Нежность роз

Жизнь и сновидения — страницы одной и той же книги. Артур Шопенгауэр

Антонио мирно дремал в своей большой просторной кровати, обняв руками подушку и прижимаясь к ней щекой. Из-за летней жары даже тонкое одеяло уже было невостребованным и сиротливо валялось на полу. Мужчину укрывала только тонкая простынь, под которой он был полностью обнажен. Простынь соскользнула с него, и часть её свесилась с кровати, поэтому спина и плечи Антонио остались неприкрытыми. Сальери очнулся от легкого прикосновения тонких пальцев к своей спине. Он лениво приоткрыл глаза и, с трудом оторвав голову от подушки, спросил хриплым со сна голосом: — Что на этот раз, маэстро? Моцарт сидел на самом краю его постели в своем нелепом леопардовом камзоле и выводил тонкими музыкальными пальцами невидимые ноты на спине капельмейстера. — Не знаю, просто в голову пришел забавный мотив, — ответил ему Вольфганг, хитро жмурясь от солнечного света, что проникал в комнату через приоткрытое окно, — я назову его «герр Сальери». Это заявление не вызвало у «герра Сальери» особого энтузиазма, и он снова опустил голову на подушку, закрыв глаза. В полудреме Антонио все еще чувствовал ласковые прикосновения юноши к своей чувствительной коже. Мягкие подушечки пальцев скользили вверх и вниз, вырисовывая скрипичные ключи и ноты, и мужчина растворялся в этих ощущениях, в ласковых прикосновениях. — Первая нота - «ля»? — лениво потянулся придворный композитор, пытаясь угадать мелодию, которую тихо мурлыкал про себя юный музыкант. — А вторая - «ре». Затем «си», и снова «ля», на октаву выше. — Теперь вы снова можете записать мою музыку и выдать её за свою, как позавчера, Сальери, — недовольно молвил Вольфганг. — Кстати, императору понравилось? — Очень. И в действительности, это моя музыка, потому что… — Та-дам! — вдруг громко крикнул Амадей и забарабанил пальцами по спине своего вечного соперника. Сальери вздрогнул и недовольно застонал, натягивая на себя простынь. — Моцарт, идите домой! Очевидно, сейчас из нотного листа он превратился в фортепиано. Юноша рассмеялся, продолжая, и весело ответил ему: — Как я пойду домой, герр Сальери? Ведь я всего лишь ваш сон. Мужчина фыркнул и резко сел на кровати, опуская ноги на пол. Несколько секунд он смотрел в пол и прокручивал в голове тот мотив, что так старательно «вырисовывал» и «играл» ему юноша на спине. Стоило Сальери только повернуться к музыканту спиной, и мелодия стала забываться, ускользать от музыканта, словно тот парфюм, которым обычно пользуется Моцарт. Что-то цветочное с привкусом тмина и цитрусовых. Такой запах поначалу сбивает с толку, затем заставляет увлечься им, но когда ты думаешь, что еще немного, и ты разгадаешь веселые ноты этого запаха, он игриво окутывает тебя в последний раз и исчезает. «Черт, какая же была первая нота?» — подумал про себя Сальери, пытаясь вспомнить мелодию. Внезапно матрас за его спиной прогнулся под чьей-то тяжестью, и Антонио почувствовал, как руки Амадея обвивают его плечи, а подбородок молодого музыканта тяжело опускается на плечо капельмейстера. — Антонио, — щекотно зашептал ему на ухо Вольфганг, — вам же хочется, чтобы я звал вас по имени? Мужчина слегка поморщился от такой близости и потянул простыню на себя, чтобы хоть немного накрыться, а бессовестный юнец вдруг начал вытворять что-то невообразимое. Он гладился носом о волосы Сальери, прикусил мочку уха, слегка оттягивая её и жарко дыша в шею музыканта. Все еще обнимая Антонио одной рукой, Моцарт опустил вторую ладонь на его грудь и заскользил ею вниз. Сальери не выдержал и опустил руку на ладонь юноши, но вовсе не затем, чтобы остановить, а чтобы направить её ниже, под тонкую простынь. Антонио медленно повернул голову, чувствуя, как нежные уста Амадея скользят по его щеке. Еще секунда, и их губы встретятся. Еще миг, и Моцарт почувствует, какое жгучее желание захлестнуло Антонио…