Любовь до гроба

Завершив разговор, Глеб толкнул вперед доктора, и тот быстро покинул ванную, бормоча что-то неразборчивое себе под нос. Самойлов все еще казался неестественно сосредоточенным, почти спокойным, но это выглядело как спокойствие поврежденной сжатой пружины. Телефон он оставил себе. С трудом сев на пол, он перевернул брата и с помощью осколка разрезал лоскуты, стягивающие его руки. Кисти, обожженные и распухшие, выглядели пугающе, и Глеб стал их осторожно гладить и разминать, чтобы восстановить кровообращение. - Зря стараешься, - сказала Любовь, - Он придет, и мы продолжим. Только он не будет таким добрым как я, женщина! - Твои трусы под кроватью, женщина, - ответил Глеб. - Мразь, - прошипела хозяйка, дернувшись, как от удара. Скомканные кружевные трусики вместе с колготками действительно лежали там, где их бросил Вадим, и после слов Глеба все повернули головы и увидели это. Любовь метнулась к кровати и подхватила с пола комок белья, а затем унеслась в коридор. Охранники, не таясь, ухмыльнулись. С облегчением оставив в покое Самойловых, они вернулись на свои привычные стулья у входа, переговариваясь о чем-то, связанном с “Арсением Каримовичем”. Глеб отпустил кисти Вадима и принялся удалять пластырь, облепивший по кругу его голову. Вадим, наконец, открыл глаза. Глеб ободряюще погладил его по щеке. Мокрый пластырь достаточно легко отходил от кожи, и его удалось снять, не причиняя лишней боли. - Пиздец... - прошептал Вадим, едва смог, наконец, говорить. - Тихо, - сказал Глеб, прикладывая пальцы к его губам, - Не привлекай их внимания. - Что происходит? - Сюда идет муж этого чудовища. - Это значит, мы спасены? - спросил Вадим. - Или он будет мстить за то, что покусились на его ненаглядную. - Пиздец... - повторил Вадим, - Только не это. Я думал, что потерял рассудок... Глеб молча коснулся сонной артерии на его шее, нашел пульс и прижал к нему зеркальное острие осколка. Лицо его стало похоже на непроницаемую маску, брови нахмурились, а глаза широко распахнулись. - Иногда умереть проще, - сказал он. - Ты что... нельзя сдаваться, - Вадим попытался отодвинуться. - А потом можем не успеть, - сказал младший, отводя осколок и прижимая его к собственной шее. Закрыл глаза, немного надавил, пробуя ощущение. - Глеб, брось. - Вадик, нам слишком не везло последние сутки... И... последние двадцать лет... Руки и губы его мелко задрожали, стекло натянуло кожу. - Глеб, что ты... - Я не выдержу, если они сделают это с тобой еще раз... Я не выдержу, если они будут ломать мне кости. - Да что же это такое! - закричал врач, - Как мне все это надоело! Брось зеркало, дурак, ты себя не убьешь, только покалечишься! С неожиданной ловкостью и хладнокровием он ударил Глеба по руке, и стекло со звоном упало на кафель. Самойлов поднял на него глаза, блестящие от слез. Врач же шагнул к своей аптечке, быстрым движением извлек оттуда ампулу и вручил ее Глебу. - На вот, напои его обезболивающим, и счастливо оставаться. Не ссорьтесь с Гробовецким и дождитесь помощи. Последнее слово врач выделил особо, сделал паузу и демонстративно ощупал телефон в своем кармане. - И не реви, я же сказал, что он легко отделался, даже волдырей почти нет. Через десять секунд доктора уже не было в апартаментах. Самойловы остались вдвоем - если не считать охраны, незримо присутствующей за стеной, и Альбины, спящей в глубине комнаты. Глеб несколько секунд провел в оцепенении, потом тряхнул головой, будто возвращаясь в реальность. Надломил руками полученную ампулу и осторожно влил ее содержимое в приоткрытые губы брата. Тот скривился, с трудом глотнул; несколько капель потекли по коже вниз от уголка рта. - Горько, - прохрипел он. Глеб пальцами снял капли и, лизнув, тоже скривился. Потом наклонился вдруг, обхватил лицо Вадима руками и прижался к его губам долгим, прохладным поцелуем, смывая с них горечь и расслабляя. Оторвался на миг, посмотрел в глаза и пояснил: - Я не знаю, как еще выразить. Он продолжил поцелуй - бережный и глубокий, с горечью и металлическим привкусом крови. Вадим успел кивнуть, понимая и принимая. Глеб держал его голову и, казалось, пил его горячее дыхание, его страдание и страх, и с каждым глотком Вадим все больше успокаивался. Боль отступала - под действием лекарства или украденная Глебом - Вадим не знал. Протяжный вздох облегчения вырвался из его груди, и тогда Глеб поднялся, снова беря его за неподвижные ладони. Шаги в коридоре были уверенными, твердыми и размеренными. Скрипнули о пол деревянные ножки стула, когда с них поспешно поднялись охранники. Еще миг - и в комнату вошел высокий бородатый мужчина. Он остановился, широко расставив ноги, и окинул глазами развернувшуюся перед ним картину. За окном медленно занимался рассвет. Волосы и борода Гробовецкого были черными с сединой, брови - темными и широкими, глаза - глубоко посаженными, темно-серыми. На нем был легкий тренч, отлично сидящий на его тучной фигуре, и синий шелковый шарф с кичливыми восточными узорами. Несмотря на напускную уверенность, он явно чувствовал замешательство. Самойловы смотрели молча, охранники тоже не спешили ничего говорить. Не дождавшись объяснений, громко и строго он произнес: - Что тут происходит? - Сеня! - в комнату вбежала Любовь и, задыхаясь от эмоций, кинулась к мужу на шею. - Наконец ты пришел, боже мой! Руки ее обхватили его плечи, и она уткнулась ему подмышку, не сдерживая глухих, рваных рыданий. - Любка, ты че? - Арсений погладил ее затылок и хмуро посмотрел на Самойловых. - А ну говори быстро! - он мягко отодвинул жену от себя. Глаза ее блестели от слез, а лицо драматично исказилось горем, но оставалось выверенно красивым. Гробовецкий перевел взгляд с жены на Глеба с его распухшими, покрасневшими веками и губами и на осколок в руках, который он вновь сжимал. - Эти двое уродов! Я пригласила их на свой главный праздник... - голос женщины дрогнул, - А они сорвали концерт и оскорбляли нас и наших гостей! - Глеб, помоги мне встать, - прошептал Вадим. - Арсений, мы с вами знакомы, с Павлом вместе... - Знакомы, Вадик, прекрасно помню. Ты че тут творишь, а? - Все было не так, клянусь, - сказал Самойлов. - Но это в двух словах не объяснить. - Что тут объяснять, - тихо, сдавленно, но твердо перебил его Глеб. - Это история про то, как человеку ломают кости, чтобы заставить его петь нужные песни, а потом устраивают домашнее порно с его участием. И про то, как человека пытают за то, что он попытался сбежать. А теперь нагло врут, чтобы объяснить свою жестокость и ублюдочную вседозволенность. - Любка, ты опять чудишь? Что ты с музыкантами сделала? - нахмурился Арсений, - И что за домашнее порно? - Ах, это все Альбина, - смутилась хозяйка, - Она немного поиграла с ними. Но им этого оказалось мало! - воскликнула она, резко меняя тон. - И чего с ней теперь? - Гробовецкий кивнул на Альбину. - Они привезли с собой наркотики и подсыпали ей! - крикнула Любовь. - Неплохо вы тут развлекаетесь. Любаш, а ну садись. Вадик, вылезай из лужи. Арсений вальяжно подошел к цветастому диванчику и расположился на нем, силой усадив жену рядом. Вадим, покачиваясь, поднялся на ноги. Одежда и беспорядочно растрепанные мокрые волосы липли к коже. Он несмело шагнул из ванной, потом повернулся к Глебу и негнущимися потемневшими пальцами попытался забрать у него опасный осколок. Глеб упрямо покачал головой. - Это лишнее, - прошептал Вадим, - Осторожно, ты уже порезался... брось. Глеб взглянул на него, как ребенок, которому обещали, что укол - это не больно. Несколько секунд он колебался, потом закрыл глаза и опустил кусок зеркала в наполненную на две трети ванну. Шлепнув по поверхности воды, он медленно и плавно погрузился на дно. Вадим подставил брату плечо и оба вышли в комнату, добрались до кровати и присели, оказавшись напротив супругов. - У вас есть две минуты, чтобы рассказать свою версию, - кивнул Гробовецкий музыкантам. - Я уже сказал... - начал хрипло Глеб. - Не надо двух минут, - перебил Вадим. С его волос еще капала вода, а тело в мокрой одежде била дрожь, - Хватит полминуты. Эта женщина напала на нас. Но мы без претензий. Сейчас мы уедем и все об этом забудут. Тихо! - он коснулся руки Глеба. - Ну допустим, - хмыкнул бизнесмен. - Люб, твое мнение? - Где гарантия, что они ментам не настучат? Сами буянили, сами разнесли тут все, Ваня еле утихомирил, Альбинку чуть не отравили! И скажут, что я виновата. - Если настучат, разбираться буду я. Еще вопросы? - Сень, вломить бы им напоследок, для урока, а? - предложила Любовь, криво скалясь. - Думаешь, надо? - лениво спросил Арсений. - Надо-надо. Такие только жесткие меры понимают. По почкам их... А кого-то и по ногам. Глеб, сидя на краю кровати, покачнулся, борясь с приступом тошноты. - Мало тебе, да? - глаза Вадима в полумраке комнаты казались огромными и абсолютно черными, - Еще хоть пальцем тронешь - молчать не буду. Оба сядете, и связи не спасут. - Ты говори, да не заговаривайся! - прошипела Любовь. - Так, хватит! - Арсений хлопнул себя ладонями по коленям и встал. Чуть подтянул брюки, взъерошил волосы на затылке и, уперев руки в бока, подошел вплотную к Самойловым. - Вы это. Про ментов забудьте сразу. Поняли? - Поняли, - ответил Вадим. - Не слышу? - хозяин повернулся к Глебу. - Да, - тихо сказал тот. - Тогда на выход. На миг Самойловы замерли, не веря тому, что значили эти слова. Потом Вадим медленно встал, протянул руку Глебу. Попытался поддержать его, чтобы помочь идти, но пошатнулся и сам едва не упал. Арсений кивком головы в сторону охранника приказал тому помочь. Тяжелый “Иван”, чьи руки еще недавно сжимали толстый металлический прут, подставил Глебу плечо. С другой стороны его кое-как поддерживал Вадим. Утренний серый свет, льющийся из окон, все больше заглушал свечи-светильники. Спящая женщина в черных чулках и подвязках осталась лежать на полу. Полутемный коридор с истоптанной красной дорожкой качался перед глазами. Трое шли впереди - Вадим, Глеб и помогающий охранник. Следом за ними, неспешно и в отдалении - хозяева и еще один здоровяк. Коридор заворачивал углом и упирался в главный зал, где ночью проходил концерт и праздник в честь юбилярши, почти не появившейся на нем. Зал все приближался; темный, торжественный, аляповато-красивый, он, казалось, мог и должен был спасти гостей от наваждения, кошмара и абсурда всего, что происходило в закоулках этого зловещего ресторана. Самойловы ускорили шаг. Поворот, еще пара метров по темному, деревянному полу, где закончилась ковровая дорожка, и... Негромкая, быстрая музыка, пустые столики с последними гостями и усталые официанты - душный, страшный плен остался позади. Они стояли на входе в зал. Большинство гостей к этому утреннему часу уже разошлись. Компания самых стойких, включая музыкантов, играла в карты за сдвинутыми вплотную столами в углу. Костя и звукорежиссер спали невдалеке, положив головы на сложенные на столе руки. Снейк только что проиграл ощутимую сумму и теперь сидел, сложив на груди руки, и болел за выигрывающего Каплева, который, хоть и принадлежал конкурирующей команде, сейчас вызывал больше симпатии, чем ресторанные гости. Появление Самойловых первым заметил Радченко. Он привстал, запрокинул голову, приветливо помахал и тут же изменился в лице. Братья выглядели страшно - держась друг за друга и с трудом передвигаясь, они смотрели на своих коллег, как погребенные под обвалом смотрят на свет, который едва ли надеялись увидеть вновь. Игра прервалась. Задвигались стулья, упали карты, наперебой зашумели голоса и кто-то пролил вино - все вставали из-за стола и подходили к прибывшим. - Вадик? - произнес Андрей и больше ничего не смог сказать. В его голосе не было страха, пока только лишь изумление от внезапно заданной загадки. - Поехали, - сказал Вадим одно только слово и дёрнулся к выходу, не отпуская от себя брата. - А наши телефоны кто-то собирается возвращать или нет? - раздался возмущенный голос. Арсений кивнул одному из официантов. Через минуту тот невозмутимо вернулся с подносом, на котором, сложенные горкой, лежали смартфоны. Несколько рук одновременно потянулись к ним, зазвучали восклицания, вопросы, кашель и смех. - Фургон для аппаратуры подали? - поинтересовался Баранюк. - Бросай. Потом, - отрывисто сказал Вадим. - Вадик, блядь, ты не шутил, когда говорил про полицию? - не веря глазам и не понимая, что могло произойти, спросил барабанщик, понизив голос. - Пойдем, - только и ответил Вадим, не сводя глаз с выхода. Силы покидали его на глазах всех присутствующих, и уже Глебу приходилось поддерживать трясущегося брата. Несмотря на попытки товарищей помочь, взять под руку или усадить фронтменов, они не отпускали друг друга, почти ничего не говорили и только отступали все время по направлению к двери. - Ну что, тогда такси, что ли?.. - проснувшийся Бекрев тер глаза. - Ага, сколько машин нам надо?.. - Потом, пойдем, там... - бубнил Вадим, жадно глядя в сторону выхода, но не решаясь оторваться от толпы согруппников. Хмурый Тау подошел к Арсению, пожал его руку и вопросительно посмотрел сначала на Самойловых, потом на хозяина. - Пьяная драка, - пожал тот плечами. Толпа хмельных и сонных музыкантов принялась прощаться с гостями, составлявшими им компанию половину ночи и нестройно двигаться к выходу. Глеб и Вадим оказались в проеме, ведущем из зала в холл, первыми. Глеб встал в дверях, опираясь на косяк, а Вадим, впервые отпустив его, сделал несколько шагов назад, чтобы поторопить остальных. Едва он отошел, на плечо младшего брата легла тонкая рука с красным маникюром и двумя сломанными ноготками. Это была Любовь. - Телефон-то отдай, - сказала она тихо. Секунду Глеб смотрел на нее, а потом так же тихо ответил. - Нет. Хозяйка гневно нахмурила брови. - Почему?! Музыканты шли мимо, и кто-то взял Глеба за локоть, увлекая за собой, готовый оказать поддержку и помощь в передвижении. Он поддался, оперся на руку Бекрева, потом обернулся к Любови. - Ты хотела знать, кто снимал тебя, пока ты была без сознания? - Кто? - губы женщины задрожали. - Это был я, - ответил Глеб и тихо улыбнулся. С одной стороны его поддерживал Костя, с другой подставил плечо Снейк. Глеб двинулся вперед, на улицу. Любовь, остолбенев, осталась в коридоре, бессильно глядя в спину Самойлова. - Такси через 15 минут! - сообщил кто-то. Один из охранников уже открыл двери холла, и ранний летний рассвет падал прямоугольником на пол полутемного, прокуренного помещения. - Нет, - зашептала Любовь, а потом сорвалась на крик, - НЕТ! СТОЙ! Вопль ее был пронзительным и громким, и головы всех присутствующих - мужа, гостей, музыкантов и охраны - одновременно повернулись к ней. - Стоять. Стоять, я сказала! - Что такое? - Арсений подошел к супруге и заглянул в ее лицо. На этот раз блеск глаз и изгиб ее рта уже не были красиво-драматичны. Паника и ненависть снова сделали ее страшной, похожей на дикого зверя, как тогда, когда она упала на пол гримерки, сжигаемая яростью из-за упрямства младшего Самойлова. - Че случилось? - повторил вопрос Арсений. Любовь на него не ответила. - Остановите его. Остановите, - повторяла она, указывая пальцем на Глеба. Вадим с серым от страха лицом шагнул к брату, пытаясь защитить или прикрыть его от прожигающего взгляда женщины. - Зачем? - строго спросил Гробовецкий. Любовь отвечать отказывалась, и лицо ее супруга тоже покраснело от гнева. - Мне надоело это! - рявкнул он. - А ну говори! Говори! - он встряхнул Любовь за плечи. - Двигайтесь, живо! - приказал Вадим и потянул брата прочь, стараясь скрыться из поля зрения хозяев как можно скорее. - Незачем... Просто... - просипела наконец Любовь, пряча глаза от мужа. - Тьфу, блядь! - в сердцах крикнул он, отталкивая ее. Она опустила взгляд и встала возле стены. Но едва Арсений отвернулся, опрометью бросилась на улицу вслед за братьями, которые как раз переступили порог заведения и оказались на крыльце. Молча, не говоря больше ни слова, Любовь кинулась на Глеба и схватилась одной рукой за его ногу, второй пытаясь вытащить из-под фиксатора свой телефон. Глеб вскрикнул от боли и толкнул ее - безрезультатно. Вадим резко повернулся и попытался оторвать цепкие руки от брата, но собственные пальцы все еще плохо слушались его. Глеб тоже схватил было ее за запястья, но в следующую секунду не удержался на ногах и со стоном повалился на асфальт. Широкая, сильная рука Арсения крепко схватила Любовь за волосы и отшвырнула от музыканта. Не обращая более внимания на жену, Гробовецкий одним движением извлек из-под фиксатора на ноге Глеба телефонный аппарат. Любовь издала короткий звериный вой. - Нет! - Нет, блядь, - повторил Вадим, игнорируя даже брата, лежащего у его ног. Остальные присутствующие в немом шоке смотрели на происходящее. Арсений уверенно набрал пин-код на телефоне супруги и первым делом открыл раздел смс-сообщений. Организационные вопросы, сметы, суммы, банковские оповещения. Следующий раздел - история звонков; пробежавшись по ней взглядом, мужчина закрыл и ее. Толстый палец с коротким, испачканным ногтем стукнул в значок, за которым хранились фото. Глаза Арсения потемнели. Часть снимков были смазаны, часть - более четкими. Любовь была на них вся - и ее полноватые бедра, и разведенные колени, и выставленная на обозрение промежность. И осунувшееся лицо, и губы, испачканное следами рвоты. Голова обнаженного мужчины средних лет и средней комплекции, который был с ней, в кадр не попала. Зато на некоторых снимках хорошо читались ухмылки обоих охранников, на одном - выставленный вперед указательный палец, прямо указывающий на Любовь. Гробовецкий перевел налитый кровью взгляд на супругу и она, все еще сидя на земле, тихо и испуганно поползла назад. Потом - на Самойловых. Потом - на охранников. Несмотря на внешнее сходство всех работающих у него здоровяков, тот, кто на фотографии указывал пальцем на его жену, узнавался безошибочно. Сейчас он стоял, тупо глядя на окружающих, и только губы его почти раздвинулись в улыбке - как на фото. - Стоять! - приказал Арсений всем присутствующим низким и грозным голосом. Любовь закрыла лицо руками. Вадим и пришедший ему на помощь Костя подхватили под руки Глеба. - По машинам, - скомандовал Вадим. - Мы ж все выпивши... - начал было Андрей. - По машинам, блядь, - голос Вадима был таким же низким и страшным, как у хозяина. - Стоять, - повторил тот и вытащил вдруг из спрятанной под полами тренча кобуры небольшой милицейский пистолет, демонстративно подняв его вверх. Присутствующие застыли. Даже у охранника с лица слетели намеки на улыбку и появилось хмурое и сосредоточенное выражение. - Обратно! - приказал Арсений и махнул пистолетом в сторону входа, а потом перевел дуло на Глеба. Больше уговаривать никого не пришлось. Молча, ссутулившись от неожиданности и страха, люди шагнули обратно - в темный, прокуренный плен ресторанного холла. Последними вошли охранники. На улице остались только Арсений и Любовь. Мужчина подошел к супруге, потянул ее за руку, рывком заставляя встать. Впился взглядом в постаревшее, испачканное косметикой и слезами лицо и тяжело, размашисто ударил по щеке. - Вот значит каковы твои любимые музыканты, - прошипел он, - Тебя, суку, на бабло поставлю. Весь их гонорар мне обратно вернешь. Развернувшись, он стиснул зубы, помрачнел еще больше и шагнул к двери. - Сеняяяя... - захрипела Любовь удушливо и жалко. - И чтобы к вечеру твоих вещей в моем доме не было, - сказал Арсений, на несколько секунд поворачиваясь к ней. Держа пистолет наперевес, он перешагнул порог ресторана. Солнце уже успело встать и ярко осветить фасад, прилегающую парковку и сияющие стекла автомобилей неподалеку. После яркого уличного света холл, лишенный окон, казался особенно темным. Арсений вгляделся в фигуры столпившихся перед ним людей - музыкантов и своих немногочисленных оставшихся до утра гостей, от любопытства и удивления подтянувшихся к выходу. - Где эти... - начал он, и в следующий момент на его голову и обрушился удар барной табуреткой, нанесенный крепкой рукой Баранюка. Арсений упал, взревев, как раненый медведь. Оба охранника бросились к боссу, но другие музыканты накинулись на них, мешая, и даже специальная подготовка и навыки рукопашного боя не сразу смогли остановить их. Гости зашумели и отступили - в драку ввязываться они не собирались. Пистолет отлетел в сторону и Баранюк, наклонившись, шагнул к нему, но перед ним будто вёрткая серая кошка скользнула Любовь и, опередив, судорожно вцепилась в оружие. Баранюк взмахнул было кулаком, но ударить не хватило духа - и в несколько скачков хозяйка оказалась в углу близ гардероба, откуда могла видеть помещение и всех, в нем присутствующих, выставив вперед дуло. Ее горящие ненавистью глаза привыкли к темноте очень быстро, и палец скользнул по металлу, опуская предохранитель. Вадим успел схватить в охапку брата и вместе с ним прыгнуть из холла обратно в зал, когда деревянную панель, рядом с которой они стояли, одна за другой прошили две пули. Помещение наполнилось дымом и запахом пороха. Музыканты и гости бросились в разные стороны, втягивая голову в плечи и закрывая ее руками, тонко завизжала девочка-звукорежиссер. Тау и Радченко, оказавшиеся ближе всех к выходу, рванули на улицу, Бекрев и Каплев вслед за Самойловыми и большинством гостей - в зал, Баранюк и Снейк прижались к стене в попытке спрятаться за спины охранников. Любовь тоже кинулась в зал. Все бросились в разные стороны, а Вадим с Глебом, который не мог бежать - просто упали на пол посреди помещения, уронив на бок стол и прикрывшись столешницей. Дерево было достаточно толстым чтобы, возможно, остановить пулю, но Любови хватило бы нескольких шагов, чтобы обойти их и выстрелить в упор. Это было очевидно для всех и казалось неизбежным. Пораженный ужасом, Глеб сжался, скорчившись на полу, и прижался к груди брата так сильно, что тому стало трудно дышать. - Отдай сюда, сука! - ревел Арсений, появляясь в зале вслед за женой. Его борода топорщилась, а на виске блестели потеки крови, - Блядина ебаная, я всех вас... Грохот выстрела, звон гильзы и облако дыма - Арсений рухнул на пол, а на светлом его тренче стало расползаться кровавое, красное пятно. Каплеву с Бекревым на этот раз хватило духа ударить женщину - со спины, тяжелым деревянным стулом. Любовь упала, теряя сознание. А по улице уже разносился вой полицейских сирен - служители порядка, вызванные сбежавшим доктором, подъезжали к злополучному ресторану. *** Серебристо-зеленые тополиные листья переливались за окном, качаясь от легкого ветра. Блики солнца, пробиваясь через их завесу, вспыхивали на полу беспокойными солнечными зайчиками. Окно было белым, пластиковым, пустым и чистым; жалюзи подняты. Пустой и чистой также была тумбочка, на которой стояла лишь полуторалитровая бутылка воды и пластиковый стаканчик. Стеклянной и керамической посуды в психиатрических лечебницах старались не держать. Глеб сидел на кровати - сосредоточенный, прямой и грустный. Рядом с кроватью лежал костыль. Напротив, в кресле для гостей, устроилась Таня с мобильником. - Ну скоро они? - оторвавшись от экрана, спросила девушка, - Еще в два обещали все документы сделать. Глеб пожал плечами. - И Вадим не приехал, - продолжала она недовольно, - А... вот и он. Самойлов вошел в палату, а следом - его дочь Яна. Лицо Глеба озарила слабая, добрая улыбка. Все расцеловались и обнялись, Вадим с дочерью присели на кровать по обе стороны от Глеба. Яна со страхом и горячим сочувствием смотрела на дядю, которого она навещала впервые за дни, что он добровольно провел в клинике, принимая сильные психотропы под наблюдением врачей. Сейчас Глеб был внешне спокоен, задумчив и погружен в себя. У Вадима морщины на лбу и в уголках рта как будто стали глубже, но он был собран, аккуратен и модно подстрижен, только темный синяк на пол-лица и не думал сходить. Вадим тоже пил снотворное и успокоительные, прописанные психотерапевтом, но, в отличие от брата, симптомов ПТСР избежал. Заглянула медсестра, принесла оформленные бумаги. Глеб расписался на предложенных листках, поднял с пола костыль. Таня с Яной, перешептываясь, пошли вперед. Братья, неспешно - следом. - ...Я написал подробное заявление, провел там больше трех часов... - говорил Вадим. - Ты ее видел? - перебил Глеб. - Кого? А. Нет, конечно, она за решеткой. - Она же осталась главной наследницей мужа. И теперь может тратить его деньги на взятки и лучших юристов. - Ничего у нее не выйдет. - Выйдет, Вадик... У таких всегда все выходит. - Чшш, тихо... Ты должен о ней забыть. Попроси больше успокоительных. - Куда больше, я скоро имя свое забуду. А они мне прописали тот самый мидозолам, которым мы ее обкололи. И вот я смотрю на эту упаковку и снова... Выбросил к хуям. ...Машина остановилась неподалеку от дома Глеба как раз тогда, когда разговор об улучшении самочувствия, природе в Подмосковье и больничной столовой окончательно угас. - Прости, что не зову подняться, - сказал Глеб. - Не сейчас. Вадим молча кивнул. Яна расстроилась, прикусила нижнюю губу. Таня удивленно посмотрела на Глеба, открыла было рот, но промолчала. - Давай, - Вадим пожал брату руку и хлопнул по плечу. Стукнули дверцы машины, завелся двигатель, потом заглох и завелся снова. Глеб, не оглядываясь, направился вдоль дома к подъезду, тяжело опираясь на костыль, Таня засеменила следом. Пикнул электронный ключ, отмыкая двери, и только когда они закрылись за его спиной Глеб сполз на пол, закрыл лицо руками и глухо завыл. Таня ухватилась за свою сумку, вытащила таблетки, стала дрожащими пальчиками проталкивать пилюлю в искаженные губы. “Позвать его? Позвать?” - восклицала она. Глеб кашлял, задыхался и мотал головой. А Вадим, тихо и горько ругаясь себе под нос, еще долго стоял близ его дома - заводил и глушил двигатель, открывал капот. Машина больше не капризничала, но он не торопился уезжать, пытаясь найти следы возможной поломки - и постоянно бросая взгляды на дверь за оградой дома, будто ожидая, что она откроется вновь. Сидящая на переднем сиденье с закинутыми на бардачок пятками Яна в конце концов предложила вызвать такси. Вадим вздохнул и махнул рукой, возвращаясь за руль. Через два часа, завершив прогулку с дочерью и направляясь домой за город, он взялся за телефон, но ни Глеб, ни Таня не взяли трубку. Дни становились короче, а ночи - холоднее. На сайте "The Matrixx" стали появляться даты выступлений - отмененных, перенесенных и совсем новых, а часть статей, описывающих конфликт Самойловых, наоборот, исчезли. Гастрольный график Вадима тоже обновился. Среди поклонников ходили довольно разнообразные слухи, но большинство считали, что Глеб просто ушел в тень из-за травмы ноги, и никакого покушения на него не было. - Почему вы с ним снова не общаетесь? - вздыхала Яна. Вадим пожимал плечами и гладил дочь по плечу. - Позвони ему, ведь он, наверное, волнуется? - осторожно спрашивала Таня. Глеб качал головой. - Некоторые отношения должны оставаться в тайне, - сказал он Вадиму два дня назад, - Пока мы сами не поймем, что с ними делать.