Рагнарок Старшего Бога Евангелиона

В Мире Снов, где они очутились, всюду простирался чрезвычайно мрачный лес — сосны и ели крайне зловещего вида указывали хвойными остриями в пучины сумрачного свода. Солнца или иного источника освещения не было видно, но и вместе с тем здесь не царила совсем уж непроглядная темнота. Потому можно было без труда различить по крайней мере самых крупных из представителей тутошней фауны. — Ко мне, Легион кошмаров! — позвал Икелос. Он появился парящим прямо в воздухе над лесными пиками. Сьюзен была рядом с ним и удерживалась в воздухе его мистической силой. Она сама знала, что её муж управляет сферами не просто сна, а именно ночных кошмаров, не просто мечтаний, а именно страшных, мрачных и жуткий фантазий, которые в самой основе своей противоположны всему светлому, тёплому и доброму. Что видела она раньше в Нарнии. Посему и местная фауна на территории его сновидческого домена не отличалась образцовой приятностью. Но, таки надо сказать, у легиона материализованных кошмаров всегда присутствовала своя и характерная только для них эстетик. Монстры издавали различные звуки, характерные только для них одних. Наиболее частым звуком были обрывки радиопередач, случайно пойманных из мира смертных, либо вой сирены: так как наиболее типичным обитателем этих сосновых лесов был братец сиреноголовый — высокий, от пяти метров, гуманоид, выглядящий очень худым и вытянутым, с чрезвычайно длинными руками, чья прямая шея переходила в окончание столба, несущего на себе длинные громкоговорители, где внутри скалились живые и острые зубы. Обычно таких ртов-громкоговорителей в разные стороны смотрело несколько. Один такой, пятнадцатиметровый, подошёл вплотную к ним и поднял руку, очень тонкую и длинную — цвет шкуры сиреноголовых обычно варьировались от серого и бледного до приглушённо-красного и серо-коричневого. — Икел! — приближение этой бестии напугало девушку повелителя кошмаров. — Не бойся, Сьюзен, — уверенно заверил сам жгучий брюнет, сейчас смотря только в ту часть леса, где появились враги. — Он позаботится о твоей безопасности… Сиреноголовый позволил Сьюзен оказаться в своей выставленный ладони, монстр очень ровно держал таковую, чем позволил девушке взяться за свои длинные и очень тонкие пальцы. Кроме них тут среди деревьев в сумеречном лесу ныкались самые разные, но чрезвычайно мрачные, зловещие и одновременно гротескные создания, будь то летающий по воздуху безголовый труп, имитирующий движение пловца, или длинный скелет змеи с черепом лошади на конце; ползали тут какие-то изувеченные подобия людских тел, непропорционально крупных размеров и пропорций, какие совершенно невозможны у людей; Сьюзен бросилась в глаза грязная, старая кукла, у которой нижняя часть тела выглядела отломанной и из этой дыры выходила органического вида рука с острейшими птичьими когтями — эта штука парила низко над землёй. — Это что за рассадник клоунов? — прозвучал пренебрежительный голос Минетт. — Ну и дурацкий же у всего этого вид!.. — ухмыльнулась Мэллори. — Вы первые, — попросила Сисификс. — Ой, да что мы? Гайген! — призвала Мэллори. — Появись, наш слуга, и разгони этот цирк уродов! Под этот зов прямо с туманного небосвода прорвался робоцып и приземлился с пилой в груди и ещё парой цепных мечей вместе кистей. Гайген, полностью восстановившейся после последней битвы с NERV, исполнил крутое движение этими девайсами. Благодаря своему виду готический робо-петух вполне подходил по духу для этого места. Кайдзю-киборг сделал движение работающей пилой и под его лезвие первой попала Мать Мегафон — бледная и наиболее мускулистая и высокая из рода сиреноголовых, ниже Гайгана. Она рухнула под неистовый вой лесных обитателей, пала её туша с уничтоженным верхом. Гайган следом полыхнул оком-козырьком — рубиновый-лазер подпалил здешний пейзаж и в сумеречное небо активно повалил дым, пожары дали очень много света, позволяя достаточно хорошо различать корчи порождений ночного кошмара. Минетт и Мэллори в голос рассмеялись: — Слушай, Икелос, или как там тебя? Твоими зверушками не напугать даже Кайдзю-инвалида, му-ха-ха! — Да, тут откровенный позор, а не кошмары! В ответ на такие насмешки Икелос с раздражённым видом махнул рукой по направлению к Гайгану: — Корнеголовый! К наступающему пришельцу направился сопоставимый и даже несколько превосходящий его по габаритам тип — этот обитатель леса оживших ужасов выглядел как гуманоид с шипами вместо головы, которые очень напоминали прямые и неветвящиеся ветви или конечности Младых Тьмы. Если говорить точнее, он имел очень тонкую, почти скелетную структуру с высохшей и бугристой кожей. Оно спереди опиралось на две длинные руки, доходящие до ног. Последние у этого существа были удивительно толстыми и мускулистыми, учитывая его общую структуру. Его конечности также чем-то напоминали конечности обычного человека. Однако, как было сказано выше, самая интересная часть этого создания — массивная и похожая на корень «голова»: вместо шеи и черепа Корнеголовый мог похвастаться многочисленными тонкими шипами, напоминающими корни или стебель растения. Эти «корни» различались по длине, а также казались более темного цвета, чем остальная часть тела. — Это существо, кажется, продукт спаривания местных и Шуб-Ниггурат или кого-то из еë Легиона Младых, — прокомментировала Сисификс. — Да даже Гайган справится с этим, — не оценила Минетт. По её слову Гайган во второй раз очень ярко осветил лес своим мощным лучом — рубиновая прожигающая линия вонзилась в Корнеголового и произвела эффект молнии, пронзившей толстое дерево: прямо внутри Корнеголового образовался раскол, пылающий через наружную расщелину. Мэллори изошлась хохотом, в то время как Минетт просто жёстко ухмыльнулась. — Гексапод, восстань! — приказал Икелос, ещё когда Гайган только навёл свою позитронную пушку на Корнеголового — потому этот новый миньон успел подняться в бой прямо сейчас. Ибо как только Икелос озвучил имя, в месте, где бушевал лесной пожар, восстала земля, и пламя не погасло: оно стало ещё ярче и синее и смешалось с этой твердью. Как только иссяк луч, подле Гайгана грудью распрямился гуманоид с четырьмя руками, весь тëмный, но выше в половину чем по локоть его покрывал живой огонь, и такой же пламень охватывал его ноги с копытами. Черты морды плохо различались, точнее не различались вообще, шея как таковая отсутствовала и выступающая голова плавно переходила в туловище. — Гайган, убей их двоих! — приказала Мэллори с долей нетерпения в голосе. Гексапод обрушил пламенный кулак — Гайган скрестил свои цепные мечи и возникший сегментарный барьер рубиновыми сотами остановил объятую огнём десницу великана. Гайган резко полуобернулся, чтобы полоснуть лезвием на хвосте верх бедра Гексапода и край таза. Гуманоид, однако, спокойно схватил одной из своих пылающих рук его оружие. Тогда Гайнан, чтобы более не подпасть под — буквально — струящиеся жаром кулаки — отсоединил хвост и на левитации переместился назад — и тогда уже с расстояния двух километров выпустил мощный луч. Гексапод заслонился всеми четырьмя руками. Вместе с этим Гайган подорвал тот кусок себя, что остался сжат меж пальцев противника. Вспышка и облако пламени на первые две секунды очень плотно осветили весь дьявольский лес. Для того чтобы втянуться в ещё более яркие руки и ноги безликого исполина! — Поглощает энергию! — немного удивилась Мэллори. — Как видите, на своём шесте, этот сверчок не так прост, — довольно ответила Сисификс, которой, похоже, Икелос сам понравился. — Тем более… Гайген выпустил пару режущих метательных дисков с вращающимися зазубренными краями — они разрезали осенённый огнями сумрак — на ходу выпустили из себя на опережение несколько острых кольев — и… Гексапод легко схватил это оружие, оно ничего не смогло против его рук. Колья до того попали в тушу и тоже ничего особенного не сделали, они, сколь можно было увидеть, просто провалились в землянистое вещество Гексапода. И прежде, чем ставленник Минетт и Мэллори успел что-то ещё сделать — ранее получивший вроде бы тяжкое повреждение Корнеголовый, очень резко оббежал прямую меж Гексаподом и Гайганом. Первый как раз утратил оружие на хвосте, что делало его менее опасным с тылу. Гайган повернул голову к Корнеголову — вышиб выжигающим бело-фиолетовым, но лишь слегка черканул спину — более прицельно Гайган ударить не успел: Гексапод очень быстро переместился к нему в упор, похоже, используя власть над пространством в родном измерении. Кайдзю-киборг закрылся щитом от нападения с этой стороны, Корнеголовый выбросил свои руки как сплетения корней и они с боку обхватили Гайгана. Как раз сейчас этому фрику точно пригодилась пила на груди — конечности Корнеголового оказались обрезаны и пали к ногам Гайгана и Гексапода, даже задымились от копыт второго. — Батра! — призвала Минетт. Из той точки туманного неба, откуда спрыгнул Гайген, также вырвались из растянувшихся складок реальности две однокрылые Евы, фиолетово-тёмные, объятые тонкой фиолетовой аурой и венчаемые парой золотых колец-нимбов. У одной особенно явственно прослеживался оголённый человеческого вида череп на месте лица. И обе Евы-Батры извергли пурпурные и сиреневые бласты с рук. Гексапод, давя на щит Гайгана нижней парой рук, вскинул верхнюю пару и кисти их приняли на себя эти две струи — и начали усиленно поглощать энергию, выпивая, как два ручья. И от этого усилился напор на щит Гайгана со стороны нижней пары рук — сетчатый барьер прорвался и киборг-робоцып с бензопилами вместо кистей просто отлетел прочь и рухнул, весьма помятый и дымящейся — из ран Гайгана показались искрящиеся и сами по себе шевелящиеся провода. — Он всегда проигрывает! — хлопнула себя по лице Минетт. — Тогда вызывай Гидору? — предложила Мэллори, наблюдая за тем, как Гексапод впитывает в себя атаки Ев-Батр. — Погоди! Что если он также будет ассимилировать гравитационные лучи Гидоры? — спросила Мэллори у Сисификс. Демонесса-блондинка расслаблено повела плечами и только спросила: — В таком случае, вы всё? — Э-э, — Мэллори, кажется, хотела сказать, что нет, но Минетт прервала её: — Так не честно — мы сражаемся на его территории! Он тут контролирует гравитацию, ни жар, ни свет не будут эффективны здесь против его зверушек! — трезво рассудила слепая телепатка. — Батра, отходи! И забери этот хлам, Гайгана! Обе левитирующие Евы перестали обливать Гексапода раскалёнными струями, после чего опустились к Гайгану, взяли его и исчезли там, откуда появились. — Что-то слабовато у вас вышло!.. — тут теперь ухмыльнулся Икелос. В юноше заиграло грандиозное самолюбие отца. — Я даже сам не сражался, всего лишь попросил моих друзей! И вы уже? — Икелос, — обратилась тогда Сисификс, блондинка находилась далеко от них, вне точек прямой видимости, но друг другу собеседники благодаря законам Мира Снов хорошо внимали, — в таком случая я попрошу сильнейшего из нас по самой малости ударить тебя. Если ты останешься в живых, мы будем считаться испытание завершённым и продолжим разговор. — Хорошо, давай сюда сильнейшего из вас! — Икелос сложил руки на груди. Рядом в кисти сиреноголового особенно напрягалась Сьюзен, крепко держась за поднятые костлявые пальцы. — Так, — Сисификс обернулась к немой Мэри в маске и Клиа Клиар, — ваша очередь. Только помни, Клиа Клиар, самый слабый пихон, — мать-демоница сама сняла талисман-ограничитель с дочери. Мэри взяла за руку Клиа Клиар и монстры-лоли мигом очутились в зоне прямой видимости Икелоса и Сьюзен: там где лес редел и из-за сосен возвышался пятнадцатиметровый сиреноголовый. Две игривые и милые девочки коснулись земли среди невысокой пожухлой травы и орды монстров: гуманоиды с тончайшими туловищами, шеями и конечностями и с огромными черепами и выпученными лицами; летающие головы-шары; худощавые сиреноголовые самых разных размеров и форм устройств громкой связи, где скалились зубы; безголовый плавающий по воздуху мертвец; верх куклы с живой когтистой рукой вместо низа; разнообразнейшие по своим извращённым пропорциям высокие и вытянутые гуманоиды, обычно, с особенно выделенными ртами; даже крупный фиолетовый и мохнатый, прямоходящий гуманоид со здоровым ртом, глазами и парой очень дурацкого вида волосатых стебельков с шариками. — У-и?.. — Клиа Клиар состроила несколько вопросительный вид. Мэри просто сняла маску и покрутила головой в сторону толпы монстров. Все они, у кого имелись глаза, мигом явили гримасы невообразимого ужаса — кто-то пал замертво сразу, а кто-то успел перед кончиной в страхе выдавить себе глаза. Правда это всё оказалось не очень актуально в случае отнюдь далеко не малочисленных вытянутых сиреноголовых, каждый такой худой — ростом не меньше дерева, и всяких товарищей вроде безголового летающего трупа. Но Клиа Клиар нацелилась не на них, а на Икелоса, смотря с озорством прямо на Владыку кошмаров. И отродье Сисификс коснулось пальцами висков. Длинные руки синеголовых и атакующие причиндалы иных почти коснулись девочки в шляпе и сарафане, безглазые монстры почти навалились толпой. И как пошла ударная волна, без взрыва и огня, без даже привычного разрушения, ибо отдельные объекты… все монстры и деревья на пути её как бы искажались, становились пластилиновыми: их неорганические и органические части тел просто и очень гибко растягивались и одновременно текли воском, иногда спекались и сходили слоями от силы Клиа Клиар. Иногда, в отдельных местах, жертвы дочери Исаака и Сисификс просто лопались изнутри, безо всякого намёка на выделение тепла и очень плавно, словно эти твёрдые тела стали очень хлипкими. Но самое бросающееся в глаза при этом стало то, что предметы, по мере падения, извивались и материя из них выбрасывалась и выплёскивалась в разные стороны — так, например, у одного сиреноголового очень растянуло челюсти, кого-то, теперь полуаморфного, выбросило, ещё кого-то исказило иначе, каждый при этом умер смертью похожей и не похожей на погибель прочих. Например, безголовый плавающий труп просто растёкся, по ходу падения показывая, как спадает вещество с оголяющегося скелета. Какая-то бегающая пакость с ножками стала частью лужей, частью распираемой изнутри пеной. И, так или иначе, все полегли и потянулись чем-то вроде застывшей магмы, где в едином ковре угадывались более или менее черты — они расположились теперь очень причудливо: вон верхняя челюсть сиреноголового осталась торчать там, нижняя ушла очень далеко, и между ними на метры протянулось как из пластика то, что когда-то было устройством громкой связи. Сандалии Клиа Клиар спокойно прошли по этой погибели — все деревья в зоне прямой видимости тоже пали и исказились так, словно стали углём за миллионы лет. — А-ах! — на теле же Икелоса не показалось прямых повреждений, но сам он в эти секунды словно хорошенько получил на ринге. Чёрная одежда полетела обрывками ткани и обнажила красивую мужскую грудь, когда прекрасный юноша с выражением боли на лице устремился вниз. — Икел! — в ужасе вскричала Сьюзан, находясь в руке сиреноголового, чьи пальцы тоже начинали течь и от них вот прямо сейчас уже ничего не осталось за ничтожную долю мгновения, как и от его столба-головы с парой торчащих в разные стороны зубастых граммофонов. Более того, Сьюзан взглянула на свои руки и увидела, как рукава одежды тоже сходят, и вслед за резким отслоением всей ткани, девушка осталась практически вся обнажённая, не считая висящих на плечах крупных клочках и немногого количества одежды на ногах ниже бёдер, девичья грудь хорошо обнажилась. Несмотря на падение с ладони сиреноголового, что буквально стала лепёшкой, Сьюзан от этого никак не пострадала. Она, не думая ни капели о себе, сорвалась с места и подбежала к рядом рухнувшему Икелосу. — Икел! Икел! — пала на колени она и стала трясти руками тело. — Кха-кха! — парень, к её радости, не погиб. В остатках от драных штанов, он почти сразу приподнял нагой торс, хотел что-то сказать, но тут появилась шайка. Довольная Сисификс перенесла тот участок пространства к этому, и одной рукой она вернула талисман на шею дочери. — Я вас поздравляю, — Бич земли Нуменора выглядела очень довольной. — Вы смогли выжить. — Только выжить?.. — Икелос тут взглянул на Сьюзан. — Ты из последних сил смог защитить не только себя, но и свою женщину, — поясняла Сисификс. — Пусть даже от одного лёгкого удара у тебя не осталось больше нечего, кроме человеческого тела. — Но разве это сила? — спросила Мэллори. — Сила, — взглянула на них Сисификс. — Если учесть, что Гибрид Гидоры и Евы оказался тоже способен едва ли не на меньшее. — То есть этот парень столь же могуч, как и та штука? — поняла Минетт. — Да. — Ну… тогда к нему можно даже проникнуться уважением, — в голосе телепатки уж точно пропало былое презрение, столь явно доселе звучавшее в тоне. — Мы поговорим потом, как ты придёшь в себя, юный Гипнос, — продолжала Сисификс, — а теперь нам пора просыпаться. Когда Икелос и Сьюзан пробудились, то никого больше них в мастерской не оказалось. Только голос в чистом воздухе прозвучал напоследок: — Отдохни, сын Гипноса, мы потом проговорим про Нус-Евангелион. — Вы куда-то торопитесь? — заметила Минетт, когда женская команда оставила позади мастерскую. — Пока он приходит в себя, я хочу присоединить к нам ещё пару девчат и ещё в довесок к ним парочку умелых рук, которые тоже будут согласны нам помогать, — вознамерилась Сисификс. — Нам нужны союзники. — И кто это будет? — спросила Мэллори. — Мои старые знакомые — Мормо — Тысячеликая Луна, а с ней и Йидра — Ведьма Снов. Я в дороге расскажу вам о моих прекрасных подругах из челяди Отца Миллиона Привилегированных… А кроме них нам ещё сослужат службу Ксирднет — Властелин Иллюзий и Имнар — Десница Нгир-Кората. Минетт, кажется, немного насторожилась, а вот Мэллори восприняла эту новость с оптимизмом: — О, у нас набирается целая команда! Может нам нужно название? — Имя нам — Апостолы Смерти, слуги Фараона, — сходу придумала Сисификс, сверкая очами. — А девиз? — приподняла бровь Мэллори над своим затянутым бельмом глазом. — Wa Makarū Wa Makara Al-Lahu Wa ۖ Allāhu Khayru Al-Mākirīna, — ответила Сисификс, говоря на языке автора «Некрономикона», но Мэллори и Минетт её поняли: «Они [неверующие] хитрили, и Бог хитрил, а ведь Бог — Наилучший из хитрецов» [1]. — Теперь остаётся только придумать эмблему, — наметила следующую задачу Сисификс, ибо близняшки об этом промолчали. — О, а мы слепые, потому об этом не подумали, — спохватилась об этом упущении Мэллори. — Ничего, я сама что-нибудь нарисую, — пообещала взяться за это дело сама Бич Нуменора. *** Пока основные пилоты NERV бились на чужбине, Николаев занялся кое-чем ещё, ради чего он прибыл в Токио-3. Мужчина поймал взглядом чёрную птицу — ворона, идущего на посадку. И проследовал туда, куда пернатый приземлился. — Арлекин, — подозвал идущий вояка при приближении. — Я тут, — отозвался скелет. — Да. Раз вы телепат, то должны знать, зачем я к вам? — Честно говоря из вежливости, я не влезаю в головы кому попало, — ответил Арлекин. — О как? Приятно слышать. Николаев вышел на просторную террасу, откуда открывался вид на несколько туманное озеро — белое летучее молоко живым ковром стелилось от основания вращающейся Луны Ангелов. Арлекин стоял тут не один: подле мрачного жнеца околачивалась ещё и юная особа, внешне похожая на кое-кого очень нам знакомого. — Здравствуй, Айони, — обратился к ней командующий российским филиалом. — Здравствуйте… я забыла… кто вы там? — юная особа несколько пренебрежительно повернула личико к подошедшему немолодому мужчине. — Командующий NERV России, — по-доброму улыбнулся Николаев, хотя было видно, что опытный гэбист лукавит на ниве выражения эмоций. — Я вижу вас насквозь, — прямо заявила Айони, — вы скользкий и коварный человек. — Не буду отрицать, — честно сказал русский. — Но, поверьте, я куда лучше тех космических монстров, которые жаждут нас уничтожить, потому, чтобы их похотливые тентакли не оплели ваше милое тельце, вам придётся работать с нами. — Ум, я бы поспорила! — Айони уверенно бросила вызов этому суждению. Она носила тёмную кофту, очень тонкую для летней погоды, и такие же тёмные спортивные брюки, дополненные не менее готическими кедами. И ещё у неё на голове значился чёрный картуз, призванный немного закрыть зелёные глаза от палящих лучей. — Как её способности, Арлекин? Она годится на видное лицо Пси-отряда? — прямо спросил Николаев. — У неё хорошо развиты навыки по меркам обычных псайкеров моего мира, она практически не страдает от этого и я подозреваю, она может выйти стоящим членом Пси-отряда, — осведомил Арлекин. — Каору Нагиса и Юй Икари говорили, она может стать элитным пилотом, — сказал Николаев. — Но до сей поры, как я понял, на неё не делали ставку. — Мне ничего толком не сказали — только сказали «ты — избранная!» — и всё! — голос Аойни звучал так, словно она отчасти жалуется. — Табрис и Икари слишком поздно про неё вспомнили, а когда вспомни — переложили её на моё попечение. Что верно с их стороны — в конце концов у меня куда больше опыта в таких делах, — сказал Арлекин. После чего он не мог не вспомнить своего ученика: — Я ничего не имею против, если Табрис будет заботиться о Шуте. Возможно он сможет более благотворно влиять на Шута. Я на это надеюсь. — Кто такой этот Шут? — спросила тут Айони. — Тот, с кем тебе лучше не видеться, — честно ответил Арлекин. — Но тебе предстоит с ним увидеться рано или поздно: потому что лейтенант Александр Ларкин у нас заместитель главы Пси-отряда, — представил Николаев. Тут вернулся чёрный ворон — или самка ворона? — птица села рядом на перила, где свешивала руки молодая телепатка. — Я видел вас на фотографиях с этой птицей, вы ведь можете их контролировать, прямо как Надя, да? — спросил Николаев. — Да, его зовут Гамлет, — Айони погладила ворона. — И вот с кем мне хочется увидеться, так это с Надей, да. Она любит природу, как мне рассказывают? И тоже экстрасенс-эмпат? — Да, Айони, я пришёл пронаблюдать твои способности, — Николаев уж решил быстро перейти к делу. — Айони, пока просто позови Ангелов, — подсказал Арлекин. — Хорошо, — согласилась Айони. Потом позвала: — Сакиил! Ангел Вод бултыхнулся из Белой Луны в родную стихию и устремился по дну ближе к террасе. Но вскоре он поплыл, находясь горизонтально. — Зеруил! Появился Ангел, который удивлял Аойни больше, чем та хрен знает на что похожая шагающая штуковина на воде. Так как то — сразу видно: живая архитектурная конструкция. Но вот Зеруил одновременно и походил и не походил на нормальные живые организмы. Размером — чуть больше Евы; тело — как статуэтка с двумя коротенькими ножками, покров — сплошная броня; белые плечевые кости-ключицы, переходящие сзади в мощные щитки для лопаток: они могли отпустить от себя причудливые светлые руки-ленты в три раза длиннее туловища Ангела; чёрно-белый окрас прочнейшего панциря, дополнительные парные щитки красного цвета на боках и бёдрах. S2-двигатель расположен где-то на уровне живота и выделяется крупными размерами. Голова у этого Ангела в верхней части груди, шеи у гиганта нет, опять же — это некое подобие маски, но изображающее не птицу, а скорее морду ящера с раскрытым ртом. — Похож на летающую корову, если смотреть издалека, да? — покосилась Айони на эту висящую штуку в небе. — Израфил! Ещё один Ангел плюхнулся из Белой Луны: в отличие от Сакиила он до конца двигался по дну, пока не вышел к террасе — вода стала ему по колено. Он напоминал Ангела Вод, но в отличие от него руки и ноги его представляли собой правильный полукруг. Голова Израфила — небольшой светлый круг, похожий на значок «инь-янь»: кривая и два круга, что находился на уровне груди, ниже которого проглядывался и S2-двигатель. Торс и грудь — зеленовато-чёрного цвета, остальная часть защищена прочным блестящим панцирем-бронёй, имеющей фиолетов-серый оттенок. — Разделись, Израфил: Kou и Otsu! — повелела Айони. Ангел на миг обратился в подобную пластилину серую массу, каковая равно наполовину разделилась и каждая часть стала столь же крупной новой версией Ангела, они отличались по цветам брони: у Kou она была золотистой, у Otsu — серебряный. — Израфил, соберись обратно! Ангел снова стал серым пластилином на момент слияния и опять стоял единым. Это вызвало обильное перемещение водных масс, капли даже долетели до террасы. — Хорошо, по крайней мере они тебя слышат, — одобрил Николаев. — Угу. А взамен я хоть могу взглядом перекинуться с теми пилотами девяти запасных Евангелионов, которых вы создали сверх того? — попросила Айони. — Зачем? — Ну — не надо, так не надо, — капризным тоном рассудила телепатка. Потом добавила: — Просто я лучше всего слышу Евы, которых вы создали. Я особенно различаю отголоски тех резидентных душ, которые вы использовали! Потому я слышу ваши тайные Евы! — Неприятная технология, но что поделать? И я и командующая Кацураги были среди тех, кто пошёл на это, — серьёзно сказал Николаев. — Убить мать, чтобы ребёнок мог пилотировать эту машину? Как чудовищно! — возмутилась Айони. — Скажите это Ньярлатхотепу, который всё это придумал, подстроил и сделал необходимым, — Николаев говорил с искрением возмущение. Он был прав — монстры из космоса те ещё сволочи! Потому что если человек может сожалеть и раскаиваться, то монстр — никогда! Айони верно подумала об этом. — Да, вот поэтому, — вздохнула Айони, — я буду работать хоть с сотней таких, как вы! И демонстрации её сил продолжились. *** В Небесном Иерусалиме: — Они отбыли? — говорил несколько лениво и вальяжно царь Давид, когда его сын в одиночку вернулся в одну из белых палат Небесного Иерусалима. — Да, отец. Пауза. — Что ты намерен делать, сын? — серьёзно посмотрел Давид. — У меня действительно есть план, отец, — Соломон воссел рядом, сложил ноги и стал думать. Подумав, изложил: — Когда Табрис отрубил мой палец, я потерял большую часть той силы, которую заполучил во время своей авантюры. Я хочу вернуть её. А для этого нужна помощь NERV — в любом случае я могу бы это сделать и без NERV, но для меня делать это без дозволения NERV — всё равно что подводить войска к их столице. Потому, чтобы не расшатывать галеру, я планирую сделать в их глазах рисковой необходимость возвращение мне силы. — И как ты, сын, намерен это сделать? — с чрезвычайным интересом вслушался Давид. — Я обрушу на Землю, пока NERV тут нет, орды чудовищ. И возглавлю битву с ними. Так я докажу преданность NERV во второй раз. *** Кроме Рей и Рэндольфа, пилоты, включая двух обычных клонов Рей, решили погулять по окрестностям от места высадки. Для этого они преобразили свои, состоящие из нанороботов, комбинезоны под скафандры и покинули пределы мехов и судна. Встроенные антигравитаторы позволили им свободно парить над городом. Клоны Рей, Кирби, Шон, Шикинами, Альтер, Сакура и Анна при этом, ясное дело, в скафандрах не нуждались. Тодзи, благодаря слиянию с Бардиилом, в принципе тоже. — Эй, Хикари! Гляди! — там внизу в хулиганской манере Тодзи пролетел от одного полуразрушенного здания к другому, и нелепо врезался в одно — чем вызвал мерцание вокруг себя АТ-поля Ангела и падение нескольких обломков. — Ох, ебать! Тодзи ещё и заржал во весь голос, и резко долбанул рукой по покрытой трещинами стене. От этого верхушка и без того шаткой конструкции сотряслась и сошла лавиной, отчего поднялось очередное плотное пыльное облако. — А, ну ничего! — забавно отряхнул руки Тодзи, выходя из серых клубов. — Тут и без меня сплошные Токио-1 да Токио-2! — Эй, Тодзи, не надо так себя вести! Мы же на месте трагедии! Тебе бы понравилось, если бы эти пришельцы развлекались над руинами Токио? — провела сравнение Хикари. — Посреди миллионов трупов! — А, да, прости, дорогая, — признал вину Тодзи. — Хорошо, что я нигилист, — вдруг заговорила про это Синдзико, — потому могу развлекаться хоть над горами трупов, хоть где, так что, Хикари-кун, не надо препятствовать Тодзи-куну здесь развлекаться! Послушай меня, ты же регулярно ходишь по земле, у себя дома, на родной планете, а под твоими стопами за миллиарды лет сколько живых когда-то скончалось? Так какая в сущности разница, веселиться на кладбище или у себя дома, если и там, и там под ногами залежи жмуриков?! — Синдзи, опять ты за своё! — всплеснула руками Хикари. — Почему тебе не имётся разрушить всё привычное и порядочное?! — Я хочу, — лукавого улыбнулась Синдзико за шлемом скафандра, — чтобы люди стали рациональнее. Ребята немного ниже опустились, чтобы посмотреть на улицы, где среди расщелин и провалов сверху высились груды упавшего сверху щебня. В отличие от зданий людей, в зданиях Старцев преобладали монолитные блоки, и они как-то сдерживались, подобно тому, как люди конструируют свои здания из кирпичей. Металл и стекло тут аналогично использовались, но в очень специфических сочетаниях, каковые не увидишь на Земле. Синдзико даже развернула голограмму, где отображалась архитектура города Старцев из Антарктиды. Во-первых, что сразу бросалось в глаза — здесь не было барельефов: Старцы из Антарктиды очень любили уделять внимание богатому настенному творчеству. У этих такой привычки не было — среди дыма и пыли глаз не разобрал ни единого барельефа и вообще изображение чего-либо. Тут всюду попадались некие мигающие экраны — показывающие неизвестные письмена в каком-то порядке. В этом городе нигде не было привычных лестниц, но их и в Антарктиде не было — Старцы обходились с помощью некого аналога в виде расположенных близко друг к другу платформ повышающейся высоты — они, похоже, перелетали с низкой на более высокую или наоборот, если хотели спуститься. Но в этом технологическом городе преобладали лифты, зачастую расположенные снаружи зданий. Вообще этот город был построен больше по военному плану — тут были прямые улицы, дома хорошо подходили друг к другу. Протягивалось очень много каналов с водой — очевидно, они выполняли, в том числе функцию улиц. Над рядом шпилей висели зафиксированные то ли аэростаты, то ли нечто в этом роде. Гусеничная военная техника попадалась на глаза среди побитых машин с открытым верхом и очень широким дном — здешние шоссе тоже казались очень широкими. При этом вдоль каждого шли решёткой водные протоки, откуда высовывались уцелевшие горожане. Вообще тут можно было часто увидеть водопады, полностью искусственного толка — звездоглавцы вполне спокойно спрыгивали с них в воду. Обычно такие сооружения, напоминающие чем-то аквапарки, строились вокруг участков, напоминающих соты. Они содержали в себе много стекла и свободного места под прозрачным сводом для собрания народа. Возможно это были площади, но крытый верх наводил на мысли также о точках распродаж товаров или же о культовом назначении таких мест. Позднее выяснилось — основная функция таких мест — нерестилища. Там планетяне собирается группами и выделяют споры, которые обмениваются в воздухе и в воде генетическим материалом. Все развившиеся до личиночного состояния споры выращиваются в иных местах, как правило — в обширных и заполненных водой подземельях, где горожане создают максимально пригодную для жизни атмосферу. Старцы обычно под одной крышей живут группами — базовыми ячейками общества — своего рода семьями. Такие забирают себе детей из нерестилища, где те оформляются. Да, надо сказать, общество с таким способом размножения, где дети совершенно не привязаны к родителям и когда базовые ячейки общества формируются исключительно по вкусу его членов, такое общество может быть только социалистическим — да, тут не мог не присутствовать важный элемент этатизма: общество держалось на иерархии семей, но в целом они добились того, чтобы самые низшие семьи могли иметь все необходимые ресурсы для жизни, и разница между низшими классами и высшими классами заключалось в том, что элита могла побеситься с жиру. Что касается архитектуры, то даже при беглом осмотре бросалось в глаза большое количество антенн, торчащих в пасмурное небо — все они очень походили друг на друга и казались даже специально стилизованными под некие шпили. Как оказалось, это были передатчики энергии, которая незримо переносилась по воздуху и эти аппараты служили тут вместо проводов. И так как в источнике и в принципе их работы ключевую роль играли бозоны Хиггса, то именно оснащение планеты такой эффективной системой обмена энергией, и привело к ужасающей катастрофе. Тут не было барельефов, но порядок фонарей и иных источников освещения, расположенных на зданиях, в некой специфической сложности, наводил на мысли о неком проявлении искусства. — Так, — Шон опустился ниже всех и свободно встал на шоссе, втянул в спину белые крылья — все Элементарные Лорды предпочитали летать на своих двоих и не использовать антигравы; но вот что им понравилось, так это контрактные комбинезоны из нанороботов, которые могли легко пропускать крылья, — давайте поможем им скорее, пока микромашины делают дело не будем стоять в стороне!.. — Да, дорогой, уже спешу! — опустилась следом за ним Шикинами. Эти Другие Синдзи и Аска уже много времени провели в космосе и куда лучше сдружились с пришельцами, потому расценивали их как людей. Элементарные Лорды воспользовались своей способностью управлять жизнью, чтобы начать исцелять инопланетян, ибо многие из них пострадали от града мелких обломков. — Какие у них добрые сердца! — Хикари восхитилась такому альтруизму Шона и Шикинами — Альтер тоже взялась за дело, Анна попробовала поисцелять, но после того, как на месте сросшихся ран образовались грыжи, её попросили сперва потренироваться на философских зомби. Пока Элементарные Лорды помогали страждущим, Хикари приземлилась там, где из дома с пробитой стеной торчали обломки винтовой машины. Девушка обнаружила маленькое существо — детёныша, подняла его на руки: — Компьютер, помоги ему выжить, — попросила она свой костюм — и нанороботы восстановили раны крохи. У него даже отросли потерянные глаза на стебельках. Малыш открывал круглый ротик в центре головы-звезды, шевелил крыльями и многочисленными ножками, которые теперь не были отдавленными и расплющенными. — Какой милый, — любящая Хикари не могла не проявить самые тёплые чувства к этой крохе. Тут она заметила интерес к этому со стороны ближайшего взрослого инопланетянина. Точнее местного жителя, инопланетянином тут была сама Хикари. Звездоголовый оказался, кажется, достаточно проницателен, чтобы понять намерения Хикари, и протянуть манипуляторы. К ним подошли иные уцелевшие горожане. — Возьмите, — девушка добродушно отдала ребёнка. — Какая идеалистическая сцена! — снимал на камеру Кенске. — Хикари такая добрая! — также чрезвычайно доброжелательно оценил Тодзи. — Вот за что я так её люблю! Юноша быстро очутился подле своей избранницы и положил ей руку на плечо перед местными. — У них слишком иная физиология, полагаю, чтобы для них что-то значили наши привычные жесты и уж тем более мимика, — встала рядом Синдзико. — Но я вот думаю, гм, раз они социальные существа, они должны понять заботу о потомстве. — Они не такие, как те монстры, которые атаковали Землю, — заметила Хикари, стоя в полуобнимку с Тодзи. — У них есть дети. — Насколько я знаю, — подлетел сюда на белых крыльях Шон, — эти Старцы живут семьями по складу характера — у них нет типичных для нас семей из родителей и детей. Они иначе размножаются. — А как? — спросила Хикари. — Спорами — или типа того. Дети у них общие и детей берут те, кто могут. Правда так было у них заведено на Земле, а это иная колония, тут я точно не уверен. — Другой Я, а откуда ты знаешь, как жили Старцы на Земле? — поинтересовалась Синдзико. — О, лучше тебе не знать: Великий Ктулху пожирал Старцев, получая их знания и опыт, а мне довелось потом попробовать на зуб даже самого Великого Ктулху, и так я получил в голову то, что помнил он! — Шон достаточно счастливо улыбался только потому, что это была самая лучшая эмоция, которую в такой ситуации могла родить его психика; он ткнул себя пальцем в висок. — Точнее только частично и кусками. Эти чужие воспоминания восстают из головы обычно сообразно ситуации и часто я не знаю даже, какие воспоминания всплывут, и о чём они будут. К счастью, они не навязчивы, иногда очень полезны, но часто очень жуткие, так как всплывают только тогда, когда я вижу похожую жуть или жуть, наводящую на эти воспоминания, — рассказывал Шон. — Хотя я привык в конце концов и сейчас они меня более не беспокоя. — Ты стал относиться к этому по-философски, да, Другой Я? — точно также улыбнулась ему Синдзико. — Совершенно верно. Мы же, люди, едим животных — мы все вампиры. Потому воспоминания чудовищ, которые ели живых людей или иных разумных существ — меня как-то больше не смущают. — Шон сейчас вначале говорил о том реальном отношении, которое у него выработалось благодаря продолжительному времени жизни с такой силой. А потом он опомнился, что должно быть, исходя из саморефлексии: — Нет, мне это чудовищно мерзко и я знаю, что Ньярлатхотеп хочет, чтобы мы опустились до уровня кровожадных животных… — Потому что этот мир, Нагиса Синдзи, как ты верно сказал, принадлежит Ньярлатхотепу — Демиургу! — Шикинами подлетела к разговору на своих огненно-алых крыльях, погасила их и втянула те. — Суть материального мира и его Архонтов-мироправителей в том, чтобы отдаться животным инстинктам, погасить в себе свет и добро, и жрать, разрушать, насиловать без меры и в удовольствие. Под властью падших ангелов — Демиурга и Архонтов. Но в отличие от тебя, Нагиса Синдзи, я верю, что Ньярлатхотеп только «бог» этого мира и что есть Бог Высший и Светлый, который в ответе за всё хорошее, что есть в нас, независимо от того, что ты об этом думаешь. — Другая Аска, если этот Бог создал Ньярлатхотепа и наделил его властью делать то, что он делает, то я никогда не прощу твоего Бога, Шикинами. И всегда буду ненавидеть его не меньше, чем Ньярлатхотепа… А может даже и больше, — так прямо сказала Синдзико. — И я всегда буду стоять на том, что такой Бог есть зло. Тем более, если Бог — это личность, а не сгусток энергии, как ты говоришь, то такой Бог просто должен быть очень развращён: если власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно, то Бог, как личность, обладающая абсолютной властью, должна быть развращена абсолютно. Вот почему я уверен, что Ньярлатхотеп, против которого мы ведём войну, на самом деле истинный Бог, а не какой-то там самозванец или левый демиург. Это просто как дважды два. Едва ли Шикинами могла что-то на это сказать, ибо сама понимала, что ей совершенно никак не оправдать проблему теодицеи, тем более в споре со столь опытным оппонентом. Потому ей осталось только промолчать, а Синдзико, из нежелания просто обсуждать такую щепетильную тему, сама спешно перевела разговор на другую тему:  — Эй, Другой Я, а ты знаешь же, какой режим царил в обществе Ктулху? — В обществе Ктулху? На древнем Ксофе, на павшем Целеано, в империи Р’льеха… О-о, — Альтернативный Синдзи аж поднял взгляд и постарался как бы закатить его, словно силился поведать о чём-то таком, о чём сложно так просто сказать. — Знаете, — заговорил далее Икари, — Великий Ктулху настолько ебанулся на почве прослушивания Сферической Музыки Азатота, что решил установить де… демократию. Он провозгласил себя Верховным Демократом Системы… Если перевести этот термин на человеческий язык максимально корректно. Ктулху провозгласил своему народу, что отныне все будут совместно управлять Системой Ксофа, Юггота и Р’льеха — как одним большим кооперативом… — И что, решения и правда принимались там большинством голосов? — хмуря брови, спросил Тодзи. — Да, — немного криво улыбнулся Синдзи Икари, — но всеми, кто голосовал против решений Верховного Демократора — сам он, Великий Ктулху, просто-непросто столовался… — Чего? — не поняла Судзухара. — В смысле ел. Готовил и ел. Это называлось «практика карательной кулинарии». Постановление об этом было внесено на всеобщее обсуждение Великим Ктулху сразу после того, как он провозгласил демократический курс своей Системы и стал Верховным Демократором… А потому это решение было легитимным — его приняло и поддержало большинство. — Бля, — сложил руки на груди Смит Торрен, — хентайные осьминоги обрели демократию в тот же день, как её потеряли. — Общество Ктулху было ужасно капиталистическим, — заговорила Аска Шикинами Ленгли, тоже копаясь в чужих воспоминаниях, — там было огромное классовое расслоение, если это можно так назвать. У власти стояли приближённые, а отродья и биологические машины, вроде шогготов, вообще не имели никаких прав и считались всего лишь думающей техникой. В наказание полноценных граждан обращали в такие «машины». А практика карательной кулинарии применялась особенно широко, зачастую просто ради развлечения. — А когда зашла его звезда и Ктулху уснул сном, подобным смерти, всякая мелкая шушера стала требовать наказания для недобросовестных лекарей, так как почитала Ктулху за благого правителя, — добавлял Икари. — Исключительно потому, что сам Ктулху любил на виду у всех жрать зажравшихся чиновников. Потому народ подумал, что Ктулху ел их из симпатий к простым трудягам. И что только приближённые Ктулху были плохими: ходили даже конспирологические версии, что придворные решили свергнуть Великого Ктулху и потому тайно взорвали несколько звёзд, чтобы небесные тела изменили положение и новое расположение звёзд погрузило Ктулху в сон, подобный смерти. И ещё народ говорил, мол, что от когтей и ротовых щупалец Уснувшего страдали только плохие чиновники, которые в свою очередь едят простой народ. Говорили, что это последующие Верховные Демократоры нарочно разрушили великую Систему и продались Королю в Жёлтом — Хастуру Неизрекаемому с Альбадерана из Вселенной Чёрных Солнц, то есть главному противнику Великого Ктулху, его сводному брату… или того хуже, Ктаниду, уже теперь родному брату Великого Ктулху, который правит на Элизии Старшими Богами из Первородной Расы Предков… Но на самом деле сам Великий Ктулху не ел пролетариат исключительно по той причине, по которой президенты не питаются фастфудом в забегаловках. А так, целые народы, расы и виды существовали только для того, чтобы служить кормушкой и всячески ублажать многочисленные потребности Демократоров Системы — собственно, большинство из них и было создано искусственно для этих целей. При этом правящий класс запретил рабство: но вот только в Вавилоне древних демонов, по общественному договору, формы жизни, не способные непосредственно воспринимать хотя бы пять измерений, то есть ещё два свыше длины, ширины и высоты, считались животными, то есть формально они были даже ниже рабов. А сам правящий класс мог делать что угодно, при условии быть покорным высшей власти и одновременно элитарий должен был обслуживать самого Великого Ктулху, три тысячи его жён, пять сотен его мужей, пятьдесят тысяч фаворитов самого разного пола и без него, ещё тысячу официальных партнёров, к которым не применимы человеческие критерии пола и брака, и ещё выводок из семидесяти шести тысяч восьми сотен его ближайших детей, рождённых в официальном браке на одной только Земле… Это только во время жизни на Земле я помню, в Пятую Эпоху! Сколько их по всей Системе было, я даже не знаю… Когда японец закончил и дальнейшее молчание показало, что тема исчерпана, американец решил обсудить строй тех, на чьей планете они сейчас находятся: — Скорее всего у них тут тоже какой-нибудь коммунизм, — Смит указал на планетян, подошëл к одному и протянул руку, без резкого движения, но расправляя пальцы перед головой-звездой. Она высилась в полуметре от лица высокого молодца. Глаза планетянина моргнули. Те, что смотрели в это направление, явно рассматривали руку. — У социальных существ касания друг друга должны сулить о благих намерениях, — рассудила Синдзико. — Это если мы будем исходить из общих вещей, которые должны соединять нас и их. В любом случае эти звездоголовые ближе к нам, чем эти жуткие гауны. Смит терпеливо держал руку перед пришельцем. Тот, немного медля, поднял таки одну из своих конечностей. И коснулся Смита — правда планетянин не стал класть конец манипулятора в ладонь, а пополз им дальше, как змея, эта штука прошла по поверхности скафандра и по всей руке, и коснулась полностью прозрачного шлема. Слегка обвила его. — У них так может быть принято знакомиться, — улыбнулась Мари. — Ты их ещё обними, — предложила Келли. — Слушай, а почему нет? — Мари подошла к живой бочке, осторожно, чтобы не наступить на протянутые конечности, и обхватила ту руками. Голова-звезда сверху издала какой-то глухой звук. Немного покачалась, часто моргая. — Знаешь, Мари, — поспешила заметить Сорью, — ты сама подумай, для них мы так же чужеродны, как они для нас — тебе бы понравилось, подойди к тебе что-то такое и начни вот так лапать? — Мы меньше их по росту — я не думаю, что они боятся нашей внешности. Она не содержит в себе ничего агрессивного, — ответила Мари, держа руки вокруг живой бочки. Отпустила она инопланетянина только тогда, когда тот наклонился боком и так куда-то захотел пойти. Таких существ скоро собралось достаточно много, чтобы посмотреть на людей своими глазками. Кто-то навёл объективы видеокамер, как это все подумали. — Эй, как у вас тут дела? — появилась в голограмме Мисато. — Кажется нам удалось наладить мирный контракт с населением, — Мана довольно указала на Хикари. — Это да, — одобрительно полуобнимал её Тодзи. — Хикари очень добрая, это видно даже таким, как они. Мисато тоже слегка улыбнулась, держать руки на груди. — Ладно, давайте осторожно только там. Не причините им никакого вреда — они уже и так натерпелись. Евангелион Каору чесал через вакуум на околорелятивистской скорости, Шут за ним поспевал, оставаясь, впрочем, на некотором расстоянии. — Табрис, я погляжу, ты очень добрым стал, — не мог не прокомментировать псайкер с долей любезности в тоне. — А я разве когда злым был? — усмехнулся по этому поводу Каору. — Ну вроде не таким уж добрым, чтобы бросаться на помощь незнакомым пришельцам. — Я разным был и мне больше нравится быть добрым. Я понял, что раз оно всё такое, Шут, — Каору, кажется, впервые назвал Ларкина так, а не «Серафим», или Шуту так показалось: он почему-то никогда особенно не запоминал, как его называют, — то всё ли равно, быть злым или добрым? Я выбрал быть добрым потому, что к этому лежит моё сердце. И разве тебе самому доброта не приятнее? — Всем приятно, когда к ним обходятся по-доброму, — не стал спорить Шут. — Но я просто не такой вот человек, — юноша показал жёсткое и циничное выражение, — кто привык поступать по-доброму прямо с каждой травинкой. С теми, кого люблю — да, но на каждую божью коровку, увы, меня не хватает. Прошла пауза в полёте. — Знаешь, — начал исповедь Табрис со спокойным лицом, — я ведь раньше предавал Синдзи. Всякий раз, когда я мог остаться с ним, я выбирал умереть. Потому что я так хотел. Уйти в небытие. Правда странное желание для того, кто живёт? Я мог бы остаться с Синдзи, но я всякий раз выбирал «самопожертвование». И знаешь, в тех случаях, когда я был менее добрым, я не скрывал от себя, что я поступаю эгоистично. — Каору вдумчиво заморгал в такт своим словам. Память отвечала собственным голосом из прошлого — Евангелион-01 обхватил его рукой: «Во-от, молодец, никакого оружия: вырази свои чувства голыми руками. И тогда… и тогда ты уже не сможешь забыть меня, даже если захочешь. Так же как тех, кого уже потерял» [2]. Случилось неожиданное — Шут удивился: на глазах у Табриса заблестели слёзы, а тон стал плаксивым. — Я был ужасным эгоистом!.. — всплакнул Табрис. — Мои действия ломали Синдзи окончательно! Я виноват в каждом Третьем Ударе, понимаешь? — Понимаю… Хм, — Шут не удержал от усмешки. — Боже, Табрис, Ты стал человечным, слишком человечным. Каору улыбнулся с мокрыми глазами, слеза потекла по его щеке: — Для меня это самый лучший комплемент, который я только мог услышать от тебя, Серафим! — Потому, уже более не провоцируя слёзы, Каору посмотрел отрешённо в даль. — Да, тогда я запускал эту цепь событий, а вернее продолжал. Пока не сделал всего один-единственный правильный выбор: стать Человеком! Каору повёл глазами после этого комментария. Его светлый Евангелион с шестью золотыми полупрозрачными крыльями оказался прямо над двумя половинками планеты — по классификации это была так называемая сверхземля: тяжёлая землеподобная планета с очень плотной атмосферой, которая ещё тут сидела, — сидела несмотря на то, что весь этот крупный, покрытый облаками, туманом и пылью шарик тупо ровно и явно недавно разделили напополам! — Что-то мне подсказывает, — взглянул на это дело Шут, сам правда хоть краем сознания, но думая над тем, что говорит Табрис, — тут поздно кого-то спасать. Будь ты хоть святее Папы Римского и Матери Терезы вместе взятых. — Мать Тереза злой была, как я проверил — она мучила множество людей ради своей веры, чтобы дать им мученическую жизнь ради райского благополучия, хотя она сама признала на старости лет, что, возможно, в ней нет больше веры в того бога, во имя которого она истязала столько Лилим… Она подобна SEELE. Потому надо проверять репутацию людей в обществе. Проверять: и ты проверь тут. На таких немного печальных поучительных словах Каору, с видом заправского истребителя мелких насекомых, разлил золотистое марево своего АТ-поля, гауны в нём все полопались. А своей главной целью он избрал унию гаун, которая, очевидно, и расколола планету. — Эм, знаешь, я чую обычные мозги Старцев! — псайкер аж сам удивился. — Наверное их не добили… — Где они? — серьёзно спросил Табрис, попутно бегая взором по пейзажу великой космической катастрофы. Столько газа и пыли было выброшено и простиралось тут, где они сбавили скорости. — Или их даже живыми взяли… У них туманное сознание, но они где-то там, — Шут указал куда-то, где едва угадывался ландшафт, потом ускорился, облетел Каору и очутился в верхних слоях густейшей атмосферы, ныне ещё и чрезвычайно плотно заполненной частицами всего от поверхности. Тут плавали сгустки остывающей магмы из самых недр небесного тела, разделëнного на две части. — Хм?.. — Каору водил головой, то и дело попадая восприятием на всякий мусор — типа разбитых спутников, некоторые из, лопающихся от его Анти-АТ-поля гаун, приняли форму прямо как эта техника. — Вот! — Шут следом притянул телекинезом летающий на средней орбите предмет. Вероятно ещё несколько часов и он рухнул бы на поверхности половинки планеты. Этой находкой оказался какой-то особенно крупный кусок космического мусора, где сразу угадались черты шевелящейся гауны. Каору на всякий случай убрал своë Анти-АТ-поле. — Так, что это? Гауна скушала живого? — Шут с помощью телекинеза удержал предмет близко от себя и движением руки Евы-Вратаря над ним расколол, заставил разойтись камни и фрагменты живой плаценты гауны — и там внутри оказался некий сгусток, похожий на техногенные образования, которые формировали из себя гауны при копировании электроники планетян. — Тут нужна более хирургическая операция, — Каору с такими словами пропал из Евы и очутился стоящим прямо на этом нагромождении не очень понятно чего. Рядом бушевал плотный атмосферный вихрь, что никак не побеспокоило Ангела. Уверенный альбинос, словно опытный врач, вскинул руку и по направлению к его ладони вырвалось тело выжившего: оно выглядело наполовину деформированным и от туловища-бочки вязко тянулось плацентарное образование гауны. Оно соединялось с иным образованием, которое пронизывало и собирало это кучу неорганических предметов. — Похоже его гауна пыталась скушать, — Шут сканировал мысли инопланетянина, где попадались какие-то обрывки воспоминаний. — У него внутри нечто, что похоже и есть гауна, — Каору усилием своего АТ-поля разорвал тело жертвы гаун, решив уж добить из жалости, и тем самым явив меньший и тёмный объект, расположенный в голове, от него вниз тянулся некий хвост, хотя эта штука в целом была твёрдой. — Его сознание не исчезло! Он ещё жив и ему больно было! — с долей удивления сообщил Шут. — Жив? «Он»? Личность этого… Старца? — Каору следом, с чуть нахмуренными бровями, пронаблюдал то, как выделяется более светлая плацента из истинного тела гауны. Она обрела в несколько секунд форму звездоголового, достаточно болезненно дрыгающего крыльями — а потом на его покрове выступили уже чистые плацентарные выделения: из них уже сформировались и выкинулись ленты, что наткнулись на АТ-поле Табриса. — Он страдает? — поспешил узнать последний. — Нет. Не страдает, только напуган. — Хорошо, в таком случае будем считать их выжившими, — Каору слегка прикрыл веки. — Но его сожрала гауна, — заметил по линии связи Шигеру. — Похоже эти гауны копируют даже живых существ, это просто очень хорошо сделанные копии, либо это слитые с ними в одно целое жертвы, — оценил положение вещей Гендо. — Но у него воспоминания жителя этой планеты, — ответил через связь Ларкин. — Я уж не знаю что там, да как, но я могу сказать, у нормальных гаун вообще нет никакого внятного для меня сознания. Как словно не осознают себя. Они как философские зомби. Или как Имитационные Системы ваших Ев. Что в общем-то одно и то же. — Простите, но при этом деятельность этих гаун выглядит достаточно сложной, чтобы они могли быть совсем уж неразумными, — скептически отнеслась к этому Нагара. — Да, в конце концов они могут рассчитать космический полёт, — добавил Тама. — Может быть они нечто вроде очень сложных калькуляторов — органические вычислительные машины — сознания у них нет. Ведь калькуляторы тоже считают, но личности и сознания у них ни на грош, — постучал себя по голове Кодзи Такао. — Я вспомнил один фантастический рассказ «Ложная слепота», — заговорил Макото. — Там были как раз инопланетяне у которых есть интеллект, но нет сознания как у нас. Они не осознают себя, они полностью бессознательные интеллекты. Как там говорилось. — Интересно, как это вообще? — поднесла палец к своим большим губам Мидори. — Всë ясно, — сказала Рицуко, — они как Имитационная Система. Да, ты прав, хмм. Своего рода имитаторы, которые обманывают Еву, передавая Еве сигналы MAGI или любого другую внешнего оператора. — Ага, совершенно верно, белобрысая стерва, — с наглой ухмылкой посмотрел на неё пилот Евы-Вратаря. — Повежливей, Шут, — убедительно попросил Табрис, одновременно смотря на то, как гауна-старец пытается пробить его АТ-поле. — Простите, доктор Акаги. Та хмуро поглядела на Шута через экран с ответной неприязнью. — Скажи, — обратился Каору к псайкеру, — скажи ему мысленно, чтобы оно перестало нас бояться. У него ведь сознание жителя планеты, да? — Да, во всяком случае похожее, — Шут замолк, чтобы обратиться телепатией к персоне. — Если гауна заменит каждую клетку, но при этом сознание останется, это будет гауна или прежний организм? — задал вопрос Фуюцуки. — Это парадокс корабля Тесея, — вспомнил Гендо. — А? — не поняла Мидори. — О чём они? Парадокс?.. — Если заменить по одной детали корабля весь корабль, то это будет тот самый корабль или уже другой? — пояснил загадку Фуюцуки. — О, — Мидори повела пухлыми губами. — И над этим надо думать? Это же такая глупость! — Хе! Святая простота! — не мог не усмехнуться Фуюцуки. — Иногда рубить Гордеев узел проще, чем его разматывать, — кажется, слега одобрил Гендо. — Наш Пятое Дитя уже сделал выбор. — Вот-вот, вы правы, господин Икари-сан, — также согласно и оптимистично молчит Каору, — полагаю философские вопрос решить практически: если эти гауны осознают себя как жители планет, как эти местные Лилим, то они будут достойны того же отношения, что и жители планет. Старец как раз сейчас перестал атаковать. — Я убедил его в том, что мы пришли помочь, — сообщил Шут. — Хорошо, тогда пошли дальше искать таких выживших, — очень оптимистично взялся за это дело Табрис. — Как я понимаю, гауны их не трогают, а сами они благодаря способностям гаун могут выдерживать планетарные катаклизмы. *** — А ещё будущее, из которого я пришёл, — рассказывал Виктор за столом с Павлом, — это не что-то одно. Я встречался даже с людьми… и не только людьми — из совсем далёкого будущего. Там, в том будущем, всё совсем плохо — там возобладали нацисты. Но не просто нацисты, не те нацисты, которых ты знаешь. Это люди, которые поклоняются бесстрастным машинам, — Виктор попутно пил чай, заваренный на скорую руку и без особого вкуса — в доме Павла был сахар, но Виктор решил не расходовать по чём зря чужие продукты: потому солгал, что всегда пьёт без сладкого. — В том будущем людей убивают за то, что они люди и просто не нужны машинам. В том будущем всем правят… люди, которые больше не люди, — Виктор подбирал слова между глотками, — они стали как бы наполовину машинами — отказались от эмоций, они сделали так, чтобы они больше не испытывали эмоций: ни страха, н ненависти, ни любви, только холодный и циничный расчёт. А возглавляет этих, с позволения сказать, «людей» могущественный нематериальный разум, — русский поднял палец, — ВИРИ. ВИРМ был создан из слияния разумов людей из целого ряда различных версий нашей реальности. И в той реальности, о которой я веду речь, этот ВИРМ решил построить светлое будущее, где любовь, эмоции, секс будут уничтожены как зло, неугодное новой власти. Ещё этот ВИРМ, как будто этого мало, ненавидит всё русское. Виктор подумал, как со стороны звучат его слова. Но Павел внимательно и спокойно слушал, ни разу не перебил и до сих пор Виктор не уловил ни единой попытки поднять себя на смех. — Паш, ты не стесняйся: говори, если тебе кажется, что я звучу как дурак, да? Как безумный. — Возможно, — Павел даже слегка улыбнулся. — Тебя не смущают мои слова? — Смущают… но не больше, чем ты весь сам, — Павел ещё больше показал свою улыбку. Но в целом он казался мрачным, серьёзным и глубоко задумчивым человеком. Да что быть радостным, когда твоя страна под оккупацией? Под пятой тех самых нацистов, которых ненавидит весь мир? Виктор сейчас ещё раз подумал о том, что он может сделать для искоренения этого. — «Попробовать помешать нацистам хотя бы в этом мире? Раз уж я тут». — Виктор. — Да? — Я вижу, ты говоришь, в других мирах тоже везде всё покрыто… злом. — Ага, — Виктор допил чай, он сказал это с совершенно привычной интонацией. — Теперь я понимаю, что мой мир — этот мир, где зло и тьма над нами и вокруг нас, — Павел быстро бросил взгляд на окно, — он не только здесь. Он простирается за горизонты… — Ну да, в этом мире порой всякого дерьма много, — Виктор быстро подумал про это. — Только не надо ныть, ладно? Что я больше всего ненавижу, так это разговоры от тщетности бытия. — Не считаю его тщетным. Я верю в Бога, Виктор. В Высшее Бытие. Я верю, что Бог обязательно восторжествует над злом и тьмой. А Бог есть свет и любовь. — Не буду тебя в этом разубеждать, — коротко сказал об этом Виктор. — Виктор, а ты веришь в Бога? — прямо спросил Павел. — Э, — Виктор немного подумал как об этом ответить. Да и решил говорить, что думает: — Я никогда не надеялся на Бога. Я никогда об этом не думал. Мне вообще по боку на эти вечные и интеллигентские вопросы. Я всегда был простым человеком. Виктор подумал, что бы ещё добавить. — Понятно… — выдохнул Павел. — А я живу с надеждой на Небеса. — То есть ты ненавидишь это мир и веришь, что где-то есть ещё один, лучший? — уловил ход мыслей Виктор. — Э, да. Именно на это я надеюсь. — Павел тут захотел задать вопрос, немного подумал, и спросил: — Виктор, ты был в других мирах, скажи, ты видел Рай? — Рай? Не-а, — Виктор подольше подумал, как отвечать, и покачал головой, — нет, рая я не видел… И я, если говорить откровенно, — собеседник взглянул на свои пальцы, сложенные перед собой, — у меня есть основания думать, что никакого рая нет. Я встречал людей и не только людей, которые пытались достичь рая — они пытались его сами создать, или надеялись на богов: на чёрта, на Аллаха, но ничего у них не вышло. Более того, они стали чудовищами. Эти слова весьма напрягли Павла. — Если говорить прямо, то я слышал, много раз слышал от людей знающих… и не только людей, что Бог, который создал все реальности, всё мироздание, он был просто идиотом. Безумным существом, которое не ведает что творит. Потому жизнь во всех без исключения реальностях вышла… далëкой от того, чего бы нам хотелось. — И нет никакой надежды? — Павла очень серьёзно проняли эти мысли. — Виктор, ты не встретил ни одной реальности, в которой бы победил Бог любви и добра? — Прямо скажу, Паш, — все реальности, которые я видел не лучше этой, — Виктор вспомнил ад. — А то и хуже, если честно. Есть даже похуже, целые миры демонов и чудовищ. Виктор чуть наклонился и приблизил руки к своему тщательно выбритому перед дорогой подбородку. — Если честно, я думаю, эти люди, кто говорил мне про безумного Бога — Азатота, как его называют — я думаю они правы, а те, кто считают, что Бог добра и любви создал этот мир — нет, я думаю они не правы, Паш. Ты не прав. — Но что если Бог любви и добра, в качестве высшего дара дал людям свободу воли выбирать между добром и злом? — более оживлëнным тоном выдал Павел. Виктор немного повëл бровями. — Я никогда не любил этих интеллигентских разговоров, Паш… — попутно русский здоровяк вспомнил все мысли Синдзи, которыми молодой интеллектуал бичевал нелепые софизмы своих оппонентов. — Я просто сказал тебе, что об этому думаю. — Но ты не думаешь, что за этим злом есть что-то доброе и светлое? — Светлое и доброе есть только в отдельных людях, — сказал Виктор куда более уверенно. — В некоторых нет, в некоторых есть. Себя я считаю, во всяком случае, не самым последним человеком, — гость из будущего позволил себе улыбнуться по этому поводу. — Но я не верю в какого-то там доброго бога. — Виктор подумал ещё: — Среди тех, кого я встретил, были даже боги — и только один из этих богов был добрым богом. Или, вернее, полубогом. У Виктора перед глазами в сознании появился образ Каору — его бледное, идеально красивое лицо, он улыбается ему. Виктор так захотел вживую внять этой улыбке! — Только этот бог был далеко не всемогущ. — Расскажи об этом поподробнее, — попросил Павел. — Его звали Каору Нагиса и он родился на Земле. Не в хлеву, а среди снегов Антарктиды. Каору — имя, Нагиса — фамилия, если твой бог по национальности — еврей, то мой — японец. Его имя и фамилия значат «Благоухающее побережье». Это долгая и мутная история, в которой я не очень секу сам, не очень уверен, что там да как, — Виктор решил отставить не имеющие важной роли подробности. — Когда я с ним познакомился, Каору… был в общем у меня под подозрением. Павел ничего пока не спрашивал, он даже не стремился узнать историю Виктора в целом, хозяин дома со множеством книг пока только очень внимательно слушал. — Мне казалось, Каору виноват в том, что происходят нападения тех чудовищ, с которыми вели войну в том мире. Но Каору сам оказался жертвой очень… нехороших замыслов той главной сволочи, которая была виновата. Один из злых богов был виноват в этом. Но я сейчас о Каору. — Да, расскажи по порядку. Меня заинтересовал это Каору. Как он выглядит. Виктор примерно описал и добавил некоторые иные подробности: — Этот Каору как человек очень добрый, мягкий и понимающий. Никогда не поднимает голоса и никогда не злится, по крайней мере без реальной на то причины. Виктор задумался над тем, что сказать главного: — Знаешь, Каору несколько раз повторял, что по его мнению боги безразличны, и что человечным его делает не только то, что он бог — а то, что он, Каору, человек. Он вообще был скептичен, прямо как я, к богам, так что… У него вообще была очень несчастная жизнь. — А этот твой Каору не верит в Бога, который создал Вселенную и всех прочих… «богов»? — Каору говорит, что он видел Азатота. Якобы он был на грани всех реальностей или типа того. И я там тоже был, но боком, ничего особенного не видел, — отвечал Виктор. — У меня было много приключений… Но говоря о Каору, я ещё могу сказать, он… — рассказчик помедлил. А стоит ли ему говорить это самое главное? Но Виктор решил сказать в любом случае. — Главное тут в том, что я люблю этого Каору. И ради Каору я намерен вернуться обратно. Даже если мне предстоит сражаться со злыми богами и настоящими чудовищами. Павел моргнул: — Любишь? — Да, я люблю его, — Виктор несколько шумно набрал в ноздри воздуха и закинул руки, распрямил плечи и больше облокотился на спинку стула. Павел думал, как-то более отвлечённо что ли. Виктору показалось, что, по мнению Павла, речь идёт о некой платонической любви. Но уточнять без надобности наш герой не стал. Ведь главное — он любит Табриса. Это точно не чувства Синдзи, потому что он, Виктор Северов, узнал то, каким был Каору Нагиса, и полюбил его именно за то, кем он был — потому это его, Виктора Северова, чувства. — Ну что, — Павел снова выглянул в окно, — зима достаточно долгая, чтобы ты мог бы мне рассказать все свои истории, Виктор. Даже если ты безумец, — Павел снова слегка улыбнулся, попутно гладя одну ладонь другой, — твоë безумие, наверное, самое занятное на свете. — Ха! — усмехнулся потягивающейся собеседник. — Рад слышать! *** Каору и Шут достигли ещё одной планеты, на этот раз относительно целой. Она представляла собой один большой аналог Меркурия и по классификации являлась ядром некогда испарившегося газового гиганта. Это была так называемая хтоническая планета. Здесь тоже на каменистой поверхности зорким компьютером издали обнаружилось присутствие цивилизации звездоголовых и наличие гаун. Более того, когда Каору и Шут прибыли к этой планете, здесь происходил бой! — Не понимаю, Серафим… Кто это с кем? — первый обратился к напарнику, так как противники оказались не типичными гаунами и типичными звездоголовыми. Похоже что, боролись гауны с гаунами. Среди поднятых в космос обломков, отбитых от участков поверхности планеты, кто-то от частых столкновений вызывал мощные бури в верхних слоях крайне дохловатой для такого космического тела атмосферы. Здесь же ещё разваливался наполовину расколотый в обломки спутник. Уния в этот раз, вместо раскола планеты, просто держалась низко над поверхностью и ничего пока не делала. — Кто это у нас тут?.. — Шут сосредоточился на сканировании сознания. — Так, это там один звездоглавец, его мысли я вижу… и… ещё кто-то, но мысли обрывочные и агрессивные, оно думает только о том, как прикончить соперника. И оно отдаёт приказы гаунам! Только сейчас уловил приказ, который он отдаёт кому-то! Тут только эти двое не гауны! — Командующий гаунами? У них есть командующие? Вот сейчас мы с ним поговорим! — Каору быстро направил свою Еву к месту боя. — Ага, выясним: может это каста мыслящих направила в бой эти пустоголовые марионетки, — предположил Шут, следуя за ним. Каору очутился между двумя противниками, которые летали на очень высокой скорости и наносили друг по другу удары: от таких столкновений они оба отбрасывались, а в атмосфере всё ходило ходуном. Компьютер определил их обоих как гаун, указав, что они производят всплески характерных частиц. — Так, извините, но я вынужден это прекратить, — Каору движением брови поймал в АТ-поле обоих противников и приблизил к себе. Окутанные коконами, сотканными из призрачного света, эти двое оказались подобиями самих Старцев — оба имели бочковидные туловища, достигающие метров шестидесяти, у них отходили от низа многочисленные конечности, больше чем у обычных Старцев, и завершались они разнородными штуками, на вид сделанными из хрящей и кости, некоторые напоминали пушки и по сути, таковыми и являлись, а иные торчали остриями выступов, у одного был даже очень большой режущий прибор, очень сложной и специфической формы. Разного рода костно-хрящевого вида образования, тянущиеся нити позвонков, окружали наружным скелетом эти тела. Цвет их варьировался от красного и бледно-зеленоватого и каких-то сочетаний красного и зелёного. Были у них и крылья, активно пульсирующие тонким маревом, хотя его не сразу можно было бы отличить от АТ-поля Каору. Различные отверстия, обычно больше сконцентрированные снизу, также бросились в глаза. А вот глазные яблоки у самих Старцев не проглядывались. — Я так понимаю, это гауны опять кого-то скопировали кого-то из местных, — послышалась по линии связи Рицуко. — Этот вот, — указал Шут, — думает только об убийстве соперника, а это — вроде помнит себя как житель космической колонии. — Похоже либо тот агрессивный обезумел, — молвил Фуюцуки, — либо… либо гауна, которая не полностью скопировала оригинал и ещё ведёт себя как гауна, да?.. — И такое возможно, — согласилась Юй. — Шут, поговори с обоими, для начала с тем, кто вменяем — скажи ему то, что мы говорили тому, кого нашли до этого, — отдала распоряжение Мисато. — Угу, — Шут закрыл веки и слабо зашевелил губами. — Хм, — Каору чуть повернул голову — простые гауны приближались к ним. — Этот безумный, кто думает только об убийствах, нас тоже хочет убить. Мы для него чужие, хотя он не мыслит словами. Но он управляет гаунами, — говорил Шут, — он просто уверен, что мы чужие… — Шут, а ты можешь приказать ему телепатией не атаковать? — спросил Гендо. — Попробую, — Шут взялся и за это дело — в этот момент ближайшие гауны врезались в АТ-поле Табриса, после удара о многогранники, космические сперматозоиды головокружительно отлетели, а затем сразу же изменили тактику: вместо того, чтобы без толку долбиться в бастион, эти шары с плавниками, у кого они заметны были, собрались в одну кучу, став единым белесым комом. — Он им приказывает, — пояснил Шут, — быстро в бою соображает, зараза… — Ну-ну, — с долей любопытства моргнул Каору, — посмотрим, что они опять сделают… Ком из нескольких рядовых гаун вытянулся в продолговатый бледно-розовый бутон — что заструился характерным светом. Одновременно с этим более дальние гауны собирались в такие комки и образовывали подобные орудия. — Пушки гаун-частиц, — понял Шигеру. — Основана на характерной конфигурации бозонов Хиггса, — добавил Зкауба. — Моё АТ-поле остановит любые известные частицы, — ничуть не испугался Табрис. — Эх, а он упорный! — Шут пытался давить на его сознание. В какой-то момент оно пропало, словно противник погиб, но затем снова появилось, ещё более злое. — Твою мать! Как только я пытаюсь ему что-то внушить, оно становится бессознательным! Он как тот суслик, прячется в нору! Это не копия — это точно гауна, имитирующая сознание таких, как мы! Пока Шут говорил, остальные гауны дали залп — ожидаемо бело-золотой натиск распался от щит Табриса и отразился сокрушительной волной почти точно обратно — и даже прилично задел самых стрелков. Когда это оказалось бесполезным, разумная гауна отдала приказ: все бутоны устремились стягиваться в один, но продолжение этого никто не увидел: — Всë понятно, — Каору спокойным взглядом заставил лопнуть в жидкий цемент всех агрессивных гаун, оставив перед собой только того, кто по крайней мере осознавал себя как житель планеты. — Серафим, он ведь думает теперь, что мы друзья, да? — Угу, он доволен, что мы убили этих гаун, которые атаковали его колонию, — сказал Шут. — Выходит, если эти гауны так любят копировать жителей планет, то получается, мы убили многих из тех, кто успел стать гаунами при атаке на эту планету, — с такими словами Мисато бросила взгляд на пейзажи за пределами корабля. — Похоже на то, — сказал Макото. — Какая жалость, — грустно сказала Майя. — Но мы же не могли знать, что гауны подделываются так под местных? — сказала Нагара. — Мы могли видеть только то, как они сами превращаются в подобие этих — звездоголовых, — сказал Тама. — А эти монстры продолжали вести себя, как монстры, командующая. — Да, совершенно точно, мальчик. Нашей нет вины, — аргументировал Кодзи Такао. — Тем паче какой у нас был выбор? — Да, Анти-АТ-поле невозможно долго использовать на живом существе, — обратила внимание Рицуко. — Хотя изначальный план Рей, растворить всех, чтобы потом дать возможность тем, кто обладает самосознанием, восстановится, я так понимаю, мог бы вернуть к жизни тех, кто стал гаунами. А так мы убили только гаун. — Мой сын хотел как лучше, — сказала Юй. — Я бы на его месте позволила выжить тем, у кого есть воля к жизни. Хотя… я не уверена, что Рей верно поняла, что у гаун нет воли к жизни. Но мы бы на это и посмотрели. — Угу, да и на войне, как на войне, — подвела итог Мисато. Пока Шут говорил с ещё одним «выжившим», Каору обратил внимание на унию гаун — она растревожилась последними событиями, но нападать не стала. Уния опустилась на поверхность планеты и начала растекаться, становясь подобной очень жидкому и тякучему тесту. — Что это они делают? — задалась вопросом Майя. — Они — как машины, может выполняют некую программу? — предположила Мидори. — Мы так можем гадать, раз нет возможности толком их понять, — сказала Мисато. — Каору, давай пока понаблюдаем за этой штукой. А вы дальше ищите выживших. — Может быть, если «разумные», то есть обладающие сознанием гауны могут командовать обычными, то и наши два выживших смогут отдавать им приказы? — предложил вариант Гендо. — Хорошо, я ему об этом скажу, — сообщил Шут. — Я попросил нашего друга приказать что-нибудь гаунам, — Шут указал в ту сторону, где летали обычные особи. Сейчас такие слетались к унии, которая большим блином выливалась на планету. — Вы когда-нибудь готовили блины? — поинтересовался за этим наблюдением Кодзи. — Оно, наверное, на Солнце жариться хочет, как один большой блин. — Ха-ха-ха! — Мисато позволила себе посмеяться. — Я никогда не занималась готовкой, всегда ела приготовленное. — Понятно — кухня не для вас, — хмыкнул Кодзи. — Проще командовать NERV, чем кухней, — после этого Мисато снова стала серьёзной. — Так, давай, — приказал Шут. Гауны изменили свой маршрут к унии и приблизились к ним. Потом сделал движение в другую сторону, потом ещё так и эдак. — Да, они ему подчиняются! — обрадовался Шут. — Значит ты нашёл управу на этих жевательных машин, — истово одобрила Мисато. — Хорошо будет, если полчища этих живунов окажутся в нашей власти! — Возможно, если такую форму жизни создали искусственно, их творцы хотели, чтобы они, гауны, подобно нашим наномашинкам, улучшали тела и занимались прочей работой, — предполагал Фуюцуки. — Но они, как это всегда бывает, вышли из-под контроля… или всё так и было задумано. Но они управляются разумными гаунами. — В таком случае, если несколько таких гаун-старцев останутся на этих планетах, они смогут приказать гаунам валить обратно, — осознала перспективы Мисато. — Однако нам ещё неизвестно — может быть у этих ставших гаунами есть скрытые паттерны или что-то вроде того, — предостерёг Гендо. — Это да, потому надо быть осторожным с ними, но сейчас это прекрасная помощь, чтобы укротить их. И даже использовать для своих целей. Ведь если у них нет сознания, то они не поймут, что что-то не так, когда они будут плясать под нашу дудку, — Мисато смотрела на ситуацию достаточно оптимистично. — Там сейчас есть одно существо, оно не как этот с башкой-звездой, это точно, оно сейчас прорывается через толщи земли, чтобы сбежать от гаун, — сообщил Шут и переместился в то место, где чувствовал оное существо. Кора планеты раскололась и из неё вырвался очень крупный белесый дхоул, прямо как гауна, длинной в десятки километров и толщиной этак метров триста, не меньше. Он протянулся в небо и оказался атакован мелкими, по сравнению с ним, гаунами. — Мне жаль его, — посочувствовал Табрис. — Я не хочу смотреть на его муки, — Ангел просто с долей грусти пал взором на дхоула, гибнущего от заживо прожигающих его гаун, и они все — и жертва, и убийца — лопнули брызгами первичного химического бульона. — Эти дхоулы — враги многих Лилим, но смотреть на его страдания я не намерен, — отрезал Табрис. — Какой ты добрый! — Шут улыбнулся, можно сказать, искренне. Два Евангелиона и их новый знакомый изменили положение. Гауны стремились поглотить, похоже всю поверхность планеты, но, очевидно, им недоставало первоначальной массы. — Они смогут покрыть собой это небесное тело? — задалась вопросом Майя. — Я так думаю — смогут. Ведь они могут брать вещество из частиц, верно? Как тут написано, — указала Рицуко на строчку из справочника Рэндольфа. Ваместо последнего — Зкауба с Йаддита — заговорил: — Гауны способны… если говорить по сути, они определённым способом утяжеляют нужные им частицы, разбросанные в окружающей среде, это позволяет им конфигурировать из этих частиц вещество своих центральных тел и плаценты. Ключевую роль в этом играют бозоны Хиггса. Центральные тела содержат достаточное количество частиц, чтобы не только обеспечивать гаунам прочность и устойчивость, способную пережить погружение в поверхность звезды, но и формировать из них плаценту. Если говорить по сути, то они могут из этих частиц собирать надобные им структуры. Бозоны Хиггса играют в этом основную роль. Инопланетянин иногда говорил несколько странно и повторялся. — Спасибо, мы поняли, — Мисато отвернулась от ракообразного волшебника с далёкого Йаддита. — У них есть возможность делать вещи из воздуха… Точнее из ваккума. Хм, надо бы нам перенять такую технологию? — На моей планете издавна использовалась такая технология, она позволяла нам утяжелять и формировать из солнечного ветра наших солнц универсальное вещество, — добавил Зкауба. — Я могу предположить, что гауны также используют именно эту технологию. Я знаю, что вы не специалист в тех областях физики, о которых я могу говорить, но гауны используют бозон Хиггса как центральный для своей деятельности, это вы поняли. — Вы правы, я ничего, конкретно то есть, не понимаю в этом, но суть уловила: они делают вещи из ничего на первый взгляд, — повернулась к нему Мисато с долей улыбки. — Я ценю ваш вклад в это дело, Зкауба-сама. — Тогда я могу сказать — я рад, — молвил инопланетянин. — Социальное одобрение важно и для меня. — Я предлагаю оставить этим гаунам возможность делать то, что они делают, чтобы пронаблюдать, — предложила Рицуко. — Ради любопытства — это возможно, но я должна больше думать о безопасности этой планетарной системы. Что если они готовят некое супер-оружие? Каору, уничтожь их, — наконец отдала приказ Мисато. — Слушаюсь! — отозвался Табрис. — Слова живого бога, говорящего такое, бесценны, не правда ли? — не могла не прокомментировать Юй. — Да она его вежливо, как мама, — уточнил Фуюцуки. Мисато беглого взглянула на них. — Я думаю, Нагиса Каору-кун просто хочет, чтобы мы считали его человеком, — командующая снова устремила взгляд к экрану. — Серафим, ты всех обнаружил? — уточнил Каору. — Больше там нет никакого индивидуального сознания. Похоже, они если перебили живущих внутри коры дхоулов, то без созданния их имитации. Хотя некоторые гауны похожи на них, — Шут указал туда, где из планетарной коры восставал бледный червь с кучей всего шевелящегося на теле, — они не скопировали индивидуальное сознание. — Тогда… — Табрис на миг сосредоточился, распространил единым отблеском и дрожанием тонкой атмосферы своё Анти-АТ-поле — и добрая часть каменистого шара покрылась жидким цементом, чьи брызги аж вышли в космос — в месте приземления унии, где плотность гаун достигала наибольшего значения, вышибло химический бульон на орбиту так, словно в том месте прорвало одну большую трубу. — Пошли дальше, осталась ещё одна планета, ты говорил? От двух «выживших» стало известно о том, что всего три планеты было в значительной степени населено. Две прошедшие и одна впереди, а конкретно вот эта — каменистый огромный Меркурий, оставшейся от некогда выветрившегося газового гиганта — мог похвастаться лишь небольшими колониями. По словам двоицы та сверхземля с очень плотной атмосферой, служила главным центром технологии получения энергии из рассеянных всюду частиц — Зкауба верно предположил, что речь идёт о бозоне Хиггса — большинство уний летело прежде всего туда. Все попытки контакта с вторженцами обернулись крахом. Также звездоголовые рассказали о том, что эту технологию открыли не они — некоторое время назад в эту солнечную систему прибыл корабль с инопланетянами, которых выжившие назвали очень похожими на людей. Корабль этих гуманоиднов перемещался именно на таком двигателе, который позволял разгоняться до очень высокой скорости и преодолевать расстояния даже меду соседними галактиками за сносное время. Когда появились гауны, эти пришельцы покинули планету Старцев вместе с большим количеством кораблей на таких же двигателях. Они взяли курс на некую особенную планету, где пребывают сверхправители всей этой цивилизации Старцев, эти сверхправители в силах дать отпор даже гаунам, и под их защиту ринулись выжившие. А те, кто не поместился, остался героически принимать смерть. — Эти корабли обречены, — вдруг сказал Зкауба. — Насколько нашей цивилизации удалось узнать, гауны используют бозоны Хиггса в нужной конфигурации для жизнедеятельности. Гауны обмениваются информацией только с помощью слияния. Это не сколько добровольное желание, сколько биологическая потребность, полностью бессознательная. Гауны могут улавливать нужные им конфигурации бозонов Хиггса — так они определяют друг друга. Гауны живут колониями. Эти колонии постоянно заняты поиском друг друга. Когда гауны улавливают конфигурации бозонов, которые используют другие гауны или техника, они движутся для слияния… Таким образом, технология местных жителей привлекла гаун. Они будут преследовать те суда, если их двигатели основаны на принципах двигателей самых гаун. — И у гаун нет сознания, чтобы понять, что они идут по ложной цели, — поняла Мисато, — и что те, с кем они хотят слиться, совсем не будут рады этому. — Нашей цивилизации удалось исследовать, в том числе тот метод конфигурации бозонов Хиггса, который используют гауны, — продолжал Зкауба, — и когда мы поняли, что он их привлекает, мы отказались от него. Тогда погибла всего одна планета. Вот откуда Рэндольф Картер знает о гаунах. Это было за две тысчи лет до гибели Йаддита. — Но ваша цивилизация раскинулась на множество планет и имела колонии даже в других галактиках, вы оправились после такого, да? — спросила Мисато. — Да, для нас уничтожение одной планеты — мелкое ЧП, но так как я жил на этой планете и удерживал дхоулов, мне неприятен Рэндольф Картер и вы можете меня понять, — сказал Зкауба, после чего вернулся к общей теме дня сегодняшнего: — Гауны используют для навигации микромакроидные свойства Вселенной, которые используются для Возвратника, это позволяет им ориентироваться на парсеки. Они знают, куда полетели те корабли. Они могут увидеть их даже в соседних галактиках. А двигатели бозонов Хиггса позволяют совершать даже галактические путешествия — они используют микромакроидные свойства Вселенной, чтобы превысить скорость света без последствий. — В таком случае, раз уж мы здесь, нам предстоит заняться их спасением. Тем более мне очень интересно будет взглянуть на тех человекообразных инопланетян, которые принесли с собой эту злополучную технологию! — вознамерилась Мисато. Планета, к которой прибыли Шут и Табрис, относилась к батипелагической группе. Это была разновидность сверхземель — одна из тех, кому не хватило тяжёлых металлов, поэтому они сформировались изо льдов, преимущественно водяного. Это промежуточное звено между планетами земной группы и наиболее лёгкими газовыми гигантами — ледяными. Как и всякие небесные тела подобного рода, эту сверхземлю покрывал океан в сто и более километров глубиной; под ним на дне залегала внешняя кора изо льда, что лишён возможности таять из-за дикого давления, а под толщей этого льда залегали минералы. Сразу три мелких унии величиною с Харон, спутник Плутона, висели в атмосфере. Множество относительно крупных гаун — формой похожих на слизней, заключавших в себе тысячи рядовых гаун, кораблей-ульев, рассекали воздушное пространство, то падали в океан, то снова вырывались из него, некоторые при этом вбирались в унии, некоторые отделялись от них и падали в океан. Ну а мелких рядовых гаун, самой разной формы, тут было не счесть. Компьютер сразу усёк обилие гаун на поверхности океана, что имели форму плавучих островков. Старец пояснил, что это изначально были искусственно созданные ими для терраформирования планеты организмы, живые острова органики: вторгнувшиеся гауны, очевидно, приняли их подобие. Похожих же на различные морские организмы гаун, оказалось не счесть в воде — а ещё тут болталось особенно много подобных звездоглавым — те, кто очертаниями копировал облик, напоминающий облик планетян. — Табрис, я нашёл пока сверху только три полноценных сознания, но они кажутся мне думающими только о слиянии с другими гаунами, — пояснил Шут по прибытию к водной планете. — Так что, очевидно, эти получились больше похожими на гаун. — Неужели на всей планете, более богатой на обитателей, нашлось только три мыслящих копии? — Каору надеялся на нечто большее. — В зависимости от чего погибла основная часть разумных жителей, — стал рассуждать Гендо. — Они могли умереть от катаклизмов, вызванных вторжением гаун в атмосферу. То есть до того, как гауны успели бы живыми поглотить их. — Как ты видел, — обратила внимание уже Рицуко, — гауны сперва рвали на части того дхоула, стало быть, многие из жертв погибают до того, как их проглотят. Стало быть гауны не смогут сделать копию сознания, если их жертва погибла пусть даже за мгновения до полного поглощения. — Тем более взгляни, какой супер-шторм бушует на планете из-за гаун, — добавил Макото. — Старцы, конечно, крепкие ребята, но не думаю, что даже они выживут при такой активности в гидросфере… Подобные спрутам, гауны зеленоватых и даже розоватых тонов, исчесляющиеся километрами, реактивными движениями бултыхались в воде и очень сильно штормили; казалось, даже всевозможные плавающие островки непременно бы пошли ко дну, не желай они сами держаться на поверхности. А волны там бушевали такие, что данные образования размером с Мадагаскар тут накрывало волной каждый миг, они то и дело опрокидывались и переворачивались. — Так, я тут обнаружил множество выживших! — Шут аж слегка даже обрадовался. — Они очень глубоко, под океаном. — Хорошо, тогда к ним! — Каору первым спустился, Шут за ним — двух выживших инопланетян оставили тренироваться управлять гаунами. — Эти гауны опознают их, вероятно, как тех, с кем недавно уже имели слияние. Потому они не будут их атаковать особенно целенаправленно, так как у них нет потребности слияния с ними. Кроме того, — рассказывал Зкауба, — гауны только иногда сливаются внутренним телом и обычно им хватает связи плацентой. Мы можем даже провести эксперименты, если кто-то из этих двоих вызовется добровольцем, что будет с ними, если гауны сольются с ними только плацентой. — Если они сольются только плацентой, то всё равно смогут передать информацию друг другу, да? Тогда что если эта переданная информация дурно повлияет на выживших? — Мисато рассмотрела прежде всего такую возможность. — Я понимаю. Потому не настаиваю на проведении такого эксперимента. Риск негативного воздействия на выживших присутствует в такой же мере, как шанс того, что неосознанные гауны осознают себя как ещё одни копии выживших при поглощении информации из выживших, — обратил внимание Зкауба. — Если вы так хотите узнать результат и никакого не поставить под угрозу, то пусть наши экстрасенсы прозревают варианты будущего и одновременно управляют вероятностью, чтобы снизить риск, — придумала Юй. — Хорошая идея, — одобрила Мисато. — Используем наши способности по максимуму. — В таком случае, — предположила Майя, — если как говорит Зкауба, гауны могут видеть нужные им частицы, то либо наши разумные гауны смогут засечь те корабли, либо захваченные Бардиилом гауны смогут сделать это. — Проще искать их будет с помощью телепатии, телепатия более проницательна, — подсказала Юй. В данный момент, пока они говорили, Каору и Шут достигли ледяной коры планеты и первый окутал в защитный слой скрытое убежище последних выживших. Их могло бы уцелеть больше, если бы они построили больше таких мест, но у них доселе не было причин на такие строительства, весьма сложные под таким давлением. Сами жители обычно располагались на тех островах, только самые стойкие могли опускаться на глубину в сотни километров. Обычно среди данной расы на таких планетах жили только представители особой модифицированной породы — вернее сказать, все Старцы были трансгуманизированной версией изначальной расы, потому все могли жить на глубине в десятки километров или нормально себя чувствовать в открытом космосе и при тамошней радиации — но только самые особые из них могли относительно комфортно ощущать себя на дне в сто километров. — Я полагаю, в этом убежище не было устройств, привлекающих гаун, а почти все формы жизни, кроме этих, не опустились на такую глубину, они просто их не заметили, — проговорил Каору, аккуратно отрывая от льда целый город, наполовину погружённый в толщу, Табрис поднял его прямо с ледяным фундаментом. Шут одновременно телепатически сообщил жителям, что они пришли помочь. — Сейчас мы ещё осмотрим это дело, — Шут сканировал восприятием местность, но ничего не отыскал. — Давай посмотрим на тех, кто обладает сознанием. Этими обладателями сознания оказались вообще какие-то левые монстры — нет, это были гауны, но внешне они походили не на них, а на какую-то непонятную ерунду. Шут, однако, узнал в этой ерунде местных животных, узнал из мыслей тех, кого они спасли. — Так, похоже, это гауны-животные, — пояснил Шут, — они обладают индивидуальным сознанием, но они неразумны. Эти гауны удачно, относительно удачно, скопировали животных. Да и воспоминания у них только о том, как они тут плавали… Таких животных, — Шут вычитал это в мыслях Старцев, — тут выводили ради того, чтобы они способствовали организации приятной среды. — В таком случае мы пока больше не нашли разумных выживших, — констатировал Табрис. — Давай дальше искать. — Угу. В это время на орбите выяснилось, что управлять разумные гауны могут только рядовыми «одноядерными» сородичами — ульи такому управлению не поддаются, вдобавок больше десятка мелких взять под постоянный контроль невозможно. — Значит массово контролировать их мы не можем? Ладно, это было бы слишком просто, — сложила руки на груди Мисато. — Каору, ты можешь поместить эту планету в карманное измерение, чтобы доставать из неё гаун? — Да, Мисато-сан, внутри мерных вкладок, вроде Бутылки Клейна — у меня места с лихвой хватит. — Полагаю, — как в старые добрые времена, по-дружески заговорила с командующей Рицуко, — он никогда не называл тебя «мамой»? — Риц, я не стала бы такой хорошей матерью, какой хорошей я стала командующей, — негромко проговорила по этому поводу Мисато. — Пусть он называет меня «Мисато-сан», как все. — Да уж, вы мать получше меня, — Юй не могла иронически не заметить этого. — Да, мы тут по именам обращаемся, совсем не по уставу, — прокомментировал Фуюцуки. — Традиция, заложенная нашим отцом-основателем, не так ли, Икари? — Я всегда считал важным эффективность по сути, — только прокомментировал Гендо. — Тут больше нет никого, — Шут минут десять выслушивался. За это время выжившие-гауны успели довольно недурно овладеть способностью контроля над гаунами. — Только гауны-животные. Либо это «безумные версии» «разумных планетян». — Хорошо, в таком случае, — Каору закрыл веки и расправил руки своей Евы, к чему прибавились протянувшиеся крылья. И белизна сошла и растянулась по планете. — Планируешь забрать её в Море Дирака, прямо как Лелиил? — уточнил Шут. — Да, я инвертирую собственное АТ-поле, чтобы забрать планету туда, в чистое мнимое пространство. Туда, где я боролся с Хиро, — Каору раскрыл глаза, когда белая планета и окрестности на миг стали чëрными, а потом и вовсе исчезли, оставив после себя лишь чистый вакуум. — Пора наконец возвращаться, — сказал Шут. — Искать корабли. Он подумал: — «Интересно, как там моя Аянами? Я не вижу, чтобы она и этот Картер были на мостике…» — А-ах! — Рэндольф активно работал тазом — он находился сверху, Рей раздвинула ноги и подняла их, позволив любовнику прижать свои ладони к её подошвам и обхватить стопы руками — американец держал грудь высоко и мог свободно созерцать голые мячики грудей японки, бледный бюст и часть живота; отличный по цвету член свободно и быстро действовал во влагалище под томный взгляд Рей: она чуть приоткрывала губы и иногда выпускала лёгкий стон. — У-ф! — красивой альбиноске явно было очень приятно и она иногда прикрывала глаза, её мячики грудей даже чуть дрожали от силы и частоты сношения — Картер по ходу процесса выражал напряжение тем, что надавливал пальцами и ладонями на поднятые стопы Аянами; её колени периодически сгибались сильнее и чуть более разгибались, под частым принятием толчков мужчины. — О-а-ах! — на коже Рэндольфа слега выступил пот. Американец на несколько секунд остановился, достаточно флегматично и слегка напряжно посмотрел на японку, она ему в лицо, очень проницательно и понимающе, чувственно и доброжелательно, с долей вопроса. И Рэндольф продолжил сотрясать её своими усердными толчками железно крепкого члена. До того он расслабил руки, а сейчас крепко сжал стопы Рей. Аянами заметила это и приблизила ногу к лицу Картера. Рэндольф верно понял намёк: взял за щиколотку и прижался языком к пятке, прошёлся от неë к свободно торчащим пальчикам. Пока он так несколько раз водил языком по ноге и целовал её, то чуть больше выпрямился и несколько сбавил темп сношения. Раздался звук поступающего сообщения. — Ответить, — принимая толчки, Рей непринуждённо повернула голову. Перед трахающейся парочкой появилось изображение Мисато: — Ой, вы заняты! — Да? — Рэндольф оторвал язык от сексуальной подошвы Рей, но, быстро сообразив, не прекратил работать во влагалище. — Что там у вас?.. — Э-э, эм, — Мисато несколько замялась. Рей с ожиданием смотрела. — Я наверное зайду позже… — Говорите, что случилось — мы уже поняли, это не очень важное, но говорите — нам всё равно на это! — высказал уж Рэндольф, с членом внутри Рей. — Эм, мы закончили с гаунами, закончили очищать планеты от них, есть что обсудить и, возможно, нам надо будет искать суда Старцев, которые стали теперь мишенью для гаун в космосе, — кратко изложила Мисато. — Эти суда движутся к сверхправителям Старцев, которые, как думают Старцы, должны защитить их от гаун. Но нам ещё надо эту планету подлатать, над которой мы висим, так что вы можете ещё отрываться там… — Хорошо, спасибо, — Рэндольф отвернулся от Мисато и чуть согнулся и продолжил куда быстрее владеть Рей. — Уоррен упоминал, он раньше вырезал эротические картинки из журналов, — напомнил Козо. — С тех пор для него прошли тысячи лет, — сказал Гендо. — Какие бесстыдство! — прокомментировал это дело Шут. Рей пожелала, чтобы Рэндольф брал её теперь со спины — альбиноска вытянулась на животе, обхватила руками подушку и уткнулась в неё лицом; Рэндольф опёрся же на постель руками по обе стороны от головы синевласки, раздвинул позади свои ноги, меж ними и под ягодицами мужчины ровно протянулись ноги Аянами, Картер навис грудью над бледной и стройной спиной женщины, и так продолжил прочищать своим членом Рей вагину, откуда всё чаще — он прямо всем мужским копьём чувствовал это — выделялась и выделялась влага. — А-ах… ах! — тихо и сквозь губы издала Рей, когда снизу пошёл тёплый поток. — Рэндольф, я кончаю! — Да?.. — Картер вообще чувствовал членом то, как обильно хлещет влага у Аянами. — Тогда я тоже… я уже готов. Только сожмёшь мой ствол охватить своим теплом покрепче, когда кончишь, да? — А-а-да, — издала Рей, через несколько секунд, там внизу, испытав оцепение и резкие сокращения стенок влагалища, через которые на бешенной скорости туда-назад проносился член. Рей сжала губы, потом резко расслабилась походу того, как нутро внизу активно обливалось жаром и блаженной истомой. — Рэндольф, — через некоторое короткое время обратилась любовница, — если хочешь, можешь вставить мне член в зад. Там уже и ты скорее и приятнее кончишь. — Хорошо, — Рэндольф прямо так достал мокрый член, он хорошо знал, что Рей обычно рассчитывает на АТ-поле и пренебрегает смазкой: вот нравится девушке грубое вхождение пениса сквозь сфинктер. Потому Картер без тени сомнения направил свой малый в анус Аянами, немного подавил, совершил пробитие и погрузился в тесные стенки анального хода. Узость прямой кишки и правда благотворно сказалась на процессе: Рэндольф также часто и не так уж мало времени посвятил прочистке этого места — и только по его прошествии и в следствии приложения усилий, наш мастер-оккультист сам издал протяжный звук: — А-а-а-х! И испытал сладостные, чисто животные вспышки наслаждения, от сокращения — излияния семени в узкий анус Рей Аянами. Любовница тоже чутко испытала, как теплота жидкости входит ей в нутро и течёт по направлению к желудку сквозь завитки срачного хода. — У-ф! — после оргазма Рэндольф свободно рухнул подле Рей, небрежно раскинул руки и ноги. — Давай ко мне, — тепло повернулся он к ней. — Да, — Аянами охотно влезла на его грудь — мужчина и женщина снова встретились губами, и японка удобно прижалась к американцу. — Мне с тобой хорошо, — шепнула она. — Мне с тобой тоже. Приятно заниматься этим с тобой. Не думал, что женщина может меня увлекать… — Ты делаешь это больше ради меня? — в рубиновых очах Рей появился вопрос. — Мне интересно это делать именно с тобой. — Хорошо, — Рей ещё раз охотно и глубоко поцеловала в губы своего избранника и он ей ответил, после чего положил руку ей на спину и немного погладил. — Полежим ещё минут десять-пятнадцать и отправимся за работу, да? — чуть улыбался Рэндольф. — Да, — Рей с таким же счастливым выражением протянула руку к руке любовника и соединила ладони — и Рэндольф в ответ согнул свои пальцы, захватив её бледную кисть, так романтически они сплелись лежащими на простыне руками. Пока шли всякие там дела, АТ-поле «Wunder» вело восстановление планеты, пилоты Ев внизу по разному развлекали себя, если не были заняты помощью населению. Если Хикари и два Синдзи — то есть Шон и Синдзико — предпочли помогать пострадавшим, то Тодзи и две Аски — Шикинами и Сорью — взялись обмениваться колкостями, по ходу чего дело переросло в поединок. — Это тоже будет прекрасная тренировка! — Шикинами бойким движением ладоней, хлопнула и развела кисти в стороны, благодаря чему породила огненный меч, чьё лезвие состояло из расплавленного и чистого металла, по форме клинка это оружие отчасти напоминало саблю, оно постоянно выбрасывало языки огня. Кроме этого она также трансформировала свой красный контактный комбинезон в подобие каких-то фэнтези-доспехов, из лопаток в ширь раскрылись алые крылья, также охваченные племенем. — Бардиил, Ангел Града, погасит тебя! — Тодзи сокрыл себя в ответ покровом своего симбионта. — Только осторожнее, — подала голос Мисато, — я не против ваших тренировок, но не переусердствуйте. — Ясно, Мисато-сан! — отозвался Тодзи. — Вас поняла, Мисато-сан! — кинула его противница. Вторая Аска — Сорью — просто сложила руки на груди возле того места, с которого сорвалась её альтернативная версия, и осталась в роли наблюдателя. Они врезались в воздухе, подняв ударную волну, которая вышибла бы глаза простому человеку, окажись сей бедолага в радиусе сотни метров. Пламенная не то сабля, не то шашка ударил в янтарный многогранник АТ-поля. — Ха! — Тодзи затем с ухмылкой бабника следом ткнул просто рукой в грудь Красному Рыцарю Селефаиса. — Лапаешь меня?! — с возмущением широко раскрыла веки Шикинами. Её собственное огненно-многоцветное АТ-поле замерцало радужным оттенком. Они разделились после первого столкновения: Тодзи встал на рухнувшее здание — разумеется, локатор живых организмов показывал, что тут никого нет, кто мог пострадать. Остальные пилоты заняли место на вершине высокой стены, оставшейся от какого-то из сооружений Старцев. Шикинами с гордым видом зависла над грудами щебня, лежавшего вперемешку с останками сброшенной плаценты. — Ха! — Тодзи вдруг вскинул руку и сжал кулак. Плацента под Лэнгли ожила и также образовала кисть достаточного размера, чтобы схватить девушку, не ожидавшую этого. — Какого?! — Красный Рыцарь Селефаиса оказалась тесно сжата и была вынуждена АТ-полем раздвигать титанические пальцы. — Удивлена?! — Тодзи с азартом прыгнул к ней, в пару прыжков парень очутился возле схваченной девушки. Но не успел он добраться до неё, как рука гаун стала покрываться камнем, конечность это стала трухой и оказалась разбита на обломки и повергнута в пыль, словно большой рухнувший постамент. Тодзи добрался до Шикинами и ещё раз долбанул в красный доспех на груди — соперницу отбросило и врезало ещё в какие-то очередные развалины Старцев — там над ней поднялось облако серой пыли. Которое следом — не успел Тодзи обрадоваться — развеялось красный вспышкой — Альтер-Аска молнией оказалась перед ним и уже с сердитым видом обрушивала меч на его АТ-поле. — Блядь! — Тодзи пугливо отпрыгнул, а щит его распался, будучи расколот вдребезги, что сразу блекло сверкнули и пропали. — Остынь! — проговорила Шикинами, несколько небрежно подняв руку и сковав Судзухару кристаллом иния. Тодзи застал в этой позе, заставив победительницу уж праздновать торжество — как вдруг на её довольном лице приступили синие прожилки. — Ах! Ты меня заразил! Эти… А-ах! Аска на несколько секунд просто оказалась шокирована. — «А болван Тодзи совсем не дурак! Этот уж точно!» Она сосредоточилась на подавлении паразита. И пока она это делала, Тодзи разбил лëд и схватился за пламенный меч голой рукой — и тот развеялся! — «Он заблокировал мои способности через ту часть своего Бардиила, которую поместил в меня! А он очень не глуп!» — быстро сообразила Шикинами. — Хэ! — Тодзи тогда довольно усмехнулся. После чего отпустил свою соперницу: — Думаю, на этом хватит. — Ага, чтобы ты победил?! — Шикинами, конечно вскипела. Но умный Тодзи встал как победитель: сложил руки на груди и перестал с того мига сражаться. — Нанёс по мне удар и сразу встал в позу безоружного, чтобы я не могла тебе врезать?! Аска прямо это сказала. — Ага, — Тодзи показал наглую ухмылку. — Но будь тут реальный бой, я бы нанёс по тебе тот смертельный удар, верно? — Будь тут реальный бой, я бы стёрла тебя одним взглядом! — заверила обладательница столь же пламенных сил, сколь и пламенного темперамента. — Наша Аска спокойнее, да? — обратилась Синдзико к Шону. — Ага, судя по воспоминаниям из твоей головы — спокойнее, да, — согласился тот из них, кто до сих пор носил фамилию Икари. — Наша Аска всегда грубо отзывалась об этом Судзухаре, — вспомнила Анна. — А наша Аска с ним даже спала, — вспомнила Мана. — Пф! Для нашей Аски это было бы немыслимо, — сказала Анна. После чего ребята на всякий случай подошли к Тодзи и Шикинами и развели по сторонам. Так как этот бой всех заставил поволноваться, соперница Тодзи решила его оставить, чтобы никого более не нервировать. — Уф-ф, ладно, не сейчас, с тебя хватит! — пламенная девица погасила лишний огонь, втянула себе в лопатки крылья, после чего осмотрела свой внешний вид. — Слушайте, — обратилась пылкая леди к остальным, — а эта одежда просто прекрасна! Она так легко повинуется эфирным волнам из моего мозга! Это просто шедевр! — Мне она тоже нравится, — подошла к ней Аска Сорью. — Эта одежда, к тому же, очень хорошо тебе идёт в таком виде… — У меня есть самые разнообразные способности! — хвастался же Тодзи, также ступая к остальным, прежде всего к Хикари. — Да, братик! — спрыгнула тут с «Wunder» Сакура. — Ты для меня самый лучший! Она счастливо обняла брата. — Ну а кто ещё может быть для тебя самом крутым, а?! — Тодзи захватил в ответ младшую сестру. — Хм, — Кенске производил видеофиксацию, стараясь подбирать нужные ракурсы. — Очень красивое завершение, Тодзи, — показал гик другу большой палец. — Пусть все помирятся! — Наша Аска, на самом деле, просто ругается с Тодзи, но она не питает к нему реальной ненависти, я уверен, — сказал Шон. — А то, я в этом не сомневаюсь, — согласилась с ним Синдзико. — Сердце мне подсказывает, ваша Аска — хороший человек. Другой Я не полюбил бы дурного человека. — В этом я совершенно согласен с тобой, Другой Я, — одобрительно улыбнулся Шон. *** Давид и Соломон обсуждали коварные планы: — Угу. И что за чудовища это будут? — интересовался отец: Давид конечно был вероломным разбойником, массовым убийцей и трудно было найти во всём Небесном Израиле негодяя большего, чем тот, кто был во всём угоден Ньярлахотепу, но в коварстве и хитрости он уступал отпрыску. — О, пошли со мной, отец, — с хитрецой пригласил Соломон. — Пошли, — охотно встал с места Давид, чрезвычайно избалованный ничего не деланием и такой роскошью. Соломон сделал так, чтобы коридоры в пару шагов привели в библиотеку с книгами, дощечками и кристаллами, где добрая часть фолиантов парила в воздухе. Кроме этого, все стены и потолок тут встречали гостей расписанными сюжетами из ряда наиболее важных текстов, хранившихся здесь. Когда Соломон раскрыл колдовского вида папирус, то прямо перед ним и Давидом эти самые настенные изображения пришли в движения. — Это Папирус Огдру Джахад, написанный небезызвестным Эйбоном. Он содержит историю Себетту, Единых в Семи. — С удовольствием выслушаю их историю из твоих уст, сын, — любезно попросил Давид. — Помнишь ли ты, отец, о тех Семерых, кто «не мужчины, не женщины», кого страшились в Вавилоне? — Припоминаю, сын… — Кого рекут «Себетту». Слушай же, отец, как появились Себетту! — по мере того, как взгляд Соломона бежал по строкам, настенные изображения демонстрировали то, о чём шла речь. — В незапамятные времена войны Старцев и Ктулху… Стены показали то, как с одной стороны шли орды звездоголовых и устремляли на врагов своих стреляющее лучами трубчатое оружие, и как под ними выходили подобные облакам табуны шогготов с очами и устами; и позади них как горы высились Кайдзю — Годзилла с подобием Копья Лонгиния в руках, Ангирус, Королева Мегагирус с выводком, пучеглазый грязевой монстр Хэдора, пышущий молниями Габара и иные. А с другой стороны выступали ряды обладателей глав осьминогов, шести зерцал и крыльев летучей мыши; в когтях пришельцы с далёкого Ксота сжимали чешуйчатые трезубцы и жезлы с сияющими камнями на концах; и как стояли над ними сам огромный Великий Ктулху с трезубцем в пору и в неких доспехах; а также подобный одноглазой жабе, ещё более огромный Идхогтх; колдующий чары Зотх-Оммог — имеющий голову вроде главы динозавра на вершине конуса-туловища; и обладающий колоссальным оком и не менее колоссальным хоботом спурт Гхатанотхоа, чьё изображение, по понятным причинам, было не совсем точным. — Когда Великий Древний потерпел поражение, — рисунок показал то, как Годзилла метнул копьё Старших Богов и оно поразило Великого Ктулху, но и Верховный жрец древних в ответ разил своего противника разрядами энергии, — цивилизация Старцев пришла в ужасающий упадок, — под размеренный рассказ Соломона, настенные изображения слагали картины: ныне они показали силуэты разрушенных городов, на фоне которых склонили звездовидные главы Старцы. — И решили они, чтобы впредь такого не повторялось, создать оружие, более великое, чем шогготы, Кайдзю, те обращающие в пыль материю луч и даже Копьё Старших Богов. Вернее… Изображения показали то, как от чёрного солнца с лучами-щупальцами, как от этого спрута с пустым слепым глазом, ниспали потоки тьмы и из них вышел насыщенно-чёрный Старец: — Наилучший из хитрецов предложил им идею. Рисунки показали исписанные чем-то непонятным монолиты, пред которыми шевелятся волны живого озера, откуда выходят псевдоподии и орды самых разных живых организмов, и как натыкаются они на бастионы Старцев, окружающих это место. — Старцы дали Соляному дракону Тиамат — Уббо-Сатле — то, что было кровью и плотью всех Древних, которая у них была. Рисунки показали то, как шогготы слили с бастионов в живое озеро некие струи из ёмкостей. — Особенно много они взяли кровь у рода Йига, потому что Йиг и его семья — мать Маппо-но Рёдзин, сам Йиг, его жена Йидра, дочь Айи’иг и сын Битис, были врагами Ктулху в ту пору. Рисунки показали то, как драконоподобный монстр с несколькими сотнями отдельно нарисованных змей, свисающих с него — очевидно, сама Маппо-но Рёдзин, более всего известная среди людей под этим именем из Японии; а с ней и её сынишка Йиг, Отец Змей, похожий на человека со змеями вместо головы и рук, его змееподобная дочь Айи’иг, Богиня змей, одноглазый Битис (Бьятис), Бог забвения, и ещё какие-то тому подобные монстры — кто-то из них должен был быть Йидрой, Ведьмой Снов, но эта дама не имеет постоянной формы (обычно носит обличие тех, кого недавно употребила на закуску) — как все они добровольно дают немного своей крови в сосуды, что предоставили им наполнить шогготы под наблюдением стоящих рядом звездоголовых — и один из них, густо чёрный — очевидно кто — стоял среди этой группы. — Чтобы их новому творению был подвластен воздух, Наилучший из хитрецов подсказал обратиться с роду Голгоротха, к единокровным ближним его — Сварогу и Рагналле, что обитают на горах Неведомого Кадата и где им служат шантаки, — повествовал Соломон: картины показали то, как группа Старцев во главе с Ньярлатхотепом подлетела к заоблачным пикам, где сидели одноглазые и очень монструозные подобия птиц. — И Голгоротх отдал своё семя. К счастью, картины это не показали — зато следом изображение показало то, как группа звездоголовых призвала из своей крови и грязи нечто, что напоминает шоггота, но содержит и жабьи плавучие и тягучии черты и не имеет шогготовых ртов и зерцал. — Что это, сын? — не узнал Давид. — Среди Старцев нашлись те, кто почуял неладное: тогда они призвали отца Харлот — Хранителя Секретов: Волгнагота. У него они поинтересовались, как сделать монстра не слишком опасным. — так Соломон объяснял. — Тогда Волгнагот посоветовал добавить немного любви… После настенные рисунки показали то, как эти самые Старцы — без Ньярлатхотепа в их рядах — стоят под сходящим с неба выменем, которое окружено извивающимися щупальцами и свисающими козьими копытами, а также древесными ветками и иным добром — и шогготы тянут свои ложноножки, чтобы доить гроздья сосков. — По наставлению Волгнагота, алхимики добавили к крови рода Йига и семени Голгоротха молоко Шуб-Ниггурат — и не сказав ничего Наилучшему из хитрецов, дабы Новорождённому была известна любовь, дабы нрав его не вышел слишком уж ужасным… В конце концов они желали защитника, а не палача. И вот родил тогда Уббо-Сатла того, кто известен стал как «Семеро Себетту» в Вавилоне, «Семь Единых» в Вестеросе, «Семь Богов Хаоса» или «Огдру Эб Джурхад» — или если просто: Огдру Джахад. Когда Соломон говорил это, «воды» Уббо-Сатлы, после излияния туда «коктейля», позволили вынырнуть из себя чему-то, что проще всего было описать как: «семь жирных полуугрей-полумурен, являющихся сиамскими близнецами, вдвойне слились в жестокой оргии». — Однако то ли Боги на Элизии узрели с Бетельгейзе сие, — благостно продолжал Соломон, — то ли эта плоть вышла слишком уж нечистой… Себетту появились на свет мёртвыми. Картина показала то, как подобные полуугрям-полумуренам, главы Огдру Джахад перекидываются от озера через бастионы Старцев и горестно пребывают без жизни и движения. — Но Наилучший из хитрецов недолго печалился… Рисунки показали то, как чёрный Старец расправил крылья, и стал уже не Старцем, а Обитателем Тьмы. — Он отправился к Отцу своему и забрал от него каплю. Картины показали то, как летающая бестия с тройным оком достигла чёрного слепого солнца и оторвала от него щупальцами кусок и полетела, размахивая крыльями, через космической эфир на фоне звёзд. — И достиг после Наилучший из хитрецов обители своего заклятого врага — Фомальгаута, — рисунки показали то, как Ползучий Хаос на сей раз уже в обличии Отца всех летучих мышей — двухголовой летучей мыши со множеством глаз — подлетает к лучам целого солнца, где плавают в его пламенных водах живые шары огня. Рисунки показали то, как луч от сгустка, что держал в когтистых нижних лапах Ньярлатхотеп, ниспал на самый крупный из этих шаров. — Наилучший из хитрецов направил силу отца своего на Ктугху — и Ктугха сошёл с ума, и в безумии своём выплеснул драгоценную эссенцию… Картины показали то, как струя жидкого золота ударила в ответ на луч тьмы, и теперь Отец всех летучих мышей улетал в лапах с чем-то, что было только наполовину чёрным. — Затем Наилучший из хитрецов воззвал к брату своему — Тулзуче, Живому Изумрудному Пламени, — картины показали то, как Ньярлатхотеп движением крыльев заставил гладь самого пространства забить перед собой искрящейся гейзер зелёного цвета, — и смешал его обильно идущие искры с тем, что получилось, дабы пламя Тулзуче не угасло, и горело отдельно от него по образу и подобию пламени Ктугхи, черпая хворост из капли Азатота… И вывел из этой «Великой работы» чистую эссенцию концентрированного Нунция под названием «Врил»: это живительное пламя Ктугхи и творящая от начала сила Азатота, вместе они породили великий эликсир, «великую работу»: «Квинтэссенцию» — также известную, как «Негасимый Пламень Илуватара». Отец всех летучих мышей прибыл на Землю и снова сложил крылья и стал просто чёрным Старцем. Он взошёл туда, где протягивались семь голов бездыханного Огдру Джахад — было также показано то, как дохлого монстра сюда притащили Кайдзю, включая Годзиллу, Гамеру, Габару, Короля Сизара и ряд иных, кому было удобно бы взять и перенести эту дохлую тушу из семи очень больших, даже по сравнению с Кайдзю, мурен-угрей — даже Годзилла казался каким-то пигмеем на фоне этого левиафана — Одного, Единого в Семи. И вот с прилетевшим сюда Наилучший из хитрецов — на руках у того — был сосуд с той тёмной и светлой «Врил»: — Наилучший из хитрецов дал испить жизнь, и ожили они — «Негасимый Пламень Илуватара», он же «Врил» стал теперь их сердцем, и были коронованы Семеро Изумрудом Тулзуча… Огдру Джахад зашевелился и семь полумеренских-полугриных глав восстали — над каждой из голов теперь гривой взвился пламень свечи… — Но коварство Ползучего Хаоса обернулось против него — ведь когда он ввергал в безумие Ктугху, он рассказал свой план народу Фомальгаута! В надежде, что его удивят… И его удивили: дети Ктугхи с помощью Великой Мысли передали тем, кого обманывал Наилучший из хитрецов… Рисунки показали то, как шоггот с несколькими очень длинными копьями, где на концах были Старшие Знаки, пронзил аватару Ньярлатхотепа. А другой поджарил её из целой кучу бластеров. — В свою очередь и план тех, кто не желал сделать Себетту уж слишком кровожадными, сработал. Картины показали то, как семь змей отчаянно извиваются вокруг друг друга и перекручиваются. — Вместо того, чтобы заниматься войной, Себетту начали заниматься любовью, — очень одобрительно улыбнулся Соломон, отрывая взор от папируса и глядя на то, как в экстазе слились все семь частей «Семерых Единых». — Это и мы можем. А что было дальше? — живо хотел узнать Давид. — Себетту, они же единые как Огдру Джахад — поначалу не воевал ни против кого, он, то есть они, только познавали друг друга. Но прошло время и стали рождать они друг от друга детей… «Кадры» показали то, как от оргии расходятся всевозможные хтонические чупакабры — один гаже и больше другого: кто был вытянут и имел корону щупалец и три ноги козы, у кого без труда угадывалась кровь Шуб-Ниггурат; и иного, кто имел крылья и походил на великого змея, у которого проявились черты племени Йига и Голгоротха; у ещё одного, кто имел вздутую голову с кучей очей и ротовыми щупальцами, явно проступили черты рода Ктулху, останки чьих детей тоже вошли в алхимический компот. — Огдру Хем — так называют его детей, — повествовал Соломон. «Кадры» кратко показали то, как Годзилла извергает дыхание против одного из них, а иные монстры пытаются со своих фронтов усмирить эту сволочь. А после стало видно то, как над своими детьми грозно восстали все семь глав-мурен с огненными коронами. — Так как Огдру Джахаду была известна любовь, то Семеро сразу загорелись великим гневом на тех, кто делал хоть малейшее зло их потомству. Они возжелали создать мир, где будет только любовь и комфорт… для их потомства и для них самих. И не надо думать, чтобы они желали истребить вообще всё во время этой расчистки леса. — Картины показали то, как Семиглавая Гидра рыкнула в небеса и пошёл дождь, и в каплях этого дождя орды Старцев и их шогготов становились чем-то ещё более монструозными, у них появлялись новые и совершенно причудливые формы, имеющие одновременно нечто общее с кораллами, насекомыми и амфибиями. — Они хотели из любви сделать всех остальных такими, как они. Поразительно человеческая мотивация, не так ли? Идиоты говорили, что планы Огдру Джахад непостижимы, но они никогда не думали над тем, как поступаем мы сами? Когда мы, люди, приходим на новую землю, мы убиваем тех, кто нам мешает и делаем своим скотом или рабами тех, кто может нам пригодиться. Мы ведь даже можем любить своих коней, овец, волов, рабов и наложниц — это человеческие чувства… Только идиоты могут считать человеческую мотивацию Огдру Джахад «за гранью человеческого понимания». Сказав это, Соломон вернулся к теме конфликта: — И Старцам было нечего делать… Рисунки показали большой столб, испускающий снежинки, идущий на Огдру Хем и Огдру Джахад — он прошёл и все оказались заключены в лёд. Следом закрутился воздушный вихрь, достаточно большой, чтобы накрыть всех монстров, и в его оке отразились другие солнца. — С помощью Афум-Заха они запечатали Огдру Джахада и всех Огдру Хем и выкинули их в другое измерение от греха подальше — потому что никак не могли управлять ни одним из них. Всего Себетту породили 369 могучих детей и все они вышли очень сильными и жизнеспособными. На том Соломон закончил свою историю. — И ты, сын, планируешь показать им наше коварство: обрушить на голову этих… всех? — Верно, отец, — Соломон взглянул на свой перстень, — проверим-ка систему безопасности NERV на деле. — Хм… Однако, сын, ты уверен, что Семеро смогут стать достаточной угрозой? Ведь если их сковало льдом Афум-Заха, а он, если не ошибаюсь, теперь на стороне NERV, то… — Не бойся, отец, тогда Семеро просто не были готовы к битве; я возьму улучшенный Нунций, созданный моим старым знакомым, и соединю его с семенем Атума, Погребëнного под Пирамидой, чтобы получить очень сильный эликсир. С его помощью Семеро станут очень сильны и смогут не только разбить ледяную темницу, но и покажут себя достойной угрозой всему миру! — очень довольно придумал свой коварный план хитрый еврей. *** За разговорами о всяком, Виктор и Павел провели достаточно времени. Последний должен был отправиться по делам, и первый остался один с тем еврейским мальчиком. Так как Давид говорил только на польском, которого Виктор не знал, наш герой не мог общаться с беглецом из гетто напрямую и просто решил вместо этого порыться в многочисленных книгах и журналов Павла. Ему ничего больше не оставалось: — «Что мне делать? Заснуть и попасть в Мир Снов? Но без наркоты я не смогу погрузиться достаточно глубоко… И я слишком возбуждён, чтобы спать. Не говоря о том, что ещё и девяти часов не прошло с тех пор, как я выдрыхся подле Ольги… Интересно, как она там? Хоть бы ничего с ней не случилось!» Виктор сел рядом с книжным шкафом и начал брать тома и пересматривать их. Тут он мог найти перевод, выполненный самим Павлом, некой «Краткой повести об антихристе» Соловьёва, было тут и много книг всякого рода, как бы выразился сам товарищ Северов, о «пустой болтовня рефлексирующих интеллигентов», включая писанину Платона и «Мою борьбу» Гитлера. Последнюю он пролистал бегло и возвратил назад, как-то особенно не найдя ничего интересного, ибо глаза схватывали тот же пустой бред всех выродков-нацистов, что и он недавно слышал и, как чувствовал, ещё услышит: мол, грядёт выдуманное нами вырождение, а потому, чтобы спасти народ от вырождения, мы будем делать, что захотим. Разумеется нацисты были отчасти правы — вырождение грядёт, ибо чем ещё может быть само нацистское мировоззрение, кроме как тяжкой и заразной деградацией элементарного здравого смысла? И торжество этого политического течения под обещание всего хорошего как раз и воплощает ту самую предсказанную гибель народа. Раскрыл наш герой и Платона, так как вспомнил — этот античный пустозвон пропагандировал гомосексуализм, по словам Каору и Синдзи, и Виктор стал листать, ничего про гомосексуализм не отыскал, там значились везде только унылые и примитивные мифы о происхождении человека и всякая унылая демагогия — это был диалог «Тимей»: «Вот мы, кажется, и покончили с той задачей, которую взяли на себя в самом начале: довести рассказ о Вселенной до возникновения человека. Что касается вопроса о том, как возникли прочие живые существа, его можно рассмотреть вкратце, не вдаваясь без особой нужды в многословие, чтобы сохранить в этих наших речах должную меру. Вот что скажем мы об этом: среди произошедших на свет мужей были и такие, которые оказывались трусами или проводили свою жизнь в неправде, и мы не отступим от правдоподобия, если предположим, что они при следующем рождении сменили свою природу на женскую, между тем как боги, воспользовавшись этим, как раз тогда создали влекущий к соитию эрос и образовали по одному одушевленному существу внутри наших и женских [тел], построив каждое из них следующим образом. В том месте, где проток для выпитой влаги, миновав легкие, подходит пониже почек к мочевому пузырю, чтобы извергнуть оттуда под напором воздушного давления воспринятое, они открыли вывод для спинного мозга, который непрерывно тянется от головы через шею вдоль позвоночного столба и который мы ранее нарекли семенем. Поскольку же мозг этот одушевлен, он, получив себе выход, не преминул возжечь в области своего выхода животворную жажду излияний, породив таким образом детородный эрос. Вот почему природа срамных частей мука строптива и своевольна, словно зверь, неподвластный рассудку, и под стрекалом непереносимого вожделения способна на все. Подобным же образом и у женщин та их часть, что именуется маткой, или утробой, сесть не что иное, как поселившийся внутри них зверь, исполненный детородного вожделения; когда зверь этот в поре, а ему долго нет случая зачать, он приходит в бешенство, рыщет по всему телу, стесняет дыхательные пути и не дает женщине вздохнуть, доводя ее до последней крайности и до всевозможных недугов, пока наконец женское вожделение и мужской эрос не сведут чету вместе и не снимут как бы урожай с деревьев, чтобы засеять пашню утробы посевом живых существ, которые по малости своей пока невидимы и бесформенны, однако затем обретают расчлененный вид, вскармливаются в чреве матери до изрядной величины и после того выходят на свет, чем и завершается рождение живого существа. Итак, вот откуда пошли женщины и все, что принадлежит к женскому полу». — «Ну что за бред, и это великие тайны вселенной? «Некрономикон» читать интереснее было!» — откинул Северов эту книжонку. Тут на глаза попалось не абы что, а творчество самого Ницше! Виктор открыл пару страниц, потом пролистал ещё с десяток, вспомнил сетование Синдзи: «Ницше пишет так, что его невозможно понять точно, а когда тебя невозможно понять точно, то ты на любую критику всего можешь сказать, что это критика неправомерна и тебя не поняли неправильно или не до конца точно. Это интеллектуальное шулерство. Вообще уделять внимание стоит лишь тем людям, которые понимают, что хотят сказать и однозначны в своих словах — это верный отличительный признак людей, которые могут быть умными, от людей, которые ими точно не являются». — Господи, какая же скука, — Виктор вернул книгу на полку. Он увидел у безумного немца полное отсутствие внятной мысли, однако не нашлось её и у Гегеля — Гегель поразил Виктора больше всего абсолютно полной бессмыслицей — сложный текст из наезжающих друг на друга слов и частей предложения. Виктор, читая текст, поначалу таки подумал, что это он тупой, но вспомнив, что это философия, немедленно пришёл к обратному выводу — это текст тупой. — «Это ребята вроде Гегеля и Ницше специально пишут темно и непонятно, чтобы тупые интеллигенты ломали потом головы над тем, что они написали тут, сука. Они так просто хотят привлечь внимание к бессвязным бредням в своей голове, чтобы на них обратили внимание такие же любители переливать из пустого в пустое». Завалялся тут и томик «Капитала» Маркса — Виктор листал его ещё когда был маленьким, сняв с полки одного из родственников — ему это пришло в голову только потому, что борода Маркса выглядела прикольно. Там между страниц оказалась заначка — отец объяснил, что подобное с советских времён прячут в книгах, которые никто никогда не читает. — Но, папа, зачем покупать книги, которые никто никогда не читает? Отец рассмеялся: — А ты не понял, сынок? Где твоё стратегическое мышление? — Чтобы прятать заначку? — Именно. — Но, папа, если это известно всем, то как можно прятать?.. — Сынок, вот почему таких книг должно быть много, — указал отец на полку, заставленную томами: — Полное собрание сочинений Ленина, кто-нибудь когда-нибудь читал это со времён окончания советской школы? Эта муть давно устарела, у нас не годы революции. — Да, а может сейчас, пап, эта дрянью будет поновее, — Виктор отправил на полку книгу и достал наугад ещё одну. Это оказалась просто книга о рисовании, Виктор пролистал страницы — она была написана на французском. В то время как хиты сегодняшних гуманитариев, вроде Гитлера, издавались на кошерном немецком. Виктор, более или менее изучив эти книги, взглянул тогда на спустившегося Давида. Мальчик выглядел нервным и Виктор не стал обращать лишний раз на него внимание, чтобы не давать ребëнку поводу для большего беспокойства. Павел вернулся в дом в расстроенных чувствах. — Что случилось? — прямо задал вопрос Виктор, оторвав взгляд от книги. — А? — бедный интеллигент Павел так глубоко погрузился в свои мысли, что не сразу осознал вопрос. — Пф! У тебя лицо более мрачное, чем было до. Что-то случилось ведь? — Виктор был достаточно хорошим физиономистом. — Э… Я должен буду тебе сказать, — Павел приблизился. — Кое-кто знает, что Давид здесь, — Павел взглянул на мальчика. — И этот кое-кто планирует донести на нас… если я не отдам ему Давида. — Для чего ему Давид? — Виктор в принципе догадался: для чего ещё мальчики взрослым дядям? — Чтобы изнасиловать?! — Угу, — Павел кивнул. — И кто этот выродок? — Э… Это граф Смокрев — он сотрудничает с оккупацией и иногда околачивался… — О, ну тогда боги и судьба послали меня к тебе совершенно к месту! — Виктор внезапно очень оптимистично тряхнуть руками и встал в полный рост. — Я разберусь в этим Смокревым! — А? Как? — Мне нужно заманить его туда, где я перережу ему глотку. — Э… — Паш, это война, а на войне надо действовать! На войне нельзя стоять, спустя рукава! А я — Виктор солдат, воевал со всякими, так что просто предоставь это мне! — Виктор говорил это абсолютно уверенно и даже с чувством какой-то радости. — Наконец-то мне нашлась работа. — Хорошо, я готов хоть пожертвовать собой, чтобы спасти мальчика, — согласился Павел после нескольких секунд смущения. — Этот Смокрев часто тут бывает? — Не часто, но иногда. — У него есть подельники? — Нет вроде. — Отлично. Нацисты казнят педерастов, не говоря уже о шантаже, не думаю, что он стал бы кому-нибудь это говорить, — Виктор с огромной энергией взялся за это дело. И Павел не мог не увидеть в глазах у гостя этого искреннего желания помочь. Давид услышал из их разговоров имя того человека, кто покушался на его жопу, и особенно навострил уши. Павел кратко изложил мальчику суть: — Виктор намерен в благодарность за то, что я дал ему крышу над головой, убить Смокрева. Виктор, — с долей сомнения Павел взглянул на своего гостя, — ты точно уверен, что сможешь… — А что ещё делать? — теперь Виктор уже вопросительно взглянул на Павла. — Э… Хорошо, — Павел кивнул. — Ты прав, это шанс. — Он оккупант — он враг. Точнее полицай. Враг должен быть убит, — Виктор подумал. — Но сперва мне нужно знать тонкости. Павел немного рассказал об этом графе: этот художественный дилетант интересовался всякими книгами и произведениями искусства, в том числе заграничными экземплярами — Павел упомянул, что был за границей и потому имелся у него некоторый антиквариат — и за этими товарами граф иногда заглядывал, а то и просто шатался без дела, чтобы зайти к нему и поговорить о всяких тонких материях: по словам Павла граф Смокрев считает, что догмы католической церкви провоцируют войны, потому католицизм — это плохо; что Люцифера незаслуженно изгнали из рая; что Европа достигнет своего рассвета, если люди отдадутся своим низменным инстинктам, как то считают нацисты. Кроме того, по словам Павла, Смокрев признался ему, что убил одного мужчину за отказ ответить на свои домогательства. — Эка ж какой бред, — прямо заявил Виктор. — Этот твой Смокрев выглядит так, словно его придумал дешёвый пропагандист. Нацисты не утверждают того, что люди достигнут рассвета, если отдадутся инстинктам. Они считают, что одни люди органически злы, глупы и бездарны, а другие — умные, добры и способные: что само по себе патологический бред — нацисты утверждают, что эти плохие по своей природе люди хотят убить всех хороших по природе людей — таким образом наци оправдывают своё право поголовно убивать этих людей, просто за то, что они — эти люди, просто, чтобы искоренить их как вид, расу. Но нацисты ничего не говорят про низменные инстинкты. Про низменные инстинкты говорят либертины-садисты из книжек Маркиза де Сада, — Виктор знал об этом хорошо благодаря Синдзи, который во время изложения штудий натаскал нашего попаданца в гуманитарной сфере. — У тебя есть Маркиз де Сад? — Э, нет. — Ну и славно. А что ему не нравится войны католиков, то, чëрт, а как же войны нацистов? Нацисты подогматичнее католиков будут! Во всяком случае они нучуть не хуже Торквемады. — Виктор подумал. — А что ты думаешь про его мнение о том, что Люцифера зря изгнали из рая? — заинтересовался Павел. — А что до Люцифера… — Виктор почесал свои торчащие волосы. — Ну, не знаю я что там про Люцифера, я его не встречал, а Библия написана с точки зрения врагов Люцифера — я вот как русский человек, прекрасно знаю, что историю всегда можно переписать. Но я могу тебе, Паш, сказать, что этот твой граф выглядит как нелепый оппонент из пропаганды клерикализма. Павел по этому поводу слегка улыбнулся: — Я сам католик, но уверяю тебя, граф Смокрев реальный человек… — Я знаю, в реальности люди порой встречаются с очень тупыми взглядами. — Тут Виктор поймал себя на следующей мысли: — Ты говоришь, этот Смокрев признался тебе, что убил парня за отказ… сношаться с ним? — Да, он мне признался и сказал, что у него хватит решимости сдать меня нацистам. Чтобы я не думал, что имею дело со… слабым человеком, которому не хватит духа довести злое дело до конца, — так ответил Павел. — Значит он ещё хочет сказать, что он не тварь дрожащая, а право имеет? — потëр подбородок Виктор. — Достоевский? «Преступление и наказание»? — верно опознал Павел. — Да, именно так, — кивнул Виктор. — Я так понимаю, твой Смокрев — очередной вшивый интеллигент. Гитлер тоже интеллигент, поверь, Павел, я видел много случаев за всю свою жизнь, когда во всём виноваты интеллигенты — подлые сволочи. Именно интеллигенты виноваты во многих вещах и без этих тупых умников, которые смущают народ своей мудрëной тупостью, без этих философов — человечеству жилось бы гораздо лучше. Через некоторое время Павел отправился за графом Смокревым, а Виктор попросил отвести Давида на чердак, где он обычно и прятался, чтобы Павел прямо туда и завёл Смокрева. Накануне Виктор выведал, говорит ли граф на немецком. Когда Павел ответил, что Смокрев получил престижное образование и свободно владеет английским, немецким и французским, наш герой не мог не повторить свою мысль: — Поверь, Паш, — с долей самодовольства сказал Виктор, — не было бы интеллигентов, не было бы всеобщего уничтожения евреев. Обычный человек — простой человек: от сохи — тоже валил бы свои беды на жидов, но ему бы и в голову не пришло убивать бы вообще всех жидов. Он бы просто в крайнем случае перебил ближайших. А вот методично убивать жидов — это голову, сука, вшивого интеллигента надо на плечах носить. Гитлер кто у нас? Конечно интеллигент. Поверь, Паш, этот мир был бы гораздо чище без тупых умников. Без этих ваших философов. Виктор выведал, с какой стороны они будут идти и зорко глядел на улицу. Наконец под тихо падающий снег они появились — Павел и ещё какой-то человек примерно его роста. — «Да, как я и думал», — Виктор с уверенной ухмылкой смотрел в бинокль. — «Наш вшивый интеллигент без подельников явился…» Граф Смокрев выглядел хорошо откормленным. Он увидел Давида там, куда его привёл Павел. И Виктор незамедлительно приставил складной острый ножик к горлу пособника врага и педерасту. — Ну привет! — заговорил Виктор очень самодовольно на том языке, которым владели они оба. — Не ожидал? — Что?! Кто?! — Смокрев перепугался. Как же задрожал этот трус, стоило только ему осознать острую сталь у горла! Давид искренне обрадовался. — Я тот, кто управу найти на тебя пришёл! — Ох… Я заплачу, у меня много… — Не надо, не надо, ты же не думаешь, что я настолько глуп, чтобы отпустить тебя, а? — Я… за мной придут… — Кто? Наци не любят не только жидов, но и педерастов, потому кому ты будешь говорить, что «я хотел изнасиловать мальчика, потому не стал доносить!» Смокрев что-то невнятно замямлил — о, каким же страхом за свою шкуру наполнились его поросячьи глазëнки! — За то, что ты педераст, наци тебя тоже на петле повесят, — констатировал Северов. — А до того розовый треугольник тебе дадут. Ум? — Что… что ты хочешь от меня? Тебе ведь что-то нужно? — губы у графа дрожали. — Да так, хочу выведать у тебя пару вопросов, раз у нас есть время любезно поболтать по душам, — говорил Виктор, очень крепко и по-боевому захватив Смокрева одной рукой, а второй постоянно держал холодную сталь у живого горла. — Задавай? — только посмел брякнуть картонный сей злодей. — Это правда, что ты считаешь, будто католические догмы — это плохо потому, что они приводят к войнам? — Да… — Это правда, что ты поддерживаешь нацистов потому, что считаешь, будто они принесут процветание Европе? А не только потому, что они лично тебе плюшки дали? — Э, да-а… Всë так. — Так, скажи, как сочетаются эти два пункта? Когда догмы католиков провоцируют войны, значит — католики плохие, а когда нацисты своими откровенно бредовыми догмами провоцируют войны, это, значит, хорошо? Как это можно сочетать в одной голове? Граф Смокрев что-то невнятно замямлил, но ничего не смог сказать толком. — Далее, говорил ли ты, что потакать инстинктам, это хорошо? — Да… — Говорил ли ты, что так считают нацисты? — Да, говорил. — Тогда скажи мне: вот нацисты убивают педерастов за то что они, педерасты, просто делают то, что никому не мешает. Если два или более взрослых мужика будет прочищать друг другу задницы, по взаимному согласию, то где тут зло, а? — Э… тут нет зла. — Да, но нацисты считают, что есть, и в силу своего безумия и ненависти уничтожают педерастов даже если они никого и пальцем не тронули. Так где логика? — спросил Виктор. — Ты говоришь, что нацисты за свободу инстинктов и что якобы это хорошо (хотя когда как) — на самом то деле это не так. Разреши мне это противоречие? Смокрев задумался и понял, что это не интеллигентские пустые разговоры вести — тут человек здравый у его глотки сталь держит и холод пера требует не словоблудия, а решительной логики. И тогда Смокрев признаться: — Я просто ненавижу христианство! — заявил он. — Эти христиане убивали таких, как я, педерастов, а разве я виноват, что появился на свет педерастом? Христианство осуждало нас и бичевало нас своей тупой моралью! Хотя я не виноват, что меня таким сделала природа! — выпалил наконец граф свою настоящую мотивацию, скрытую за столь нелепыми убеждениями. — Но нацисты тоже убивают педерастов, — тут Виктор разозлился особенно. — Выходит, одних убийц педерастов ты ненавидишь, а с другими ты сотрудничаешь?! — Э… — Смокрев в очередной раз ничего не смог сказать внятно. — Ты — вшивый интеллигент! Тупой, как все интеллигенты! — разъярился тогда ещё пуще Виктор. И решил уж наконец сделать каминг-аут: — Да, знаешь, я тоже педераст! — чтобы его уж наверняка поняли, он употребил именно это слово [3]. — Я считал педерастов отвратительными, но потом я сам влюбился по уши в мужчину! И мы стали любовниками. Я сношался с ним в задницу, давал ему свою задницу, мы сношались вместе с другими его любовниками, мы… короче, мы сношались как только можно сношаться. Но по согласию и мы никого не тронули! Мы никому не сделали зла! И знаешь, если кто-то убивает педерастов лишь за то, что они педерасты, то они мои смертельные враги тоже! И ты, ублюдок, вдвойне предатель — ты предал свою страну и всех педерастов! Ты понимаешь это? — вот почему наш герой был так зол на графа Смокрева. — Э… Да, я предатель… всех педерастов… получается, — что ещё осталось Смокреву, кроме как признать это? Он, похоже, и сам удивился. И он продолжил, тщательно и немного канцеляритски вытëсывая каждое слово: — Я как человек, который разделяет христианское мировоззрение… всегда разделял его в душе, — признался тут Смокрев. — Подумал, что раз Гитлер за всë плохое, с точки зрения христианского мировоззрения, то Гитлер должен быть обязательно за нас, педерастов, содомитов. А оно вон как оказалось… — говорящий шмыгнул носом. — Бля! — Виктор аж кратко заржал, чрезвычайно злобно правда. — Бля, ну до такой хуйни мог додуматься только интеллигент! Я привык, что идиоты приписывают своим врагам абсолютно всё, что им, идиотам, не нравится — хоть педерастию, хоть поедание детей, бля, но, сука, только интеллигент может поверить во вражескую пропаганду и занять ту сторону! Бля, ну прямо типичный либерал, сука! Паш, — Виктор обратился теперь уже к своему другу, — знаешь, в моей России в байки правительства про плохую Америку верят все, и либералы, и консерваторы — потому что «ну тупые!»© — только, Паш, либералы верят в байки про то, что в Германии, например, собаки воют, потому что их ебут, потому что баб на всех не хватает, потому что бабы не хотят выходить за этих педрил — но верят-то как во что-то хорошее! Для либерала чем хуже с точки зрения консерватора, тем лучше! И наоборот, но на простой народ плевать в сущности и тем, и тем! — Бедный Павел едва успевал догонять своей мыслью за тем, что ему говорили — всё-таки товарищ Северов был незаурядной личностью. А сам Виктор поразмыслил, о чём ему ещё повести диалог: — Давай-ка, Смокрев, лучше вспомним то, что ещё ты предал человека в себя, когда позволил себе убить того, кого ты там убил, как ты Павлу сказал, и когда ты захотел изнасиловать этого мальчика! — снова очень яростно заговорил Виктор и по его жажде воздать злодею в самом голосе стало окончательно ясно — Смокреву не жить. — О, я раскаиваюсь во всём! — ещё пуще пустил слёзы и сопли дрожащий за свою шкуру граф. — Я признаю, что я предал Бога, я предал родину, я предал человечность и даже всех собратьев-педерастов я тоже предал! Ведь за что нас, грешников, губить, если мы всего лишь больны? Если мы такие же грешники в очах твоих, о, Господь?! — Так, и ты заслуживаешь наказание, да? — энергично-вкрадчиво рассудил Виктор. — Я… я прошу прощения у Бога! — ныл Смокрев. — Так, стоп, при каких делах тут бог, во имя которого, как ты верно заметил, христиане истребляли таких, как ты?! — тотчас задал логичный вопрос Северов. — Ты если уж ненавидишь эту религию за незаслуженное зло, то будь добро идти до конца, будь хоть здесь мужчиной! — А у кого мне простить прошение, кроме как не у Бога? — со слезами вымолвил граф. — Я не говорил ни слова о прощении — прощение мне не интересно. — Виктор прервал его. — Я спросил, считаешь ли ты себя виноватым, ты признал — ага, ещё бы тебе не признать… Так вот, теперь слушай, ээ, — Виктор немного призадумался. — Знаешь, Смокрев, это вообще очень легко просить прощение у Бога, ведь бог не сможет тебе ответить по крайней мере в этой жизни… В отличие от этого мальчика! — О, прости меня, прости меня за то, что я с тобой хотел сделать! — затараторил Смокрев на польском. Виктор уточнил у Павла, что он говорит, после чего попросил поинтересоваться у Давида, что тот по этому поводу думает. — Нет, я не прощаю его, — уверенно изрёк Давид. — Скажите, Виктору, что я не прощу Смокрева никогда. Как не прощу я никогда тех, кто пытается уничтожить мой народ! — Ну правильно, — одобрил Виктор, когда Павел передал ему, — я бы тоже никогда в жизни не простил изнасилование. Тем более ребёнка. Нет и не может быть прощения детонасильнику! — У-ух! Тогда я прошу прощения у Господа Бога! О, Господь, Создатель Вселенной, — с полным слёз глазами, Смокрев посмотрел в потолок чердака. — Я раскаиваюсь во всём, что я делал не так! В том, что поддерживал нацистов и Твоего врага, Люцифера, которого Ты совершенно заслуженно изгнал из рая как врага рода человеческого и убийцу от начала! Я раскаиваюсь в том, что мужеложствовал и убил своего друга, который отказ мне в моих отвратительных домогательствах! Смокрев специально говорил это на языке, известном Виктору, чтобы он слышал это. — О, Христос, я всегда признавал тебя Богом Вселенной и только моя порочная страсть к собственному полу не давала мне признать тебя, Иисусе, Господом моим! Я клянусь!.. — Да, граф, просите прощение за всë, особенно за то, что вы потакали своей омерзительной страсти, противной Господу, и Отец наш Небесный простит вам! Лишь бы оно, прощение ваше, бы искренним! — Павел был очень доволен. А вот Виктор — нет: — Так, а я не священник, мне это не интересно! Отложи исповедь! — прервал русский, чем вызвал недовольства Павла, но тот ничего не сказал и с напряжённым молчанием продолжил ожидать, чем закончится эта сцена. Давид тоже, хотя в отличие от Павла он не мог понимать разговор. — Ты, предатель, раскаялся ты или нет — мне на важно! Каяться перед богами тебе надо было перед священником, ещё раз, а я не батюшка — я солдат! Богам может это будет известно, что ты там раскаялся или говоришь всё это, чтобы спасти шкуру, но я, увы, — не бог, да мне неважно это! — изреча сие, Виктор ещё немного подумал, когда граф Смокрев ронял слёзы. — Я раскаиваюсь! Раскаиваюсь! О, Павел, ты был прав! Инстинкты не давили меня до добра! — выпалил следом граф своему давнему знакомому. — Эй, ты, — обратился он к Виктору, ты ведь слышишь, ты понимаешь, что я признаю свою вину перед Господом, Отцом нашим, который готов принять любого заблудшего сына? — Слушай, мне нет дело до богов, я тебе ещё раз говорю. И ты, ошибаешься, сука, ха! — усмехнулся Виктор Северов. — Когда говоришь, что тебя подвели инстинкты. Дело не в инстинктах, а в том, что я тут был! Я — Виктор Северов — я не герой, я просто порядочный человек, который просто проходил мимо, увидел, что человек-говно — ты это делаешь! — и это я прикончил тебя! Как собаку бешеную тебя я зарежу! Понял?! — Тогда, — хныкал граф, — зачем ты начал этот разговор? Если не хотел, чтобы я покаялся? — Я хотел всего лишь прояснить тебе, пидор, за что я убью тебя, не только за мальчика, за остальные предательства тоже. Так что если дьявол спросит тебя, а кто ему в огород кинул такую кучу дерьма, как ты, то скажи: Виктор Алексеевич Северов, русский, 1988 года рождения, не был, не участвовал, не привлекался. [4] Запомнил? — Запомнил… — Тогда доехать тебе без пробок до ада! — на последнем слове наш герой наконец уверенно разрезал горло мрази и глаза графа раскрылись очень широко, кровь пошла, сперва на одежду. — Тряпки, Паш, — палач заранее приготовил их и Павел быстро подал под предсмертный хрип захлëбывющегося кровью графа, Виктор обвязал одну половую тряпку вокруг горла, «чтобы не пачкать пол» — и быстро подстелил ещё, с этой же целью. Граф подёргался, глаза его выражали судорожный ужас и судя по тому, что на чердаке скоро потребовалось проветрить помещение, негодяй сходил по-большому в последние мгновения жизни. — Виктор, извини, а ты не думал, что он и правда раскаялся? И что Бог ему простит? — серьёзно и всё ещё немного волнительно взглянул Павел в глаза Виктора. — Какое мне, Паш, до этого дело? — русский согнул колени и использовал одежду убитого, чтобы вытереть свой нож. — Мне нет дело до того, раскаялся он или нет. Хотя я уверен, Паш, что нет — ты думаешь, ха, — цинично ухмыльнулся Виктор, — он бы, отпусти я его, что, не сдал бы нас? Здравый смысл говорит, что скорее всего бы сдал немчуре, так что — гнида он и пидарас, а не человек. — Но Бог может простить все грехи, в которых человек раскаялся, — назидательно напомнил Павел. — Так мне нет до этого дела, Паш. Меня не интересует мнение ни богов, ни чертей. Что думает твой бог по поводу того, что я тоже люблю мужчин отнюдь не платонической любовью? — риторически вопрошал Виктор за своим делом. — Ну или как раз платонической в исходном смысле… Русский очистил свой нож и выпрямился: — Знаешь, там, откуда я пришёл, я сражался с богами и демонами, я вëл космическую войну, я убивал высшие силы вот этими руками, как убил эту гниду, и для меня любые боги и демоны стали не более важны, чем нацисты, коммунисты или кто там ещё? Президенты Рузвельт и Черчилль, Сталин, Гитлер… Сечёшь? Понимаешь? — Э… — Павлу весьма сложно было на это реагировать, ему говорили быстро, на чужом языке, хотя суть он схватывал моментально благодаря четкости и проницательности. Между ними благодаря взаимной доброжелательности и искренности моментально сложилась какая-то ментальная связь. — Нет! Ты не сможешь меня понять, Паш, — говоривший сложил и убрал нож, и Тарановский был с этим согласен, — потому, что не твоя это жизнь, она — моя, Виктор Северова, жизнь, понимаешь, да? — Э, я понимаю, что не могу понять тебя, Виктор, ведь ты пришёл из другого времени, мне не понять тех войн и тех эпох, — старался складно отвечать Павел. — Вот спасибо на том, — Виктор теперь взглянул с высоты своего немалого роста на труп, потом на Давида и улыбнулся тому. Мальчик улыбнулся в ответ. — Так, а теперь мне… нам надо отдохнуть и пойти потом поработать, — тут Виктор вдруг зевнул. — Ну или пусть он лежит тут, а я посплю. — Наш герой отряхнул руки. — Надо выспаться после того, как мы навели с тобой добро и справедливость! *** Ребята через некоторое время возвратились на борт «Wunder», собрались в комнате для отдыха среди зеркальных столиков и красивой посуды с фруктами и ягодами. Шон с игровой улыбкой опускал эти яства в рот Шикинами, положившей голову на колени супруга. Девушки судачили в сторонке, парни протягивались на диване — Тодзи разулся и выложил босые пятки на ближайший стол, закинул руки за голову и о чём-то флегматично-мечтательном задумался; Кенске подле него копался в своей камере, развернув перед собой множество небольших голограмм. Мари любезничала с Сорью и Келли. Синдзико вела беседу с Маной, Асари, Мусаши и Смитом. Сабуро вышел покурить с Кадзи. Габриэлла и Сакура тоже были тут. Несколько альтернативных Рей рубились в видеоигры. Каору появился здесь и занял место на диване поближе к любимому. Разговор как раз зашёл о том, с кем бы кому заняться сексом. — Я давно не занимался сексом с Маной-кун, — заговорила Синдзико. Она носила сейчас одежду сообразно гендерному ощущению — то есть девичье летнее платье, волосы при этом Синдзико себе распустила и причесала, чтобы максимально походить на юную японку. С помощью нанороботов она даже создала себе иллюзию груди, заставив одежду принять такую форму, словно под ней есть небольшой бюст. — Это точно, ты мне давно не уделяла времени! — сказала жена Мусаши, захватывая в полуобъятие любовника… или вернее уж тогда любовницу. — У-ум! — Синдзико в ответ чмокнула в губы давнюю подругу. — Не бойся: как раз сейчас я это возмещу и прочищу твою жопку моим клитором! — Ва-ха-ха-ха! — Мана, носившая сейчас такое же белое летнее платье, просто залилась смехом. — Именно жопку! О, ты неисправимая любительница задниц, Синдзико! — Да, Мана, я хочу тебя и хочу именно в зад. — Синдзико немного с философским видом посмотрела на Мусаши. — Я хочу сказать, это весьма важно и полезно — иногда меняться партнёрами. Я вот люблю Ману!.. — Мусаши положил руку на ладонь своей женщины. — Но сейчас мною овладела страсть к родной сестре. Думаю, конечно ещё десять-пятнадцать оргазмов и она немного отступит, эта страсть, но пока она со мной, Мана, я прошу не обижаться. — Ладно, не буду, дорогой, раз уж я сама хожу налево! — Мана повернулась теперь к своему мужу и поцеловала тогда того в губы. — Я буду пока с Синдзи… ко! Хе-хе! Раз есть у меня мужчина, к которому я могу перейти! — Мана сидела между Мусаши и Синдзико и смотрела то на одного, то на другую. А за той расположился Каору. — Я так понимаю, Синдзико, ты хочешь проникнуться любовными чувствами к Мане-кун, да? — замурлыкал своим голосом Табрис. — Да, Каору, — взяла его за руку Синдзико, — Каору, я хочу побыть сейчас только с Маной-кун, чтобы уделить ей всё своё внимание и чтобы мой мозг сосредоточился только на ней, на её прелестях, её жопке и её теле. — Это хорошая мысль, — одобрил Каору. — В таком случае желаю тебе успешно заняться любовью с Маной-кун. А я найду, куда пристроить свою попку. Все улыбались во время этого разговора и были друг к другу предельно любезны, искренне желая счастья и радости, а те, кто уже выбрал половых партнëров на этот раз, предвкушал сладострастные ласки. — Каору, а с кем ты проведёшь время, а? Если Синдзи…ко снова занята? — поинтересовался Асари. — Я? Ну, — Каору любезно оглядел собравшихся, быстро проносясь взглядом по девушкам, по сути и не смотря на них, и акцентируясь только на парнях. — Каору-кун, если ты хочешь секса, то я не против, — обратилась тут к нему Надя, прервав до того разговор с Анной и Хикари. — Я люблю красивых мужчин. — И я тоже их люблю, — не стала скрывать Анна. — Я, на пару с Тодзи, конечно, повторила бы наш недавний опыт, — тоже захотела Хикари. — Я тоже была бы не против наконец побыть с мужчиной, и чтобы мужчиной этим был именно Каору-кун! — выказала пожелание Сакура. — Знаешь, я тоже хочу с ним попробовать, раз уж у нас обмен любовниками и всё такое: Каору-кун такой красивый японец, я никогда не видела таких красивых парней! — Габриэлла также положила глаз на Табриса. — Простите, милые дамы, но сейчас я хочу только мужчин, — разговор Каору по этому поводу был коротким, невообразимо прекрасный гей очень серьёзно это сказал, сразу дав понять целому гарему девушек, что им ничего не светит. — Иногда я готов сделать это с женщиной, если я возбуждён, но сегодня у меня настроение любить только парней. — Тодзи? — взглянула Хикари на своего мужа, решив, что она таки окажется в одной постели с красивым геем Каору, если Тодзи снова захочет зад альбиноса. — Нет, нет, — Судзухара вышел из размышлений и посмотрел на свою жену, — Хикари, после секса с Синдзико я пока насытился общением с мужчинами и хочу сейчас только с женщинами. Если Каору иногда может с женщинами, а я иногда могу с парнями — то сегодня я строгий натурал, прямо как Каору — строгий голубой. — Тогда, — внял разговору Кенске, — я проведу время с Каору. Он красивый и я уверен, что Каору-кун опытно сделает приятно моей попке. — Хорошо, Кенске-кун, ты мужчина, потому тебе я отвечу согласием, — Каору достаточно заинтересовано приблизился к Кенске и получил для начала сладкий поцелуй в губы от этого пансексуала. — Ха-ха, как нас отшили, девки, да? — посмеялась Келли. — А я ведь тоже хотела бы попробовать с Каору-куном. — Одна я не хочу с ним спать, потому что я лесбиянка! — вставила Мари. — Хотя, признаться, Каору-кун настолько красив, что я тоже бы попробовала с ним! — Но ничего не поделать: он голубой, как та луна из песни! — смирилась Хикари. Сакура тихо цыкнула. — Эх, даже жаль, что он не би! — развела руками Габриэлла. — Точно, — была того же мнения Анна. — Но что поделать? — посмеялась Хикари. — Красивые мальчики — это круто, — поддержала Келли. — Я хотела бы красивого парня, — сказала Анна. — Слушай, Каору-кун, — предложила сисястая и мускулистая британка, — а я могу как следует тебя страпоном отработать. Мой парень — он бисексуал, кстати, прямо обожает это. — Нет, — уверенно покачал тот кавалер, кому дамы предлагали свои прелести, — ощущения от страпона могут быть приятны, я не спорю, но истинный урнинг, вроде меня, всегда между искусственным и естественным скипетром Эроса — выберет естественный. Хотя бы потому что он может кончить, а само принятие плоти мужчины у себя сзади, не сравнится ни с чем. Потому ещё раз, — Каору аж встал с лукавой улыбкой на смазливом лице и поклонился, — тысячи извинений, мои милые дамы, но, как бы не была обольстительна Венера, я упорно сохраню верность Посмеху. — Кому? — не поняла Габриэлла. — В XII веке французский монах и католический святой Алан Лилльский написал аллегорическую поэму «Плач Природы». Там автору как бы является пантеистическая богиня — Природа, — кратко пересказывал Каору, — она сетует, что человек нарушает замыслы Природы. Мол, Природа пытается воплотить идеи из мира чистых идей, известного как «Нус» [5], но что-то идёт не так: Природа возложила исполнение идеала любви на Венеру, её мужа Гименея и их сына Купидона. Но Венера сама вступила в незаконное сожительство с Антигамом, что значит с латинского — «враг брака», и Венера прижила с ним бастарда Jocus, или Посмеха, ставшего покровителем таких как я, содомитов. Почти все внимательно, заинтересованно слушали Каору, включая, жевавшую опущенные мужем ей в рот ягоды, Шикинами. — Гименей оскорблён, а антропоморфное Целомудрие плачет в слезах, а все содомиты преданы анафеме. — Каору вслед лаконичной паузе продолжил: — Но что всегда вызывало у меня удивление в этих средневековых европейских трактатах — их авторы восхваляют Платона, в то время как Платон находил связь между юношами лучшим вариантом. Тот же Алан Лилльский там же живописует, как Природа призывает священника Гения, рисующего в мире чистых идей Нуса образы всего сущего. Положительные идеи-прообразы представлены у него фигурами классической античности: например, Геркулес олицетворяет силу, а Платон ум. Но помилуйте, Геркулесу приписывали любовь к обоим полам. Платон же находил женщину — деградацией мужчины, а потому любовь мужчины к мужчине в буквальном смысле идеальной, то есть приближенную к прообразу — бесплотному идеалу Нус. Откуда у средневековых Лилим такая ненависть к однополой любви и одновременно восхищение перед теми, кто её проповедовал и ею же занимался? — Потому что люди — порочные ублюдки, тупые лицемеры и нелогичные животные, — в своём мизантропическом духе высказалась Синдзико. — Лилим и правда далеки от совершенства, — согласился Каору. — Лично я люблю мужчин, хотя сам мужчина и никогда не чувствовал себя женщиной в чужом теле, — продолжал он об этом своим рассудительным тоном, — как вам всем хорошо известно и как вы, почему-то любите обращать на это внимание. Для меня совершенно естественно любить свой пол и сплетаться в страсти с другим таким же мужчиной — даже любить несколько мужчин, даже заниматься ласками чисто по-дружески. Особенно мне нравится, как вам всем известно, когда меня берут самого, когда я отдаюсь для другого мужчины — при этом нисколько не чувствуя себя женщиной — я испытываю от этого удовольствие и радость. И дарю такое же другому. Я становлюсь близким к этому человеку. Это никому не вредит. Я никогда не прийму даже мысли о том, что это плохо. Это для меня естественная радость… Быть может, — ушёл в теории Каору, — будь я вампиром, я находил бы столь же естественным поглощение жизни у других, но тогда я хотя бы понимал, что делаю зло другому. Здесь же я совершенно не понимаю, как тут можно уловить зло, в однополой любви. Потому, верно, Синдзи прав — тут, в ненависти к таким отношениям, замещено несовершенство людей. — Да, ты прав, Каору, те люди были средневековыми… людьми, — не смогла лучше сказать Шикинами по ходу живого разговора, — и их представления немного устарели, — так она подала голос с колен своего мужа. — Как много ты знаешь, Каору-кун, — положил себе в рот ягоду Шон. — Эти люди считали, что убивать таких, как мы с Каору, им приказал сам бог, а приказы бога вне времени… и я даже знаю, что это мог быть за бог, — сказала Синдзико. — Ньярлатхотеп, Демиург Ньярлатхотеп — я знаю, Синдзи, Другой Синдзи, — заговорила тут Шикинами. — Люди сделали много ужасного во имя Бога-Творца — и Холокост, и крестовые походы, и охота на ведьм… И я даже понимаю твою обиду на Бога. — Если твой бог и правда приказал убивать таких, как я, то за это не обижаются. За это ведут войну до последней капли крови — своей или твоего этого, как его там — «бога»? — весьма негативно отозвалась Синдзико. — Пока бог, отдавший такой приказ, не найдёт смерть от моего меча. Я уже убил многих богов, потому, думаю, мне такое уже становится привычно. Сейчас говоривший вспомнил все те гадости, которые говорил про него фундаменталисты--протестанты Доминиона, не говоря уже об их реально остервенелом желании уничтожить всех представителей ЛГБТ, до которых они могли дотянуться, и потому наш герой так очень зло отнёсся к теме. — Ну… может быть их представления были искажены, — попробовала оправдаться Шикинами типичной-либерально христианской демагогией, которая ещё больше разожгла бичевателя таких софизмов: — Искажены? — нахмурил он брови. — Это слово имеет смысл, если их понятия были в корне истинными, но добрыми. А что это, прости меня, за бог добра, который не может нормально донести до людей сведения о себе и о своём добре, чтобы мы могли видеть, что это реально добро? Это какой-то вздорный бог неписей — жалкое ничтожество, которое не может сказать чётко и внятно свою волю. Кто тупо мычит в нос, словно слабоумный. Например, сам Азатот. Азатот действительно слабоумен. Опять повисла эта очень неприятная пауза — Шикинами осталось только погрустнеть взором и сказать: — Другой Синдзи, христианство не ограничивается только тем, что делали эти… американские… как их там?.. Ну ты понял. И то что делали инквизиторы, крестоносцы и то, что придумали себе эти SEELE. — Возможно, Другая Аска, но если я когда-нибудь снова встречу твоего бога, бога, который создал всё сущее, то я убью его, потому что его вина в моих глазах не смываема. А ты можешь сколько угодно верить в доброту этого бога, — говоривший такие слова не хотел делать неприятно набожной собеседнице, но что делать? После всех этих кошмарных событий, носивших самый жуткий, зловещий религиозный окрас, печать готического ужаса Откровения, наш герой не мог оставаться терпеливым и вежливым по части обсуждения таких тем. — Но да оставим это, — после паузы сказал пилот Евы-01, сам не очень-то довольный. — Да, тяжёлая у тебя жизнь была, Другой Я, раз ты говоришь такое, — сочувственно посмотрел на него его двойник странными для японца голубыми глазами. — Да, хватит об этом! — подала голос Мари. — Вы говорили о любви к Каору? А вот у меня есть полный аналог Каору-куна, но без члена, зато с влагалищем! — Мари с восхищением обхватила Аську Сорью Ленгли в объятия. — Аска! Аска-кун! Принцесса! Красавица! Лисонька моя! Лисичка рыжая! Ангел мой! — Ох, ну чего ты, Мари, а? — Сорью кривила душой и только из гордости делала вид, что ласки Мари ей в тягость. — У-ум, — пилот Евы-08 впилась ей в губы и погладила по головке. — Мой рыжик, мой рыжик… Келли рядом улыбалась: — Какие прекрасные у вас отношения! — Ах, видела бы ты, Келли, с чего они начинались, — протянула ноги Синдзико. — Но не будем о прошлом. — Да, кто старое помянет… — Сорью совершенно верно согласилась с тем, что не стоит ворошить гниль, которая осталась позади. И, помня об этом, она поцеловала Мари в ответ на все ласки — очень нежно и искренне по-доброму. — Вот ты и показала своё настоящее лицо, моя сладкая! — проницательная Мари сразу положила руку на затылок возлюбленной и продолжила сосаться, жарко хватать язык и глотать слюну. — Ох, я очень завелась! Пошли, Аска, я хочу провести время с тобой! — вскочила на ноги Мари и взяла любовницу за руки. — Я намерена повторить наши подвиги! И Аска согласно пошла за ней. — Желаю тебе успехов с твоей девушкой, Другая Я! — Шикинами посмотрела на Сорью вниз головой, так как её затылок лежал на бёдрах мужа и рыжие волосы её спадали с ног того к полу. Шон молча давал ей в рот фрукты. — Спасибо, и тебе тоже удачно повеселиться со своим мужем! — пожелала в ответ Сорью. И, держась за руки, девушки скрылись из виду. — Так, — Синдзико держала Ману за руку, — нам тоже пора, моя Стальная подружка. — Как скажешь, — Мана встала вместе с Синдзико и ещё раз поцеловала своего любимого мужчину, носившего женскую одежду. Мусаши посмотрел на них, в полный рост, он, как любитель переодевания в женское, оценил девичье альтер-эго пилота Евы-01. — Синдзико-кун, как-нибудь я тоже хочу тебя трахнуть, но прямо в этой одежде, — попросил парень. — Хорошо, — пообещала любовница жены, — но перед тем, как дать тебе свою задницу, я займусь задницей твоей женщины — трахну её своим клитором! Народ звонко рассмеялся. *** Пространства различных миров отсюда казались бурными реками, чьи течения струились водопадами по направлению к крохотной фигурке подобных гробу часов: там реки бытия сливались, и идущие по циферблату стрелки неким образом отображали направление движения. Часы плыли по океану мироздания, преодолевая пороги, где отражения различных измерений блекло мелькали — малиновые барьеры и не только — много опасностей встало на их пути. Пара рубиновых лазеров, бывших в качестве глаз у уродливого металлического монстра, целенаправленно взирала и вела судно. — Мы не потеряли цель? — поинтересовался Абдул Альхазред. — Нет, я верю в Шрайка, иначе бы не дал ему игрушку Старших, — говорил барон Гауптман, поглощая очередную порцию дорогого и душистого английского чая. Мастер-оккультист в элегантном облачении сидел на бархатном диване напротив своего товарища. Вокруг дрожали мерные стенки, подробные однородной мгле, она окружала двери и развешанные картины, предметы мебели и многое иное — включая добычу из разных эпох и с дальних планет. Сейчас эти двое сняли часть привычной одежды и более открыто пребывали в удивительно домашней обстановке. — Наш корабль уже долго ведёт оно, — безумный поэт из Саны с опаской взглянул на Шрайка, спиной стоящего к ним подле дверей — выхода из нутра часов. — Вам надо сходить в туалет? — сквозь ухмылку поинтересовался барон. — Я был бы не так уж против… — О, я и об этом подумал, — улыбнулся злодей, одновременно поднимая палец. Тут оба резко повернулись к двери, выходу из корабля-часов. За пределами оболочки дало о себе знать нечто опасное. Ментальные сканеры открыли обоим мистикам тот же вид на льющиеся реки пространства, где одновременно возникли тёмные точки — различающиеся как тёмные точки на фоне всего этого буйства чисто космических стихий. Каждая — подобная худощавому, физически истощённому телу, которое состояла как бы из клочка ткани, случайно принявшего характерный внешний вид бегущего четвероногого — с длинным языком впереди. — А, это Псы, — лениво отмахнулся Гауптман. — Там что-то ещё, — Абдул таки был пусть меньше знающим, но более глубоким мистиком — из вод космоса Безумный Араб уловил движение по осям чуждого пространства-времени нечто ещё, нечто многомерное, бывшее недоступным прямой видимости ментальных сканеров — а наблюдение этого нечто за летящими сквозь эоны часами пробило мурашки по коже, ибо отдавало дикой злобой. — Барон, там есть нечто ещё, — нахмурился Абдул. — Старина мой безумный! — в духе денди лондонского, Гауптман вальяжно протянул ноги на дорогом диване. — Всегда что-то есть там! После чего серьёзно взглянул в спину Шрайку, откуда торчали острые шипы и колья. — Повелитель Боли возьмёт это на себя… и шавок! Шрайк вытянул руку с пальцами-скальпелями, рубины-лазеры зловеще блеснули, дверь корабля-часов отворилась. — Почувствуйте себя императором в колизее, где против христиан вышел лев, — Гауптман выбрал максимально гедонистический вид. Псы Тиндалоса, движимые голодом, подоспели к судну, чьи дверцы отворились и выпустили переливающегося жидким металлом Шрайка. Острое лезвие блеснуло перед стаей голодных вампиров времени. Обитатели углов накинулись… И первый же, кто прыгнул, получил себе в морду остриё! Ментальный вой жесточайшей агонии достиг сознания двух оккультистов-мистиков позади. Гауптман ещё приятнее расслабился: — Что может быть более приятным для наших сердец? — Я так понимаю, оно может вызвать жестокую агонию любого, — Альхазред не испытал особого наслаждения, хотя приятно на душе стало, что эти сволочи сами получат за попытку накинуться. Псы завыли. — Шрайк способен одним прикосновением вызвать ужасающую агонию у любого живого существа или даже у тех из них, кто не является живым в нашем понимании, — довольно пояснял Гауптман, поднимая пальцы с кольцами. — Даже сущности из эфира, чистые души, абстрактные разумы и обитатели чисто информационной сферы — даже машины и организмы, не имеющие центральной нервной системы — все они испытают ужасную агонию, которая, если Шрайк того пожелает, будет длиться сколько угодно, — давал пояснения барон. — Но я думаю, сейчас он не будет никого мучить… так, — отдохнул барон, — будет резать. Шрайк, очевидно, хотел дать понять остальным Псам, что нападать не стоит — но вой ментальной агонии первой из жертв Ангела Последнего Искупления, не смог заглушить не менее ужасающий голод. Тощие эфирные псы, бегущие со всех ног по текучести времени, в любом случае страдали — так от голода, так от боли. Порыв радости они могли пережить лишь в случае, если бы вонзились языком в жертву, дабы высосать. Потому Шрайку пришлось поработать всеми четырьмя руками — одного движения сложенных вместе пальцев-скальпелев хватало, чтобы прорвать и заставить развеяться эфирное сосредоточение, из которого состояли Псы… — Мда, а ему много работы, — серьёзно заметил барон Гауптман, вслушиваясь в ментальные крики быстро гибнущих Псов. — Там что-то ещё… Что если Псы лишь убегали от чего-то или оно охотится с их помощью? — настороженно предположил Альхазред. — Сейчас узнаем, — продолжал наблюдать Гауптман — так, словно перед ними разворачивался футбольный матч. Шрайк постоянно работал руками, мельтеша своим естественным клинковым оружие так, словно у него количество верхних конечностей значительно удвоилось, словно то орудовала сама Кали в триста рук. — Да, ты прав: там что-то ещё надвигается, — барон обратил на это внимание, когда Псы начали роем пролететь мимо судна, очевидно, уходя от чего-то и даже не пытаясь задержаться, дабы попробовать преодолеть оболочку часов. — Если их что-то напугало, то… — Предстань перед этим существом как слуга Ньярлатхотепа, ибо если он разумен, то может отпустить нас, — предложил вариант Альхазред. — Вот только если эта сила не только разумна, но и враг Ньярлатхотепу, то она нас точно не отпустить, — заметил барон. — Так что, если у нас есть Шрайк, то лучше принять этот бой. Теперь барон с куда менее расслабленным видом стал ожидать появление того, от кого Псы всего лишь убегали. И оно появилось — воды времени, ниспадающий поток, где, словно на Солнце, блестели отдельные и быстро мелькающие пейзажи тех или иных видов, из них вынырнуло нечто, значительно более крупное, чем часы-корабль. Оно состояло из извивающихся синих канатов, при этом потребовалось совсем немного, чтобы понять — это нечто само очень длинное и уходит вглубь измерений, оно само как канат — и возможно, это и не туловище даже, а сама конечность чего-то невообразимо большого. При этом среди обозримой части этого сплетения канатов, по сути — синего спагетти-монстра — восприятие смогло уловить лицо: серое, каменное, где, быть может, щурились некие голубые линии — глаза ли? — Отуум, Ужас Океана, — опознал его барон Гауптман, после чего снова окончательно расслабился. — Понятно дело, ничего страшного. Псов Отуум попугать может, но… — Он же Древний, давай воззовём к Знаку, чтобы его отторгнуть? — предложил Альхазред. — Нет, после того, как я слился со Сварогом, я сам уязвим к Знаку, так что… — Гауптман встал и направился к выходу. — Для меня это скорее достаточно весомый противник, чтобы не слишком опасаться, но и чтобы можно было достойно применить Сварога… — Как хотите… — Альхазред, как обычно, остался безучастен. Гауптман вышел к Шрайку, вместе они взирали на Отуума. Сам Океанический Ужас не выглядел особенно враждебным — разве что когда особенно наглые псы-вампиры пытались его кусать, Великий Древний пронзал их в ответ своими канатами, коими синий Ужас Океана весь извивался. Шрайк трансформировал верхнюю правую руку в очень длинное лезвие, больше высоты собственного роста. И конец его вонзился в «канат» Отуума, когда тому захотелось потрогать странный предмет. Великий Древний аж весь взвился от страшной боли — синий спагетти-монстр как обжёгся и оттдëрнул конечность. Его глаза-линии засверкали на сером каменном лице — единственной точке, которая разбавляла вид извивающихся синих канатов. Древний заговорил сразу некие заклинания — и боевое колдовство залпом бело-голубой энергии накрыло мелкий кораблик. — Гауптман, давайте я прогоню его Знаком?! — забеспокоился Альхазред. — Нет! Не стоит беспокоиться — оболочка наша выдержит это, — спокойно говорил Гауптман, к тому же, откровенно ухмыляясь. — К тому же мы защищены… Выплеснутая против них бело-голубая энергия, пронизанная фиолетовыми струями, расступилась — летящие сквозь время часы остались не повреждены — перед широко раскинувшим свои руки и ноги Шрайком. Выпуклая призрачная линза, словно из тонкого и чистого стекла, проступала перед шипастым, колючим металлическим монстром, защищая его и машину Старших Богов. — П’хаа’нгл’и ф’уулх’ун п’нагл’и фееель’ех йех’т цо-танг-фалх? — поинтересовался Отуум. — Р’иии’ле-ног’сан’фо-тонг! Ру’лье нит-шо-фо-сот м’амоллах! — очень довольно ответил Гауптман. Потом взглянул на Шрайка: — Ми’ти бу-та сота-хим, а-т-таим ми’то фу-тимм! Гауптман раскинул руки как крылья, и следом этому из субстанции, подобной языкам племени, образовались реальные подобия крыльев — они обернули довольного чернокнижника, и он как бы выстрелил собой, став сгустком извивающихся чёрных огненных языков, и из этого сгустка следом развернулось уже много большее по размерам крылатое создание — Великий Древний Сварог, которого призвали нацисты-язычники — его клюв широко раскрылся перед короной из языков и щупалец, и один-единственный глаз взирал так, словно был помещённой в эту царскую регалию драгоценностью. И его устами барон провозгласил: — Я столько веков изучал гоэтию, чтобы подчинить себе такое существо, как пилоты подчиняют Ев! Я должен потренироваться сражаться этой силой перед тем, как столкнуться с нашей целью! — пояснил свой мотив Гауптман. — Как хотите, — Альхазред не стал ни на чём настаивать. — Но, по-моему, наш враг отступает… Отууму оказались не нужны проблемы — Ужас Океана просто начал убиться прочь. Шрайк вопросительно повернул свою коронованную клинками голову к вершине чëрной птицы-циклопа, к хохолку, с которого взирал зловещий глаз-драгоценность. — Подлый трус! С такими словами барон оказался вынужден свернуть форму Сварога, она достаточно медленно стянулась и трансформация повторилась в обратном порядке. Чернокнижник вернулся в нутро экстрамерного судна на пару с шипованным мордоворотом, который стянул все лишние лезвия. — Какая досада, ну да ладно! — импозантный господин коснулся подбородка, после чего свалился в кресло. — Будет ещё случай потренироваться… — Вы не стали его преследовать? — Нет, Абдул, ты должен понимать, что тогда Отуум просто заманил бы нас в ловушку. Любая из рыбок в водах мироздания знает, где обитают рыбки крупнее, чтобы туда можно было свалить и дать им сожрать преследователей. Ведь на каждого охотника отыщется свой охотник, — с долей хищности облизал губы Гауптман. Шрайк повернулся к двери и дальше стал корректировать движения игрушки Старших Богов, плывущей через суровый океан бытия… *** Одно из судов, бегущих прочь от обречëнной планеты, сбилось и совершило скачок не туда. Большой и цилиндрический корабль, где внутри создавалась даже искусственная гравитация благодаря вращению специальных штуковин, оказался со всем населением направлен совсем не в то место назначение. Так беженцы оказались далеко и от NERV, и от планеты своих сверхправителей-CCD, где их могли защитить от орд гаун. Которые тянулись на работу злосчастной технологии. Гауны появились в пределах достижимости, потому экипаж принял решение сесть на ближайшую планету, естественно, необитаемую, и по максимуму заглушить то, что привлекает гаун. Старцы точно не могли знать, но наблюдение касательно того, что гауны атакуют лишь те искусственные спутники, где есть технология на основе бозонов Хиггса, навела на верную мысль, как именно эти космические поглотители ориентируются. Сама планета по характеристикам представляла нечто среднее между Меркурием и Марсом — тонкая атмосфер, ничего благоприятного нет, но Старцы могут жить тут и без систем корабля какое-то время, достаточное, чтобы сверхправители, способные бросить вызов гаунам, могли лично за ними прийти. Системы опознавания целей засекли вблизи несколько гаун, потому Старцы до предела погасили всё, что только могло привлекать внимание. Возможно обычные гауны их бы и потеряли, но тут на связь вышел некий объект на орбите — экипаж взялся за расшифровку и быстро был сделан вывод о том, что им хотят прислать визуальную связь. Они получили изображение. Увидели они то, что мы бы назвали контактной капсулой, у которой стенки стали прозрачными в силу синхронизации, и через них была видна поверхность этой планеты — объект находился на самой орбите. Кресло пилота и остальное окружение состояли из чего-то, отчасти похожего на металл, но выглядящего так, слово сочетание нормальный электроники смешалось с хрящевой и соединительной тканью некого организма, при этом не было видно того, чтобы это где-то соединялось — одно совершенно плавно и нераздельно, переходило в другое и даже оттенки одной протянутой детали могли запросто включать в себя мясные жилки и электронные приблуды. А на самом кресле сидела гуманоидная форма, чьей красный комбинезон с зелёными пятнами отчасти срастался с местом сидения. И длинными рыжими волосами тоже. Когда перед ней внутри кабины скопированная электроника показала голограмму с корабля на планете, «пилот» повернула голову: — Дураки! — зло оскалилась она им: левый глаз закрывали растрёпанные рыжие локоны, а в правом было сказу несколько зрачков на одном глазном яблоке. — Дураки, ах-ха-ха!.. И она сошла с орбиты кометой — мощный взрыв поднялся выше жалкой атмосферы и выбросил кучу обломков прямо в космос…