мусор

Я слышал о том, что произошло. Привет. Прости. Я бы хотел помочь тебе, но Наверное, мне даже не стоило бы тебе писать теперь. Я так виноват перед тобой, Чонгук. Я виноват. Это, может, и не удивительно, что он не выдержал. Что он тоже сбежал. В конце сбегаем мы все. Говорят, он с собой совсем ничего не взял. Говорят, не оставил никакой записки. Как думаешь, что теперь? Где он теперь? Мне кажется, ты его не найдёшь. Не злись, пожалуйста, но он правда исчез насовсем. Его ждёт собственная череда одинаковых городов и пейзажей. Может, однажды, он станет писать тебе. А, может, и нет. Ты знаешь, почему он ушёл? Знаешь, почему ничего не сказал? А был ли ты на его чердаке? Это квинтэссенция, эпицентр его воспоминаний, там всё. Там, наверное, до сих пор вещи пахнут Хосоком. Он запер её при мне. При нас с Чимином. Ключ выкинул. Рыдал. Злился и ненавидел всех. Потому что в тот день сказали, что продолжать поиски бессмысленно. Он понял, что теперь один. Я, Чимин, Тэхён, Бинни. Ты. Никто из нас не смог бы заменить ему Хосока. Я думал, пройдёт время, и у тебя получится залечить его раны, но, видимо, всё оказалось куда серьёзнее. Но он продержался дольше меня. Много дольше. Может, по той причине, что Хосок просто исчез. Ни следа, ни ниточки. Словно перестал существовать. Оказался вымыслом. А Бинни, она Я смотрю на пейзаж за окном сейчас. Напротив этой забегаловки целое поле подсолнухов. Я на заправке. Вижу, как на горизонте сгущаются тучи. Только что сверкнула ветвистая молния. Хриплые крики Юнги мне никогда не забудутся. Он звал его. Мы проходили по всем тем местам, что он считал памятными, и, господи, Чонгук, я знал, что их много, но не настолько же. Этот город — призрак Хосока. Этот город Хосок и есть. Если бы столько же мест напоминало мне о моей милой Бинни, я бы свихнулся за те девять лет, что он прожил там. Как он вынес? Я ненавидел разве что главную улицу, витрины по левую сторону, почту, библиотеку и резную лавчонку в парке — те места, что она любила, и не выдержал даже года, а он Когда родители Хосока уехали, сказали, что предпочитают всё это забыть, избегая взгляда Юнги, просто позорно смываясь, я понимаю их, честное слово, понимаю, но не он. Юнги рвал объявления, а потом слёг с гриппом, который его чуть не угробил. Та осень была самой сложной в его жизни. Мы кричали: Юнги, пойдём Юнги, пойдём домой Перекрикивали ветер. И молния была такой же, как та, которую я вижу сейчас. Мы промокли до нитки. Его родители уехали тоже, и месяца не прошло. Бросили его. Не приняли. Все старались забыть, как страшный сон. Забыть Хосока. Не спрашивать себя, куда он пропал. Жив ли он. Но Юнги Пожалуйста, Чонгук, прости нас. Никаких привычных «прощай» и «сожги». Чонгук сморгнул, невольная слеза упала на листок, размазывая текст. каконвынес — потекло вниз, расстраиваясь, искривляясь, теряя линии. Чонгук поднял голову, глядя в потолок. Помолчал. Шмыгнул носом, складывая письмо. Оставалось ещё одно, и Чонгук, нахмурившись, приблизил его к лицу. Земля, кажется, ушла из-под ног. Пальцы, которыми он попытался вскрыть конверт, не слушались. Почерк, который он узнает из тысячи — буквы маленькие, округлые, только его. И он написал: Чон Чонгуку. Без адреса. Чонгук вскрыл конверт, из которого на ладонь выпал ключ. Никаких записок. Только ключ. Чонгук понимал. Это — ключ от их истории. Юнги ему, всё-таки, доверился. Чонгук невольно сделал несколько шагов наружу, словно Юнги, этот преданный Мин Юнги, мог быть там. Стоять за углом, а то и вовсе под дверью, ждать его. Может, он ответит: я принимаю тебя. Может, скажет: давай избавимся от этого вместе. Чонгук выбежал к самому началу дорожки, вертя головой, несколько раз повернулся вокруг своей оси, и это чувство, непередаваемое чувство, охватило его. Теперь он понимал их. Всех. Юнги нигде не было.