Безумное лето девяносто восьмого

Странное дело: свидание с Гойлом — это одно, а прогулки с Грегори — совсем другое. Даже звучит иначе. Бесшабашнее, романтичнее. Грегори, Грег... Пригласил на бал. Сова прилетела утром. Ах, Грегори, Грег... Паркинсон — чудо просто, а её косметика... Лаванда покрутила в руках дареную помаду, вспомнила приглашение заходить ещё. А что, и забегу! Нужно же похвастаться успехами. Пэнси будет рада. Интересно, когда слизеринцы успели обрести имена? Грег, Пэнси... Драко. Собственно, хорёк — он сам по себе ничего, беленький такой. Ну, язва — так все они в Слизерине с раздвоенными языками. Кроме Гойла. Грега... Парень проводил её, считай, до самой гриффиндорской башни: остались два поворота и подъём. Мог бы и дальше, но, вспомнив о проповедуемой Грейнджер политике миролюбия, Лаванда решила попрощаться до того момента, как Полная Дама спросит, что слизеринец делает возле красно-золотых спален. На Даму можно и наплевать, но Рон Уизли точно прицепится, какой-нибудь Финниган его поддержит — и пойдёт потеха. Уж лучше она, Браун, пожертвует личным счастьем ради общего спокойствия. Коридор завернул налево. Резко пахнуло немытым телом и мокрой шерстью. Серая тень кинулась к девушке. Та увернулась, не успев понять, что происходит. Клацнули челюсти. Грейбек? Но он мёртв! Пока голова испуганно пыталась соображать, руки действовали сами. — Sectumsempra! Мимо. Почему? Коридор же узкий! — Avada kedavra! Avada... — Ridiculus! Пол превращается в каток, тень скользит, лапы разъезжаются в разные стороны. Нечёсаная косматая голова стремительно белеет, волосы удлиняются, течёт кровь... — Ridiculus! Из пасти волка с роскошной белой шевелюрой вываливается огромный язык, связывает лежащую тварь, и боггарт с хлопком исчезает. Боггарт! Третий курс, как же она могла забыть... — Ты в порядке, Браун? — Малфой наклоняется над съёжившейся девушкой. В голосе — тревога и участие. Заметил ли он зелёную вспышку? И если заметил — как отреагирует? — Д-да... Сейчас отдышусь и п-пойду. — Смотри. Может, Гойла позвать, чтобы проводил? — Н-н-нет, спасибо. Я... только что от него, — Грега увидать хочется страшно, прижаться, уткнуться в надёжное плечо, но вот Малфою об этом знать незачем. Хотя он и симпатичный. Беленький, ага. Лаванда изо всех сил пытается не думать о боггартах: о мёртвом Люциусе Малфое, о Фенрире Грейбеке... Некстати подумалось: Парвати всё ещё видит мумию — или на неё смотрят остекленевшие глаза сестры? И какой боггарт у брата? Почему-то сейчас страшно хотелось знать, что существуют на свете нормальные люди, которые видят окровавленные скелеты, вампиров с клыками в полруки, трясущих цепями призраков — милые, добрые сказочные страшилы, потерявшиеся в прошлом... — Ты точно в порядке, Браун? — Да, — нет, пикси всё задери, она не в порядке, она в истерике! Но Малфой уходит, и это, наверное, к лучшему. Палочка удобно устроилась в ладони, зелёных отсветов префект, похоже, не видал, так что всё хорошо. Всё просто замечательно. Чудесно. Отлично. Левый кулак сжат до боли. В нём что-то есть. Девушка заставила себя разжать руку, и несколько секунд непонимающе глядела на тюбик замечательной, такой восхитительной помады. А потом разревелась. Грегори всё же пришёл. Утешал, даже выдавил из себя с десяток слов — в основном, про какие-то письма. Зачем ей письма, она рада видеть глупого слизеринца, вот он пришёл — и здорово! Гойл сопел очень понимающе. Потом явился Энтони Голдстейн, снял с Гриффиндора и Слизерина по три очка за обжимания в коридорах после отбоя. Лаванда и Грег вздохнули одновременно, улыбнулись, Гойл поднялся с пола, и Голдстейн быстро исчез. А слизеринец проводил девушку до самой Полной Дамы, и ничего не случилось: ни драк, ни разборок. Прощались уже там. Гарри сидел у камина, кивнул, не поднимая головы. Тоже строчил послание; гриффиндорцы в последнее время полюбили выводить строчки на пергаменте. Интересно, с какой радости? Ну, Поттер, небось, Джиневре пишет, а вот кому вчера сочинял записку Джордан, то и дело поминая загадочную всеобщую матерь с острова Тимбукту? Даже вспотел, бедолага. Неужели... нет, вряд ли. Иначе Паркинсон не утверждала бы, будто Ли к ней равнодушен. Браун забежала в комнату, плюхнулась на кровать — и тьма навалилась с новой силой. Опять боггарт? Нет, просто запоздалый страх. Девушка тихо рассмеялась. Плохо звучит, испуганно. Неправильно. Нужно расхохотаться в полный голос, по-гриффиндорски, и страх исчезнет. Зверь — он теперь всегда в ней, в Лаванде. Это правда, от этого никуда не деться. И зверь сидел в профессоре Люпине. Но ведь никто не видал профессора рычащим и царапающимся, разве что в полнолуние, верно? Грейбек не победил. Он не мог бы победить никогда, ведь Фенрир Сивый сдался на милость собственного зверя, а разве чудовища бывают милосердными? И монстр сожрал человека, оставив лишь оболочку. Толку с того, что оболочка ходит и разговаривает? Человека-то внутри нет! А профессор Люпин посадил зверя на сворку и научил знать место. Поэтому остался таким же, каким был. Ну, разве что силы прибавилось, и на полнолуние приходилось скрываться. Она, Лаванда, тоже сможет. Для полнолуния есть зелье, а для обычных дней — друзья, книги, свидания и правда. Такая простая правда: ты человек до тех пор, пока держишь зверя на привязи. Девушка показала темноте язык, на всякий случай шепнула: «Ridiculus» и заснула. *** С утра пятикурсники словно флоббер-червей объелись. И ладно бы вечное соперничество Слизерина и Гриффиндора, так нет: красно-золотые умудрились поцапаться с Равенкло. Затем в свару вмешался Хаффлпафф — тоже непонятно, во имя какого знамения. Разговоры о стройматериалах плавно перетекли в разборки: «А ты кто такой?», затем в воздухе столкнулись первые два заклятья... Перекричать толпу мальчишек было совершенно нереально. Просто абсолютно. Грейнджер и пытаться не стала. Просто метнула между драчунами зелёную вспышку. Тишина показалась оглушительной. — Я крайне разочарована, — Мерлин, ну до чего же по-сволочному звучит собственный голос! — По десять баллов с каждого факультета. И не сомневайтесь: если подобные волнения когда-либо повторятся, наказание окажется куда более суровым. Марш на уроки! Ребята разошлись, а Гермионе стало нестерпимо стыдно. Тоже мне, префект, не суметь обуздать младших! Заклятье с изумрудной вспышкой было безобидным, садоводы применяли его для определения точного возраста деревьев, и опытный человек увидал бы различие в оттенках, но разве в этом дело? Почему, ну почему помирить факультеты не удаётся? Что она, Грейнджер, делает не так? И что делают правильно слизеринцы, к середине лета уже научившиеся не ввязываться в массовые побоища? Стоило подумать о зелёно-серебряных, как невдалеке мелькнула белобрысая чёлка. Малфой. Вот ещё одна загадка. Как ему удаётся быть одновременно всюду? Где только неприятность — там префект мальчиков. А неприятностей в последнее время в Хогвартсе хватает. Ну да, сказанула — в последнее время. Хогвартс — это такая большая кубышка, доверху наполненная проблемами. И нынешнее лето ещё ничего. Особенно, если сравнивать его с нынешней же весной. — Грейнджер, заскочи после уроков в спальню префектов, договорились? Некоторые вещи, связанные с балом, без тебя решить невозможно. — Хорошо, — и снова угрызения совести не дают вздохнуть свободно. Хотя по договору за строительство и отвечает Гермиона, слизеринец успевает и разнять ссору с участием своего факультета, и помочь поднести доски, и поязвить насчёт неженок и белоручек — после чего даже самые отъявленные лентяи стараются не хуже Ли Джордана. Если Малфою нужна помощь с балом — он её получит. Преисполненная благих намерений, Гермиона направилась на чары. Уроки прошли быстро. Оглянуться не успела — а уже оказалась в комнатах, предназначенных префектам. Раньше Гермиона думала, что и она, и Малфой этими комнатами не пользуются. Но хитрый слизеринец, похоже, здесь часто бывал. То ли под кладовку приспособил, то ли... Нет, если вдуматься, то окажется, что совершенно не нужно знать, для чего белобрысому змеёнышу нужна комната префекта. — Грейнджер, это твоё платье, — Малфой махнул рукой на нечто, струящееся с вешалки. Нечто отливало перламутром и смотрелось... жутко дорого. Другого определения Гермиона пока подобрать не могла. — Грейнджер-платье, платье-Грейнджер. Всё, вы знакомы. Теперь можешь его надеть, я отвернусь. — От... откуда ты его взял? И кто сказал, что мерзавец-Малфой сильно изменился? Закатывает глаза по-прежнему. Фирменный стиль «Малфой поганый». — Трансфигурировал из остатков подло украденного Слизерином гриффиндорского цемента, разумеется. Грейнджер, ну ты же умная девушка, по крайней мере, мне это все твердят! Малфои лишились места на политической арене, но вовсе не хороших портных! Так это шили у него дома... — Зачем? Она не то хотела спросить. Вообще, она многое хотела спросить, и слизеринец прекрасно всё понял, судя по гнусной ухмылочке. Однако предпочёл ответить на заданный вопрос. — Затем, Грейнджер, что ты вспомнишь о платье в последний день перед балом. И всунешь в своё расписание поход в Хогсмид куда-нибудь между «проверить крепёж балок» и «вытереть нос пятому курсу». Затем Хогсмид зачеркнёшь, а сверху напишешь: «Помочь Ромильде Вэйн при подготовке к С.О.В. по чарам и зельям», или тому подобную чушь. При этом саму пятикурсницу, которой ты возьмёшься помогать, будут заботить лишь шансы закадрить выпускника и вдоволь повеселиться на балу, уж поверь мне на слово. И у неё платье найдётся. А ты получишь уникальную возможность потренироваться в моментальной трансфигурации и благодаря этому снова обойдёшь меня на экзаменах. Так вот, Грейнджер, я против. Примеряй уже готовое платье, а трансфигурацией занимайся на уроках! Гермиона ошарашенно молчала, а Малфой продолжал разоряться: — Кроме того, я не уверен в стильности того платья, которое ты натрансфигурируешь. Очень может статься, что это будет подобие мантии, только выкрашенное зачем-то в белый цвет. Я также категорически против подбора наряда Рональдом Уизли; Грейнджер, ты можешь любить его вечно и беззаветно, однако в вопросах, связанных с хорошим вкусом, он профан. Моя репутация может пострадать, вдумайся! Возможно, даже погибнуть безвозвратно. И всё это — вследствие появления на одном-единственном выпускном балу со спутницей, одетой категорически не так. Посему, Грейнджер, я тебя прошу, нет, умоляю — не доставляй мне хлопот сверх уже имеющихся и примерь это платье. Раньше Гермиона обиделась бы безо всяких раздумий. Но теперь сквозь гриффиндорскую нелюбовь к слизеринцам пробилось одно маленькое сомнение. Возможно ли, что таким безумным способом Малфой проявляет... заботу? И в конце концов, если платье не пойдёт, его всегда можно забраковать. Но скорее всего, пойдёт. Такая мягкая ткань, приятно облегает тело. Не слишком откровенно облегает, кстати? Вроде, нет. — Да, Грейнджер, не подскажешь, кто уволок из-под носа Пэнси четыре молотка? — Это не было кражей! Они принадлежали Гриффиндору, — автоматически отреагировала Гермиона. — Ну конечно! Я и не говорю, что это кража. Итак, Джордан. — При чём здесь Ли? — При том, что больше некому. Поговорила бы ты с ним, что ли! Сегодня он тащит молотки чуть ли не из слизеринской гостиной, а завтра что? Залезет в «Гринготтс» — дескать, у Поттера вышло, чем я хуже? — И это не было кражей! Малфой расхохотался. Даже не так: заржал, утирая слёзы и пытаясь что-то выговорить, но давясь смехом и отчаянно размахивая руками. Немного успокоившись, выдавил: — Конечно, Грейнджер! Разумеется, это не было кражей! Это было просто образцово-показательным бандитским налётом! Какая шайка могла бы получиться из Золотого Трио! Может, ещё передумаете? У вас так замечательно получается! — Малфой, прекрати! — Ещё чего! Видела бы ты, как покатывались Лестранжи! Нет, тётя Белла, разумеется, психовала. А дядя Рабастан и дядя Родольфус... особенно после вопля тёти Беллы о том, как много они платят за дракона-охранника... Гоблин ей в ответ похоронным таким голосом: «Дракона тоже выкрали!» Дядя Баст совсем развеселился, бутерброд уронил, чуть со стула не упал, спрашивает: «Зачем?» А гоблин, кисло так: «Полагаем, в качестве транспортного средства»... Очень странно было слушать о «дяде Басте» и «тёте Белле». Но Малфою они действительно родственники. А кто в магическом мире Малфою не родственник? Вроде, и Гарри он какой-то пятиюродный брат... — О, вот вы где! Гермиона подскочила. Интересно, когда успела схватить со стола палочку и нацелиться на дверь? Зашедший Гарри с любопытством уставился на подругу — сам, впрочем, палочку тоже вытащил. Малфой тихо выругался. — Поттер, тебя учили стучать в дверь перед тем, как войти? — Когда-то, давным-давно. Кстати, Гермиона, замечательно выглядишь! — Спасибо, — ну вот что ещё можно ответить этому нахалу? — Говори, зачем пришёл, — Малфой, похоже, всё ещё сердился. И справедливо, если вдуматься. Но вдумываться не хотелось. — Вот это, — Гарри помахал двумя кусочками пергамента, страшно помятыми и кое-где явно погрызенными, — ваши отпускные листы. Сегодняшний вечер вы проведёте в Хогсмиде, а за порядком присмотрят старосты факультетов. — Чего? — от удивления у Гермионы пропал дар речи. А Малфой, кажется, совсем не удивлён. Разве что раздражён немного. — Спасибо за заботу, Поттер. И как, яда нет? — Чего? — они с Гарри нынче удивительно схожи в выражениях. — Яд, Поттер. Ты же пробовал пергамент на зуб, верно? Я далёк от мысли, что ты тестировал опасный предмет на однокурсниках. Это не по-гриффиндорски. А ты выживешь, не в первый раз. Итак, всё чисто? — Ах, это, — Гарри тихо засмеялся. — Благодарите Криволапика. Он меня опередил. Похоже, стоит вмешаться. — Если кто-нибудь мне объяснит, что мы забыли в Хогсмиде, я этому кому-то буду безмерно признательна. Кстати, раз уж ты соизволил меня найти: почему сегодня я не видела тебя на зельеварении? — Вот именно поэтому. Мы с Роном были в Хогсмиде. Увидав выражение лица Гермионы, Гарри поторопился перейти к сути. — Там сейчас Луна Лавгуд. Берёт интервью для «Придиры» у всех, до кого сумеет дотянуться. По поводу Лаванды. Мнение префектов школы её очень сильно интересует. — По-моему, стоит прогуляться, Грейнджер, — протянул Малфой, явно наслаждавшийся происходящим. — Развеемся, по дороге спокойно обсудим проблемы... Поттер, ты мой должник: я спасаю Золотое Трио от распада, а тебя — от ужасной смерти. Грейнджер, ты тоже должна быть мне признательна по гроб жизни: убийство лучшего друга навсегда осталось бы чёрным пятном на твоей безупречной совести. Глубокий вздох был ему ответом. — Хорошо, идём. Выйдите оба, я переоденусь. Спасение Лаванды важнее цементных войн и побелочных баталий, от которых, если честно, Гермиона смертельно устала. *** Это просто наказание какое-то! После каждого дня на стройке нужно мыть голову. Не покажешься же Грегу такой запылённой! Он ведь тоже старается, мантию, вон, часто стирает. Малфоем пахнет всё равно, но мыло почти перебивает эти дракловы духи. А уроки когда учить? Сегодня вот договорились не встречаться. Лаванда хихикнула: всё равно увидятся в библиотеке. Лишь бы удалось смотреть в учебники, а не таращиться в его спину. Ладно, поглядим... Письмо Грега Лаванда зачитала почти до дыр, хотя в тот же день на свидании сказала «да». Писать ответ не стала: в своём языке она уверена, а на пергамент может посадить ошибку, красней потом... Вон как у Грега всё складно вышло, а она не аристократка, вдруг там какая-нибудь особая форма согласия нужна, конфуз получится. Кажется, глупый Гойл нервничал. Ответ воспринял с явным облегчением. Так и надо; мальчики должны смотреть на Лаванду с обожанием. Всё возвращается, всё прежнее, эни-дани-да-лэй... Мурлыкая под нос модный нынче мотивчик, девушка вскинула на хребет мешок с цементом, потащила его на башню. Раз ступенька, два ступенька, эни-лэй, поворот, сто шестьдесят пятая ступенька, привет, Джордан, хэй, эни-дани-да-лэй... Песенку в Хогвартс притащил как раз Ли. Что-то о чернокожем парне, который стучит молотком и думает о прелестях возлюбленной, время от времени попадая из-за этого себе молотком по пальцам. Большую часть текста занимало описание пресловутых прелестей, заставлявшее краснеть даже бывалых сердцеедов, но мелодия оказалась весёленькой и прижилась, несмотря на протесты Слагхорна, Спраут и Макгонагалл. Профессор Флитвик только хихикал и, по слухам, коллекционировал разные версии куплетов. Двести двенадцатая ступенька, эхэй-на-да-лэй... А за письмо Грега Лаванда даже получила замечание. Два замечания: на гербологии и на ЗОТИ. Ох, нехорошо, конечно, радоваться тому, что Снейпа нет, но всё же это здорово. Он бы как отнял письмо, как прочёл бы всему классу, как откомментировал... Вот только начинаешь представлять, а уши уже горят. Ещё и Грегу бы досталось. А может, и нет: слизеринец всё-таки. Но с Гриффиндора бы баллы точно сняли. А так... Спраут лапочка, а юный аврорчик, которому, не будь Грега, Лаванда бы точно глазки состроила, делал замечание и сам смущался. И покраснел, когда Браун не удержалась и всё-таки хлопнула ресницами. Исключительно в воспитательных целях. Учитель не должен идти на поводу у учеников. Тьфу ты, прямо, как Снейп заговорила! Знал бы аврорчик, что она — оборотень, сразу бы стал официальным до Мерлиновых... хм... пусть будет сапог. Надо отучаться от ругани, приличная же девушка. Или знал? Вот Грег её не боится. Даже на бал пригласил. Триста шестьдесят одна ступенька, триста шестьдесят две, эни-дани-да-лэй, сгрузить мешок, улыбнуться Парвати, схватить другой мешок, доверху наполненный отбитой с гриффиндорских стен штукатуркой и прочим мусором, побежать вниз. Когда вчера утром сова принесла гойлово приглашение, Браун сильно заинтересовалась печатью на пергаменте. Герб какой-то... Припомнился разговор с Паркинсон о том, что Гойл знатнее её. И сегодня с утра, перед уроками, Лаванда забежала в библиотеку, прихватила «Кто есть кто в магической Британии». Кажется, мадам Пинс посмотрела одобрительно: дескать, знания никогда не мешают... Прочитанное на переменах и — частично — под партой на пророчествах ошеломило. И честное слово, стоило раздражённого предсказания от профессора Трелони о серьёзных жизненных неприятностях на пути юной мисс Браун. А то она сама не знает, что у оборотня проблем на жизненном пути — хоть тестралами вывози! Но Грегори-то, оказывается, барон! Лаванда напела на привязчивый мотивчик: «Род Гойлов нам известен с четырнадцатого ве-е-ека, эни-дани-да-лэй...» Понятной стала и привязанность Грега к белобрысому гнусному хорьку. Сателлит, значит... Если верить гермиониному справочнику, куда Браун (с разрешения Грейнджер, естественно) сунула нос сразу после уроков, сателлит — это серьёзно и на всю жизнь. С магическими контрактами шутки плохи, кто не верит — посмотрите на Гарри, которому пришлось исполнять договор, заключённый даже не им самим. Ай, и ладно. Должны же быть у человека недостатки. Она, Лаванда, неделю в месяц проводит в пушистом состоянии, он привязан к Малфоям... При этом Малфой, значит, граф, а Гойл — барон. «Барон Гойл» звучит намного лучше, чем «глупый Гойл». Вроде бы, за Лавандой ещё ни разу не ухаживали настоящие, живые бароны. Кровавый Барон не в счёт, хотя он тоже не ухаживал, только зыркал злобно. И не живой он вовсе. Вытряхнуть содержимое мешка на гору мусора. Прочихаться. Поймать сочувственный взгляд Паркинсон, улыбнуться, еле заметно пожать плечами. Грега не видно, наверное, трудится в подземельях. Чихнуть напоследок — и опять за цементом. А может, это будут кирпичи. Или банки с краской. Что дадут — то и понесём. Сила есть — носи вот это, как сообщил однажды Гойлу Забини, вручая нечто непонятное устрашающих размеров. Снова цемент. Мешок какой-то подозрительно непрочный, лучше засунуть его в тот, от мусора. И — раз ступенька, два ступенька... Баронесса Гойл, ха! Или ещё интереснее — «леди Лаванда». Мама всегда говорила, что к выбору супруга нужно подходить с умом, будущее — не золотые кущи, будущее следует обеспечить заранее... Как там: «Родовое поместье Гойлов, эни-дани-да-лэй, известное также как «Могучие дубы», расположено в Уилтшире и занимает, на-да-лэй, площадь...» Родовое поместье — это звучит! Это вам не четырёхкомнатная квартира со всеми удобствами. Гойл её любит. Она его... хм... полюбит обязательно! Ведь Грег такой... спокойный, вот! Спокойный и уютный. С ним просто и легко. И он ни разу не называл её балаболкой, трещоткой и пустоголовой болтушкой. И не перебивал никогда, слушал внимательно, ему с ней интересно, а для семейной жизни главное — взаимопонимание, так пишут в «КосмоВитч», и она, Лаванда, с этим полностью согласна. Девяносто две ступеньки, девяносто три... Похоже, Джордан её опережает, нужно поднапрячься, девяносто шесть, девяносто семь... С улицы доносится крик. Нужно подниматься вверх, но любопытство побеждает, и Лаванда высовывает голову в окно. Совсем невысоко, совсем нечего бояться... Внизу Забини бегает за Джорданом с воплями: «Гриффиндору молотков мало? Нет уж, эти — наши, отдай немедленно!» Ли смешно трясёт дредами, уворачивается, налетает на Малфоя, появившегося невесть откуда... всё, дальше можно не смотреть. Молотки отнимут, Джордана накажут, лишь бы очков с Гриффиндора не сняли. Мешок снова на плечи — и вперёд. Сто одна ступенька, сто две, ла-ла-энида-лэй... Вот выйдет она замуж за Гойла — все ахнут! Жить будет в родовом поместье «Могучие дубы», на балы выезжать... Непослушное воображение тут же нарисовало роскошную комнату с лепниной на потолке, золотистыми обоями, резной мебелью... На полу — две миски. Золотые, с рубинами. В одной вода, в другой — мясной фарш. И буквы по ободкам, затейливые такие, с завитушками: «Баронесса Гойл». Девушка захихикала. Или вот: прогулка. Золотой ошейник (ну, не серебряный же!), золотая цепочка в качестве поводка. «Познакомьтесь с моей супругой, милорд. Лаванда, будь любезна, подай лапу!» Нет, неправильное видение. С чего это Грег заговорил с чисто малфоевской ехидцей? Прекрати, глупая девчонка. Нужна ты Гойлу, как соплохвосту — учебник по рунам для третьего курса. Погулять — ещё куда ни шло, а брать оборотня в жёны... Для этого нужно быть сумасшедшим. Настроение резко испортилось. Лаванда споткнулась, сердито пнула ступеньку. Двести тридцать восьмая. А предательница-память всё подсовывала картинки: Грег зарывается носом в её волосы, отстраняется, смотрит чуть виновато... Сильные руки, на которых так удобно свернуться клубочком и чихать, чихать, а тебя всё равно будут нести и успокаивающе сопеть. «Я рассветы больше люблю... Иногда хочется посмотреть, как солнце встаёт». «Он тебя любит, ему другая не нужна». Это Паркинсон так сказала. Не нужна, понятно? Паркинсон — слизеринка, ей виднее. И отстань, дурное настроение, не до тебя. Вот когда они с Грегом расстанутся, тогда можно будет ныть и даже вспомнить, что все мужчины — эти самые, которые пасутся у Аберфорта Дамблдора. Не «когда», зло поправила себя Лаванда, а «если». Мы ещё посмотрим. Никто раньше не предлагал мисс Браун замуж? А сама-то она за кого-нибудь замуж разве хотела? Теперь хочет — за барона Грегори Гойла. Мы ещё посмотрим. До ужина Лаванда успела перетащить наверх четыре мешка с цементом и двенадцать вёдер краски. Вниз отправился строительный мусор и двадцать кило мела, доставленные в гриффиндорскую башню «по ошибке» и предназначенные Равенкло. На сей раз виноватым оказался не Джордан, а — кто бы мог подумать? — Гарри Поттер. — Слушай, а почему Гарри сегодня не видно? — спросила Лаванда у Парвати, когда они вымывали из волос всяческое строительное безобразие. — А, — махнула та рукой, — у него торчит очередная министерская комиссия. Наш Золотой Мальчик дал интересное интервью «Придире». — И что, опять не в струю? Долго он ещё будет с Министерством цапаться? — Пока не станет министром, — рассмеялась Патил. — И даже, возможно, после этого. Лаванда очень не любила организованные чиновниками комиссии, но именно несчастным, призванным усмирять Поттера, посочувствовала от души. Вслух. В конце концов, она не склонна наслаждаться мучениями взрослых, почтенных людей... Парвати понимала. Давясь смешками, девушки пришли в Большой зал. Ли махнул им рукой, указал на места рядом. Кстати, о Ли. Мило улыбнувшись, Лаванда поинтересовалась у Джордана, не превратился ли тот, часом, в хаффлпаффца. Уж больно стал робок, нерешителен... В ответ чернокожий нахал с озабоченным видом начал выяснять, чем стукнулась Браун во время падения с Астрономической башни. Он один говорил о том дне свободно, остальные стеснялись. А Ли считал, что сделанное уже в прошлом и надо жить дальше. В целом, Лаванда была с ним согласна. — Я на днях к Паркинсон заходила, — небрежно сообщила она даже не Джордану, а Парвати. — Полюбовалась на засушенную лилию. Знаешь, такие в Чёрном озере растут. Слева поперхнулись тыквенным соком. — Она говорила, что это один из самых замечательных подарков в её жизни, — Лаванда повернулась к отчаянно кашляющему Джордану и прямо в выпученные глаза произнесла: — А ещё она говорила, что, возможно, прошлась бы с тобой пару раз, не будь ты таким тупым придурком, вбившим в дурную башку с дредами, будто безразличен девушке, и тут же опустившим руки. Фух. Выговорить столько слов на одном дыхании — подвиг. Гордись собой, Браун. Ли прокашлялся и угрюмо отвернулся. Но, уже направляясь в библиотеку, Лаванда слышала, как Джордан интересуется у кого-то из слизеринцев, не видал ли тот Паркинсон. *** Утро Минервы Макгонагалл, как обычно, началось с почты. Удивительное дело; она всегда считала, что свежие сплетни менее всего важны директору Хогвартса. Оказывается, ошибалась. Исполняющая обязанности директора со вздохом отложила в сторону «Трансфигурацию сегодня». Да что же это такое, пятый номер подряд остаётся не прочитанным! Впрочем, если взглянуть правде в глаза, ей вряд ли когда-нибудь придётся снова преподавать, так что если она упустит пару важных открытий, ничего страшного не произойдёт. Сжалось сердце, когда следующим в стопке Минерва увидела толстый «Вестник ЗОТИ». Снейп уже мёртв, а журнал всё приходит — ведь подписка была на год... В горле привычно встал ком при мысли о Северусе, как обычно, прихватило сердце от чувства вины и беспомощности, ах, Альбус, Альбус, на кого же вы меня покинули... Профессор Макгонагалл резко выпрямилась и строго запретила себе ныть. Она, в конце концов, временный директор и действительный декан! Все проблемы Хогвартса принадлежат ей. Сомнительное богатство, что и говорить. Минерва фыркнула и продолжила разбирать почту. А это что? «Придира»? Откуда здесь журнал Лавгуда? О, вот записка, прикреплена к обложке. «Дорогая профессор Макгонагалл! Высылаю Вам Ваш авторский экземпляр экстренного номера «Придиры». Надеюсь, Вы будете довольны: ни одно Ваше слово не было изменено, всё как Вы любите. Ещё раз спасибо, что согласились дать нам интервью. Искренне Ваш, Ксенофилиус Лавгуд» Так вот оно что! Этот прохиндей не стал ждать, состряпал спецвыпуск. Наверное, дочь настояла, сам бы он сейчас побоялся идти против министерства. Откровенно говоря, Минерва не рассчитывала, что «Придира» опубликует её интервью полностью, надеялась на короткую цитату в маленькой заметке. Ну-с, почитаем. В начале — редакционная статья. Ксенофилиус в обычно несвойственной ему пламенной манере описывает суть проблемы. Героиня войны, страшные травмы, все родители с радостью согласились учить своих детей вместе с этой храброй девочкой... Но вот является страшное Министерство и начинает кусаться не хуже Фенрира Грейбека. На следующем развороте — какая неожиданность! — полный текст министерской инструкции по содержанию Лаванды Браун, оборотня, в Хогвартсе во время обучения. Интересно, как Лавгуд раздобыл этот документ, на котором стоит гриф «Для служебного пользования»? Перед глазами Минервы как-то сами собой возникли Ли Джордан и Драко Малфой, с невинным видом разглядывающие небеса, но она сердито отогнала это видение. Джордан больше побелку таскает, а Малфой, конечно, Мальчик-Который-Всегда-Всё-Знает, но... Нечего в каждом происшествии искать руку Малфоя! Это несправедливо, в конце концов. Мало ли в Хогвартсе министерских детей? Да и деятели Надпотолочья, помнится, поднаторели в искусстве лазить в кабинет директора, для них подобное приключение не в новинку. И старые связи никуда не делись... Ну при чём тут сразу Слагхорн? Подписку о неразглашении не давал не только он, но и другие преподаватели тоже. Конечно, это безобразие, что в кабинет директора шастает кто попало, но будь она проклята, если расследование, которое начать, несомненно, придётся, будет иметь какие-то последствия! Не забыть вызвать Малфоя и, проникновенно глядя в его бесстыжие серые глаза, приказать искать виновных. Драко — мальчик понятливый, он станет искать со всем тщанием. Как раз до экзаменов и проищет. Может даже отчёты время от времени предоставлять, он сын министерского служащего, цену бумагам знает. Так же как и разницу между словами «искать» и «найти». Но вообще не кабинет, а проходной двор какой-то. Раньше, помнится, никто не знал, где он находится, а теперь здесь не побывал только ленивый. И как пробираются? Надо пару ходов, ведущих сюда, перенаправить. И пару лестниц перенастроить. Хватит, поиграли в партизанскую войну, пора порядок наводить. Предоставлять директорский кабинет студентам для снятия поствоенного синдрома Минерва не намерена, хватит им ремонтных работ. Ладно, что там дальше в «Придире»? Так, её интервью... Хм. Да Лавгуды разговорили всех деканов, оказывается! Спраут сетует на неоправданную жестокость, Флитвик возмущается невежеством составителей инструкции, Слагхорн витиевато растолковывает, насколько негативный образ Министерства формируется такими необдуманными действиями в сознании студентов. Словно в подтверждение его слов далее идёт нарезка из высказываний учеников. Их, похоже, попросили не стесняться в выражениях. «Тупое распоряжение тупых чиновников», «Да кто они такие вообще?», «Самих бы их голых да в цепи!», «Пусть почитают учебную литературу про оборотней, а потом распоряжения сочиняют!», «Это Амбридж придумала, да?». Определённо, с милыми детками надо поговорить о недопустимости развязного тона в публичных выступлениях. Далее — аналитическая справка об оборотнях, три страницы фактов со ссылками на авторитетные источники, чётко, подробно и доступно, наверняка хаффлпаффец писал. Нужные места специально для невнимательных читателей выделены. Из справки со всей очевидностью явствует, что применяемые к мисс Браун меры более чем излишни. Как интересно! Перевернув страницу, профессор Макгонагалл имеет удовольствие наблюдать фото Драко Малфоя, высокомерно глядящего прямо на неё. «Интервью префекта школы...» Да из-за одного этого материала выпуск станет сенсационным, парень же недавно из Азкабана! Только поможет ли такая сенсация Лаванде... Что ж, полюбопытствуем мнением господина префекта по данному поводу. Да, видно, ни буквы не поменяли. Минерва буквально слышала этот голос, чуть растягивающий слова: «Год нам преподавал оборотень, к слову, хорошо преподавал, и никто не только не пострадал, но даже не знал о его необычности. До того он семь лет учился в Хогвартсе, и тоже обошлось без инцидентов. Здесь же речь идёт не о семи годах, а всего лишь о паре месяцев, причём в нашем распоряжении есть зелье, позволяющее оборотню и в полнолуние сохранять человеческое сознание. Единственная реальная проблема мисс Браун заключается в том, что в своём пушистом обличье она не может записывать лекции или произносить заклинания. Я уверен, она и в полнолуние может ночевать в своей спальне, а уж держать её в серебряных цепях, когда она превращается в человека, — очевидное проявление садизма. Мне жаль, что министерские должности занимают извращенцы. Надеюсь, это временно». Каков наглец! Следующей, разумеется, дали высказаться Грейнджер — Гермиона строго и решительно взглянула на своего декана с фотографии. Она произнесла пылкую речь о том, что предоставлять детям сражаться с Тёмным Лордом, а потом за это же их наказывать низко. «Лаванда пострадала исключительно из-за того, что вступила в Армию Дамблдора, а после наступления совершеннолетия — в Орден Феникса, и осталась защищать Хогвартс, когда на него напал Волдеморт. Она не побоялась сразиться с теми, кому испугалось противостоять Министерство, и, разумеется, по малолетству и неопытности получила травмы. Да мы почти все тогда были ранены! И что же героиня войны получает в награду за свой героизм? Унижение? Звание опасного существа, от которого положено шарахаться?» А вот и старосты пошли. Все факультеты вперемешку. Сердитый Энтони Голдстейн: «Что за двойные стандарты? Если бы Грейбек убил её, ей бы поставили памятник, как остальным погибшим, а раз выжила — в цепи?». Ханна Эббот с красными от слёз глазами: «Видимо, нам мало скорби о тех, кого мы потеряли. Теперь мы снова должны сражаться — за тех, кто выжил. Ну, что ж, мы будем сражаться. Никто из нас не согласен с тем, что Лаванду надо так мучить. Мы все любим её и добьёмся справедливости». Злой Блейз Забини: «Я вообще не понимаю, с какой радости Министерство в это вмешивается. Попечители разрешили Браун учиться в школе, ни от кого из студентов или их родителей возражений не поступило. Насколько я помню устав Хогвартса, дальнейшее полностью находится в юрисдикции директора — или, как сейчас, исполняющей обязанности директора. Когда у школы снова успели отобрать вольности, я что-то не заметил? И на каком основании?». Чуть напряжённый Невилл Лонгботтом: «Я близко знал Ремуса Люпина, и вот что вам скажу: не было человека человечней его. Я уверен, что не ликантропия делает из людей зверей, а только их собственный выбор. Лаванда никогда не захочет становиться такой, как Фенрир. А вот министерские явно хотят озлобить её, заставить возненавидеть весь мир. Не выйдет, и не надейтесь». Беспечная Пэнси Паркинсон: «Ах, бросьте, Браун — нормальная девчонка, только сильная очень. Вовсе не надо вести себя так, будто она — чудо трёхголовое!». Раздражённая Падма Патил: «Да я даже говорить об этом не хочу! Идиотские правила, не делающие чести тем, кто их придумал. Чем скорей их отменят, тем лучше». Спокойный, уверенный в себе Эрни Макмиллан: «Мы сделали всё, чтобы глупое решение было отменено, и если этого всё же не произойдёт, будем бороться дальше». Минерва вдруг поняла, что плачет. Хорошие мои. И Луна какая умница: сделала их такими разными, такими... настоящими, любой поверит, что не по указке говорили. Когда профессор Макгонагалл увидела следующий разворот, слёзы мгновенно высохли, надо полагать, от безграничного изумления. «Мы попросили высказаться бывшего главу Департамента по Обезвреживанию Опасных Существ, человека, который часто имел дело с оборотнями и, несомненно, хорошо знает проблему». Со страниц «Придиры» на исполняющую обязанности директора надменно щурился Люциус Малфой. Буквы запрыгали перед глазами; Минерва присмотрелась. «Нет, я вовсе не считаю оборотней подходящей кандидатурой на роль пугала. В конце концов, именно я давал разрешение Ремусу Люпину занять должность преподавателя в Хогвартсе. Ну разумеется, мистер Лавгуд, если я дал это разрешение, значит, считал, что он не представляет опасности для детей. Я и сейчас так считаю, Волчье зелье — замечательное изобретение, способное помочь...» Это какое-то безумие. Люциус Малфой защищает Лаванду Браун. Впрочем, чему она удивляется, Драко ведь высказался в том же ключе, конечно, отец его поддержал... Всё равно странно читать резкие, почти грубые слова Люциуса в адрес министерских чиновников. Самое мягкое, что он себе позволил, — это предложил им перечитать краткие справочники опасных существ, «даже там можно найти достаточно информации, чтобы осознать, сколь необразованны составители инструкции». Дальше — краткая биографическая справка о Лаванде Браун и несколько интервью героев войны. Первым, разумеется, высказался Гарри Поттер — как обычно, в основном он излагал факты, но не пожалел яда для Министерства. Золотой Мальчик никого ни в чём не обвинял, скорее сетовал на необдуманные действия чиновников, но его слова оставляли чёткое ощущение, будто Лаванду терроризируют именно за то, что она осмелилась бороться против Волдеморта, когда все министерские прогибались под него. Ли Джордан, Рон Уизли и Парвати Патил усугубляли это впечатление, удивляясь, какую активность развили те, кто несколько недель назад боялся лишнюю бумажку подписать. А вот и «мнение другой стороны». Нынешний начальник ДООСа и ещё двое министерских чиновников лепетали что-то столь невнятное, что Минерва ни на секунду не усомнилась: их слова тоже пошли в печать без редактуры. Никаких внятных аргументов, сплошное «но она же оборотень», «там дети» и «это опасно». Умницы Лавгуды, такое «мнение» льёт воду на их же мельницу. Отличный номер получился, хотя и скандальный, конечно. Профессор Макгонагалл с удовлетворением отложила его в сторону, чтобы ещё разок перечитать на досуге. Итак, настроение подняли, можно и дальше делами заниматься. Докладная записка Слагхорна. Насущные проблемы ремонта, просьбы подействовать на Филча — недодаёт цемента, «а экономить на подземельях недопустимо, Минерва, вы же понимаете». Да уж, подземелья должны стоять крепко, но где же я вам столько денег возьму, Гораций? Кошельки попечителей не бездонны, Филч неспроста экономит... И в конце — ставшая уже традиционной приписка: «Минерва, я вас прошу, найдите кого-нибудь. Факультет меня не принимает». Самое страшное, что может произойти с деканом. Они его слушаются, но не принимают. Продолжают жить так, словно ими всё ещё руководит Снейп: следуют установленному им распорядку дня, исполняют обязанности так, как он их распределял; да что говорить, если для них существуют «декан», он же «профессор», и «профессор Слагхорн»? Конечно, с этим надо что-то делать. Но где же сейчас возьмёшь слизеринца в деканы? Минерва вздохнула. Что ж, и Слизерину, и Горацию придётся потерпеть. Докладная записка Спраут. Срочно нужны семена... Список... Филч сказал, выбирайте пять пунктов из тридцати, на большее нет денег, что делать? Макгонагалл написала: «Выбирайте пять пунктов, остальное задайте привезти пятикурсникам», отправила с совой. Почту дочитать не дали: ворвались Вермонт и Тьюлип. Заговорили одновременно, из-за чего исполняющая обязанности директора разобрала только «Как вы смели?» и «Это нелояльно по отношению к Министерству!». — Простите? — произнесла Минерва ледяным тоном. Действия это не возымело. Кажется, министерские возомнили себя не управленцами низшего звена, а некими мифических полномочий начальниками, которым должен с трепетом внимать даже директор Хогвартса. — Мы хотим знать, — чётко, с расстановкой произнёс Вермонт, опершись о директорский стол и угрожающе нависая над Минервой, — по какому праву вы предоставили этим жалким писакам строго конфиденциальный документ. Кроме того, нас интересует, должны ли мы расценивать ваше интервью как открытый выпад против политики Министерства. — Во-первых, — тон профессора Макгонагалл был всё так же холоден, в голосе прорезалась сталь, — я никому не передавала никаких документов, и если бы вы потрудились проверить состояние моей подписки о неразглашении, то, несомненно, не выказали бы столь явно свой вопиющий непрофессионализм, задав этот вопрос. Я не стану сейчас читать вам лекцию о магических контрактах, она есть в любом министерском справочнике по деловодству. Во-вторых, я как исполняющая обязанности директора Хогвартса неподотчётна Министерству и имею право как не соглашаться с его политикой, так и высказывать своё мнение, в том числе в интервью. О моём резком несогласии с вашей инструкцией вам, а также вашему руководству известно. Чего вы ждали? Что я изменю своё мнение? С какой стати бы мне это делать? — Не забудьте, профессор, — вмешался Тьюлип, — что пока вы — только исполняющая обязанности, и если ваше поведение в дальнейшем будет столь же вызывающим, директором вы можете и не стать... — Довольно говорить глупости, джентльмены! — кажется, Минерва разозлилась не на шутку. — Назначить и снять директора согласно уставу Хогвартса имеет право только попечительский совет. Вам простили Амбридж — не повторяйте ошибок! Чем думать о моей карьере, вспомните о судьбе своих предшественников. И о том, что ступенькой ниже всегда есть парочка талантливых заместителей, мечтающих о повышении. — На что вы намекаете? — Да я не намекаю. Я открытым текстом говорю: у меня пол-Хогвартса министерских детей и пара десятков героев войны, которые займут высокие должности быстрее, чем женятся. Вы понимаете, кому угрожаете? — Мы понимаем, что вы работали вместе с Кэрроу, и роль вашего бывшего директора Снейпа во всех этих событиях ещё не ясна, а префектом школы у вас до сих пор ходит бывший Упивающийся! — Малфой оправдан! — рявкнула Минерва. — Это ещё можно изменить! — Знаете что, джентльмены, а не пошли бы вы к дракловой бабушке? Если не знаете дорогу, зайдите к миссис Лонгботтом, она покажет и заодно научит петь что-нибудь патриотическое, у неё хорошо получается. Мне надоело выслушивать всякий бред в собственном кабинете! — Вы об этом пожалеете! — взрыкнул Вермонт. — Посмотрим, — огрызнулась Минерва. — Мы хотим видеть Поттера, — прошипел Тьюлип. — Где его найти? Ага, теперь они хотят поорать на Поттера. Быстро же здесь меняются декорации: совсем недавно он был Наш-Герой-Который-Выжил и Золотой Мальчик Британии. Теперь снова — Поттер, главная заноза во всех министерских креслах сразу. — Зачем же искать, сейчас я его позову. Подождите здесь, — профессор Макгонагалл поднялась из кресла и вышла из кабинета. Хотите Поттера? Будем вам Поттер, кушайте, не подавитесь только. Гарри, как и положено Золотому Мальчику, прилежно крошил ингредиенты на зельях. — Мистер Поттер! Зайдите, пожалуйста, в кабинет директора, с вами хотят поговорить господа из министерства. Насколько я понимаю, о вашем интервью. Студенты оживились, Гораций тоже. Гарри зубасто улыбнулся и бодро ответил: — Конечно, госпожа директор! Профессор Слагхорн, вы позволите? Минерве показалось, что челюсти Мальчика-Который-Не-Для-Того-Выжил-Чтобы-Ему-Указывали-Кого-Поддерживать лязгнули. Стыда профессор Макгонагалл не испытывала, только сожаление из-за того, что не может сама наблюдать беседу. Как там в анекдоте, «ваши дементоры — вы и спасайте»? Мальчику весьма полезно будет выговориться. И зубки показать. Хватит считать его подставкой для орденов. Сама Минерва устроилась в одном из пустых классов неподалёку от кабинета, который так и не могла привыкнуть называть своим. Взмахнула палочкой, пробормотала: «Accio почта с директорского стола». Брезгливо, двумя пальцами отложила в сторонку «Пророк». Хватит пока мерзостей. Тем более что плотный конверт с печатью Министерства явно более важен. *** Лаванду нашли в библиотеке. Мадам Пинс пыталась было утихомирить прыгающий и орущий Гриффиндор, но, кажется, этим только раззадорила нарушителей спокойствия: они начали объяснять ей, почему она должна орать и прыгать вместе с ними. Не веря своим ушам, Лаванда выхватила из рук Парвати уже изрядно помятый и замусоленный, но несомненно официальный пергамент с печатью Министерства. Быстро пробежалась глазами по тексту. «Изучив ситуацию, сложившуюся в школе чародейства и волшебства Хогвартс... приказываю... отменить... созданную для контроля за исполнением инструкции комиссию распустить... признать внутренним делом школы...» Внизу — размашистая подпись Кингсли Шеклболта. И приписка: «Привет Ли». От визга Браун у несчастной мадам Пинс заложило уши. Немного утихомирившись, гриффиндорцы потащили подругу в башню — праздновать. А она, отплакав и отсмеявшись, наконец поняла, какие возможности перед ней открываются, и немедленно протолкалась к Гермионе. — Староста, отпусти меня в Хогсмид в субботу, пожалуйста, мы с Гойлом пойдём платье шить! Та, похоже, слегка оторопела. — Иди, конечно, но... что значит «с Гойлом платье шить»? Лаванда хихикнула, представив Грега с иголкой, сопящего над грудой ткани. — Мы на эту субботу записаны к портному, — девушка слегка покраснела. — Я думала у Гарри плащ-невидимку просить... Понимаешь, мы обязательно должны сходить туда вместе и обязательно в эту субботу! Там расписано всё. Мы же... он же на бал меня пригласил, — добавила она потише, заметив, что к их разговору прислушиваются. — А бальные наряды пары должны шиться комплектом, ну, в один цвет, из похожих тканей... Понимаешь? Надо подобрать фасон и мерки снять, а потом ещё раз сходить на примерку. Но это недели через две-три, не раньше, народу-то много. — Подожди, — вмешалась Парвати, — какие бальные наряды? Почему мы ничего не знаем? Лаванда пожала плечами. — Я так понимаю, потому, что Малфой сначала заботится о своих. Оденет Слизерин — займётся остальными факультетами. По крайней мере, мне он сказал, что без услуг портных никто не останется, только те, кто захочет пойти в обычной парадной мантии. Но, по-моему, — Браун хихикнула, — в Слизерине таких нет. В Хогсмиде сейчас торчат его портные, целый батальон. Забини с Паркинсон своих пачками туда отправляют, человек по шесть за раз. — И в будни? — удивилась Гермиона. — Конечно, иначе не успеть. Не каждый день, правда, а когда работу быстрее закончат. Так отпускаешь в субботу? — Конечно, отпускаю, я же сказала. Ох, Лаванда, ну до чего же хорошо всё обернулось! Они снова рассмеялись. Вышло действительно хорошо. Откровенно говоря, идти в Хогсмид в мантии-невидимке Лаванда побаивалась. А вдруг узнают? Ей ведь было запрещено покидать Хогвартс. Но остаться без наряда на выпускной бал и вовсе казалось немыслимым. Вообще в Хогсмид этим летом выбирались редко. Если всего учения два с половиной месяца, о каких выходных может идти речь? В субботу и воскресенье им поставили только по два урока, да работали меньше, вот и всё. Гулять уходили по разрешению префектов школы и только когда все дела переделаны. Тем ценнее была эта прогулка — с Грегом, выбирать бальную мантию! Вот ведь как интересно. У неё радость, и о чём она сразу думает? О своём неуклюжем бароне? Когда это он стал занимать так много места в её мыслях? Лаванда улыбнулась. Грегори большой, ему и места надо побольше. Ох, надо же ему сказать! Браун торопливо перецеловалась со всеми смельчаками, пообнимала остальных и побежала в Слизерин. У каменной стены, угрожающе холодной и влажной от подземельной сырости, шепнула: «Корень мандрагоры!», проскользнула в гостиную. Ей, гриффиндорке, нельзя было здесь находиться, поэтому Лаванда хотела быстренько юркнуть в коридор, ведущий к спальням, но не вышло. В гостиной собрался, похоже, весь Слизерин. На незваную гостью мигом заинтересованно уставились змеёныши. — Я... извините, я... не хотела побеспокоить... — она сама не знала, с чего вдруг начала оправдываться. Просто нахлынула уверенность, что придти сюда было неправильно, что она обидела слизеринцев, вторгнувшись на их территорию в момент какой-то невероятно личной беседы. Тем более, что пароль она узнала случайно: услышала, как один слизеринец передавал другому. У оборотней острый слух... Кажется, они молчали вечность. Потом раздался голос Малфоя: — Ничего страшного, Браун. Правда, тебе придётся немного подождать, пока мы закончим, уж не взыщи. Мы быстро. Грег, проводи свою гостью в спальню и возвращайся. Гойл поднялся неслышно и на удивление грациозно — Лаванда не ожидала от него ничего подобного. Не подошёл — плавно скользнул к ней. Подал руку. Шепнул: «Пойдём». Интересно, он всегда среди своих такой? — Извини, я с тобой поговорить хотела... — Ничего. Подожди, я правда быстро. Проходи, — дверь неслышно распахнулась, Грег галантно пропустил её вперёд. — Посиди здесь, — указал на кровать. Выскользнул из комнаты, притворив за собой дверь. Лаванда огляделась. В слизеринской спальне, вопреки представлениям гриффиндорцев о сырых и холодных подземельях, было вполне тепло и уютно, только окна не хватало. Четыре кровати по углам, возле каждой тумбочка, на полу пушистый ковёр, посередине стоит столик с чашками, под стенами — четыре письменных стола. Из спальни ведут две двери. Что за второй, Лаванда проверять не стала, ещё скажут, вынюхивает что-нибудь. Велели сидеть и ждать — она сидит и ждёт. На одной из кровати разбросаны пергаменты, несколько учебников, на тумбочке рядом — ещё учебники, толстый справочник магических существ и расчёска. Здесь спит Малфой. Странно, что он не в спальне префектов. Напротив — аккуратно застеленная постель, возле неё на полу — собранная сумка, на тумбочке портрет Боунс в рамочке. Монтегю, разумеется. Кровать Грега у двери; возле неё тоже стоит сумка, тумбочку украшает чудовищного объёма справочник по трансфигурации. Книгами и свитками завалены и три письменных стола. Четвёртый пуст, и, судя по запаху, на четвёртой кровати давно никто не спал. Наверное, это место Крэбба. Лаванда взяла справочник Грега, пролистала, нашла тему их сегодняшнего задания. Дочитала уже до середины, когда в коридоре послышались шаги. Первым зашёл Малфой; интересно, он всегда ходит впереди всех? За ним — Грег, потом Монтегю. Хорёк тут же начал рыться в свитках, разбросанных по постели, Монтегю ушёл в ту, вторую дверь — Лаванда так и не успела разглядеть, что за ней — а Грег присел рядом с ней. — Стряслось что? — спросил, взяв её за руку. — Нет... то есть да... ну, то есть не стряслось, а хорошо всё! — Лаванда сердилась на себя. Что это за приступ косноязычия? — Министр прислал указ, которым отменил эту дурацкую комиссию, и её инструкцию, теперь только профессор Макгонагалл решает, какие меры безопасности принимать в отношении меня, вот. А это значит, что в субботу мы можем пойти в Хогсмид! Ну, то есть открыто пойти в Хогсмид, — добавила она неуверенно. Лаванда понятия не имела, знают ли Малфой и Монтегю об авантюре с плащом-невидимкой, которую планировали они с Грегом. Гойл улыбнулся. Просто улыбнулся, даже позы не поменял, но почему-то Лаванда и не сомневалась, что он рад не меньше гриффиндорцев, которые недавно с воплями прыгали вокруг неё. — Отлично. — Замечательно, Браун, поздравляю, — вмешался Малфой. — Давно пора. Браун, скажи, пожалуйста, а кто тебе вход в Слизерин показал? Я не то чтобы против, приходи на здоровье, просто обычно это не принято... — Никто мне его не показывал. Я услышала, как один пятикурсник другому рассказывал, что ты пароль поменял. — А где его говорить, пароль, ты откуда знаешь? Лаванда растерялась. — Ну... Это же вход. — Разумеется, вход, но на нём же не написано, что он вход! — Видно же! — Браун, — Малфой присел рядом с ней на кровать Гойла и ласково спросил: — Как видно? Что именно ты видела? — Все ваши ниточки туда сходятся. Твоя, Грега, остальных... Вы там в Слизерин заходите. — Вот оно что. Значит, не видела, а почуяла, верно? Не глазами, а носом? — Наверное, — Лаванда не понимала, что ему от неё нужно. Какая разница, откуда она узнала, если никто ей не говорил и не показывал? — Ясно. А с паролем надо что-то делать, не все в Хогвартсе мечтают придти сюда исключительно в гости к Грегу. Монтегю фыркнул. — Тоже мне страшная проблема, просто меняй его с утра и объявляй новый в гостиной перед завтраком. — Так обязательно же кто-нибудь забудет, у них из голов цемент сыпется. — Это их проблемы, будут стоять под факультетом и ждать, пока кто-нибудь откроет. Драко, я должен тебя мерам безопасности учить? — Ладно, не кипятись. Бери сумку и пошли. Грег, мы тебя подождём в Большом Зале. Их оставили вдвоём. Лаванда, сама не зная почему, прижалась к Гойлу, уткнулась ему в плечо. Он погладил её по голове. Тихо сказал: — Это здорово. Но знаешь... Лучше бы этой радости не было, — Грег шумно вздохнул, как бывало с ним всегда, когда он пытался длинно что-то объяснить. — Лучше бы с самого начала... ну... без инструкции, и комиссии... Не радоваться сейчас, но не мучиться тогда. — Ох, Грег, это было бы замечательно... Посидели молча. Наконец она осторожно высвободилась из его объятий, хотела подняться и идти ужинать, но он мягко остановил её и поцеловал. Потом сам встал с постели, двигаясь отчего-то более неуклюже, чем раньше. Обычный такой, привычный Гойл. — Идём? — спросил, подавая ей руку. — Идём, — улыбнулась она. В Большой Зал они зашли вместе.