Безумное лето девяносто восьмого

Грег аккуратно зачеркнул ещё одно число в календаре. Девятнадцать. Завтра впору праздновать юбилей. Девятнадцать дней счастья. Это нехорошо, наверное. Столько народу погибло, отец в Азкабане, а он счастлив, хоть прыгай. Девятнадцать свиданий, девятнадцать закатов, встреченных на Астрономической башне, девятнадцать вежливых «Спокойной ночи» Полной Даме... Или меньше? Точно, меньше, Лаванда не сразу разрешила провожать её до Гриффиндора. Вчера Ал долго убеждал Драко влюбиться. Мол, посмотри на Гойла, он даже учиться лучше стал. Малфой скромно спросил: «Мне-то куда уж лучше?». Ржали. Скоро полнолуние. Лаванда боится немного, но это уже никогда не будет так страшно, как в прошлый раз. Что-то сонно пробурчал Драко, перевернулся на другой бок. Ал сопел в две дырки. Грег ещё раз посмотрел на календарь, улыбнулся тихонько и закрыл глаза. Когда его дыхание выровнялось, Монтегю осторожно слез с кровати. Драко немедленно поднял с подушки растрёпанную башку, спросил тихо: — Ты чего? — Ничего. Придержи его, — кивок на Гойла, — мне порешать кое-что надо. Малфой зевнул, засунул глубже под подушку вытащенную было палочку. — Реши уже что-нибудь, надоело. Она за него пошла бы, да он не зовёт; он на ней женился бы, да духу не хватает предложить. Тупик какой-то. Мне в голову всякая радикальщина лезет, не хуже поттеровской. — Связать, объяснить всё друг про друга и обвенчать? — Типа того. Ал, драгоценный, пожени их, а? Сил нет. — Вот же и иду женить. Вернусь минут через двадцать, тогда можешь его не придерживать, решит, что от Сьюз возвращаюсь. — Ага, — Драко зевнул ещё раз и зарылся в одеяло. Монтегю вышел и потопал к спальням префектов. Утро Грега началось как обычно. Прохладная, догреваемая заклинаниями вода. Бодрящие утренние напутствия от Малфоя. Новый пароль не забыть, сумку достать из-под кровати. Пэнси раздаёт задания по ремонту. Блейз ругает пятикурсников... Заходил Слагхорн. Зубы ноют смотреть, как они с Драко расшаркиваются. Официоза — хоть ложкой собирай и в котёл суй; интересно, какая дрянь сварится. Кажется, Слагхорн думает, что Малфой обиделся. Он ведь хотел в Слагклуб. Ну, пусть считает. Хотел — перехотел, но Гойл точно никому это объяснять не станет. Достал сумку, взвесил в руке. Что-то не так. Полез смотреть. Точно: не выложил толстый справочник по трансфигурации. Сегодня нет трансфигурации. Балбес. Кто с вечера сумку собирал, а? Как есть балбес. Грег ухмыльнулся. Теперь и ведущий не нужен, сам с собой разговаривать научился. Всё Лаванда. Монтегю зевает. Гад. Смотришь на него, такого довольного, и завидно. Милли спит на ходу, чуть в дверь не врезалась. Придержал то, что полегче — дверь. Окликнул. Вроде пришла в себя. Устали все, ремонт этот... И экзамены скоро... — Грег! Сделай милость, зайди ко мне после уроков, — Пэнси жизнерадостно улыбалась, загораживая дорогу. — Зайдёшь? Гойл кивнул. Подумав, хотел что-то ответить — девушки любят, чтобы с ними разговаривали, — но Драко отвлёк. — Грег! На пару слов! Сегодня он нарасхват. Ведущий, так нельзя было поговорить? Нельзя. Хочу посидеть две минуты спокойно. С тобой — проще всего. Гойл вздохнул. Вернулся в гостиную. Присел на подлокотник кресла, заботливо развёрнутого к камину. — Я хочу, чтобы ты походил вокруг Поттера и послушал, — Драко говорил медленно, растягивая не слова, а фразы. — У меня есть одно подозрение... Мне кажется, что у тебя рядом с ним... звенит. — Звенит? — озадаченно переспросил Грег. — Да. Не как при отце, верно? И не как при дяде Басте. Но — звенит. — Звук другой, — согласился Гойл. — Вот я и хочу проверить: у тебя именно на него звенит или... на кого-то ещё. Грег, я действительно думаю, что, может быть, он трансер, просто не знает об этом. Необученный, потому и звенит у тебя еле-еле. Тогда становится понятно, почему он так всех одной левой... В общем, я хочу, чтобы ты возле него покрутился и проверил, звенит он, когда ты в трансе, или не звенит, — Малфой переменил позу, спросил более обычным тоном: — Слушай, кого бы отправить за девичьими слезами, а? Гойл почесал в затылке и неопределённо хмыкнул. Перебивка мыслей Драко уже почти не сбивала с толку, но чтобы ответить, надо было как следует сосредоточиться. Девичьи слёзы... Найти девственника на пятом, а тем более на седьмом курсе сложновато. Они там, конечно, есть, но ведь не признаются ни за что. А девчонок спрашивать как-то неудобно... Профессор, небось, первокурсников посылал, слёзки-то на самой окраине Запретного Леса растут. Точно, Грег вспомнил, как они сами ходили их собирать, тоненькие стебельки, мелкие сиреневые цветочки... — Грейнджер, может? — Думаешь, они с рыжим только целовались? — А когда им? — Тоже правда... Но как ты себе это представляешь? Прихожу я, значит, к Грейнджер и говорю ей: «Слушай, коллега, а не наберёшь ли ты Слизерину два ведра девичьих слёз на опыты?». Думаешь, не прибьёт? — Грейнджер? Не-а. — Ну, Грег, это несерьёзно. Она префект, на ней пол-Хогвартса. Ей что, делать нечего травки собирать под луной? — Луна! — воздев палец к потолку, изрёк Гойл. — Она — точно. И не прибьёт. — Хм. А это мысль. Но где её взять, Луну? Грег посмотрел на ведущего с подозрением: не ударился ли головой? — В Хогсмиде! Лавгуд летом заняться было явно нечем, и она радостно приняла предложение Малфоя сделать репортаж о выпускном бале скандального курса. Гойл сам видел её в Хогсмиде, когда они с Лавандой ходили туда на примерку. Луна заявила, что всегда мечтала изучить этот городок попристальнее, да выходных не хватало на полноценную экспедицию. Скорее всего, она до сих пор разыскивает по окрестностям морщерогих кизляков. Если найдёт, наверное, расстроится: такая мечта пропадёт. — Хм, — сказал Драко. — Ладно, забегу туда вечером, попрошу. Спасибо за хороший совет. — Идём уже, — буркнул Грег. Он не любил опаздывать к завтраку. Всегда казалось, что самое вкусное уже съели. Столы в Большом Зале стояли на удивление удачно: можно было любоваться на Лаванду, не отвлекаясь от еды. Она, похоже, чувствовала его взгляд, часто оборачивалась и улыбалась. Хорошо. Главное — не думать о том, что скоро экзамены, а потом они разъедутся. И не обращать внимания на то, как на неё смотрят гриффиндорцы. Опомнились, наконец, бурчал Драко. Зря. Без них было замечательно. Правда, они пока только примериваются, Лаванда ещё ни одного свидания не отменила, не зовут, значит. Может, до экзаменов и не раскачаются. Наверное, Грег повзрослел. Во всяком случае, Люциус говорил, что когда взрослеешь, всё меняется, а у него поменялось. Завтраки такие короткие стали. А занятия — лёгкие. Раньше он не понимал и половины того, что преподаватели говорят. Домашние задания дольше делал. Или это тоже из-за Лаванды? Слагхорн удивился, когда весь Слизерин явился к нему на зелья. Сначала боялся, что их слишком много, взорвут кабинет к дракловой матери. Не взорвали. Так и учились: Золотое Трио, штук по пять хаффлпафцев и равенкловцев да Слизерин в полном составе. И Грег с ними, а как же без него. Ничего так, получалось. Высшие зелья, а поди ж ты — несложные, только разобраться надо. Правда, Драко ворчал, как всем повезло, что Лаванда не ходит к Слагхорну, а то бы Гойл смотрел только на неё. Но он, Грег, не согласен. На ЗОТИ ведь Лаванда есть, и ничего, не мешает. Следующий урок как раз ЗОТИ... У них снова сменился аврор, преподающий защиту. На перемене спорили, хорошо это или плохо. Грейнджер говорила, хорошо: разные люди разному научат. Поттер не соглашался, мол, только к одному привыкнешь, а уже другой, и знания отрывочные получаются, перед экзаменами это плохо. Мерлин их знает, кто прав. Грег учебник читал и с Драко советовался, а тот, если чего не понимал, отцу писал. Лаванда о чём-то шепталась с Пэнси. Мерлин, какая же она красивая! Малфой больно пихнул Гойла локтем, тот вздрогнул и стал записывать за преподавателем. Скоро экзамены. Надо думать о ЗОТИ. После занятий Грег чуть не забыл о Пэнси: пятикурсники пристали с цементом. Пришлось помочь дотащить. Слабосильные они, пятикурсники. Потом вспомнил, побежал. — Ну наконец-то! — зашипела благоухающая вербеной староста, заталкивая его в шкаф. — Сиди тут и не отсвечивай! Ко мне сейчас Браун придёт, по душам разговаривать. Вот ведь дубина стоеросовая, ещё немного — и опоздал бы... Тихо! Дверца шкафа захлопнулась перед его носом, и тут же зазвучал ласковый голос Пэнси: — О, Лаванда, проходи скорей, мне уже эльфы чай притащили. Гриффиндорка принюхалась. Гойл уже знал, как она это делает: запрокидывает голову, морщит носик, хмурится... смешная такая! А потом голову набок склоняет — пытается разобраться, чего учуяла. — У тебя Грег? — Да был только что, вот прямо перед тобой. Кстати про Грега: что твои гриффиндорцы, опомнились наконец? — чашка звякнула о блюдце, запахло мелиссой. Лаванда вздохнула. — Ага. На свидания зовут, цветы дарят... — Почему же не ходишь? Тяжёлый вздох. Шуршание... ага, это сахар насыпают. — Ну как почему не хожу, я хожу. К Грегу. Не могу же я быть на двух свиданиях одновременно! — То есть выбираешь Грега, — то ли вопрос, то ли утверждение. — Пэнси, ты так говоришь, будто не знаешь. — А я и не знаю. Откуда мне знать? Мы, слизеринцы, ваших гриффиндорских намёков не понимаем. — Оно и видно, — хмыкнула Лаванда. — Ты, похоже, совсем не замечаешь, как Ли за тобой ухаживать пытается. — Ли? За мной? Вот ещё глупости! Это я ему авансы раздаю пачками, а он и ухом своим чёрным не ведёт! Помолчали обе. Зажурчала вода: видать, налили ещё чаю. — Ты что, правда не видишь? — удивлённо спросила Лаванда. — Не вижу чего? — Пэнси, похоже, была озадачена. — Ухаживаний джордановских, чего. — Не вижу. Где это он за мной ухаживал? Гриффиндорка снова вздохнула. — Значит, так. Бери пергамент, пиши. Пишешь? Пиши: «Ли Джордан! Если хочешь знать в подробностях, что я думаю о тебе, твоих кошмарных дредах и твоей ужасающей манере ухаживать, приходи...» Ну когда ты свободна? — Лаванда, это неприлично! — Очень даже прилично. Ты же не предлагаешь ему целоваться при луне, в конце концов! Пиши время и место и давай сюда, я ему передам. Иначе вы никогда не встретитесь. Похоже, слизеринец гриффиндорца и правда не разумеет. — Ну, ладно, будь по-твоему, — Пэнси точно смущена, а Лаванда не видит. Или внимания не обращает? Не, этих гриффов не поймёшь. Тут Браун права. Интересно, она Грега так же не понимает? Мысль была новой. Странной. Надо её позже подумать. Но смущение смущением, а сделала Паркинсон, как велели. Похоже, у неё с Джорданом серьёзно. Вот и славно: Пэнси девушка хорошая, заслужила счастье. — Давай теперь с тобой разбираться. Тебе Грег нравится? — Нравится. — Замуж за него хочешь? Ещё один вздох. Грег затаил дыхание. — Хочу. Да только он не позовёт. Зачем ему оборотень? — Лаванда. Ты хоть понимаешь, что он думает точно так же? Она такая красивая, зачем ей я? — Как это — зачем? Он же такой... сильный, и надёжный, и... уютный. Ах, Пэнси, с ним так хорошо! Можно гулять, или сидеть и молчать, или, я не знаю, домашнее задание делать — и всё так замечательно! Ну как такой может быть не нужен? Почему так мало воздуха? А, надо дышать. Он и забыл. Драко, всё в порядке, я уже это делаю, вот: вдох, за ним выдох. Я помню, как надо. В ответ — еле слышное бурчание. Наказание моё, на минуту оставить нельзя... — Лаванда, а ты ему об этом говорила? Молчишь. А с чего он должен догадаться, что ты так думаешь? — Ну... я же с ним гуляю... Даже сама предлагаю встретиться! — И что? А может, ты с ним гуляешь, потому что тебя другие не приглашают? Лаванда сердито отставила чашку, жалобно звякнула ложечка. Грег помнил и как девушка сердится: губы чуток надуты, руки скрещены на груди, а грудь... так, об этом сейчас не думать. А ещё Браун любит ножкой топать. Левой чаще. Но сейчас Лаванда сидит, эффектно не потопаешь. — Пэнси, я, по-твоему, должна первой ему в любви объясниться, что ли? Вредная слизеринка хихикнула. — Не надо, ещё напугаешь. Ладно, попытаюсь поработать вашим голубем любви. Только учти: он парень серьёзный, и чувство у него к тебе нешуточное, курса с четвёртого, между прочим. Подумай хорошенько, ты хочешь просто замуж или именно за него. А то обидишь хорошего парня, он этого не заслужил. Лаванда помолчала — то ли обдумывала ответ, то ли пыталась разобраться в себе. Грег опять забыл, как дышать. Драко, не лезь! Хорошо, хорошо, меня нет, я — дружелюбное привидение... Совсем не лезь! Да не лезу, успокойся. — Нет, Пэнси, — наконец заговорила Браун, — просто замуж я не хочу. Если просто замуж идти, рано или поздно начинаются упрёки, жалобы... Не хочу так. Я любить хочу. Чтобы он улыбнётся — мне приятно, я улыбнусь — ему радостно. Чтобы и молчать вместе хорошо, а не только целоваться. Вот как с Грегом, — она ещё помолчала и добавила тихо: — Наверное, я люблю его, знаешь... Гойлу казалось, что стук его сердца слышно в Гриффиндорской башне, а уж оборотень Лаванда давно знает, что он здесь. Но Пэнси сказала — сидеть тихо. — Если любишь, — так же негромко сказала Паркинсон, — значит, всё получится. Ладно, — послышался шорох — слизеринка встала из кресла, — иди, относи письмо Джордану, а я попробую убедить Гойла быть посмелее с дамой его сердца. Раз уж мы друг друга так глобально не понимаем, надо помогать. — Ты только не опаздывай, а то Ли решит, что это был глупый розыгрыш. — Ох, вот прямо пять минут эта обезьяна с дредами не подождёт девушку! — И больше подождёт, если будет уверен, что записку написала та самая девушка, а не Малфой левой рукой шутки ради. — Хорошо, хорошо, приду. Идём, работать пора. Ой, что же это я, надо переодеться в рабочее... Иди, я сейчас быстренько мантию сменю и тоже выйду. Выпроводив Лаванду, Пэнси распахнула шкаф и обвиняюще уставилась на Грега. — Ну? Слышал? Только глупых вопросов не задавай, я сюда два флакона отбивающего запах зелья вылила, она тебя не почуяла. Опять же духи, чай пахучий... Слизеринец честно пытался ответить, но так и не придумал, что, поэтому вышло неопределённое мычание. — Эх, Грег, Грег, балбес ты из балбесов. Влюбил в себя девчонку и не знаешь, что с ней делать. Иди, носи доски, может, мысль умная в голову забредёт случайно. Только очень долго не раздумывай, полнолуние скоро. И учти: жизнь — штука жестокая, второго шанса не даёт. *** Гойл — невероятно глупый тип. Как стадо гиппогрифов во время гона. Нет, ещё дурнее: гиппогрифы, по крайней мере, не упустят свою гиппогрифиху из-за философских измышлений о бренности сущего и собственной непривлекательности. Что с ним таким прикажете делать? Не пристало Малфою Блистательному пробавляться ремеслом свахи, но с такими сателлитами приходится. Всё надо контролировать, абсолютно всё, без присмотра эти странные смертные даже самые простые задумки реализуют вкривь и вкось. Что ж, и здесь будем присматривать. Итак, считаем заботы. Бал, ремонт, Гойл, Забини, экзамены. Дела семейные маячат на горизонте и пока не привлекают слишком много внимания. Потом папенька возжелают его женить, mais quelle horreur!* Но об этом, слава Мерлину, можно пока не думать. Бал, ремонт, Гойл, Забини, экзамены. Бал, ремонт... Грейнджер? — Слушаю вас, коллега. — Малфой, я тут... — Ого! А Золотая Девочка-то, похоже, смущена! — Я подумала, что... ЯсмогладостатьтримагокнадляСлизерина, — выпалила на одном дыхании. — К сожалению, только три, но мне кажется, это лучше, чем ничего, верно? — Эээ... Спасибо, Грейнджер, — Драко с ужасом понял, что не знает, что сказать. Вот так раз, семь лет знал, а теперь вдруг растерялся. — Маг-окна нам действительно пригодятся, как-то без них... тоскливо, наверное. — Вот и славно, — гриффиндорка тоже явно не знала, куда себя деть. — Забирайте, а то хаффлпаффцам они тоже понравятся. — Не понравятся, им круглые нужны, — автоматически возразил Малфой и отчего-то разозлился на себя. Нашёл с кем спорить! И главное, из-за чего. Ей впервой одолжение делать, ему — принимать, сказал «спасибо» и не продолжай больше неудобную беседу. Префект пробормотал Wingardium Leviosa и поволок маг-окна в подземелье. Гермиона украдкой вздохнула облегчённо: не сбежала посреди разговора, молодец. Да, Грейнджер, это поступок, достойный Золотого Трио, возьми с полки пирожок. Почему она тебя так раздражает, Драко Малфой? А ну, возьми себя в руки! Человек помочь пытается, а ты ведёшь себя, как свинья! Подумаешь, одолжения тебе принимать неприятно... Не время перебирать харчами. Отцу надо написать, вчера не успел. Вот сейчас прямо сесть и написать. А всё остальное выкинуть из головы. Префект заперся в своей спальне и засел сочинять письмо. Добрые соученики дали ему целых двадцать минут посидеть спокойно, прежде чем начали массово дёргать по мелочам, не достойным его внимания. Прогресс, молодцы, того и гляди, самостоятельными станут. Где там Грег? Ага, подбирается к Астрономической башне. Прекрасно, вовремя отвлекли. Надо быстро дописать письмо и заниматься этим обалдуем. Вот ведь наказание, как кроватями в родителей кидаться, так первый на очереди, а как с девушкой объясниться, так под стол... «...В целом же чары идут хорошо, за что большое спасибо Вам, mon trés cher pére**. Если Вас не затруднит, пожалуйста, дайте мне консультацию по нижеследующим вопросам, ответы на которые я не разыскал в школьной библиотеке...» Блейз опять устраивает выволочку кому-то из пятикурсников, то и дело поминая черномазость и дреды. Опять, небось, пары вёдер краски недосчитались. В разгоревшемся этим летом секретном соревновании «кто больше потырит» с завидным отрывом лидировали Слизерин и Ли Джордан. Драко усмехнулся. Пока родной факультет занимает первую позицию, во многом молитвами Паркинсон и того же Забини, он, Малфой, не станет обострять отношения с Гриффиндором из-за нахального негра. В конце концов, змеям необходима практика, а то разучатся кусаться. Лаванда щебечет о погоде, о том, как её сегодня похвалили на прорицаниях, о хороших предзнаменованиях, окружающих их с Гойлом... «Засим остаюсь в совершеннейшем к Вам почтении, Ваш любящий сын Драко» Префект, насвистывая, двинулся в совятню. — Лаванда, я тут... подумал... Ого, а Грег, похоже, ринулся в атаку! Малфой привязал письмо к лапе совы, погладил её, щёлкнул по клюву. — Мы скоро экзамены... сдадим... И что же тогда, по домам? А как же... Ох ты ж горе моё, ты у неё не два метра подкладки на штаны выпрашиваешь! — Лаванда, иди за меня замуж. Замолчали все трое. И перепуганный Грег, и опешившая Лаванда, и Драко, начавший было придумывать достойную барона речь. Когда пауза начала затягиваться, Малфой взмолился: не молчи! Ну я не знаю, давай про свою неземную любовь... — Я, конечно, теперь не завидный жених, а не пойми что. Отец в Азкабане, сам дурак дураком... Но у меня поместье. Оно моё сейчас. Хозяйство при нём. Счёт в «Гринготтсе». А нам с тобой хорошо... вроде. Совсем от рук отбился, мерзавец. Ты что несёшь? Ты ей про глаза, а не про счета, бедные гриффиндорки — натуры романтичные! Сам ты, ведущий, натура романтичная. Своей невесте объясняйся в любви, как положено. А я делаю, как умею. Сгинь уже. И скажи сове адрес, бестолочь, она ж не понимает, чего ты от неё хочешь. Драко схватился за голову. Совсем заморочили! Отец письмо ждёт, а он тут разбирайся не с Гойлом, так с цементом, не с цементом, так с Министерством. Как жить, я вас спрашиваю? Женись, раздался в голове неожиданно ехидный голос сателлита. Сразу все проблемы исчезнут. Одна останется. Экие вы добрые... Ты объясняйся давай, не отвлекайся. — Я понимаю, к тебе твои красавчики уже возвращаются... Но ты подумай, они тебе нужны? Испугались невесть чего... А я тебя на руках носить буду. Гулять с тобой, у меня лес рядом и речка. Иди замуж, а? И им нос утрёшь, и самой хорошо будет. Ну хочешь, я у тебя официально руки попрошу, в Большом Зале? Пусть смотрят и локти кусают. Хочешь? Лаванда шмыгнула носом и ткнулась Грегу в подмышку. Пробормотала оттуда что-то неразборчиво, высунулась, чихнула, посмотрела виновато и тихо пискнула: — Хочу. Драко шумно вздохнул, снял с плеча белое пёрышко и отправился ругаться с Филчем. По крайней мере, одну проблему из списка актуальных можно вычёркивать. *** Гойл смотрел на гриффиндорцев, заходивших в Большой Зал, и ему хотелось смеяться. Вот они идут. Радостные. Весёлые. Победители. Шутят. А он — Грег Гойл. Отец в Азкабане. Сам оправдан с трудом. И он сейчас заберёт лучшее, что у них есть. Вот прямо сейчас. Драко улыбался рядом. Монтегю делал вид, что ничего не происходит. Пэнси украдкой перечитывала письмо, надо полагать, от обезьяны с дредами. Забини деловито обсуждал с Филчем обои. Нехотя отошёл, уселся на своё место. И тогда Грег встал. Глядя в упор на Лаванду, перешагнул лавку, обитую зелёным. Обогнул стол. Подошёл к гриффиндорцам. Опустился на одно колено — плавно и красиво, на втором уровне транса иначе не получается. Ведущий присматривал, но не вмешивался. Все затихли. — Лаванда Браун, — его негромкий голос разнёсся по залу, — я — Грегори Альфред, барон Гойл. У меня есть поместье, деньги и титул. Я люблю тебя. Ты пойдёшь за меня замуж? Слова вылетали свободно — ритуальное предложение руки и сердца он помнил наизусть. Хогвартс потрясённо молчал, когда Лаванда, выдержав положенную паузу, поднялась со своего места. Прямая, как палка, и гордая. Как гриффиндорка. — Да, Грегори Альфред, барон Гойл, — сказала, и голос чуть дрогнул, — я пойду за тебя. Гойл поднял голову и посмотрел ей в глаза. Шепнул: — Я люблю тебя, — и надел на тонкий пальчик кольцо, которое всё это время держал в руке. Он был серьёзен. Она улыбалась. Он медленно поднялся с пола. Она ненадолго прижалась к нему, быстро проговорила: — Встретимся сегодня в восемь, поможешь мне с прорицаниями? Он кивнул, хотя в прорицаниях не понимал ничего. Она улыбнулась и отстранилась. И в это время зал взорвался. Грег вернулся на своё место. Неторопливо сел, взялся за нож и вилку. Ему было всё равно, чего они шумят. Кто-то поздравляет, кто-то ругается. Обычное дело. Завидуют. Ему, конечно, ей чего завидовать? День был удивительно солнечным. В нескольких метрах от Гойла сидела его невеста. Слизерин бурно радовался помолвке. А гриффиндорцы сами виноваты, и это здорово. У Астрономической башни Грег был, как обычно, без пяти восемь. Вот только у Лаванды явно что-то пошло не так. Возле башни, прямо на земле, лежала рабочая мантия Браун, на ней — учебник по прорицаниям и пара свитков. А самой Лаванды не было. Гойл окликнул её раз, другой. Напугался не на шутку. Наконец, услышал за спиной странный звук, резко развернулся... Из кустов на него сконфуженно смотрела волчица. Не очень крупная, со смешными кудряшками на морде. — Лаванда? — Грег подошёл, улыбнулся, протянул руку. Волчица ткнулась мокрым холодным носом ему в ладонь. — Привет. Ты такая... милая. Гойла деловито обнюхали, потом Лаванда, смущаясь, вышла из своего укрытия. Вот так и сбываются мечты. Грег сидел на расстеленной на земле мантии, одной рукой придерживал учебник — волчица не умеет переворачивать страницы, — а другой гладил густую шерсть оборотня. Да, так помочь он и в прорицаниях способен. И помогал бы вечно, если б она разрешила. Но даже волчицы не делают уроки вечно. Когда стемнело, Лаванда шумно вздохнула, положила морду ему на колени и закрыла глаза. И он понял, что молчание затянулось. Грег занервничал. Он не привык к свиданиям, проходившим в тишине. Обычно она болтала, а он блаженно кивал. Теперь, похоже, была её очередь кивать и щуриться. А Гойл, значит, должен говорить?! — Ну... это... — попробовал он. — Я... знаешь, я и не думал, что ты такая... красивая. Ну, когда пушистая. И кудряшки эти... Они как у тебя, ну, обычной. Только их больше... То есть, спереди больше. А сзади совсем нет. Помолчали. — А ещё я, ну, думаю, как мы будем жить, когда поженимся. Ты когда встаёшь, рано или поздно?.. М-да, спросил. Ну, вставать будем, и я тебе буду... это... притаскивать, что ты любишь. Кофе там, или чай, или какао с булочками. А потом мы... ну, наверное, пойдём гулять. Если ты не против. Может, покупаемся. Может, в лесу побегаем. Ягоды пособираем. Когда ты пушистая будешь, я пособираю. Вмешался Драко, тихонько, чуть виновато. Подсунул Шекспира. Оказалось, Лаванда любит. Как здорово, что ведущий столько всего помнит наизусть! Кто одинок — того как будто нет на свете... Я с летним днём сравнить тебя готов, но он не столь безоблачен и кроток... У совершенств твоих я в рабском подчиненье. Она смеётся. Это так забавно, волчица смеётся. Радость. Люблю. Молчанье ставишь в грех мне. В нём я вижу силу. Молчаньем красоте обид не наношу, желая дать ей жизнь — все роют ей могилу, и потому я нем. Побудешь тут немым. Она тыкается носом, стоит ему замолчать. Стихи ей нравятся, видите ли. Глядит лукаво и чуть удивлённо. Кажется, не представляла, что он может читать по памяти сонеты на староанглийском. Почему, интересно? Знает ведь, что вторая волна, все дела... Их читать учат по «Le Morte Darthure»*** и ранним переложениям «Мабиногиона»****. Или не знает? Что рассказывают детям из пятой волны? Что все чистокровные — снобы? Интересно, у Браунов дома есть приключения Варагориуса, по которым слизеринцы осваивают руны? Грег гладил Лаванду, перебирал длинную шерсть. Мягкая. Пушистая. Люблю. Ничто не может помешать слиянью двух сродных душ*****... *** Верно говорят: любовь — страшная сила. До сегодняшнего дня Аластор Монтегю повторял эти слова, улыбаясь. Ему нравилось, что получается. Пара невинных разговоров — и вот уже Пэнси нервно комкает пергамент, не зная, как получше написать своему чернокожему ухажёру, Грег провожает Браун до Гриффиндорской башни, а Блейз украдкой подсовывает в сумку Шепард букет незабудок. Ал вообще любил быть слизеринцем. Просчитывать, как то или иное вскользь брошенное слово изменит судьбу случайно услышавшего его однокурсника. Ложиться спать, придумывая, как столкнуть завтра слишком непослушную парочку. Говоря Nox, с улыбкой вспоминать выражение лица Джордана, разворачивающего послание Паркинсон. Засыпать, прикидывая, как совместить зелёное и красное в свадебном интерьере... А вот просыпаться среди ночи Монтегю не любил совершенно. Особенно — так. Странное шкрябанье разбудило всю восьмую спальню и, наверное, парочку соседних. Шкряб, шкряб. Дверь трясётся. Шкряб, шкряб. Вспыхивает Lumos, осветив лицо Драко. У префекта сна ни в одном глазу. Шкряб, шкряб. Ночной гость всё нетерпеливее. Трое слизеринцев уже стоят у своих кроватей, в руках палочки. Со стороны, наверное, смотрится феерично: парни в трусах и в боевой стойке. Впрочем, им не до смеха. Шкряб, шкряб. Грег медленно и плавно — на вид уровень третий, если не глубже — двигается к двери, та стонет под напором неизвестного визитёра. Тихо щёлкает замок. Они готовы к чему угодно. Только не к этому. Со счастливым скулежом Грегу на грудь бросается волчица. Неуклюже машет хвостом, облизывает лицо. Драко резко расслабляется, опускает палочку. Ал падает на кровать, его начинает душить хохот. — Лаванда... — бормочет Гойл, его голос звучит глухо — волчица всё ещё стоит передними лапами у него на плечах. — Ну что ты делаешь... Перестань... Ох... Напугала... Ну слезь с меня, что ты! Оборотень послушно слезает, радостно повизгивая, разворачивается, хватает что-то в зубы и тычет Грегу. Великолепно. Как сказал бы Драко, charmant******. Браун принесла своему возлюбленному крысу. Дохлую. А как она сюда попала вообще, Браун? — Грег, бери, это подарок, — шипит Монтегю сквозь зубы. Гойл растерянно берёт тушку, вертит в руках. Даже говорит «спасибо». Пытается погладить Лаванду, спохватывается: — Ох, какая же ты грязная! Идём, помоемся. Волчица послушно трусит за Грегом в ванную комнату восьмой спальни. Разумеется, он затаскивает её в кабинку с надписью «Г.Гойл». Драко быстро подбирает крысу и куда-то прячет. Они идут следом. Браун запрыгивает в ванну, Грег пускает воду. Ал быстро подогревает её, волчица довольно ворчит. Они начинают в шесть рук мыть её — Лаванда действительно страшно грязная, в пыли, паутине, какой-то копоти, от неё пахнет мокрой шерстью, крысами и старой штукатуркой. По каким вентиляционным ходам её носило? Оказывается, в Слизерин можно попасть, не произнеся ни одного пароля... Любопытно. Браун низко взрыкивает. Драко с Грегом что-то быстро выясняют между собой, и Малфой отходит чуть подальше. Мочалка, похоже, испорчена. Или две. Лаванда уж больно грязная. Ага, всё ясно: наша девочка в волчьем обличье на диво целомудренна. Её великолепно перепачканный живот высочайше дозволяется мыть только жениху. Да не проблема, можно подумать, он, Ал Монтегю, всю жизнь мечтал почесать пузо оборотню. Если ему захочется экстремальных ощущений, он предложит жене карьеру домохозяйки, часа три прекрасного активного отдыха обеспечены. Грег тихо бормочет что-то успокаивающее. Грег. Бормочет. Офигеть. Нет, братцы, я с вами, может, и не помру, мне ещё детей растить, но поседею точно. Наконец Браун вымыта, если это можно так назвать. Больше здесь подходит слово «отдраена», слишком много грязи она собрала на свою длинную шерсть. Драко убеждает её не отряхиваться прямо на них. Кажется, получилось. По всей видимости, под этим зельем Браун слегка туповата. Реагирует, по крайней мере, явно заторможенно. Но отряхнулась, только когда они вышли за дверь. Молодец. Малфой как самый успевающий по чарам высушивает волчицу заклинанием. Потом все обитатели восьмой спальни начинают расчёсывать густую шерсть. Это нравится и слизеринцам, и Лаванде, потому процесс затягивается. О крысе Браун, слава Мерлину, не вспоминает. В конечном счёте вырисовывается очаровательная картинка. Отчаянно зевающий Малфой сидит на своей кровати и трёт глаза. Браун валяется у камина, Грег зарылся в неё почти полностью, во всяком случае, виден фрагментами. Что-то бормочет. Хватит. С Ала достаточно. Монтегю упаковывается в постель и решительно произносит Nox — второй раз за вечер. До утра он ещё успел посмотреть пару весёлых снов и один эротический, все с участием любимой супруги. Наверное, остальным слизеринцам тоже было хорошо. А потом их любезно разбудили. Всех и сразу. Но восьмую спальню — качественнее. Драко от визга чуть с кровати не свалился. Как её только не заавадили, Браун эту чокнутую? Везучая она, гриффиндорка лохматая. Картинка, конечно, была — в масло и на холст. У Грега на кровати лежит голая Браун, закутавшаяся в одеяло так, что торчат только нос и пятки, и оглушительно визжит. Ну, то есть это Монтегю знает, что она голая, потому что оборотни превращаются без одежды, а так не видно. Рядом с ней в постель вжимается ошалелый от мощной звуковой атаки Гойл в одних трусах: одеяло-то с него стащили. У стены — Малфой в полной боевой готовности. Ну, и сам Монтегю, тоже вскочил, палочка, как и у всех остальных, в руке. Кто из них сказал Silencio, Ал не помнил. Главное, что на некоторое время Браун заткнулась. Тогда включился Гойл. Забормотал что-то успокаивающее, по голове погладил. Надо было, наверное, уйти, но спросонья они с Малфоем не соображали, как их зовут, какие уж тут осмысленные решения. Потом она пролепетала: — Как я здесь оказалась? И Монтегю начал разбирать смех. На этих гриффиндорцах даже заклятья не держатся. Пора специально для них выдумывать какие-нибудь Stupefay magnum или Silencio totalus. Разумеется, какие-либо вменяемые объяснения мог предоставить только Драко. — Ты ночью пришла. Сама. Пожалуйста, не визжи больше, мы не виноваты, что ты не захватила с собой мантию. Как тебе удалось пройти в Слизерин, не назвав пароля, я не знаю, но в три часа ночи ты заскреблась в нашу дверь. Судя по всему, лезла по вентиляционным ходам или нашла пару заброшенных коридоров. Браун, ничего страшного не произошло. Ты просто пришла в гости и здесь превратилась, сейчас я схожу к девочкам, раздобудем тебе какую-нибудь мантию, ты переоденешься, и всё будет хорошо... Браун, что с тобой? Лаванда стремительно зеленела. Слизеринцы уже испугались, что она снова завизжит, но гриффиндорка тихо пискнула: — Я... помню, как... Я лезла по... Там были... Ох! — Что? — озадаченно спросил Грег. Браун затрясло. — Там были крысы... Я... Я их... Я их ела! На лице несчастной девушки был написан ужас. — Я съела несколько, а одну... кажется... О, Мерлин! Лаванду перекосило, она вскочила, отбросила одеяло и кинулась вон из спальни. Её окликнули, но она за какой-то дракловой матушкой вылетела в коридор, толкнула первую попавшуюся дверь напротив... Не прошло и пары секунд, как утреннюю тишину разорвал вопль Забини: — Браун, какого драного гиппогрифа?! Слизеринцы переглянулись в панике. Дверь приоткрылась — все вздрогнули — и вошла заспанная Пэнси. — Что происходит в вашем гнезде разврата? — строго поинтересовалась староста. — Уже ничего, — нервно хохотнул Ал. — От нас только что убежала голая Браун... к Забини... А он, похоже, ванну принимал. По крайней мере, сначала Браун вылетела от нас, потому хлопнули две двери, и только потом заорал Блейз. Я так понимаю, она залетела к ним в санузел, иначе чего он до сих пор орёт? — Голая Браун? — непонимающе переспросила Паркинсон. — Ну да, — сказал Малфой. — Это зелье, которое ей присылают из Министерства, какое-то ущербное, она из-за него в волчьем облике плохо соображает. Остаются только базовые инстинкты: есть, спать, видеть Гойла... Вот она и пришла. Ночью. А утром превратилась. В голую Браун. — Так, — сказала Пэнси, — вы, бесстыдники. Надо её оттуда забрать. Парни снова переглянулись. — Я туда не пойду, — в голосе Драко прорезались истеричные нотки. — Там голая Браун. Я не хочу, чтобы меня покалечили, сначала она, потом Грег. — Я тоже не пойду, — быстро поддержал префекта Монтегю. — Там голая Браун, я женатый человек, меня Сью придушит. Грег, она твоя гостья, ты её и вызволяй. Гойл решительно мотнул головой. — Не. Там голая Браун. Она мне ничего такого ещё не позволяла. Она меня убьёт. Все с надеждой посмотрели на Пэнси. — Но там голый Блейз! — попыталась возмутиться она, но слизеринцев так просто не разжалобишь. — Вот именно! — сказали они хором. Даже Грег поучаствовал. Паркинсон обречённо вздохнула. — Ладно, — сказала она, — что я не видала в том голом Блейзе. Пошла спасать его от грозного оборотня. Потом было смешно. Когда Пэнси с уморительно печальным видом рассказывала, как Браун влетела в ванную комнату седьмой спальни с благой целью опорожнить желудок, от ужаса совершенно забыв, что она, мягко говоря, неодета. Когда Блейз возмущался бесцеремонностью некоторых гриффиндорок, которые из четырёх индивидуальных кабинок с ванной и унитазом выбирают именно ту, где в этот самый момент принимает ванну порядочный слизеринец. Когда Лаванда, отчаянно краснея, смущённо оправдывалась, объясняя, что побежала туда, куда надо бежать из её спальни, чтобы попасть в туалет... Да, потом было даже очень весело. Все смеялись, а Монтегю смотрел на Драко и утешался тем, что если бы родимый префект влюбился, скажем, в Грейнджер, он, Ал, точно ходил бы уже седой как лунь. И заикался. Любовь — страшная сила. По крайней мере, дверь теперь точно придётся менять. *** Да, двери сильно досталось. Грег посмотрел на глубокие борозды от когтей оборотня, на рассыпанную по коридору щепу. Почесал затылок. Вот незадача. Новую дверь Филч им точно не выделит. Придётся снимать из дальних коридоров. Ну, ничего, в тех спальнях уж лет сто никто не живёт, только боггарты заводятся. Заодно и перебьют. Бедная Лаванда. Гойл потряс головой. В ушах, казалось, ещё звучал визг. Это ж надо, так напугаться. Ох... Из-за всех этих приключений с ведущим не поговорил. Драко! Отвлекись? О Мерлин, опять что-то стряслось? Не, я просто... Ну, ты хотел, чтоб я вокруг Поттера походил... Я походил. Звенит. Ведущий, ты меня слышишь? Да слышу, дай подумать... Трансер, выходит? Ну, получается, что трансер. Только кто ж его ведёт? Мне кажется, Грег, его никто не ведёт. И это самое интересное. Надо бы разобраться... Но я, скорее всего, не полезу. Малфоям сейчас повредит излишний интерес к Золотому Мальчику. Жаль, интересного не узнаю. Сам-то он знает? Непохоже... Ну да Мерлин с ним; ногами давай передвигай поживее, опоздаешь. На уроках Грег трижды чуть не заснул. Ещё бы, ночка выдалась... беспокойная. Только перед обедом расшевелился: на зельях не поспишь. Да потом добрый Гриффиндор помог. Драко, ехидна долговязая, сказал, что скоро им зарплату платить придётся. За поддержание слизеринцев в тонусе. Досталось опять Блейзу. На него вихрем налетела Шепард и требовательно спросила: — Это правда? — Что? — староста опешил. — Что ты сегодня утром обжимался в своей ванной с голой Браун! Бедный Блейз. Слизеринцев начал разбирать смех. — Мерлин великий и весь его гардероб, да конечно, нет! Что ты придумала, Аманда? О драконья матерь, что за легенды рассказывают обо мне в Гриффиндоре?! Кажется, и впрямь напугался. Надо спасать. — Шепард, врут. Лаванда ко мне приходила. А у Блейза случайно оказалась. — Вот-вот! Аманда, ты его послушай, он правду говорит! — Бабник ты, Забини, — заявила гриффиндорка. Развернулась, чтобы уходить. Но от Блейза ни одна девица ещё не ушла раньше, чем он ей позволил. Схватил. Повернул к себе. Притянул. Близко-близко. Грег знал, как здорово, когда так близко. — Слушай меня, Аманда Шепард, — он даже её имя шипел. Слизеринец. — Я люблю только тебя. Когда я смотрю на голую женщину, я вижу тебя. Когда я смотрю на одетую женщину, я вижу тебя. И если тебе мил какой-нибудь гриффиндорец-оборванец, не смей обвинять в этом меня. Притихла. Не дура всё ж таки. Соображает. Ну, дуру бы наш Блейз невестой не назвал. А он не напугался. Он взбесился. — Когда ты не хотела, чтобы о нашей помолвке знали, я молчал, — сзади охнули гриффиндорцы. — Когда ты вернула мне кольцо, я молчал. Когда ты бросила мне в лицо, что я тебя не стою, я и тогда не ответил. Но сейчас, извини, пришло время объясниться. Аманда Шепард, я — Блейз Забини, наследник своего рода. У меня ни дракла нет, но всё будет. Я сидел в Азкабане, но я оправдан. Я люблю тебя. Выходи за меня замуж или никогда больше не приближайся ко мне и не говори со мной. Ты станешь моей женой, наконец?! Вокруг пели птицы. Чуть поодаль стучали молотки. Но Грегу отчего-то показалось, что тишина оглушительна. Если она сейчас откажет... Ну не дура же! Он почти взмолился. Прошла вечность, но Аманда всё же ответила. Тихо-тихо, Грег еле расслышал. — Да, Блейз Забини, я стану твоей женой. И ещё тише: — Прости меня. Проняло наконец. Гойл услышал облегчение ведущего. Выдохнула Пэнси. Зашевелились остальные зеваки. Ну, всё. Здесь больше смотреть не на что. Надо найти Лаванду. Искал Грег долго. Не сразу додумался заглянуть в библиотеку. Гриффиндорка сидела бледная, заваленная книгами не хуже Грейнджер. Сейчас, в начале недели, она перекидывалась, только когда всходила луна. Уже на третьем уроке сидела со всеми. Но превращения ещё были мучительными, Помфри поила её восстанавливающими зельями. И обезболивающими. Потому она и не проснулась, когда оборачивалась утром. — Лаванда... Вздрогнула. Покраснела. Говорят — «до корней волос»; он думал, шутят. Эта, как её... гипербола. Нет. Правда. — Лаванда, ты... ты же сегодня опять к нам придёшь. Ты не думай, я рад. Я хочу. Просто... Давай я тебя провожу, а? Мантию твою возьмём... Я тебя утром в одеяло заверну. Я знаю, когда, ты ворочаешься. Ты проснёшься, не кричи только, нам скажи. Мы выйдем, ты переоденешься... Давай? Уткнулась в грудь. Пробормотала что-то неразборчивое. Грег погладил её по спине. — Ну правда всё хорошо. Ничего нет плохого в том, что ты приходишь. Я тебя провожу — ещё лучше будет. Пароль скажу, дверь открою. Давай. Я зайду за тобой к восьми, ладно? Кивнула. Вот и славно. Бедная. Напугалась. Люблю. Надо сказать. — Я люблю тебя. Носом шмыгнула. Маленькая. Без пяти восемь Грегори Гойл пришёл к Полной Даме. Придержал за плечо пятикурсника-гриффиндорца. — Парень, позови Браун. Подумал. Добавил: — Пожалуйста. Отпустил. Вот кто-то бы сказал ему год назад, что гриффиндорцы станут звать к нему Лаванду. А поди ж ты — зовут. Жених. Волчица осторожно выбралась из-за портрета. За ней вылезла Патил со свёртком. — Держи, кавалер. Это её одежда. Грег взял, кивнул. Вздохнув, сказал: — Спасибо. С гриффиндорцами теперь надо быть вежливым. Патил фыркнула и полезла обратно. Лаванда ткнулась носом ему в ладонь. Хорошо-то как. Не торопясь шли в Слизерин. Грег положил руку ей на холку и рассказывал, какой они будут отличной парой — два опасных существа. Она удивлённо порыкивала, а он смеялся. Объяснял, что трансеров регистрируют как особый тип ОС. Грозился ходить с ней в Министерство и наводить ужас на всех, кто попытается её обидеть. Правильный тип был этот Шекспир. Соображающий. Как это он писал: любовь — дитя, питаемое нами. Она растёт по дням и вырастет с годами. Представляешь, милая, она ещё вырастет! * какой ужас! (фр.) ** дражайший батюшка (фр.) *** «Смерть Артура» Томаса Мэлори, впервые опубликована в 1485 году, одна из ранних и наиболее известных литературных обработок артурианы. **** валлийский эпос XI-XII веков ***** Грег с подачи Драко цитирует разные сонеты Шекспира. Здесь не удержусь и, пользуясь случаем, приведу последний процитированный полностью, он слишком не случайно приведён именно в этом месте фика. Это сонет 116 в переводе С.Ильина. Ничто не может помешать слиянью Двух сродных душ. Любовь не есть любовь, Коль поддается чуждому влиянью, Коль от разлуки остывает кровь. Всей жизни цель, любовь повсюду с нами, Ее не сломят бури никогда, Она во тьме, над утлыми судами Горит, как путеводная звезда. Бегут года, а с ними исчезает И свежесть сил, и красота лица; Одна любовь крушенья избегает, Не изменяя людям до конца. Коль мой пример того не подтверждает, То на земле никто любви не знает. ****** очаровательно (фр.)