Последняя банка пива

      Джерард все-таки был прав. Каждый раз после выпитой банки пива мне становится плохо, я не могу сконцентрироваться, меня почти сразу начинает тошнить.       Он приглядывает за мной.       Я думаю: «Надо же, как странно, человек меняется так внезапно и меня к нему тянет». Джерард каждое утро заходит за мной, не смотря на длинный путь, чтобы мы пошли вместе в школу. Мы начинаем понемногу ладить. По крайней мере, я чуть-чуть оттаиваю и не так часто рычу на него. Может, когда-нибудь, в далеком будущем, у нас и будет что-то похожее на дружбу. А пока…       Джерард сидит рядом за партой и, так же как и я, не слушает, о чем говорит учитель. Он рассказывает мне разные смешные штуки про одноклассников, школу и некоторых других учеников, о которых я раньше подумать не мог. Иногда я не скрываю улыбку.        Иногда мне бывает весело, совсем чуть-чуть. Конечно, если я с Джерардом.       Ночью мне приснился странный сон, от которого я в ужасе подорвался с кровати. Я с Джерардом пришел с вечеринки пьяный в стельку. Темень беспроглядная и фонари не горят. Мы стоим чуть дальше моего дома возле мусорных баков и смотрим друг на друга. Почему я не иду домой? Какой же я пьяный. И я… и наши губы так близко друг к другу, мы оба стесняемся, но мы слишком пьяны, поэтому мы рвано дышим друг на друга, не выдерживаем и целуемся. Мне так хорошо, я так хочу еще, еще, еще… Я отталкиваю в страхе Джерарда, но нехотя, потому что не хочу отрывать его от себя.       — Это неправильно, — бормочу я. — Нельзя.       Мне становится стыдно за нас обоих, я понимаю, что свершилось что-то ужасное, что-то непоправимое и не знаю, как это исправить, что теперь делать. Я убегаю прочь от Джерарда и прочь от своего дома, вглубь улицы. Джерард бежит за мной следом, пытаясь остановить меня, но я не прекращаю бежать и повторять «Это неправильно!».       Я просыпаюсь, тяжело дыша, не в силах еще долгое время понять, что это всего лишь сон и что исправлять ничего не нужно.       Меня разбудил будильник — впервые в жизни я так рад его истеричному звонку. Очень долго прихожу в себя. Признаю сон кошмаром. С трудом поднимаюсь с кровати и иду в ванную. Умываюсь, сразу становится лучше от прохладной воды. Наспех завтракаю, одеваюсь, закидываю рюкзак за спину, зная, что Джерард меня уже поджидает на улице (и почему он не заходит, чтобы меня позлить?). Он придумал мне новое правило, скорее, испытание на выдержку: покупает мне алкоголь и забивает им мой холодильник, проверяя каждое утро, не уменьшилось ли количество. Но мне не хочется. Точнее хочется, но мне становится потом так плохо, что я предпочитаю какое-то время воздержаться. Признаю, я перебрал.       Джерард все уроки вертится возле меня, на удивление меня больше не раздражая совсем. Он может каждый день щебетать о разных способах бросить пить, классификации наркотиков и как сильно подвержены им подростки или о еще какой-нибудь чепухе. Я всегда ему припоминаю случай на вечеринке (нам обоим стоит заткнуться — мы оба сошли с поезда), но он говорит, что не испорчен так, как я, и единичный случай не приходится ему в доказательство. В ответ я признаюсь, что у меня это не единичный случай и что да, я употребляю наркотики, поэтому, может, я так легко переживаю разлуку с алкоголем. Лицо Джерарда мрачнеет, когда мои мертвые губы произносят «употребляю наркотики», и я думаю, по большей части это от того, что он их не нашел в моем доме. Ха-ха. Я хочу умирать, мне нравится быть мертвым, я люблю это чувство.       Я не хочу, чтобы кто-то избавил меня от этого чувства.       — Чего тебе не хватает? — интересуется Джерард, когда мы идем по серому школьному коридору в столовую. — В смысле, у тебя ведь депрессия?       — Разве не видно, что я в порядке? Мне хорошо. — Беззаботно отвечаю я.       — Люди не могут употреблять и напиваться просто потому, что им хорошо, — Джерард берет поднос и подает мне, второй оставляет у себя в руках. — Я думаю, где-то внутри, может ты и сам не разобрался, но тебе плохо.       Я ничего не отвечаю. А что сказать? Что он прав, потому что мне плохо на самом деле. А причины этого «плохо» нужно искать и искать: их вроде бы нет, но в тоже время их миллиарды. И попробуй разберись, какая из них настоящая. Джерард видит мои самокопания, бросая на меня искоса внимательный взгляд своих больших зеленых глаз с длинными черными, как смоль, ресницами. Его лицо красивое, и мне от этого становится почему-то очень грустно. Даже с растрепанными волосами он выглядит как знаменитость, а я могу причесываться несколько часов и все равно останусь лузером с синяками под глазами на пол лица.       После школы я иду с Джерардом к нему домой, сам не знаю, зачем мне это, но он считает это потрясающей идеей. Мне иногда кажется, что он меня использует. Я иду по дороге, оживленно с ним о чем-то говорю, как по щелчку пальцев этот страх возвращается, и я снова умолкаю, снова становлюсь приготовившемся к атаке испуганным зверьком, который ищет каждое лишнее движение или звук. Но лишнего ничего нет. Есть только слишком напуганный и недоверчивый я.       Дом у Джерарда уютный. Уютнее моего. Сразу чувствуется, что дом не пустует: в доме прибрано, не валяется грязная одежда, объедки и тарелки с остатками еды, полный еды холодильник и множество мелочей, которые простой гость и не заметит, но одиночка — мгновенно.       Его комната закуталась в черные обои, черную кровать с черным постельным бельем, бордовый ковер и белые занавески. Под кроватью стол с компьютером, на котором не валяется ни ручки. Единственное яркое пятно — противоположная стена, почти полностью обклеенная плакатами различных групп, рисунками, фотографиями и даже текстами песен и стихов. Меня так привлекла эта стена, что я на нее засмотрелся и не заметил, как Джерард засмотрелся на меня. Когда я взглянул на него, он попытался спрятать улыбку, но я заметил.       — Чего ты улыбаешься? — спросил я, замечая, что вопрос вышел каким-то чересчур грубым.       — Ничего, — ответил он, все еще пытаясь не улыбаться.       В углу стены стояло несколько гитар. Мне понравилась серая, исписанная в текстах разной пастой и почерком. Я взял ее и, сев на край кровати, провел рукой по грифу, рассматривая с нескрываемым интересом.       — Ты играешь?       — Немного, — ответил я, не в силах оторваться от гитары.       Казалось, в ней было идеально все: и гриф, и струны, и колки и сам корпус. Все, чего я касался относительно этой гитары — было идеально. Я влюбился в эту гитару.       — Можешь взять ее, — Джерард сел рядом, заглядывая мне в глаза. — Я дам тебе ее, если ты хочешь на ней поиграть.       — Правда? — оживился я, проклиная себя за свою несдержанность. — Спасибо, я буду очень рад.       Джерард улыбнулся.       — Я готов дать тебе все, что угодно, если это будет тебя останавливать от алкоголизма и наркотиков.       — Я ведь тебе никто, так зачем же ты паришься? — удивился я, приподняв бровь.       Джерард задумался. Я придвинулся к стене и нагло облокотился на его подушку. Почему-то эта, пусть и короткая, пауза смутила меня. Я почувствовал, как мои щеки краснеют.       — Я говорил, что мы подружимся, — тихо и серьезно проговорил Джерард. — Вернее, я хочу дружить. Не могу понять, почему ты меня так притягиваешь, но я не могу спокойно жить без тебя, мне хочется видеться, мне хочется разговаривать, общаться.       Я внимательно посмотрел в глаза Джерарду, пытаясь найти хотя бы намек на неправду. Не нашел.       Я начал играть и напевать песню, Джерард заинтересованно слушал.       В синей траве спрятаны доказательства моей невиновности       Спроси их, конечно, если они смогут заговорить с тобой,       Но просто знай, что я слишком опустошен внутри,       Чтобы жить, зашивая дыру где-то в районе сердца.       Я не стану тебя слушать лишь потому, что ты живешь       В отличие от меня, довольно беспечно и беззаботно.       Я не стану кричать лишь потому, что ты сделаешь больно.       Я просто знаю это, ты никогда не сможешь жить без этого.       В синей траве я спрятал свои галлюцинации и молчал,       Чтобы меня не выдали мои лучшие друзья-предатели,       Лишь потому, что я не такой как все, лишь потому, что       Я так давно, я так давно умер и продолжаю умирать.       Джерард снова помрачнел, а я пожалел, что спел эту песню, даже если она ему понравилась.       — Что за синяя трава? — спросил он, наконец. — Я так и не понял, что тебя беспокоит.       — Не бери в голову, — ответил я. — Давай, я лучше сыграю тебе другую песню…       — Знаешь, было бы неплохо, если бы ты их еще «расшифровывал», — перебил меня Джерард. — Я не совсем понимаю, о чем они. Боль, страдания, галлюцинации — это наркотики, а что еще? Это ведь твоя песня, так?       — Так, — сухо отвечаю я. — Просто песня, никакого смысла.       — Ты меня не обманешь.       Я погружаюсь в себя, впиваясь слишком тонкими пальцами в гриф. Чувствую себя снова так, будто я хожу по лезвиям, царапая щиколотки и рыдая, что их поцарапал. Об этом я говорю Джерарду.       — О, черт, это идеально, — говорит он. Что именно идеально, для меня остается неизвестным.       Мы молчим. Я разглядываю стену черной комнаты, не в силах отвести взгляд и, пытаясь прочесть слова, но расстояние слишком большое и у меня не получается. Красивые фотографии.       — Откуда это? — почти шепотом произношу я.       Джерард проследил за моим взглядом и тоже прилипает к стене.       — А, это, — говорит он. — Так, собрано отовсюду. Фотографии мои. Некоторые стихи мои, есть стихи друзей, но немного.       — В нашем классе кто-то пишет стихи? — удивляюсь я.       — Нет, это из прошлой жизни.       — Расскажи о прошлой жизни, — прошу я. — Почему ты теперь в другой школе.       — Когда-нибудь расскажу, — отвечает Джерард, а после недолгой паузы продолжает: — Когда ты расскажешь, почему у тебя депрессия и почему ты решил так глупо умереть.       — Заключим пари? — предлагаю я. — Когда я буду готов с тобой поделиться своим сараем, то ты обязательно расскажешь мне о своем прошлом. Согласен?       — Идет, — хлопает меня по плечу Джерард. — Можешь петь свою песню.       И я хочу, чтоб ты забыл меня       Я вижу, как ты смотришь       Не делай глупостей       И не смотри       Ты думаешь, позволишь       Не верю я любви       И я хочу, чтоб ты забыл меня       И я хочу, чтоб ты забыл меня       И я держусь на расстоянии       Не сокращай, пожалуйста       Я больше не в сознании       Ты ошибаешься       Ты нарываешься       Пожалуйста       И я хочу, чтоб ты забыл меня       В каком-то смысле это обращение к Джерарду. Я благодарен ему, но я хочу, чтоб он отпустил меня, ведь он не знает, что я не исправлюсь. Я конченый человек. Мне становится хреново и окончательно портится настроение.       — Знаешь, я, наверное, пойду, — говорю я.       — Ты ведь только пришел, — возражает Джерард.       — Знаю, но… — я замолкаю, но все же говорю ему правду: — я хочу побыть один.       Джерард не настаивает ни на чем, он всегда спокойно относится к перепадам моего настроения, что сейчас является довольно часто.       А ВСЕ ЭТО ПОТОМУ, ЧТО Я ХОЧУ НАПИТЬСЯ. Я ХОЧУ ТРАВКИ, Я ХОЧУ ТАБЛЕТОК!       Мне осталось недолго. Скоро я начну кататься по полу, грызть стены и вопить. Не думал, что зашел так далеко. Потому что это самая настоящая ломка. Я испытываю невыносимое желание выпить, каждая минута дается мне с трудом. Я вроде и не нервничаю, но дергаюсь по любому поводу, щелкаю пальцами, моя голова только и забита мыслями о том, что я хочу выпить и я ищу способ уже не побороть это, а купить чертову бутылку. Не могу терпеть, не могу терпеть. Я просто хочу этого. Так же сильно я хочу курить, так часто, как делал это раньше, а не пару раз в неделю, как мне разрешает Джерард. Я знаю, он пытается спасти меня, и я не понимаю, радоваться мне или плакать от того, что меня хотят спасти, хотя спасать уже нечего, но я не могу больше сдерживаться. При удобном случае я курю тайно от Джерарда. А еще я вынашиваю план.       Сказал парням, что хочу напиться и предложил нажраться в говно в эту пятницу, но по их лицам я понял, что пить со мной никто не горит желанием (да и я с ними тоже не хочу), если только все произойдет за мой счет, я приведу телок и предоставлю хату. Вообще-то я не хотел этого делать, но мне нужен был какой-нибудь повод выпить. Но я знаю, что тогда последует за этим. Я оберусь кучей проблем, и в итоге от выпивки я не получу никакого удовольствия. Но я хочу накидаться. В дерьмо. До смерти. До беспамятства. Чтобы забыться, кто я есть. В моей голове одни лишь мысли как найти удобный случай и пройти по алкогольной дорожке, чтобы при этом Джерард не заметил. Пока я сделать этого не могу. Причина первая — Джерард, бегающий за мной по пятам, следящий, чтобы я не пил и не курил, а желательно не говорил и не дышал, потому что «столько яда из твоего рта идет, насколько даже самое ядовитое существо не способно». Он —реальная угроза для меня, потому что когда я не обращал внимания на его упреки, он привязал меня к кровати на несколько дней, и я правда думал, что сойду с ума.       Вторая причина — хреново от алкоголя. А, может, уже и не от алкоголя. Меня постоянно тошнит, не могу есть, дрожат руки, а в голове нет ничего, кроме желания покурить травы или выпить пару таблеток «успокоительного». Не пойму, чего хочется больше.       ВСЕГО И СРАЗУ!       И я делаю это.       Бегу со всех ног к своему сокровищу-парнишке, который «никогда не бросит в беде и всегда успокоит», который всегда даст «успокоительного», какое ты только захочешь. Вообще сам он редко употребляет, зато снабжает весь наш сраный район. Занятие для себя он выбрал как нельзя лучше, ведь его никто никогда не заподозрит в этом деле, с такой-то внешностью. Кори девятнадцать, но смахивает на пятнадцать. Выглядит как маленький ангелочек, только нимба не хватает: белые, как у альбиноса, волосы, сплетающиеся в кудри, большие зеленые глаза, вечно кажущиеся то ли удивленными, то ли испуганными и почти прозрачная кожа. Славный парень. Добрый и дружелюбный, кажется таким невинным. Занятие как нельзя кстати для него.       Затягиваемся с ним, я — жадно, он — устало. Перекидываемся парой слов. Целую его крепко и долго благодарю. Меня быстро развозит, и я стекаю по стене на пол, замечая, как начинает расплываться все вокруг. Я забываю дышать и задыхаюсь в дыме и кашле.       — Эй, ты в порядке? — доносится до меня испуганный голос Кори.       Он разгоняет дым передо мной и забирает у меня мое добро. Я возмущенно начинаю мычать.       — Хватит тебе уже, оставишь на потом.       Я плыву куда-то внутрь комнаты, проникая во все предметы, комната увеличивается, позволяя плавать мне сколько захочется. Мешает только то, что кончается кислород, но когда я глотаю воду, откашлявшись, оказывается, я могу дышать под водой. Я ватный. Не чувствую себя. Только теплую воду, в которой я как рыба, будто так было всю жизнь. Нахожу различные предметы на дне морском, трогаю, слушаю их, пока не натыкаюсь на один обеспокоенный предмет, размахивающий руками и ворчащий. Когда его губы кривятся, и он издает очередной вопль, из его рта выбулькивается яд, застилающий мне вид, и я не знаю, как уплыть от него. Затем я замечаю, что яд — это его кровь, и вспоминаю…       Что до того, как прийти к Кори я запил пивом горсть таблеток.       Плыть я уже не могу, потому что вода куда-то стекает, и я и все предметы резко падают на пол, и на нас льется кровь того чудака, который пытается доползти до меня, но все никак не может. Рядом со мной падают два чудища в ярко-зеленых шляпах и пылко обсуждают что-то.       — Необходимо вытаскивать его отсюда, — говорит один. — Он явно не в состоянии контролировать себя и справиться с этим.       — Да, только все мы понимаем, что ему никто не в состоянии помочь, — отвечает второй. — А позвать на помощь мы не можем, потому что тогда и мы попадемся.       — Придется ждать, — снова говорит первый. — Времени у нас достаточно.       — Если он не выберется, — второй смотрит на меня осуждающе и из его глаз выпадают две черные бусины, — то к тому времени нас отпустит, и мы позовем на помощь.       — Эй, вы о чем говорите? — встреваю в разговор. — Что это ползет к нам?       Чудища исчезают сразу же после моих слов, зато на меня наползает другое, кровавое, страшное и уродливое, в язвочках и шрамах, я его боюсь и начинаю орать во все горло от страха. В рот мне льется его кровь, и я не могу уже кричать, но бьюсь из последних сил и плачу, долго, страшно, безумно, пока не умираю.       Я открываю глаза. Я лежу на полу, под головой маленькая подушка. Я поворачиваю голову и вижу Кори на своем стуле, внимательно на меня смотрящим. Мы молчим долго. Нам, в общем-то, и не нужны слова, чтобы общаться. Его тонкие пальцы аккуратно держат сигарету, и я пытаюсь подняться, чтобы перехватить ее, но голова идет кругом. Кори протягивает мне сигарету, и я обхватываю ее губами. Становится легче.       — Нехило же тебя взяло, парень, — говорит Кори. — Как себя чувствуешь?       — Дерьмово и охуенно одновременно, — признаюсь я. — Еще хочу.       — Притормози. Ты еще с этого раза не отошел. Я тебя еле вытащил оттуда.       — И зря. Может, я там и хотел остаться.       — По твоим безумным крикам сумасшедшего я бы так не сказал, — Кори встает со стула, выходит из комнаты и возвращается со стаканом в руке. — На, вот, выпей, — и дает мне воды.       Я начинаю оживать, жадно глотая воду.       — Я с собой возьму, — возражаю я. — Мне, правда, надо. Ты же знаешь, я давно этого не делал. Я очень хочу.       Кори молча кивает, но все-таки дает мне еще пару пакетиков, запихнув их мне в карман толстовки. Я выметаюсь на улицу и оказывается, что уже стемнело. В кармане начинает вибрировать, и я отвечаю на звонок.       — Ты в порядке? — интересуется Джерард. — Знаю, ты говорил, что хочешь побыть один, но я забеспокоился, что ты так долго находишься один… ну, с твоей-то депрессией.       Он пытается засмеяться.       — Я сейчас буду.       Я шлепаю мокрыми кедами по грязному асфальту, чавкая и хлюпая, что еще больше раздражает. Джерард ждет меня, а я не особо тороплюсь, потому что ломка пересиливает меня, и я сворачиваю в закуток прямо напротив городского суда и закуриваю.       И понимаю, как мне необходимо закинуться колесами…       Захожу в магазин, где любому малолетке продадут сигареты или алкоголь, потому что таким людям в принципе на все насрать, и район они выбрали для себя идеальный — где всем на все насрать. Покупаю пару бутылок, а одну прячу под толстовку, предательски дрожа от страха, потому что сам не понимаю, зачем я это сделал. Никогда ничего не крал.       Напиваюсь в хлам. Привет Джерарду. Меня шатает так, что пару раз я даже падаю. Ночь спустилась на город. Я плохо вижу, но продолжаю двигать ногами изо всех сил, стараясь не упасть и не врезаться во что-нибудь. Сегодня как нельзя паршиво: не было еще случая, чтобы я пил таблетки, курил и потом еще напивался. Это все Джерард. Это все его вина. Меня бы так не ломало, если бы он мне не запрещал. Ублюдок. Какого черта он все это делал со мной, я ведь даже не просил. Мне не нужна помощь. Я прекрасно жил — пара банок пива в день, курево, травка, колеса, и никогда не переходил грань. Если я жевал таблетки, то потом мог и месяц к ним не прикасаться, то же самое и с курением. Единственным, что вызывало во мне желание, всегда было пиво, но оно не могло причинить мне большого вреда. А тут Джерард со своей гребаной помощью и все полетело к чертям…       Вваливаюсь в дом Джерарда, как в свой собственный. На ходу швыряю ботинки в разные стороны, резким движением скидывая их с себя. Джерард в ужасе, орет на меня, но по лицу видно, что он не знает, что делать, а по моему лицу видно, что меня сейчас стошнит.       — Сука, — выплевывает Джерард, а дальше я ничего не слышу.       Падаю на него всем телом, придавливая к полу, и стараюсь истерзать, избить, размазать, уничтожить. Джерарда это выбивает из колеи окончательно, ведь он действительно ждал меня, ждал, что я посижу с ним и по-дружески расскажу ему о своих проблемах. Не уверен, но, кажется, я начинаю что-то говорить про месть за драку в туалете. Джерард плачет. Лицо Джерарда в крови и страхе, он пытается дать сдачи или хотя бы удержать меня, но во мне сейчас силы куда больше. Я чувствую силу в своих венах, мышцах, костях, она переполняет меня, захватывает, и я задыхаюсь в этой силе, мне нужно куда-то ее деть и я вымещаю ее, удар за ударом, на Джерарде. Мы сцепляемся руками и давим друг на друга. Смотрим в глаза друг другу. Я чувствую необъяснимую злость и обиду. И меня накрывает возбуждение.       Джерард сходит с ума, когда я начинаю рвать его одежду. Он в ужасе замолкает и перестает бить меня, кричать и материться. Теперь я не бью его, а рву его майку, рубашку. Слышен звук разбегающихся в разные стороны пуговиц. Я кусаю его за подбородок, стиснув зубы, рычу и кричу. Кусаю за шею до боли, но Джерард не отвечает. Я смотрю ему в глаза. Он так напуган и удивлен? Но его реакция довольно спокойная. Я хочу сделать ему еще больнее. Впиваюсь зубами в ключицы, плечи, руки, шею, скулы, подбородок, ребра. Накрывает. Пытаюсь содрать его джинсы вместе с кожей, но не выходит. Кромсаю молнию, пытаясь стянуть с него джинсы. Джерард приходит в себя.       — Эй, ты что творишь? — он пытается столкнуть меня с себя.       НО Я СИЛЬНЕЕ, Я СИЛЬНЕЕ, СИЛЬНЕЕ! Я СИЛЬНЕЕ!       И вот он лежит передо мной совершенно голый, а я режу, царапаю, кусаю, рву и вырываю на нем кожу, то ли смеясь, то ли рыча, но вопль раздается пронзительный. Хуже всего то, что Джерард ничего не может со мной поделать. И он остается без кожи. Я издеваюсь над ним, смеюсь, плачу, кричу, затихаю, снова кричу, снова смеюсь и снова плачу. Потому что не хочу, чтобы все это было правдой, пожалуйста, все, «давай забудем все это», но это забыть нельзя, потому что я насилую Джерарда, и мне это нравится, нравится! В экстазе я кусаю Джерарда за ухо, чудом оставив его на месте.       Я прихожу в себя. Джерард лежит рядом на полу, уставившись в потолок и явно находясь где-то далеко, но не здесь. Мы лежим уже так несколько часов. Оба в ужасе. Джерард — потому что не простит мне этого никогда, я — потому что не верю, что это правда. Наши шмотки разбросаны повсюду, на мне лишь малая часть. Постепенно ко мне приходит осознание произошедшего. Меня окутывает страх и отвращение одновременно. Еле добравшись до туалета, меня рвет прямо на свои колени и на унитаз. От этого становится еще дерьмовее.       Я пришел в себя и… неужели я так поступил с Джерардом?!