— Фридрих Ницше, «Антихрист. Проклятие христианству».
Если б мне всемогущество было дано — Я бы небо такое низринул давно И воздвиг бы другое, разумное небо, Чтобы только достойных любило оно.— Омар Хайям.
Синдзи Икари сидел перед ноутбуком в своей комнате и просматривал новости, связанные с его именем. Со времени его выступления, названного «Евангелие от Икари Синдзи», он стал пророком для одних. И многие из тех, если верить прочитанному отчёту отдела по связи с общественностью, решили избавить себя от жизни под столь ужасным небом: зачем жить, если нет смысла во вне? Если ужасающий слепой и безумный Азатот и правда правит Вселенной? Если истинные боги — бесчеловечные чудовища, если во всём космосе нет места надежде, вере и любви? Своими откровениями Синдзи Икари совершил великое зло для рода людского: разрушил надежды многих, кто держался из последних сил. За это их близкие прокляли его имя. А ведь он просто сказал правду. Как много может сделать правда. Для других «пророк Азатота», как ещё величали год назад никому не известного хикикомори-лоботряса из Японии, стал долгожданным и наконец-то зримо пришедшим антихристом — «человеком погибели», «сыном греха», «зверем», «худшим из людей» — и, по злой иронии судьбы, сотни миллионов христиан обрели в этом самообмане самую сильную и практически непоколебимую надежду! Вот что с людьми делает вера в трансцендентный идол! Нет, либеральные христиане, как всегда, разводя долгие и невнятные рассуждения в духе президента России о том, что, дескать, проблема сложна, похож Синдзи на антихриста или не похож — ничего по итогу внятно не говорили и ни на чём не настаивали; а вот большинство последователей Христа предпочло в год Апокалипсиса отбросить политкорректность и прочий «налёт цивилизованности», пятнавшей их пламенную веру кистями безбожников с эпохи Возрождения, и рассудить всё ясно, однозначно и чётко: — Иоанн в Откровении говорит нам, в конце времён на Земле воцарится великий дракон, именуемый дьяволом и сатаной! — вещал на видеоролике какой-то очередной последователь Иисуса, при этом сделав краткую вставку Евангелиона-01, он вещал на английском, и был очень известен среди проповедников, его речь переводилась субтитрами на многие языки: — Воцарятся бесчисленные лживые учения — папство, язычество, оккультизм… Верующие во Христа будут гонимы по всей Земле за Имя Его, дьявол соберёт все силы, чтобы уничтожить единственную истинную религию, ведущую к спасению души! Сатана соберёт всех воинов своих, чтобы уничтожить христиан! Но Господь наш Всемогущий Яхве — Бог Ветхого Завета, Бог Нового Завета, единственный истинный Бог — через сына своего Агнца-Спасителя нашего Иисуса Христа встанет на нашу защиту! Сын Божий повергнет дьявола, как сказано в Откровении: Христос, «мечом, выходящим из уст его», сметёт в одно большое кровавое месиво армию всех правителей Земли, вставшую под знамя антихриста — и все птицы небесные слетятся есть трупы его бесчисленных солдат; сам антихрист и лжепророк его будут схвачены и брошены в озеро огня и серы; дьявол, сатана, исконный враг рода человеческого будет побеждён могучим Ангелом и сброшен в бездну на 1000 лет! Тогда Иисус воцарится над миром с Невестою Своей — Церковью, и наступит тысячелетнее царство Христа! — проповедник показывает слайд с цитатами из Библии: — Пророк Исаия пишет об этом времени после конца: «Он будет судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решать по истине; и жезлом уст Своих поразит землю, и духом уст Своих убьёт нечестивого. И будет препоясанием чресл Его правда, и препоясанием бедр Его — истина. Тогда волк будет жить вместе с ягнёнком, и барс будет лежать вместе с козлёнком; и телёнок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детёныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей святой горе Моей, ибо земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море!» — «Ну, блин, хоть кому-то я дал надежду», — иронично подумал Герой среди Героев. Любители кричать и думать, что Икари Синдзи — антихрист, получили возможность уповать всеми фибрами на скорый приход своего истинного Спасителя, на скорый конец всего зла на Земле. Правда, на самом-то деле этот «спаситель» собирался устроить комплементацию человечества, уничтожить Вселенную и вызывать Азатота, то ли ради зла, то ли ради высоких идеалов добра, как он их, мессия еврейский, видел своими семью глазами (ох, уж эти высокие идеалы добра, думал Синдзи, они натворили не меньше вреда, чем обычные злодеи, а то и больше!). Но по итогу даже подлинный сын небес не сумел спасти ни свою истинную церковь — SEELE, ни своих двенадцать апостолов, ни своего любимого ученика Иоанна, ни даже самого себя: молния этого неудавшегося божества не смогла выстоять против «антихриста»: бывший лоботряс из Японии заставил наследника Давидова упасть и не встать; и случилось это не на полыхающем поле Армагеддона на глазах у всех армий мира, а в каком-то мерзком подземелье с минимумом свидетелей. Потому «последнему евангелисту» не верили. Потому все, способные умереть, слабы — даже со второго раза. И этот Агнец, наверное, был не менее несчастным существом, чем все эти фанатики и обвинители. Как предварительный итог просмотра Синдзи сардонически улыбнулся, стараясь скрыть за этим выражением всю ту боль, причинённую бесчисленными словами ненавидевших его людей (заслуженно или нет — сложный вопрос), так и некоторым сочувствием к ним же. Да, и последнее тоже — хоть и немного: всё-таки только знания и понимание делают человека, рождённого с добрым сердцем, по-настоящему порядочным, жалостливым и снисходительным: — «Они молятся мёртвому мессие. Но разве это важно, если у них есть надежда? Пока у них есть вера — у них есть надежда, пока есть надежда — они могут жить», — рассуждал про себя Синдзи, подняв и согнув ноги перед собой, упёршись пятками в кресло и обхватив колени. Он уткнулся в них несчастным лицом, словно желая пропасть из вида проповедника, как если бы посланец благой вести мог бы видеть его через экран: — «Иные погибли, эти выжили — вот: естественный отбор Дарвина в действительности! Они хотят жить хорошо, надежду на лучшее им даёт вера, для них жизнь — это вера! И ради этого они готовы проклясть и растерзать меня! До последней косточки! Таковы люди!» — Не стоит бояться, братья во Христе! Не стоит сомневаться! Разве не явлены нам знамения скорой победы Христа?! — вещал проповедник. — Разве не видите вы в катастрофах знак силы Господа нашего Яхве Единого?! Бог-Творец есть Абсолютное добро и бесконечная Любовь, в своей Мудрости, которую, быть может, нам сразу не понять, он попустил дьяволу обрушиться на всю Землю! Да, многие погибли, но смерть плоти — не самое страшное: как знаем мы, христиане, самое страшное — погибель духовная, смерть вторая, вечная — полное отпадение от Бога, та гибель, после которой не будет воскрешения и жизни вечной во Христе! Потом все погибшие с праведной верой, воскреснут — и будут жить снова вечно и неизмеримо лучше прежнего, и мы, те, кто вытерпим до конца, не убоимся пройти долиной смертной тени, не устрашимся мук и погибели плоти, мы встретимся с нашими близкими в Раю! Вот так этот христианин оправдал своего небесного начальника за все несчётные ужасы, обрушенные на Землю! Проповедник вещал это совершенно искренне — на эмоциях, люди умеют чувствовать ложь, и в этих речах не слышалось ни капли лжи или сомнения. Но Икари Синдзи знал — искренность хуже лжи. Искренность наивные люди противопоставляют сознательной лжи, раздумывал он, но вот почему вообще человек сознательно лжёт? Люди сознательно лгут тогда, когда их или чужая материальная, эмоциональная или ещё какая надобность расходится с осознаваемой ими же правдой, и они выставляют своё слово в поддержку именно этой надобности — своей или чужой, а не в пользу правды. Сей манёвр бывает оправданным и неоправданным, но схема у него всегда именно такая, по какому бы поводу люди ни врали. Но если человек, когда ему что-то эмоционально, материально и так далее надобно, просто убеждает себя в том, что это что-то разом и есть правда, — то у него не останется не то что необходимости, а даже и возможности сознательно лгать. Не будет того зазора между надобностью и осознаваемой правдой, который только и призвана перекрывать сознательная ложь. Он будет искренен — но ведь это еще хуже и не честнее, чем сознательная ложь. Искренность — совсем не мера честности. Она чаще бывает мерой такой степени нечестности, когда человек легко готов уверовать во что угодно, если это ему приятно и выгодно. Сознательно себя обмануть и сознательно отвести глаза на то, как ты себя обманываешь вообще немыслимо, это происходит бессознательно — но не в том смысле, что сознание неспособно это отследить, а в том, что оно услужливо отворачивается и от неудобных фактов, и от самого факта этого отворачивания — он же тоже ведь неудобен. Это остановка себя. Это не просто отсутствие привычки к рефлексии — ведь когда речь идёт о том, о чём рефлексировать будет приятно или ощущаемо выгодно, то рефлексия у таких людей сразу пробуждается. Это присутствие привычки к прогибанию картины мира под себя: то, что человек искренний или говорит искренне — это ему и не похвала, и не хула, а неизвестно что — в зависимости от того, что стоит за отсутствием зазора между говоримым и думаемым — особая честность в речах или особая нечестность в мыслях. Искренность обеспечивается и тем, и другим. — Антихрист пришёл — мы знаем его имя! Нет нужды его называть! — продолжал проповедник. Человек отдал всего себя надежде, рождённой из веры. И ничто не могло пошатнуть её. И ничто не могло помешать этому человеку сделать всё ради веры, веры — из которой рождалась надежда, и надежда эта была ему нужна — чтобы жить лучше. Чтобы уйти от боли. Этот человек был страшным эгоистом. Все эти почитатели идолов, думал Синдзи, были такими же эгоистами — как все люди, но они старались выгородить себя самих самоуничтожением перед глазами мнимых небесных владык, и бесконечными речами про добро и любовь. На деле же за их верой скрывался страх перед болью. — И даст дракон-дьявол престол своему сыну! — проповедник снова перетирал одно и то же: — Он будет править всеми народами, и цари вселенной встанут под его знамёна! Мы знаем, власть антихриста, — глашатай Господа разумел Мировое Сообщество, — запретила всем мировым религиям, всем церквям — говорить об этом! Якобы, чтобы не сеять панику и недоверие… Но да как известно: имеющий уши — да услышит, имеющий глаза — да увидит! Все видели, две ложные религии — иудаизм и ислам — не оправдали себя! Нашествие ифритов и новая война Судного дня уничтожили сотни миллионов иудеев и мусульман, и где, спрашивается, их «бог»? Их «бог» — просто ложный идол, наш же Бог Яхве — истинный и живой, он защищает нас, христиан, вписанных в Книгу Жизни! «Ваш отец — дьявол!» — сказал Господь наш Иисус Христос иудеями, когда они отвергли его, и их ложный Иерусалим был брошен в точило божьего гнева: как в первый раз тогда в годы Иудейской войны, но они не поняли этот урок, и вот теперь Господь указал им снова — Иерусалим пал! Пал за грех непризнания истинного мессии — Иисуса из Назарета! Ещё пророк Исаия говорил: «Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь — убийцы. Серебро твоё стало изгарью, вино твоё испорчено водою; князья твои — законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сирот, и дело вдовы не доходит до них». Вот и пал блудивший Иерусалим от рук исламских еретиков! И ещё, речено самим Господом было иное для еретиков: «Бойтесь лжепророков» — в предостережение сказано было: но многие ушли за Мухаммедом, обманутым дьяволом, и теперь он и его приверженцы вошли в ад от когтей демонов! Японцы, корейцы и китайцы — язычники, никогда не знавшие Единого Бога истинного Вседержителя, верившее грязным идолам Будды, лжепророкам, «природным силам», то есть силам дьявола — ибо он есть князь мира сего, бесам, они пали первыми в назидание остальным: почему вы, иудеи и мусульмане, не поняли этот знак?! Единый Творец Вселенной хотел достучаться до вас, но вы не услышали, ибо не хотели слышать! Вот что написано в Откровении: И освобождены были четыре Ангела… очевидно — падших Ангела, то есть демона, уточнял проповедник, — иначе почему они заключены были? И освобождены были четыре Ангела приготовленные на час и день, и месяц и год, для того, чтобы умертвить третью часть людей! Немногим далее изречено: «Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить. И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своём, ни в воровстве своём!» Раскаялись ли все иудеи и все мусульмане? Эти лжецы, распявшие Христа! Эти лицемеры, лившие столько крови: слуги расчётливого и хитрого змея Мухаммеда: ИГИЛ, «Хезболла» и другие?! А японцы, корейцы и китайцы, бежавшие по миру с выжженных земель — вы раскаялись?! В идолопоклонстве, в содомии, в мужеложстве, в иных всевозможных мерзостях перед очами Господа, в почитании денег?! В жестокостях, которые вы допустили за свою историю: за тиранию? Покаялись ли вы в бесовском материализме — в идолопоклонстве нашего века?! Вот вы увидели силу и знаки Господа! Обращайтесь к Христу, рождайтесь свыше пока не поздно! Когда Господь наш придёт во славе своей с армией святых — будет поздно: не раскаявшиеся и не принявшие Христа будут низвергнуты все до одного в озеро огня и серы, и гореть они там будут вечно, как говорит Откровение! Да, все язычники и еретики (католики, иудеи, мусульмане…) будут преданы такому суду! И это справедливо — ибо они сами выбрали такую погибель! Вечные мучения тех, кто не выбрал Христа, с дьяволом и ангелами его, с антихристом и слугами его будут ещё одним вечным блаженством для святых, пребывающих в Небесном Иерусалиме с Христом и святыми! Вот так: вечное блаженство или вечные невообразимые муки — наш Бог дал вам выбрать, потому выбирайте же! Нельзя быть добрым, хорошим и праведным человеком, если вы не с Богом! Но неужели наш Бог несправедлив, спросит кто-то из неверующих, ведь неужели какой-нибудь атеист, язычник, буддист, еретик, мусульманин, гей или кто-то там ещё из безбожников — не может совершать хорошие поступки? Не может любить? Не может вести хотя бы минимальную праведную жизнь — не убивать и не красть? Может! Но эти «добродетели» — рваные тряпки, пустота! Все мы согрешили против Бога истинного хотя бы раз и мы уже рождены с первородным грехом, а наказание за грех — смерть! Только искупительная жертва Христа может спасти нас от этого! А для этого нужно совсем немного — самую малость! — принять Христа — Агнца Бога — как Господа Спасителя нашего! Неужели это так сложно сделать, чтобы спасти себя от мук вечных?! Вот так сильна была любовь Яхве к нам, что он Сына своего принёс в жертву за нас! Неужели мы будем столь слепы, глухи и глупы, чтобы отвергнуть такой самый щедрый и важный в нашей жизни дар в пользу вечной погибели?! Так принимайте Христа! Принимайте, верные, покуда не поздно! Бросайте всё и бегите в леса и горы, создавайте общины Христа, как первые христиане в эпоху гонителей! Скоро власть антихриста обрушится на вас со всей силой! Но сперва она окончательно сожрёт этот грешный мир! Проповедник обрушивал напряжение на тех, кто служил ему раздражителем: он поступал крайне омерзительно, Синдзи захотел дать в морду этому негодяю: «вы сами виноваты, что не поняли моего бога» — как он мог говорить такое про людей, переживших горе и бедствия?! Слепец, мнящий себя зрячим, он поносил всех ненавистных и превозносил всех любимых ради укрепления веры, создающей надежду, нужную лично ему. Слабые, понявшие иллюзорность надежды, покончили с собой. Другие слабые умом и духом приносили в жертву всё, плескались желчью и бранью, шли на убийства и самоубийства, лишь бы воздвигнуть идол надежды! Но как глупо и мерзко они выглядели со стороны?! Их брань в адрес других пророков и других вер смешила больше всего: этот проповедник, думал, что среди других религий не найдутся те, кто точно также интерпретируют беды и катастрофы как божье испытание в пользу своего культа? Иудеи и мусульмане нашли такое же оправдание происходящим событиям, благо Тору, Библию, Коран и всевозможные иные религиозные тексты можно было трактовать как угодно ради подгонки под любые события всех времён и среди всех народов. Можно было повторить эту схему для иного религиозного мировоззрения, главное — заменить имена «единственно истинных богов» и пророков, и всё! Синдзи не мог выдержать такую смесь невежества, злобы и чистого эгоизма. Даже он, грешник, куда лучше таких «святош»! — «Что подумал бы Каору?» — пришло тут на ум Синдзи, у него был только один нравственный авторитет. Он помнил слова Нагисы об этом: друг считал, что боль заставляет людей сходить с ума и делать ужасные вещи. «От них, — говорил Нагиса, разумея фанатиков, — следует защищать дорогое, но они достойны снисхождения — за их гневом стоит боль. При возможности их стоит пожалеть и простить». — Всё слушаешь кротких агнцев Христа? — вдруг появилась в дверях мать. Она не удержалась от иронии. Синдзи полуобернулся к ней в кресле, вытягивая ноги: — Угу, они такие кроткие и добрые! Христианство — религия чистой любви! Как без Христа человечество только смогло бы жить! — Синдзи выключил ролик, устав слушать нескончаемые вопли про конец света и антихриста. — Даже понимая их глупость, тебе где-то больно? — сейчас Юй носила домашнюю одежду. Она с приятным выражением мягко прошествовала к сыну. Тому же не нравилось глядеть в лицо этой женщине, он всегда видел там одно — спокойствие и лёгкость, по форме роднящие мать с возлюбленным всей его жизни, но не по содержанию — Каору улыбался честно по-доброму, в Юй же он не видел того добра, которое ему требовалось. — Ты, как всегда, проницательна, мама, — Синдзи поглядел на экран, чтобы не смотреть в лицо матери, когда та села рядом. — Ничего страшного, любое дитя рождается слабым, и лишь потом оно становится сильным. Сперва хватает одного толчка, чтобы его сломать. Но когда оно станет взрослым — одного толчка будет недостаточно, — рассудила мать. — Ты ещё растёшь. — Хочешь сказать, меня не так легко задеть теперь? Как раньше? Что я могу стать сильнее? — понял Синдзи, он поглядел в лицо матери — и нашёл его привычным. — У тебя всегда такое выражение, — выговорил он кивающей Юй, — так как не человек. — Ты когда-нибудь тоже будешь таким, — ответила та. — Вопросы слабых, их сомнения, всё это станет чуждым тебе. Я не хочу, чтобы ты терял человечность, Синдзи. — Что ты считаешь под человечностью? — Стремление к деятельности, эмоции и способность реагировать на раздражители. Во вселенной, где нет цели и смысла, я сама создала свои ценности — волю к жизни, к власти, ты отталкиваешься от слабостей, чтобы жить ради самой жизни, — выкладывала свою философию глава проекта «Е». — Тогда любое место покажется раем. — Что ты называешь «жизнью»? Не набор же биохимических или духовных процессов? — вдумчиво уточнил Синдзи. — Я называю «жизнью» череду стремлений и действий, направленных на реализацию этих стремлений, прелесть действия — в самом действии, — ответила эта мудрая женщина. Но Синдзи уже видел, к чему привела её страшная мудрость: — А боль и страдания тогда не есть что-то нежелательное, да? — юноша решил критично отнестись к философии этой женщины, давшей ему жизнь, и повинной в Третьем Ударе. — Они — стимулы, просто одни из стимулов, — уверенно говорила Юй. — Разумеется, они желательны: боль и страдания укрепляют и взращивают сильных и убивают слабых. — А я против, — не согласился Синдзи. — Я хочу жить… это, эм, ради комфорта. Все ценности для меня ценны лишь постольку, поскольку обеспечивают мне комфорт. Нет других добра и зла, только есть желанная радость и никак нежелательная боль. — Ты имеешь право на свою точку зрения, сынок, — даже как-то одобрительно сказала Юй. — Я считаю, надо помогать слабым, тогда мы станем крепче все вместе, и они помогут мне, когда, может быть, я стану ещё слабее них, — высказал сын. — Ты хочешь любить и быть любимым, ты думаешь — слабые полюбят тебя в ответ, твои стремления понятны, — не удивилась мать. — Но у меня иные представления: ты говоришь, всё имеет ценность ради комфорта, я говорю, жизнь в моём понимании — высшая ценность на фоне прочих. Ты за расчётливую коллективную утилитарность, я — за индивидуальное торжество сильной личности, способной хоть стереть всю Землю с лица Вселенной без капли возмущения в сердце, если будет нужно. Я верю, когда-нибудь ты перерастёшь потребность быть любимым. — Может быть, — Синдзи рассердился, — если так, если я верно тебя понял, я с тобой не согласен, категорически! — Как же мерзко ему стало сидеть рядом с этой женщиной! Но этого он не показал так уж рьяно, чтобы не сойти за легко раздражимого эмоционального слабака. — Потому я тебя пугаю? — верно угадала Юй с нотками юмора. — Да, — честно признался Синдзи. — Из твоей жестокой философии, выходит, можно убивать невинных людей. Чем ты лучше фанатиков SEELE? — Понимаю, для тебя — мы одного поля ягоды. Ведь сам понимаешь, Синдзи, чем ты меряешь «лучшесть»? — слабо хмыкнула Юй. — Мир — это круг, и в нём столько центров, сколько людей. А так он — не имеет точек отсчёта. Ибо хаос — это всё, его создал Саклас или Азатот. Лишь с наблюдателем возникает упорядоченность. Мы уже поняли, коли всем правит неопределённость, в ней есть место всему: моим ценностям и твоим ценностям, но у нас разные точки отсчёта. Ты сам можешь сотворить выгодный себе мир перед глазами. Я сотворила себе свою духовную вотчину — и борюсь, как она мне велит. Соответственно, своими весами я меряю всё. И ты соорудил себе свою меру. И SEELE измеряли — мы с тобой сошлись лишь в том, что они были неправы, — всё рассуждала Юй: — Ты исходишь из того, что ожидания смерти приносят страдания и возможная будущая жизнь может принести радости, это вынуждает тебя жить и бороться; для тебя добро и зло — радость и страдания, потому-то ты стоишь по ту сторону прочего добра и зла, выдуманного другими. Я же полагаю, что жизнь в моём понимании ценна сама по себе, для меня жизнь — добро, смерть — зло. Для меня, — Юй сделала на этом акцент, — мне кажется, слабым лучше выбрать смерть. К чему им жить? SEELE были слабы, потому назвали смерть — полное забвение в своём «творце» — некой «лучшей жизнью». Они выбрали как точку отсчёта своего выдуманного «бога», не имеющего ничего общего с Сакласом — то есть с Создателем действительным. Эти философы также полагали свой проект содействия итогом развития — глупые прогрессисты-теоцентристы, для меня они отрицали жизнь, были истинными нигилистами. Ты тоже считаешь их безумцами, но по другим причинам: для тебя они просто злые сектанты, которые хотели изуверством разрушить Землю. Синдзи внимательно слушал мать. Когда она сделала паузу, чтобы дать ему слово, сын высказал следующее: — Да, ты меня поняла. Я считаю здравым смыслом творить добро ради всеобщей радости. Так как боли вокруг много, я знаю, добра никогда мало не будет. Слабый, сильный — если мне их жаль, я им помогу. Я сделаю это даже из чувства собственной важности! — заявил Синдзи. — Твоё право, — Юй, по-прежнему, улыбалась. — Можешь иметь своё мнение. Я всё равно люблю тебя, но люблю не как слабого человека от которого мне взамен по расчёту нужна любовь, и стало быть — радость, я люблю тебя как проявление жизни! Воли к жизни! Которое создала я. В последней фразе прозвучала гордость. С одной стороны его мать была безумной учёной с кошмарной философией, с другой — она всё же любила его по-своему, и гордилась им. Это вызывало диссонанс в сердце Синдзи: — А я не могу любить тебя, мама, пока ты так думаешь, — ответил на это сын. — Я не нуждаюсь в этом, пока нам достаточно быть товарищами, — спокойно заключила Юй. — Какая ирония, — Синдзи отвернулся, — я обрёл мать, но она не может быть мне матерью? — Вини в этом твои глаза, сынок, — они так меня видят, — сказала Юй. — Да-да, я сам творю свой мир и могу сделать его каким хочу, могу измениться сам, может измениться мой мир… — с такими словами Синдзи поднялся. Ему не хотелось более быть с матерью. — Сиди-сиди, я уйду, — Юй встала следом. — Нет, мама, я просто хочу подышать воздухом, — Синдзи не признался в слабости. — «Она хочет сделать из меня ницшеанца», — подумал юноша. Кое-что он понял ещё. Выражение «стоять по ту сторону добра и зла» — значит слишком много, чтобы его вообще употреблять. — Я ещё должна передать, тебе надо зайти ровно в пять в штаб тактического отдела, — сообщила Юй, — это по поводу Каору, думаю, ты будешь рад. — Что такое? Вы будете готовить операцию по его возвращению? — обрадовался Синдзи. — Будем, вернее сообщим тебе наши предварительные планы. Мы только сейчас можем прикидывать, но мы точно продолжим заниматься этим сложным делом в ближайшее время, — осведомила Юй. — Может что-то ещё, сыночка? — Нет, спасибо, — Синдзи покачал головой. — Ладно, отдыхай, — Юй развернулась и направилась к порогу. Синдзи побрёл следом, обул тапки, за дверью расстался с матерью — направился в другую сторону, неважно куда. Из кармана шорт вынул верный смартфон с наушниками. — «Пойду, правда подышу, послушаю что-нибудь». Выйдя к балкону и осмотрев с него до боли в глазах знакомую площадку, Синдзи долго не мог выбрать песню. Он всё думал о сказанном и только с отрешёнными лицом перебирал треки. *** Отважный сержант Северов продолжал разведдеятельность на благо Российской Федерации. — Что ты тут всё пронырливо шастаешь? — проворчал появившейся за спиной Карл Эрнст Крафт. — Э, — Виктор обернулся к нему, бессмертный немецкий оккультист ступал как на зло очень мягко. Северов как раз заглядывал в приоткрытый кабинет, где, судя по надписям, его и духу быть не предстало. — Прошу прощения… А вы, — Виктору претило отступление и он вознамерился наехать на старого фашиста, — какого чёрта не ответили перед Нюрнбергским судом? — Э… Это к чему вообще? — Карл несколько растерялся, правда, скорее от неуместности или даже от глупости претензии, нежели от стыда, чем, тем не менее, очень удовлетворил Виктора. — Вот-вот! Так что не надо мне тут указывать, фашист! — русский ткнул немца в область груди. — Между прочим, Гитлер признал, что народ, избранный Провидением — это вы, потому он хорошо стал относиться к славянам, — вдруг высказал Карл. — Ну, ближе к концу войны [2]. — Ага, ну это было и так понятно, — Виктор оказался падким на лесть. — А что ещё сказал Гитлер? — Э, много чего он говорил… Правда, он собирался под конец войны уничтожить Землю, чтобы мир не достался вообще никому, — для этого он приказал Каротехии вызвать Азатота… — Карл как-то уныло усмехнулся. — Вау, как любопытно… — Виктор уже слышал про Каротехию — так назывался корпус нацистских оккультистов, воевавших во дни Второй Мировой, выросшей из Аненербе-СС и Общества Туле (и в основе всего этого лежали разработки Рэндольфа Картера!). Американское тайное правительственное агенство Delta Green, PISCES из Великобритании и ГРУ СВ-8 со стороны СССР (в эпоху Российской Федерации эту военную группировку, оккультного толка, созданную при Сталине, преобразовали в ВНБ) вели свою скрытую оккультную войну против фашистов. От начальников Виктор знал, после конца ВМВ, по крайней мере, 37 членов Каротехии устремились на Ближний Восток и в Южную Америку с другими нацистскими беглецами. В течение десятилетий они оставались в бегах, прячась и старея на чужбине. По крайней мере, сколь было известно российской стороне, в течении последующей половины века 17 оккультистов Рейха были убиты Delta Green, Моссадом и другими охотниками на нацистов [3]. Удивительно, но Гитлер и его «дворцовый волшебник» смогли заныкаться в Румынии, а потом ещё вернуться на родину за вагоном оккультного добра! — Как вам удалось отговорить товарища фюрера? — спросила следом Северов. — Напевы принуждения творят чудеса, — раздался третий голос, в дверях появился Рэндольф Картер, он стоял на пороге кабинета, куда до того заглядывал русский разведчик. — Только, к сожалению, для моего кузена, нужно быть существом одного вида, чтобы они действовали [4]. О его как бы недозволенном разговоре узнали вышестоящие лица. — Простите уж меня за любопытство, — тут Виктор решил действовать настойчиво (просто ничего лучше не придумал), в его тоне зазвучали нотки возмущения: — но, кажется, герр Крафт не меньший нацистский преступник, чем вы! — Произошедшее не было моей виной по большому счёту, — спокойно высказал Рэндольф без капли возмущения. — Мне известно, ты любопытствуешь узнать новое, — безошибочно определил старый волшебник с юным лицом. — Типа того, — Виктор сложил руки на груди. Если его решат убить — неважно, он должен попробовать дальше разговорить этих ребят. Но всё же страх проступил, и Северов стал бросать понты: — Но прошу, не надо угрожать мне — в случае чего, если с моей головы падёт волосок, ядерные ракеты могут полететь в вашу сторону! — Меня не страшат твои ракеты, — стоически ответил Рэндольф с выражением бесстрастного мудреца: — Просто мы с Карлом — персоны столь древние, что суетные люди нас теперь мало заботят. В определённых вещах мы пассивны… Да, — Рэндольф сделал секундную задержку между совами, отведя её на размышления, — иногда это даёт о себе знать. Правда, должен заметить, проблемы от равнодушия мудрецов больше возникают у остальных, — мастер-оккультист развернулся, делая пригласительный жест, Виктор и Карл вошли в кабинет. Тут внутри все стены и пол выглядели однотонно тёмными и твёрдыми, под потолком как украшения проходили золотые волнистые линии, дополненные белой арабеской, в стеклянных на вид и в полностью прозрачных шкафах из слитых со стеной ячеек покоились самые разные предметы, судя по всему, магические. Троица прошла мимо столика, выглядевшего так, словно он состоял из оникса. — «Они тут всё это сделали нанороботами», — подумал Виктор. С матового потолка спадал свет, очень равномерно, при этом глаз не мог различить источники света. — Садитесь, — Рэндольф махнул рукой в сторону мягких диванов вокруг стола. Все расположились на местах. — Нам некуда торопиться? — кажется, Рэндольф поинтересовался у немецкого приятеля и бывшего товарища по нацистскому оккультизму. — Нет-нет… — покачал головой тот. — Я всё уже сделал. Следом Крафт озвучил ряд предложений, состоящих из чистого технотрёпа для ушей Северова. — Чудно, — Рэндольф уверенно располагался напротив — высокий и довольно поджарый, в излюбленном старомодном костюме времён Великой депрессии, который он мог преобразовать в контактный комбинезон или в униформу NERV, мастер-оккультист производил элегантной впечатление, вызывавшее у Виктора скорее антипатию — он предпочитал большую брутальность, всё же сочтённую с определённым стилем — как раз, нацистским: Виктор любил форму от Хьюго Босса. Потянулась пауза, должно быть Рэндольф хотел первым услышать гостя, тогда русский прервал тишину, он любил говорить: — Кхм, думаю, вы прожили слишком много, чтобы у вас сохранилась совесть. — Отчасти верно, когда ты проживёшь столько, сколько я, тебя не будут волновать последствия многих действий. Вернее не так — мне сложно корректно описывать ощущения, — рассказывал Рэндольф, — главная беда мудреца — равнодушие. Всё кажется излишни суетным, мелочным, бестолковым. Оно заполняет тебя. Ты начинаешь фокусироваться на чём-то конкретном, от твоих действий в самые разные стороны идут события — как круги на воде. Но, — Рэндольф перевёл взгляд на своего чёрного питомца, прыгнувшего на стол, — ты становишься кошкой, поиграв с мышкой, ты её бросаешь. А потом уходишь. Даже если за спиной бушует хаос. Эта апатия может свести с ума. За ней идёт чувство пустоты. — И вы же как-то с этим боролись? — Виктор опёрся щекой на кулак. Кресло показалось ему слишком мягким, он словно тонул в нём. — Да, я занялся искусством, — ровно ответил Рэндольф. — Эстетика — та вещь во Вселенной, которую следует поддерживать без цели просто так. Перед этим, разумеется, идёт желание комфорта. Для себя. Ты можешь удариться в безудержный гедонизм, как ллойгоры, при этом всегда оставаясь до жути пессимистичным — как они же, как сделали многие существа, чтобы раствориться в наслаждении. Вся проблема в том, что осознание этого — перед тем, как ты ударяешься в вечный наркотический экстаз — оно взывает отвращение. Дискомфорт. Ты думаешь, как гадко стать овощем, неужели это всё, к чему я стремился? Вообще — есть только один выход: больше общаться, только так ты не свихнёшься. — Угу, наверное, — Северов вспомнил Нагису: Икари говорил, его голубой приятель почти всю жизнь был одинок и делал всё лишь ради утоления одиночества: — «Все они психи. И понятно почему», — Виктор верно подумал — бессмертие, могущество и иные несвойственные атрибуты таких ограниченных и уязвимых существ, как люди, так ещё бьют по мозгам. — «Потом не выправишь!» — Поверь, я самый здравый среди всех, никто не проживал так долго как я, и никто из людей не сохранял рассудок при таком сроке, мы всё ещё можем понимать друг друга — это тому доказательство, — Рэндольф улыбнулся так, что вызывал ассоциации со светом солнца, спадающим на белоснежную землю в зимний день в окружении всеобщего холода. И сам этот свет ни черта не согревал. — Я хотел создать справедливую империю, — вернулся к изначальной теме великий бессмертный колдун. — Но люди всё испортили. Я решил дать им сделать выбор. В конце концов, я не только для себя это делаю, — объяснял он. — Дать выбор — и умыть руки? Вам не кажется, что часть ответственности на вас? — Виктор всегда полагал, что «за базар надо отвечать». — Я отшатнулся тогда, когда понял обречённость своей затеи. Я понял, человечество слишком разобщено. Разные страны стремятся к своим целям… — А я не отшатнулся, — перебил Карл. — Какая разница, сколько людей погибнет? Мне не стыдно. Что в этом может быть плохого? — А если ваших детей убьют? — спросил Северов. — Это будут мои частные проблемы, — отмахнулся Крафт. — Если твоя страна решит править миром, то что? Ты будешь на стороне своей страны — ты можешь не поддерживать те или иные методы, но как член своей стаи, тебе важно её благополучие. Это называется патриотизмом. Важно понимать, сержант Северов, как существует человечество. Люди от природы патриоты, ибо живут стаями. Стае крайне выгодна сплочённость, а потому доброта и забота, честь и отвага, жертвенность и иные добродетели крайне важны, но только внутри своего стада! Чужие стаи столь же выгодно сожрать — насиловать и убивать чужих жён и детей для человека столь же естественно, как любить и оберегать своих. Для поддержания двух столь разительных, но одинаково правомерных стратегий поведения необходим механизм различения «свой-чужой». Он может проходить по языку, по нации, по вере, по расе — неважно, — убеждал нацистский преступник, — человечество такое по своей природе: потому нет ничего более правильного, чем заботиться о своей группе и уничтожать чужие! — Э… — Виктор не сразу сообразил что ответить. — Чтобы ты делал, начни твоя страна великую войну? — продолжал Крафт. — Вообрази, твоя великая держава правит всем миром. Твоя великая держава покорила все страны. Сколько людей она убила при этом? Не думаю, что тебя будет это волновать, напротив, это станет поводом для гордости! Человек будет гордиться сопричастностью к победам! Ты будешь воевать и упиваться величием! — Да, но я не буду… — Что ты не будешь? — Не буду делать чего-то… в конец бесчеловечного! — Ха! Может ты лично не будешь — я вот тоже сам ни одного еврея и пальцем не тронул! Ни одну славянку не изнасиловал! Да и зачем? — если есть толпы бравых молодцев, чья работа в народе не имеет почёта, но на фоне прочей военный славы не мозолит глаза? Ты не будешь — другие будут! И это не важно! Потому что об этом не скажут! Ваши солдаты будут терзать вражеских детей и женщин, а потом они вернутся домой любить свои семьи. Для человека нет более правильного поведения! Если об этом будут говорить — никто не захочет поверить в «миллионы изнасилованных немок» и в «миллионы замученных жидов» и так далее — это всё спишут на провокации врагов твоего великого отечества! В этом мире для человека есть лишь один извечный критерий добра и зла — хорошо, это то, что на благо моей стаи, плохо — то, что во вред ей! Нации, культуры, идеологии, религии — все они, конечно, ни хуже и ни лучше друг друга со стороны, но они все нужны, чтобы объединять и разделять по стаям. Без них люди бы не выжили — без них они перегрызли бы друг друга вообще. Только они регулируют неизбежное насилие. Тебе говорят, «твоя страна — империя зла», ты что, скорее предашь стаю или объявишь сказавшего тебе — врагом?! Поверь, русский, в любом человеке есть две стороны — светлая и тёмная, обе закреплены на уровне генов. Светлая вынуждает нас любить своих, тёмная — уничтожать других. Тёмная преступна лишь тогда, когда направлена против своих, в другом случае она благородна. — Крафт выдохнул: — Так что вот, если бы история пошла иначе, если б Гитлер победил, всех его обвинителей — потом, спустя лет восемьдесят — обозвали бы грязными либерастами. Но только потом — а до того великая империя обрела бы огромную власть, величие… Но знаешь, что самое забавное в этом? — Крафт поглядел на Виктора. — Что? — тот невольно покосил бровью. — Фюрер-то наш — украл эту схему у евреев! — Крафт щёлкнул пальцами. — Да-да, националистическая Иудея, богоизбранный народ, готовность отдать свой комфорт в угоду сверхценной идеи — всё это уже было! Потому массовое уничтожение евреев, на мой взгляд, крайне иронично! — А вам не жалко этих невинных? — спросил Виктор, переполняясь всяческого отвращения к собеседнику. — А зачем мне их жалеть? Ты жалеешь семью вражеского солдата, которого ты убил? — спросил Крафт. — Но это солдат — а… — Глупости! — перебил нацист. — Всё дело в обосновании: почему ты убиваешь вражеских бойцов со спокойным сердцем, но тебе претят расстрелы и изнасилования мирных жителей? В первом случае убийство тебе кажется здравым смыслом, но, поверь, во втором случае тебе тоже может так показаться! А даже если тебе будет неприятно, то, чёрт возьми, ты же не слюнтяй? Всегда можно придумать должное объяснение! Господин фюрер тем был гениален, что передумал обоснуй! Он дал людям то, что они хотели, и им оставалось только победить. Увы, они проиграли, и им осталось лишь каяться! Господин фюрер решил, что немцы отработаны и нет никакого смысла в их существовании… он потерял к ним интерес, ибо всё-таки был человеком высоких идеалов! Карл устал говорить, его монолог навёл Виктора на мысли, что нацист всего лишь оправдывается, апеллируя к извечно прочной природе человека. Сам Виктор это раскусил, но моральная дилемма осталась. — Я не могу согласиться с вами, — заговорил Рэндольф, его кот размеренно повиливал хвостом, стоя у подлокотника. — Я отверг Рейх потому, что в нём не осталось доброты. Под этим я разумею стремление избежать лишнего вреда в любой ситуации. Для доброго правителя — завоевания без крови, это лучшее из возможного. Благое государство велико тем, как счастливы его поданные. Если ненужное зло можно причинять врагам, спрашивается, почему оно должно быть под запретом среди своей стаи? — Очевидно же, нужно промыть мозги обществу, благо, оно того желает! — фыркнул Карл, обращаясь при этом явно к Виктору. — Мы говорим о том, как следовало бы поступить по-хорошему, — напомнил Рэндольф, говоря, опять же, с молодым сержантом. — Любой правитель, будь он благим государем или кровавым тираном будет насаждать порядок среди подданных. Никому не надо, чтобы поданные грабили, насиловали и убивали друг друга. Тогда почему к врагам можно относиться так? Можно оболванить настолько, чтобы убедить — мол, у врагов есть рога и хвост. Но если их нет? Если к врагам отменить все обязательства, то так кто угодно может объявить кого угодно врагом. Врага стоит бить столько, сколько нужно, но нельзя проявлять жестокость сверх этого. Но люди, да, очень несовершенны — они будут возводить жестокость к врагу в самоцель, чтобы бахвалиться гнусностями, как говорит герр Крафт. Это неэстетично для меня. — Но признайте же, вам наплевать в целом! — возразил немецкий оккультист. — Да, наплевать, я слишком отдалился от человеческого общества, чтобы вмешиваться в его дела просто так, — признал Рэндольф. — Я стал странствующим волшебником. Всё, что я могу — это благоволить общему благу из остатков человечности, в меру сил, сколь позволяет бесстрастность, и так отвращаться от зла, но я не буду с ним систематически бороться: если я увижу маньяка, насилующего женщину, я, наверное, заступлюсь — поражу его насмерть, но вот увидав тирана-государя, я пройду мимо — власть его держится на людях, пусть люди и решают. Холод и равнодушие владеют мной изнутри. Всё суетное кажется мне неважным. Виктор испытал отвращение к древнему мудрецу, смешанное с жалостью: такой могучий и такой умный, но такой слабеющий где-то внутри. — Мы слишком стары для совести и моралина, — высказал Крафт. — Я просто живу по течению. Мелкие радости, расширение знаний, общение… Вот был с ними, теперь с вами. — А вы так не впадёте в маразм? — хмыкнул Виктор. — Скорее в буддийскую отрешённость… — Рэндольф поглядел более живо, он обратил большее внимание на своего кота. — Но знаешь, я могу меняться. Я могу передумать. Я могу узнать новое. Я могу переосмыслить уже то, что знаю. Когда-нибудь меня будет ждать то, что ждёт всех — безумие, смерть, полная потеря человечности, отчаяние, что хуже смерти… В любой комбинации. Я могу жить неограниченно, даже думая, рано или поздно Рэндольф Картер умрёт. Наверное. Но я не расстраиваюсь из-за этого. На самом деле все так живут, просто короче. — Угу, — Виктор подумал, чего бы ещё сказать. — Мы напоминаем себе, что стоим по ту сторону добра и зла любого большого общества при любом контакте с ним, чтобы не создавать у себя чувство излишней ответственности, если оно вообще может нам грозить, — далее излагал Рэндольф. — Для нас это — мелкое напоминание, что ничто не заставляет нас с внешней стороны соблюдать условия конвенции. Правда, я её соблюдаю на деле скорее из эстетизма. Мне льстит быть благородным. Виктор нашёл кое-что позитивное, вспомнив восстановление Токио: — Знаете, а вы можете создать империю человечества сейчас. Ваши же NAU так лихо восстановили Токио! И потом: если человечество станет могущественным и бессмертным, вы не будете больше одиноки. И будут люди как полубоги! — Виктор постарался настроить себя на позитив. — Многие цивилизации обрели бессмертие и могущество, — сказал Рэндольф, сложив руки. Кот бесшумно спрыгнул. — Вы правы в том, — собеседник снова чуть улыбнулся, — что даже самые несчастные из них прожили не такую уж дурную жизнь. *** Люди Армандры обыскивали громадную ледяную цитадель Итаквы на предмет припасов. Все найденные ценности они грузили на корабли, принесённые на площадь их госпожой прямиком с воздуха. Чтобы никому ничего не упало на голову, Армандра понизила температуру, тем самым приостановив таяние. Идея даже временно поддерживать эту цитадель зла ей показалась крайне омерзительной, потому это она сделала через силу только ради своих людей. Табрис в это время занимался иными делами: землянину предстояло подготовиться к отлёту без сил Адама. — Ты точно уверен? — всё с тревогой спрашивала его Армандра, будучи вся мучима дурными предчувствиями и, вероятно, ревностью. — Ты уже какой раз меня спрашиваешь? — повернулся к ней Табрис, когда они лежали нагими на мехах. Он поцеловал её: — Я знаю, тебе больно меня отпускать. Но я это сделаю. Я совершенно уверен в том, что сделают. А там — это уже как будет. — Да, прости… Я знаю, ты не оставишь свой народ, своего Синдзи, — Армандра приложилась к его груди. — «Пора…» — сейчас она подняла в воздух корабли, покуда их весь день наполняли до отвала. Трупы жителей остались на местах, никто не стал брать их в пищу — тысячелетия каннибализма канули в лету. Новая повелительница Бореи пронесла флот высоко над шпилями, унесла за стены и приказала дальше вести вперёд всему воинству элементалей. Сама Армандра, на глазах у великого множества своих людей зависла позади высоко над землёй и собралась с силами. Её глаза запылали — небеса наполнились грохотом и вспышками молний. Воздух и плазма обрушились на ледяные чертоги, земля ополчилась следом, твердь разверзлась под фундаментами, громадные расщелины расползались во все стороны, погружая высоченные строения, они с грохотом и хрустом бились на осколки. Армандра своей мощью запустила в трескающемся льде реакции, приведшие к высвобождению водорода — в результате ледышки начали взрываться изнутри, толстенные стены окончательно низверглись перед ней. Пар со свистом обильно вырывался в разные стороны и его развеивал бушующий ветер. Сразу три торнадо, увенчанных коронами молний, начали своё неумолимое движение. Пирамида из слитых льдом самолётов, посудин и прочих механизмов целиком провалилась под землю вместе с ближайшим храмом и всеми идолами. Трупы Людей Ветров нашли свои могилы под толщами земли и льда, смешавшись с ними и исчезнув с глаз. Люди плато ликовали с кораблей, наблюдая за падением цитадели зла. Армандра высвобождала чувства и ещё долго била в место, где несколько минут назад возвышалась твердыня ненавистного отца. — Ты вернулась? — Каору встретил боевую подругу в крепости людей плато. Дева Ветров опустилась перед ним на краю смотровой площадки, перед тем приземлив гружёные суда в порт. Армия элементалей вскружилась высоко над их головами. Табрис стоял подле здоровенного агрегата из металла, что по форме напоминал земной шаттл. У него точно были крылья, приспособленные для перелётов в последних слоях атмосферы. Они различались по цвету, на одной из частиц фюзеляжа виднелась часть надписи на незнакомом языке. При этом на шаттле не осталось никаких швов от скрепления. Каору с помощью компьютеров Люцифера и его установок по контролю над материей собрал и слил это устройство из того, что притащил Итаква. — Как твой корабль? — Армандра с некоторым недоумением осмотрела данную конструкцию, всё же она мало напоминала корабль в привычном понимании. — Нормально, я уже могу отправляться, — ответил друг. Сюда подбежала Унтава: — Рада вас видеть, госпожа! — Армандра кивнула ей в ответ: — Может вы знаете, как этот корабль сможет преодолеть бездну меж мирами? — Унтава у подножья громоздкой машины осмотрела её от вершины до здорового сопла внизу. — Без понятия, я чувствую незнакомую мне магию, кроме погружённых Знаков, — Армандра указала на каменную звезду, как бы вплавленную в обшивку. — Это судно испускает из себя огонь — вот из этого отверстия, — Каору указал на сопло. — И выпущенное им же пламя несёт его. — А тебе хватит… огня? — задумчиво усомнилась Унтава. — Хватит — в бездне нет ветра, ветер не пытается остановить судно, там нет земли, которая тоже тянет на себя. В бездне достаточно будет бросить что-то — и оно полетит без остановки. Другое дело, условия гиперпространственного туннеля… то есть, я хочу сказать, условия на том монстру Итаквы, раскинутого между Бореей и Материнским миром, они мне неизвестны точно. Я опасаюсь рассчитывать только на свою магию. Мне нужно будет герметизированное — то есть плотно закрываемое судно, изначально пригодного для чего-то подобного, — разъяснил девушкам Каору. — Все нужные детали создал Люцифер. Он же поместил туда… вещь из железа, способную думать саму по себе — мы на Земле называем такие вещи компьютерами. Она сможет думать за меня и облегчит мне работу. Я буду только накладывать чары для пущей сохранности себя и судна. Ведь без Адама мне могут навредить стихии. — Стихии? Ты сказал в пути на мосту нет ни земли, ни ветра, что же там за стихии? — спросила Унтава. — Радиация, магнитное поле — есть стихии, о которых вы не знаете, — пояснил Каору. — Ясно… Тогда не будем тянуть время! — Армандра шагнула к собеседнику и встала почти вплотную. — Хорошо, — улыбнулся Табрис. Им обоим виделась новая жизнь в её чреве. — Теперь ты не будешь одинока, я надеюсь, — напомнил очаровательный возлюбленный. — Ты уже оставил Тиана, ты любишь Синдзи. Если победишь, ты когда-нибудь вернёшься ко мне? — Армандра изо всех сил сдерживала себя, чтобы не пролить ни слезы. — Да, конечно, — всё улыбался Каору ей прямо в лицо, его глаза словно сияли. — Я обязательно вернусь, если обрету победу! Я обойду весь космос! Они обнялись и поцеловались. Армандра пролила таки слезинку. — Тебе не стоит сдерживать свои чувства, мы же близки. Ты не одинока, — этими словами Табрис окончательно сломил внутренне сопротивление Армандры и пронаблюдал реакцию: подруга немного поплакалась ему в плечо, вытерла слёзы и гордо сказала: — В таком случае я буду ждать тебя. Я успокоюсь, тогда мы продолжим. — Ум… Мы рождены в сплетенье любовников, взращены в оскале родни, — поэтически промолвил Каору. — Мы прикованы к нашим желаниям, привязаны к своим слабостям и грехам. — Ветер трепал пепельные волосы, элементали водили хоровод в вышине. — Нас цепляют крючки, чужие и собственные колючки, загнутые и согнутые, где-то окутанные прозрачными волокнами, где-то сплетённые шерстью обстоятельств. И они приходят к нам в виде расчёсок и ножниц. *** В командном центре персонал наблюдал за преображением Токио-2. В этот раз Евангелион-16 и Ангелы Лилит, меньшие по размерам, относительно первого созидателя, распространили первичную NAU-массу у городских окраин — и уже с них набравшиеся волны устремились к центру. Нанороботы равномерно стремились к кратеру, оставленному от попадания ядерной бомбы. Тысячи раскиданных обгорелых трупов исчезли под текущим тестом. Покосившиеся здания окончательно обрушивались и поглощались для последующего возвышения. Всё дело шло по плану, тогда командующая Кацураги посмотрела на время, оставила всё на Фуюцуки и покинула командный центр. — Мисато-сан, — встретилась она с Синдзи в штабе тактического отдела. — Привет, мы уже удачно воссоздаём Токио-2, — командующая села за стол с очень довольным выражением. — Я слышал, вы планируете спасать Каору? — с надеждой спросил подчинённый, будучи почти равнодушен к вопросу восстановления родной страны. — Вижу тебя больше это волнует. Да, я планирую вернуть Каору. Мы начали проект восстановления всей Восточной Азии, в том числе, с целью создать прикрытие для возвращения Каору, — ответила Мисато. — Чтобы слуги Ктулху и Тэтан не догадались. — Отлично, и когда конкретно мы будем приступать? — Пока не могу сказать. Сейчас над этим думают Зкауба, Юй и Рэндольф. Я, если честно, мало понимаю в их оккультизме, они стараются всё рассчитать, чтобы выяснить, как именно попасть на Борею, чтобы избежать всяких там парадоксов и чтобы кривая загогулина пространства-времени не выкинула куда не надо, — рассказывала Мисато. — Я понимаю, но ничего нового не узнаю… Но это точно? Вы точно проведёте операцию после уяснения всех косяков? — Достаточно точно, не бойся, мы точно попытаемся. А там… мы будем пытаться, — пообещала Мисато. — Ум, — Синдзи сжал правый кулак. — Я понимаю, нельзя лезть в омут очертя голову… Да, правильно, думайте, делайте. «Бесит! Если я не узнаю ничего нового — почему мама мне сразу не сказала?» — зло подумал Синдзи. — Что-то ещё? — Твоя мама говорила, через пару дней она вместе с Рэндольфом и Зкаубой предложат на рассмотрение несколько конкретных планов, — говорила Мисато. — Правда, никто кроме них так хорошо магию не понимает, потому они будут сами же их обсуждать и сравнивать по большей части, сам понимаешь, мы не сможем вынести существенную аргументацию за то или за иное. Синдзи оказался недоволен услышанным, судя по его выражению. — Выше нос, мы продвигаемся! Разве тебя не радует, что мы теперь восстановим Японию? Мы уже начали массово исцелять больных. Только недавно люди разлагались заживо из-за ESW-заразы и теперь NAU вернул их к жизни, мы дали им новые тела. Скоро десятки миллионов снова обретут дом! Радуйся хоть этому! — настраивала на нужный лад Мисато. — Ладно-ладно, — Синдзи решил попробовать стать позитивным хотя бы немного, пока достижения на лицо: — Вы правы, Мисато-сан. — Да, смотри, — она вызвала голограмму и начала набирать нужное видео. — Мы делаем ролики, как жить в новых городах. Приятный женский голос на фоне новых кварталов начал рассказывать. Воссозданный Токио напоминал прежний, только всё состояло из однородной застывшей массы, немного стилизованной под привычные материалы. Он походил на светлый гипс. Здания напоминали прежние. Нигде на глаза не попадались рекламные вывески (Синдзи оценил это нововведение Рей и Рэндольфа — правильно, к чему эти заклятые враги эстетики тут нужны?). Архитектура некоторых зданий могла похвастаться декоративными изысками, чуждыми японской культуре — Синдзи видел раньше похожие черты в Илек-Ваде: городе из Мира Снов на побережье Сумеречного моря, где когда-то королём правил Рэндольф Картер. Причудливые кустарники из хрусталя росли в самых разных местах. Светофоры приветливо мигали разными цветами. Что ещё разительно отличало новый Токио от старого — это отсутствие видимых протяжённых линий электропередач. Наверное, нигде не осталось бесхозной голой земли — везде протягивались тротуары и машинные трассы, разве что осталось много места под газоны, где росли травы светлого оттенка. Из пояснительной закадровой речи Синдзи узнал о передаче энергии по воздуху, об установках, генерировавших кислород и очищающих атмосферу, о почти полной автоматизации всего, о том, что город способен преобразоваться в случае нападения в автономную крепость, а его системы защиты смогут отразить практически любое современное земное оружие. Показали квартиры, где почти вся утварь выглядела стеклянной или керамической. Белые холодильники, по словам дикторши, могли выращивать любую органику прямиком в виде готовых продуктов — бутерброды, салаты, вина, всевозможные гастрономические изыски могли создаваться прямо в специальных отсеках! Все отходы должны были перерабатываться всё теме же всемогущими NAU-биомашинами. — Сказочное место, правда? Мы скоро оборудуем все наши базы такими устройствами! — говорила Мисато. Похоже, она нашла утешение в этом успехе. — Да, вы правы. Впервые мы уменьшим хаос, — понадеялся Синдзи. — Это точно, — Мисато удобно облокотилась на спинку кресла. — Если мы победим — за этим последует золотой век человечества! Техномагическая сингулярность! — Да, наверное… — Синдзи продолжал слушать рассказ о чудо-городе. Ему подумалось, одно плохо в нём: осознание, что человек живёт в окружении бесчисленной армии микроскопических биомашин, способных расщепить его в любой момент. Но да об этом было лучше не думать. — Не наверное, «а так точно, командующая Кацураги»! — Мисато ткнула его локтем. Горячая женщина очень энергично вскочила с места, положила ему руку на плечи и чмокнула в лобик, чего Синдзи не ожидал. — За это точно надо выпить! — начальница запрыгала словно молодая студентка. — Я всё уже припасла! Она что-то нажала под столом и прямо перед ними из раскрывшейся ниши выехала пара бутылок с набором стаканов. — Ничего себе, — Синдзи подивился. — Ямайский ром и белый джин! Да, Синдзи, вот такое я теперь могу себе позволить! — похвасталась командующая, хватая сосуд. — Что будешь? — Я не пью такое… — Да ладно! За меня! Один глоток! — Налейте мне то, что себе взяли… — Вот-вот, джин! — Мисато разлила хмельной напиток. — Будем радоваться и отрываться за одержанные победы! Будем пировать как рыцари круглого стола! — Да… — Синдзи взял стакан. — Хм, — он задумчиво поглядел на отражение. — А Кадзи-сан где? Почему она не пригласила столь дорого человека? — Его сейчас нет на базе, он отправился лично проверять мелкую базу SEELE, там все электронные документы уже доставили нам, но что-то может быть необычное. — Мисато помедлила перед глотком, ей что-то пришло на ум: — Кстати, эта база — не база даже, а замок, он был домом твоей матери и её родителей. Этот замок упоминался в текстах SEELE, в их личной переписке, он назывался как «Старая Скиния», — Мисато сделала глоток, — и долго пустовал, да. Мы только недавно поняли, что они разумели. Оказывается, блин, там жил глава SEELE до постройки этого филиала — этот загадочный Кил Лоренц. Возможно, — Мисато взялась за свой крестик, — там жил их Агнец, которого они, похоже, считали воплощением Иисуса. Потому они называли это место «Скинией». Они часто сокращали его до аббревиатуры. — Скиния — место божественного пребывания у евреев, да? — припомнил Синдзи, пробуя джин. — Вроде, гляди, — Мисато стала набирать что-то, перед Синдзи появилось изображение уже знакомого замка. — Я помню это место в видении в Иокогама! — узнал Икари. — Говорите, это моё семейное гнёздышко? Оно мало изменилось со времён раннего средневековья… Если это всё же оно. — Кадзи сейчас там, — осведомила Мисато, — найдёт чего интересного, скажет. — Моя мама знает о том, что вы нашли это место? — Да, она о нём нам и сказала, когда мы спросили буквально вот позавчера, что такое эта «Скиния»? Она ответила, там нет ничего интересного. Но, как знаешь, мы решили наведаться. Там мы обнаружили пока только гнившие больше месяца трупы прислуги — мелких сектантов. Они покончили с собой. — Значит, Кадзи-сана с вами сегодня не будет? — уточнил Синдзи после паузы. — Не будет, я сегодня одна… Проказник! — Мисато схватила Синдзи за нос. — Сразу видишь бесхозную деву — и хочешь её! Да тебе палец в рот не клади! Ты своей задницей уже украл те капли спермы, что назначались мне! — Вы верно меня понимаете, — не стал отрицать Синдзи. — Я знаю, вы не прочь сношаться! Он распутно усмехнулся. — Я не хочу оставаться одной ночью! Потому раз у нас что-то уже было — да ещё с Аской, то я совсем не против! — сразу согласилась Мисато. Это очень понравилось Синдзи: — Верно: я хочу, чтобы вы вели себя как шлюха — я просто обожаю такое! Нет ничего лучше, чем трахать уже изрядно пользованных девок! Мисато посмеялась: — Да ты вылитый Кадзи! И косичка тебе его идёт! Только бороды у тебя даже на мелкую щетину нет! Кадзи всегда пенял меня за излишнюю скромность! Мол, ему хочется с самой мега-опытной красивой девушкой на всей Земле, как он меня называл! — поделилась Мисато. — Хорошие парни всегда хвалят своих девушек. Но да вы признайтесь, у вас в юнкерской школе было много связей? — стал любопытствовать Синдзи. Собеседница снова посмеялась: — Хочешь, дорогой, чтобы я всех перечисляла? — Да, назовите мне члены, на которых вы сидели! Мисато продолжила хохотать. Она налила себе ещё: — Чёрт возьми, Синдзи! Может… — Может спросить что полегче? — тут рассмеялся уже юноша. Мисато очаровала его своей чисто женской страстностью. — Я люблю девок, которые много отдаются мужчинам! — Какой же ты всё-таки распутник! — собеседница снова посмеялась. — Йо, Синдзи! Я совсем забыла! — Мисато хлопнула себя по лбу. — У тебя же сегодня день рождения! — Да? А я тоже забыл! — солгал Синдзи. На самом деле, друзья уже об этом ему сполна напомнили, спрашивая, даже заранее, что подарить. Он отвечал, что не хочет ничего из того, что они бы могли ему сделать сверх того, что дают обычно. Разумеется, Синдзи не любил дни рождения. — Тебе что подарить? — поинтересовалась Мисато. — Не знаю. Я не люблю этот глупый праздник, потому не думал даже… Мисато выставила ладонь, повелев Синдзи замолкнуть: — Ничего он не глупый. Дни рождения существуют не для тебя, они для других, чтобы показать свою заботу о тебе. Да, мы заботимся о тебе всегда, но день рождения — просто особый случай, чистая формальность сам по себе, наполняем его сутью — мы, твои близкие. — Хм, а вы прямо философ, — оценил речь Синдзи. — Я уже поняла что тебе подарить, — Мисато выпила порцию алкоголя и потянулась за бутылкой. — Так, стоп, пока хватит! — отложила она её в сторону. — Синдзи, приходи ко мне в апартаменты ровно в полночь. Я организую тебе сюрприз. Только это… вымойся хорошо, ладно? — Хорошо, приду сразу из душа! — улыбка Синдзи растянулась до ушей. И верно — день рождения существует для наших близких, а не для нас. — Уж не знаю, что вы мне приготовите… — Увидишь, думаю, это тебя удивит, — придумывала Мисато. — Я надеюсь… я надеюсь ты ещё не столь распутен, чтобы отнестись равнодушно к тому, что я тебе приготовила! После расставания с Синдзи, Мисато взяла трубку: — Ало, Аска? Нет-нет, никаких атак… Просто я придумала подарок для Синдзи — у него день рождения сегодня, вы же помните? Да, торт — это хорошо, но вы каждый день едите сладкое. Вот что, возьми Ману и Мари. Я жду вас в своих апартаментах минут через десять, устроит? Угу… Через назначенное время женщины встретились и начали начистоту излагать вопрос: — Я не думаю, что кого-то из нас это смутит, — важно вставила Мисато во время обсуждения. — Точно, Мисато-сан, мы все либертинки, как говорит Синдзи, — Аска сложила руки на груди с гордым видом, словно говоря вдобавок, какая она сильная и независимая женщина. — Верно! — Мари хлопнула Аску по плечу. — Мы все добрые и горячие женщины! Страсти ведут нас! Мы герои, у героев всё должно быть страстным! Я вот могу даже Ибуки-сан подключить! — И я согласна — у меня, что, кишка тонка? — вызвалась следом Мана, уже узнав, как нужно вести себя, чтобы понравиться Синдзи. — Мари, ты можешь поговорить с Ибуки, я тоже не против… Я даже могу поговорить с теми девушками, с которыми мы когда-то были в одной постели из-за Кадзи, — Мисато подмигнула. — Его как раз сегодня не будет с нами, так что… Нам останется поделиться большой любовью с виновником торжества! Потом она позвонила: — Да, командующая Кацураги, слушаю вас? — идущая по коридору Сумирэ Нагара ответила по смартфону. — Я возвращаюсь с курсов повышения классификации… То есть, да, я свободна. Хм, хорошо… Рядом с ней с тех же курсов шагал Кодзи Такао, выполнявший там функцию главного инструктора. — Кадзи? Хорошо, Мисато-сан… — Сумирэ улыбнулась, во время разговора она наматывала на палец один из двух чёрных локонов, симметрично спадавших по обе стороны от шоколадно-смуглого лобика. Кодзи не без интереса заглядывался на профиль младшей сотрудницы. — Скажи, с чего ты это, коли не секрет, назвала нашу командующую Мисатой-сан, словно она тебе простая подружка? — полюбопытствовал Кодзи, когда Сумирэ закончила разговор. — А? Да так, Мисато-сан звонила с личным предложением… — Каким? — любопытствовал мужичок. — Кадзи мне говорил… — Всё-то он вам говорит! — Сумирэ сняла привычную для работы маску собранности и повела себя почти как кокетливая посетительница клуба для взрослых. — Вот скажите мне, почему когда мужчина спит с большим количество женщин — он крутой, а когда женщина делает ровно то же самое — она шлюха, а не крутая? — Это всё шовинизм! Чистый шовинизм! Как я согласен с Кадзи, так говорят только мужчины, которым не дают или которых кинули, потому что они говно! Крутые парни любят блудливых женщин, а ревнивцы — просто напыщенные сволочи! Я к ним не отношусь, так не считаю, я поддерживаю активных женщин, хе-хе, как сказать, — решительно говорил Кодзи Такао. — Да и вообще, любого активного мужчину активная женщина порадует! — мужичок задумался, потирая острую бородку. — Что только не хорошо, это тогда, когда ты изменяешь без согласия с парнем или мужем. — Я тоже так считаю, — согласилась Сумирэ. — Мисато-сан звонила, что хочет порадовать Синдзи. Они близки, думаю, Кадзи вам говорил. — Да, он мне много говорил… хе-хе! О своих подвигах! — Тогда вы должны знать, я согласилась на групповой секс с ним и с Мисато, — прямо выложила Сумирэ. — О, спасибо за откровенность! — посмеялся Кодзи. — Кадзи мне ничего такого не говорил! Зато говорил, он вежливый человек, потому никогда не говорит конкретных имён. — Ну, — Сумирэ повела плечами, будь она не такой смуглой, Кодзи мог бы полюбоваться стыдливым румянцем на щёчках мулатки, — надеюсь вас это не удивит. — И что дальше? — А что дальше? Я сегодня ночую не одна, — улыбнулась собеседница. — Завидую-завидую… Но с кем? Кадзи же сегодня отбыл? Он вернётся? — Это не с ним, это — с именинником. — А-а, понял-понял… — после этого Кодзи серьёзно задумался. — Да, ты не видела Мидори? — У неё сегодня последний день отгулов. Но она тут, — ответила Сумирэ. — Нужно попросить и её сделать один подарок для Синдзи… — Кодзи посмотрел на указатели, выбирая нужный коридор. — Кадзи просил меня поговорить с ней окончательно. — Тогда я с вами, — направилась с ним Сумирэ. *** Враг из прошлого, пришедший под личиной врачевателя душ, словно бы по-обыкновению, спокойно прошёл мимо дежурившего агента второго отдела. Они без лишних слов обменялись взглядами — казалось бы, ничего не предвещало нештатной ситуации. По расписанию приземистый усатый врач-психиатр открыл дверь и мягко ступил в палату. Особый пациент — Хельга Альтберг-Эренштейн — сидела на своём привычном месте, на кушетке возле угла. Бледна, растрёпанная, с опущенным взором, она едва шевельнулась при появлении хорошо знакомого ей человека. — Как обед? — поинтересовался врач, глядя на поднос, стоящий на краю кушетки. Хельга смогла лишь немного понадкусывать от всего. — Плохо… — У вас, наверное, всегда нет аппетита, но вы должны есть, — врач непривычно улыбнулся, обычно он всегда носил хмурое и неприветливое выражение. Гость чуть наклонился к бедной девушке. — На дорожку, — шепнул он ей. — Куда? Мы куда-то поедем? — нервно уточнила пациентка, поглядев синюшными глазами на до боли знакомое лицо. Что-то в нём было не так. — Только тихо… — тот выпрямился и почесал усы. — Я отвезу вас… домой. — А Николае?! Там будет Николае?! — возбудилась больная. — Тихо-тихо! — врач поднёс палец ко рту и непривычно погладил девушку по голове. Одетая в светлую больничную пижаму, она дрожащими руками закатала рукава в соответствии с выработанной привычкой. — Эти существа! — Хельга вдруг указала на потолок. Ей мерещились склизкие, переливающиеся гады под самым потолком. Подобия морской живности — окрылённые летучие стержни и плазмоиды в духе мошкары вились в лучах света, то полностью пропадая, то блекло проступая. — Они опять тут! — высказала больная, понимая, что ей будет новая доза за такие откровения. — Спокойно, — снова наклонился к ней врач, — они безобидны. Это просто криттеры — животные эфира. — Животные? — Хельга удивилась, раньше ей ничего такого не говорили. Ей только давали лекарства, чтобы она перестала видеть то, чего не видят другие. — Да, не бойся их… Сейчас. Врач достал шприц. Хельга содрогнулась и закрыла лицо заколотыми руками. — Не бойтесь, то не вам… Мужчина отложил шприц у входа. — Я тут для вашего освобождения, потому не бойтесь, — подмигнул врач. Хельга хорошо его знала, он всё время её лечил — и ни разу не вёл себя так. — Только нужно убрать этого, — шепнул ей врач, разумея, очевидно, агента NERV. — Эй, подойдите! — позвал он. Агент вошёл: — Что нужно? Хельга подумала, что его будут как-то колоть шприцем. Или же над ней будут издеваться вместе. Врач поглядел в глаза агенту. Внезапно из него вышло эфирное тело — воздушное, прозрачное и словно бы состоящие из медузьей мембраны — именно так Хельга видела криттеров! И как она успела заметить, эфирное тело выглядело совсем иначе, чем приземистый врач! Оно вошло в человека в чёрном и выкинуло из него нечто малопонятное, похоже, эфирное тело агента — оно оказалось внутри пошатнувшегося врача! Тогда одержимый агент взял заранее заготовленный шприц и воткнул безо всякой жалости прямо в свой прежний сосуд. Нападавший сдавил натренированными руками агента безопасности горло прежнего пристанища. Несчастный сполз и откинулся с затихающим осиплым дыханием. Хельга испытала сильное эмоциональное возбуждение. — Я Олаф Биттерих, — представился «спасающий» её человек, ныне владевший служащим NERV. — Вы?! — Хельга припомнила это имя. Олаф вынул из халата врача кусок мела и взялся чертить на стене какой-то оккультный символ. До того он силой взгляда захлопнул дверь, чтобы им не мешали проходящие мимо работники медицинского крыла. — Да, я пришёл за вами как за последней наследницей крови нашего великого пророка-фюрера! — пояснял на ходу очередной бессмертный нацистский колдун. — Он так приказал! Последние слова прозвучали очень патетически. — Я знаю вас! — Хельга вспомнила своего спасителя из историй, рассказанных Карлом и отцом. Когда война была проиграна, надо было бежать. Адольф Гитлер, чтобы изменить ход тщетной борьбы, хотел вызывать ужасную сущность из «Некрономикона» — известную как «ядерный хаос Азатот». Только ради такой возможности он не стал кончать с собой, а пристрелил лишь двойника, чьё тело нашли по официальной версии. О спасении вождя Рейха — их величайшего героя — знали только Карл, как самый доверенный из оккультистов, и тогдашний глава семейства Альтберг-Эренштейн, как человек с благородной кровью, просто вовремя попавшейся под руку. Незадолго до инсценировки смерти фюрер отдал приказ о вызове Азатота своим бойца оккультного фронта — Каротехии — тайному отряду, созданному по приказу Гиммлера на основе Аненербе-СС и Общества Врил. Карл был высокопоставленным членом этой организации наряду с Олафом Биттерихом, Рейнхардом Галтом и Гюнтером Фрэнком. Все четверо ещё до прихода в общество Врил состояли в ордене Абрасакса, где встретили величайшего оккультиста человечества — Рэндольфа Картера. Недавно вернувшись с Йаддита, он симпатизировал англосаксам и согласился построить на основе их цивилизации всемирную империю, способную через науку и магию принести новый золотой век человечеству. Увы, как объяснял отец, у Рэндольфа «не хватило мозгов признать истинное господство белой расы» (чтобы это в самом деле не значило, возможно, Рэндольф воспротивился военной экспансии, предпочитая мирное распространение нового общества). Охваченные романтикой, немецкие участники Абрасакса, верили в легенду о стране белых арийцев, называемую землёй Ломар, которую давным-давно погубили желтокожие варвары и похоронили надвинувшиеся льды с Южного плюса. Немецкие оккультисты хотели воскресить эту некогда могучую державу любой ценой. Картер, однако, оставил их, тогда они не смогли освоить оккультные знания как следует. Перед уходом мастер-оккультист сказал четырём своим самым талантливым ученикам — собственно, Карлу, Олафу, Рейнхарду и Гюнтеру — что их хорошо бы убить, дабы его знания не были направлены во зло, и он не станет этого делать по старой дружбе. Из-за нехватки знаний ритуал вызова Азатота пошёл насмарку — только часть членов погибла в результате оккультного взрыва, Рейх утратил последнюю надежду. После этой неудачи и после окончания войны выжившие члены Каротехии бежали. Тогда между ними произошёл разлад, вызванный, прежде всего, идейными соображениями: глава семьи Альтберг-Эренштейн был отпетым язычником и ненавидел всё христианское из-за связи оного с еврейством, в свою очередь, Олаф был христианином и веровал в том, что Иисус был истинным арийцем, чьё учение потом испоганил «грязный жид» Павел. По вине этого религиозного диспута ушедшие в подполье борцы за белокурую арийскую расу двинулись следующими дорогами: Карл, сам фюрер и Альтберг-Эренштейн укрылись в Румынии. Потом направились в США, где нашли креативистов, вдохновлённых Беном Классеном. Они стали почитать выжившего Гитлера как великого борца за белую расу, христианство они люто ненавидели, потому их взгляды сошлись. И это несмотря на ранее сделанные общественные заявления Гитлера о том, что он католик — этот аспект разрешили в духе казуистики христианских богословов — мол, на самом деле вождь Рейха верил в пантеизм, а христианство как бы исповедовал ради продвижения политических интересов, благо и такую трактовку можно было вынести из публичных речей фюрера. Так креативисты решили любой ценой тайно вернуться в Германию на родину кумира и закрепиться там для ожидания подходящей ситуации — чтобы когда-нибудь продолжить великую расовую войну! И это несмотря на то, что к тому моменту, как поняла Хельга, вождь Рейха уже окончательно выжил из ума — ей никто этого напрямую не говорил, конечно, но судя по тому, что все решения принимал глава её семьи на пару с Карлом и советом лидеров Церкви Создателя, это можно было бы наверняка предположить — да и к тому же, один раз Карл невзначай обмолвился, что, отговаривая фюрера от затеи ещё раз попробовать вызвать Азатота, «перебрал с напевом принуждения». Так, скапливая деньги, они остались ожидать часа снова взять в руки оружие во имя белого человека. Глава семьи Альтберг-Эренштейн собрал как единомышленников-интеллигентов, коим требовались сложные, длинные и многословные философские беседы на тему, почему им можно или даже нужно преследовать инородцев, так и прямых простых крепких ребят с бритыми затылками, не задающихся лишними вопросами, и учил всю эту светлоликую белокурую арийскую братию тому, что вырожденцы среди белых при содействии инородцев рано или поздно ввергнут цивилизацию белого человека в полный хаос. Тогда в час судного дня на всей Земле только они смогут предотвратить апокалипсис через отважную и бескомпромиссную борьбу! И даже если они падут — они умрут с честью как великие герои! Словом, они стали порядочной эсхатологической сектой безумных фанатиков, о чём говорили про себя не без гордости: сектанты — значит, держатся вместе поодаль от развращённой окном Овертона суетной толпы, безумны — и правильно, с точки зрения поголовно безумного общества немногих нормальных будут обзывать именно так, фанатичны — ещё раз правильно: ибо в окружении зла нужно думать о страстной борьбе! Из рассказов того же Карла ей стало известно, как в 1975 году Олаф Биттерих внезапно вышел на связь — колдун отправил креативистам телепатическое сообщение: как оказалось, на месте он тоже не сидел, в послании говорилось, старому нацисту удалось в Ла-Эстансии основать штаб Четвёртого Рейха, там же он словил приход — якобы сам Гитлер в сияющей небесной славе спустился к нему из Вальгалы и поведал, как якобы вознёсся к Богу. По приказу фюрера он вышел на связь с тайной группой японских националистов, почитающих гневного ками — Тёмного Самурая, отождествляемого ими с самим Одой Нобунагой. Вместе им предстояло ожидать грядущий конец Эона Осирис и начало Эона Гора или эры Водолея, когда начнутся «странные эпохи, в которые даже смерть может умереть», предсказанные в «Некрономиконе», также известные как Апокалипсис или Рагнарёк среди других культурных традиций: в это страшное время Природа восстанет в возмездии за поражение стран Оси во Вторую Мировую, тогда им, избранным Провидением, предстоит бороться за дело Божье — за традиции, за высокую мораль, очищенную от «моралина» (то есть от жалости к слабым людям, жидам, низшим расам, вырожденцам, мужеложникам, психически больным и к иным недостойным — ко всем раковым клеткам на теле человечества), за честь, за отвагу, за праведную войну ради самой праведной войны, за сильное государство и за высшие человеческие ценности (то есть за всё перечисленное выше, понимаемое как божественные догмы, идеалы, цели — которым надобно следовать ради них самых, при этом отвергая и презирая с решимостью аскета всякий личный или общественный комфорт). На это Карл покрутил у виска — он-то знал, господин фюрер всё ещё был жив! В свою очередь остальные трое членов Каротехии оставались об этом не в курсе. Глава Альтберг-Эренштейн на тот момент окончательно ушёл в несколько иное идеологическое русло, из лютой ненависти к христианству и ко всем народам, кроме белых, он всех борцов Четвертого Рейха объявил глупцами «за почитание жида Иисуса и японских макак» и, можно сказать, предал анафеме. Карл сказал, что не желает иметь дел с психами и также отверг бывших коллег. И вот теперь, игрой судьбы, Хельга встретилась с одним из тех, кого её род полагал великим еретиком. — Помнишь меня?! — спрашивал оккультист. — Да, помню, вы работали с Карлом в оккультном отряде! — Да-да, за дело Божье! — волшебник закончил расчерчивать стену. Потом приложил руку и начал бормотать заклинание. — Держись за меня! — протянул он свободную кисть после этого. Его голос отдавал странным эхом, исполненный чем-то сверхъестественным. Хельга взяла его за вторую руку, в любом случае она хотела сбежать, неважно как и куда, главное — найти Николае и отца! Стена изменила цвет и начала как бы «растекаться» перед ними. — Это портал?! — взволнованно уточнила Хельга, её разум затуманивали препараты, на эмоциональном уровне она ещё не могла отойти от пережитого, память о недавних событиях давала сбои и она в упор не могла вспомнить некоторые важные моменты. — Да! Это радужные врата! — неземной свет открылся за «расточившейся» стеной и хлынул в белую палату. — Не бойся! Всё будет хорош! Эта «магия» — просто математика Природы! — говорил Олаф. Он выполнил какой-то жест. Миг спустя с громким свистом порыв колдовской силы резко втянул их обоих. Что-то снова хлопнуло среди пузырящихся безумных цветов. Хельга всё-таки закричала. *** Вертолёт опустился возле густого леса. — Поразительно, но как вы сами всё видели с воздуха, там нет места для спуска! — сетовал агент второго отдела начальнику — Кадзи Рёдзи спрыгнул на зелёную траву и сразу же закурил. Тут стояла ещё парочка вертолётов и несколько сотрудников в одеждах под местность разбили палаточный лагерь. — Что ж, мы не инвалиды, чтобы немного пройтись! Хочу изучить всё на пути в Скинию! — с таким оптимизмом Кадзи зашагал к палатке. Там он переговорил с другим агентом, кто был главным в лагере, тот подозвал помощника. Вместе с последним и с ещё одним сопровождающим Кадзи направился к лесу. Местность тут раскидывалась до горизонта ужасно неровной, путникам пришлось карабкаться наверх, хватаясь за стволы и ветки деревьев. Благо, склоны обильно покрывали заросли сосны, лиственницы и зелёного дуба. Сперва троица добралась до перевала, тогда глазам открылось ущелье, где далеко внизу, на самом дне, пролегала извилистая тропа, по которой они снова углубились в лес, настолько густой, что даже тропинку под ногами трудно было разглядеть. — Сколько тут комаров! — прихлопнул кровососа Кадзи. Попутно он высматривал всё подозрительное. Что-нибудь могло попасться и тут. Ведь целые века бессмертные старцы-апостолы и их приближённые ходили этой тропой, похоже, единственной, ведущей сквозь эти чащи. Как уже удалось выяснить, в круг старших членов SEELE, в первую очередь, входили те самые двенадцать апостолов, которые из-за благословения Агнца, делавшего их бессмертными, утратили половые функции. Во вторую, сюда входили их приближённые — люди приходящие, смертные, они оставляли детей лишь себе на замену — и эти дети все обучались индивидуально в стенах Скинии. Потом они, с полным знанием о природе и целях организации, выходили и отправлялись в разные концы Земли, чтобы курировать работу младших членов SEELE, которые не ведали всего. В суетной среде бесчисленных народов они образовывали семьи, либо беря детей из приютов, либо порождая сами, и, опять же, это делалось исключительно для повторения цикла. Это был единственный способ восполнения и увлечения членов секты. Если они кого-то вербовали из взрослых посторонних, например, с целью продвижения интересов в науке и в политики — то только для третичных кругов. Так, под чёткой и неустанной работой бессмертных лидеров и целой группы верных и умных приближённых, SEELE смогли обрести огромное влияние с течением веков и остаться в тени. Они не пытались преобразовывать цивилизацию до достижения века, отмеченного Господом в Откровении Мёртвого моря, когда предстояло завершиться всей вселенской истории в Обетованный день. Через тридцать минут почти отвесного спуска сотрудники NERV вышли к берегу озера, посреди которого, на небольшом угрюмом островке, виднелись башни замка. — Вот они! — указал агент-проводник. — Да, я видел их с воздуха! — Кадзи поглядел в бинокль. Даже так видны оказались только крыши, пункт назначения окружала высокая неприступная стена с узкими бойницами. Старинный замок стоял в нескольких метрах от берега, и в мощной наружной стене агенты сразу увидели железные ворота, через ров шириной метров шесть был перекинут мостик. За первой стеной высилась вторая. — Господи, неужели эти евреи так опасались за своё золото! — Кадзи не мог удержаться от расистских шуток. Он бросил выкуренный бычок в воду. Троица вошла в железные решетчатые ворота и оказалась посреди деревьев, насаженных так часто, что пришлось пробираться сквозь них, а за этим зелёным ограждением их встретила третья преграда — толстая трёхметровая стена, в которой не было видно никаких ворот или калиток. — Сюда, — указал агент из палаточного лагеря. Уже бывший тут, он пробрался к едва заметному отверстию в углу. Похоже, этот тайный проход как-то открывался снаружи и даже раскрытый, мог поначалу уйти от опытного шпионского взора. Кое-как в него протиснулись всё трое по одному. Внутри уже во всю шёл обыск. Трупы покончивших с собой адептов культа скрыли в плотные мешки, не пропускающие запаха. Сейчас все окна открыли, чтобы проветрить узкие помещения. Тяжёлые своды грозно нависали над собравшимися, всё тут навевало дух жуткого средневековья. — Значит, этому месту действительно больше тысячи лет, — Кадзи первым делом осмотрел гобелен со знаком SEELE. — Да, документы пока не могут сказать, как давно был построен замок и когда в последний раз реставрировался… Но сами видите, его ремонтировали, — говорил агент из числа сопровождения. — Это самое первое гнездо SEELE в Европе. Раньше были только гнёзда на родине — в Израиле, — промолвил Кадзи. — Это должно что-то значить. Кадзи переговорил с главой поисков. В первую очередь группа обнаружила целые залежи древних фолиантов в прекрасной сохранности! Кадзи осмотрел наскоро составленный план замка — очень компактное расположение комнат, сложная система обогревания — всё это свидетельствовало о высоком уме архитектора. После этого Кадзи прошествовал в библиотеку. — Большинство текстов тут на старых носителях — пергамент, есть даже папирус. Это всё, предположительно, оккультизм, религия, алхимия. Большая часть пока на неопределённом языке, возможно, это древний аналог шифра SEELE, — объяснял агент Кадзи, простирая руку перед целыми залежами. — SEELE могли писать это в течении веков, — не удивился Рёдзи. — Самое современно — вот, отдельно лежало, вам должно быть знакомо письмо, — сотрудник протянул книгу с бумажными листами. Кадзи пролистал её. Текст писался шариковой ручкой на современной версии искусственного языка секты. Почерк сразу дал знать о писавшей. — Это Икари Юй, — определил Кадзи, он посмотрел первую страницу: — 30 марта. 1986 год, вероятно. Ей тогда исполнилось девять лет. Первая запись… Это её дневник. Инспектор опустил руку с важной вещью и поинтересовался что там ещё. После разговора он попросил подыскать ему местечко для изучения находки. — Да, пройдёмте в главный зал, — позвал агент. Они поднялись по узкой винтовой лестнице и вышли в столь же узкий коридор, агент проводил начальника в довольно просторное помещение, под него отводилась почти половина этажа. Тут стоял длинный свободный стол. Висели гобелены SEELE — но более всего из окружения в глаза бросилась картина: на ней был изображён стол, где за трапезой заседали четырнадцать человек в монашеских рясах или в чём-то таком. По вине следов, оставленных беспощадным временем, сложно было точно рассмотреть изначальные подробные детали. Картина акцентировалась на господине, восседавшем посредине — это был высокий человек, похоже, он не имел подбородка, ушли выделялись странной длинной, губы казались чрезмерно толстыми, нос не проглядывался и на его место было отмечено пять каких-то странных тёмных точек — может, родинок? Позади за плечи спадали густые волосы — светлые вроде, кожа на оголённых ладонях выглядела желтоватой (или это могло быть помрачение от времени, так как плотно, вероятно, было очень древним). Но более всего выделялись глаза странного господина — огромные и голубые, они реально пугали, так как взирали на зрителя. Слева к нему ближайший монах тянулся как будто с поцелуем [5]. — «Может быть вы и гений, но вы слишком тупы, чтобы не писать дневник!» — зло подумал Рёдзи. Ему всегда казалось невероятной глупостью выкладывать самое сокровенное где-либо на бумаге. Сокровенному место только в голове. *** Мидори Китаками заглянула в общие апартаменты: — Добрый вечер, — обратилась она к сидящим за столом, парни и девушки только что вернулись из тренировочного зала, и отдыхали, перекидываясь в карты через смартфоны. Они поздоровались с вошедшей. — Вы из экипажа Wunder, — узнал её Кенске. — Да — сижу на приборах слежения… Простите, — Мидори искала взглядом нужное лицо, — а где Икари Синдзи? — А, он наверху… там, — мотнул головой Тодзи. — Играет в музыку с Маной, — ответила Мари. — А тебе он зачем нужен? — спросил Виктор. — Мне надо с ним поговорить, вы не могли бы позвать его? — попросила Мидори. — Да, сейчас, — Кенске поднялся и побежал, громко шлёпая тапками. — Слушай, а можно спросить, — вскочил с места Виктор. — А почему у тебя розовые волосы? — Я так покрасила, мне нравится, — девушка надула большие губы, кажется, стремясь сочетать помаду с цветом волос. — Не по-военному это, — осудил Северов. — Мне плевать на твоё мнение, — ответила Мидори на это, складывая руки. — Скажете, я за дверью. Девушка вышла из апартаментов. — Вообще-то это ты к нам пришла! — сержанту не понравилось, как с ним говорят. — Ты ведёшь себя… — Слушай, твоё мнение мне не интересно! Я повторила это! — огрызнулась Мидори. Синдзи и Кенске спускались по лестнице. — Что вы шумите? — спросил Айда. — Здравствуйте, — Икари вышел к Мидори, — чем могу помочь? — Выйди, — юная вдова отступила от порога, Синдзи вышел к ней и закрыл за собой дверь перед недовольным лицом Виктора. — Я хочу сказать тебе, — Мидори поглядела в глаза собеседнику вопреки этикету, тот не стал убегать и ответил тем же. Она жевала какую-то жвачку и сделала паузу, энергично перебрасывая её по ротовой полости. — Да? — Ну, блин, короче, Синдзи, я прощаю тебя за смерть моего жениха, — высказала Мидори. — Спасибо, — парень уже догадался, что она скажет что-то такое. — Э… ты… С чего это? — Я подумала тут, гм, вот беря во внимание всё сказанное, мол, что ты никогда не был военным, что люди сами несут ответственность за свои действия… На самом деле мне все уши прожужжали, какой ты… слабый, такой, ну, что тебе очень и очень тяжело. Что ты сдал. Раз. — Мидори снова сделала паузу, чавкая жвачкой. Взгляд голубых глаз Синдзи по-прежнему был направлен в сторону её глаз, но как-то потихоньку он отрешился, парень перешёл на свои мысли, покуда девушка говорила. — Тебя нельзя слишком строго судить. Ты должен с надеждой смотреть в будущее. Ты — защитник человечества. — Погоди, так ты прощаешь меня не потому что прощаешь, а потому что тебя так попросили другие? — прямо спросил Синдзи, вспоминая, что за их тогдашним разговором следили чужие уши. — Да… — Тогда это не прощение. — Ну, — Мидори тихо выдохнула, — я всё же действительно подумала, чтобы простить тебя. Один раз. Да, ты виноват… — Не отрицаю, — перебил Синдзи, — я виноват. Я знал, тупое человечество поедет крышей. Осознание этого делает меня виновным. Я виноват в каждом преступлении, которое было и будет по моей вине, конечно вина моя в каждом конкретном случае мала — очень мала по сравнению с теми, кто убивает, но она есть! Я виновник того, что это стало возможно. Кто-то меня прощает, кто-то — нет. Я хотел бы, чтобы твоё прощение было правдивым, если оно всё же будет. Что говорит тебе сердце? — Оно говорит… я сама не знаю, — честно призналась Мидори. — Скорее я прощаю тебя, чем нет. С одной стороны я зла на всех за смерть жениха — я готова сама рвать этих фанатиков! С другой — я понимаю, только на ненависть рассчитывать я не могу. Я не могу судить тебя только по ней… — Да, ты должна знать все детали, чтобы вынести суждение, это будет правильно, логично… — одобрил Синдзи. — Я прощаю тебя из милосердия. Наверное из него. Ради него я готова дать тебе ещё один шанс. То есть, если ты сделаешь ещё нечто подобное — прощения тебе от меня не будет, — высказала Мидори. — Справедливо, согласен, — кивнул Синдзи. — Уверен, если ещё сделаю нечто подобное, для меня самого это будет большая трагедия. — Ум, ты прав. Потому я хочу надеяться, ты того не сделаешь. — Я тоже. Даже больше вас. Мидори кивнула: — Но конкретно в моём случае можешь быть спокоен — ты прощён, точно прощён. Можешь не сомневаться. Внезапно Синдзи очень растрогался, это пробило его на чувства: — Спасибо вам большое за моё прощение, Китаками-сан! — Ой, какая я тебе «сан»?! Я совсем не на много старше тебя и у тебя выше звание, можешь звать меня просто Мидори, — чуть заулыбалась собеседница. Синдзи утёр слезу. — Я тебя запомню, Мидори-кун, ради тебя, в том числе, я буду становиться лучше! — после этого обещания Синдзи отважно добавил сам себе в своих мыслях: — «И не так, как хочешь ты, мама! Я не стану бессердечным чудовищем, как ты!» *** Каору Нагиса покрыл голову шлемом американского лётчика — чисто как талисман на удачу. Армандра провожала улетающего уже без слёз. После прощальных поцелуев и объятий юный пилот забрался в свою самодельную машину. Он закрыл её телекинезом, запечатал дополнительными формулами — требовалось всячески обеспечить себе безопасность: теперь он оставался смертным, пусть и не простым. — «Синдзи-кун, я иду!» — Табрис разместился в кресле. По телепатической команде Армандра активировала своё заклинание. Проблемы могли сложиться ещё на данном этапа. Дева Ветров использовала обе руны — и без промедления на горизонте проявилось необычайно яркое северное сияние. — «Как в «Лангольерах»! — подумалось отважному страннику, третьим глазом он ясно рассмотрел отворившейся проход. — Йа-йа, Итаква, се хай, Итаква фтагн! — завершала песнопение Армандра. Воздушные элементали подправляли её формулу, они многократно слышали её, когда прошлый повелитель Бореи отворял свой мост. Часть из них отправилась с путником, обещая благополучно привести на Землю. — «Пока Адам запечатан, я невидим для Ктулху», — всё должно получиться. Табрис метил в колыхавшееся полотно, переливающееся самыми разными цветами. Ранее наложенные чары активировались по лёгкой команде — магическое пламя вырвалось из сопел. Самодельный шаттл стартовал и вознёсся к мосту Итаквы, шлейф расчертил небосвод. Армандра внимательно смотрела за удаляющимся любимым. Она более не лила слёз. Её руки легли на живот, пока ещё маленький. — «Спокойно, спокойно, мы наладим жизнь на Бореи и ещё познакомимся с твоим необычным папочкой!» Каору бросил на неё прощальный взгляд астральным виденьем за пару мгновений перед тем, как нырнуть в разлом. В Иной Вселенной странника тот час поприветствовали отражения других миров — это были частицы света, попавшие в гиперпространство при открытии врат как в ловушку и пролетаемые здесь вечность — пилот невооружёнными глазами через прозрачный и простейший защитный экран увидел множество картин. Они возникали на секунды — до него доносились пейзажи пустынных планет, космических далей, усеянных звёздами, тут попадались какие-то совсем уж чуждые измерения, так и привычные виды, например, белые заснеженные поля и бушующие океаны. Сейчас, открыв раз врата в освещённом месте, Каору пополнил эту коллекцию «снимков». Позади всё уже захлопнулось — в сопровождении духов воздуха шаттл летел вперёд, сколь было можно сказать, проводя грубые параллели с движением в обычном понимании. Бесстрашный пилот закрыл глаза, чтобы более не видеть этих иллюзий — даже если там могли попасться знакомые картины родной Земли, они только сбивали с толку. Теперь ему довелось оказаться в окружении чужеродной среды. Главное, не застрять. Каору стиснул зубы, до боли напряжённый, он сам увидел родную Землю — голубую планету, где его ожидали горячо любимые люди: Синдзи, Мисато, отец, друзья — все личности, придающие ему цель существованию, его семья, а он за это придавал смысл их жизни. Сперва отделённая сфера с материками и океанами, окутанная белыми облаками, оказалась лишь образом его сознании, вот уже через него он перекинулся куда надо: принцип магии в действии — имитация создаёт связь. Шаттл без промедления вырвался в привычное пространство из бушующего скопления неземных огней. Колдовские обереги сработали отлично, полностью сведя на нет все деструктивные воздействия Иной Вселенной. — «Получилось! Я дома!» — Табрис точно это понял, и его охватила большая радость! Скоро он снова увидит Синдзи-куна! Наконец-то это случилось: долгий путь позади! *** Сэберо Нагиса заканчивал рабочий день. Сегодня он снова звонил в NERV по поводу пропавшего с концами сына. Всё как всегда: — Мы просим прощения, но ничего не можем сказать вам: Нагиса Каору числится пропавшим без вести во время выполнения боевого задания. — Угу… Да, спасибо… — Мы можем предложить вам пенсионные льготы, как родственнику служащего, пропавшего при исполнении, вас это интересует? — Нет, я не беден — всего доброго! — И вам всего доброго, мы сообщим вам сами, сразу, как только появится информация. — Да, и за это большое спасибо! — Всегда пожалуйста. Безутешный отец завершил разговор. Он продолжил глядеть на смартфон. Среди снимков отыскал любимый — старый, где счастливо улыбалась вся семья: он, покрепче и помоложе, жена — здоровая и счастливая, и их маленький странный сынишка-альбинос — с доброй улыбкой до ушей. Сэберо всегда проливал над этим слезу. Каялся Провидению, что был не слишком хорошим отцом. — «Может быть, истинный Боже Всемогущий, если Ты есть, потому я оказался одинок и несчастлив — потому что не ценил того, что имел? Как всегда». Он встал и начал собираться. Погасил свет — сколько раз он уже это делал? Его жизнь уподобилась череде одинаковых кадров. Он всегда слишком много времени уделял работе. Из-за развёрнутого восстановления Восточной Азии он так вообще не вылазил и мог ночевать тут. Только из желания вспомнить о жизни за пределами офиса, Нагиса-старший вознамерился в очередной раз зайти в комнату сына и перебрать детские вещи. И вещи жены. Она часто собирала всякие безделушки. На ходу Сэберо ронял слёзы, утирал морщинистое лицо свободной рукой, в занятой он нёс верный кейс. У машины на подземной автостоянке он даже не сразу заметил двух охранников, спешно идущих к нему. — Господин Нагиса? — Да, я? — обернулся к ним директор. — Хольц? Он сразу опознал одного из них — это был приятный молодой человек на службе у корпорации. Только вот Хольц не работал в охране. — Я не он, — после промедления ответил самоназванный охранник, — я Гюнтер Фрэнк. Вы обо мне не знаете: я служил Каротехии. — Э… Какой ещё Каротехии? — Нагиса-старший сбился с толку. — Вы меня разыгрываете? — он сурово посмотрел на второго парня — его он вроде где-то видел, этот точно попадался раньше на глаза среди мелкого персонала. Интуитивно директор ощутил опасность. — Никаких шуток, мы серьёзные люди! — напарник лже-Хольца схватил начальника за руку. Тот неожиданно вмазал ему кейсом. — Охрана! — прокричал Сэберо что было сил. Попутно он вспомнил, что читывал в сомнительной газетёнке о том, что при Гитлере среди военных сил действовала тайна оккультная группа боевых колдунов как раз под оным названием. А если на свете есть Ангелы и Кайдзю, Тэтан и Древние — чем это абсурднее? — Что случилось?! — вдруг появился настоящий охранник подземной стоянке. — Проклятье! — напарник лже-Хольца после ругательства запел какие-то неведомые заклятья. Ткань бытия податливо отозвалась на них — воздух завибрировал, в ушах Нагисы-старшего заложило, ноги подкосились то ли от старости, то ли от чёрной магии. В свою очередь Гюнтер Фрэнк тоже что-то запел. От этого вокруг всё ещё больше затряслось, посыпалась штукатурка, замигал свет, лампочки стали лопаться и извергать искры, завыла сигнализация, охранник с воплем сделался искажённым и с хрустом и хлюпаньем его разбросало на слизистые фрагменты — несчастный размазался как пущенное в стену яйцо: частично распался на органический бульон, частично нет! — Я с удовольствием обошёлся бы без немецкой крови, но ничего не поделать! — яростно проговорил один из нападавших. — На кону судьба мира! Колдуны подняли Нагису-старшего над полом. Его захватили незримые сети. Один держал, второй телекинезом перевернул ближайший автомобиль, на котором они сюда приехали, на его дне оказалось заранее начертано нечто оккультное — основа врат. Заклинанием нацист стал отворять их. — Не бойтесь, это математика Природы! — проговорил держащий пленника. — Мы — оккультисты, используем её тайные силы! Я — Рейнхард Галт! — Вы монстры! — закричал Нагиса-старший. — Нет, мы люди! Просто волшебники! — Не в этом дело! Мой сын — Ангел и человек! А вы, вы просто монстры! — с ненавистью выпалил пленник. — Даже если вы маги! Гюнтер закончил стабилизировать шлюз: — Не бойтесь, господин Нагиса, если всё получится, вы увидите своего сына! — Сына?! Что вы сказали?! — поразился безутешный отчим. Что ещё за злая шутка судьбы?! — Никаких вопросов: потом всё расскажем и покажем! — Рейнхард опустил пленника перед шлюзом, где бесновались огни иной Вселенной. За ними, впрочем, проявилось вполне земное место — какой-то плитчатый зал с белыми колоннами. — Только осторожно: вас вырвет сейчас! — предупредил Гюнтер. И втроём они погрузились в дьявольский разлом в ткане пространства… *** Хельгу выбросило из портала на твёрдый плиточный пол. Содержимое желудка быстро подступило к горлу. — Спокойно-спокойно! — утешал Олаф, покуда девушка блевала на пол. — У меня тоже вначале всё из себя лезло! Но привык! Колдун помог ей подняться. Голова страшно кружилась, ноги подкашивались, ей не сразу удалось встать. По ходу этих трепыханий Хельга смогла более ли менее осмотреть зал с высоким потолком и белокаменным колонами. Над ними висела люстра, где половина ламп не светила. Всё тут выглядело запылённым и старым, в стенах зияли трещины, штукатурка везде сыпалась. Хельга обернулась, позади высилась какая-то арка, где затухали потусторонние огоньки и сильно колыхался воздух. На полу вокруг мелом были расчерчены какие-то оккультные символы. — Где я? — Хельга таки утёрла с лица блевоту. — В нашем штабе, он находится близь Ла-Эстансии, здесь мы в безопасности, не бойся. — Олаф указал на проход между колонами. — Пойдём, я отведу тебя куда надо. Они медленно направились. Хельга шагала босиком по полу, то и дело сплёвывая остатки слюны и желудочного сока. — Сейчас ты отдохнёшь. Я соберу наших. — Вы создали Четвёртый Рейх? — вспоминала гостья этого мрачного места, где поселились нацистские колдуны. Оно было как раз им подстать. — Да, создали. Знаешь, Хельга, у нас были люди, следившие за вами, креативистами, — стал рассказывать Олаф. — Нам стало известно, у вас есть живое тело нашего фюрера… — Да… было! Я точно не помню, не помню, герр Олаф, что случилось! Мне казалось, отец и брат вызывали демона, чтобы сражаться с NERV или типа того… — Хельга схватилась руками за голову в тщетной попытке всё упорядочить. — Вы сказали, я буду дома?! Но это не мой дом! — Спокойно, это ваш новый дом… — А старый?! — Сожалею, наши люди перестали выходить на связь — там все убиты кем-то демоническим! — ответил Олаф. — Что?! И Николае? Мой брат, он… — Он тоже мёртв. — Нет! — несчастную охватил ужас. — Нет! — Она не обратила внимание на устройство коридора, куда они вошли. — Господи! — девушка чуть не свалилась. Они остановились. — Не бойся! Мертвые не исчезают навсегда! — вдруг заявил Олаф. — Идём, я вам это докажу! Есть иной высший мир — Небеса, план чистого первозданного духовного Света, Вальгалла, куда попадают достойные! Твой брат был достойным — я дам тебе право говорить с ним! Хельга видела много чудес, потому поверила. Синдзи же мог воскресить умершего? Она выпрямилась и размазала слёзы по красному лицу. — Х-хорош, я доверюсь вам. У меня нет выбора. Олаф провёл Хельгу мимо окон, выходивших на зелёный лес. Кажется, этот дом находился где-то поодаль от большого города. Они поднялись и на втором этаже встретили пару зрелых мужчин европейской внешности. Те поглядели как-то странно, наверное, не опознав начальника в другом теле. Тот промолвил кодовое слово. В ответ подчинённые сделали какой-то энергичный жест, похожий на зигу: — Герр Биттерих! — Вольно! Я привёл вам наследницу великой крови, пусть она чувствует себя как дома! — распорядился Олаф, указывая на дверь, ведущую в довольно-таки чистую и обустроенную комнату. Слуги назвали Хельге свои имена и пообещали позаботиться о ней. Олаф спешно удалился. Хельга побыла совсем немного одна. Она успела только умыться, попить воды, переодеться в более подводящую одежду, обуться. — Господа ждут вас, — сообщил слуга. — Хорошо. С парой этих ребят Хельга прошла в более обжитую часть этого весьма большого дома. Проходя мимо окон на первом этаже, она увидела остановившуюся большую машину, откуда выгрузились новоприбывшие. Кажется, она направлялась тем путём, которым шла из помещения с аркой. Тогда она точно не обратила внимания на планировку из-за своего психологического состояния. Она пришла в какой-то другой зал, словно тот же самый, но выглядевший куда приличнее — тут стояли аналогичные колонны, всё как бы тот же плиточный пол пролегал под ногами, светила люстра со всеми лампочками, только вот вместо арки тут стоял круг каких-то камней, тоже оккультных, судя по мелким непонятным надписями на их серой поверхности. Здесь также всюду свисали свастики, а собравшиеся люди — мужчины и женщины арийских кровей, облачились в униформу Вермахта и СС. Их тут набралось больше двух дюжин — и они ещё прибывали. Хельга выглядела не совсем парадно — она очень устала от всего и едва сдерживалась, чтобы не свалиться. Пару раз сопровождавшие её придерживали. Пока Хельга взглядом изучала оккультные камни, в зал вошли четверо — при их появлении все замолкли и отдали честь. Наследница фюрера машинально повторила жест — к ним приближались трое господ важного вида, облачённых в офицерскую форму Рейха, и какой-то японец средних лет, очень напряжённый, со следами рвоты на деловом костюме корпорации «Кирью». Первый офицер достигал среднего роста, выделялся узковатыми плечами, шел с короткой бородой, лицо было овальное, с тонкими бровями. Его возраст на глазок Хельга затруднялась определить — вроде не старый, но и точно не молодой. Он первым обратился к Хельге: — Мы знакомы, — говоривший улыбнулся, тут девушка заметила блеснувший серебряный зуб, — я Олаф Биттерих, это моё постоянно тело, наполненное мощью врил. А это — Рейнхард Галт и Гюнтер Фрэнк. Он представил своих верных товарищей по борьбе за идеалы бессмертного Рейха. Рейнхард был выше всех в троице, выделялся угловатыми скулами и чуть выпирающим морщинистым лбом, края его подбородка аккуратно покрывала полоской светлая борода. Ему было около сорока. Гюнтер был брит, бледен, остролик и немного сутул, разрезы его выделялись некоторой пучеглазостью. На вид ему можно было дать от тридцати. — А кто это? — Хельга поглядела на японца — его внешность показалась отдалённо знакомой. — Это Сэберо Нагиса, — представил Рейнхард, — вам он должен быть известен. — Да-да! Он работал с отцом в «Кирью»! Я видела его фотографии. — Хельга Альтберг-Эренштейн? — с некоторым удивлением узнал её Нагиса-старший. — Вашего отца арестовали. — К слову, он жив, — добавил Олаф. — Что? Хоть он жив! Я хочу его увидеть! — затребовала Хельга немного истерично. — Не бойся, мы его выручим. А пока — всему своё время, — Олаф благоговейно воззрел на рунические булыжники, двинулся к ним, попутно снимая и раскрывая некую книгу, до того возлежавшую на специальном небольшом постаменте. — Что вы будете делать? Приносить кого-то в жертву? Вызывать чертей из ада? — спросил Сэберо, он поглядел на Хельгу: — А девку-то своему дьяволу заложите? — Что?! — та испугалась. — А ну молчи! — Рейнхард вмазал кулаком похищенному прямо в лицо. — Не пугай её! Мы не варвары, чтобы приносить силам тьмы людей! — Хельга, смотри, — Олаф с религиозной радостью улыбнулся до ушей. — Сейчас я покажу тебе: после смерти есть жизнь! Биттерих сделал небольшое и очень волнительное обращение к публике: речь шла о скором конце времён, о необходимости сражаться за добро и свет (в лице Рейха) против сил зла и хаос (в том числе, в лице евреев и прочих). — Бла-бла-бла, — тихо проговорил Сэберо. Если бы не слова о том, что он может увидеть сына, Нагиса-старший просто от души обругал бы самой грязной бранью это поганое сборище и спокойно распрощался бы с духом — а там, глядишь, и жену бы встретил. Только ради сына он собирался жить. — Пусть мужество не оставит нас в этот трудный час! — наконец, открыв книгу на нужной странице, Олаф кончил свою речь. — Сейчас вы узрите послание из мира света! Пусть же всемогущая рука Провидения поддержит нас грешных, живущих на Земле! Оккультист начал читать заклинание. Сразу поднялся быстро затихший гул, зарябил воздух. Хельга едва сдерживала дрожь, после случившегося её ввергало в ужас всё оккультное. — Что сейчас должно быть? — тихо спросил Сэберо у Рейнхарда. — Заткнись, просто смотри! — рявкнул негодяй. Все глядели на оккультные камни, где проявлялось некое едва заметное преломление освещения. Сэберо также уделил немного внимания собравшимся — почти все нацисты с религиозным трепетом взирали на богоявление, только Хельга подрагивала скорее от сомнения и страха, Рейнхард как-то даже по-отчески приобнял её и прошептал слова успокоения. Лишь в выражении лица Гюнтера невольный гость этого шабаша не разглядел ни капли благоговения, остроликий колдун как-то недобро щурился и казался больше погружённым в свои мысли. — «Что же это будет за чёрт? Ктулху? Бафомет? Один?» — думал Сэберо. Тут что-то громыхнуло, Олаф кончил свою волшбу и на шабаш пожаловал сам… Адольф Гитлер! Такой прилизанный весь — как на картинах нацистов: благоговейный, чуть ли не сверкающий, неземной, как нарисованный на пропагандистском полотне — печально известный фюрер материализовался в спадающем райском свете! — Я стою перед вами, сыны и дочери нации! — заговорил Гитлер голосом чуть ли не бога — столь гармонично в его тоне смешались патетика, темп, размеренность, благоговейность, возвышенность, чувственность и так далее — сложно было его описать даже, но он сразу вызвал сектантскую радость почти у всех! — «При жизни он вопил с надрывом, не уж-то ему в аду растолковали, что это тупо?» — мрачно подумал Нагиса-старший. Он хмуро всмотрелся в Адольфа, облачённого в какой-то прикид скандинавских богов, напяленный прямо поверх привычной униформы, в какой он выходил на массовые прижизненные выступления. — Не могу поверить! — прокричала Хельга. — Я уже ничего не понимаю! Гитлер же одарил девушку сентиментальной улыбкой: — Сейчас я тебе всё объясню, — его голос вкрадчиво доходил до каждого. — Я благодарен твоей семье за то, что вы поддерживали жизнь в моём уставшем бренном теле все эти годы. Это было совершенно зря — ибо дух мой покинул его очень давно и вознёсся прямо к Трону Вседержителя! Да, Хельга, Творец Вселенной, в которого тебя по неведению учили не верить — Он существует! — Правда?! — Хельга широко раскрыла глаза, продолжая лить слёзы. — А мой брат, скажи, он тоже у Бога?! — Да! И он у Бога! — Гитлер сам испустил богоподобную ауру небесного света. В этот момент всё вокруг переменилось и вместо зала все присутствовавшие узрели залитые солнцем облака! Все — кроме Сэберо и Гюнтера — тот час погрузились в припадочный религиозный экстаз. Первый с большой тревогой и крайнем раздражением всё это воспринимал, он ни капельки не верил в божественность небесного видения — это был обман дьявола! Второй же показался первому слишком спокойным и даже каким-то скептичным. Словно он тоже не верил в прекрасные иллюзии. — Свет дал начало всему! — возвестил Гитлер на фоне всходящего шара огня. — Он пронзил холодное небытие и дал жизнь Природе! Вдохнул её в нас! Это вечный и прекрасный огонь! Потом всё померкло, люди смогли ясно видеть только друг друга, Гитлера и отдалённый нимб солнца, именно с него на фигуру фюрера нисходило то сакральное свечение. Из глади иллюзорного космоса возникла голубая Земля. Она стояла чистая и как бы ни порочная перед оком светила. И тут планету стали как бы со всех сторон охватывать чернеющие тучи. — Но тьма зародилась как порок! Господь Бог дал свободу рождению — и родилась тьма! — патетически вещал вождь Рейха. — Тьма распространилась и обрела плоть… в части «человечества». Как бы «человечества» — в тех псевдолюдях, с которыми мы боролись! Перед глазами пробежали образы уродливых евреев, грязных и мерзких негров, ещё каких-то перекошённых полулюдей вроде европейского вида, к ним добавились совокупляющиеся гомосексуалисты, ещё какие-то карлики и переростки с мерзкими лицами — почти все нацисты забились от гнева и отвращения. — И в чудовищах, рождённых в ночи, с которыми всегда героически боролись наши святые арийские предки, подобные Индре, Тору и Гераклу! На такой ноте понеслись видения всевозможных монстров из разных мифологий — тут были волосатые кентавры, мускулистые минотавры, чешуйчатые драконы, змеевласые горгоны, рогатые черти, женоподобные гарпии, вампиры с клыками, зелёные тролли, бугорчатые огры, псоглавые гули, ушастые гоблины и гремлины, костлявые умертвии, готические горгульи — потом появились Кайдзю, ифриты, та цветастая зараза из Японии, сброшенная пришельцами, и некоторые уже знакомые монстры из Мифов Ктулху, с которыми вело войну человечество под началом NERV. — Скоро эта борьба Добра и Зла как Абсолютных Начал подойдёт к концу! — продолжал Гитлер, явив в этот раз некую сиреневую пустоту, где с одной стороны горело тёплое и красивое солнце, а с другой надвигалась хаотическая масса тьмы. — Добро победит зло, ибо зло — всего лишь ошибка в Добре! «Люди» — это две расы: истинные Человеки, рождённые с величайшим даром Божьим — с душой, со сгустком первичного света, с огнём в сердце! А остальные — просто животные, либо не имеющие души, либо содержащие тьму! Такие дегенераты и вырожденцы не могут не делать зла, ибо зло имманентно присуще им! Во все времена они устраивали революции для свержения порядка Божьего, установленного от начала мира! Они всегда шатали наши моральные устои и желали затащить нас в своё болото смерти! Они хотят погасить огонь, ибо он ужасен для живой энтропии! Они всеми силами хотя убедить себя, что это мы зло, а они — добро! Но Господь всё видит, Бог говорит нам: это они — отродья нечестивой тьмы, а мы — сыны и дочери святого света! После войны мы потерпели поражение и мужественно стояли до конца! Сейчас тьма захлестнула Землю, потому Вседержитель Всемогущий — первичный свет, выжжет благочестивым огнём всю эту сферу, поражённую злом! Фюрер простёр руку, всё вернулось в норму. Явленного оказалось достаточно, чтобы абсолютная часть собравшихся повалилась на пол в слезах истошной радости. Хельга встала на колени перед «мессией света»: — Прошу вас, мой фюрер! Верните мне брата! Верните его! — стала молить она в исступлении. — Твой брат погиб с честью! — благозвучно ответил Гитлер. — Потому ты можешь быть с ним, лишь пав в борьбе с врагом с такой же честью! Не бойся, скоро будет последняя битва — вернее — ха! — конец тьмы! Бог есть свет! Свет победит мрак и уничтожит зло с Земли! Мы, накопившиеся души чистых людей, мы направим его! Потом божественный Гитлер говорил отдельно с Олафом, своим пророком, и с Хельгой, своей избранницей, — Сэберо и остальные нацисты-оккультисты всего этого не услышали. Пленник культа уже был предупреждён Каору Нагисой и NERV, что их враги коварны и могут принимать облик богов земных религий (или же они сами изначально были такими «богами», как, например, Ньярлатхотеп всегда был иудейским Яхве из Ветхого Завета, которого в христианстве по ошибке почитали за Бога Отца), так они обманывают смертных, лишают рассудка и человечности — и заставляют исполнять свои ужасные замыслы против всей упорядоченной Вселенной, называя добро — злом, а зло — добром. — «Наверное это Ньярлатхотеп», — Сэберо ознакомился с каталогом отвратительных демонов и потому смог сходу раскусить Ползучего Хаоса. — «Что он замышляет против моего сына и против человечества?» Сэберо сглотнул, набрался смелости и прямо спросил: — Эй, Гитлер или кто ты там! Осенённый небесной славой, фюрер обратил орлиный взор на Нагису-старшего. — А слабо перетереть без понтов, а? Как мужчина с мужчиной? — Сэберо вознамерился вывести ползучего гада на чистую воду. В этот момент словно бы всё исчезло кроме них двоих: все голоса и все люди пропали — Сэберо остался стоять в тишине на жалком клочочке освещения в окружении полного безмолвного мрака, напротив него под спадающим мистическим прожектором гордо возвышался фюрер. Его лицо перестало выражать что-либо. — Ты желаешь знать, смертный, — заговорил демон-обманщик совершенно иначе. — Да, спасибо, что отключил этих болванов! Покажи своё настоящее лицо! — потребовал Сэберо, сжимая кулаки. — Нет, моего истинного лица ты не увидишь, ибо как сказано в Библии — человек не может увидеть Меня и остаться в живых! — произнося это как-то телепатически, оккультный фюрер стал мрачнеть и таять как воск. По ходу этого преображения лицо спало как маска, чёрные блестящие не то щупальца, не то усики явились из открывшейся дыры. Пенистые, они протянулись за пределы прожектора и просто растворились во всеобщей тьме. — Сказано в Библии? Так ты Ньярлатхотеп! Или… как там тебя! Яхве, Бог Завета? — понял Сэберо, держась на грани паники. Не зря ли он нарывается на столь страшную сущность? — Верно, это я обрушил потоп когда-то давно, я наслал казни Египетские и я отдал приказ предать мечу народы Ханаана! Я терзал язвами невинных первенцев и шёл по Египту ужасом матерей! Я Элохим Авраама, Исаака и Моисея! Моё имя зашифровано в запретном Тетраграмматоне! — продекламировал о себе Всемогущий Посланник Ньярлатхотеп, ползучий и непонятно на что похожий, он стал сворачиваться кольцами, и только после этого вытянулся в антропоморфную фигуру. Усики сплелись в что-то уже более ясное — тогда нефритовый покров сошёл, и Сэберо узрел ухмыляющегося смуглокожего человека — совсем ещё юношу, облачённого в царственные одежды древних фараонов — в ризу под цвет заката, в яркий немес, в золочёные украшения, на его груди на цепочке свисал перевёрнутый анкх с горящим слепым глазом, испускающим лучи. Позади дьявольского фараона снова появились эти щупальца. На них были как бы надеты маски. — Но я же был дьяволом и сатаной, древним змием и князем мира сего! — продолжал говорить о себе владелец всего этого чудовищного добра, он играючи снял с заднего щупальца красную рогатую маску самого натурального дьявола. — Я был Самаэлем, Ангелом Смерти! Его щупальца тот час сплелись в здоровенные крылья с чёрными плотными перьями. Сэберо, поражённый всеми этими трансформациями, с затаённым дыханием наблюдал приближение. Две освещённые точки сдвигались, Ползучий Хаос становился всё ближе. Немес как-то наполз на лицо юного фараона и тот поместил на него маску дьявола. Она ожила, оскалила зубы, стала львиной мордой, тело уподобилось полузвериному, одеяния пропали, позади потащился хвост скорпиона, крылья стали как хвост павлина. — У меня тысячи обличий, ибо я — Принц Лжи! Глаза сделались двумя воронками — они расширились, исказили и начали вбирать остальное тело в круговорот аморфной мерзости, чужеродной для всей Вселенной. Ньярлатхотеп обратился двумя одними большими пастями без тела, клацавшими всё ближе и ближе! Сэберо попробовал отвернуться, но куда бы он не устремлял взор — везде надвигалось одно и то же! Он пробовал закрыться руками, Ньярлатхотеп всё не исчезал — теперь этот тысячеликий кошмар глядел зверскими лицами из своих утроб. — Хватит! Хватит! Что тебе нужно?! — закричал Нагиса-старший, будучи едва жив от страха, наверное он поседеет после этого. Ньярлатхотеп замер совсем перед ним — Сэберо часто заморгал: вот он увидел перед собой чёрного самурая с зияющим провалом вместо лица под массивным шлемом, прекрасную азиатку в нарядных древнекитайских одеждах, что-то коварно таящую за веерами перед собой, высокий слизистый скелет с головой как у недоношенного эмбриона, просто одну огромную засушенную голову, стоящую на многочисленных человеческих руках по подобию паука, человека без кожи и с третьим глазом во лбу, чёрного призрака в робе с копытами, здоровую мохнатую обезьяну без глаз… Так Ньярлатхотеп всё менялся и менялся, наконец, это ему надоело. — Ты понял, — Ползучий Хаос обернулся в немолодого господина в деловом костюме со смуглой шершавой кожей и седеющими волосами — то есть в Амброза Декстера, — не следует просить от меня моего истинного облика, раз уж тебя так страшат лишь мои маски! — Хорошо-хорошо, понял! Извините! — Сэберо распрямился и собрался с духом. Ньярлатхотеп свысока взирал на него крайне самодовольно и презрительно, как на букашку, при этом не без некоторого снисхождения: — Тебе не следует противиться моему решению! — предупредил враг рода человеческого. — Ты жив лишь покуда служишь пешкой на моей доске. — Пешкой? Я? Э… Это как-то связанно с м-моим сыном, в-верно? — запинаясь, спросил Нагиса-старший. — Именно. — И где мой сын? — Скоро будет на Земле. Снова. — Снова на Земле… Э, значит, он был вне её? Да… теперь понятно, — безутешный отец выдохнул. — Выходит, вот почему меня так долго посылали в NERV? — Ты прав, они сами не знали, где твой сын. Когда он сражался с моим, он был выброшен за пределы Земли далеко-далеко. Мои враги помогли ему найти путь домой. Когда он вернётся, ты будешь приманкой и заложником, — сообщил Ньярлатхотеп. — Но это понятно! Вы боитесь моего сына! Потому вы не можете выйти в открытую! — высказал Сэберо. — Ты глубоко заблуждаешься, я всё могу! — заверил Ньярлатхотеп. — Всё в моих руках и всё в моей власти! Я — Альфа и Омега, Господь первых и Господь последних, Всемогущий! Нет того, кого бы я не мог сразить! Я лишь долготерпеливый и посему в великой милости попускаю ваше трепыхание! — так говорил этот демон-оборотень с полномочиями Создателя. — Ты лишь выполнял мою волю, был игрушкой в моих руках! Я был тем Провидением, кто послал тебе сына, и я был той Смертью, кто забрал твою жену! — Что?! — Сэберо содрогнулся от таких откровений. — Да как ты посмел, чудовище?! — Посмел? Я? — Ньярлатхотеп состроил удивлённый вид, сочтённый с крайним хамским высокомерием: — А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «Зачем ты так сделал?» Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого? [6] — Чудовище! — Сэберо весь дрожал. — Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу зло; Я, Господь, делаю всё это. [7] — Ньярлатхотеп сверкнул глазами. — Я мог бы воспитать твоего сына сам — как монстра. Но я предпочёл видеть его ангелом света. Ибо — добро и зло — лишь обе стороны медали в моей руке! Ты выполнял свою роль тогда, игрушка, и выполняешь её теперь! Сразу же за этим видение вдруг пропало. Сэберо остался стоять, весь дрожа, весь переполненный, сметённый и несчастный. Тогда он осознал себя плачущего перед колдовскими камнями в окружении приходящих в себя нацистов. Всё сверхъестественно пропало. Хельга заливалась безумным хохотом и кричала что-то про брата, наверное, Ньярлатхотеп показал ей живого и довольного Николае «на небесах». Сэберо же схватился руками за грудь, в сердце пробралась пустота. *** На девятый день рождения родители подарили дневник. — Юй-чан, как ты просила — сюда ты можешь записывать свои мысли, — ласково говорил отец, он у неё был очень добрым и набожным. Хорошо сложенный господин с немного смуглым округлённым лицом и тонкими усиками — в Ами Икари больше проявлялась его еврейская кровь, нежели японская. Зато в чертах матери — Изэнэми, куда больше дала о себе знать кровь жителей страны восходящего солнца. Стройную и тонкую с элегантной осанкой, её, казалось, портило только чрезмерно угловатое лицо с некими земными чертами. Юй больше приходила на маму, но была гораздо красивее: несмотря на малый возраст, казалось, природа осознала ошибки, допущенные при сотворении Изэнэми, словно в знак раскаянию, она придала самые очаровательные черты её дочери. — Благодарю, да… — Юй взяла книжку и стала листать пустые страницы, словно желая найти на них что-то. — Мы не будем его читать, — посмеялся Изэнэми, — только ты и сам Господь будут ведать написанное на этих страницах! Оба её родителя появились на свет от браков японцев и чистокровных евреев. Когда век назад стало ясно место нахождения Чёрной Луны, SEELE развернули масштабную деятельность в стране восходящего солнца. Они всеми силами старались помочь восстановить повергнутую войной страну, забыв про былой союз Империи с ненавистными нацистами — они шли на всё, чтобы правительство помогало им изучать и обустраивать будущий Геофронт. И вот так, между делом, исполнение планов Бога приводит также и к образованию новых союзов среди дочерей и сынов человеческих. Юй это и написала — первые записи девочка посвятила трём самым любимым существам — маме, папе и Богу. В конце, подмечая символизм, она указала, что не любит более никого из них, как итог на последней странице выведя каллиграфическим почерком: И ничто не было ведомо или неведомо, и не было голода. Все было Единым в безмолвии, и было оно как Смерть. А потом было сказано Слово, и Единое стало Многим. Деяние было высечено из бедра Сущего. И Одинокий Бог молвил: — Да будет Обман. Да будет Желание… Много лет спустя Кадзи перелистывал записанные мысли и наблюдения маленькой Юй. Даже девятилетней девочкой она всегда могла похвастаться крайней сообразительностью. У неё не было детства. Вначале она просто описывала происходящее — кратко, но содержательно. У неё была хорошая память, она точно запоминала, что говорили другие люди, иногда цитировала их, оставляя свои мысли по этому поводу. Особенно сбивали с толку мистические рассуждения: «12 [апреля]. [19]89. Если всегда была Юй — тогда и сейчас, когда [я] стала как сердце Первой. Тогда и сейчас — сон, связной мост. Мудрецы говорят, простой сон — ничто. Заблуждаются. Сон тоже реален — мост между сердцами». «1 мая. 89. Лилит — не София. Её души — только одна оболочка нас. Архетипы — истинный источник. Следовательно, три мессии не властны над нами подлинными. Кто властен?». — «София — Мировая душа в мифологии этих сектантов, Лилит — её главная эманация, аватара или типа того, падшая в греховный мир, потому осязаемая и распятая во искупление за свой грех. По их мифологии должно быть три мессии-спасителя, приносимых в жертву — Лилит вначале, Агнец второй и кто-то третий в конце — на его роль планировался бедный Каору Нагиса», — раздумывал Кадзи. — «А вот Архетипы — те идеи Платона, о которых говорил Рэндольф? Якобы реальность — это математическая развёртка, где трёхмерное измерение — проекция чего-то более сложного, и все уровни в бесконечной градации — это проекция неких первичных архетипов». Метафизика SEELE была абстрактной и путаной, к ней Юй ещё прибавляла какие-то иные соображения. Впрочем, Кадзи не удивился, запутана и заумна любая метафизика, ибо дерзает говорить о том, о чём смертные говорить не могут — другой она не бывает. «2 [мая].89. Пришло иное [во сне]. Глупый боженька не видел того, что видела [я]. Дурак напустил Безымянный Туман. Туман вывел Первый Архетип. Мой Архетип. Архетип Синдзи. Семиглазый, его сын — обманщик». Кадзи повёл плацем по губам и перелистнул страницу. Ему подумалось, что если попросить Юй объяснить это — она скажет не то, о чём думала. — «Темная лошадка». Судя по датам Юй знала о рождении сына ещё задолго до самого этого события. «4 [мая].89. За пределами — смутные тени фигур; едва различимые колонны на скалах у основания и достигающие головокружительной пустоты над светом и тьмой. Посреди барабанный бой и игра флейт из лишенных света [пространств] за пределами Времени; биение и свист, под них медленно танцуют первоначальные — слепые. Трансцендентные не видят меня. Только один видит — Ньярлатхотеп». *без даты с большим пропуском* «Ньярлатхотеп обманул Агнца. Обещал Израиль [спасти? захватить?]. Глупый [вероятно, Агнец]. Издох, узрел в духе ложь. Растёкся, собрался. Решил «спасти» [кого и от чего?]. Больше не двуногий, смотрит семью глазами». Кадзи отвлёкся — большую старую картину снимали с места. За ней могло что-то скрываться. Он встал, чтобы подойти помочь. За картиной ничего не оказалось. Агенты прощупали и простучали кладку — ничего подозрительного. — Смотрите! — обернулся назад один из присутствующих. Все поглядели на стол, где пропал неестественный волшебный огонёк — только выжженное пятно осталось дымиться на месте дневника. — «А вы шустры, Юй-сан!» — нервно подумал Кадзи, его сердце бешено забилось, он мог ожидать от неё всего. — «Она и меня может так сжечь!» — обеспокоился Рёдзи, медленно приближаясь размеренным шагом к столу. Но более ничего не произошло. — «Если я ещё жив, значит, не так много узнал», — чтобы перевести дух и расслабиться, Кадзи вышел на свежий воздух к узким бойницам с намерением немного подымить. Он достал сигарету и не успел поднести к ней зажигалку — конец сам полыхнул магическим огоньком и задымился. — О! Спасибо! — с улыбкой выговорил он невидимой силе, сам пряча за этим выражением приступ ужаса. Его предупредили: — Я понял-понял. Незримой сумеречной тенью Юй глядела ему в лицо через духовный мир: — Не хорошо читать чужие дневники! Много лет назад Юй стояла на этих бойницах и выглядывала рассвет. Он всегда как-то необыкновенно восходил в этой дикой глуши, где никто не тревожил покой бессмертных монахов. — Не стоит соблазняться красотами сатаны, — как-то раз уличив Юй, наставлял её старший апостол Йоханан, он же Иоанн, известный в миру со второй половины двадцатого века как Кил Лоренц. На протяжении веков бессмертные старцы меняли псевдонимы для пущего сокрытия себя от непосвящённых. — Почему же? Даже если эта земля — темница, не можем ли мы скрасить её, любуясь чем-то, отрешённым от мирского? Суровый ответ верховного апостола был однозначен и уже известен Юй: — Мы не должны ничего любить в этом мире, как узник, не должен любить тюрьму — если он начинает её любить, он предаёт свободу и обрекает себя. Мы можем лишь любить себя, Юй, а мы — это души, осколки божественного, истинная любовь к себе и к другим — это служение Богу, и только оно. Ответ не требовал пояснений и не подлежал апелляциям. Красивый вид, вкусная еда, не дай бог — секс, свежий воздух — всё это обманы сатаны, прельщающие к материальному. Сами желания — это стрелы дьявола. — А вот любить что-либо вне нас, — под словом «нас» безумный философов разумел человечество, которое надлежало «любить» лишь так, как он сказал — то есть служить Богу, в его понимании, опять же: — Сатана — это всё, что грубо и дробно дают нам пять чувств. Дьявол везде, куда смотрят наши глаза. Звёзды — его очи, земля — его кожа, ощущения — его морок, мясо — его когти, держащие нас. Князь мира сего тождественен миру сему. Демиург Тиамат запер нас в раздельных камерах — в головах, чтобы мы не могли быть едины друг с другом и с Творцом Всемогущим, — Кил чуть скривил лицо. — Человек должен отвергнуть Врага до последнего, Юй, лишь так он будет другом человеку. Только так и никак иначе. Истинный праведник — это не тот, кто не убивает и не ворует, истинный праведник — это тот, кто стремится к Богу. Если у человека нет этого желания, он не угоден Богу, потому — он враг всем людям независимо о того, что он там думает. По мере отдаления от Единого Бога его будут ожидать нарастающие страдания, окончательное отпадение — ад. Потому, мы обучаем вас, что для приближения к Богу необходимо возненавидеть все свои желания, кроме стремления к Богу. Тогда ты не будешь задавать таких вопросов. Мудрый учитель развернулся и возвратился под своды мрачной Скинии. Он ненавидел свет солнца, ибо считал его огнём дьявола — его ложным нимбом. Ещё бессмертный старец ненавидел общество, ибо считал его главным изобретением сатаны, нужным для отвращения людей с пути истинного. Узки тропы, ведущие в Рай, и широка дорога, ведущая в ад. С этой мыслью апостолы избрали это место — уединённое благодаря естественными и искусственными преградами: в этом скоплении холмов, перевалов, низин, лесов и скал они нашли свой пост для нескончаемых монашеских бдений — тут они могли хотя бы в своих головах остаться с Единым Богом и через своё страстное желание быть с Ним, внимать Ему. И кто-то иногда отвечал — давал указания. Всё это тщательно записывалось. Как-то раз в момент медитации Юй проникалась духовным миром, но совсем не таким, каким его описывали с детства… Внешнему наблюдателю, как Кадзи, могло показаться, что она сглупила, записывая некоторые еретические вещи в дневник — но всё было куда сложнее, кроме того, что она также скопировала поведение родителей, они, правда, слишком доверял ей, чтобы читать дневник. Вернее слишком доверяли себе, чтобы предположить, что юная ученица могла нахвататься откуда-то кощунственных соображений. Юй раскрыла глаза и приподнялась с измятой постели. Девочка потрепала ночной халат, под ним она вся покрылась потом. Сегодня ей велели ночевать в специальной комнате, отведённой для неё из-за менструаций. Мудрецы сочли её состояние признаком осквернения (ненависть монахов ко всем естественным проявлениям физиологии была просто запредельной, наверное, только необходимость продолжать род для праведного дела вынуждала их отказаться от массового оскопления), потому отделили ей индивидуальную келью (стоит заметить, в Скинии подготавливались почти только одни мальчики, так как мудрецы SEELE полагали когнитивные способности женщин слишком низкими, только очень умных девочек оставляли здесь — к таким относилась Юй, мать её и уже отошедшая в землю бабушка). После пробуждения Юй испытала стильное предчувствие чего-то знакомого, осознание, что ей уже довелось вот так вставать посреди ночи. Что за наваждение? SEELE много говорили о дьяволе. Но они никогда не считали его личностью, способной являться во снах и разговаривать. Пророки — они не могли ошибаться. В их учении персонифицированный дьявол иногда изображался в облике змея или чего-то нечестивого, иногда они называли его на манер древних шумеров — «соляным драконом» Тиаматом или Тиамат (произвольно меняя род — это тоже несло свой сакральный смысл: «мужской Тиамат» олицетворял порочность мужского начала в людях, «женский Тиамат» — женского), иногда его именовали Демиургом, Ялдабаофом, Сакласом или Азатотом, иногда «плотью», иногда «богом или князем мира сего», иногда Ангра-Манью. Все предания о грехопадении истолковывались как описания метафизических процессов, недоступных напрямую ограниченному человеческому сознанию. Бог тоже не был личностью, его разными аспектами провозглашались изначальный Бог-Отец или Эйн Соф — он же Абсолютное Начало; Бог-Сын или Логос, ниспадающий через Дверь Гафа в добровольное материальное пленение и способный к личностным проявлениям, кем полагали Агнца; Бог Дух Святой, незримо спадающий на отдельно взятых праведников для наставления; и Богиня-матерь София или Ашера, испустившая из Двери Гафа души людей в результате первородного греха. Считалось, если у дьявола и есть осязаемое воплощение в рамках временного континуума, то оно заключено в Белой Луне, где пребывает «отец ангелов» Адам — первый человек (позднее сатану-дракона отождествили с Уббо-Сатлой, изначально его планировали уничтожить в эпицентре искусственно вызванного Второго Удара, «дабы очистить землю Антарктиды от первородного греха», когда это не получилось, его решили использовать для производства Ев). Юй встала босиком на каменный пол и медленно прошла к бойницам. Тут, как всегда, кружили голодные комары. Всюду за блеклыми границами освещения пролегала почти сплошная темень. Никакого наружного освещения тут не предполагалось, светило тут всего несколько окон, выходивших из комнат дежуривших монахов. Из них немного света падало на каменные стены и на деревья, растущие внутри. Тучи плотно затянули небо, потому ни луна, ни звёзды не могли пробиться через столь плотную завесу, потому эта ночь выдалась по-первобытному тёмной. И тихой. Не было ни ветра, ничего. Только комары тревожили всякого, осмелившегося высунуться наружу при близком подлёте. Юй умела перебарывать страхи много лучше человека, рождённого в миру. Она могла отслеживать самые разные аспекты — страх, голод и так далее, и становиться выше их через свою волю. Этому её обучали здесь, помимо всего прочего. SEELE полагали, что человек должен уметь владеть, прежде всего, самим собой — это они считали первой ступенью реализации «должной любви к самому себе» (разве можно любить себя, риторически вопрошали эти вечные старцы, и окунать себя во тьму страстей и неизбежных страданий, наступающих как следствие любых страстей?). Прежде просветления идёт порочная тьма, напущенная дьяволом, — это любые эмоции, сумасбродные хотения, увлечения, мирские радости, горести, внушённые обычаи, предрассудки, условные рефлексы и так далее. Легион. Потому важно находить в себе то, что именуется «душою» — открытие её, второй шаг самореализации любви к себе (к человечеству и к Богу). Душа часть Лилит — мост, способный потенциально связать страдающее человечество с Абсолютом, лежавшим за Дверью Гафа вне грубо зримого и дробного бытия. Душа имманентна. Апостолы SEELE были уверены, что наши её. Полное следование за душой должно полностью освободить человека от черт личности, желаний и всего бренного. Так, учили апостолы SEELE, можно избавиться от всего этого полностью лишь после Обетованного дня, а пока можно только жить с несовершенством. С первородным грехом. Пока это духовное самосовершенствование помогало следить за всеми исходящими изнутри помыслами, способствовать очищению ума и сердца от греха и подготавливать — но не приводить само по себе — подвижника к богосозерцанию. Разумеется, речь не идёт о буквальном, физическом созерцании, а о духовном, «внутреннем» узрении Святого Духа: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк, 17:21), «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф, 5:48), «Когда молишься, войди в клеть [8] твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему втайне» (Мф, 6:6), «Хочу лучше сказать пять слов умом моим в церкви, нежели тьму слов на языке» (ср.: 1 Кор. 14: 19), «А соединяющийся с Господом есть один дух с Господом» (ср.: 1 Кор. 6:17), «Всё же обнаруживаемое делается явным от света, ибо всё, делающееся явным, свет есть» (ср.: 1 Еф. 1:13), «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин, 1:18). Увы, эти методы в каком-то смысле оказались слишком эффективны: они показали правду, вместо того, чтобы дать лишь то, что люди сами хотели найти в своей голове, как оно бывает обычно. Юй облокотилась на бойницу, сползла, обхватила колени. Комары жужжали и пили кровь из оголённых рук и ног. Темнота помогла. Моисей общался с Господом в полной темноте. — Хочешь знать правду? — вопрошал голос. Юй укротила все лишние эмоции — у неё это всегда получалось лучше прочих (что удивляло наставников — обычно женщины более греховны во всём и даже её мать не была способна на это). — Да, Бог ты или дьявол, яви мне свою истину. А я подумаю… Рассвет пробудил Юй. Вся искусанная комарами, она приподнялась и ощутила тяжкую боль в спине — она себе всё там отдавила. И отмахнулась от этих бренностей как от мух — игнорируя эти уколы плоти, верная себе подвижница, распрямилась и посмотрела на восходящее солнце. Потом она прошла в келью, взяла спирт и начала натирать укусы. Это она делала чисто автоматически, ум витал в совершенно иных сферах. Неподготовленный человек на её месте валялся бы в шоке после увиденного за эту ночь. Ум духовного человека должен был уподобиться чистому полю, в котором вращаются наборы дискретных узкоспециальных функций. Одна часть слушает, другая говорит, третья анализирует и так далее, «бренного человека» во всём этом нет, и таких частей множество, даже сознание это множество «шаров», «импульсов», «голосов» и всё это постоянно движется, воюет друг с другом. При этом духовный человек никогда не теряет внутренней концентрации, отрешённости — ни с чем ни смешивается, непрерывно пребывая в абсолютной безмятежности, аналогичной небытию, пустоте, — нет ядра, нет привычного сердца. Когда распутываешь клубок, остаётся состояние, где нет ни мыслей, ни слов, ни понятий, ни времени, ни личности, всё это скорлупы на Абсолюте. Поэтому духовного человека нельзя оскорбить, обидеть, испугать, купить лестью и так далее. Это вообще не человек в мирском смысле. Это автомат. Если эти функции разобрать — то остаётся пустота, именуемая душою. Да, личность — просто набор дискретных функций: слушание, видение, говорение, думание и тому подобное, и разных «личностей» плавающих в пустоте. Если начать эту дискретность разбирать — то никакого «я», никакого основания, «корня», «ядра» — нет. Это просто совокупность осколков — которые в постоянном движении. Это очень напоминает компьютер, робота — т.е. автомат. Человек просто избавляется от одной иллюзии за другой и когда последнее покрывало спадает — не остаётся вообще ничего, никакого «я». Тогда будет слияние с Богом, непосильное для человека, пока его АТ-поле существует. Ложь! Юй выронила бутылочку со спиртом. Та вдребезги разбилась. Девушка склонилась и подняла осколок. Неудачно — она прокола себе палец. — «Ложь», — выпрямившись, Юй стала взирать на кровоточащий палец. Потом подошла к зеркалу над маленькой раковиной и подставила палец под холодную воду. Из ближайшего шкафчика она достала ватный диск. Он пробудил ассоциацию — эта штука из ваты, тот тампон из неё же. Даже духовно подготовленная, она не всесильна — не может удержать в голове всего. Юй спустила трусы и в мусорную корзину полетел красный тампон. Ощущения немногим выше места между ног отвлекли её от высоких мыслей. — «Душа не имманентна», — капля упала в белую раковину и сразу убежала вместе с водой: — «Он трансцендентна. Наши души лежат вне этого мира». — Верно, — словно бы ответило ей отражение, потусторонний глас ночи звучал столь же ясно. — Истинная неосознаваемая «ты» приходишь из-за пределов этого неба. Архетипы лежат в последней пустоте, они населяют головокружительную бездну над светом и тьмой, где властвует верховный — Йог-Сотот, ошибочно трактуемый вами как Абрасакс. Юй уже слышала эти слова. Она повторила в унисон дьяволу: — Философы смогли выдумать лишь пародию на истину. — Тогда ты знаешь, ты будешь углублять знания. — Отражение сделало паузу. — Мы будем играть в игру. — Отец греха и добродетели, ты дал мне власть… Противостоять тебе, как «было тогда», — говорила Юй. Кровь продолжала капать. Она держала руку над раковиной, скрючив пальцы. Что-то кольнуло внизу живота. По оголённому бедру потекло немного крови. — О… Да, он будет вести войну. Ощущения Юй внизу живота участились, теперь она млела от мазохистского удовольствия перед своим отражением. Ей теперь предстояло восстановить дневник — как было в «первой причинности», чтобы его нашли сионские мудрецы, ослеплённые обманом, чтобы начали войну, чтобы механизм был запущен. — Жажда крови, — продолжал голос Ньярлатхотепа. — Я испытаю предел власти в материальном мире. Наделю величайшей силой разрушения продолжение от верховного Архетипа. Вот из-за чего твой сын из времени способен влиять на вечность. Превзойти тьму что была прежде. Изменить судьбу. Только его истинная сила сможет победить меня. Интересно. Это будет ещё одна хорошая шутка. *** Обереги легко выдержали столкновение, последовавшее сразу за материализацией. Грохот сотряс окрестности на целые мили, напугав диких зверей. Земля задрожала, магические щиты быстро сверкали с пульсирующими звуками. Благо с их помощью приземление завершилось быстро, они легко погасили инерцию. Всё стихло. Шаттл, правда, где-то наполовину вкопался и оставил за собой протяжённую борозду. При движении он мгновенно раскалывал целые валуны и сметал стволы, чьи тлеющие ошмётки валялись вокруг проложенного пути. Лесной воздух загрязнил смог пыли и дыма, выброшенный высоко над деревьями. Борозда начиналась от каменного круга на поляне — когда-то это место служило языческим капищем, где омерзительные людские жертвоприношения окропляли нечестивые идолы Шагающего с Ветрами. Благочестивые христиане разрушили это мрачное святилище и предали страшной смерти служителей Бога Белого Безмолвия, но даже после гибели его волхвов колдовство Итаквы всё ещё витало здесь достаточно сильно, дабы от его имени сюда протягивался мост с Бореи. Только в этот день, вовсе не ужасный владыка ветров сошёл с далёких небес — Каору Нагиса отворил запечатанный люк, победоносно распрямился и воздел голову, с уважением сняв шлем, позволив лучам солнца осенить пепельные волосы. Всюду до горизонта тянулись дикие пейзажи Канады, где рано сошёл снег из-за аномального потепления и где теперь леса давно зацвели буйной жизнью, деревья покрылись густой листвой, чистые ручейки спадали с возвышений, у длинной реки семейство медведей ловило рыбу. Чистые утренние туманы устилали низины с одной части света, с другой на всходящие в гору леса спадало утреннее солнце, вокруг себя оно заливало облачный свод яркими красками. Капал слабый дождик. Путник повелел элементалям воздуха сдуть смог, дабы он набрал полную грудь земного воздуха. — Святая Терра! Простирающиеся всюду непроходимые зелёные дали казались древними и незыблемыми, без единого намёка на признаки человека. Увы, это продолжалось не так долго, люди появились, и так, как новоприбывший скиталец ожидал меньше всего, и совсем не те, кто ему был так нужен: — Что? — Каору не без удивления обернулся на самое начало борозды — там всё ещё мерцали потусторонние огни. — Портал не закрылся? — его это насторожило. — Кто идёт за мной? Табрис мигом перенёсся туда с тихим ветром, ожидая вступить в бой. Сапоги из акульей кожи встали у самого края глубокой борозды. Неожиданно из места материализации возникни люди. Облачённые в нацистскую униформу, они быстро отблевались, заметили Каору, кинулись к нему. Тот скрыл за дружелюбной улыбкой своё негодование, скорее вызванное абсурдностью заявившихся негодяев: — Я что, случайно впустил сюда победившего Гитлера из иной вселенной? Те, к кому был обращён этот вопрос, уже почти подбежали. Эти явно тренированные парни неслись с остервенением на лицах и с оружием в руках — то оказались, правда, не автоматы Sturmgewehr или винтовки со штыками, как можно было бы ожидать о врагов из прошлого, а заурядные охотничьи ружья, дробовики, обрезы, шашки и что-то там ещё. Вооружение навело Каору на мысль, что это всё же не регулярная армия Вермахта из другой вселенной, а какие-то маргиналы — местные или залётные. — Взять его! Взять! — вопил на английском какой-то из этих ребят с голой шашкой. — Пф! — окончательно убедившись в их зловещих планах, Каору чуть поник головой, будь он более социально адаптированным, он бы поднёс руку к лицу. Очередные бестолковые дуралеи — и где их только Тёмные Боги находят? Впрочем, дивиться ничему: никто респектабельный служить силам Хаоса точно не будет. Горе-нацисты попытались завалить и скрутить истинного сына божьего и спасителя человечества, но наскочили на незримые обереги. Арийские лбы со всей мочи врезались как в сами себя — барьер полостью отражал кинетическую энергию обратно в её источник. Ломая носы и теряя зубы, нацистские гады попадали. Идущие следом начали бить незримую преграду кулаками и холодным оружием. Кто-то пальнул — зря, пуля отразилась в стрелка. Других это не научило — перепуганные, напряжённые и сбитые с толку, гитлеровские бестолочи произвели несколько выстрелов и пали от сами же них. Бессильные, бранясь, крича и взывая к Господу, головорезы копошились перед Ангелом как черви. — Проучите их! — Табрис отдал приказ воздушным элементалям. Они обрушились на борцов Рейха, те стали палить по невидимым духам, только ещё больше увеличив потери. Кого-то они подняли вверх и отшвырнули, кто-то кинулся бежать и получил от них под зад. Каору же обратил внимание на ещё одну кучку фашистов — стоявшую подле всё ещё открытых врат. Трое мужчин отбрасывали приметные астральные тени — они были волшебниками. — Каору Нагиса! — выкрикнул кто-то из них. — Он самый! Чем могу служить? — Ангел перенёсся ближе к подозрительной тройке. Позади него элементали остались гонять рядовых нацистов. Среди этих негодяев стояли двое простых «солдат», направивших на него оружие, ещё некоторое количество женщин и пожилых людей, непригодных для борьбы, трое офицеров отбрасывали колдовские ауры. Слабые, правда. — Хельга?! — неожиданно Нагиса встретил знаком лицо, смотревшее на него с отчаянной ненавистью. От этой девушки тоже отбрасывалось нечто колдовское. — Мы — Четвёртый Рейх, Каору Нагиса! — заявил первый из офицеров, сверкая серебренным зубом. — Да вижу, что не Третий Рим… — как-то устало вставил Табрис. — Я первый медиум Олаф Биттерих, а это первый рыцарь Рейнхард Галт и наш второй медиум Гюнтер Фрэнк — мы представители на Земле бессмертного космического Рейха! — Какого? — Бессмертного! Что есть и будет на Небесах, аминь! — говоривший перекрестился. — Вот как… — Каору напряг память, он как-то знакомился с тайными документами. — Я вас помню, вы работали в оккультном отделе Рейха. Или ещё работаете? Какой сейчас год? — Путник засомневался, что если он ошибся со временем? Возник на Земле, но не в той причинности? И Синдзи ещё не родился? Хотя наличие знакомой Хельги указывало на обратное, судя по её виду, вряд ли с момента его исчезновения с Земли могло пройти больше десяти лет. — Сейчас 6 июня 2020 года, — осведомил Рейнхард. — Как хорошо! — страшно обрадовался Каору. — Сегодня же день рождения Икари Синдзи-куна! Он точно жив, да? Я в это верю! — Ты не в том положении, чтобы спрашивать нас об этом! Ты нам нужен, Каору Нагиса! Ты будешь выполнять наши условия! — далее заявил Олаф, брызжа слюной и тыкая в юное лицо пальцем. Каору чуть повёл бровями: — С чего это? Негодяй с серебряным зубом достал смартфон и протянул. На экране Каору увидел фотографию связанного на стуле человека в окружении этих дурацких нацистов, он узнал пленника во второй миг: — Твой отец — Сэберо Нагиса — в наших руках! Если не будешь слушаться нас, ему не поздоровится! — пригрозил Олаф. С лица Каору пропал до того бывший там намёк на улыбку — но не более, он не показал испуга: — Если вы причините ему вред, я от вас следа не оставлю! — предупредил Нагиса. — Да, но пока он в наших руках — ты наш! — говорил Олаф. — Хватит терзать наших бойцов! — указал вмешавшийся в разговор Рейнхард. Он разумел своих «бравых рыцарей», швыряемых элементалями. Каору отдал мысленный приказ, воздушные духи повиновались — головорезы попадали на землю, их оружие оказалось раскидано, кто-то не смог подняться, кто-то оказался на дереве, они все протяжно застонали вперемешку с бранью и молитвами, словом, они оказались весьма религиозны. — Я соглашаюсь на это только ради того, чтобы сохранить близкого мне человека, — пояснил следом Табрис с железной уверенностью и с долей угрюмости. — Сними все защиты! — повелел Олаф. — Нет, я не сниму даже половины! Если полностью сдамся в ваши руки — то точно погублю всех, кого люблю. Если сдамся не полностью — может быть, спасу отца. Потому на это условие я не пойду! — вкрадчиво изложил Табрис. — Конечно, если вы будете наставить на моём полном разоружении, — продолжал парень после паузы молчания, когда Олаф сбился с мысли и только с раздражением глядел на собеседника, — да, тогда я потеряю отца, но и вы тут стоять не будете. Я победил Ангела Ньярлатхотепа и Шагающего с Ветрами — вы думаете, я от вас что-то оставлю? На последних словах в интонации Табриса впервые проявился гнев. Он прямо смотрел в глаза Олафу, тот не смог выдержать — и потому отвёл взор. Его лицо покрывалось потом. Тогда Гюнтер, как самый хладнокровный, взялся за дело: — Мы согласны на такие условия. Требуем пройти в наш штаб… — Где он? За мостом? — Каору бросил взгляд на шлюз позади нацисткой братии. — Там наш штаб. — Где он? — Ты не в том положении, чтобы задавать вопросы! — напомнил Олаф. — А вы не в том положении, чтобы на них так отвечать: если я пойду туда, где, как мне думается, я погибну, то потеряю всех близких, если испепелю сейчас вас — потеряю только отца. Мне слишком выгодно сделать первое, — рассудил на это Табрис. — Да, наш штаб на Земле в Аргентине, там тебе ничего не угрожает непосредственно! — рассказал Гюнтер, простирая руку к порталу, где отобразился вид зала, куда перенеслась ранее Хельга в компании с Олафом из лечебницы. Нагиса смог прощупать то место прибытия экстрасенсорным восприятием и убедиться, что на той стороне нет прямых опасностей паранормального рода. — Там ты поговоришь с отцом… по прямой связи. Ты убедишься, он жив и здоров. Пока. А потом мы обсудим дальнейшие требования. — Тогда я вынужден подчиниться, — согласился Каору после кроткого раздумья. Гюнтер кивнул. Олаф от нервов жевал пальцы. Рейнхард обратился к своим побитым головорезам: — Быстрее! Вставайте и идите сюда! Мы снова отходим! Трупы заберём потом! Потребовалось время пока битые головорезы собрались, к ним поспешили все помогать, кроме наиболее старых нацистов, Олафа и Гюнтер, оставшихся стоять подле Табриса. — Есть убитые! Что делать с убитыми?! — Заберите оружие и бросьте их! Их души уже отошли к свету — они исполнили свой долг перед Провидением, перед людьми света! Их же плоть станет частью вечной Природы! Пару смертельно раненых пришлось добить выстрелами в упор. — Да взойдут к свету их души! Да пребудет с ними честь! Раненые и выжившие потянулись на своих двоих или на плечах товарищей ко всё ещё открытому порталу. Каору старался сохранять стоический вид, но в душе Ангела распирала досада! Вот только-только он выкрутился из одной передряги, как его самым наглым образом обнаружила другая! Ему не требовалось долго думать — сам Ньярлатхотеп и Боги Мифов Ктулху стояли за происходящим, продолжая дёргать за нитки — незримо повелевать ослеплёнными фанатиками, покуда сами не могут влиять на материальный мир из-за ограничений, наложенных Старшими Богами и из-за законов Мироздания, охраняемых нейтральным Йог-Сотом. Уходя через портал, Каору бросил грустный взгляд на прекрасные леса — они олицетворяли краткие моменты его радостной передышки: — «Жизнь — бой! Ничего, я спасу отца и успею поздравить Синдзи-куна! У меня уважительная причина пропустить сегодня праздник!»