Последняя банка пива

      Что если предположить, что я умер, но моих похорон так и не было? Я бы хотел, чтобы они отпраздновали мою кончину.       Итак, понедельник, и я ненавижу весь мир, потому что день начинается как всегда дерьмово. Я — дерьмо. Случается со мной тоже только дерьмо. Я плохо сплю, мне снятся кошмары или мне становится холодно во сне, меня беспокоит Джерард во снах, потому что с ним случается что-то плохое и я становлюсь к этому причастен, поэтому я боюсь.       Я опаздываю. Я хочу есть, я хочу спать и еще больше — умыться. Но вместо этого я мчусь со всех ног по улице, замечая, что я опоздал на автобус, снова. Мои легкие разрываются и внутри я ощущаю миллиарды осколков, которые мне хочется выплюнуть. Я не чувствую ног, но продолжаю бежать, потому что я проспал в который раз и должен прийти хотя бы к третьему уроку. При том, что их сегодня всего пять.       Я ненавижу весь мир.       Внутри меня что-то омерзительно-липкое, что-то холодное и скользящее по органам, оставляющее после себя горькую слизь. Мне трудно дышать от переполняющей меня пустоты. Если бы меня вскрыли в морге, то ничего, кроме затягивающей черноты, они бы не увидели.       Когда я приближаюсь к школе, я замедляю шаг и пытаюсь восстановить дыхание, чтобы на меня не бросали косые взгляды. В классе почему-то чересчур спокойно. На своей парте я замечаю Джерарда, внутри у меня все прессуется в один ком и я не могу понять, что чувствую. Мне так не хочется сидеть с ним рядом. Что-то не так со мной.       Я не злюсь, не обижаюсь, но и не могу смотреть на Джерарда. Может, разочарован? Не совсем так, внутри возилось еще одно омерзительное чувство, царапая своими острыми когтями мои внутренности. Но я не могу понять, что не так.       — Привет, — чуть улыбнувшись, здоровается Джерард.       Он невзначай заглядывает в мои глаза, но я шарахаюсь, как от разряда током. Казалось бы, невинное движение, дружелюбная улыбка, но меня колбасит. Внезапно я понимаю, что мне хочется напиться или принять какую-нибудь таблетку «для настроения». Дергаюсь, не в силах сидеть ровно, нервно чешу голову, руки или затылок, стучу пальцами по столу или дергаю ногой. Я не могу успокоиться. Джерард кидает на меня весь урок косые взгляды. Я никого не слушаю.       Стоит звонку донестись до моих ушей, как я уже мчусь по лестнице вниз к стадиону, чтобы покурить. Поздно понимаю, что следовало бы сначала умыться для успокоения нервов, но возвращаться нет желания. Кровь стучит в ушах.       Трус. Трус. Трус. Ничтожество.       Меня так трясло только потому что Джерард напился? Он ведь даже не сказал, если задуматься, ничего такого, чего я мог бы стыдиться. Но я все равно боюсь с ним столкнуться и тем более сидеть рядом. Я не знаю, почему мне так плохо от всего этого.       Просто я слабый. Я ничтожество. Я дерьмо.       Меня не покидает чувство, что дым остается у меня в черепной коробке. От холода я дрожу и не могу насладиться моментом, расслабиться. Я выкуриваю сразу две сигары «залпом». Выпиваю омерзительную банку пива быстрыми глотками. Возвращаюсь в класс вместе со звонком. Кажется, чуть лучше. Но потом становится ясно, что мне было лучше до тех пор, пока не было Джерарда. С его приходом мои нервы натянулись как струны, будто ожидая нападения.       Как странно. Я ходил несколько дней в полной пустоте и апатии по всему, не в силах о том вечере задуматься, а сейчас не могу выбросить из головы пьяного Джерарда, который говорит мне правду, но я не хочу в глубине души принимать эту правду.       А я поздоровался с Джерардом?       Сейчас мне хочется залезть под стол, спрятаться от мира и плакать слезами-невидимками.       После уроков я закидываю рюкзак на плечо, укутываюсь в толстовку и выхожу на холодный ветер. Еле передвигаю ноги по асфальту.       — Эй, подожди, — до меня доносится знакомый мягкий голос, и я ускоряю шаги или мне это только кажется.       — Пожалуйста, оставь меня, — как-то совсем вяло вырывается у меня.       Я не узнаю свой уставший и напуганный голос.       Джерард ровняется со мной и идет рядом, придерживая одной рукой лямку от ярко-синего рюкзака с красивым странным узором на кармашках. Я представляю, что тону.       Я возвращаюсь в реальность, когда до меня доходит, что Джерард держит меня за локоть и что-то напряженно говорит. Мы у моего дома. Точнее, стоим под дверью. Потом краем сознания я понимаю, что Джерард говорит про ключи от двери. Мы стоим так еще минут двадцать, пока я не соображу начать искать ключи и нахожу их. Мы заплываем в дом, и я не понимаю, почему меня всю дорогу рядом с Джерардом не трясло как в школе. Меня снова поглотила апатия. Я еле доплелся до кровати и рухнул на нее прямо в одежде и грязных кедах. Во всем теле появляется сковывающая слабость. Я не могу даже пошевелить руками, которые лежат будто чужие передо мной. Джерард подходит ко мне и начинает что-то говорить с таким обеспокоенным взглядом. Я бы долго смеялся, если бы мог. Меня не хватает даже на улыбку. Джерард касается моей растрепанной заросшей головы, и я мгновенно вырубаюсь, будто у меня там спрятан выключатель сознания и он нажал на него.       Меня снова охватывают кошмары. Джерард стоит всегда в одной и той же комнате, я — в дверях. Я точно знаю, что сейчас случится что-то плохое с Джерардом, а значит и со мной тоже. Каждый раз одинаково. Я не могу увидеть во сне, что я сделал или чем помог Джерарду, отчего тоже попаду в беду. Всегда один и тот же момент: я уже совершил что-то, но я не знаю, что я сделал, но отвечу за это в паре с Джерардом. Просыпаюсь именно тогда, когда плохое должно с нами произойти с минуты на минуту.       А может, не стоило его тогда тащить домой?       Может, стоило оставить его умирать на газоне?       Во всем теле ужасная тяжесть. Я открываю глаза — нахожусь в той же позе. Ощущение, что прошло не больше пяти минут. За окнами уже темно. Я лежу какое-то время, не двигаясь, но испытывая желание накрыться одеялом. Но я не сдвигаюсь с места. Только закрываю глаза и продолжаю спать.       Меня рвет несколько часов, но я не могу понять, сон это или нет. Очень сильно беспокоит запах блевотины во всех комнатах.       Мне все время кажется, что я падаю, и мне становится страшно, хочется прекратить это, открыть глаза, но меня успокаивает нежная теплота в правой руке. Затем картинки собираются в полноценный сон, и я брожу по заброшенным дорогам, по бокам которых разбросаны железки и ошметки резины от шин. Впереди меня старый разваленный дом, но, сколько бы я не шел в его сторону, я не могу приблизиться ни на шаг. Все вокруг окутывает густой туман. Я уже устаю идти, хочу прекратить это или свернуть в другую сторону, но ноги сами двигаются и не слушаются меня, куда бы я ни посмотрел, в поле зрения только старый дом.       Мои ресницы вздрагивают, и дом мгновенно исчезает в тумане. Я ощущаю приятное тепло и запах специй. Дом отодвигается от меня все дальше, и я больше не могу его почувствовать, он скрылся от меня в жесткой траве, я слышу только скрип рыхлых половиц и ставней.       — Привет.       Тихий голос Джерарда напряжен. Он держит мою правую руку, чуть сжимая, и смотрит мне в глаза с таким серьезным видом, будто должен мне сообщить что-то важное. Он лежит рядом со мной, облокотившись на подушку. У меня кружится некоторое время голова, в горле пересохло, и я не могу ничего сказать, только двигать губами. Кое-как я сползаю с кровати и, на негнущихся ногах, добираюсь до ванны. Умываюсь, а потом глотаю холодную воду прямо из-под крана, отчего становится намного лучше. В зеркало у меня интересуется убитый недели две назад парень, как я себя чувствую, и я ему отвечаю таким же помятым лицом и унылым взглядом. В дверях стоит Джерард и наблюдает за мной. Я набираю в ладонь воды и растираю шею, начиная оживать.       — От тебя жутко воняет, — нарушает тишину Джерард.       — Не ходи за мной и вонять не будет, — грубо отвечаю я и иду на кухню.       — Тебе пора завязывать с выпивкой, — Джерард идет следом за мной.       — Спасибо за совет, но я не нуждаюсь в дружеских советах ублюдков, — пытаюсь засмеяться, но в итоге получается хриплые мерзкие звуки.       Открываю холодильник, обнаруживая, что он совершенно пуст. Прокисшая еда на тарелке — то ли рагу, то ли кашица какая-то, уже не помню, что именно, еще пара старых картофелин. Достаю бутылку, радостно подмечая про себя, что их осталось еще две. Джерард при виде пива кривится.       — Тебе нельзя пить, ты и так уже отравился этим дерьмом, тебе что, мало?       — А ты не включай мамашу, которой у меня нет, — выплевываю я и прихлебываю пиво.       Джерард выхватывает у меня бутылку и швыряет на пол, разбивая вдребезги.       — Я просто хочу помочь, Фрэнк.       — О! Теперь я Фрэнк? — Взрываюсь я. — А как же мистер Отъебись? Себе помоги сначала, а мне помощь не нужна.       Я не знаю, почему я так реагирую на него. Будь это кто-либо другой из школы, я бы уже давно забил на то, что произошло, но с Джерардом почему-то не могу. Я уже и не злюсь, быть может, просто разочарован, но я не показывал бы этого. Со мной что-то не так внутри, внутри меня. Я не обижаюсь, не злюсь, но зачем я тогда продолжаю огрызаться и кидаться на него? Но остановиться не могу…       — Я вижу, что ты в ней нуждаешься еще больше, чем я, — с жалостью говорит Джерард.       Повисает долгая черствая пауза, которая затягивает нас обоих своими острыми когтями в себя, в свои кривые лапы. Мы прожигаем друг друга ненавистным взглядом, и я готов в любой момент наброситься на него, но не двигаюсь с места. Джерарду первому надоедает молчать.       — Поешь, на плите еще горячее, — он смягчается и пытается все восстановить, начать заново.       Есть я хочу жутко, поэтому молча беру и открываю крышку кастрюли, понимая, откуда в моем сне запах специй. Пахнет вкусно, от чего я чувствую голод еще сильнее. Спагетти обалденное, и я наворачиваю его за обе щеки, почти не жуя, так сильно хотелось есть. Джерард садится рядом, молчит все время с грустным видом, пока я ем.       Может, он с моей панихиды вернулся?       — Никогда бы не подумал, что ты алкоголик, — вздыхает Джерард.       — Если пороешься у меня в ящиках, то найдешь и наркотики, — шучу я и не шучу.       Я улыбаюсь, но улыбка моя — воплощение злости. Я набрался сил и готов к атаке. Но Джерард не реагирует, он кладет свою ладонь на мою руку, отчего меня передергивает. Меня внезапно начинает тошнить, еда подходит к горлу. Я влетаю с кухни по лестнице и мчусь в ванную, где в обнимку с унитазом провожу не меньше часа. Мне становится хуево опять. Я добираюсь до кровати и лежу на ней, закрыв глаза, не в силах ничего сделать с головокружением.       — Я же говорил тебе не пить, — злобно усмехается Джерард, когда я приоткрываю глаза.       — Мне из-за тебя хуево, а не из-за выпивки, — бормочу я.       — Ага, как же.       Он ложится рядом со мной, явно не без злорадства разглядывая мое серое лицо. Я начинаю нервно смеяться, когда до меня доходит вся суть ситуации. Джерарда удивляет мое поведение.       — Вот ведь забава судьбы, Джи, — хохочу я. — Сначала я тебя откачиваю после славной пьянки, и вот, двух месяцев не проходит, как уже откачиваешь меня ты.       Джерард улыбается, обнажая свои белые зубы.       — Дерьмо, — смеюсь я, но кривлюсь, потому что все еще хреново.       Джерард уходит, возвращается с какой-то таблеткой и стаканом воды. Я выпиваю воду, отдаю Джерарду стакан и плюхаюсь обратно на подушки, а он уходит из комнаты снова. Оказывается, для того, чтобы выбросить осколки разбитого пива и вытереть пол. Когда он приходит, в его руке две бутылки пива. Джерард запрыгивает ко мне на кровать и сладко прихлебывает мое добро.       — Это для того, чтобы ты не напился в мое отсутствие, — заявляет он с довольным лицом.       — С чего ты взял, что я не пойду и не куплю себе еще? — протягиваю я, обнимая подушку и наблюдая за ним.       — Потому что у тебя нет денег, — радостным голосом сообщает Джерард. — Те, что я нашел, я потратил на еду.       — Ахуенно.       — Пытаешься загладить вину, — после короткого молчания добавляю я.       — Типа того, — сияет Джерард. — И еще — мы подружимся.       — Ради утверждения твоей самооценки? — хмыкаю я. — Откажусь, пожалуй.       — Нет. Ради твоей. Я не знаю, что творится в твоей жизни, но, видимо, полный пиздец, потому что спиться к шестнадцати годам — это совсем хреново. Мы станем друзьями, можешь отрицать это, но я говорю тебе — мы станем друзьями.