мусор

Всё плывёт. У Юнги от злобы мир разваливается на части и водит вокруг хоровод, и выяснять у Тэхёна, как давно знает об этом, желания нет. Может, если бы рассортировывал письма сам, давно был бы в курсе тоже. И не стал бы этот Чонгук — Как давно ты переписываешься с Намджуном? — Юнги бросил в лицо Чонгуку стопку конвертов. — Что? Хён, о чём ты? — Чонгук удивлённо отпрянул. — Твоё лицо, — он тянется, потому что у Юнги — кровь, но Юнги отмахивается от его руки, словно от мухи. — Прекращай строить из себя идиота, ладно? Я видел письмо. Я, конечно, не мастер, но его почерк знаю хорошо. Эти корявые закорючки. Если б Тэхён был чуть более зрячим, я бы может и не узнал, но увы, — Юнги был зол, как никогда прежде. — Хорошо, прости, — Чонгук пошёл на попятную, — давай зайдём в дом и там поговорим. Пожалуйста, хён. Стены кремовые, тепло, Юнги подташнивает. — Что он пишет? — Он сбегает до сих пор. Юнги хмыкнул. В глазах стояли слёзы, и потому он закинул голову вверх, устало усаживаясь на кровать. — Не удивительно. Он всегда таким был. Проще исчезнуть, чем принять всё, как есть. Его письма жжёшь, да? Не хочет, чтоб кто-то узнал. Естественно. — Просто в отличии от тебя он уже осознал. Юнги рвано вздохнул. Подорвался. — То есть, вот, что ты хочешь сказать? Юбин умерла, Чонгук! Она умерла! Это осознали все! Даже полуслепой Тэхён! Даже Чимин, который ей так и не признался! А Хосок, он — Он исчез! — рявкнул Чонгук. Юнги оторопел. Стало больно. — Он исчез восемь, нет, девять лет назад, и он не вернётся! Полиция не нашла его! Родители не нашли его! Мы не нашли его! Ты не нашёл его! (улыбка вы видели этого юношу? звоните улыбка вы видели этого юношу? звоните) — Но чувства-то мои остались, — голос Юнги сломался на половине предложения. Он сорвал номера. Все номера, когда родители уехали. Облазил весь город. Каждый закуток. Сорвал голос от крика. От ненависти. Запомнил. — Девять лет прошло, — обессилено повторил Чонгук. — И иногда болит даже сильнее, чем в те дни, уж поверь мне. Раз уж ты знаешь всё. Раз уж Намджун постоянно напоминает тебе это. Я уверен, что напоминает. Говорит, что я застрял? — Юнги снова повысил голос, лицо было искажено отчаянием. — Говорит, что я не изменился? Как и все они? Естественно, говорит! Но я не просто так, нет, я, — Юнги приложил руку к груди, шее, касался себя, словно проверяя, существует ли здесь и сейчас на самом деле, — я хочу сохранить всё таким, каким оно было, я — Зачем?! — Потому что я хочу продолжить с того же места, на котором мы остановились! — крикнул в ответ Юнги. Голос слабый. — Я всё ещё должен ему день, я всё ещё жду его, я всё ещё Юнги не понял, в какой момент Чонгук преодолел разделявшее их расстояние, притягивая к себе, обнимая. Он гладил Юнги по волосам. Юнги, кажется, мог спрятаться в его руках от всего мира. — Я сейчас скажу кое-что очень-очень важное тебе, хён. Сердце Юнги пропустило удар. Коленки задрожали. Сил отстранить его не было, и он только проскулил: — Ну хватит уже. Хватит делать мне больно, Чонгук. — Хён — Не смей — Хён, ты мне нравишься. — Не смей — Ты правда нравишься мне. — Я не хочу знать — Я хочу быть с тобой. Слова полосовали его, словно осколки стекла. Юнги кровоточил. — Замолчи — Я хочу всегда обнимать тебя — Ради всего святого, Чонгук! Заткнись! — Юнги принялся вырываться, но Чонгук был сильнее. — Я хочу целовать тебя, Юнги хён, — горячий шёпот в висок. Мурашки вдоль позвоночника. Отвратительное, постыдное возбуждение. — Хочу, чтобы ты был только моим. Я готов ради тебя даже искать Хосока. Я смотрел дело столько раз, что выучил наизусть его. Пропал с семи до девяти, не дошёл до дома. Ты был последним, кто его видел, потому что он провожал тебя. /Юнги? Что? Завтра я хочу провести весь день с тобой, так что не строй никаких планов. Идёт? Идёт./ — Я готов найти его, а потом помочь тебе про него забыть. Юнги смог оттолкнуть его, влепил звонкую пощёчину. Почти истерика. — Я итак позволяю тебе слишком много, Чонгук! — Что же? Пять сообщений в день? Печенье Тэхёну? «Наше место»? Я хочу быть с тобой, понимаешь? — Нет. Чонгук обхватил его лицо руками, девятнадцатилетний Чонгук (кажется, всё-таки девятнадцатилетний), детина этакая, против двадцатипятилетнего Юнги, который едва ли тянул на старшеклассника. Словно фотоплёнка из комнаты на чердаке. Только выжатый. Уставший. У м и р а ю щ и й. Юнги вцепился в его предплечья, продолжая отрицательно мотать головой. Зажмурился, поджал губы. Лоб ко лбу. — Потому что я — Замолчи сейчас же — Я люблю тебя, — тёплым дыханием по лицу. Юнги взревел, принимаясь брыкаться, и, выпутавшись, не своим голосом проорал: — Я тебя ненавижу, Чон Чонгук. Я тебя ненавижу. Юнги сорвался, ударился плечом о косяк двери, больно, но не то же, что и внутри, побежал вниз, спотыкаясь и почти падая. Юнги задыхался. Толкал от себя дверь /будем вместе до конца?/ седлал велосипед /конечно. я тебя не оставлю./ мощно отталкивался /Хосок говорил, что эта песня особенная. Почему?/ выжимал из педалей всё, что мог выжать /я люблю тебя/ Только Хосок касался его. Только Хосок целовал его. Только Хосок говорил, что любит его. И так должно остаться навсегда. Должно было. Чонгуку оставалось только раздосадовано пнуть любовно раскрашенный матерью камень — почти живой. — Юнги! Но он не оборачивался. — Юнги! Чонгук седлал велосипед и ехал следом, но за Юнги так просто ему не угнаться. Юнги мчался быстрее ветра, пропадал из виду, и Чонгук искал его всюду, всюду, но не мог найти. Ноги не слушались, опыт езды у него поменьше будет, и он буквально сваливался у трассы, а Юнги — где-то там, впереди, так далеко, что и спину его едва видно. Чонгук звал громко. Юнги не оборачивался. Не оборачивался, и Чонгук пинал велосипед. — Чёрт! Чёрт, чёрт, чЁРТ! — срывая голос. Потому что у Чонгука жизнь наперекосяк и некому поправлять воротник. Потому что у Чонгука нет Юнги, этого верного Мин Юнги, (маленький Чонгук видит, как они целуются, и не понимает, почему так болит сердце) и дело не в том, что никогда не было. Чонгуку хотелось бы, потому что тогда он бы мог мог бы