To Know, Water

После подписания мира с Новой Республикой сошел с ума уже Бастион. Головизоры сутки напролет трубили об историческом моменте, а на улицах царили без пяти минут массовые беспорядки: рядом с разнузданными гулянками и пьяными песнями шли забастовки и драки — потрясенные люди не знали, куда себя деть, а потому их потрясение выливалось в самые неожиданные формы. Спускаться в город, где на каждом углу звучит твое имя, было… странно. Люди так устали от войны, что проговаривали его с благодарностью и пиететом. Изредка слова «предатель» и «Гилад Пеллеон» становились синонимами, но он готов был смириться до тех пор, пока это всего лишь слова. Теперь он бывал в своей квартире немного чаще. После того, как Трауна перевезли в пригород, нейтральная территория осталась только здесь; если врачи долго молчали — как сейчас — Гилад отправлялся сюда и обязательно находил причину их молчания. Такую же он нашел и сегодня. Его уже ждали. — Адмирал Пеллеон, меня прислал доктор Альнаст. Это важно, — сказала Айрин Уайт, лаборантка. Ее темные, почти черные волосы были так взлохмачены, будто она вскочила спозаранку и с тех пор ни минуты не приседала. За доли секунды Гилад успел мысленно попрощаться со всеми причастными к этой десятилетней эпопее, но Уайт его успокоила: — У нас все хорошо, не переживайте. Но доктор Альнаст просил, чтобы вы прибыли, как только освободитесь. — Можем выезжать прямо сейчас, — он так устал с дороги, что еле держался на ногах, и хотя его уверяли, что все хорошо, сердце было не на месте. — Но для начала объясните мне, к чему спешка. — Сами увидите. Гиладу совсем не нравились такие уклончивые ответы, но десять лет вынужденного общения с этими людьми намекали, что от них не добьешься ничего, пока они сами не решат рассказать. А еще он ждал и боялся встречи с Трауном… Усталость все равно взяла свое: после перебежек по закоулкам он отключился, едва забравшись в кабину ховеркара. Карту маршрута он стребует с этих молчунов как-нибудь потом, а пока блаженный отдых. Солнце пригревало щеку, и в приятном весеннем тепле спалось совсем роскошно. Только мало. Когда Уайт принялась тормошить его, то показалось, что он прикрыл глаза всего на пару минут, хотя цифры на хронометре услужливо оповещали, что прошло почти два часа. — Следуйте за мной, — велела она. По правую руку от дороги в густую рощу врезалась узкая тропинка. Старые деревья клонились над ней так низко, что временами приходилось пригибаться, а их ветки переплетались над головой подобно арке. Впереди виднелся старинный ухоженный дом. — Он на самом отшибе, и мучений с ним было хоть отбавляй, но продавали за бесценок, — объясняла Уайт. — Когда Траун только вернулся в Империю, то сразу снял со счета все свое жалование за последние пятнадцать лет. Сами понимаете, оно у гранд-адмирала немаленькое, а за столько лет на счет накапало почти пять миллионов кредиток. Два мы уже истратили на медикаменты, оборудование и взятки, еще двести тысяч ушло на это гнездышко и его обустройство. Доктор Мэй всегда считала, что в госпитале будет опасно, но на первых порах согласилась на него, как на необходимое зло. За несколько лет эту развалину привели в порядок и заточили под наши нужды. — А кто всем этим занимался? — Наемные рабочие. Альнаст закатил тут целый спектакль, когда они нашлись. — И вы не побоялись, что они кому-нибудь проболтаются? — Мертвые не болтают, адмирал, — плавно пожала плечами Уайт. — Что? Гилад остановился, как вкопанный, и грубо ухватил ее за руку. Та непонимающе на него уставилась, помолчала с пару секунд, а потом плутовски ухмыльнулась. — Вы что, шуток не понимаете? Ах да, легендарный врачебный юмор. Видимо, легендарный врачебный юмор предполагал и отсутствие Трауна в палате. Когда они добрались до дома, лаборантка велела свернуть налево по коридору и войти в крайнюю правую дверь, а сама испарилась искать Альнаста. В просторной светлой комнате с низким потолком оказался дроид, раскладывающий по ящикам аппаратуру. Кровать была заправлена и пуста. — Добрый день, сэр, — учтиво сказал тот, сматывая кабель. — Чем могу вам помочь? Гилад замер в проходе. Спокойный тон дроида шел настолько вразрез с пустой кроватью и коробками, что он на секунду решил, будто это еще одна дурацкая шутка. Очень жестокая шутка. Пройдя в комнату на ватных ногах, он только и смог проронить: — А где?.. — Следуйте за мной. Дроид — догадливая жестянка! — отложил свою работу и повел его по коридору, которым Гилад сюда пришел. Они свернули под ступени на второй этаж, где еще один узкий коридор вел к черному ходу. Дроид услужливо открыл дверь и отошел в сторону. За домом оказался небольшой поросший сорняком садик, полный плодовых деревьев в цвету, и мощеная тропинка — очень старая, вся в колдобинах и трещинах, сквозь которые пробивалась вездесущая зелень. Гилад одолел три скрипучих деревянных ступеньки и пошел по тропинке вглубь сада. Измученное кошмарами воображение услужливо рисовало могилу в конце тропы. За ближайшим деревом оказалась прогнившая до трухи скамейка; на одной из досок кто-то давным-давно нацарапал крохотную птичку, и та под натиском погоды и времени почти стерлась. По периферии зрения резанул отблеск металла под солнцем, и Гилад посмотрел в сторону. Невдалеке, под низким раскидистым деревом, проглядывалась инвалидная коляска на гравитационном компенсаторе. В голове даже не успела как следует оформиться смутная догадка, а ноги уже понесли его вперед. Когда над высокой спинкой кресла удалось разглядеть чью-то макушку, слова, которые он так долго подбирал для этого момента, вдруг утратили весь свой смысл. Не веря своим глазам, Гилад медленно обошел кресло справа и замер, как вкопанный. Траун, завернутый в плед, тихо дремал, опустив голову на грудь; его волосы почти полностью побелели, а лицо, несмотря на истощение, все равно осталось прежним — та же строгость, те же благородные черты и та же складка между бровей. В кресле его держала пара ремней — сидеть самостоятельно у него явно не было сил. Доктор Мэй однажды рассказывала, что некоторым людям после длительной комы приходится заново учиться ходить и говорить чаще из-за атрофии мышц, чем из-за изменений в структуре мозга. Траун смог вернуться вопреки ее ожиданиям. Или Гилад просто себя успокаивал… Но какой идиот додумался вытащить его на улицу и оставить без присмотра? Гилад мимо воли усмехнулся. Этот идиот сидел перед ним, а на его ладони лежал комлинк. Значит, Траун вернулся прежним. Между боязнью нарушить его сон и стойким желанием прикоснуться к нему победило второе. Гилад опустился на колени перед креслом, протянул руку и… заплакал. Впервые за столько лет плакать ему почти не стыдно. Траун здесь, рядом, стоит только протянуть руку, но, как и десять лет назад, Гилад не может найти в себе силы, чтобы его потревожить. — Простите меня, — шептал он, как молитву. — Простите меня за всё. Ему на голову опустилось что-то устрашающе-легкое, почти невесомое, и в попытке за что-нибудь уцепиться зарылось в волосы, а потом все-таки не удержалось и съехало прямо на левое плечо. Гилад неверяще скосил взгляд и увидел бледно-голубую руку. — За что? Слабый надтреснутый голос полился будто бы издалека, но Гилад его все равно узнал. Не мог не узнать. Он уткнулся лбом Трауну в колени и прикрыл лицо руками, сдерживая рыдания. Колени были слишком острыми. — Гилад, — позвал его Траун. — Говорите, — сквозь рыдания требовал он. — Больше не вздумайте молчать! Будто и не было десяти лет разлуки. Траун остался прежним, и тихая тоска по нему, как и раньше, бередила сердце. Время, о котором он так удобно позабыл, пошло вспять и вернуло то, что он уже и не надеялся вернуть. В тускло-багряном свете глаз читалось узнавание. — Гилад, — будто примерившись к собственным возможностям, заговорил Траун. — Я… уснул и опять упустил что-то важное. Неужели я проспал еще десять лет? Гилад сглотнул ком в горле и поднял голову. — О чем вы? — Вы совсем седой. — На себя посмотрите, — усмехнулся Гилад, и слезы с новой силой полились по щекам. — Вы так плачете, будто кто-то умер, — отстраненно заметил Траун. Он говорит! Он снова говорит! Язык еще плохо его слушается, но он говорит! Когда же он успел прийти в себя?.. Гилад принялся сбивчиво объяснять, что люди могут плакать не только от горя, спрашивать, как он себя чувствует, не холодно ли ему, не хочет ли он есть или пить, но Траун лишь устало на него посмотрел и проронил: — Люди странные. Он так долго сидел на сырой земле, что замерзли колени, но все это случилось, кажется, с кем-то другим. Кто-то другой сейчас встанет и уйдет, но только не Гилад Пеллеон. Этот старый дурак будет исправно сидеть на сырой земле и плакать, потому что плачется, и осторожно брать Трауна за руки. Руки у него худые и холодные — на них и дышать страшно, но у Гилада Пеллеона хватает смелости прижаться губами к истончившимся запястьям, согреть дрожащие пальцы и обнять за плечи. Гилад Пеллеон никого так не ждал и никогда так не любил. — Вы говорили, что сдали в музей мою коллекцию. Да, Траун и впрямь вернулся. Изможденный и бледный, но за свою коллекцию все равно оторвет голову. — Но это было столько лет назад… — Это правда? Улыбнувшись в усы, Гилад ответил: — Я бы не посмел. — Да, — выдохнул Траун, — я, кажется, слышал, но хотел удостовериться. Сердце пропустило удар. Гилад наговорил ему столько всего, что половину предпочел бы и сам забыть. — Простите, — он снова опустил голову. — Я не должен был… — Гилад, — перебил Траун и положил руку ему на плечо. Наступило долгое уютное молчание; он будто набирался сил, чтобы сказать еще что-то. — Там было слишком тихо. Я был рад слышать вас хоть иногда. Вас наверняка интересует, слышал ли я самое главное... Гиладу захотелось провалиться сквозь землю. — Оно звучало в каждом вашем слове. Всегда. Он не хотел, совсем не собирался, но слезы опять полились по щекам. Даже стыд — вот так плакать перед Трауном! — уже не имел никакого значения. Кажется, для Трауна значения в этом было еще меньше — он неожиданно прижал его к своей груди и долго не отпускал. Над Равелином и впрямь весна. Гилад, немного совладав с собой, вытер глаза. В плену любимых рук было спокойно и тепло, хоть в них и было еще недостаточно силы для таких долгих объятий. Он осторожно отстранился и помог Трауну укутаться в плед. Тот совсем выбился из сил и опять задремал, положив голову Гиладу на плечо. Сцена из его ночных кошмаров в реальности выглядела совсем не так. Теплое дыхание согревало шею. Ноги немного затекли — он слишком долго стоял на коленях, но в тот самый момент, когда он решил сменить позу и попутно не разбудить Трауна, то краем глаза заметил, как за ними кто-то наблюдает. Невдалеке, как раз напротив той прогнившей скамейки, стояли две фигуры в черном: высокий мужчина, чье лицо скрывала широкополая шляпа, а рядом — сгорбленный старик почти на голову ниже своего спутника, и неясно было, то ли старик едва держится на ногах и цепляется за чужую руку, то ли мужчина служит старику опорой. Двое так и стояли на месте, а старик буравил Гилада нечитаемым взглядом. Ему вдруг показалось, что этот взгляд он уже где-то видел, но лицо едва ли помнил. Высокий мужчина наклонился к старику и что-то ему шепнул, тот в свою очередь что-то ответил. Завязался короткий спор, и Гилад задумался, успеет ли вытащить бластер в той неудобной позе, в которой застыл минуту назад. Траун и дальше дремал у него на плече. Спор закончился так же неожиданно, как и начался, и высокий мужчина снял шляпу. Гилад обмер. Под шляпой скрывались горящий багрянец глаз и бледно-голубая кожа. Ни с одним существом в галактике его не спутать — это был чисс, а рядом с ним, стало быть, Восс Парк. Хотелось бы Гиладу видеть на его месте кого-нибудь другого. Восс Парк и дальше внимательно на него смотрел, и под его тяжелым взглядом отчаянно хотелось исчезнуть из самой ткани мироздания. Умеет же Траун выбирать друзей… Но испытующий взгляд быстро смягчился, изрезанное морщинами лицо озарилось печальной улыбкой, и Восс Парк одобрительно склонил голову. Оба исчезли так же внезапно, как и появились, и Гилад опять ощутил укол вины: эти двое приходили к Трауну, а он его даже не разбудил.