"Наша память — мир более совершенный, чем Вселенная: она возвращает жизнь тем, кого уже нет на свете" Ги де Мопассан.
Онизм (onism) - сущ. осознание того, как мал мир, в котором живешь.
Вас никогда не удивляло то, что наша планета кажется совсем крошечной? Потому что она и есть крошечная. Смотриту. Если слегка отклониться назад, закрыть один глаз и прищурить другой, то она умещается на ладони, как уместился бы бейсбольный, баскетбольный или другой какой мяч. Или как уместилась бы тарелка, которую Чонгук ставит в контейнер для мытья в кухне, где машина будет полоскать эту тарелку, пока та не заблестит. - Ремонтные работы начнутся через 13 часов, поспи, пока тихо, потом начнется треш. Чонгук смотрит по сторонам: все посмеиваются, Чонгук молчит. Он научился этому здесь, в месте, где обычно царит тишина. Угасает искусственный свет, большой титановый щит над ними раскрывается, навес за навесом, открывая взгляду черную и усеянную звездами далеких галактик вселенную. Невозможно поверить, что там, в этой тьме есть жизнь. Потому что даже здесь, под щитом, жизни не так уж много. Сама по себе жизнь ценна, даже если зачастую незачем жить. Хоть в этой проклятой станции повсюду стекла и они могут видеть землю, сложно представить, что на земле живут миллиарды людей. Чонгук мечтает врезать архитектору, потому что ни один нормальный человек, проживший в космосе долгое время, не будет строить столько стекол. Поначалу это весело: кажется, будто ты паришь в открытом космосе, прыгнешь повыше и уже летишь. Чонгук идет по похожему на туннель залу, упирается ладонью в стену - гладкая поверхность прохладно скользит по ладони. Здесь нет окон. На Земле вы знаете, что как бы высоко вы не прыгнули, ничего не изменится. На Земле мечта - это всего лишь мечта. Недостижима. Здесь, если ты сделаешь шаг шире, прыгнешь еще выше, чтобы лететь в воздухе еще дольше, ты можешь просто упасть, и падать придется бесконечно. Здесь фраза "умри, но...", но полети, например, приобретает особый смысл. Разумеется, им провели инструктаж о возможных опасностях, о том, что нельзя заходить дальше наблюдательного пункта и установленных границ, но разве эти материальные ограничения не являются всего лишь метафорами правил, и разве человеку не свойственно эти правила нарушать? Чонгук уже пробовал оказаться по ту сторону меченной территории, которая теперь уже не настолько неизведанная, какая она была когда-то, но все еще нетронутая. Ничего выдающегося. Подача кислорода прекратилась, и, как оказалось, луна там ничем не отличается от того пустыря на более освещенной стороне, однако там было больше кратеров от метеоров и меньше следов человека. Меньше жизни. Сложно представить, что там что-то может жить, даже он сам. Чонгук прыгнул выше, просто чтобы узнать, насколько высоко получится, и ответ не заставил себя ждать, когда он понял, что до сих пор не приземлился. Сознание затуманилось, затем он отключился и пришел в себя только когда Юнги навис над ним. Негодование так сильно впечаталось в мимику Юнги, казалось, так он и будет ходить всегда. Чонгук глуповато улыбнулся. - Еще раз такое сотворишь, я тебя так пну, что долетишь до самой Земли. - Было бы неплохо, - сказал тогда Чонгук и поднялся на локти, наблюдая за тем, как Юнги залпом осушил флягу с водой. -Ты чуть не улетел, мы еле успели, - голос Юнги дрожал. Чонгук его раньше такого не видел. Он опустил взгляд на свои руки, в голове пронеслось "а было бы неплохо", он промолчал и сглотнул ком в горле. За комом в горле скопились сотни слов, слова набивают его карманы, обвязаны петлями вокруг шеи, которые давят сильнее с каждым днем. Нет, не днем, с каждым циклом в 24 часа, точно отмеченным часами на стене. Потому что здесь не существует дней, нет восходов, закатов и всего остального. Сложно представить, что здесь что-то может жить. Чонгук сворачивается клубочком в кровати, перебирает пальцем липучку, которой края одеяла пристегнуты к кровати. Небольшая предосторожность (на всякий случай, как и все здесь), но для него это еще один пункт в столбец "отсутствие жизни" в их подобие жизни здесь.