится щуриться, глядя на довольную гриффиндорскую морду. И чему он так радуется? — Да, представь себе. У меня в списке стоит роспись Филча, что нам отгружены вот эти самые доски. Ишь, нахал какой: мантию стащил и разгуливает в одних штанах. Да что он позволяет себе вообще?! Здесь приличное место! Щеголяет накачанным торсом, видите ли. Перед кем красуется, перед той равенкловкой, что ли, с которой вчера обжимался у всех на глазах, бесстыжий? И ничего Пэнси не влюблена! Подумаешь, эка невидаль! Что она, накачанных парней не видела, что ли? Вон, того же Грега взять... — Паркинсон, да не сердись ты так. У меня тоже роспись Филча есть, вот. Ты уверена, что это твои доски? По-моему, наши. Нет, ну до чего же наглый тип! Стоит тут, как ни в чём не бывало, перед порядочной девушкой в непотребном виде, да ещё и доски забрать хочет! Так бы и оттаскала его за дреды эти косматые, да руки марать жалко! — Джордан, ты что, не понимаешь разницы между досками и досками? Мерлин великий, я, чистокровная волшебница, которая видит-то пакость эту третий раз в жизни, должна тебе, орясине магглорожденной, объяснять, что вам эти доски не подходят?! Ты посмотри, какой они длины! Да такая доска в вашу башню не пролезет! Ломать придётся об голову твою дурную или об колено твоё дурное! Определённо, любое терпение пасует перед этой обезьяной! Спасибо хоть штаны надел. Хотя нет, лучше бы не надевал, можно было бы ему замечание сделать, баллы снять, я не знаю... А так веди себя, будто ничего не случилось, разговаривай с ним, черномазым. — Зачем ломать, Пэнси, мы распилим... — Я тебе распилю наши доски! Если твои бесстыжие глаза не в состоянии разобраться в досках, сходи к Филчу и спроси его, где лежат твои доски, чтоб их разорвало! Хотя чего тут спрашивать? Его доски лежат в Равенкло, одна, по крайней мере, точно! Ни кожи, ни рожи, ни фигуры, только бесстыдство одно! Обжиматься с негром у всех на глазах! Да я бы со стыда сгорела! Впрочем, мне бы такое и в голову не пришло, я девушка порядочная... Гойл идёт. Ему-то что нужно? И тоже без мантии, это что, новая мода? Джордан ввёл? Жарко им, видите ли. Ей тоже жарко, она же не разгуливает голая по Хогвартсу! Два идиота, один с дредами, другой без... Так бы и открутила эти мерзкие дреды, ну что за манера — в приличном месте носить это негритянское бескультурье? Идею разобрать завал Пэнси восприняла с облегчением. По крайней мере, не придётся разговаривать с этим похабником. Можно держаться от него подальше. И, конечно, она не влюблена, что за ерунда! Просто когда перед тобой торчит полуголый парень — это, ну... А, неважно. Утешает, что полуголый парень — именно эта черномазая рожа. Во-первых, уж Джордан-то ей точно понравиться не может. Ни при каких обстоятельствах, да. А во-вторых, хорошо, что он выжил. Она боялась за него... За них. За всех, да. Она не хотела смертей. Когда наглый гриффиндорец ушёл вместе с другими наглыми гриффиндорцами, Пэнси попросила пятикурсников принести слизеринские доски, пока на них не позарился ещё кто-нибудь, и забилась в угол в гостиной. Глаза щипало. Ремонт оказался вовсе не так прост, как казалось сначала. Да, стройматериалы не надо таскать вверх, но мешки с мусором, которые приходится выносить во двор, вовсе не легче. Да, мальчишки берут на себя почти всю тяжёлую работу, но у неё сбиты ноги от постоянной беготни, а на руках мозоли. И ещё всякие жизнерадостные полуголые гриффиндорцы вышагивают с таким видом, будто ничего не происходит и никто кроме Пэнси Паркинсон не устал. Наглость какая. Милли посмотрела на неё сочувственно. — Пэнси, ты влюбилась. Это не было вопросом. — И я могу это доказать. — Вот как? Ну, докажи, будь любезна, — Паркинсон и сама не заметила, как оказалась в классической «позе сахарницы». — Помнишь, когда ты в первый раз стала нас убеждать, что ничего такого не испытываешь к этому кошмарному негру с его кошмарными дредами? Пэнси, тогда никто кроме тебя не произнёс имени «Джордан». Тебя просто спросили, не влюбилась ли ты. В кого-нибудь. Хорошо, согласна, имели в виду — в кого-нибудь из них. Но... Когда Паркинсон с криком «Да не влюбилась я, отстаньте все от меня!» вылетела из гостиной, хлопнув дверью, Миллисент Буллстроуд только улыбнулась и перемигнулась с Монтегю. *** Грег старался. Очень. Он даже два часа читал учебник. Какой-то. Потом бросил. Прошёлся по комнате. На столе возле кровати Драко лежало начатое письмо. «Mon cher père*! У меня по-прежнему всё отлично. Как ваше с mère** здоровье? Решилось ли что-то с теми акциями? Нужна ли в чём-либо моя помощь? За экзамены не беспокойтесь, я готовлюсь упорно и старательно, пробелы в моих знаниях не так уж и значительны, несмотря на не самый удачный учебный год...» Малфои писали друг другу каждый день. Грег бы так не смог. С письмами ему всегда было трудно — как и его отцу. Наверное, хорошо, что в Азкабан письма не доходят. А то ведь пришлось бы. Гойл хмыкнул, представив себе эту переписку. Письма в две строчки, каждое пишется по часу: «Здравствуй, па. У меня всё хорошо. Экзамены сдаю. А ты в порядке? Дяде Винсу привет от нас с Драко. Грег» — «Здравствуй, сын. У меня всё тоже в норме. Снится дрянь всякая, но это ничего. Сдавай хорошо, Драко слушайся. Скажи, пусть Люц не беспокоится. Ланс»... Грег подбросил дров в камин. В Азкабане всё время было холодно. Они держались вместе, но это не помогало. Каково сейчас тем, кто там остался? Пока приговор не был вынесен, они имели право передвигаться по своему крылу. Выходить из одной камеры, заходить в соседнюю... Теснее всего было именно у них. Трое Малфоев, двое Гойлов, Крэбб. Они еле помещались там, но никто и не помыслил бы перейти к соседям. Драко пришлось туго. Родители цеплялись за него, будто он был порт-ключом в Аргентину. Он послушно сидел рядом, держал их за руки, спал между ними, положив голову Люциусу на грудь. Кажется, они никогда не были так близки. Было, было. Это всё было. Прошло. Теперь Драко пишет домой каждый день. Находит слов на пару футов. Люциус отвечает и того подробней. Отцу Грега письма не нужны. Он знает, что с сыном всё в порядке. Раньше, чем через год, они не увидятся. Потом, может быть, ближайшим родичам начнут разрешать свидания. Малфоев вытягивали все. И те, кто не хотел, тоже. Показания давали Поттер, Грейнджер, Уизли, Флитвик, Макгонагалл... По крайней мере половина из них хотела, чтобы Малфои сели навсегда. Но они вышли, забрав с собой всех, кого могли. Грег помнил глаза Люциуса, когда их освобождали в зале суда. Он даже не смог обнять Ланса Гойла и Винса Крэбба-старшего. Не при всех же. Они прощались только взглядами. Навсегда. Нет ничего более мерзкого, чем это слово. Они прощались, а Грег знал: Люциусу сейчас больнее, чем ему самому. Потому что он, Грег, теряет отца, а Малфой расстаётся с Гойлом. Когда они вышли из зала суда и аппарировали в Малфой-мэнор, Драко и Грег одновременно, не сговариваясь, взяли Люциуса за руки. Наверное, этого не надо было делать. Мистеру Малфою неприятно, когда кто-то знает, как ему плохо. Но, кажется, ему стало немного легче. А может, он сделал вид. Чтобы легче стало им. В жизни Грега было слишком много «навсегда». Мать, отец, Винс... Ещё одного он не хотел. Крэббу-старшему так ничего и не сказали. Люциус был непривычно краток: «Прости. Не сберегли. Драко не смог его вытащить». Грег смолчал. А его Малфой опустил белобрысую голову и сказал: «Прости, дядя Винс. Я не смог». В том, как они брали на себя вину Крэбба, было что-то неправильное, но Гойл твёрдо решил делать, как они говорят. В конце концов, дядя Винс действительно не заслужил этой боли — знать, что сын умер предателем. Он-то остался верен. А род всё равно погибнет: других Крэббов нет. Так какая разница, узнает ли пожизненный узник Азкабана, что его приговор был предопределён сыном за пять минут до смерти? Грег аккуратно убрал на место учебник. Подумал. Поскладывал учебники Малфоя. В его тумбочку Гойл не лазил, там с третьего курса жила Цыпа, она кусалась. Но повытаскивать книжки из-под кровати, из-под подушки и из-под брошенной вчера вечером на пол рубашки, сложить их стопкой и бросить рубашку в корзину для грязной одежды можно было без вреда для здоровья. Эльфы сейчас этим не занимались: им поручили какой-то особенный ремонт в кабинетах. Грег невесело улыбнулся. Цыпу Драко завёл, чтобы Винс ел поменьше сладкого. Это называлось «месячники борьбы с обжорством в восьмой спальне». Впрочем, завёл-то он её потому, что Хагрид стал преподавателем. Но вот в тумбочку засунул и завязывать не стал именно для того, чтобы из присылаемых из дому килограммов конфет ему доставалось хоть немного. Сам Грег, конечно, тоже ел будь здоров, но он трансер. А Винс просто любил конфеты. И поэтому начиная с третьего курса вечно ходил с покусанными руками. Цыпа, она же «Чудовищная Книга о Чудовищах», признавала только Драко. Он мог лазить в тумбочку сколько угодно, лишь бы не забывал её погладить по корешку. Цыпа тогда утробно урчала. Всех остальных она кусала. На кровати Монтегю валялась записка от Сью. «Люблю, скучаю, приходи...» Куда миссис Монтегю звала мужа, было не разобрать: часть пергамента прикрывала подушка. Да Грега и не интересовали места их свиданий. Безопасностью Ала он не занимался. Кровать Винса была аккуратно застелена. На неё никто не садился, только иногда то один, то другой рассеянно проводил рукой по одеялу. Навсегда, навсегда... Что же делать? *** Похоже, это стало новой традицией Зловещего Префекта Малфоя: сторожить у двери, за которой время от времени раздаётся скулёж и повизгивание. Гриффиндор и Равенкло, смельчаки и умники, подумать только! Не удосужились осмотреть коридор, герои войны несчастные! Орденоносцы, вы только представьте! Немудрено, что Снейп выяснил, где находится их пресловутое Надпотолочье, не успело оно образоваться. Вот у Малфоя и выяснил. А тут, за статуей Альберика Гранниона, точнее, за его косматой бородой, поместится два Малфоя. Или один Гойл. Но как раз Гойлу-то здесь и не место. Посему Драко торчал возле треклятой двери, согнувшись в три погибели и наблюдая за перемещениями гриффиндоро-равенкловской спасательной команды. Небезынтересное в некоторых случаях зрелище, надо признать. Кто б мог подумать: любезный Рон Уизли, мелким бесом рассыпающийся перед Гермионой! Ah, quel tendre amour? l'eau de rose, cuc? la praline...*** У любви, как у Уизли, патлы... и как у Грейнджер, ужасный вид. Близняшки Патил вслух читали «КосмоВитч». У Драко уши сворачивались в трубочку. Очень хотелось выйти и объяснить, почему описанные там способы приворота вызовут у «юношей из древнейших и благороднейших магических родов» в лучшем случае чесотку. Вроде бы, Падма сдавала зельеварение, и даже, помнится, сдала, почему же не сопоставит? Подбежала Ли Су — ещё одна полукровка из Равенкло. Драко поморщился: развели тут... Нет, не так. Хогвартс всегда служил источником знаний для тех, кто желает учиться, независимо от цвета кожи, степени чистоты крови и наличия мозгов в голове. Да, вот это правильно. Выспренно, по делу — и соответствует нынешней политике. В том числе, политике рода. О чём они там?.. «Уже идут» — мило! Похоже, замечательная система охраны имени Армии Дамблдора в очередной раз дала осечку. Вот кто бы сомневался! Когда невидимый локоть чувствительно упёрся ему в бок, Малфой даже не удивился. Только прошипел: — Ты-то что тут делаешь? — А ты? Подвинься! Этот Поттер... абсолютно ненормальный тип, вызывающий у Драко приступ... приступ дружелюбия, спокойно, дышим ровно, никакой агрессии, просто Мальчик-Которого-Мало-В-Детстве-Пороли-Ох-Профессор-Как-Же-Вас-Не-Хватает никак не наиграется... Малфой потеснился, не отводя глаз от начавшегося возле комнаты представления. Посмотреть было на что. Парвати Патил затравленно озиралась, Ли Су заламывала тонкие пальчики — ах, ну как же мы умеем театрально страдать! Падма прикусила губу и выхватила палочку. Может, Protego сказать... о, спасибо, Поттер. Парочка выцветших от времени и событий последней весны знамён (на одном всё ещё красовалось наведенное несмываемой краской «Слизерин — крысы подземельные!») превратилась в молельные коврики цветов Гриффиндора и Равенкло. Миленько. И кому молиться будем? Отцам-Основателям, чтобы беду отвели? Сёстры Патил опустились каждая на свой коврик. Парвати явно старалась не расхохотаться. Падма строго что-то сказала. Ли Су примостилась на подоконник, достала маггловскую записную книжку (ох уж эти полукровки!) и лихорадочно застрочила в ней маггловской же шариковой ручкой. Парвати забормотала какую-то околесицу на хинди, Падма подхватила. Малфой напрягся: он знал отдельные слова, которые, если верить историческим сплетням, вплетал в свои заклятья Птолемей, но за пару тысячелетий язык явно изменился... Так, «сокровище», «таинство», не понял, опять не понял... Не понял?! Это они о чём вообще? Судя по всему, министерская комиссия тоже мало что понимала. Четверо мужчин и сухопарая ведьма, вышедшие из-за поворота, остановились в растерянности. Ну-ка, кто у нас тут? Мопсус Вермонт, Этельред Краули, Джордж-Уилберт Тьюлип, Фитцпатрик Льюис и Игнация Янгли... Первых трёх при папе и на должность младших клерков в Комитете по опасным существам не пустили бы, а последнюю, так и быть, papá согласились распределить в министерскую совятню. Льюис, вроде, поумнее будет... но Мерлин, сколько же швали последние события подняли наверх! — Ну и компания, — прошипел Малфой, не удержавшись. Сбоку повозились, затем что-то мягкое и прозрачное накрыло Драко с головой. Тут же обнаружился Поттер, зато окружающий мир на миг подёрнулся туманной дымкой. Ага, вот, стало быть, как используется Смертельная реликвия! Слизеринец привычно подавил острое чувство зависти. Не нужно. Пусть Поттер носится со своими игрушками. Он, Драко, выжил, и это главное. Храбрых Малфоев история не знала. Повтори триста раз — и поверишь... Комиссия тем временем растерянно оглядывала бьющихся в религиозном экстазе близняшек Патил. — Деточки... что вы тут делаете? — наконец осведомился высокий, переминающийся с ноги на ногу мистер Краули. — А? Что? — Парвати, казалось, вышла из транса. Падма продолжала игнорировать действительность. — Леди и джентльмены, — прозвенел тоненький голосок Ли Су, — пожалуйста, не нужно мешать таинству. Если гимн лингаму не допоют до конца, то великий волк может разгневаться. Та-ак... Стало быть, Драко не ослышался, данный... ммм... предмет в песнопениях Патил имел место быть. Но что за чушь несёт Ли? — Простите? — похоже, Малфой не был одинок в своём замешательстве. Драко покосился на Поттера: глаза больше очков. Приятно осознавать, что не один ты дурак. Вот и Золотой Мальчик в абсолютном шоке. — Лингам, — терпеливо повторила Ли, — волчий лингам, леди и джентльмены. В юго-восточной Индии это символ плодородия, утешения скорбящих и возрождения. — И обновления! — воодушевлённо подхватила Парвати. — Мы молимся великому волчьему лингаму, сошедшему с вершин Гималаев, где он сиял в славе своей, указывая путникам дорогу к спасению. Прошу, дайте сестре допеть гимн, восхваляющий великий лингам, и вы сами ощутите прилив живительной энергии, прочищающей чакры, восстанавливающей ауру и приносящей спокойствие и умиротворение, какого не достичь даже трёхдневной медитацией! Слейтесь с нами в священном трепете, воспойте великий лингам, покоритесь Пути Волка — и немедленно благодать снизойдёт на вас и ваших детей! А нет детей — так непременно появятся: волчий лингам способствует этому сверх всякой меры! Вот это да! Малфой чувствовал, что сейчас захихикает и выдаст всех. Поттер хмурил брови и, похоже, ничего не понимал. — Они вешают комиссии лапшу всюду, куда дотянутся, Поттер, — прошипел Драко. — Ох, не могу... сделай что-нибудь, я сейчас... о, Мерлин... Старое доброе Trankvillo**** ненадолго вернуло ощущение реальности. Но совсем ненадолго, ибо в этот момент Парвати продолжила захватывающую дух лекцию о христианских корнях кельтов с юга Англии... пардон, о великом символе плодородия, сошедшем в юго-восточную Индию с вершин Гималаев и прочищающем чакры всем, кого ухватит. — Наши мудрецы говорят, что когда Шива превратился в волка... — То есть, никогда, — шёпотом прокомментировал Драко. — ... его лингам был огромен и внушал всем увидавшим его священный трепет. Он даже волочился по земле — вот как был огромен! И тогда люди сняли одежды и выстелили ими дорогу священному волку. За это их благословили урожаем, детьми, скотом... Земля распустилась, ощутив благодать Шивы! Угу-угу. Совсем распустилась. Можно сказать, распоясалась. Как сёстры Патил. Определённо, речь надо хорошенько запомнить и пересказать в Слизерине. Станет анекдотом месяца. — Что-то я не пойму, — Поттер уже хихикал, но выражение лица всё ещё оставалось озадаченным, — но ведь Лаванда — девчонка! Игнация Янгли, похоже, думала о том же самом. — Деточка, всё это крайне интересно, но ведь у мисс Браун нет... эээ... — Она — волк! — отрезала допевшая свою ахинею Падма. — Наша ли это вина, что волков с лингамами выгнали из Хогвартса? О, пусть они вернутся и увидят, какие почести мы им воздадим! А пока не мешайте нам молиться божеству, сохранившему хотя бы частицу того, великого волка с лингамом! Приди, о приди, Шива-Волк, спустись с Гималаев, освяти эту землю и эту башню! У кого как, а у Патил башню явно снесло. Давно. — А вы что здесь делаете, мисс? — очнулся Мопсус Вермонт. Ли Су потупила глазки. — Я изучаю. Эти верования... они так интересны! Знаете ли вы, что первое изображение волчьего лингама датируется третьим веком до нашей эры? Его вырезал известный факир Брашнупади из Гималаев... — Такого имени не существует, — кисло заметил Драко. Живот уже болел. Свернувшийся в клубок Поттер начал похрюкивать. Пришлось браться за палочку самому. — Хорошо, хорошо! — мистер Вермонт явно потерял терпение и веру в стабильную реальность. — Мы сейчас проверим состояние мисс Браун, а затем вы... хм... домолитесь. А пока, юные мисс, прошу покинуть коридор. Пребывание здесь может оказаться опасным. Сёстры Патил с оскорблёнными лицами свернули молельные коврики и ушли, бормоча что-то о неуважении к священному волчьему лингаму и связанным с ним таинствам. Малфой подозревал, что им просто нужно было всё время болтать, дабы не расхохотаться. — А теперь — бегом! — вдруг раздался над ухом горячий шёпот. Удивиться Драко не успел: Поттер схватил его за руку и потащил за собой. За семь хогвартских лет Мальчик-Которому-Дать-Бы-В-Глаз-Но-Это-Противоречит-Имиджу-Дружелюбного-Малфоя изрядно подрос и раздался в плечах. Прошли те времена, когда в мантию-невидимку могло завернуться всё Золотое Трио. Теперь даже вдвоём Малфой и Поттер под одной мантией уместиться не могли: в воздухе то и дело возникали башмаки, локти, чёрная прядь волос... Комиссия стояла к деятельному гриффиндорцу спиной, открывая дверь в комнату Лаванды. Можно было заорать, стукнуть наглеца, наложить что-нибудь ну очень противное... и потерять возможность поучаствовать в авантюре. Вот так и рождаются безумные приключения безумного Поттера? И чего хочет Моргаузой проклятый и учебниками Грейнджер ушибленный гриффиндорский герой? Мопсус и Этельред уже зашли в комнату, за ними последовал Джордж-Уилберт... — Вперёд! — выдохнул Гарри, выскальзывая из-под мантии. Хороший тычок заставил Драко влететь в дверь, готовую захлопнуться за Игнацией Янгли. Я тебе это ещё припомню, Поттер! Чуть позже. А пока — воспользуемся мантией-невидимкой и оглядимся немного. Ничего себе! Мебели в комнате нет вообще. Камин не растоплен. На голом полу, опутанная серебряными цепями, лежит Лаванда, морда в кучеряшках. Вот она чуть приподняла голову — видно, почуяла запах постороннего. Забеспокоилась. Смельчаки из комиссии, как раз проверявшие цепи, тут же отпрянули. Тьюлип ругнулся негромко, но смачно. Надо же, какие слова знают почтенные волшебники! Вскоре, так и не прикоснувшись больше к оборотню, члены комиссии вышли и, негромко переговариваясь, пошли по коридору. Драко двинулся за ними, стараясь не шуметь и расслышать каждое слово. Впрочем, единственная полезная информация, которую Малфой смог извлечь из беседы, касалась скорее не Лаванды, а дел министерских. Наконец, волшебники покинули Хогвартс. Драко подумал, что можно было бы просто уйти в мантии Поттера, и потом пусть докажет... Префект хмыкнул и вернулся в коридор, где его ждал Мальчик-Во-Лбу-Которого-Поклонники-Скоро-Проглядят-Дырку. Стянул плащ-невидимку, небрежно протянул владельцу. — Какого жареного соплохвоста ты меня туда впихнул? — О чём они говорили, Малфой? — Поттер, а самому уши позакладывало? Или зазорно лично сходить? — Ты слизеринец, Малфой. Ты сможешь правильно интерпретировать то, на что я и внимания не обращу. Так о чём они говорили? А, Мерлин с ним. Этот парень и в самом деле кого хочешь достанет. Драко скорбно вздохнул и пересказал беседу дословно. Поттер тупо на него посмотрел и потребовал: — Переведи. — Да нечего переводить! Браун они опасной не считают. То есть считают, конечно, но в таком виде готовы позволить ей тут находиться. Ослаблять бдительность не намерены. Остальное к ней отношения не имеет. Помолчали. — Слушай, Поттер, она там что, всё полнолуние сидеть будет? — Согласно их указаниям — да. — Там же холодно. Гриффиндорец ничего не ответил. — И цепи серебряные. Поттер пожал плечами. — Я не понял, вы что, не собираетесь ничего делать? — Пытались. Сам видишь: не получается. Драко вздохнул. — А, ну да, вы же смелые и благородные. Ладно, послушай совет слизеринца... *** Грег посмотрел на часы. Без четверти полночь. Слизерин собрался в гостиной, кое-кто уже позёвывал. Выступали Блейз и Ал. Забини изучил майскую подшивку «Пророка» и теперь рассказывал новости, пропущенные азкабанскими сидельцами. Монтегю как очевидец поправлял. Сравнивали правду и «общественное мнение» слизеринцы самостоятельно. Устали все, но спать никто не просился. Про то, что Лаванда оборотень, змеи узнали последними. Больше такое не должно повториться. Наконец Блейз сказал «Всё». Драко обвёл гостиную взглядом и чуть иронично добавил: — Заседание объявляется закрытым. Отбой уже был. Кому нужно письменное приглашение в постельку, обращайтесь прямо сейчас, пока я не ушёл спать. Слизеринцы встрепенулись и потянулись к выходу. Монтегю посмотрел на Грега; тот чуть заметно кивнул. — Иди, Драко, — Ал зевнул, прикрыв рот рукой, — мы обсудим кое-что по ремонту. Ушёл. Устал, бедняга. Раньше бы остался, подождал. Грег вздохнул. Совсем загоняли парня. Гойл и Монтегю были главными по восстановительным работам в Слизерине. Первый знал, с какой стороны надо держать молоток, второй приноровился к физическому труду в маггловской деревне Сью. Собственно, в вопросах ремонта Ал разбирался получше Грега, так что советовались они часто. Их беседы любила слушать Пэнси: как староста, она хотела вникнуть во всё. Впрочем, наверное, «беседа» — слово неподходящее, потому что Гойл обычно ограничивался коротким вопросом, а уж дальше Монтегю разливался соловьём. Но сейчас Паркинсон, отчаянно зевая, отправилась спать. Ал проводил её хитрым взглядом. Грег хмыкнул. Женатик. Теперь всех женить хочет. Ну, или замуж выдать, какая разница. Спать легли поздно. Драко проворчал сквозь сон нечленораздельно, не просыпаясь, спустил Грега на второй уровень транса, чтобы тот отдохнул за оставшееся от ночи время. До утра Гойлу снилась Лаванда. Перед завтраком, как обычно, собрались в гостиной. Слизеринцы уже привыкли приходить сюда и получать задание на день от старост. Но в этот раз разговор начался с другого. Драко попросил всех, чьи родители сохранили неплохое положение в обществе, подойти поближе. Как всегда, Малфой стал первопроходцем. До него об этом избегали говорить. Слишком быстро всё произошло: те, кто был выше других, вовсе потеряли вес. Слизеринцы даже замерли, не уверенные, что услышали правильно. Грег первым отошёл в сторону. За ним, опомнившись, потянулись Нотт, Забини, Селвин... Вскоре вокруг Драко образовалось плотное кольцо студентов. До Гойла долетело слово «Браун», и он прислушался к ведущему. Трансеру это было нетрудно. — ...министерские взяли чересчур много власти. Девчонка не виновата, что её поломал Грейбек, и она не опасна. Мы все это знаем, мы все согласились учиться в одной школе с оборотнем. Но эта так называемая комиссия попросту издевается над Браун, а попечители пальцем о палец не ударят, чтобы ей помочь. Собрались тут садисты-переростки, им нравится заставлять девицу всю неделю провести в серебре, ночью пушистую, днём голую. Драко держал Грега на коротком поводке, не давая дёрнуться, уйти на более глубокий уровень транса. Теперь Гойл понял смысл слов «железная хватка». Тихий голос шептал в голове успокаивающее: тихо, спокойно, я для того всё это и говорю, чтобы ей помочь, мы обязательно справимся... — Раз попечители не хотят ничего делать, а Макгонагалл не может, придётся взяться за дело нам. Я прошу вас всех написать домой. Объяснить ситуацию родителям. Пусть закидают министерство возмущёнными письмами. Кто может, пусть даст гневное интервью. Я хочу, чтобы эту... комиссию смешали с грязью. Я очень вас прошу, сделайте это для меня. Зря старается. Пары фраз хватило бы. Его любят. Тренируется, что ли? Или перестраховывается?.. — Разумеется, другие факультеты тоже не останутся в стороне. Гриффиндорцы пылают благородным гневом, Равенкло с интересом выяснит, можно ли продавить министерство снизу, а хаффлпаффцы считают, что это, в конце концов, невежливо. Сегодня вечером я провожу с наиболее перспективными студентами мастер-класс «Как написать правильное возмущённое воззвание от родителей». Если удастся всё организовать, за пару дней управимся, так что напишите домой поскорее. Надо, чтобы петиции обрушились на этих умников шквалом. Да чего я вас учу, вы всё сами знаете. Хотелось бы, чтобы следующее полнолуние Браун провела в нормальных условиях. Всё. Спасибо, что выслушали. Не тренируется. И не перестраховывается. Просто в ярости. Должен был выговориться. Это Пэнси может покричать — и легче станет. Малфой уже давно истерик не закатывает: он произносит Речи. Формулирует красиво, складно, будто на первую полосу «Пророка». Представляет, наверное, как произносит обвинительную речь в Визенгамоте. Да неважно, что он там представляет. Главное, легче становится. Значит, и Грега удержит. Может, успокоит даже. Стальной поводок между ведущим и трансером натянулся ещё сильнее, резанул по нервам. Удержит. Жаль, что их родители сейчас не могут вмешаться. Был бы Люциус в силе — мало б никому не показалось. А так действительно придётся всем миром письма писать... Гойл и сам не заметил, как постепенно успокоился и поверил в то, что всё вот-вот наладится. Ещё пара дней, и Лаванду выпустят из этой жуткой комнаты. Осталось совсем чуть-чуть. Драко устало смотрел на сателлита, отнимавшего так много сил. Начинался новый день; оставалось только надеяться, что он станет менее сумасшедшим, чем предыдущий. * Мой дорогой отец! (фр.) ** мать (фр.) ***Ах, какая нежная любовь на розовой водичке, сюси-муси... (фр.) **** успокаивающее заклятье