Рагнарок Старшего Бога Евангелиона

После борьбы с силой, что обитала внутри Страны Идей, наши странники решили вернуться и отдохнуть. — Мы можем как-нибудь побыстрее телепортироваться обратно? — спросил Тодзи, идя голышом. Он не знал стыда, никогда не стеснялся наготы и всегда желал показывать свою спортивную фигуру тем, с кем состоял в любовных отношениях. — С помощью моего Меча-ключа? — разобрал вариант Синдзи. — Нет, он тут не катит. Сам меч обеспечивает телепортацию благодаря дополнительным измерениям, где расстояние — иное. Здесь вообще нет расстояния в обычном смысле… У этого царства — совсем другая структура! Здесь есть смысловые домены, ходьба ногами — это ходьба по визуализированному смыслу. Они брели по коричневой, пустынной поверхности, над которой низко висело зелёное небо, через густые пары которого приступали два оранжевых диска. Сьюзен не возражала, чтобы Тодзи щеголял нагим. А сама она шла в одеянии фэнтезийной королевы-воительницы с короной на голове и луком за спиной, и нашей жгучей брюнетке это нравилось! Она вообразила, что Тодзи одет во что-то такое, и на парне появилось облачение некого восточного царевича. — Хм! — Ой, кажется, я одела тебя своими мыслями… Тебе идёт, да? — Да, очень даже… — Эй, — Кенске увидел кое-кого через объектив своей видеокамеры, — к нам приближаются какие-то цыплята! По пустыне скакали некие создания, похожие на куриц, они были величиною с лошадь. Их седлали некие людоящеры. — Это чё за чуваки? — поглядел на них Тодзи. — Не знаю, — пожал плечами Синдзи. — Сейчас у них спросим, кто они такие и откуда. — Они не выглядят очень опасными, — обратила внимание Сьюзен, — не думаю, что у нас будут проблемы победить их… — Это точно, — кивнул Синдзи, — но мы не должны выказывать к ним никакой вражды. Мы же сила добра. — Согласен, — поддержал Ифф. — Можно я поговорю с ними? — Конечно… — Приветствуем вам! — обратился к ним Ифф, когда наши друзья сблизились с этими всадниками. — Мы — путники, и вы — путники. Куда путь держите? Рептилоиды взглянули весьма недобро: — Мы ищем тех, кто послужит нашему господину. — И как зовут вашего господина? В этот момент все обратили внимание на крупную, зелёную саранчу с большими красными глазами, она пролетела через облако песка, после чего прямо на ходу, от головы до зада обратилась в ракету — в небольшую ракету, которая была красной спереди и зеленоватой к двигателю, откуда бил огонь. Все уже привыкли к тому, что фауна здесь довольно легко меняет форму, потому никто не стал обращать более внимание на эту особь. — Наш господин — Марто Нептура, — пояснил рептилоид. — Я знаю, кто это! — сказала Сьюзен. — И кто? Какой-нибудь охуенный демон-принц Хаоса Неделимого? — подумал Кенске. — Не-а — какой там? — Сьюзен аж посмеялась. — Это псевдоним группы бульварных писак, пишущих рассказы и романы, полные плагиата… — Ты так считаешь в силу общественного мнения или?.. — решил спросить Ифф. — Нет, я посвятила этому литературное исследование, — Сьюзен сообщила даже с долей гордости. — Хватит болтать! — грубо потребовал рептилоид, сидящий верхом на курице. — Марто Нептура ожидает видеть вас! — Мы ему нужны, чтобы сделать нас героями своих историй? — угадала Сьюзен. — Да! Вы станете его слугами! Ребята только посмеялись над этим. — Послушайте, если в Стране Идей появился обычный бульварный писака, то это означает только одно — мы очень близко к границам Страны вещей, — Ифф быстро размышлял. — Я предлагаю пойти с ними. Что мы — не справимся с каким-то бульварным писакой? Все обменялись взглядами. — Хорошо, давайте поступим так, — решил Синдзи. Кенске тут посмеялся: — Главное, чтобы нам не встретился Джордж Мартин! Путь не занял много времени — впереди, словно мираж, восстал город — там возвышались сферические здания, статуи античных богов, сквозь жаркий воздух плыли стаи фиолетовых рыб — на вид, обычных, морских. И над всем этим, словно джинн, пребывал некий могущественный чародей — властный дед с белой бородой и в костюме стереотипного колдуна. Кажется, это было нечто вроде голограммы. — Я вас вижу! Вы станете героями моих новых романов! С вами я стану самым известным писателем Страны Идей! Намерения Марто Нептуры вызвали громкий хохот. — Давайте, — смеялся Синдзи, — пусть он скажет нам это в лицо! Ребята поднялись по лестнице в одну из башен, попутно на них налетели живые листья — создания в виде листьев некого зелёного дерева, они пытались кусаться и, кажется, пить кровь. Им дорогого стоило напасть на наших героев. Они вошли в сад, где произрастало дерево с жуткой физиономией на стволе. — Ого, а вот и чардрева из Вестероса! — Кенске долбанул по этой сволочи из лазгана — так как именно с его ветвей срывались листья-хищники. — Вы станете персонажами моих историй! — потребовал очень уверенный в себе Марто Нептура, шагая к ним, окружённый полувоплощëнными чарами. Миниатюрная солнечная система вращалась вокруг него, дед этот явно чувствовал себя здесь всемогущим. — Нет! Не станем! — Сьюзен очень решительно подошла к колдуну в красной мантии. — Потому что тебя вообще нет — ты всего лишь псевдоним для кучки литературных негров, которые воруют чужие идеи! И Сьюзен начала рассказывать о том, кто как, в какое время, что написал — она начала говорить о людях, стоящих за псевдонимом, о том, как плохо они владеют языком, о том, как вторичны их сюжеты… В результате случилось страшное — Марто Нептура развалился на отдельные и деформированные части тела, но не просто части — каждая часть получала собственную бородатую физиономию. Их там образовалось пять или семь — и все голоса возмущались: — Что ты со мной сделала?! — Как ты посмела?! — Прекрати! — Что это?! Что это?! Мелкие уродцы шевелились в одеждах развалившегося колдуна — один стал ногой, у которого вместо перехода в таз торчит голова, у иного головой заканчивался переход руки в туловище, у иного само туловище деформировалось так, что в верхней его части образовалось лицо. Сьюзен победоносно усмехнулась над этой горсткой изувеченных уродцев, совершенно беспомощных в таком виде. На троицу её новых друзей-японцев это произвело впечатление. А вот старый оккультист этому не шибко удивился: — Закономерно, — заключил Ифф, — похоже, отрицание некой идеи может привести к такому… — Похоже, этот графоман появился здесь из-за моих мыслей! — решила Сьюзен. — Нам нужно двигаться в том направлении, в котором мы шли. Чем дальше — тем более будет обыденных идей, а за ними — уже рукой подать из этой «Страны Аслана», — Сьюзен пальцами показала кавычки. — Мне очень нравится, что ты, Сьюзен, вернула себе боевой задор после всего, что случилось, — одобрил Синдзи. — Да, это точно, — согласился Тодзи. Они со Сьюзен очень живо посмотрели друг на друга. Кенске сейчас акцентировался на съëмках Марто Нептуры. В этот момент к ним ближе подошли рептилоиды — их курицы смогли подняться сюда по ступенькам и теперь заинтересовались в тех уродцах, которыми обернулся некогда цельный Марто Нептура. — Что вы намерены с ним сотворить? — поинтересовался Ифф. — Он нам больше не господин! Он проиграл! Он доказал, что он слаб! А слабость у нас не прощается! Мы будем его есть! И под такие слова рептилоида курицы-переростки взялись захватывать клювами уродцев и заглатывать целиком. С криками и слезами эти уменьшенные версии колдуна проходили в хищные утробы. — Омерзительно! — Сьюзен скорее с раздражением отвернулась. Тодзи, стоящий рядом, рукой привлёк Сьюзен к себе, дав ей посмотреть на себя — уж лучше, путь она видит его не самое приятное выражение лица, чем то, что как заживо пожирают живое существо. — Прямо чувствую себя оператором Discovery! — Кенске прокомментировал это. — Слабые идеи то и дело пожираются более сильными, потому, похоже, дарвинистическая борьба за власть и жизнь тут никогда не прекращается! Курицы брали части бывшего хозяина во рты, запрокидывали головы и давали им провалиться внутрь. — Ва-аа-а! Помогите мне! Пожалуйста! Я не хочу! Я не хочу! — последняя часть Марто Нептуры исчезала внутри монстра. — Мы ничего не будем делать, — эти слова Синдзи прозвучали как утверждение, ему было мерзко на это смотреть, но он знал, что в противном случае Марто Нептура сделал бы их рабами своих дешёвых романов. — Да, такие уж здесь законы, — Кенске внимательно снимал на камеру сам процесс хищнического пожирания. — Хорошо, что между нами другие законы, — серьёзно сказал Тодзи, рукой обхватывая Сьюзен. — Законы, которые мы сами себе установили — хорошие законы. Сьюзен сделала вид, что ей очень жутко от этого зрелища, чтобы кавалер сильнее её прижал. Наши герои уточнили путь у рептилоидов и спустились с башни, после чего взяли курс. — Вы помните, Мелькор появился как идея абсолютного нигилизма, — размышлял Ифф. — Похоже, это позволяет ему развоплотить тут любую идею. — Вот именно, — кивнул Синдзи. — Прямо как мы точечно развоплощаем мелкую сошку. Густой зеленоватый смог растворился, обнажив на небосводе многочисленные геометрические фигуры разных тонов — сферы, похожие на планеты, лишённые атмосферы, иногда кубы и пирамиды, чья структура соответствовала облику привычных планет — вообразите, что будет, если луна сохранит вид пыльного камня, усеянного кратерами, но станет квадратной или пирамидальной — вот некоторые такие небесные тела, казалось, очень низко парили над поверхностью того космического объекта, по которому шли наши герои. Самым жутким, однако, служили глаза, их веками была сама реальность — они вдруг просто открывались посреди полотна космоса, иногда прямо на поверхности планет, и глядели на то, что происходит внизу. Один раз среди всего этого дела дал о себе знать некий диск, где изображалась стилизованная звезда с улыбкой и лицом. Пятиконечные голубые звёзды прямо плясали в этом небе. Вдруг из быстро приближающегося горизонта выступили гигантские часы — многочисленные циферблаты просто восставали из-за линии горизонта, их стрелки бежали в разнобой. Посреди пейзажа из земли глядели плоские лица неких старцев, он выглядели как очень разрушенные постройки неких древних людей. Местная флора и фауна представляла собой спелые и красные яблоки, летающие на белых крыльях. Синдзи, Тодзи, Кенске, Ифф и Сьюзен вертели головами так часто, что их шеи точно бы устали так делать, не пребывай они сейчас в рамках совершенно иной действительности. — Я думаю, нам надо подъехать, — Синдзи сосредоточился на идее быстрого перемещения — как только он это сделал, прямо от края горизонта до горизонта протянулась тёмная линия, она резко расширилась и оказалась железной дорогой. По ней промчался поезд — он двигался столь быстро, что был способен преодолевать десятки километров за доли секунды, если бы конечно он вообще находился в материальном мире. Поезд очень плавно остановился перед нашими героями и открыл двери. — Признаться, после того, как моя семья погибла в железнодорожной аварии, которую устроил проклятый демон, у меня возник некоторый страх перед поездами, — заметила Сьюзен. — Не бойся, — Тодзи взял девушку за руку, как настоящий кавалер, — ничего плохого не случится. Синдзи же следом сделал это же: — Да, не бойся, Сьюзен, — он как бы пригласительно протянул руку и взял за неё подругу, — этот поезд — всецело творение моего ума, с его помощью я много раз убегал от жестокой реальности в царство собственных фантазий, здесь у меня под контролем абсолютно всё, этот поезд не может разбиться… Поезд закрыл двери и погнал. Вскоре он рассекал местность скалистого вида, где вокруг дороги возвышались гигантские предметы — например, меч с позолоченной гардой, воткнутый в твердь, золотой кубок величиной с небоскрёб, вот здесь же в землю наполовину врыта монета с изображением пятиконечной звезды, размеры у всего — монументальные. Над всем этим парят космические тела и моргают безразличного вида глаза, чьи веки — сама ткань пространства. Коричневые и серые скалы также то и дело разбавляют этот пейзаж. Если приглядеться, можно заметить классических сказочных фей разных цветов, они претворяют некие свои дела среди всего этого окружения. В один момент поезд достиг окрестностей некого города — внезапно здесь появились указатели: «Мирская суета — бар и гриль». «Заходи, у нас игровые автоматы». «Мы рады каждому». «Потреби сколько сможешь примерно за семьдесят лет». Ребята обсудили, на каких языках сделаны эти надписи — Сьюзен и Ифф видели их на английском, Тодзи, Кенске и Синдзи — естественно, читали японские иероглифы. — Я думаю, это уже выход из Страны Аслана, — аргументировал Ифф, — тут кругом предельно низменные идеи. Если считать, что основополагающие идеи и высокие идеи находятся в центре Страны Платона, то низменные должны находиться на самой границе. Синдзи тут кое о чём подумал: — Ифф-сан, вы читали Канта? «Критику чистого разума»? — Да… — Если полагаться на умозрение, то можно доказать что угодно, так как умозрительно можно аргументировать одинаково качественно два противоположных утверждения… Синдзи поглядел сквозь стекло на электрические вывески, призывающие предаваться животному гедонизму. Хотя не только ему — здесь как минимум попалось несколько изображений деда в белом хитоне и с золотым нимбом, очень карикатурного, словно сошедшего со страниц журнала «Безбожник» — этот лубочный то ли образ бога, то ли просто святого, зазывал обрести пищу духовную — и выглядело это так, словно тебе предлагают пройти в забегаловку. — Синдзи, а ты читал ответ Гегеля на штудии Канта? — спросил Ифф. — Ага, Гегель сказал, — кивнул японец, — что в противоречиях нет ничего такого — что они суть есть залог развития… Ньярлатхотеп — закон диалектического развития — это его вотчина, потому я опасаюсь, что, согласно этому закону, выход из полного пиздеца окажется хитровыебанным входом в пиздец ещё больший! Как только Синдзи об этом сказал, взрывная волна снесла их поезд. Его отбросило вагонами на сотни метров. Все, конечно выбрались, никто не пострадал, хотя было неприятно. Сьюзен испугалась, Тодзи и Кенске занервничали, Синдзи по большей части показался скорее недовольным, Ифф стоически скрывал свои эмоции. Кроме вагона, разбитого в хлам, первые изменения коснулись одежд — Ифф теперь носил униформу английского офицера, Сьюзен — полевой медсестры британской армии, Синдзи, Тодзи и Кенске получили одежды японских солдат Императорской армии. Когда они все встали на разбитый вагон и осмотрелись по сторонам, то все вопросы, почему они теперь одеты именно так, пропали: все пятеро увидели следующий пролегающий пейзаж: на всё небо возвышаются символы государств века 20-того, здесь перекрещены серп и молот, с края серпа капает кровь, развивается гигантский американский флаг — с полосками и звёздами, также весь наполовину пропитанный кровавыми пятнами. Там же поблизости красная свастика. К ним с горизонта тянутся кресты, надгробья, многочисленные флаги меньших государств. Колючая проволока с нанизанными на эти колючки человеческими телами. Вся земля состоит из человеческих черепов. По этой земле маршируют тысячи созданий, которые выглядят как нижняя часть тела человека, одетая в военную униформу, выше середины туловища её накрывала армейская каска. В небе летали истребители, бомбардировщики и ракеты, без конца то тут, то там рвались бомбы, происходили взрыва, звучали очереди автоматов и пулемётов. Обезличенные создания — манифестации идеи солдата — сходились тысячами, имея в распоряжении только ноги и каски, эти демоны Варпа очень нелепо сталкивались друг с другом, боролись и умирали. — Ну и ну… — немного тупо прозвучал Кенске, он очень нервно вцепился в свою камеру, стараясь захватить в объектив это зрелище. — Великие войны века двадцатого! Похоже, они оставили гигантский психически отпечаток в Варпе, который стоит на нашем пути! — Блядь… — Тодзи выругался. — Сейчас ещё прибежит Кхорн или ещё какие-нибудь, ебаные нахуй, Марс с Аресом! Ифф, Синдзи и Сьюзен поначалу промолчали. — Нас могут убить эти взрывы? — Сьюзен стала опасаться. Ударные волны расходились по земле, состоящей из черепов, те крушились в осколки и взлетали очень высоко в полёт. — Не так просто, наша онтологическая прочность должна быть велика, — ответил Синдзи. — Похоже, мы забыли, что в земной жизни, кроме суеты и гедонизма, ещё есть такая штука, как война, — пояснил Ифф. — Это идея войны. На пути постоянно рвались падающие ковровые бомбы, прилетали и попадали в свои цели ракеты — но больше всего впечатляла нелепая и бесполезная смерть каждого солдата — эти каски с ножками погибли невероятно нелепо. Они не могли ничего сделать потому, что не имели ни рук, ни глаз, ни головы даже! Тысячи обезличенных болванчиков убивали друг друга поразительно бесславно и абсурдно — на фоне символов тех стран и режимов, за которые они сражались. — На войне один солдат ничего не стоит, один солдат абсолютно ничего не может сделать на войне, стихия судьбы бросает его куда угодно… потому солдаты выглядят тут именно так, — пояснил Синдзи, он, конечно старался звучать уверено, но эмпатическая боль ударила в голову, сострадание и душераздирающее чувство захватили сознание, прямо сжали горло. Не только у него одного, разумеется, осознание до конца этой истины вызвало дрожь в сердце каждого. Жизнь, судьба и усилия одного-единственного солдата не значат ничего — вот какую идею они олицетворяют. Каждый из этих нелепых существ символизирует кирпич в стене. — Что нам теперь делать? — спросил Тодзи. — Мы должны победить идею войны, — сказал Ифф, — более сильной идеей. Сьюзен задумалась: — А как понять, какая идея самая сильная? Да, я победила этого Марто, доказав, что он — всего лишь псевдоним для бульварных писак, но… как быть здесь? — Да, война — это реальность, это не псевдоним, все мы хорошо знаем, что война — это не умозрительная штука, это — реальность, в которой несложно убедиться, — размышлял Кенске. — Война это не эмоция даже… — А какая идея противостоит войне? Мир? Идея мира? — Тодзи включился в размышления. — По логике — да, — согласился Ифф, — но… — А я могу рассудить так — раз война не мыслится без мира, то мир не мыслится без войны, все дуальные понятия, особенно — антонимы, всегда подразумевают реальность друг друга, — Синдзи пораскинул мозгами. — Вон Гераклит вообще считал, что противоположности — одно и то же. В своё время я пытался доказать, что альтруизма не существует, что всего люди — в душе на самом деле эгоисты. Но потом я подумал, что альтруизм и эгоизм имеют смысл только, если доказано следующее: они равноправны, нельзя отрицать одно в пользу другого. — Блин, да какая разница, как оно там, если важно то, во что мы верим! — вступил в размышления Тодзи, при этом — на сильных эмоциях. — На этой планете реальность — продолжение наших мозгов, — он указал себе на голову, — я смог изгнать из себя дух Слаанеш потому, что верил — нет, знал даже, ради личных удовольствий я не предам вас — моих друзей! Так что… Синдзи в этот момент взглянул на друга с долей возмущения: — Тодзи, я понимаю, о чём ты говоришь, но скажи: ты готов поверить в то, что войны когда-нибудь закончатся? В то, что мир когда-нибудь настанет? Будут везде розовые пони и жвачка? — пока Синдзи говорил, впереди бушевал бой — схватка больше и больше заливала кровью поле сражения, состоящее из сплошных черепов. — Нет, — немного подумав, очень печально вздохнул Тодзи, — я не готов поверить, что всё будет хорошо… Кроме того, я верю, что всё будет очень плохо. Потому я наслаждаюсь каждой минутой, которую я провожу с вами, мои друзья. Тодзи озвучил это предельно искренне и выразительно, благодаря чему он и двое его товарищей стали едины в выражении своих лиц — все печальные, трагически-довольные и благодарные, вот так пилоты Ев поглядели друг на друга в те секунды. Сьюзен и Ифф прониклись. — Но что нам делать? — спросила Сьюзен. — Как нам быть?! — Да очень просто, — Синдзи взглянул апатично и одновременно решительно на поле метафизической баталии впереди. — Я прекрасно знаю, какая идея сильнее войны! Синдзи запрокинул голову в красное небо, сжираемое огнём, откуда уже капал дождь из крови и снегом валил пепел, под это дело ураганный ветер разносил смрад трупов, гари и походной грязи. — Здесь я могу наконец призвать своё самое мощное оружие!.. — Сьюзен, Ифф, — Кенске догадался, что их стоит предупредить, — сейчас появятся большая… — Евангелион-01: запуск! Под голос Синдзи гигантская меха разорвала небеса — гром и грохот прорвали ткань бытия, словно дьявольский младенец, пробивающий чрево родной матери, и черепа вокруг взлетели, кровавый дождь заструился просто ливнем. Театр военных действий впереди пал — огонь с небес охватил американский флаг, серп и молот оказались раздроблены, свастика распалась в крови и моче. Все черепа и, сражающиеся на их полотне, нелепые солдатики водопадами низринулись в пропасть, где отверзлось абсолютное ничто. Омываемый кровью, рогатый колосс ревел в небеса, обрушивая целый клочок Царства Идей в небытие. Ифф и Сьюзен испытали глубокий, религиозный ужас — и не от того, он был так глубок, что Евангелион был велик или выглядел страшно — вовсе нет: собой он воплощал такой же абсолютный нигилизм, какой им накануне явил Мелькор. Такая сила ненависти к внешнему миру и к боли, сила всей злобы, направленной к полному разрушению. И никакой надежды. Одежда Синдзи преобразовалась в стандартный комбинезон пилота Евангелиона. — Существует только одна идея, которая сильнее войны, борьбы, конфликтов — эта идея абсолютного оружия: идея абсолютного оружия, которое уничтожит абсолютно всё — потому что только тогда исчезнут вражда, ненависть и злоба. Когда некому будет сражаться. Синдзи проницательно смотрел на своих спутников, голубые глаза его выглядели очень жутко. Запах трупов пропал, воздух сделался стерильным. Пылал огонь — но это уже горит не пожар войны, это идея абсолютного оружия, дающего всем спасение. Прямо над бездной, куда с грохотом сыпались черепа, возник голубой шар Земли, он сразу же лопнул и из него потекла кровь — алая струя рвалась во тьму глубоко под ним. Пламя начало охватывать планету, шар разрушался и крошился. — Синдзи, ты случайно… не уничтожишь нас? — заволновался Ифф. Сейчас все поглядели на умирающую планету. — Идея такого оружия способна уничтожить абсолютно всё… — Спокойно, у меня есть моя воля к жизни, она сможет нас защитить — я бы не стал взрывать такую атомную бомбу, не будь я уверен, что мы сможем выжить… Сьюзен, наблюдая за тем, как рушится миниатюрная планета и как рассыпаются остатки поверхности, начала догадываться, через что прошёл Синдзи, чтобы получить такую силу. В один момент всё схлопнулось, свернулось в точку, словно изображение на экране телевизора, когда его выключили — Синдзи, Тодзи, Кенске, Сьюзен и Ифф сразу после этого все пятеро открыли глаза и обнаружили себя сидящими за столиком в доме пожилого мастера-оккультиста, за окном — Лондон, его шум и быт. Все заулыбались и обменялись взглядами, когда наступило облегчение — всё закончилось! Ребята активно разговорились о своих впечатлениях. А их набралось много. Постепенно радость от возвращения сошла на нет — Сьюзен и трое её новых друзей оказались разочарованы тем, что они, выходит, совершенно зря рисковали, ибо ничего не добились. Доволен, кажется, остался только сам мастер Ифф. — Для науки это было очень любопытное исследование, а ваш отрицательный результат — тоже результат, он имеет ценность для науки, — очень позитивно сейчас сказал об этом этот старый маг. — Если смотреть с этой точки зрения — я вас поддержу, — улыбнулся ему Кенске. — Что ж, — зевнул тут Синдзи. — Я хочу пока отдохнуть от всего этого, — молодой оккультист потянулся. — Я ещё добавлю, что в результате нашего дела, вы убедились ещё раз в силе своей дружбы, — Ифф особенно посмотрел на Тодзи. — Вы очень оперативно изгнали из себя этого самого Принца наслаждений. — Ну, если учиться везде видеть плюсы — то, да, я очень рад доказать, насколько мне дороги мои друзья! — Тодзи с неподдельно отважной интонацией об этом заявил. — Спасибо тебе, Тодзи, я могу теперь быть лишь бесконечно тебе благодарен, — поспешил обнять его Синдзи и поцеловать в губы. — Синдзи, я верю, что всё это ты сделаешь ради меня, так что не надо мне каких-то другие благодарностей, кроме абсолютной взаимности нашей дружбы, — так далее сформулировал свою идею Тодзи. — Честно говоря, ребята, меня тоже очень впечатляет ваша дружба! — решила тут высказаться о своих впечатлениях Сьюзен. Она, несмотря на провал попытки найти и спасти близких, испытала сейчас позитивные чувства, когда поняла, с какими людьми её свела судьба. Все трое мальчиков очень счастливо улыбнулись ей. — Не будь между нами такой дружбы, мы бы не смогли выжить и победить в Войне Судного дня, — сказал Кенске. Все с этим согласились. — Ну ладно, я чувствую потребность теперь поговорить с вами наедине, Тодзи, Кенске, — встал из-за стола Синдзи. — Да, хорошо, — последовал за ним Кенске. Тодзи молча встал, улыбнулся Сьюзен и оставил её с Иффом. — Это было невероятное приключение, не так ли? — обратился к ней старый оккультист. — Согласна, — кивнула Сьюзен, — я прямо вспоминаю наши детские приключения по Ту Сторону… — Вспоминай чаще, это может быть ключом… — Ребята, я должен честно вам сказать, — обратился Синдзи к Тодзи и Кенске с глубоким чувством вины в голосе, — я подвёл вас! Оба друзей поглядели на нашего Синдзи с долей вопроса. — Да брось, каждый может попасть в когти Слаанеш… — хлопнул его по плечу Тодзи. — Нет-нет, Тодзи, — покачал головой Синдзи. — Я очень хотел сделать это дело сам. Без помощи Каору. Особенно без его помощи. Я уверен, если бы здесь был Каору, он бы легко справился со Слаанеш. Но его здесь не было — потому что я хотел доказать сам себе, что могу справиться без Каору… А я не могу, я чуть не подставил вас под удар! Мы выжили опять только потому, что мы — похоже, главные герои этой истории, её пишут неведомые нам силы судьбы, — говорил Синдзи. — Но я подвёл вас своим желанием выделиться на фоне Каору! — Постой, погоди, Синдзи, — Тодзи подумал над этим и очень не захотел соглашаться с тем, что его друг виноват, — почему тебе так хочется выделиться на фоне Каору? — Потому что Каору — очень крут; у тебя что, комплекс неполноценности, Синдзи? — сообразил Кенске. — Типа того — вы не забывайте, что Каору — буквально воплощение моего идеала, это эйдос, загруженный в тело и душу Адама, гибрид инопланетного Ангела и человеческой мечты, — Синдзи активно жестикулировал. — На его фоне я ощущаю себя таким жалким. Я хочу добиться успехов без него… и вот — результат! Я подвёл вас, ребята! Нас чуть не сожрал Слаанеш! Тодзи и Кенске переглянулись. — Послушай, Синдзи, мы сами последователи за тобой, прекрасно понимая, что мы не в страну пони собираемся. Если бы мы настояли на появлении Каору — и ты бы нам отказал, тогда — да, в этом была бы тоже твоя вина, — рассудил Кенске. — Но мы ничего такого не просили, Синдзи, — продолжал мысль Тодзи. — Потому не вздумай винить себя, мы были одной командой, мы сами согласились — это не ты что-то нам предписал, — Тодзи ещё раз поспешил заключить Синдзи в свои руки. Последний немного подумал на этим, после чего сказал: — Спасибо, друзья, я очень рад, что вы любите меня и готовы так относиться ко мне, спасибо, спасибо вам большое! — Синдзи в эмоциональном порыве обнял сперва Тодзи, с которым уже был вовлечён в ближний контакт, а потом — с Кенске. — Кен, Тодзи, я думаю, мне сейчас надо отдохнуть и расслабиться, а потом я подумаю, что нам надо делать. — Конечно, Синдзи, это очень хорошая идея, — одобрил Тодзи. — Как бы ты хотел отдохнуть? Синдзи подумал — и дорогой читатель уже запросто может понять, из кого разряда наш герой придумал себе развлечение: — Тодзи, откровенно говоря, я хочу изнасиловать тебя — жёсткого трахнуть, разыграть изнасилование. — Хорошо, я не против, — быстро согласился Тодзи. — Серьёзно? — на лице Синдзи поползла пошлая улыбочка. — Скажи спасибо моему чувству любви, — Тодзи плечом толкнул Синдзи в плечо, — ради него я буду делать всё, чтобы угодить. Дать себя жёсткого отодрать для меня — обычное дело. — О, Тодзи, ты — прекрасный друг! — наш затейник обнял его, Тодзи поспешил поцеловать, Синдзи очень живо ответил на поцелуй своего бойфренда. После оральных ласок, когда парни по очереди запустили языки сквозь губы, они разорвали поцелуй и поглядели на Кенске. Последний улыбался им: — Я сейчас думаю понаблюдать за Иффом, хочу получше узнать, что он за человек, — пожелал Кенске. — Да, я не против, узнать о нём больше — верное дело, — согласился Синдзи. — Это работа для настоящего шпиона, Кен-кун! — Тодзи бодро ему улыбнулся. Кенске кивнул. — А Сьюзен? — Тодзи захотел узнать, куда её пристроить. — Я думаю, нам она понадобится в качестве того, кто будет смотреть, — решил Синдзи. — Ты хочешь, чтобы Сьюзен смотрела на то, как бы будешь насиловать Тодзи? — уточнил Кенске. — Да. — Удачи! — И тебе удачи! Синдзи, Тодзи и Кенске вышли к Сьюзен и Иффу, там они договорились о том, что девушка уйдёт с первыми двумя, а лохматый гик останется наедине с пожилым оккультистом. Ребята распрощались. По пути Тодзи и Синдзи рассказали Сьюзен о том, чем намерены заняться. Сьюзен посмеялась: — Почему-то я совсем не удивлена, ха-ха! Мальчики разделили этот смех. Ребята заняли комнату, немного посидели, отдохнули, поболтали, устроили перекус и занялись делом. Все трое разделись, задницу Тодзи смазали заблаговременно — Синдзи захотел, чтобы Сьюзен делала это, он предоставил девушке возможность обработать очко Тодзи. Сам он связал руки Тодзи за спиной, накинул ремень другу на шею. — Не нужно жалеть меня, — очень уверенно сказал Тодзи. — Ещё бы! — Синдзи резко затянул ремень. Тодзи стоически терпел это. Синдзи вдруг с размаху врезал ему по щеке ладонью, часть лица покраснела сразу. Тодзи стал щуриться. Синдзи посыпал шлепками по лицу, влеплял другу одну затрещину за другой. Удар коленом в живот заставил Тодзи согнуться, Синдзи заставил его опуститься на колени. — Соси, пидор! Тодзи обхватил ртом половой орган, принялся его обрабатывать, пребывая на коленях и со связанными за спиной руками, с ремешком на шее. Синдзи улыбался, сейчас даже ласково поглаживая Тодзи по голове. Во время этого процесса фаллос друга затвердел, вытянулся. Синдзи вслед за тем резко схватил Тодзи за волосы, начал теперь сам жёстко драть его в глотку, он яро ввергал жезл любви в горло своему другу. Сьюзен в стороне наблюдала за этим. Синдзи вынул член, после чего, секунду подумав, залепил Тодзи уже ударом ноги — так как нога была босой, её приземление по лицу Тодзи оказалось далеко не столь жёстким, как если бы Синдзи задвинул в ботинке. В следущий раз стопа Синдзи приземлилась на грудь Тодзи, с глухим кашлем, друг оказался повален. Как только это случилось, Синдзи согнул колени, схватился руками за ремень, снова затянул его на горле Тодзи. После этого Синдзи резко распрямился, поставил свою ногу на горло Тодзи, надавил стопой, шевеля пальцами. Синдзи улыбнулся очень довольно — как садист. После этого он пустил в ход телекинез — заставил Тодзи взлететь под потолок, друг повис над полом в вертикальном положении, ремень затянулся на шее до предела, всё выглядело так, как если бы настоящая петля удерживала Тодзи. Достаточно пугающие конвульсии пробежали по его голому, атлетичному телу, Тодзи бился, ремень очень сильно его затянул. По лицу было хорошо видно, как Тодзи мучается от удушения. Руки Синдзи были вытянуты к нему, пальцы напрягались, Синдзи использовал свой телекинез, чтобы невидимыми тисками держать и терзать Тодзи. И бросил его на кровать, махнул туда руками, тело Тодзи с шумом врезалось в кровать, друг аж оказался со скрипом подброшен. — А-а-а, — со стонами Тодзи протянулся там, он оказался сейчас на боку. — Бля, Синдзи, какой же ты мудак… — Говорит громче, Тодзи, мне очень нравится это… — Синдзи телекинезом протянул себе смазку, покрыл ею член, стал дочить. — Ты уëбок! Ты — больной ублюдок! — Тодзи говорил это со стонами, достаточно мучительными и выразительными. — Хе-хе-хе! Очень круто, Тодзи! Очень круто! Сейчас ты у меня получишь! Получишь! — Синдзи поспешил подойти к нему, телекинезом притянул в руку плеть, огрел Тодзи по ягодицам, по спине, по подошвам ног. — А-ааа-а! — Правильно, не сдерживай крик, Тодзи-кун! — Синдзи не жалел его и покрывал друга плетью. — Ха-ха! — Ааааа-а! Ублюдок! Пидор! Су-ука, как больно, как же я мог на это подписаться?! Как мог?! — Тодзи понял, что Синдзи совсем не хочет, чтобы он, Тодзи, сдерживал свои крики, свою боль и ужасное возмущение. — Стой, Синдзи! — Сьюзен оказалась впечатлена этим и решила вмешаться: — Мне кажется это уже слишком! Ты зашёл слишком далеко! — Если бы я зашёл слишком далеко, Тодзи просто бы защитился, у него есть суперсилы, ха-ха! — Синдзи сыпал друга плетью. После чего откинул её: — Ладно, — Синдзи хрустнул пальцами, чуть потом подрочил, после этого начал пристраиваться: немного удобнее расположил Тодзм, раздвинул ягодицы, надавил членом на отверстие, он очень легко скользнул фаллосом в прямую кишку друга. Синдзи заимел его: — Сьюзен, смотри! Смотри, что я делаю с Тодзи! — О, Синдзи, как так сильно… можно делать это… с мужиком! — Сьюзен обошла кровать с парнями с нескольких сторон, осмотрела то, как Синдзи очень быстро совершает половой акт, член долбится в нутро Тодзи со скоростью пулемёта. — Сьюзен, иди сюда и души Тодзи! А ну, души его! Подойди и затяни ремень! Сьюзен подошла к Тодзи, заглянула ему в лицо. Она видела, как Тодзи обнажает зубы, он очень напряжён — ещё бы, Синдзи так сильно долбил парня в зад! — Давай, делай, что он говорит! — голос Тодзи сейчас походил на крик. — Хорошо, — Сьюзен взялась затягивать ремень. В конце концов она поняла, что Тодзи не против. Сьюзен подумала, что её прелести, находящиеся перед глазами, помогут ей заставить Синдзи кончить быстрее. Увы, это только дало обратный эффект: — Спасибо, Сьюзен! — Синдзи весь дико вспотел и покрылся краской. — А теперь возьми плеть и устрой мне порку! Блядь, Сьюзен, твои сиськи отвлекают меня! Я хочу видеть только мужское тело и терзать его! Синдзи не только очень жёстко сношал Тодзи, но и бил его руками, рассекал ему кожу ногтями, очень громкие звуки производились при шлепках. Сьюзен осталось только схватить плеть и добавить в это дело побольше звуков от рассечения воздуха и соприкосновения орудия пытки с голой кожей Синдзи. Сьюзен прошлась по спине, по ягодицам и по бёдрам Синдзи. Синдзи не прогадал, когда задействовал Сьюзен: так как Сьюзен нравился Тодзи, она начала выкладывать возмущение в силу ударов, она крыла Синдзи от души и он это оценил. — Спасибо, Сьюзен, это очень живая порка! Ха-ха! Синдзи остался доволен. Ещё прошло какое-то время, он действовал в прежнем темпе, но более не пытался бить или терзать Тодзи, а всецело сосредоточился на прочистке его заднего хода. — О-ох! — судя по стонам Синдзи, каковые за этим последователи, уже можно было сказать, что он близок к тому, чтобы кончить. — У-у-а-ах! О, я так доволен! — Синдзи почувствовал, что сперма подходит. — Я так доволен!.. Синдзи достиг пика в скорости сношения, было видно, как его покрывает пот, как ему жарко и как он уже весь измотан. Вид связанных рук Тодзи в конце концов особенно будоражил психику Синдзи, потому сперма сорвалась, когда извращенец сфокусировал свой взгляд на сочетании кистей и верёвки. Сперма сорвалась, повалила порция за порцией в горячий зад Тодзи, чья кишка столь приятно обхватывала член и в чью мякоть он столь долго бился. — А-ах… Синдзи наслаждался долгожданным пиком экстаза. В этот момент он подумал, что ему зашли не сколько боль и страдания Тодзи, сколько просто сам тот факт, что его сила и напряжение оказались реализованы во время процесса. Итак, он затопил потроха Тодзи своей спермой, горячее семя ушло в кишку, отыскало пристанище внутри. Синдзи вынул член, анус Тодзи при сжатии энергично отторгнул фаллос, несколько секунд актив остывал, глядя так на Тодзи, на его дырку, сейчас хорошо видную. Извращенец почувствовал, как стыд и совесть потихоньку шевелятся в душе. Садист подумал, что в минуты перед тем, как кончить, он не испытывал сострадания к Тодзи, ровно как и чувства вины за то, как обходится с любовником. Но вот теперь, когда сперма вышла из него, возник спад страстных желаний, накал, и начинает шевелиться иная часть души. — Прости, Тодзи, — Синдзи чувствовал, как яростно струится кровь внутри шеи, как пульсируют виски и как стучит сердце, — я наверное переборщил… — Ничего страшного, Синдзи, я сам на это согласился, потому — нормально, — отозвался Тодзи очень уверенным и смиренным голосом. Синдзи развязывал ему руки. Сьюзен подоспела, чтобы снять с его шеи ремень, она обнаружила хорошо заметный для глаз след от удушения, сдавливания горла. — Боже мой… я не понимаю такого, — Сьюзен убрала ремень и села с краю на кровать. Синдзи в этот момент протянулся отдыхать после такой встряски оргазма. Тодзи, освободив руки, спросил: — Синдзи, ты ничего не намерен делать с твоей спермой? — Тодзи спрашивал теперь по поводу той субстанции, что заполнила ему прямую кишку парой минут назад. — Я могу от неё избавиться? — Тодзи, спасибо, что тебе так важны мои желания — нет, я сейчас весь выдохся, мне хорошо, я не намерен больше ничего делать со спермой… — Синдзи подумал. — Сьюзен, я был бы рад, если бы ты приготовила мне и Тодзи ванную. — Хорошо… Синдзи хотел объяснить Сьюзен свои мотивы, но решил это сделать потом, сперва, изнурëнный развратом, он захотел отдохнуть. Вскоре голая Сьюзен сидела перед ванной, Тодзи и Синдзи уместились в ней. Синдзи прижимал свою спину к груди Тодзи и, чтобы там находиться, поднимал ноги из воды и протягивал их через край. Это выглядело очень развратно и вульгарно, как подумалось Сьюзен. Тодзи был вынужден вжать свою спину в ванную и очень низко держать свою голову. Сьюзен показалось, что Тодзи неудобно. — Да нет, мне нормально, — ответил Тодзи, когда она его об этом спросила. — Мне тоже нормально, пусть даже нам тесно, но мне нравится находиться так плотно с тем, кого я люблю, — поделился своим мнением Синдзи. Он покоился главным образом попой на бёдрах Тодзи. Сьюзен посмотрела сейчас на тот след от ремня, оставленный на горле Тодзи, он до сих пор был хорошо виден. — Тодзи, ты ведь можешь исцелить себя от этого следа? — спросила Сьюзен. — Он может, но я не хочу, — вмешался Синдзи. — Мне нравится смотреть на этот след. Я когда вижу его перед глазами, так мне сразу приятно вспомнить о том, чем мы занимались. — Да, Сьюзен, пусть будет так, как хочет Синдзи, — согласился Тодзи. — Когда надо будет появиться перед женой, я его уберу. А сейчас — пусть будет. — Сьюзен, — Синдзи решил сейчас воспользоваться моментом, чтобы объяснить новой знакомой принципы своего поведения, — скажи, у тебя вызывает негодование или недоумение то, что я делаю? — Да, Синдзи… мне кажется очень странным и даже извращённым то, что ты сейчас… И, Тодзи, мне кажется очень странным то, что ты согласен… чтобы Синдзи делал такое с тобой, — сказала Сьюзен. — Сьюзен, я люблю Синдзи, потому из чувства любви я позволяю ему так обращаться с собой, — заговорил тут Тодзи. — Сьюзен, ты когда-нибудь любила кого-нибудь по-настоящему? Этот вопрос несколько озадачил Сьюзен. — Ну… смотря, что ты имеешь в виду… Я… наверное — нет, по-настоящему… я не любила никого, — решила всё-таки она. — А я люблю Синдзи по-настоящему, потому мне хочется, чтобы между мной и между ним не было никаких преград. Потому само то, что Синдзи может так со мной поступить, а я — могу ему так дать с собой поступить, вот это мне нравится — потому что мне сразу ясно, мы любим друг другу настолько сильно, что между нами нет никаких преград — вообще, — вот что ответил Тодзи, во время оглашения этой мысли загорелый японец выглядел очень глубокомысленным и задумчивым. — Это мнение Тодзи, и я с ним согласен, — поддержал Синдзи. Его более светлая кожа, во время столь близкого, совместного пребывания в ванной с любовником, создавала хороший контраст со смуглой кожей Тодзи, выделенной броским оттенком шоколада. — Вот теперь послушай, что я тебе скажу, Сьюзен… — Я слушаю… — Одна из людских потребностей — это потребность делать больно другим. Человек — порождение эволюции, создавшей нас такими, чтобы мы могли голыми руками хватать, скажем, крыс и откусывать им головы одной лишь челюстью в живом виде. Сьюзен, ты должна понимать, что в дикой природе, к которой мы приспособлены, нет никаких гуманных способов забоя скота. Мы хищники, убийцы от природы. Это первое. Второе — мы иерархические животные, мы приспособлены природой к тому, чтобы конкурировать за власть. Это чувство, что у тебя есть власть над другим существом, оно выражается, как мне кажется, в самой возможности причинять боль этому существу, — Синдзи в характерном нервном жесте сжал правую руку, лежащую вне воды, — оно дарит наслаждение. Ещё раз, Сьюзен: не только отдельные уроды — у сердца каждого человека укоренён садизм. Можешь назвать его первородным грехом. Он происходит от природы, каждый из нас создан таким, чтобы мы могли откусить голову живой крысе или бороться за власть внутри своей стаи. Так вот, Сьюзен, реализация всего этого дарит чудесные ощущения. Это то, ради чего школьные хулиганы задирают тех, кто слабее. Ты сама попробуй. Сьюзен подумала над этим. — Синдзи, меня скорее удивляет готовность Тодзи… — Тодзи же тебе сказал, эта готовность происходит от любви… — От любви… — Сьюзен немного сбилась с толку. — Не знала, что любовь может приводить к такому, чтобы… стать грушей для битья. — Сьюзен, для меня самое важное не это, для меня самое важное — отсутствие преград между мной и Синдзи, — ещё раз настойчиво повторил Тодзи. Кажется, в его голосе начали отдавать нотки раздражения из-за того, что Сьюзен не понимает его. — Я наслаждаюсь именно близостью… Не знаю, как объяснить тебе, Сьюзен… Как раз то, что мы можем без проблем договориться о таком — вот что мне главное… А остальное — то, что мне больно, я могу легко вытерпеть. Я — мужчина. Сьюзен, вот то, что я могу это стерпеть, это очень укрепляет мою гордость. — Тодзи, мне показалось, Синдзи тебя унижает и упивается именно этим… — Да, но лишь потому, что я сам ему позволяю. Потому это не может быть настоящее унижение. Это только игра. Поверь, Сьюзен, я дал бы в морду любому, кто посмел бы унизить меня, — Тодзи поспешил в этом заверить. — А сейчас я просто наслаждаюсь свободой между нами. Тодзи очень любовно пошевелил рукой, лежащей на груди у Синдзи. Сам Синдзи в ответ положил свою руку на кисть Тодзи, стиснул пальцами его ладонь, удобнее уложил вытянутые ноги. — Сьюзен, у вас не напишут такого в книгах, — Синдзи с довольной улыбкой глядел на подругу, — у вас будут писать какую-нибудь скучную ерунду про одного мужчину и одну женщину, в то время, как мир отношений гораздо богаче. Синдзи в этот момент взял руку Тодзи, сам Тодзи изменил положение руки, чтобы удобнее взять Синдзи и держаться с ним. — Мир отношений гораздо богаче, чем дом, семья, дети, шоколадки и ласковые поцелуи. Мир отношений может включать в себя жестокость, плётки, гомосексуализм, полигамию и много чего ещё, — говорил Синдзи, когда сейчас миловался с Тодзи, подняв одну руку и трогая ею лицо своего друга. Оба они балдели в тёплой ванне. Кенске в это время просматривал записи со своей видеокамеры — для этого он развернул голограмму, чтобы по-крупному оценить, что он заснял. Ифф потрогал голограмму, в первую очередь оценив плотность этой структуры — на ощупь она чувствовалась как стекло. — Это конструкция из фотонов, скрепляемая особым квантовым полем, — пояснил Кенске. — Это сочетание магии и технологии. Моя одежда и сама камера состоят из бесчисленных маленьких роботов, их коллективное сознание способно накладывать чары на окружающие нас фотоны, чтобы конструировать из них почти что вещественные объекты. — Очень интересно… просто потрясающе! — Ифф очень глубоко задумался над всем этим. На экране отображались различные события, ранее запечатлённые на запись. — Я точно войду в Книгу Гиннеса за самую странную поеботу, снятую на камеру! — Я, признаться, немного взволновал, — сказал ему Ифф. — Кенске, я очень опасаюсь, что из нечто Страны Идей может проникнуть в наш славный Лондон. Опытный чародей оглядел свой дом, словно разыскивая здесь кого-то, кто бы мог скрыться за шкафом или под паласом. — Ну, мы какое-то время ещё будем здесь, потому дадим этой хуйне прикурить, — смело заверил Кенске. — Что ж, я на вас надеюсь. Они, просматривая отснятые материалы, обсудили ещё те моменты, которые случились по ходу их путешествия. — Очень хорошо, очень хорошо, — Кенске остался доволен. — Я уже привык ко всякой стрёмной хуйне, так что… Кенске пока решил отложил камеру. В конце концов его цель — получше узнать Саймона Иффа. Гик и пожилой оккультист сидели за столом и пили элитный английский чай. Саймон начал рассказ из своей жизни: — День был пасмурный и уже приближался вечер. По горной дороге, ведущей к армянской деревушке Ситкаб, ехал путник. Этим путником, разумеется, был я, иначе мне нечего было бы тебе рассказывать. Я ехал на охоту за редкостным, почти неуловимым и чрезвычайно опасным чудовищем, страшнее которого нет в мире — если не считать женщины. Кенске рассмеялся: — Надо ли уточнять, что речь идет о полтергейсте? — продолжал Ифф. — О да, конечно надо! — Полтергейст — нечто вроде привидения, отличающегося мерзкой привычкой швыряться мебелью и отмачивать иные номера похлеще скоморошьих. Тот экземпляр, за шкурой которого охотился я (если у него, конечно, есть шкура), чтобы приобщить к своей коллекции теософских блюдец, летающих папирос и прочих редкостей, был мастером своего дела, хотя и несколько односторонним, потому что умел орудовать только одним инструментом. Зато уж им-то он владел виртуозно. — Каким инструментом? — Кенске, после всего, что он пережил, стукнуло в голову одно: — Дилдо? Они оба посмеялись: — Тогда это был бы инкуб. Нет — обыкновенная палка от метлы. — А!.. Ну. — Мне сообщили, что он является — или, точнее, отказывается являться, потому что полтергейстов обычно не видно, а только слышно (весьма оригинальное поведение, прямо противоположное тому, которого у нас требуют от маленьких детей, не так ли?). — Ну да… Ха-ха-ха. Дальше что? — Иитак, мне сообщили, что его можно обнаружить в доме местного стряпчего, обитателя вышеупомянутой деревни. Этому стряпчему он надоедал уже два года. И, хотя какому-то медиуму, тоже местному, удалось выяснить, что этот дух раньше принадлежал учёному магу, то есть человеку интеллигентному, он, то есть дух, самым бессовестным образом продолжал швыряться палкой в бедного стряпчего, мешая тому исполнять свои нехитрые обязанности по улаживанию споров между жителями деревни, кажется, самой мирной на свете — да там никогда и не было никаких споров, кроме разве из-за денег, которые кто-то взял в долг у соседа и не отдал. Да, это был весьма достойный стряпчий, можешь мне поверить, Кенске, я повидал много законников на своëм веку, ведь мне пришлось в своë время предстать перед судом. Нашего стряпчего эта помеха очень тяготила, тем более, что на свете не существует, к сожалению, никакого закона, на основании которого он мог бы привлечь безобразника к ответственности… Ну так вот, чтобы разобрать этот спор между человеком и духом, пригласили меня, и я вскоре приехал и поселился в доме моего брата-разбойника. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду стряпчего. Кенске посмеялся: — Прожив там шесть недель или около того, я убедился в том, что ни в чём не убедился. — Вы подумали, вас надули и там нет ничего паранормального? — Кенске охотно подумал про это. — Нет, Кенске. Я не сомневался в правдивости слов стряпчего, как не сомневался и в том, что палка действует, однако мне ни разу не пришлось наблюдать её в действии — по крайней мере, пока стряпчий бывал дома, а когда он отправлялся куда-нибудь по делам, я за ним не ездил. Однако я стараюсь не подвергать сомнению ничью меру обмана до тех пор, пока меня к этому окончательно не принудят, тем более, когда речь идет о законнике — и о палке от метлы. Так ни с чем я и воротился в современный Вавилон. Несколько недель спустя я получил открытку, в которой говорилось о предстоящей женитьбе моего друга на дочери местного азнвакана [1], а ещё через год, после нескольких моих запросов, он сообщил, что после свадьбы всё проявление жизнедеятельности полтергейста полностью прекратилось. Маги бывают иногда подвержены страхам, это правда. Чаще всего их мучают страхи, связанные с половой жизнью. Попробуй пожить жизнью такого запуганного Галахада! [2] Кенске хихикал, сейчас вспоминая свой интерес к персоне Сорью Ленгли. — Нет, на этом моя история ещё не заканчивается. На самом деле всё это — лишь прелюдия к основному сюжету. — Ну-ну… я внимательно вас слушаю, господин Ифф. — Прошёл год или больше, и произошло много событий, связанных друг с другом самым тесным и, как я теперь понимаю, роковым образом. Все они уложились, повторяю, почти ровно в двенадцать календарных месяцев. Мой друг-стряпчий прислал мне ещё одно письмо. Всё ещё ли они с женой любили друг друга или уже нет, он не сообщил мне. Зато я узнал, что дух опять появился и с ещё большим рвением принялся за свои безобразия. У жены стряпчего оказались способности медиума, и она сумела получить от г-на Полтергейста несколько сообщений, которые показались мужу необычайно важными. Я понял, что целый неизведанный континент готов распахнуть передо мной двери. Знаешь, я всегда чувствовал себя Колумбом, а тут ещё удачная спекуляция на нефтяных акциях принесла мне значительный барыш, поэтому я, не раздумывая ни секунды, отправился на телеграф и, подражая стилю Цезаря, отбил депешу: «Приезжайте жить зиму». В Париже их встретил один мой друг, посланный туда загодя, они переступили наконец порог моего фамильного гнезда на Керзон-стрит. — И как же беспокойный дух? — с живым любопытством пожелал узнать Кенске. — Когда и как он появился? — А так: из тех немногих экспериментальных данных, которыми располагает психологическая наука, следует, что хорошему полтергейсту требуется не менее четырнадцати суток, чтобы добраться до своего хозяина, если тот переехал жить в другое место. Отсюда многие делают вывод, что полтергейсты сродни кошкам; другие — что с собакам, особенно когда полтергейст посещает законника. Я не берусь оспаривать ни тех, ни других, но у меня есть и своя гипотеза. На мой взгляд, полтергейст так же, как и обозначающее его немецкое слово, состоит из двух частей. Как бы там ни было, но ровно через четырнадцать дней после приезда ко мне стряпчего с супругой, наш приятель — полтергейст — объявился и был настолько любезен, что спустя три дня повторил всю программу с самого начала. Впрочем, я не слишком скорбел потом о той вазе севрского фарфора, которую он принëс в жертву каким-то своим богам Преисподней. Кенски снова хихикал — Ифф излагал всё с живым юмором. — В то же время начали проявляться и медиумические способности нашей высокородной дамы. Для связи дух избрал такое хитроумное средство как планшетка — знаешь, что это такое? Ифф объяснил: — У нас все оккультисты знают, что это такое. Штуковина для письма, конечно, неудобная, но в общем ничего необычного в ней нет. В конце концов, если мы признали метод «автоматического письма», то причин сомневаться в честности медиумов, работающих с планшеткой, у нас ещё меньше. Через эту планшетку мы получили массу полезных сведений об образе жизни, привычках, общественных и иных развлечениях разных усопших; кроме того, я получил один совет, весьма дельный. Однако мною в то время в гораздо большей мере двигали чувства, нежели разум, мне хотелось узнать как можно больше о полтергейстах — тем более, что уже узнанное давало повод считать их всë-таки сродни собакам… — И что было дальше? — Кенске испытал очень живое желание узнать об этом. — Под руководством своей очаровательной хозяйки наш дух сумел развить способности, за которые мы привыкли хвалить наших спаниелей или фоксов [3]. — Ну? — Ещё в Армении он, устав от номеров с палкой, равно как и от попыток осчастливить или просветить человечество, развлекался тем, что засовывал разные предметы туда, где им быть не полагалось. У себя в доме я время от времени находил то собственные носки, засунутые мне же в карманы брюк, то бритву, торчащую почему-то из-за зеркала. — Опасно, наверное… — Не то слово. — В один прекрасный день в мае месяце планшетка принесла очередное сообщение. Оно гласило, что наш добрый полтергейст в самом скором времени представит новые доказательства своего существования. «Доказательство» вообще было одним из его любимых слов, я точно это помню. Заканчивалось же послание несколько неожиданно, а именно фразой: «Следи за игрой!» Ко мне это явно не могло относиться, ибо я в такие игры вообще не играю. — Ну-ну, что же он вам показал? — Мы спустились к обеду, и полтергейст решил показать себя, — Ифф сделал паузу, полную интриги. — Медиум, казалось, была смущена его непрекращающимися требованиями «следить за игрой». Но все прояснилось, когда подали десерт. — Ах! Он ущипнул меня в шею! — воскликнула она, и в тот же миг на мой скромный обеденный стол красного дерева свалилась куропатка… Гости же мои каждый день выходили на прогулку — когда вдвоём, а когда поодиночке или с кем-то из моих домочадцев. И вот в тот знаменательный день я попросил даму-медиума оказать мне честь выйти на прогулку вместе со мной. Она, с обычной своей любезностью, согласилась; и, шагая по улице, я попросил рассказать мне какую-нибудь сказку — знаете, как дети просят своих нянюшек. — Ну… — Я сказал, — продолжал Ифф, — что просто уверен, что у неë есть для меня в запасе по крайней мере одна премаленькая сказочка. Однако, увы, на этот раз мои ожидания не оправдались. Прогуливаясь таким образом, мы — разумеется, волею всемогущего случая — оказались возле лавки одного чучельника, у которого я побывал утром. Я подвëл её к этому джентльмену. — Да, сударь, — с готовностью ответил он, — именно этой даме я продал ту куропатку. Однако та решительно всë отрицала… — Так стоп, в этой истории не было ничего паранормального? — удивился Кенске. Он точно ожидал какой-то вот это поворот, иначе зачем рассказывать историю, если в ней нет подобного поворота? — Слушай дальше. — Да, простите… — Оказывается — да, она никогда в жизни не была в этой лавке. Мы продолжили нашу прогулку. — Расскажите же, — попросил я, — где вы были, когда ходили гулять вчера? — Нигде, — заявила она. — Просто гуляла. Сидела на скамейке в парке. Потом пришла моя сестра, и мы сидели с ней вместе и разговаривали. А потом я вернулась на Керзон-стрит. — Какая сестра?! — удивился её супруг, когда я после прогулки рассказал ему об этом. — У неё нет здесь никакой сестры! Все сразу стало ясно. Это был типичнейший случай раздвоения личности. — Ого, — Кенске начала расспрашивать, — выходит, здесь не было ничего паранормального? — Кто знает? — Ифф решил загадочно улыбнуться и развести руками. — Я настоящий маг — в этом я уверен. Но вот кто по-настоящему потусторонний, а кто нет вокруг нас — это далеко не всегда так просто понять даже мне. Они продолжили разговоры: — Я могу сказать, ваша главная жизнь прошла по Ту Сторону, не так ли? Даже если без нас вы не могли достигать такого уровня погружения в Варп, вы везде искали паранормальщину? — подумал Кенске и сразу озвучил эти свои мысли вслух. — Совершенно верно. Я богат, я известен, меня окружают деньги, но Лондон скучен для меня, то ли дело — Та Сторона… Кенске подумал над его рассказом: — Но ведь изначально следовало… что это настоящий полтергейст, — обратил внимание слушатель. — С чего ты взял? — Вы не сомневались в том, что он настоящий. Когда начинали расследование. Кенске указал на это, Ифф кивнул: — Да, это так, но я рассказывал тебе о том, что я думал и что полагал тогда, до того, как получить ответ на разгадку. — Муж этой женщины говорил же, что в него бросали палкой, но ведь если это делала жена, он что… тупо не видел её? — Кенске задался теперь этим вопросом. — Похоже, его жена была талантливым фокусником, — объяснил это Ифф. — Ты знаешь, что фокусники могут обмануть внимание наблюдателей. Кроме того, есть люди со слабой психикой, таким только дай повод — они убедят себя в чём угодно. Не исключено, что половины всего, о чём шла речь, вообще не было или было не так, воображение некоторых людей порой может совершенно искренне запутать дело. Такое бывает не всегда, потому надо исходить из верности показаний свидетелей, так делал я в тот раз. — Угу, ну да, — Кенске согласился, — но всё же мне эта история кажется очень тёмной. Чем она закончилась для этих людей? Ифф зевнул: — Женщину отправили в дурдом, муж обратился к священнику, а священник потребовал не иметь больше дел с колдунами. Потому мы больше не общались. — У этой женщины, выходит, две души? — задал вопрос Кенске. — Да, ты же знаешь ту буддийскую истину, что у человека нет какого-то ядра, границы, стенки нашего бытия не зафиксированы, они могут перетекать. Иногда это бывает неприятно. Кенске кое про что подумал: — По вам, Ифф-сан, я заметил, вы не очень любите женщин? Вы постоянно сравнивали их с… — Я говорил не про женщин вовсе, а только про жён. Человеческая цивилизация, на мой взгляд, ужасно не совершена из-за того, что вынуждает жить вместе двух человек, зачастую набранных совершенно случайным образом. Я могу понять, почему общество устроено именно так, но я понимаю, что энергия, напряжение, которое накапливается из-за такого вынужденного совместного житья-бытья, ужасно точит нашу психику. А потом — и полтергейсты, и Бог знает что ещё… Неожиданно Ифф сказал, что просто сидеть и разговаривать — ему томительно: — Не хочешь пофехтовать на шпагах? — Пожалуй — я люблю оружие, правда больше огнестрельное. Кенске, надо сказать, оказался очень увлечён времяпровождением с Иффом. После фехтования, во время которого Ифф показал, что несмотря на возраст, держится молодцом, новые друзья решили осуществить пару магических операций. Кенске понял, что теперь не он допрашивает Иффа, а он — его. И Кенске был не против. После опытов со сферами Каббалы и алхимическими знаками Ифф и его гость сели за перекус. — Тебе нравится Сьюзен Певенси? — поинтересовался Ифф. — Она интересная женщина, отрицать не буду. Юноша и старик хлебали борщ. — Мне она тоже нравится. — Понимаю… но вы, кажется, уже… — Слишком старый? — Ифф улыбнулся. Кенске тут подумал, насколько верным является это утверждение. — Смерть здесь на Земле станет для меня началом большого приключения, — ещë шире улыбнулся Ифф, — потому я желаю состариться и умереть здесь, но я получаю от жизни всё — занимаюсь спортом, сексом, физкультурой, ем вкусную еду. — Я очень рад за вас, — Кенске улыбнулся с несказанной радостью. — Так и надо жить, я считаю! — Как хорошо, что вкусы двух людей совпадают. Кенске и Ифф очень живо улыбнулись друг другу, общение поглотило обоих, они убили теперь пару часов только на рассказ о своих сугубо жизненных привычках и увлечениях. Если поначалу Ифф не был столь открыт, то теперь он уже подолгу рассказывал о своих путешествиях вне Англии. Кенске оказался очень приятно захвачен его историями, которые этот человек рассказывал очень живо и с большим числом мельчайших подробностей. Потом настала очередь Кенске и с помощью своей камеры он показал и рассказал многое — война с Кайдзю, война с Ми-Го, война с SEELE, война с Великими Древними, преобразование Земли, произведённое с лёгкой руки Соломона, вся эта история со знакомством с Хиро и рёвозаврами, воскрешение Мелькора — Кенске болтал без умолку и охотно показывал кадры и записи тех событий, которые хранились у него в камере. Наконец они устали от этой темы — на улице давно стемнело. — Сколько времени прошло… — Кенске взглянул на часы. — Ты намерен пойти к друзьям? — Ну… наверное. — У вас будет жаркий секс? — прямо спросил Ифф. — О, я думаю, они уже выдохлись, — посмеялась Кенске. — Правда. Не думаю, что мне там что-то светит… Ифф и его гость оба посмеялись. Кенске использовал связь, чтобы узнать, как там дела — разумеется, Синдзи, Тодзи и Сьюзен уже погружались в царство Гипноса. — Если хочешь секса, я могу тебе предложить… если хочешь, конечно, — Ифф украдкой улыбнулся. — Э… — Кенске испытал смешанные чувства — с одной стороны этот человек был слишком стар для того, чтобы он мог им интересоваться, с другой стороны — господин Саймон Ифф оказал самое положительное впечатление. — Вы слишком стары для меня… — Я знаю, Кенске, просто говорю, что буду не против познакомиться с тобой поближе, если тебе просто не хочется спать одному. Кенске подумал — противоречие нарастало. — «Чёрт, Ифф ещё может в секс, в таком возрасте… возможно, я — последний его шанс заняться любовью». Жалость к этому пожилому человеку, который мог теперь под конец жизни вообще остаться без любви и ласки, позволила чаше весов склониться в пользу следующего решения: — Ифф, я — пансексуал, мне главное, чтобы мне нравился человек… и вы мне, откровенно говоря, приглянулись, Ифф, — Кенске очень эмоционально посмотрел на пожилого мужчину, глядящего ему в ответ с таким же выражением. — В таком случае, — встал он, — прошли в мою спальню… — Я хочу сделать вам приятно… — Кенске, ты любишь ласки? — Очень — для меня ласки, это главное. — Что ж… я постараюсь. Кенске тут ещё раз подумал об этом. Смешанные чувства нарастали. Ифф был небольшого роста, сам Кенске — атлетичный японец, тоже не был высок, юноша и старик оба оказались одного роста. Его волосы поседели, кожа покрылась морщинами, но выглядела в целом очень хорошо для такого возраста. А лицо, излучающее энергию, являло собой очень живой образ. Они сняли одежду, Кенске волновался. — «Как в первый раз с девушкой…» Ифф и Кенске взглянули друг другу в глаза. Смущение и волнение особенно явили себя на лице юноши. — Так очень смущён, да? — Ифф посмеялся. — Иди сюда, не бойся, я не кусаюсь. Кенске видел перед собой голое тело восьмидесятилетнего старика, достаточно стройное и само по себе лишённое отталкивающих черт, если не считать, собственно, общего возраста. Сам Кенске подумал о том, как он выглядел в глазах Иффа. Ему нет и двадцати, черты его лица до сих пор даже сохранили некоторую детскость, тело — без ярко выраженной огромности, костистости и тому подобного, но хорошо тренированное регулярным спортом, правильным питанием и привычкой проводить время на открытом воздухе. Юношеские веснушки на щеках и по-задротски лохматые волосы, узкий разрез глаз типичного японца. — «Для него — я красавчик», — самодовольно подумал он. Кенске приблизился, мужчины соединились в первом поцелуе, немного осторожно даже, обнялись руками — Кенске не чувствовал никаких неприятных запахов, которые исходили бы от старика, Ифф был очень чист. Поцелуй с ним ни чем не отличался от поцелуя с молодым мужчиной, стоило только закрыть глаза… Кенске желал ласки, потому сосредоточился на тактильных ощущениях. Члены очень живо воспрянули друг у друга. Эта реакция вдохновила обоих — любовники целовались на кровати, тесно обнимались. Ифф первым положил руки им на члены, он сблизил их, они стали тереть. Взаимная мастурбация ещё больше влила в дело страсти. Ифф провёл языком по соску Кенске. — Давайте сосать друг у друга, — предложил последний. — Давай. Юноша и старик приземлились лицом к члену, Кенске принял в рот его член, достаточно небольшой и аккуратный — его собственный член был таким же. Ифф в свою очередь очень уверенно и опытно засосал у Кенске, и Кенске не хотел отставать. Нашему пилоту Евы-04 нравилось это — Иффу, он надеялся, тоже. Удовольствие получали оба от обоюдного минета. Наконец через некоторое время Ифф заявил: — Ну что, пора переходить к серьёзным вещам? — старик выпустил член юноши изо рта и схватился своими пальцами за его молодую ягодицу. — Да, давайте, — Кенске не надо было пояснять, что речь сейчас пошла о сношении в анал. Наш пансексуал решил сам отдаться — но не будет же он брать и трахать сам такого старика? Ифф, однако, думал иначе: — Я хочу побыть твоей женщиной. Кенске вдруг испытал очень приятное волнение: — Хорошо. У него не возникло никаких вопросов: — «Ему восьмой десяток, выглядит он как минимум на шестьдесят, но у меня стоит как на девочку моего возраста…» Кенске обратил внимание на живость своего стояка. Ифф закончил обработку заднего места и занял позицию пса. — «В его возрасте не очень хорошо трахать и так напрягаться…» Кенске дополнительно смазал себе член, наблюдая сейчас за ягодицами старика — кожа там, кончено, одрябла, и как минимум давно, но аккуратная форма зада и ягодиц, конечно, ещё могла внушить приятные чувства. Кенске поспешил занять позицию. Он тут поймал себя на мысли, что не может поверить в то, что будет трахать такого старого человека. Его никогда не интересовались старики — его всего интересовали энергичные, подтянутые, молодые девушки. Но после опыта с Каору, Синдзи, Тодзи и Кадзи, он, Кенске, понял, что является пансексуалом, потому теперь все вопросы быстро прошли. Он вставил член, почувствовал, что внутри Ифф очень нежный, потому Кенске сейчас, дав любовнику привыкнуть, набрал разгон. Активу нравилось, ощущения пошли очень приятные — да, наш содомит бы точно пожелал сейчас зад помоложе, но старость не отталкивала. Кенске имел в зад этого Саймона Иффа очень даже охотно и активно. Лохматый гик сунул своему любовнику под живот руку, чтобы дрочить и разминать ему яйца. Нежность и давление вокруг члена сделали своë дело — Кенске через некоторое время почувствовал, что готов кончить, он вытянул позади ноги, захватил плотнее зад Ифф, сам долбил его очень быстро и живо, чувства любви и страсти очень хорошо разгорелись в груди. — О-о-х… О-х! Кенске напрягает лицо. Ифф тихо бормочет ему в ответ ругательства. И вот результат — сперма Кенске выбрасывается в эту с виду старческую, но внутри очень тёплую и мягкую задницу, он кончил в такого вот мужчину, испытав при этом удовольствие во всей полноте. Наверное, если бы Кенске не был предварительно просвещëн или развращëн — называйте как хотите — стараниями Каору, Синдзи и Кадзи, ему бы оказалось невозможно добиться такого успеха сейчас. Психика отвергла бы происходящее, как недопустимое и отвратительные — но Кенске прошёл теперь настоящую школу Содома, потому сам не удивился такому исходу. Он мог бы поздравить себя за этих успехи на пути раскрепощения и гедонизма. — О, молодец! — похвалил пассив. — Не думал, что я ещё в состоянии выжать что-то… — Ифф… вы мне просто душой понравились, — Кенске остался доволен, страсть сейчас сошла и он больше проникся отвращением к тому, что сейчас было. Но это не помешало ему видеть перед собой человека, а не задницу, потому Кенске обратился с предложением и готовностью: — Вам помочь кончить? — Давай завтра, я сейчас устал. Мне зашло, как ты меня отодрал и залил, пока я больше ничего не хочу… — Да, хорошо… Синдзи и Тодзи вышли из ванной. Сьюзен задалась вопросом, чем эти два извращенца решат заняться теперь. Покуда в доме никого не было, они ходили полностью голыми. Сьюзен, конечно, уже убедилась по поводу их абсолютного бесстыдства. Впрочем, она подумала о том, что, если сравнить отсутствие одежды с тем, во что Синдзи мог облачаться, как раз простая нагота выглядела даже более пристойно. Парни и их подруга села за стол. — Синдзи, Тодзи, вы часто ходите голыми у себя дома? — решила спросить она. — Очень часто, — ответил Синдзи, — большую часть дня мы проводим без одежды. И это очень круто. Очень приятно видеть, когда красота не скрыта. — Я тоже согласен, люблю тоже ходить без одежды, мне всегда это было нормально, — добавил Тодзи. Разумеется, Сьюзен обратила внимание, что взгляды парней периодически останавливаются на её сиськах. И ей было очень приятно — Сьюзен всегда хотела быть красивой. — А вы не хотите, чтобы я натянула чулки? — предложила блудница с долей усмешки. — Не обязательно, — пожал плечами Синдзи. — Это я люблю всячески подчёркивать свою вульгарность. Люблю иногда вести себя вызывающе. — Можно — но и ты без них хороша, — прокомментировал Тодзи. — Может мне… — Сьюзен стала думать, что бы ей сделать. — Может ты ляжешь на стол, и мы будем есть сладкое с твоего тела? — Синдзи предложил то, что едва ли могла придумать сама Сьюзен. Красивая брюнетка посмеялась с долей смущения: — Ну ты даёшь… — Мы так иногда дома у себя делаем, — добавил Тодзи, — ну, Сью, ты так будешь? — Ну… пожалуй, надо попробовать. — И, да, я могу звать тебя Сью? — попросил Тодзи. — Да, зови, конечно. Так меня звали близкие друзья и… — Сьюзен уделила одну печальную мысль погибшей семье. Но решила переключиться на радости дня сегодняшнего. Нагая брюнетка легла на стол — чтобы ей лежалось мягче, подложили подушки. Тодзи и Синдзи перевалили сладости и вкусности с тарелок прямо на грудь и живот Сьюзен. С них парни взялись живо брать еду голыми руками и поедать. Их члены при этом воспрянули — эротический голый ужин заставил разжечься обоих. Так что одной рукой они брали, а другой — дрочили себе. Сьюзен довольно улыбалась в это время и думала, кто ей больше нравится — с одной стороны Тодзи заходил ей как мужчина, с другой — Синдзи привлекал внешностью, темпераментам и своеобразной харизмой. — «Их двое, я могу отдаться обоим… Уверена, они захотят сейчас трахать меня, а не друг друга…» Тодзи и Синдзи поглотили все сладости и взялись слизывать с кожи Сьюзен то, что осталось. Разумеется, особенное внимание любовники уделили холмам грудей, он смачно обхватывали устами титьки, захватывали те пальцами, налагали на них ладони. Тодзи сейчас особенно воспрянул своим членом. — Иди сюда, Сьюзен, — попросил он. Она поспешила встать, вся окрылённая страстью, Сьюзен впилась устами в губы любовника, захватила его рукой. Тодзи принялся ставить её перед собой. Синдзи вынул из портала смазку, её добавили во влагалище Сьюзен, чтобы не тратить время на дальнейшие ласки и сразу перейти к делу. Тодзи очень уверенно вставил член, а потом захватил Сьюзен руками. Чувствуя силу спортивного японца, Сьюзен позволила ему себя поднять. Она обхватила его бёдрами, она вся держалась за него, а он заработал в такой позе бёдрами, задолбил влагалище во всю прыть. — А-ах! — издавал он звуки своим мужским тоном. — О-а-ах! — Сьюзен добавляла к этому своим женским голоском. Синдзи пошло раскинулся рядом и хрустел печеньем, дрочил себе член. Тодзи в таком положении отрабатывал Сьюзен, любовники взялись смотреть друг другу в глаза, лицом к лицу, жаркие губы в один момент по-прелюбодейски встретились — Тодзи по свой инициативе поцеловал Сьюзен в губы. Синдзи дрочил себе, ел и взирал на это. Сьюзен блудливо стонала, Тодзи прямо-таки яро её пронзал своим членом. Ещё несколько секунд — энергичный поцелуй по обоюдной инициативе. Тодзи переложил Сьюзен на стол, англичанка расположилась на бок и задрала ногу, Тодзи быстро продолжил разработку влагалища. Синдзи опустошил пачку печенья, взялся теперь за новую, наш герой одной рукой не переставал дрочить, глядя на это. — Тодзи, я хочу, чтобы эта шлюха сосала у меня, — наконец потребовал он. — Хорошо, сейчас, — Тодзи легко взял Сьюзен на руки, перенёс любовницу на диван, поставил жгучую брюнетку на четвереньки, сам поставил позади колени, вставил член и опять заимел. Синдзи подал Сьюзен свой член. — Шлюха, ты рождена для того, чтобы сосать. — Мне нравится секс… что я могу с собой поделать? — Сьюзен в это момент почувствовала, как ей это направится — не только сам секс, но и вообще всё происходящее. Она очень охотно захватила в рот член, стала обрабатывать его и так и это, искать новые способы сделать приятно своему любовнику из Японии. Сьюзен точно могла сказать, что она не любила Синдзи так, как любят мужей или возлюбленных — нет, ей нравится Синдзи исключительно как тот, с кем можно сношаться просто ради удовольствия. Сьюзен поняла, что ей очень нравится Синдзи именно как друг по сексу. И понимание всего этого заставляло её ещё с большей отдачей делать Синдзи минет. — Эй, Синдзи, не хочешь поменяться местом? — предложил Тодзи. — Хм, Сью, ляг на Тодзи, а я займусь задницей Сью, — решил Синдзи. — Да, да, я шлюха, я хочу так! — Сьюзен очень сильно захотела, чтобы сзади её взяли в две дырки. Позиция изменилась: Тодзи лёг на спину, Сьюзен насела, сама своей рукой ввела себе в вагину член японца, она припала к нему, засосала в губы. Пока она с ним так любилась, Синдзи поспешно сунул палец ей в анус, смазал его и поспешил засунуть свой детородный орган в прямую кишку Сьюзен. — О-а! Глаза Сьюзен округлились, она почувствовала сильное распирание того места, где не должно находиться таких вещей. Синдзи, конечно, дал ей привыкнуть, но всё равно задолбил болезненно. Она сама задвигалась, стимулируя возбуждённый бугорок у себя в киске. Эти действия привели к постоянному выбиванию искр удовольствия. Сьюзен поняла, что боль от долбления в зад отошла на второй план — наличие там инородного тела вдруг сделалось тоже приятным. Синдзи хлопал Сьюзен по ягодицам, захватывал их, не стеснялся щипать и хватать. — О-о-о-х! Как круто, как круто! — говорил Синдзи, хлопая ладонями по ягодицам своей любовницы. — Сьюзен, твоя жопа — ещё одна вагина! А-ах! О-х! Синдзи терзал женскую задницу, очень громко стонала, сношал быстро и даже как-то агрессивно — и Сьюзен именно этого и желала, этого она и хотела, к этому стремилась. — Давай, Синдзи, продолжай! Продолжай! — Сьюзен очень быстро разошлась. — Давай! Давай… В этот момент её бугорок как раз дал толчок, женская пещерка вся пошла очень выразительным экстазом, живой оргазм завершил этот порыв Сьюзен. — О, я шлюха! Я это поняла, ребята! Мне нравится секс — мне нравится секс с несколькими парнями! Не хочу, чтобы рядом был только один парень! Хочу, чтобы было два или даже три! Сьюзен теперь не сомневалась в таких словах, ей очень нравилось, что было где разойтись глазам — она видела Тодзи, видела Синдзи и в другой момент могла бы увидеть с ними Кенске. — О, Сью, я так рад, что ты это сказала — так рад! — Синдзи этого не скрывал, он продолжал пронзать ей кишки. Понятно дело, рано или поздно, оно закончилось бы неизбежным: — Я… Сью, я кончаю! Кончаю!.. Дерьмо! Дерьмо! А-а-ах! О-о-х! — Синдзи аж закрыл глаза, с губ летела слюна. — Я кончаю, сожми немедленно, сожми меня своей маленькой, грязной задницей!.. У-ух! А-ах! Сперма Синдзи начала извергаться — Сьюзен постаралась его как раз сейчас по полной сжать своей жопой, пусть даже ей стало больнее — она чувствовала, как жаркая сперма слетает ей в кишку и обжигает нежную, ни чем не защищëнную слизистую. — Да-а, Сьюзен… о-ох! Синдзи очень довольно взирал на женскую жопу, в которую только что сбросил. — У тебя там реально — словно ещё одна пизда. Он вынул член из задницы Сьюзен, вместе с этим из прохода выпало кое-что ещё, что обычно бывает в заднице, потому ребятам пришлось уделить время гигиене. — Кончить в дерьмо — это тоже, знаете, приятно, — Синдзи с чистым членом сел на диван и продолжил пожирать сладости. — Тодзи, ты ещё не кончил, — обратилась к нему Сьюзен. — Да, я в тебя кончу, — эрекция Тодзи сбилась во время всех этих гигиенических процедур. Во влагалище Сьюзен добавили смазки. Синдзи предложил занять следующую позицию — во-первых, они перешли на кровать, здесь Синдзи лёг на спину, Сьюзен протянулась над ним, нижний любовник принялся водить языком по гениталиям Сьюзен, он хорошо видел, как член Тодзи вошёл в это пристанище и пустился в разработку этого источника женского удовольствия. Сьюзен дико доставило, что всё началось сначала. Через некоторое время Тодзи вытянулся на спине, она же села ему на член, сама его своей рукой вставила. Синдзи захватил Сьюзен со спины, стимулировал ей соски, кончики грудей, захватывал их ладонями, тем самым Синдзи радовал глаз Тодзи и провоцировал друга наконец кончить. — Тодзи, кончи в меня, пожалуйста, — развратно говорила Сьюзен, — я хочу, чтобы ты залил мне чрево! Давай, залей! Я хочу от тебя детей! Хочу! — Ы-ых! — Тодзи стиснул зубы. — У-ых! Сперма вырвалась, Тодзи пережил экстаз, посылая порции спермы во влагалище Сьюзен, семя заполняло её, она очень довольно улыбалась. — Тодзи-кун, ты хорошо кончил? — спросил Синдзи. — Очень даже… — отозвался тот. Сьюзен вся прониклась к нему глубоким чувством любви, потому поспешила обнять своего кавалера. Он поинтересовался у неё, хочет ли она ещё кончить. — Да-да, хочу! Тодзи тогда поспешил подобраться к влагалищу Сьюзен, он положил девушку на спину перед собой, впился ртом ей в вагину, куда только что сбросил сперму. Синдзи со своей стороны сосал титьки Сьюзен, периодически припадая ко рту, его он там тоже сосал, предоставлял ей возможность сосать свой язык. Вот так Сьюзен ласкал Синдзи, а Тодзи — орально-вагинальным путём стремился побудить новый оргазм. Усилия мальчиков не прошли даром — Сьюзен задрожала, застонала, сама впилась до тошноты в уста Синдзи, захватила его, возжелала утонуть в нём — как раз к тому моменту созрел новый оргазм, клитор под языком Тодзи снова выдал взрыв удовольствия, экстаз кипятком окатил Сьюзен между ногу. — О, как мне с вами хорошо! — блудница прижимала к себе Синдзи, тоже очень довольного, она теперь прониклась любовными чувствами к нему, теряясь в том, кто ей дороже — может быть Кенске ей был бы дороже, будь он с ней? — Молодец, Сьюзен, ты показала, что ты — шлюха! Шлюха! Грязная потаскуха! — посмеялся Синдзи, он стал осыпать шляпками ягодицы Сьюзен, после чего вынул из портала плеть. — Сьюзен, я считаю, тебя нужно наказать за то, что ты шлюха! Ты так не считаешь, а? — Ну если только не слишком… больно, — Сьюзен в этот момент с удивлением обнаружила в себе готовность принадлежать Синдзи, готовность отдаться ему и готовность даже принять боль из его рук. И Синдзи посыпал плетью — он действительно порол её сперва очень легонько, кожа словно принимала холодный душ. — О, Сью, давай, говори, какая ты шлюха! Говори, какая ты блядь! Говори! — Ты прав, Синдзи, я — законченная шлюха! Шлюха! Прошмандовка! О-ох! А-ах! Шалава! Я признаю, что мне нравится члены нескольких парней сразу! Я хочу принадлежать кучей парней сразу! Синдзи крыл её плёткой, Тодзи сидел рядом с улыбкой на лице. После таких утех все трое вытянулись на кровати, Синдзи накрыл их одеялом. Сьюзен лежала между Тодзи и Синдзи, решив сейчас прильнуть к первому и дать второму прильнуть к себе. Сьюзен не заметила, как уснула… *** В царстве Идей глаза с неба взирали на ландшафт, сквозь который проделали недавно свой путь наши герои. Пара глаз обладала алой радужной оболочкой и смотрела внимательно и выразительно, в них сразу давало о себе знать сознание, а не тупая бессмысленность. На самом деле все остальные глаза обозначали кого-то, кто в уме представлял некую идею, её он созерцал, сам пребывая телом в царстве вещества. Пара красных глаз моргнула. — Очень интересная Идея у твоего Синдзи, — прокомментировал Мелькор. — Ты имеешь в виду его похожесть… После этой фразы Каору перестал существовать как пассивный наблюдатель, довольствующейся лишь умозрением. Евангелион-06 появился под его ногами, Каору стоял в одних тёмных брюках на шлеме массивного титана, который в свою очередь пребывал среди лунного грунта. Впереди — вместо привычной голубой Земли — пейзаж некой тёмный планеты, охваченной густыми и чёрными облаками, слегка этот вид разбавлен примерно одинаковым по площади количеством белого ледника и ярко-красных далей жидкой и свободно текущей магмы. Возможно, именно так выглядела Земля много миллиардов лет тому назад. Каору сунул руки в карманы, бледная мускулатура наглядно проступала в таком освещении. — Я имел в виду сочетание — воля к жизни и воля к смерти, — чёрные облака, белые ледники и реки лавы сформировали прямо посреди диска планеты задумчивое лицо окологуманоида. — Да, наверное, это интересно… — Каору с по-философски отстранённым выражением взирал на эту физиономию Мелькора. Последний обернулся целой планетой и, похоже, созерцал в уме нечто такое, что здесь вышло наружу. Каору подумал про Евангелион, среди них он более всего знал и понимал Марк-06, каковой занимал его ум всё то время, пока этот Истинный Евангелион строили SEELE на естественном спутнике Земли. — Как в сердце могут сочетаться два столь противоречивых начала? Каору прошёл несколько метров, сделал шаг с головы гиганта подле его рога. Бледная стопа приземлилась на зеленоватую траву. Каору рассматривал идею жизни. Вокруг проявились поля, покрытые различными цветами, здесь росла кукуруза, небо занимали ожившие астрологические знаки — символы судьбы, здесь бродил лев, над ним протягивал шею овен, а фигура водолея проливала воду из кувшина. Этот водопад размывал кирпичную стену. И как именно: красные кирпичики один за другим, когда на них падала вода, отращивали себе ручки и ножки, у них открывались лица — весьма недовольные — и они убегали куда подальше. Некоторые такие кирпичики валялись на траве возле самого Каору — и их пытались тщетно сдвинуть с места какие-то крохотные не то эльфы, не то гномы — короче говоря, некие фейри, пикси очень сказочного вида. Среди травы пробегали многочисленные листы бумаги, они были живыми. Ещё Каору заметил, как из кукурузы вылетали пчёлы, ими становились отдельные кукурузинки. Каждая такая пчела по мере отдаления от породившего её кочана, росла, становилась похожей на круглую рыбку, способную надуваться, и после этого каждая такая особь сжималась, из шара становилась плоской, она преобразовывалась в зелёный смайлик, летящий на белых, пернатых крыльях. Кроме них здесь парили небольшие инопланетные тарелки — бесполезно было спрашивать, что они забыли среди этого пейзажа, поразительно яркого, способного захватить восприятие обычного человека и выпотрошить его внутренний мир. Такую насыщенность красками обычный рассудок просто не мог бы выдержать. Качество и количество деталей, просто лезущих в глаза, могло бы свести с ума многих, кого занесло бы в Страну Аслана. Каору спокойно моргал — глаз альбиноса с ярко выраженной красной радужной оболочкой — размеренно закрывался бледным веком, Каору умел стоять, не двигаться, удобно сунуть руки в карманы брюк, ровно держать худую, стройную и длинную шею, чтобы просто смотреть. В царстве материи он любил так всматриваться в пейзаж, иногда подолгу закрывая глаза, чтобы дать сознанию покой на осмысление. С его подходом к жизни, он умел стоять выше суеты. То ли потому, что он был гомосексуалистом, то ли это просто стереотип — но Каору обладал выдающимся эстетическим чувством и вкусом. Он хорошо понимал, как голые идеи могу бить по сознанию, если те не выражаются через вещи, а стоят перед тобой прямо вот в чистом виде. Каору легко отстранял одни образы в пользу других, тонкий эстет — он умел созерцать, потому его рассудок стоял несокрушимой стеной против высокоточной информационной среды Мира Идей. Каору водил взглядом с совершенно неизменным лицом, оно не было каменным, просто спокойно-изучающим — с такой долей интереса, с какой осматривают обычный природный пейзаж. В свою очередь каждая идея здесь дробилась на какую-то другую, сюрреалистические создания перелетали с места на место, что-то делали — Каору понял, что жители царства Идей постоянно занимают умы друг друга. Иногда это приводит к полному поглощению, но не обязательно — здесь всё же чувствовался некий порядок, чтобы какая-либо идея могла сформироваться, требовалось постоянство. Каору уделил теперь внимание астральным знакам, купающимся высоко над головой в странной, небесной пене. И Каору снова резко бросил взгляд на землю — чуть совершил движение ногой, воздвиг стопу на кирпич, почувствовал его как следует своей босой подошвой. Этот кирпич силился сдвинуть с места какой-то мелкий фейри, крохотный пикси только сейчас обратил внимание на бледные пальцы Каору, теперь ставшие наиболее близким к нему объектом. Четыре пальца давили на кирпич, большой смотрел чуть вверх. Крохотный дух уставился теперь на Каору, вернее на его стопу. — Похоже, этот кирпич полностью занял твой маленький ум, не так ли? Каору убрал ногу с кирпича, посмотрел теперь туда, где он ожидал увидеть своего спутника. — Здесь работает обычный дарвинистический закон, — Мелькор сейчас появился тут и выглядел он очень скверно, как громадная статуя, сделанная из свежей лавы и скалистой породы. Когда он сюда шагнул, то всё место трансформировалось под его внутренний мир. Точнее говоря, Каору прекрасно это понимал, данное место и внутренний мир — тождественны. Теперь вокруг простиралась сплошная, токсично-яркая лава, только что вышедшая из земных недр, из неё восходили шипастые, стальные кулаки, устремлённые во мрак и пепел здешних небес. Из лавы вырывались воинские божества различные религий, Каору поблизости от сразу поймал взором скандинавского Тора, римского Марса и египетского Гора, все эти сущности яростно бились друг с другом — только ради этого они, сами состоящие из лавы, выпрыгивали здесь из лавы, чтобы утонуть в лаве — и так далее, никто из них не мог одержать окончательный верх. Каору повращал шеей. Вокруг всё стало разных оттенков красного, но неизменно — токсичного, немного осталось чёрного — дабы подчеркнуть контур объектов. Один только Каору стоял в неизменной цветовой гамме, нагая часть тела — осталась по-прежнему лунно-бледной, брюки — обычного тёмного цвета. Молот Тора громыхнул при столкновении с гладием Марса, искр полетело немерено. Каору понял — это место хотя и оставалось тождественно душе Мелькора, в этом месте, кроме них, были кто-то ещё — тоже субъекты, уже внешние по отношению к ним самим. — Эти боги войны… Каору пристально посмотрел на схватку ближайших — скандинавский Суртур и Архистратиг Михаил скрестили мечи из ярко-красной плазмы. — Это те их манифестации, которые проявляются на этом уровне существования, — Мелькор сложил руки на груди и звучал сейчас усталым тоном. Грохот от постоянной драки всех этих духов никоим местом его не смущал. — Война занимала меня, она оставила слишком глубокий отпечаток в моей душе… Каору обратил внимание, что среди всех лавовых гигантов пронеслись двое — мужчина и женщина — они напоминали эльфов, именно фэнтезийно-высоких. — Привет, Мелько! — прозвучал женской голос, исполненный какого-то задорного коварства. — Давно не виделись! — мужской послушался более прямолинейным. Мелькор изобразил им что-то вроде кивка, дав понять, что он их видел и слышал — и в ответ на вопросительный взгляд Каору поспешил пояснить: — Это Макариос и Меассе — мои брат и сестра, ставшие богами войны… В этот момент какой-то бог войны ударил прицельно по Каору с помощью глефы, лезвие, конечно, наткнулось на янтарно-золотистый барьер-многогранник — воля Каору проявила позади Евангелион-06 — его выразительно синие и — местами — жёлтые цвета составили броский контраст с этим местом. — Пошли, не будем с ними конфликтовать почём зря… — посчитал Мелькор. — А куда мы пойдём? — спросил Каору. В этот момент по нему снова прилетала чья-то атака, барьер-многогранник отразил её обратно в того гиганта из лавы, который её запустил — Евангелион-06 прибавил от своего Копья Кассия, потому много искр и особенно разогретой породы пролилось из нанесённых ран. — Да хоть к самому Единому… Понимая, что они просто гуляют и разговаривают — главным образом, гуляя среди того, про что они говорят — Каору не стал возражать. — Платон говорил, что мы восходим к вершинам мироздания, мы должны найти здесь Благо, — вспоминал Каору. — Благо, которое они ощущают, — прокомментировал Мелькор, — означает лишь одно, что Он — ощущает себя хорошо. Мелькор и Каору стояли на вершине прозрачного лифта, умозрительная конструкция, получившая свою визуализацию под ногами, она поднимала их посреди такой же умозрительной визуализации космоса. Они остановились там, откуда было видно вращение Розы Эмпирия — нечто среднее между бесконечно растущим ядерным взрывом и страшным чудовищем, у которого яростно шевелились многочисленные лапы и иные признаки и черты чего-то такого. Вокруг в круговороте пребывают бесформенные флейтисты-сервиторы. Музыка Азатота грохочет уже здесь. Прозрачный лифт остановился, двое стояли и наблюдали с такого расстояния. Всевозможные аморфные бестии вращалась вокруг, летали и кружили, улавливая ритм флейт Азатота. Каору положил свои руки на металлические перила — в этот момент сам лифт принял облик технической платформы. — Ты чувствуешь, что Азатоту хорошо? Единый полностью удовлетворён тем, что происходит, потому что не ведает ничего за своей темой, — пояснил Мелькор. Каору сейчас больше обратил внимание на своего спутника, чем на Султана демонов. Мелькор был полон глубочайшей ненавистью к такому устройству миропорядка. Это была настоящая, ужасно-богоборческая ненависть, она изливалась не на Азатота, а на то обстоятельство, что именно Азатот всем верховодит. Ненависть к этому факту, обусловленному самой структурой творения, пробуждала величайшую апокалиптическую манию: Уничтожить! Разорвать! Истребить! Сокрушить! Сломать! Раздавить! Каору воспринимал эту жажду Апокалипсиса как чёрное пламя, оно охватывало Мелькора, когда он держал руки на груди, смотрел на то, как танцует и играет Азатот со своей свитой. Каору уже чувствовал эту жажду. В отличие от его собственной воли к смерти, опыт которой Каору столь хорошо помнил, эта некрофилия устремлялась на весь внешний мир — неважно, что это: рай, ад, чистилище, буддийские круговороты Сансары, все эти планы существования ожидало бы уничтожение, полное стирание, если бы эта невероятная сила могла бы снизойти на них. Мелькор желал это сделать, желал реализовать жажду всеуничтожения, эту страсть сдерживала сама структуру творения — слепой случай игры Азатота мог бы дать ему всемогущую силу, но он дал всего лишь великую, недостаточно могущественную, чтобы сокрушить всю скалу бытия и испарить весь неспокойный океан мироздания. Каору моргал, понимание всего этого хорошо приходило к нему — Каору отлично понимал эти чувства. Но их не было в его душе, в его душа была только скорбь, но никак не мания всеуничтожения. — Азатоту так хорошо благодаря структуре творения, — обратил внимание Каору, — если считать духовное состояние Азатота тем самым платоническим «Высшим благом», то, выходит, ваша ненависть направлена на это самое «Благо». — Само по себе его духовное состояние вызвало бы во мне позитивные чувства, но настолько несправедливо то, что нами управляет обезьяна с гранатой, это вызывает во мне ненависть. Я ненавижу не самого Азатота, но то, что Он — Центр. Я хочу свергнуть Перводвигатель — но я понимаю, это невозможно. Потому это бессилие порождает во мне такую ненависть к существованию, что я ничего не могу с ней поделать! — Мелькор проницательно посмотрел теперь на самого Каору, стоящего внизу его вытянутого роста. Каору убрал руки от перил и снова опустил кисти в карманы брюк. — Во мне нет такой ненависти… — альбинос только печально вздохнул. — В этом мы различаемся, как видишь, — сказал Мелькор. *** Варшава зимой 1942 года, под игом гитлеровской оккупации, едва ли могла представлять собой хоть сколько-то позитивное зрелище. Виктор и Павел шагали по одной из улиц, созерцая вокруг уныние и сами пребывая в холодной меланхолии. Наш попаданец поднимал в голове всё, что знал о будущем: — Паш, могу утешить тебя только одним, — честно рассказывал наш попаданец, — после войны Варшаву восстанавливали по решению самого Сталина. — Меня это очень сильно успокаивает, — иронично отозвался Павел, одинаково искренне ненавидевший и Гитлера, и Сталина. — Рад стараться, — Виктор также прервал свою меланхолию яркой, пусть даже ироничной улыбкой. — Помню, Паш, читал где-то, что это была аж первая в мировой истории попытка полной реконструкции исторического ядра город, — Северову подумалось, что, возможно, это звучит несколько глупо, но он решил рассказывать всё, что он помнит. — К январю 45 Варшава лежала в руинах, — откинул он взглядом дома перед собой. — По реалу обсуждали оставить город в таком состоянии навсегда — как антивоенный памятник для будущих поколений: безлюдный лунный пейзаж… Павел особенно печально моргнул. Виктор сделал паузу, посмотрел на своего спутника, выдохнул пар в холодный воздух, крохотные снежинки падали вокруг них на унылую дорогу. Поразительная серость, обезличенность домов и людей — характерные особенности века двадцатого практически не ощущались. Психика Виктора, похоже, очень легко привыкла к происходящему. Одно её всюду томило — хлад и печаль. Ему ей-богу, было бы приятнее на той планете Нигде, там на глаза часто попадались яркие, насыщенные цвета и тона. — В годы войны город уничтожали поэтапно, — вспоминал он, рассказывая с таким тоном и духом, словно ему приходится предсказывать некоторому человеку участь его друзей и близких, каковым суждено будет в свой срок отойти в мир иной. — Начали в сентябре 39… — Ваши русские бомбардировки с 41 тоже кое-что разрушили, — сообщил Павел. — Да, но это пока цветочки. Ягодки — в 43 северные районы сотрут с лица земли при подавлении восстания. К 45 тут будут тлен и руины… К счастью, сегодня не случилось сильного снегопада. Виктор обратил внимание на немецких солдат — в униформе, вояки уныло собирались здесь для какой-то цели, назначенной начальником. — Паш, я думаю, я смогу раздобыть для вас еды и облегчить мне ходьбу по городу. Павел проследил взгляд Виктора: — Что ты намерен сделать? — в голосе его ясно говорили тревога и беспокойство. — Пока думаю, как бы мне раздобыть форму одного из них, а также деньги, какое-то ценности… Павел посмотрел на всё это с большим сомнением. — Не бойся, я смогу со всем справиться, — Виктор держал руки в карманах. Чтобы не привлекать сейчас лишнее внимание, он носил на себе старую одежду самого Павла. Так они прошли какое-то время, пока Виктор не обнаружил взглядом следующую ситуацию — машина с полицаями остановилась, вошла в дом, вывела явно под конвоем какого-то пожилого человека. — Не уверен, что знаю его, но, кажется, это из семьи офицеров, — припомнил Павел. Сквозь сумрак зимнего вечера, они смотрели на происходящее. — Я не могу стоять в стороне, — Виктор подумал. — Если у меня есть силы помешать, я помешаю… — Как скажешь… — Павел исполнил крестное знамя, уже не рассчитывая остановить Виктора — что-то подсказало Павлу, что его новый знакомый ищет только одного: куда бы вмешаться. Ради этого они столько ходят по улицам Варшавы, до сих пор им повезло не нарваться на кого-то, кто мог бы взять их под руку. Точнее попытаться. — Эй, — Виктор обратился на немецком, — вы не могли бы подвести меня до ваших начальников, у меня есть, что им передать. Полицаи несколько не поняли, что он вообще от них хочет. Но таки решили взять его с собой, тем паче никаких документов у Виктора не оказалось и он точно что-то хотел от них. Его посадили в машину, двинулись… Виктор сидел рядом с пожилым мужчиной, которого арестовали эти сволочи. Виктор какое-то время смотрел в окно за тем, как уныло текут мрачные улочки, разбавленные падающим снегом. Они прибыли в место, где заседала районная оккупационная администрация. Их развели в разные помещения. Здесь стояли вооружённые солдаты Рейха — тем самые, которых Виктор до того видел только в кино и на фотографиях. Вид у них выглядел очень унылый. Виктор решил, что уже хватит ждать. Он совершил движение столь быстрое, что немец просто не успел на него отреагировать — бедняга оказался брошен в стену, автомат выхвачен из рук. Человеческое тело под его силой оказалось чрезвычайно просто вбито в стенку. Гестаповец — Виктор так их сейчас прозвал — лишь жалко издал звук. Его товарищи, не ожидая ничего подобного, сейчас решительно пустились наводить свои орудия… Виктор работал куда скорее — одному дал под горло прихватом так, что аж под потолок подбросило. Второго руки схватили с боку — хруст шеи, Фриц быстро рухнул. И ни единого выстрела! Как же округлились глаза деда, с которым он всё это время ехал. Виктор направил сейчас ствол на ещё пару противников, столь же изумлённых. — Зовите меня… Виктор хоть сказать что-нибудь крутое, как-нибудь так себя назвать — «Майор Гром», «Капитан Россия», «Громовержец», «Патриот», но по итогам испытал сейчас реальный тормоз мозга, он настолько сосредоточил психику на борьбе, что не смог придумать, что бы такое ему сейчас озвучить… — Блядь! — Мне звать тебе «блядь»? — старый польский офицер оказался не обделён чувством юмора. Виктор рассмеялся. — Ты русский, да? — новый знакомый говорил по-немецки — Виктор сейчас снимал одежду с себя и с трупа, чтобы облачиться в униформу вояки Третьей Империи. — «Вот и довелось тебе, Виктор, одеться в настоящий немецкий прикид…» Да, я русский. А вы нам на рады? — Я ненавижу русских, вы такие же враги нам, как и немцы, — не стал скрывать польский офицер. — Не отрицаю, но сейчас мы на одной стороне. Я Виктор — прошу меня любить и жаловать! — Я ни разу не видел, чтобы люди так дрались! — поляк, кажется, засомневался, не сон ли это. — Ты что, секретный проект Кремля какой-нибудь? Виктора вдруг охватил смех: — Ага, как Навальный! — Кто?! — Неважно — есть один такой политический педофил… Точнее пока его нет, он будет… Будем считать, что — да. Я из одного ГРУ. — Никогда о таком не слышал… Виктор закончил делать то, что он дел. После чего обернулся к троим полицаям, которых поляк держал на прицеле: — Так, ладно, — Виктор выяснил, кто из них знает немецкий. Приказал им отвернутся. Он подошёл сперва к тому, кто был не нужен. Секунда промедления — и он свернул ему шею. Потом также напал на второго, тоже с хрустом переломил хребет. — Вы — лишние, вы мне не нужны! Виктор наставил теперь ствол на подбородок того, кто мог говорить с ним по-немецки. Те, кого он сейчас спать уложил, были полками-предателями. — Если бы я мог, я бы перестрелял вас всех, но пока не в моих намерениях привлекать много шума… Если будете хорошо себя вести, я подумаю, может быть, оставлю тебя в живых… Виктор по-тихому убрал ещё пару полицаев в другой части этого места, выпустил из камер нескольких заключённых, захваченных оккупационной администрацией. Виктор хотел выйти на местное подполье. В наличии у него также оказались деньги. Некоторые из тех пленников, которых он смог найти, оказались в страшном состоянии — немцы и их пособники жестоко пытали узников. Виктор в принципе ожидал это увидеть. Он приказ тем, кто находился в здоровом состоянии, переодеться в униформу убитых им полицаев и солдат. В таком видел, забрав кучу денег, они смогли покинуть это место, предварительно облив горючим документы и подпалив их. Через некоторое время Виктор вернулся к Павлу, он принёс много денег. — Возможно у меня получится поднять восстание, но это в самом удачном случае. Так-то я не намерен задерживаться здесь, — Виктор вспомнил про Гауптмана. — За мной могут прийти сволочи, похуже гестапо. — После этого начнутся облавы, каратели будут искать виновных, — заволновался Павел. — Я убил всех без огнестрела, — Виктор размял пальцы, — это пока их озадачит. Виктор теперь мог не волноваться, что Павел и Давид останутся без еды, потому смог теперь сам хорошо покушать просто в удовольствие. Мальчик очень обрадовался сладостям. Нервозный Павел волновался по поводу происходящего и вернулся в свои молитвы. Виктор решил сейчас лечь в уютную кровать и просто пока, с набитым животом, уютно поваляться… Он ушёл от всей этой жизни под одеяло, вес одеяла давал ему почувствовать защиту от мира. Виктор зарылся в него с головой, только босые пятки торчали позади из-под покрывала. Он сейчас просто не чувствовал холода — вернее-то разницу в температуре мог и ощутить, просто то, что раньше заставило бы зубами стучать, сейчас воспринималось как нечто нормальное, даже комнатное. Вокруг — тишина, снег за окном, холод и мрак окончательно погрузили в себя несчастную Варшаву. Звук машин нарушает тишину, иногда он слушает крики людей. Виктор подумал, сколько сейчас детей сжимается в ужасе под одеялом. У скольких сводит живот от голода. Сколько дрожит от страха? Немцы сейчас небось все на взводе, каратели приготовились обрушить свой гнев на простые семьи. — «Будь проклята война!» Виктор подумал — его ли это война? С одной стороны, Германия — враг России, но… та ли эта Россия? Это Россия в другом таймлайне. Многочисленные причинности связывают вместе полотно мультивселенной. Он один — его так мало, а вокруг там много зла и боли. Виктор знал, что уже многие умы рехнулись, когда осознали всю эту картину. Даже божественные умы, вроде того же Мелькора, смешали в себе все шестерёнки. — «Я всегда знал, как устроен этот свет. Я не герой. Я никогда не хотел быть героем. Я не могу помочь всем. Но хоть кому-то я могу помочь — это хорошо, этого с меня хватит, хватит с тебя, Виктор…» Сон в одиночестве заставил мысли обратиться ко второй половине. Он, конечно же, подумал про Каору. — «Угораздило же меня влюбиться в тебя…» Виктор посмеялась про себя над таким внезапным поворотом судьбы. Лёжа глубоко под одеялом, наш герой нарисовал у себя в воображении портрет возлюбленного. Каору повёрнут спиной — потому что так выражена его сексуальная задница, форма ягодиц, обтянутая тканью контактного комбинезона. Этот прекрасный педик стоит в эротической позе, прижимается руками к стене — пусть это будет розовая плитка, на спине пилота Марк-Евангелиона выделяется большая цифра «6». Тот, кто заставляет сердце Виктора стучать быстрее — особенно быстрее от того, что они одного пола и его могут за это осудить — Каору оборачивается на половину, пусть пепельные волосы закрывают ему глаза, тонкая улыбка на лице. Ладони прижимаются к розовой плитке, зад выдвинут ближе, Каору именно что наклоняется… Почему он не полностью голый? Потому что нужна загадка. Виктор оживляется на этот образ не менее сильно, чем он оживился бы на полную наготу своего любовника. Семнадцатый Ангел — прекрасный Табрис, Ангел Свободной Воли: непревзойдëнный по красоте Каору Нагиса — он вечно юн, но в то же время он уже взрослый — красота юности и окончательно сложенного, поджарого тела [4]… У-ум. Виктору было жаль даже, что он не художник и сейчас ему не надо оживить этот образ на холсте — а то вокруг Павел хранит внутри своего книжного магазина различные картины. Виктор чувствует тесноту в штанах. И переключился на образ Альфы — ещё одного парня, в которого он влюбился. Блондин с лицом женщины явился в том образе, в который его поместило сознание Виктора в недавнем сне — торс почти полностью обнажён, «почти» потому, что нечто вроде очень короткой топ-майке закрывает грудь с провокационный надписью «сиськи фембоя» на английском (на буржуйском потому, что раньше Виктор видел такой мем именно на английском); ниже пояса оранжевые околотрусы-околошорты. И Альфа с изящной улыбкой хочет подать ему буржуйский гамбургер и картофель фри из Макдональдса. Виктор оказался на серьёзном перепутье — к обоим его влекла сильная любовь, достаточная, чтобы выбрать себе в мужья на всю вечную жизнь одного из них, во всяком случае, сейчас наш герой-попаданец в этом не сомневался. Но кого выбрать? — «Блядь, нормальные мужики выбирают между Рей, Аской и Мисато, на крайняк между одной из них и Мари, или между Маной, но я в конечном итоге выбираю между двумя парнями! Между двумя красавицами! Между седым и блондином, между землянином и марсианином, между ангелом и чуваком с рогами, между японцем и… немцем!» Виктор перебирал эти мысли. — «Что я желаю? Выбрать себе спутника жизни. С кем я об этом уже обговорил вопрос? С Альфой!.. Прости Кавёр, но как бы ты ни был хорош, я буду теперь думать об этом Фашисте — об этой белокурой арийской бестии…» И Виктор думал об Альфе, грезил наш брюнет не о сексе — разжигаться сейчас перед сном наш целомудренный герой не желал — помышлял о браке, о брачной жизни, о семье, не о великой стройке, а о маленьком, комнатном счастье [5]. Виктор воображал, как он будет жить с Альфой в обычной, нормальной жизни, где-нибудь на планете Земля, где-нибудь, где будет простой советский городок. В рамках своей мечты Виктор допустил, что жители будут толерантны к его выбору. Или же Альфа будет имитировать женский голос, говорить о себе при посторонних в женском роде и ходить в женской одежде. Тогда все точно будут думать, что у него жена — Алёна Северова. Они станут нормальной, заурядной семьёй. Виктор умел управлять снами и надеялся, что сможет увидеть такое во сне, а также свяжется с настоящим Альфой через этот астрал. Сила любви может связывать сердца через время и расстояние… Глаза сомкнулись, вот что показал сон. Виктор и его муж спят под одеялом в обычной комнате — вокруг простая, однокомнатная квартира, на стенах — незатейливые обои, деревянные шкафы, на них куча книг, ещё что-то. Свет солнца по утру падает сквозь окно на верхнем этаже. Из-под плотного одеяла выглядывают две пары ног — одна выражено мужская, бёдра и голень в волосах, вторая — более тонкая и светлая, без волос. Альфа откинул свой кусок одеяла, встал, потянулся, кратко размял руки. После чего отправился в путь до ванной комнаты. Блондин встал возле умывальника, достал зубную щётку. И стал думать, как её включить. Он бессознательно знал, что делают в этом мире, когда встают с кровати, он знал, где тут ванная комната — но вот что делать здесь, Коллективное бессознательное мироздания почему-то отказало в ясности. — Что за фигня?.. Плотные шаги позади. — Эй, какие-то проблемы? — возлюбленный заглянул через плечо. — Да! — низкорослый крутанулся. — Как включить? Брюнет с торчащими волосами секунду размышлял над этим вопросом, потом рассмеялся: — Алёна ты моя, Алёна! — Виктор Северов рукой обратил в беспорядок волосы Альфы, поразительно мягкие, подобные меху барашка. — Откуда в простой российской квартире могут быть щётки электронные? Ты в каком веке живёшь, а? Всё в своём дохуякаком-то? [6] Ну ты дал! Ха-ха-ха! Альфа развернулся обратно, просто стал чистить зубы перед зеркалом. — Ты забыл выдавить на них пасту… давай, смотри как я. Виктор встал возле зеркала, выдавил пасту, принялся чистить зубы. Альфа повторил, парни оба стояли перед зеркалом. Когда русский сплюнул, он взял машинку для бритья — избавил себя от свежей щетины. Эту машинку предстояло легонько стукнуть, чтобы она завелась, ещё за ней тянулся провод, показавшейся Альфе жутко неудобным. — «Если в этом таймлайне вся электроника на проводах, то это жутко неудобно». Альфе бриться не требовалось — обладатель самой женственной в мире физиономии провёл пальцами по своей щеке, она у него всегда была и оставалась абсолютно гладкой, без единого намёка на растительность. Белокурому чуду оставалось только приятно улыбнуться своей изысканной красоте. Сожители после этого вернулись в постель, оба легли поверх одеяла и протянули ноги. Где-то из-за окна доносился звук проезжающих автомобилей. — Виктор, ты о такой жизни мечтаешь? — наконец Альфа озвучил вслух этот вопрос. — Да, о такой. Я хочу вставать по утрам с человеком, которого я люблю. Потом чистить зубы, делать какую-то рутину по дому. Иногда на выходных приезжать к родителям. Поменьше работать, побольше спать. Вот всё, чего я хочу. Товарищ Северов повернул голову к окну, кратко улыбнулся знакомому солнцу: — Но теперь мои боевые товарищи — моя новая семья, — он сделал теперь быстрый разворот к любому. — Я не могу бросить их. Пусть даже судьба дала мне шанс вернуться к простому быту — я вынужден снова отправиться в путешествие. Я должен как-то попасть к ним в таймлайн. Виктор глядел Альфе в глаза, лицо отражало расслабленное, очень уверенное в себе блаженство: — Люблю спокойную жизнь, — мужественный парень посмотрел ровно, — она для меня как сказка… Слеза печальной ностальгии спала по щеке, чуть отмеченной остатком щетины. — У меня никогда не было спокойной жизни, о которой ты говоришь, — белокурый красавец перевернулся больше на живот, положил ногу на ногу. Альфа поместил кисть под лицо. Обладатель прекрасных зелёных глаз выглядел задумчиво. Виктор сейчас подумал, что его жених в таком положении, когда не видно груди и того, что спереди ниже пояса, очень похож на красивую девочку. — Ты невеста прямо… Виктора очень завело такое положение будущего мужа. — Обычная жизнь — это как у них, да? — Альфа повернул голову в сторону стены от окна — шкафы холостяцкой берлоги там просто исчезли, за ними, словно срезали половину дома, просто-напросто открылся пейзаж марсианской пустыни, Фобос у Солнца на небосводе, через каменистую пустошь гнали Плантации. Синие неразумные рёвозавры вырывались из грунта — похожие на насекомых и рептилий, аборигены устремлялись к мобильным городам. Белые Фуксии в четыре глефы проносились между нападающими, проливали синюю кровь на ржавый песок, окутанный густой пылью. Движения элитных Франксов походили на боевой танец. Синяя кровь летела брызгами и разливалась волнами. Рёвозавры закончились — четыре робота встали посреди множества остовов, вокруг которых густо разливается синяя жидкость. — Надо же… у тебя совсем-совсем не было детства. — Виктор грустно взглянул на этот бой. Альфа смотрел на Плантации, экран перед глазами показал теперь многочисленные капсулы, в которые помещались тела людей в белой одежде. — Нет, нет, моя мирная жизнь вовсе не была такой. Виктор тут вдруг рассмеялся: — Я не знаю, как пояснить, что такое нормальная жизнь, — Северов резко повернулся в сторону окна. Альфа глянул туда. Там брюнет и блондин увидели земной дом как бы в лица сторонних наблюдателей, темноволосый мальчик играет в солдатиков и танки. Страница перевернулась. Темноволосый мальчик активно что-то читает. Уже поздно, за окно плотно покрыто зимними узорами — Альфа не очень понимает, что это такое. — Я родился в не самое благополучное время истории. На нашу страну напали. Альфа напряг мозги, попробовал вспомнить историю: — Контингент стран НАТО? — Не совсем. На нас напал Гайдар — особенно опасный чернобыльский мутант, обладающий очень страшным оружием — невидимой рукой рынка [7], — Виктор посмеялся. — Эта его невидимая рука обладает абсолютной беспощадностью — она хватает, высасывает деньги и саму жизнь, она неумолима и муки жертв абсолютно не в состоянии остановить это чудовищное орудие. Альфа задумался — он понимал, кажется, что его бойфренд шутит, но не мог понять, где именно. А сам Виктор продолжал: — Я родился в приморском городе, в самом тёплом регионе моей необъятной Родины, — за окном открылся холодный пейзаж, снег покрывал крыши ближайших домов, — при выключенных батареях — зимой, я всегда спал в спортивном, всегда под одеялом, привычка. — Ты сказал, что родился в не самое благополучное время… — Альфа кое-что вспомнил. — Знаешь, наш Папа родом был из России. Эта страна фигурировала в его книгах. Папа описывал Россию чуть ли не как вершину зла на Земле. Страну злобной диктатуры. Он даже писал, что там есть Комбинат. На этом Комбинате русское правительство приносит жертвы Тёмным богам. Виктор рассмеялся: — Чë, по реалу? У вас такое сочиняли? Сейчас в силу своих воспоминаний, Виктор лежал уже в спортивном костюме камуфляжного цвета, босиком. — Писали… и знаешь, в чём был главный сюжетный твист? — Альфа в этот момент воссоздал на себе голом белую, лабораторную одежду. — В чём? — В том, что эти жертвы не имели никакого смысла, — ответил Альфа, — они просто делались ради самого зла. Виктор снова рассмеялся: — Блин, твой Папа Юра дорвался до реальной власти, он оказался ещё большим злым тоталитарным диктатором, чем Гитлер и Сталин. Они по крайней мере не пытались уничтожить всех человеков во славу роботов. Твой Папа упрекал Путина и советских генсеков в тирании, но сам создал строй в разы более бесчеловечный! Строй, где людей отправляют на переработку просто за то, что они люди. Раньше думал, такое бывает только в трэше. Который придумали либералы. — Совершенно верно, цель APE — Разум и Прогресс. У них сверхценное мировоззрение. Тебе кажется, что они — тоталитарные диктаторы, но сами лидеры APE всегда говорили, что они «самые настоящие» либералы. Они за свободу — за свободу от «тьмы, что была прежде нас», за свободу от эмоций, от любых форм страданий, от страхов, от секса, за свободу от животного начала в человеке. По мнению идеологов APE, человек содержит в себе животное и разумное начало — два начала, которые на протяжении истории вели войну. APE собрались сделать главное — уничтожить животное в человеке, «сделать зверочеловека Настоящим Человеком». Это твоя и моя система ценностей вращаются вокруг человека обычного, в том время как сама шкала добра и зла APE вращалась вокруг Разума и Прогресса, — напомнил Альфа, рассудительно говоря об этом. — APE собрались сделать счастливым вовсе не «дикого человека», так они называли кого-то вроде нас — делать счастливым они собирались человека будущего, человека нового, сверхчеловека, богочеловека — ВИРМа, короче говоря. И тут они не врали: ВИРМ, сам-то по себе, вполне себе нормально себя чувствует. Не попирай его Хаотическая Шестëрка, он мог бы чувствовать себя Владыкой Вселенной. Для APE само существование обычного человека ни в коем случае не было целью, для них сам обычный человек был средством для реализации сверхценностей, чья цель — создать принципиально новую форму жизни. Ваш Гитлер тоже пытался реализовать в первую очередь ценность расового существования человека, отбрасывая ценность индивидуумов как ненужную шелупонь, — Альфа вспомнил все многочисленные рассуждения Франкса и Хиро на эти темы. — Ваш Третий Рейх был скромным предтечей нашего Общества Плантаций. В свою очередь единственная претензия APE к Рейху заключалась вовсе не в том, что Рейх уничтожал людей, а в том, что Рейх уничтожал людей неправильно. С точки зрения APE уничтожать евреев — ужасно неправильно вовсе не потому, что убийство людей — это плохо, а потому что евреи — самый умный народ на Земле, самый способный и прогрессивный. — Да уж… а русских, выходит, истреблять можно? — вставил тут этот вопрос Виктор. — И не только можно, но и нужно: русская культура им часто описывалась как абсолютно варварская. Там не было, по его мнению, настоящего свободного предпринимательства, настоящей демократии, там была лишь историческая традиция угнетения лучших умов, деспотия и тирания — короче говоря, система, где выживали только носители животного начала, они подавляли ростки прогресса во имя торжества всего животного, хаотичного и дикого. В свою очередь Общество APE, напротив, делало всё, чтобы интеллект мог развиться, чтобы человечество могло достигнуть вершин развития… и перестать быть человечеством, — Альфа чуть сузил веки, — подобно тому, как гусеница перестаёт быть бабочкой. Блондин несколько озадачился: — Или наоборот? Не разбираюсь я в этом… Для кого-то, кто вырос в лабораторных стенах, конечно, было возможно путаться в таком. Виктор очень забавно посмеялся по этому поводу. — Да уж… и откуда только берутся такие типы? Как вообще такой режим смог прийти к власти, а? — задал вопрос Виктор. — Хиро и Франкс мне говорили, что пророки новоявленных сверхценных учений в стабильные времена считаются опасными или безобидными сумасшедшими, но во времена смут и кризисов они могут взять в свои руки власть. Потому как хитрые, коварные, экзальтированные, эти фанатики, настроенные приносить реальное настоящее в жертву абстрактного будущего — которое они себе вообразили в своих мечтах; пророки и приверженцы сверхценных учений готовы рваться к власти и видят в своих современниках лишь материал для великой стройки — потому они всегда готовы задавить все принципы морали и нравственности во имя своих устремлений. Когда Альфа говорил об этом, позади него появились зороастрийский фаравахар, символы авраамических религий, серпа и молота, свастика, флаг Северной Кореи, эмблемы APE и SEELE, символ Логриса в виде нескольких колец, перевёрнутая пентаграмма сатанизма, похожая на трезубец Корона Мелькора. — Земля столкнулась с кризисом истощения всех природных ресурсов, с кризисом перенаселения, с кризисом психологическим. Люди, жившие на Плантациях, чувствовали себя ужасно из-за нагруженного рабочего графика, постоянной угрозы со стороны рёвозавров, их раздражало постоянное нахождение среди одних и тех же людей в замкнутом пространстве. Потому появилась идеология освобождения от издержки человеческого существования — гнев, неприязнь, эмоции, страх, инстинкты — все те вещи, которые усложняют жизнь человека… Всё началось с того, что всем прописали успокоительные, потом всё больше и больше людей отказались от эмоций, от прежней человечности… А дальше ты знаешь. — Ага, это я уже понял — у вас… у вас была та ещё жизнь, — Виктор взглянул в сторону экрана, где постоянно шли бои — четверо белых Фуксий носились среди ползущих рёвозавров, разя их своими глефами без остановки, от этого они лопались синим. — Конечно, моё детство прошлось на девяностые, потому мы крутились, как могли. Виктор взял рукой одеяло, накрыл им себя и своего возлюбленного. Альфа обратил внимание на то, что одеяло очень толстое, оно накрыло сейчас обоих парней, одетых в спортивный костюм и в лабораторную униформу, как в пижамы. — Моё детство навсегда запомнилось мне тяжёлым одеялом. Мне нравится, что оно так давит. Под его весом так уютно. Виктор очень мягко и флегматично улыбался. — Ах, как я обожаю советское ватное одеяло! Накрахмаленный пододеяльник! У-ум! Виктор весь стал ужасно рад этому. — Знаешь, Альфа, мне ужасно жаль, что у тебя никогда не было детства и ты даже представить не можешь, что это такое! Они оба повернулись туда, где протекала визуализация воспоминаний Альфы — там отражались какие-то лаборатории, белые коридоры, лампы, бездушные учëные в светлом облачении, обслуживающий персонал с промытыми мозгами, жутковатые рабы-гемы, мерзкие извращения Франкса, проводимые над ребёнком, они вызвали глубокое отвращение у Виктора. — Фу, блядь! Как такое можно делать с детьми?! Я убью этого Франкса, если он мне попадёт под руку! Виктор отвернулся, лёг на подушку, поглядел теперь прямо. — Я никогда бы не пожелал ни одному ребёнку вырасти. В детстве тебе не надо думать о проблемах, в детстве все проблемы — ничтожны. Детство когда-нибудь кончится, всегда кончится, но ничего — не нужно торопить это время. — Твоя жизнь отличалась от моей, до того, как мы встретились, — сказал Альфа. — Мне сложно представить твою жизнь. Моя жизнь до недавнего момента тоже была однообразной — убийства рёвозавров, убийства рёвозавров, убийства рёвозавров… Когда он об этом говорил, его экран показывал быструю череду смертоносных поражений глефой, каждое сопровождалось тем, что синяя кровь разлеталась фонтаном. — Что ж, возможно, это даже к лучшему, в некотором смысле, ведь у тебя не будет сожаления по поводу времени, когда было лучше, — рассудил русский. — Возможно, я ни о чём не жалею, — сказал Альфа. — Я был рад и горд, что я — глава элитного отряда. Я понимал всю степень ответственности… — Очень приятно слышать, — Северов перевернулся, — Альф, я рад, что ты у меня такой ответственный мужчина, — он приветливо погладил блондина по голове. Альфе было очень приятно. Он раньше воспринимал такое где-то вскользь, и только сейчас обратил внимание на то, как это вообще приятно — когда любимый человек тебя поглаживает. Взгляд Виктора сейчас показался до предела любящим. И приятный сон для них обоих закончился. Виктор открыл глаза, понимая, что он один, брюнет испытал ясно заметную горечь… *** Сьюзен снилось, что она пребывает на поверхности некой жидкости, по цвету похожей на янтарь. Рядом — Тодзи и Синдзи. А ещё Кенске и, кажется, Ифф. Они обнажены, плоть, как кажется, входит в плоть — не срастается, а скорее, подобно глине, плавно сливается, легко при этом может отделиться. Перед тем, как Сьюзен озвучила губами вопрос, Синдзи ей спокойно ответил: — Эй, океан LCL. Место из моих снов. Помню, когда я впервые занимался сексом с Аской и Рей [8], мне тоже снился этот океан… Здесь нет чёткой разницы между субъектами, так что… Сьюзен увидела, как рука Синдзи прошла сквозь её грудь и вышла из неё, словно они были призраками друг для друга… Группа тел плавала на спокойной глади Океана LCL, над ними светила очень большая желтоватая луна, она же отражалась на поверхности. Над ней стояли, прямо парили, двое — Сьюзен впервые увидела Рей и Каору. Она сразу подумала, что они ангелы — Каору, как всегда, мягко улыбался и стоял, засунув кисти рук в карманы брюк, Рей просто стройно опускала свои руки. Они, кажется, носили обычную повседневную одежду, то есть оказались одеты — в противоположность тем, кто пребывал на глади воды. Сьюзен поняла, что эти Ангелы-альбиносы явились извне. Она не понимала, про что они говорят, но Синдзи что-то с ними точно обсуждал. Судя по тому, что дальше Сьюзен увидела во сне моменты из своего прошлого, речь шла, в том числе, и он них. А кто она вообще такая — Сьюзен Певенси? Сьюзен родилась в далёком 1928 году, в Англии, в семье военного Томаса Уилльяма Пэвенси и доктора наук Хелен, была в семье второй по старшинству, после Питера. Училась Сьюзен в пансионе для девочек — не самым лучшим образом, но и не самым худшим — таким, чтобы у родителей всегда находился повод считать её самой умной, самой красивой и самой примерной. Родители Сьюзен умели выдавать желаемое за действительное. Она больше всех своих близких заботилась о будущем, о внешности и о себе. Злые языки считали её очень заумной и самолюбивой гордячкой — она же считала, что ей было чем гордиться, а другие, кто говорит про неё плохо, ей просто завидовали. Сьюзен умела быть льстивой, лживой, даже коварной, она умела и любила списывать, знала, как располагать к себе тех, от кого можно добиться всяческих благ. И, как кажется, уже в те ранние годы сознательной жизни она никому не доверяла по-настоящему. Во времена Второй Мировой войны многие жители Лондона отправляли своих детей за город, подальше от бомбежек. Четверо Певенси не стали исключением. Мать отправила их в центральную часть Англии, к старому профессору Кёрку. Это был очень чудной и странный джентльмен. Однажды, при исследованиях его большого дома, дети набрели на комнату, в которой стоял один-единственный огромный шкаф. Как оказалось позже, этот шкаф был не простой, а волшебный. Первой по ту сторону портала довелось повидать Люси — самой младшей из них. Когда она вернулась и рассказала всем, никто ей не поверил. Первой среди не поверивших была Сьюзен. Выслушав историю Люси, старшая сестра объяснила ей: — Логически, — так всегда любила выражаться девочка, — логически этого просто не может быть! Но спустя некоторое время ей пришлось поверить. По «случайному» стечению обстоятельств, она, её сестра и братья все вместе оказались в этом шкафу. Стенок у этого шкафа не обнаружилось. Он действительно вëл в другую страну. Страну под названием Нарния. Оказалось, что животные в этой стране намного крупнее земных и умеют разговаривать, мир этот населён прочими неведомыми существами и духами. Здесь деревья умеют двигаться — лешие и энты. Античные фавны, кентавры, нимфы, русалки, пикси, гномы, эльфы, феи, дриады, банши, тролли, гоблины, драконы, орки, огры, виверны, великаны, инкубы, суккубы, ведьмы, колдуны, гули, вампиры, восставшие мертвецы, бехолдеры, людоящеры, горгоны, кракены, морские змеи, минотавры, наги, ракшасы, големы, фениксы — кого тут только не было! К этому всему Сьюзен долго не могла привыкнуть. Оказалось, что некое пророчество сулило власть избранным. Её брат Эдмунд оказался крысой — он предал свою семью в пользу наград, которые обещала ему Белая Колдунья — ещё один претендент на власть. Увы, как только он пережил свою полезность, она попыталась от него избавиться. К счастью, явился местный бог — говорящий лев Аслан, он предложил умереть за Эдмунда. Обмен состоялся. В силу чудесных обстоятельств, Аслан вернулся потом к жизни и благодаря этому укрепил свой авторитет. Как говорили злые языки, это был некий фокус от коварного интригана, ибо боги земных снов всегда охочи до любви своих поклонников. Эдмунда они простили — после того, как Ведьма его кинула, что ещё осталось Эдмунду, кроме как встать на колени и просить прощения в слезах? Аслан хотел выглядеть хорошим, все они хотели выглядеть хорошими, потому простили его. Эдмунд был резким, склонным к себелюбию, к гордыне, к подлости — но банальная человеческая жалость, смешанная в то же время с презрением, заставила их относиться снисходительно к Эдмунду. Спустя некоторое время, Сьюзен, её сестра и братья возглавили войско Нарнии и сразились с Белой Колдуньей, которая захватила эту страну — и вот уже сто лет здесь стояла зима, без рождества (по каким-то причинам эта зима ещё не погубила растительность под снегом). Противницу звали Джадис, она была потомком расы джиннов и великанов, происходивших с планеты Чарн. Джадис вела войну за власть на своей родине, а проиграв, использовала Губительное Слово — чудовищное заклинание чёрной магии, убившее все формы жизни на планете. К счастью, эта законченная маньячка не могла его использовать на территории Нарнии. В самый последний момент в лучах славы появился Аслан и лично загрыз Ведьму — сразу же после того, как Эдмунд догадался уничтожить её волшебную палочку. Злые языки говорили, что Аслан просто питается всеобщей любовью в прямом смысле. Как только победили её, зима закончилась и все четверо попаданцев были коронованы на престол Нарнии, и стали королями и королевами этой страны. Как бы абсурдно это не выглядело. — Почему вчерашние дети могли быть избраны? Это логически невозможно, — позже говорила об этом Сьюзен, желая поднять на смех своих родственников. — Как они будут там управлять? Но правили они в Кэр-Паравеле, времена их правления прозвали Золотыми Веками. Прошло всего каких-то пятнадцать лет — и они вновь вернулись в прежний мир. По чистой случайности, во время охоты на Белого Оленя, что мог исполнить любое желание, четверо обнаружили ход через волшебный шкаф и вновь очутились в доме профессора Кёрка, именно в тот день и в тот час, когда они забрались в этот портал. Поразительно, но в те пятнадцать лет им было плевать на своих близких, оставшихся по ту сторону, они о них даже не подумали ни разу. Мама, папа, семья — до какой же степени им было безразлично всë, что осталось на Земле. Лишь чудеса и величие, лишь самые чудные приключения заботили их в ту пору. Тотчас эти годы жизни улетучились подобно тому, как остаются навсегда позади сны. Впрочем, даже так пережитое сказалось на них. Сьюзен некоторое время говорила на какой-то странный, старинный манер. Насколько она помнила, родственники в Лондоне списали это на влияние профессора Кёрка — чудного пожилого человека. Год спустя, когда летние каникулы заканчивались, братья с сестрами собрались на платформе, где поезда должны были увезти их в разных направлениях, и в тот день дети вновь оказались открыты Той Стороне. Их затянуло в пещеру — в настоящую пещеру, прямо с английской платформы! — и когда они огляделись, то обнаружили себя на берегу моря, рядом с обрывистым утëсом, на котором среди зарослей, виднелись развалины. Путем исследования они узнали, что развалины были не чем иным, как самим Кэр-Паравелем, на восточном берегу Нарнии. Позже им стало известно, что в здесь прошла целая тысяча с лишним лет и что страну давным-давно захватили иностранцы — Тельмарины. Спустя ещё некоторое время, Верховный король Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси участвовали в великих битвах с армией короля Мираза — Узурпатора, и помогали его племяннику Каспиану Х, который был готов на всё, лишь бы вернуть нарнийцам их земли. Также, наверное, всё было бы проще, если бы Сьюзен не влюбилась в Каспиана, а он в неё. Но, к сожалению, в битве не очень-то побудешь вместе, а потом девушка узнала от Аслана — бога Нарнии, что ни она, ни Питер больше не смогут попасть на Эту Сторону, так как они «стали слишком большими». Кажется, тогда это стало настоящим ударом для девушки. Лишь только она нашла то, что ей по-настоящему было нужно, как оно уходит! И она прогневалась на Аслана и на Нарнию, за то, что те стали на пути к её счастью. Больше она не интересовалась этой страной. По возвращении в Лондон, её поглотили житейские заботы. Она совсем забыла о том, что была королевой, прекрасно ездила на лошадях по волшебной стране и стреляла из лука. Старший брат иногда критически напоминал ей, что это, однако, не отразилось на её самолюбии. Мол, она до сих пор оставалась надменной и считала себя умнее прочих, хотя на ней давно нет короны. В отличие от Сьюзен, Питер, Эдмунд и Люси мыслями своими тяготились к Той Стороне — они регулярно ездили на собрания к старому профессору Кëрку, который устраивал вечерние посиделки и разговоры о Нарнии, зачастую, когда родственники возвращались, то целыми днями пребывали в грёзах на яву, рассказывали о том, как они видят под кустами маленьких эльфов и фей, пребывают в общении с потусторонними голосами, видят красочные сны и слышат, как шепчут деревья. Они совершенно не думали о мирской жизни. Поначалу это выглядело безобидно. — Здесь нет красоты, Сьюзен, — Эдмунд, как самый интеллектуальный из троицы эскапистов, читал очень тонкую философскую литературу, добывал или делал сам экзотические наркотики, чтобы все трое могли снова витать в облаках и переживать очень яркие фантазии. — Ваши жизни простых обывателей — унылая, серая скука. Кругом в ней жалкая пошлость. Она не достойна того, чтобы мы жили в мире без красоты. Эдмунд Певенси теперь всегда носил солнечнозащитные очки, поясняя на людях, что это — чтобы скрыть заболевание глаз. Его глаза действительно стали выглядеть странно — красные вены проступали так, что Сьюзен было страшно смотреть на брата без этих очков. Но что она могла делать? Брат постоянно варил новые и новые зелья, закапывал их себе в глаза, чтобы снова видеть волшебную страну. Позднее Сьюзен нашла целую лабораторию по производству наркотиков, вызывающих сильные галлюцинации, а также многочисленные записи — Эдмунд исписал тысячи страниц мелким почерком, где рассуждал о Платоне, о старших размерностях, о теориях Эйнштейна, о скрытых возможностях человеческого мозга и об органах восприятия за пределами привычных пяти чувств. Сама Сьюзен была слишком земным человеком, чтобы хоть что-то в этом разобрать. — Сью, детский мозг способен излучать особую силу, потому она легко может преодолеть границы между измерениями. Мозг взрослых — уже не тот. Сью, я хочу вызвать регресс мозга, чтобы мы снова могли вернуться в Нарнию. Эдмунд долго и судорожно объяснял, ссылаясь то на Платона, то на древних каббалистов, что материальный мир — реальность, доступная пяти органам чувств, всего лишь убогая тюрьма сознания, что им нужно вновь открыть Врата волшебного царства. — Сью, — однажды признался он ей с особенным нервным напряжением, — если бы я хотел, я бы уже сейчас мог открыть Врата. Для этого мне нужен один ресурс — человеческие жизни. Смерть человека, когда его душа отрывается от нашего измерения, открывается канал… Эдмунд очень пугающе сейчас промолчал. — Если бы я мог пойти на это… Если Эдмунд тратил жизнь на ритуалы, алхимию и тщетные попытки открыть портал на другую планету, то Люси и Питер куда чаще проводили время на природе, они тратили жизнь на детские игры, гуляли долгие часы по лесу, уезжали на экскурсии, ходили по музеям, чтобы созерцать артефакты древности, посещали древние курганы и крепости. Родители по крайней мере надеялись, что Люси и Питер станут историками или экологами, а Эдмунд — будет биологом, химиком и врачом. Родители настолько любили своих сыновей и младшую дочь, что убедили себя, что их поведение абсолютно нормально. И только Сьюзен видела, что один её брат просто сошёл с ума, старший — утратил связь с реальностью и впал в детство. Питер наиболее гневно реагировал на слова Сьюзен о том, что с ними что-то не так: — Хорошо, живите, как хотите — я больше не буду вмешиваться в вашу жизнь! Сьюзен не нравилось, что близкие спускают деньги на свои бесплодные увлечения. Но Эдмунд стал действительно хорошим химиком и мог зарабатывать изготовлением наркотиков для лондонской богемы. Родители об этом знали и даже договорились с влиятельной шишкой, чтобы сыну не мешали заниматься полезным делом. Похоже, Эдмунд убедил не только себя, что, позволяя людям пребывать в своих галлюцинациях, он творит благое дело. — Материальный мир — пещера Платона, страна теней, Сью, я позволяю видеть людям Настоящую реальность! Надо ли говорить, что Сьюзен осталось только разорвать всё общение со своими близкими людьми? Особенно события приняли пугающий ход, когда Эдмунд, находясь под воздействием неких веществ, появился перед ней, держа в руках старинный нож. — Сью! Я теперь знаю, как на самом деле устроена реальность! Нарния и Мир Теней — далеко не единственные миры! Когда наши души покидают тела, они могут попасть в самые разные концы мироздания! Ад, рай, чистилище, королевства эльфов, джиннов, эфирные царства фей, космические дали, Тартар, Элизия, престолы богов и Титанов, буддийские мандалы, сефироты… Сью, послушай, я хочу убедиться, что ты будешь с нами! Пока он это говорил, Сьюзен в ужасе таращилась на ритуальный ацтекский кинжал, который Эдмунд сжимал в руке. — Сью, я смог увидеть Мир Идей! Я теперь вижу Идеи! — Эдмунд проследил взгляд Сьюзен, падающий на угрожающий предмет из арсенала ацтекских жрецов. Эдмунд, как обычно, носивший солнечнозащитные очки, стоял перед ней и был явно не в самом здравом уме. — Я теперь знаю, как он работает. Брат несколько взял себя в руки. — Я знаю, что после смерти душа может переродиться в райском мире, а может — в адском. Сколько полей Будд? Это может быть царство кошмаров или царство красоты… Сьюзен, я знаю ритуал, который мог бы позволить… — Мне попасть в рай? — Да!.. Сьюзен!.. — И?.. Эд, ты не… — Мне нужно, чтобы ты разрешила мне… вырезать твоё сердце и расплескать твою кровь на четыре стороны света!.. Сьюзен, перепугавшись, что-то кинула в брата, этот удар сбил его очки. — Сью… зен! Сьюзен ещё громче закричала, когда увидела глаза брата — из каждого его глаза на неё смотрели по четыре зрачка! Это были абсолютно ужасные, нечеловеческие глаза! Свет играл неординарными тонами, отражаясь от этой многоцветной сетчатки. Эдмунд уже говорил ей, что он как-то улучшил собственное зрение с помощью науки и магии, чтобы «созерцать Великого Бога Пана», но Сьюзен не придала этому большого значения, решив, что это пустые фантазии. Но, похоже, Эдмунд действительно оказался настолько гениальным алхимиком, что смог добиться физической трансформации собственных глазных яблок! Эдмунд испугался — очевидно, у брата внутри боролись два начала: рациональное и эмоциональное. Рациональное говорило: — С точки зрения тех аксиом, из которых мы исходим, высшим благом для твоей сестры будет только одно — убийство против воли, чтобы она уже точно могла бы попасть в рай и не попасть куда-нибудь ещё. Эмоциональное кричало: — Убить сестру! Да как так можно-то?! Очевидно, Эдмунд не мог заглушить в сознании второе начало, потому просто бросил древний кинжал, на который он потратил большие деньги, и сбежал с навернувшимися на глаза кровавыми слезами (буквально — нечеловеческие глаза, созданные для того, чтобы напрямую созерцать Мир Идей, плакали чем-то красным, очень похожим на кровь). Сьюзен поговорила потом с Питером об этом — он убедил сестру ничего не говорить родителям, чтобы не портить им психику. Очевидно, Питер в первую очередь хотел выгородить брата, он был на его стороне, просто Питеру не хватало интеллектуального начала, чтобы признать и прямо сказать: «Да, исходя из наших аксиом, ритуальное самоубийство — отличный способ попасть в Страну Аслана и самое верное решение». Бедная Сьюзен тогда просто хотела бежать от своих родственников — от родителей, которые не хотели видеть, что происходит, от сестры и старшего брата, которые окончательно утратили связь с реальностью и полагали, что жить нужно только детскими фантазиями, и от второго брата, который не просто витал в фантазиях, а стал гениальным и в то же самое время — опасным сумасшедшим! Самым болезненным, конечно, осталось то, что Сьюзен всё ещё любила своих близких. Какое-то время спустя Питер предпринял усилия, чтобы помирить брата и сестру. Эдмунд даже написал письмо, где, если можно так сказать, просил прощения: «— Сьюзен, — писал он, — мне очень жаль, что твои представления о морали отнюдь не такие, какие они есть в высших сферах. Я теперь могу регулярно общаться с духовным миром. Древние называли этот процесс «созерцать Великого Бога Пана». Боги и ангелы могут легко убивать себя и друг друга просто потому, что им надоело нынешнее воплощение. Они меняют оболочки прямо, как мы — тапочки. Сверхсущества творят это подчас так жестоко и ужасно, что меня бросает в дрожь — и только осознание всей иллюзии смерти удерживает меня от паники. Но я не могу теперь уже перестать созерцать Высшие сферы — я сделал себе такие глаза, что они видят всегда, даже когда я закрываю веки, я вижу настоящее лицо нашего мира. Ночью я не сплю, я вижу сцены напрямую из Хроник Акаши. Я видел Адама и Лилит, Сьюзен, ты не представляешь, какие они огромные и белые… Коран говорит о них больше правды. А какие странные у них дети. Эдмунд даже нарисовал некоторых детей Адама — один как ромб, другой похож на палочку, что накрыта шляпкой в виде ската с глазами, другой — как шар с белыми и чёрными узорами: — Разум мой не в силах охватить эти ангельские формы. Я видел, что жители Чарна очень измельчали с тех пор, как Чёрная луна Лилит врезалась в поверхность их планеты и дала первые восходы. С тех пор они стали очень маленькими. Очень, я бы сказал. Знаешь, оказывается, Губительное Слово было кодом активации на енохианском гексоглифегексоглифе программы возвращения всех душ в Чёрную луну. Я думал, это какое-то заклинание дьявольской магии, но это просто прикладная штука, оставленная Творцами на всякий случай, чтобы они могли по-быстрому забрать все души с планеты. Вот теперь мой мир, Сьюзен. Я разговариваю со звёздами, галактики мне отвечают, космос просто полон голосов и мыслей! Флейты Азатота звучат так прекрасно, а сумрачные кружения сатиров Шуб-Ниггурат так завораживают. Кстати, Сьюзен, адепты Шуб-Ниггурат считают славным делом скормить себя своей богине, чтобы потом иметь чудесную возможность родиться снова, но красивее и сильнее. Вот теперь я понимаю истинный смысл Евангелия, говорящий по поводу рождения свыше. Я жду, что я и мои близкие скоро будем наслаждаться среди величия и чудес. Йог-Сотот знает время, когда нас будет ожидать Вознесение. Не нужно бояться смерти, Сьюзен. Высшие существа знают, что принадлежат Миру Идей, потому прекрасно понимают, что их просто будет ждать ещё одна жизнь. Настанет час и когда-нибудь всë это будет ясно как день, я говорю — безмолвная планета возвратится в танец Великого Азатота. А пока люди видят лишь тени Предметов, пошлая, низменные жизнь затмевает свет умозрения. Великие Древние не будут терпеть нашу блеклость подобно тому, как мы не будем терпеть блох, живущих в шерсти наших любимцев. Боги знают, что эта Вселенная существует ради них, а не ради нас, Они — в ней центр. Сьюзен, мне очень жаль, что твоя мораль ограничена земными представлениями о жизни и смерти. Если говорить об их морали, о той морали, которую придерживаются в духовном мире, то она исчерпывается ёмким понятием «фхтагн». Страдания Иова, рак у детей, животные, поедающие животных, всë это — божественный фхтагн. Я мог бы много рассказать о фхтагн, но, увы, этика наших новых друзей слишком высока для кого-то вроде тебя, Сьюзен. Мои духовные друзья настаивают, чтобы я собрался с силами и сделал всё с помощью того ножа. Ангелы говорят, если ты дорога мне, то я должен сделать это для тебя, неразумной, чтобы ты была с нами в раю. Но я не буду делать это через силу. Я не убийца. И я не в обиде на своих духовных друзей, потому что ангелам неведома наша мораль точно так, как тебе, Сьюзен, неведома их божественная мораль, которая, как верно замечают богословы всех мастей, легко оправдывает страдания животных и маленьких младенцев. Нашу мораль они нашли бы пошлой и ничего не стоящей, только стоящей на нашем пути и мешающей нам раскрыть свой духовный потенциал. Вот, я приведу тебе пример. Один из флейтистов Азатота — известный в Нарнии как «Император из-за моря» и по имени «Эру Илуватар» в Эа — творит своей мелодией планеты, пребывающие в боли и в радости. Потому что боль и радость для Эру — мелодия, только боль — грустная мелодия, а радость — радостная. Для нас этически оправдано слушать радостную мелодию и печальную мелодию, для Эру оправдано то же самое, но при этом он считает себя в праве попустить мир, где есть страдания! Это всё целиком входит в морально-этическую систему под названием «божественный фхтагн». Согласись, Сьюзен, она имеет мало что общего с человеческой. Не отрицаю. Но я не могу отказаться от связи с Настоящим миром. Их Мир несоизмеримо более древний, чем наш. Он теперь кажется мне Настоящим и я теперь готов существовать по его законам и нормам. Я не могу снова стать узником тесной пещеры. Скоро занятия закончатся. Питер и Люси не против, чтобы я совершил над ними обряд перехода. Мы просто не хотим, чтобы родители переживали по этому поводу, потому пока ожидаем, когда они погибнут естественной смертью. Наши духовные друзья сказали, что лишь немногие могут Вознестись так, как мы, но ты потенциально можешь, Сьюзен. Мне очень жаль, что мы не можем убедить тебя, Сьюзен. Но ты не бойся меня, я только предлагал тебе совершить обряд, я бы не сделал это насильно. Не нужно бояться меня, Сьюзен. Я всё ещё Эдмунд — твой брат, Сьюзен. Когда я плакал над тем, что мы теперь не вместе из-за твоего упрямства, я запачкал всё в доме кровью, теперь сочащейся из моих четырëхстворчатых глаз вместо слёз». Сьюзен громко рыдала над этим письмом, но решила не нарушать своего решения — отделиться от сумасшедших, чтобы не провоцировать их психику на необдуманные действия. Её не раз приглашали на вечерние мистерии с профессором Кëрком, но она отказывалась от приглашения, ссылаясь на занятость и отсутствие времени. В 1949 году еë родные разбились в чудовищной железнодорожной катастрофе. Среди погибших оказались и родители, и сестра, и братья, и тот самый профессор со своей подругой детства, и еë кузен со своей малолетней подругой, словом — все члены секты свидетелей Нарнии, которую устроил её брат Эдмунд. Все наркоманы-эскаписты покинули унылый мир материальных ограничений, отправившись… куда бы именно они не направились, она осталась одна. Уже идя по самой железнодорожной станции, Сьюзен прекратила отчаянную спешку. — Мамочка… Папа… Лу… Питер… Эд… Юстас… Джил… тётя Полли… профессор… Имена бежали в сознании. У Сьюзен началась истерика, ноги утратили возможность держать тело, какие-то незнакомые люди всё время хотели поднять её с земли и успокоить, но всё оказалось впустую. Правда, потом один из приехавших на место происшествия медиков сделал ей укол и ввёл в вену сильную дозу успокоительного. Девушке стало легче настолько, что она сама позвонила родителям Юстаса и Джил, а потом немногочисленным родственникам Кёрков и сообщила всем им о случившемся. Спасатели выносили множество тел из-под всё ещё дымящихся остатков этого злосчастного пассажирского поезда. С ней толпилось в ожидании ещё множество таких, как она. Всё ждали хоть каких-то известий о родных, имевших несчастье попасть в такую ужасную катастрофу. Наконец, спустя довольно долгое количество времени, к ним приблизился офицер полиции и объявил, что живых не найдено и сообщил адрес, куда они могут поехать на опознание тел. — «Тела людей — лишь оболочки, важно думать не о сохранении оболочки, но о том, что будет после». Сьюзен дрожащей рукой перебирала все эти страницы, очень мелко исписанные братом с живым упорством маньяка. Эдмунд успел обратить в свою веру родителей, для этого он специально подсыпал им в еду наркотики, которые делали их психику уязвимой для внушения. Если бы Сьюзен не разорвала с ним общение, то, очевидно, её же ждала такая участь. Сьюзен сама хотела покончить с собой, она схватила нож — обычный, простой кухонный нож, а не причудливый ацтекский кинжал. Сьюзен стояла с ним в руке какое-то время, она дрожала, ревела и рыдала, но в конце концов не нашла в себе силы покончить с собой. Ей хватило здравого ума посчитать источником зла то потустороннее безумие, в которое опустился её брат, прихватив с собой всю семью, кроме неё… Сьюзен снились ночные кошмары — они были разного содержания. В том числе был и такой: — Прости, Сьюзен, я заткнул тебе рот не для того, чтобы ты не кричала, нет… — Сьюзен лежала связанной, а над ней с ацтекским кинжалом стоял брат, он глядел потусторонними глазами, будучи сейчас уже исполнен стоической уверенности. — Я хочу, чтобы ты знала… Эта штука для того, чтобы предотвратить вхождение DHO-HNA через не то отверстие… знаешь, оно может всё испортить. Знаю, тебя беспокоят твои руки… Сьюзен замечает, что они отрезаны, вокруг так много крови. — Но ты должна сосредоточиться на WZA-Y'EL, для этого руки не нужны. Вот, так-то лучше, Сью. Я должен сделать надрез. Нечеловеческие глаза никогда не мигали. Ты был Эдмунд набравшийся уверенности в себе. Сьюзен была уверена, что это мечта брата — если Эдмунд где-то жив по Ту Сторону, он до сих пор винит себя за то, что ему не хватало сил зарезать её здесь, чтобы она осталась с ним на всю Вечность… Сьюзен, казалось, просмотрев в этом сне всю свою жизнь, даже некоторые прошлые сны, резко проснулась, сразу девушка почувствовала себя очень несчастной и одинокой. К счастью, рядом лежал Тодзи и сознательно обнимал её. Загорелый спортсмен-японец тоже только сейчас проснулся и видел во сне то, что сейчас пережила она, а вернее — воссоздала в воспоминаниях. Он посмотрел на неё глазами, полными жалости. Этого простого человеческого тепла ей сейчас так не хватало, ей так это было нужно! — Сью, — поделился сейчас он, — я помню твою боль… Сьюзен почувствовала, что Синдзи её тоже обнимает, захватывает рукой со своей стороны. — Мы тебя хорошо понимаем, Сьюзен, пусть мысль об этом уменьшит твою скорбь, — заговорил ей Синдзи за ухом, попутно закапываясь ей лицом в чёрные волосы. Мальчики и девочка изменили положение на более удобное, свободно вытянулись теперь на кровати — Тодзи взял Сьюзен за одну руку, Синдзи — за другую. Тодзи рассказал Сьюзен историю своей жизни, в том числе убийство отца, которое он совершил, дабы защитить свою сестру, ставшую монстром, и после которого он, Тодзи, решил уже покончить с собой, и сделал бы это, не помешай ему вовремя Кенске. — Я должен был уничтожен Сакуру, ставшую монстром, но не смог этого сделать, — прокомментировал Синдзи. — У меня не хватило духовных сил идти против воли Тодзи. — А у меня не хватило сил остановиться, — сказал Тодзи. — В безумии, я хотел быть хорошим братом… потому что не видел жизни без этого. Я натворил тогда столько ошибок — я пренебрегал моей женой — Хикари — и я подверг опасности не только себя… Расплата за это настала и забрала моего отца. Его смерть — всецело на мне. Пусть хоть мы были не в очень хороших отношениях, я виноват в его смерти. И отца нельзя вернуть. Далеко не каждого возможно возвратить даже с помощью магии. Царь Соломон потом вернул мне сестру, но она вернулась немного не такой — это не сколько моя сестра, которую я знал, сколько совокупность воспоминаний всех инкарнаций моей сестры, когда-либо живших. — Вы… вы действительно так много пережили, — Сьюзен осталось только сожалеть об этом. — Это всё Та Сторона, Сьюзен, «Мир Идей», как его называл твой брат, он вторгся в нашу жизнь, отобрал наш покой, разрушил наши надежды, нашу спокойную жизнь, — говорил Синдзи. — Вот так, Сьюзен, знай, что ты не одна, у кого Та Сторона забрала многое. Синдзи рукой обхватил Сьюзен. Они так какое-то время лежали, за окном едва рассвело, девушка и сразу двое парней в своё удовольствие пребывали в лёгкой и ленивой дрёме. Наконец, когда уже над Лондоном ярко светило солнце и с улиц лился значительный шум, Синдзи громко и протяжно зевнул, вытянул одну руку, размял. Тодзи тоже довольно звучно сейчас зевнул. Сьюзен сменила позу на более удобную. Она лежала в середине, между Синдзи и Тодзи, все трое вытягивали теперь ноги, накрытые покрывалом. — Вам принести шоколад в постель? — предложил вдруг тут Тодзи. — А разве его нельзя создать вашей магией прямо здесь? — поинтересовалась Сьюзен. — Сью, тебе не кажется, что было бы круто наслаждаться заботой Тодзи о нас, чем делать всё магией? — Синдзи заложил руки за голову. — А? — Да, мне всегда приятно сделать вам приятно, — Тодзи встал с кровати. — Хорошо… — Сьюзен подумала. — Да, ты прав. — Это очень приятно, когда любимый человек приносит тебе в постель что-то вкусное, никакая магия этого не заменит, — вот такую мысль высказал Синдзи, очень оптимистично, явно веря в некую великую силу простых, но позитивных межличностных отношений. — Хм, да, если подумать, то ты прав, Синдзи, — согласилась Сьюзен. Она, конечно же, вспомнила о том, как проводила время в кругу семьи. Ещё когда они или были нормальными, или когда они вместе находились по Ту Сторону. Младшие Певенси пребывали в величии королей, в фэнтези-стране, где каждый день — новая страница в прекрасной, фантастической истрии, полной красок и увлечений. — Я тоже считал «реальный мир» — не самым интересным местом, пока не понял, кто мне нужен — мне нужны другие люди, быть в кругу хороших друзей и близких — вот радости моего сердца, Сью, — Синдзи с улыбкой рассказал ей об этом. — Без людей, которые могли бы утешить сердце, я бы просто не существовал. Рука Синдзи легла на ладонь Сьюзен: — Я теперь понимаю, ты была одинока. Даже с этим своим… Не думаю, что твой Икел мог бы стать тебе нормальной парой. Тодзи вернулся с горячим напитком, сел на стул перед кроватью, Синдзи и Сьюзен сели там же, вместе герои употребили утренний шоколад. — Это очень приятно, должен признать — у вас, в Англии, знают толк в том, с чего стоит начинать утро, — Синдзи испытал самые приятные ощущения благодаря этому напитку. — Раньше так делали аристократы, — Сьюзен посмеялась, — у меня зажиточная семья, денег, конечно, сейчас не так много, но мы храним привычки высшего сословия. — Давайте узнаем, чем там занимается Кен, — предложил Тодзи. — Хорошо, — Синдзи сотворил голограмму, которая показывала то, что видит камера. Кенске делал сейчас не абы что, а скакал на член Иффа! — Фу! — Тодзи испытал отвращение. — Как?! Он с этим… со старым?! — Сьюзен это, можно сказать, шокировало. Синдзи поначалу тоже оказался озадачен, но потом быстро сообразил: — Тодзи, ты же не думаешь про Кен-куна ничего плохого? — Ну… нет, просто, просто… странные у него вкусы пошли, я бы никогда не… не сделал бы так, — вот что осталось сказать Тодзи. — Ты должен быть рад за Кен-куна, он не стесняется экспериментировать, — и Синдзи несколько резким тоном напомнил: — Тодзи, не забывай, мы — в Братстве Друзей Извращения: среди нас запрещено насмехаться над чужими вкусами. Можно только по-доброму шутить… — Да-да, я помню, Син-тян, помню, — Тодзи надул щёки, он наблюдал за тем, как Кенске скачет на старческом члене. — Признаться, мне это отвратительно, но я не удивлена… от вас… от вас такому, — Сьюзен сформировала мысль. — Сьюзен, любимые извещения достойны уважения! — Синдзи настоял на своём, — думаю, Кена-Кена надо повысить в звании… — В вашем Братстве есть звания? — спросила Сьюзен. Тодзи засмеялся. — Нет, Сью, ещё нет, но надо, как видишь, придумать, — Синдзи задумался. — Как называется извращение, когда хочешь стариков и старух? — спросил Тодзи. — Геронтофилия… — Почëтый геронтофил! Ха-ха! — Тодзи, — Синдзи очень проницательно поглядел в лицо Тодзи — не без хорошо различимой доли претензии. — Что, Синдзи? — Давайте я буду обсуждать такое с Кен-куном, а то мне кажется, ты можешь его задеть, — предупредил Синдзи. — Не так ли? Тодзи подумал: — Нет, я не хочу задеть Кенске — я люблю его, ты же знаешь… Синдзи, просто… просто это было неожиданно для меня, как и для Сьюзен, и я совсем не ожидал, что Кен будет делать это… с таким старым мужчиной. Мне это… — Кажется отвратительным? — Ну да. А тебе — нет? — Тодзи, да, мне это неприятно, но мы должны уважать Кенске и то, что мы сегодня узнали о его вкусах; такое не должно никак повлиять на наше с тобой отношение к нему, — предупреждал Синдзи. — Хорошо-хорошо, Син, как скажешь, — Тодзи подумал. — Да, согласен. Будь он хоть некрофилом или дерьмофилом, это не должно сказаться на наших отношениях. Иначе моральным пидором буду я — как так можно, плохо относиться к человеку за его вкусы? — Тодзи сейчас сам до конца хорошо осознал всю опасность и несправедливость идеи осуждать человека за его вкусы. — Во-от, — улыбнулся ему Синдзи. — Ты молодец, Тодзи! Сразу видно — моя школа! После этого глава Братства встал с кровати, потянулся в лучах утреннего Солнца — Синдзи был наг, юн и прекрасен, свет и тон восхода играли по всей красе его молодости. Тодзи и Сьюзен аж засмотрелись, наблюдая поджарого Синдзи с тылу и в таком освещении. — Синдзи, ты такой красивый, — призналась Сьюзен. — Ты очень красивый мальчик, обожаю таких. — Согласен, — Синдзи крутанулся, теперь утренний рассвет падал на его наготу спереди, можно было видеть его торс, мужские соски, пупок и член с яйцами, свисающие ниже пояса. — Я очень нравлюсь мальчикам и девочкам! — сам Синдзи тоже блистал улыбкой и наслаждался тем, как он прекрасен. Как и Сьюзен, Синдзи хотел выглядеть красивым и нравится другим. — На первое место, ты поставил, конечно же, мальчиков, ха-ха! — посмеялся Тодзи. Все посмеялись. — Да, Синдзи, я согласен, ты очень хорош собой — настоящий красавец, — говорил ему Тодзи, — потому мы с тобой — любовники. — О, Тодзи-кун, как ты это сказал! — Синдзи очень довольно обратил на него внимание. Наш нагой образчик юношеской красоты ещё раз потянулся. — Мне тоже нравится быть красивой, — добавила от себя Сьюзен, изящно улыбаясь при этом. — Я бы очень хотела нравиться… не только мальчикам, но и вообще — всем. Неужели нравится можно только для того, чтобы переспать? А? Я вообще считаю, что красивый мужчина или красивая женщина — это как сладости для глаз. — Согласен, Сьюзен, — босые ноги быстро скользнули по полу спальни, Синдзи снова сел между своей недавней знакомой и своим хорошим другом-любовником. Между парнями всколыхнулись чувства. — Сьюзен, я уже тебе говорил, мне хватает одного только сна, чтобы чувствовать себя предельно свежим… — Да, Синдзи… Он снова встал, начал расхаживать по комнате, сверкать своей наготой — стройными ягодицами, бёдрами и иными прелестями. Сьюзен больше обращала внимание на торс и лицо, Тодзи — на лицо, задницу и ноги. Тодзи особенно нравился изгиб спины — любовь к нему, надо сказать, запрограммирована эволюцией, чтобы сподвигнуть мужчину оплодотворить женщину с хорошей способностью выносить плод, очень иронично, что сейчас такое чувство владело парнем Тодзи по отношению к парню Синдзи — вот что значит, пройти школу Содома! И напомним: Синдзи считал, что волосам место только на голове, потому отсутствие растительности в любых других местах сегодня очень помогало в создании всей этой красоты. — Сьюзен, — после всех этих размышлений, Синдзи обратился к ней, — я могу попросить тебя сейчас об одном? — Да, Синдзи… — Ты не могла бы… убрать свою красоту куда-нибудь под одеяло, — Синдзи подошёл тут к своему другу и поцеловал Тодзи в губы, — я хочу, чтобы Тодзи меня сейчас трахнул — и я хочу, чтобы только моя красота послужила причиной его оргазма. Сьюзен, я попрошу тебя мне не мешать… — Ха-ха-ха! — Сьюзен это заставило рассмеяться. — Какой ты… мнительный! Синдзи, неужели для тебя есть разница, он же в любом случае будет тебя, извиняюсь, ебать?! — Сьюзен ещё оставалась достаточно культурным человеком, чтобы использовать брань лишь точечно и прося за неё прощение. — Сьюзен, ты не знаешь, какой Синдзи извращенец, — поспешил пояснить ей Тодзи. — Я уверен, он долго медитировал на свои желания, чтобы сейчас попросить нас об этом. — Не то чтобы особенно долго, но мне нравится думать, что я настолько красив и хорош, если парни-натуралы отвергают женщин ради меня. Это эгоизм, эгоцентризм, гордыня, называйте как хотите — но я хочу сейчас такого отношения к себе. Оно доставляет мне не меньше удовольствия, чем сам секс непосредственно. Там более я сейчас вовсе не хочу кончать, но буду не против стимуляции простаты по утру… Сьюзен не стала как-то возражать, девушка закрылась в одеяло, Синдзи лёг сейчас рядом на живот, обхватил руками подушку, Тодзи, глядя только на его голое тело сзади, возвёл себе член и вставил своему любовнику в зад. Какое-то время Синдзи просто хорошенько драли в задницу, он вслушивался в это, улыбался Сьюзен, говорил, ему очень жаль, что она не мальчик, и ей не дано своей простатой пережить долбление. Тем не мнение никто из них не кончил, дела ограничились только стимуляцией минут восемь. — Спасибо, Тодзи, мне больше не надо. Сьюзен подумала, Синдзи сейчас действительно интересовало психологическое удовольствие больше физиологического, потому он не стал сейчас напрягаться и доходить до оргазма. — Давайте встретимся с друзьями, — Синдзи намотал на палец свои волосы, собранные в спадающий за плечи хвост. — Люблю, когда рядом много друзей. Тодзи его поддержал. Чем сейчас занималась наша пара, не равная по возрасту? — Ифф, с вами всё в порядке? — поинтересовался лохматый японец. — Да, нормальный вышел сон, да? — улыбнулся старик. — Очень даже, я словно со своей женой спал… Оба засмеялись по этому поводу. — Кенске… — Ифф подумал. — За сон я набрался сил… и думаю… сам смогу кончить. — Не вставайте! — Кенске немедленно устремился у члену старика, облизал губы, — прошу предоставить всё мне. — Как скажешь… Ифф насладился минетом. Пока Кенске сосал, собственный член юноши налился кровью. Когда у Иффа уже полностью воспрянуло дело, лохматый юноша схватился за тюбик смазки. — Погоди, — остановил его Ифф, — я хочу сделать тебе это сам… сперва языком. Я очень хочу молодую попу вроде твоей. Кенске прижался ягодицами к лицу Иффа, рукой наш неутомимый скакун Слаанеш сжимал ему член и смазывал, дрочил ему серый орган с бледной головкой, пока язык старика услаждал анальное отверстие. Ифф засунул его ему в зад, Кенске, разумеется, это очень понравилось, он сам возбудился особенно сильно в предвкушении прочувствовать своим нутром это достоинство. Старое тело любовника, конечно, породило диссонанс, но Кенске старался акцентировать восприятие на том, чтобы получать с этого удовольствие и далее переживать именно романтический, эмоциональный опыт. Пансексуал поспешил в конце концов сесть на этот член — сперва он вобрал его в себя, будучи обратной наездницей. Это дало Иффу возможность, ко всему своему удовольствию, свободно себе лежать, вытягивать руки и ноги и созерцать то, как славный юношеский зад скачет на его старом хере, вбирает по-глубже в свои недра этот замечательный орган. Потому Ифф пожелал видеть своего любовника с лицевой стороны. Кенске повернулся, его член не был полон сил, он опал, но не совсем, и Кенске больше интересовало удовольствие нижнего партнёра, чем собственное. Он продолжал подниматься и опускаться, находясь теперь своим нагим, сложенным, мужским торсом к лицу Иффа. Последний особенно внимательно обнаружил стыдливый румянец среди россыпей мелких веснушек. Лохматый парень с подростковыми чертами очень быстро теперь разогнался, он убедился как следует в тверди органа Иффа, и ничего более не мешало нашему скакуну наслаждаться исключительно давлением на простату — узел мужского удовольствия, самого сильного, но постыдного, не каждому мужчине хватит ума и духу им воспользоваться. Кенске сжал зубы, он очень быстро совершил скачку, его собственный член приподнялся до середины возможного, потом выше ещё и ещё, он оказался в режиме пика… и вот, один раз среди десятков, если не сотен, надавливаний простатой, привëл к сокращению и извержению, сперма полетела наружу через уретру. Кенске сейчас ловил чисто анальный оргазм, как он любил, и это привело к тому, что ощущения непосредственно в члене отошли на второй план, внутри жопы особенно ощущалось то, как кишка охватывает собой член Иффа. Кенске открыл рот, явил невероятно пошлое выражение, когда капли его бледной спермы выпали-таки на живот Иффа. — Ты как, хорошо тебе? — спросил Ифф. Пот проступил на коже Кенске. — Да… очень даже. Кенске после этого слез и рухнул рядом на живот, чтобы отдохнуть. Ифф в это время дрочил себе член. — Я готов кончить, — сообщил старик, после всех усилий, его орган отозвался. — Хорошо, — и тогда Кенске снова поспешил занять место, юноша вобрал своей упругой жопой в себя этот член, совершил два десятка энергичных движений, и принял наконец в свою прямую кишку долгожданную сперму любовника. Ифф издал звук страсти, окрашенной возрастом, красный румянец проступил на его морщинистой коже лица, кончал он довольно долго и много — по ощущениям Кенске, чувство заполненности вышло яркое, даже более ощутимое, чем с ребятами. Кенске уже получал в зад порции от Синдзи, Тодзи, Каору, Кадзи, Дзоромэ и других мужчин — обычно, благодаря активной половой жизни, ему выдавали по минимуму жидкости, очень ценной для всякого уважающего себя гедониста. Ифф пожелал увидеть свою сперму. Кенске повернулся жопой к лицу старика, раздвинул молодые, чистые ягодицы — надо сказать, что все четверо в клубе извращенцев, что он, что Синдзи, что Тодзи, а Каору таким был от природы, брили свои задницы до гола, чтобы волоски не сбивали мужское удовольствие. Один только Кадзи оставлял свою жопу в мужских волосах, так как считал, что он так только красивее. Синдзи и Каору, по их словам, были достаточно тонкими гедонистами, дабы получать кайф даже от сношения мужской, обильно волосатой пятой точки. Кенске же это не нравилось, потому он был ряд, что Ифф сейчас не видел на его жопе волосков. Так вот, из этой жопы, гладкой теперь, как у младенца, повалили капли светлой спермы — она вышла, впрочем, мутной и застоявшейся. Вот так она выпала на грудь Иффа. К слову, у него было не так много волос на теле, те, что были, отдавали серостью. Тодзи и Кенске же брили только задницы и пах, волосня осталась у них в других местах, например, на ногах и подмышками — Синдзи же брился весь, чтобы походить на Каору, своего возлюбленного, почти не имеющего волос где-то либо за пределами головы. — Молодец-молодец, — Ифф похлопал ладонью по ягодицам Кенске, — ты очень хорошо в этом… — Спасибо вам, — лицо юноше, как сейчас казалось, было исполнено некоторого неловкого смущения. — Пошли, я чувствую, когда твои друзья к нам придут, они будут рады английскому завтраку. Следом за бурным утром, Кенске с энтузиазмом взялся за это дело на пару со своим любовником-постарше. Как эрудит, Кенске, конечно знал, что Великобритания, как островное государство, существовала обособленно от других европейских стран. Благодаря этому население отличается консерватизмом и приверженностью многовековым традициям. Это касается стиля жизни и даже еды. Классический английский завтрак состоит из следующих ингредиентов: яичницы-глазуньи, хрустящего бекона, поджаренных тонких колбасок-сосисок бенгерс, помидоров (свежих или запечëнных — в данном случае были свежие), тушëной белой фасоли (иногда — с жареными грибами, в данном случае дело обошлось без них), подрумяненных тостов, масла, джема и пудинга (белого или чëрного). Все ингредиенты аккуратно выкладывают на большой тарелке, поскольку подаче блюда следует уделять большое внимание. Приëм пищи утром дополняется напитками — чаем с молоком, апельсиновым соком, или кофе — Кенске и Ифф озаботились, чтобы все три разновидности было к слугам друзей: Кенске и Тодзи выпили кофе, Сьюзен и Ифф — сок, а Синдзи — чай с молоком. — Такой набор продуктов отнюдь не случайный, — объяснял Кенске за завтраком, — он обоснован исторически и географически, основа была заложена в викторианскую эпоху. Выдержать холодный и влажный климат позволяла только горячая еда. Англичане много работали, передвигались преимущественно пешком, поэтому требовалось позавтракать так, чтобы получить заряд энергии на целый день. — Да, именно поэтому завтрак наш завтрак высококалорийный, питательный и сделан преимущественно из продуктов, которые можно было отварить, подогреть или поджарить, — добавил Ифф с радушием хозяина. — Столы высших особ пестрели разнообразием блюд. У них по утрам можно было увидеть ножки фазана, запечëнного палтуса, копчëный медовый бекон, свежие фрукты и мармелад. — Простые рабочие, я так понимаю, — вставил Синдзи, — завтракали гораздо скромнее. — Ага, их утренняя еда состояла из доступных продуктов — яиц, хлеба, сосисок, — завершил эту мысль Кенске. — В прошлом веке вышел бестселлер от Изабеллы Битон по домоводству и кулинарии, где перечислены все азы. Бедная женщина, она скончалась всего в 28 лет от родильный горячки, — сказал Ифф. — Какой ужас, люди раньше так мало жили, — прокомментировал Тодзи. Японцам очень зашёл такой сытный завтрак. — Я не могу сказать, что мне нравятся европейская цивилизация, но это действительно очень вкусно и приятно, — Синдзи набил себе живот, запил чаем и теперь развалился на диване очень даже небрежно, совсем не по-аристократически. — Вы что-нибудь намерены делать в ближайшее время? — поинтересовался теперь Ифф. — Син-тян… — обернулся к нему Тодзи с вопросительным выражением лица. — А? — Синдзи зевнул. — Ну… я предпочту после вчерашнего приключения сейчас заняться ничего-не-деланием. — Вы — великие чудодеи, — заметил Ифф. — В вашей власти пересекать пространство и время. Быть может вы перенесёте нас на какой-нибудь тёплый пляж? Кенске и Тодзи посмотрели на Синдзи. Он подумал: — Давайте потом, друзья. Сейчас я поел и не хочу ничего делать. Давайте наслаждаться тем, что нам вот просто сейчас ничего не надо делать. Друзья обменялись взглядам, по мудрости этой они послушали свои желудки. Желудки были полны очень сытной пищей, потому говорили одно — не надо ничего делать, можно и нужно просто протянуть ноги и отдыхать в уютном доме. Синдзи вынул из портала свой смартфон, начал перебирать музыкальные треки. — Нейросеть умеет генерировать музыку, так что мы можем развлекаться… *** Каору и Мелькор опускались прочь от шумной обители Азатота, Роза Мира осталась позади, но Лифт Мысли, ещё обладающий обликом технического устройство, пребывал посреди визуализации умозрительного космоса — с такой перспективы галактические скопления и иные макроскопические структуры вселенной сливались нитями звёзд в различные чудные узоры. — Эй, Мелько! — прозвучал нахальный женский голос. Перед платформой появились двое. — Ты нашёл себе нового дружка? Мелькор и Каору взглянули на этих двоих. Второй вспомнил их имена: — Макариос и Меассе. Каору узнал их в такой манифестации — теперь они выглядели не как лавовые исполины, теперь они приняли личину созданий из плоти и крови и напоминали бледно-серых эльфов с серебристыми гривами — в такой манифестации оба достигали в росте около трёх-четырёх метров, каждый носил элегантную, эластичную ртутно-серую броню. У Меассе было по-кошачьи коварное, надменное лицо, охваченное жаждой садизма и стремлением к жестоким издевательствам. Её фигура больше представлялась вытянутой, поджарой. Доспех облегал очень плотно, заключая руки и ноги в однородную оболочку, на груди обозначался какой-то символ, похожий на астрологический. Сама поверхность облачения была такова, что представлялось возможным очень хорошо увидеть все черты тела, она прямо позволяла им выступать, в том числе были видны очертания пальцев ног. В частности там, где находились ногти пальцев на руках и ногах, словно тёмный лак, доспех выделял чёрным эти аспекты внешности. Макариос выглядел более плотным, костистым и широким в плечах, он носил такое же облачение, только верхнюю часть его головы скрывал гладкий шлем, в частности — он полностью заслонял глаза, высвобождал позади длинную пепельную гриву, по бокам выглядывали острые эльфийские уши, прямо как у сестры. Оба стояли на полотне космоса, всегда оставаясь на одном положении с Лифтом Мысли. — Что вам нужно? — поинтересовался Мелькор. Каору понял, что их намерения, скорее всего, враждебны. — Мелько, ты наш должник, — напомнил Макариос, — мы дали тебе погасить Древа Валинора и удерживали Манвэ. — Вы делали это не ради меня, а ради вашей идеи, чтобы в Эа не стихала война, — ответил Мелькор. — Ну, хорошо, что вам нужно? — То же, что и всегда, Мелько, мы ненавидим скуку! — Меассе произвела движение рукой, прямо в ней, словно выскочив на очень большой скорости, прямо из ладони, появилась металлическая, очень острая штука. Каору, конечно, чувствовал, что форма здесь второстепенная — даже с виду не очень примечательная, эта заточка хранит в себе силу космического Архонта, некогда поставленного, чтобы управлять стихиями целой вселенной. — Если вы намерены драться, то я — пацифист, потому я в этом не участвую, — Каору взглянул с такими словами на Мелькора. — Хорошо, ступай, мы ещё потом поговорим, — доброжелательно молвил ему тот на прощание. Каору развернулся, перед ним открылись перила платформы Лифта Мысли, он сделал шаг в пропасть космоса, но бледная стопа застыла над бездной бытия — прямо перед лицом Каору пространство разрезал бросок копья — его очень быстро материализовал Макариос и метнул. — Нет, ты был с Мелько! — бросил ему Макариос. — Тебе не уйти! — Ты сильный, ты можешь нас развлечь! — поддержала брата Меассе. Каору сейчас показалось, что кошачий взгляд богини явно вожделеет его нагой белый и поджарый торс. Каору остановился, он неизменно спокойно держал руки в карманах своих тёмных брюки, он взглянул своим волевым лицо и драчливый братьев и сестру. — Каору, если хочешь, можешь идти, — обратился к нему Мелькор. — Я не дам им последовать за тобой. — Я не люблю насилие, но если они хотят, чтобы я развеял им скуку — я им её развею, — Каору довольно-таки уверенно взглянул на Макариоса и Меассе. Мелькор на тот момент больше сам напоминал эльфа с длинными, тёмными волосами, и сейчас его всего с ног до головы заковали в себя доспехи пластинчатого строения. На голове появилось нагромождение клинкообразных лезвий. В качестве оружия он сжимал что-то вроде молота-булавы в руке. Макариос сорвался с места, перед Каору развернулся щит-многогранник, об него врезался очень здоровенный меч. Макариос призвал своё оружие прямо в самом моменте нанесения удара. Его оружие обладало лезвием настолько длинным и широким, что это выглядело просто абсурдно. Он обладал коричневым оттенком, по протяжению исполинского клинка тянулся красный крест. За столкновением последовало давление. Меассе параллельно с этим движением руки запустила по Мелькору очень большое количество мелких метательных снарядов. Меч Макариоса соскочив в пол лифта, вся механическая платформа оказалась разделена. — «Какой он свирепый!» — Каору фактически телепортацией перенёсся поодаль, наблюдая за тем, как посреди космоса разрушается вся конструкция, служившая визуализацией их умозрения. — «Похоже, он настолько свиреп, что хочет разрушить хоть что-то…» Макариос сорвался прочь от останков, его следующий выпад пронзил космос рядом с самим боком Каору — потому что Каору увернулся. Макариос очень энергично ворочал этой своей штукой. Ещё один удар — на этот раз в руке Каору материализовалось красное Копьё Кассия, его изумруд пылал столь же ярко, как и насыщенный, рубиново-металлический материал этого оружия. Искры полетели от столкновений — Каору поставил блок, здоровый меч бога войны давил на основание наконечника. — Гр… умеешь ты махаться! — Макариос посыпал атакой за атакой, Каору ловил их Копьём Кассия, летели искры. После того как он сейчас отразил им все нападения, копейщик сам устремился в атаку — Макариос закрылся широким лезвием от столкновения с Копьём Кассия. Каору достаточно виртуозно раскрутил оружие — укол за уколом заставили Макариоса теперь отступать, что было для него очень неприятно. Мечник разозлился и приложился снова в наступление. Из-за этого он пропустил выпад Каору, наконечник уколол противника в правый верх груди, защитная оболочка сдержала столкновение — в первую очередь потому, что у Каору не было ни единой мысли об убийстве — небольшой след прочувствовался. — Почему так слабо?! — возмутился Макариос, приложив ладонь к следу от раны, она затягивалась. — Почему нет намерения победить?! Табрис, где твоя воля к Победе? — А тебя интересует в первую очередь воля к победе? — поинтересовался Каору. И самодовольно улыбнулся. — Ну, хорошо, Макариос, я попробую удовлетворить твой запрос. Стойка Каору изменилась, если раньше до этого копейщик с обнажённым торсом стоял ровно и так, словно бы бой его не очень волновал, орудуя только одной рукой, ныне Каору принял стойку более боевую, нацеленную на серьёзную схватку. Пусть даже это и не был настоящий бой по их меркам. Каору рванул к цели, можно сказать, отскочил от невидимой поверхности под бледной пяткой. Макариос в последний момент перед встречей с Копьём Кассия взлетел, оказался над проносящимся дальше Каору. — «Воля — есть сила здесь!» Каору чуть хмуро принял блок — меч обрушился на Копьё Кассия. Всё было так, как если бы Каору очень быстро развернулся, чтобы отразить нападение с воздуха. — Жаль, у нас нет повода для серьёзной схватки… — прокомментировал Макариос после того, как очутился в стороне — после отражения этого удара. Они сейчас оба обратили внимание на схватку Мелькора и Меассе, она происходила где-то по такому же сценарию: Мелькор главным образом сжигал метательные снаряды своим пламенем тьмы и пробовал махаться своим молотом. Меассе главным образом уходила от всех его атак, стараясь пробить или хоть что-то сделать с дистанции. — Дай мне почувствовать борьбу! — брат и сестра озвучил это в один голос. — Неважно, могу ли я победить тебя, мне главное — борьба! Макариос продолжил обмениваться с Каору ударами, орудия находили друг на друга, громко стучали и звенели в космическом эфире. Каору несколько раз блокировал АТ-полем попадание массивного лезвия, в свою очередь алый наконечник, что был украшен пылающим изумрудом, оставлял раны на теле Макариоса, на которые он не обращал особенного внимания, кажется, они только ещё больше подстёгивали его. Разумеется не встречая сопротивление, Каору только энергичнее и с большим устремлением нападал. В один момент, когда вложенные силы особенно проявили себя, позади Каору возник прозрачный Марк-06, а позади Макариоса — нечто столь же огромное, кажется, это нечто было его настоящим обликом. И в этот момент Каору резко оставляет Копьё Кассия посреди пространства, оно принимает само на себя обычный выпад меча — сам же Каору осуществляет нападение в рукопашную, хватает локоть Макариоса… Меассе и Мелькор прекратил бой, поглядели на то, что случилось. Макариос, взглянув на жалкий остаток своей руки, оторванной почти по плечо, начинает громко хохотать. — Спасибо! — оборачивается он. — Я много наслышан о тебе, Табрис! Слышал, ты разрушил временную петлю, закрученную самим Ньярлатхотепом; я очень хотел прочувствовать на тебе твою сильную волю! Каору сжимал пальцами оторванную руку Макариоса, он сделал шаг — за этот короткий шаг он перенёсся сюда, приложил руку к культе владельца, она срослась обратно с туловищем противника. — Если вы хотели именно этого, — Каору с любезным выражением поспешил теперь сунуть кисти в карманы брюк, — я был рад вам помочь. Ангел-альбинос сразу же снова достал из кармана одну руку, чтобы забрать в неё Копьё Кассия — божественное оружие просто уменьшилось в размерах, став крохотным, альбинос потому спокойно сомкнул вокруг него пальцы и скрыл в брюках. — Да, я благодарю тебя за любезность, Табрис! — Макариос дематериализовал своё главное орудие, после чего даже вежливо кивнул головой. Он и его сестра отдалились обратно, встав спиной, они обернулись с каким-то зловещим видом, говорящим о том, что боги войны ещё намерены с ними свидеться. *** Виктор на следующий день спешил в назначенное место — там ему предстояло встретиться с бойцами сопротивления. Павел провожал его туда. Возникала нештатная ситуация — Виктор заранее предупредил Павла бежать домой в таком случае. И сейчас настал твой момент — штаб сопротивления готовились штурмовать бойцы Вермахта. Виктор видел, как рядом проезжают машины с солдатами, жители Варшавы пытаются скрыть прочь от их глаз. Некоторые немцы даже выгоняют из домов, чтобы занять выгодные позиции. — После того, что натворил ты, они думают, тут орудует крупный отряд, потому стащили сюда кучу народа, — сказал Павел. — В теории, Паш, у меня хватило бы сил, чтобы убить хоть в рукопашную всех нациков, но, — Виктор с ненавистью взглянул на ближайших вояк Вермахта, — если окажется, что меня не берут пули, они будут бить меня всем, что потяжелее пуль — в том числе давить танками и крыть авиацией. Короче говоря, они раскатают Варшаву. Не говоря уже о том, что мне одному убивать в ручную тысячи людей, это знаешь… так себе мысля. Я боюсь, что у меня будут потом проблемы с нервами. Они, конечно, гитлеровцы, но они люди — у многих из них свои семьи, я прямо сам ставлю себя на их место и мне не нравится… Виктор немного подумал над этим. На самом деле была ещё одна причина, почему он не спешил выходить в открытую. Если люди будут думать о нём, то это оставит след в ноосфере — именно на этот след ориентируются Гауптман и Шрайк. Хотя Виктор не был уверен в том, как это работает. — Знаешь, Паш, Кавëр мой как-то проявил сострадание к Годзилле, он увидел живое существо в этой хтони… — Ты очень милосердный, — заметил Павел, — если ты можешь видеть людей в них, — он мотнул головой в сторону вояк Вермахта. — Просто я — солдат, они — тоже солдаты, я всегда помню, что среди них много людей, которые всего лишь выполняют свой долг перед Родиной. Прямо как я. Возможно, многие из них не поддерживают всю эту расовую идеологию и прочее говно, но что они могут сделать? Я не могу упрекать хороших людей в стане врага за то, что они не восстали. Виктор и Павел сейчас подошли к углу дома с заколоченными окнами, где никто не жил, здесь двое могли спокойно общаться почти в полный голос. — Когда мировые империи делят планетарный курятник, преступно разобщать своих. Я смотрю на этих немцев, я ненавижу их за то, что они сжигают деревни и уничтожают тысячи людей в лагерях… но я сам всегда помню, что я тоже мог бы сражаться под знаменем свастики. Если бы просто родился в Германии начала этого века. Вот почему я вижу там людей. А это — очень неприятно… — Да, знаю, в падшем мире это так, — сказал Павел. — Виктор, я рад, что ты видишь людей среди них. Я не хочу, чтобы мы опустились до состояния, когда нам кажется, что наши враги — это какие-то демоны из ада. На самом деле они такие же люди, просто испорченные первородным грехом. Как и мы все. — Угу, — Виктор кивнул ему. Они какое-то время постояли здесь, пока наш герой не приказал своему спутнику возвращаться обратно. Интуиция подсказала Виктору, что дальше может разгореться перестрелка. Так оно и случилось — вокруг дома уже гремели выстрелы. Как Виктор быстро сообразил, события будут разворачиваться не как в дурацком фильма «Сталинград», а так: если возникнут проблемы, то нацики просто накроют дом из тяжёлого вооружения. Виктор понял, что работать надо быстро. Он первым делом напал на машину — с прыжка подскочил к двери, открыл её так, что чуть не сломал, выкинул водителя, сел сам, попробовал сбить ближайших немецких солдат, но — увы, не справился с управлением, машина перевернулась. Виктор выбрался, в этой аварии пострадало какое-то количество солдат, находящихся сзади в машине. Виктор схватил у одного из них MP 38, открыл пальбу по первым ближайшим противника, отправил их валяться на дороге в лужах крови. Вокруг ещё находились солдаты — все гражданские, кто только мог наблюдать этот бой, тотчас ринулись убегать. Дальше Виктор подобрал МР-ки у тех, кого он только что пристрелил. Ему было неприятно добивать солдат в машине, которую он разбил, но что делать-то? Виктору приходилось сейчас не тратить время на перезарядку, он просто выкидывал пустые стволы и выхватывал из рук трупов новые. Сейчас к нему подбежали ещё бойцы — эти парни Вермахта не видели действий Виктора и полагали, что произошло нападение с крыш домов или из окон, потому начали целиться по ним, к Виктору они встали спинами. Ему оказалась неприятно стрелять в затылки тем, кто полагал его своим товарищем и доверил ему спину. Но что поделать? — Дерьмо! — когда Виктор расстрелял почти в упор большую часть тех, кто повернулся к нему, один молодой немецкий солдат таки крутанулся, направил ствол на Виктора, очередь пронзила воздух. — А?! Виктор буквально вырвался из пустоты перед лицом этого паренька — сразу после того, как успел пропасть там, где стоял — обоих окатило ветром. Виктор рукой вырвал ствол этого человека. — Ты мне расскажешь кое-что… Спешный топот пехотинцев — немцы, нервно ругаясь, поспешили окружить территорию. В центре побоища лежала машина, вокруг — трупы вояк. — Здесь ещё!.. Они нашли в одном укромном месте труп молодого солдата с перерезанным горлом, слёзы застыли на глазах. Здесь осталась бумажка: «Смерть фашистам!» — гласила надпись на русском. Виктор обнаружил слёзы на своих глазах, сердце сжималось от боли — он испытал такие чувства, когда после допроса добил пленного. Впрочем, они быстро прошли — твёрдое осознание того, что подобное зло необходимо, заставило сердце Виктора изгнать из себя сожаление и рефлексию. — Я бы легко убил террориста или садиста, убил ублюдка Смокрева, но вот убивать кого-то… кто как я, просто солдат, это — больно. — Ты бы их простил? — вдруг спросил Павел. — Этих солдат? — За что простил? — не понял Виктор. — За то, что они твои враги. — Ха! Я не держу на них обиду. — Но ты мог бы отпустить пленного? — обратил внимание Павел. — Отпустил, но тогда он бы рассказал, с кем Вермахт имеет дело. А я хочу скрыть свою сверхчеловеческую природу, — пояснял Виктор. — Да, я мог бы убивать их, как герой шутера. — Герой чего? — Потом поясню. Я чувствую, что не могу вот так выйти в открытую и валить их… — Как Самсон филистимлян? — Павел улыбнулся. — Этот таймлайн — этот мир, насколько я понимаю, в глобальном смысле не отличается от моего родного, — сказал Виктор. — Здесь нет широко наблюдаемых чудес. Это Закон природы в этом мире. Или Закон Бога, Богов, называй как хочешь. Но я чувствую, что если нарушать законы природы, то может пойти цепная реакция, — Виктор вспомнил про барона Гауптмана. — «В теории он может прибыть сюда. Меня, конечно, хранит Провидение, но огромное количество невинных людей могут пострадать…» Виктор цыкнул, показав неудовлетворительное выражение лица. — Ладно, — наш герой глянул на сумерки за окном, — мне надо отдохнуть. Павел глубоко задумался: — Виктор, а ты не думаешь, что будет потом? Ведь после всех этих нападений, террор только будет нарастать. Если ты и те, кто пойдут за тобой, смогут изгнать немцев из города — что будет потом? Ты сам говорил, их авиация и артиллерия, обратит это место в пыль и руины. Виктор вдруг улыбнулся — печально, но с оптимизмом, с фаталлистическим оптимизмом: — Павел, я это прекрасно понимаю. Но попаданец, я знаю, что Варшава в любом случае будет сильно разрушена немцами, а всех евреев истребят. Потому случится ли это сейчас или потом, не так важно. Я считаю себя должным делать то, что я делаю. Если судьба занесла меня сюда, в 42, то я намерен помочь своей стране, — Виктор подумал. — Так что… если этому городу суждено сгореть в огне войны, то, — Виктор раскрыл руки, — ничего не поделать. Он бросил взгляд на Давида. — Ближе к лету 43 в Варшаве оставшиеся евреи поднимут восстание, разумеется, его жестоко подавят. Если я помогу им, это будет лучшее, что я могу сейчас сделать. Ведь, Паш, я всего лишь человек. Да, у меня прочка как у танка, скорость как у истребителя, но я человек! Я не могу спасти всех, я не стремлюсь к этому, я даже допускаю, что от моих действий станет ещё хуже. Но, Паш, я не оцениваю свои дела из будущего, потому что будущего никто не знает. Я смотрю на них из настоящего. Потому не буду винить себя за итоговый результат. — Я согласен с тобой, Виктор, мне кажется, мотив важнее того, что получится, потому что мы, люди, действительно, не властны над своей судьбой. Пусть даже ты не веришь в Божественное Провидение, — поделился своим мнением Павел. — Я не говорил, что я не верю в Провидение или даже в Бога… — Виктор усмехнулся. — Я видел много богов и ангелов. Я просто не верю в их безусловную доброту. Виктор сделал несколько шагов в сторону другой комнаты Неожиданно в дверь постучали очень назойливо. Виктор срочно подошёл к ней. Сюда заглянули с обыском немцы. У наших героев уже была придумана легенда. — Граф Смокрев недавно пропал без вести, вероятно — убит, у меня приказ охранять важного информатора, — Виктор указал на Павла. У парня, которого наш герой недавно допросил, он узнал, какие тут подразделения, отряды, какие здесь командиры, потому припас в голове, что сказать, если бы у него спросили, кто он, откуда, кто приказал и так далее. Виктор подумал, что раз им уже известно, что была украдена форма убитых солдат, то они подробно будут его расспрашивать. Он уже подумал, что ему предстоит укладывать этих деятелей, но немец не стал более их беспокоить. Рядом оказался какой-то полицай, который сразу заговорил на своём польском про то, что граф Смокрев действительно пропал без вести и было приказано усилить охрану ряда важных лиц, сотрудничающих с оккупацией. Виктор сейчас так посмотрел в глаза немцу, что тому стало ясно — «проваливай, парень, по добру, да по здорову». Возможно, это сработала некая форма псионики, возможно, что-то ещё, но немец кивнул, поверил униформе Виктора и поспешил дальше, ничего более не проверяя и не уточняя — Я никакой не шпион, так что… — Павел нервничал. — Ты христиан — ты веришь, что будешь в раю, — Виктор ему улыбнулся, — просто всегда помни об этом. — Да, ты прав, я просто должен доверять Богу и… Виктор, у меня нет теперь сомнений, что ты если не Ангел, то кто-то вроде Посланника, в конце концов твои личные убеждения могут быть любыми, важно — какова твоя роль в событиях, — Павел, похоже, действительно проникся неким великим чувством, которое внушил ему Виктор… *** У Сирила Грея — прибывшего к ним ученика Иффа — была одна особенность: он умел не привлекать внимания. Сьюзен далеко не сразу его заметила, в отличие от ребят. Он был велик ростом и худ. Когда она его-таки заметили, Сирил повёл себя самым обычным образом, как подобает в свете — улыбка, поклон, рукопожатие, несколько слов приветствия. Сьюзен и ребятам осталось только просить его вежливо опустить формальности. Он остался в компании с Синдзи. Ифф и Кенске вышли прогуляться и собрать всех членов Ордена для совместной работы над вопросом. Тодзи и Сьюзен решили сходить на кладбище, где похоронена семья несчастной девушки. Сьюзен, в силу событий, пришло в голову посетить их могилы, она попросила Тодзи сопровождать её. — Если вам не о чем будет говорить по пути, то можешь расспросить Сьюзен, как она познакомилась с Иффом, я буду расспрашивать его самого, мы потом сравним эти истории Настоящий разведчик именно так собирает данные, — дал поручение Кенске. — А ещё бравый разведчик забирается в постель, — Тодзи пошутил, но даже как шутка, чувствовалось, ему неудобно об этом говорить, — с теми, у кого добывает информацию. Рад, что мне досталась именно Сьюзен… Кенске немного смутился, почувствовал себя тоже неловко. — Тодзи… я же говорил тебе, что я — пан. Мне неважен не только пол, но и… возраст, если это взрослый человек, то… — Кенске, пока ты не делаешь преступлений против детей, я не против… — Я никогда бы не подумал делать ничего против детей! — поспешил заявить Кенске. — Тодзи, ты что, думаешь, если мои вкусы отличаются от заурядных, то я… — Прости, прости, Кенске, я не хотел тебя обидеть. Просит мне правда… странно видеть отношения с такой разницей в возрасте, — сказал друг. — Но главное ведь, что нам нравится, да, Тодзи? — Да, Кенске, главное — тебе о’к. — Спасибо за понимание в главном, — Кенске улыбнулся. Тодзи и Сьюзен отправились к кладбищу. По пути девушка начала рассказывать о том, как им довелось призвать в этот мир Икела. — Провал в памяти? — уточнил Тодзи, когда Сьюзен начала пустаться в деталях, после чего вообще потёрла лоб. Девушка пока могла внятно сказать, что оккультисты заинтересовались идеей призвать в материальный мир Икелоса, потому решились на этот эксперимент. — Тодзи, я была ужасна однока, потому хотела, чтобы этот красивый мальчик из моих снов был со мной… — Угу, — Тодзи вспомнил свой опыт одиночества, когда он, сочтя себя всем приносящим беды, отстранился от Кенске и Хикари после смерти Сакуры. — «Ёлы-палы, каким же я тогда был придурком…» Сьюзен рассказла следующее. Её вызвали в назначенный день, она встретила магистра оккультистов и его ученика. После беседы, Саймон Ифф и Сирил Грей покинули гостиную, чтобы переодеться соответственно своему орденскому рангу. Вскоре они вернулись: старый маг предстал в хитоне из чёрного шёлка, нагрудный значок изображал Око Божие в сияющем золотом треугольнике. У Сирила Грея хитон был такой же, только значок другой — Око в шестиконечной звезде, из внутренних углов которой исходили шесть маленьких мечей с волнистыми лезвиями. Сьюзен к тому моменту наказали преодеться в униформу ордена оккультистов. И вот она предстала перед магами в бархатному хитоне, сшитом из цельного куска ткани. Он доходил ей до ступней. Рукава были длинные, расширяющиеся к низу, но стянутые у запястий. На груди — брошь в виде золотого креста с красной розой в середине. В целом — за исключением орденских знаков — это была стандартная униформа данной организации. Все трое тут поглядели в зеркало. Сьюзен тогда обратила внимание на то, что её лицо просто сияло какой-то необычной красотой, которую точнее всего было бы назвать «эзотерической». Её гордыню это занятно потешило. — Мастер Ифф, вы правда верите, что сможете воплотить духа? — спросила она. — Сьюзен, я же вам уже говои — в Ордене, к которому я принадлежу, — не принято верить во что-либо. Мы либо знаем, либо сомневаемся, в зависимости от конкретного случая, и всегда стремимся приумножить наши знания при помощи чисто научных методов, то есть путем наблюдения и эксперимента. Который мы сейчас собрались совершить. Они прошли в огромный зал — длинный, но узкий, потолок над ними очень высокий. В центре зала находился круглый стол. Гостей ждали — за каждым стулом стояло по кандидату Ордена в белых хитонах с ярко-красными пентаграммами на груди. Воротник, рукава и подол обшиты золотом. Чуть подале стола, за которым уже сидело несколько членов Ордена в хитонах разного цвета, виднелась плоская треугольная плита из чёрного мрамора, углы которой ради удобства были закруглены. У них всё началось с ритуального катехизиса: — Что Хочешь, То Делай, вот весь Закон! О Магистр Храма, чего хочешь ты? Саймон Ифф поднялся с места, который, к слову, тольо успел занять. — Я хочу есть, и я хочу пить, — сказал он. — Зачем тебе есть и зачем тебе пить? — Чтобы поддерживать мое тело. — Зачем тебе поддерживать свое тело? — Чтобы оно помогло мне завершить Великое Делание. После этих слов все поднялись со своих мест и торжественно провозгласили: — Да будет так! — Любовь — вот Закон, та Любовь, которой ты хочешь, — произнесла Сьюзен мягким голосом и села. Потом она почти ничего не помнила. — Когда я пришла в себя — Икел уже был со мной. — Странно всё это, — Тодзи закинул руки за голову. Они подошли к самой ограде кладбища. Тодзи, чутко уловив тревогу в глазах Сьюзен, поспешил взять её за руку. — Не бойся, я с тобой рядом. — Спасибо, Тодзи. Они оба подошли к надгробиям, нашли их и… — О, ужас!. — Сьюзен чуть не лишилась чувство. — Спокойно, это всего лишь разрытая могила! — Тодзи крепче стиснул её руку. — Эд… Эдмунд! Это его могила! Сьюзен подбежала — сейчас здесь уже стояли какие-то люди, сотрудники кладбища. Гроб оставался пуст. Эдмунда, как и всю семью, хранили в закрытом гробу. — Что это значит?! — у Сьюзен, на почве всего пережитого, чуть ли не начался приступ. У Тодзи же специальный прибор, призванный реагировать на паранормальщину, отозвался. К ним подлетел белый голубь, на вид обычный — как только он сел рядом со Сьюзен и Тодзи, то обратился в бумажный лист, так, словно это руки фокусника обратили один предмет в другой. — Посмотрим, — Тодзи поднял бумажку: — Дорогая, Сьюзен! Приходи в дом, откуда мы, впервые попали в Нарнию. Вспомни день, с которого начались наши приключения. Можешь пригласить друзей, если тебе страшно. Твой дорогой, любящий тебя брат Эдмунд. — Это его почерк, — Сьюзен взглянула на бумажку. — Похоже, они нас тут ждали, — Тодзи с подозрением оглядел ближайшие могилы, потом приблизил ко рту наручные часы: — Ты это видел, Синдзи? — Да, — отозвался тот, — похоже, нервное напряжение Сьюзен истончает стенки бытия. Это может быть опасно, почему что волна Мультивселенской нестабильности может привести к коллапсу. Нужно быть осторожнее. Тодзи и Сьюзен на выходе из кладбища встретили Икелоса. — Да, Сьюзен, я хотел использовать твой потенциал для своих целей! — подошёл к ней тот, кого породили её фантазии. — Но теперь я понял, что мне не достичь цели! Эти Апостолы Смерти помыкают мной… я даже не смог защитить тебя от изнасилования! Я понял, что у меня не хватает духу… Икелос выглядел сейчас унылым — казалось, от его былого, уверенного в себе блеска не осталось и следа. — Ты наконец-то признал, что твой план узурпировать трон Азатота — бред? — понял Тодзи. — Но, Сьюзен, — похоже, Икелос даже не хотел об этом больше говорить, — я смог кое-что сделать. Я полагал, заклинание воскрешения не сможет поднять твою семью. То есть… поднять-то оно их сможет, но это… — Ты смог поднять Эдмунда! — поняла Сьюзен. — Да, его я смог. — И он… — Попросил меня больше ничего не делать — он просил передать, что ждёт тебя… — Да, я уже прочитала его записку, да, — Сьюзен ещё раз взглянула на бумажку в руке. — Короче, думай дальше сама, — Икелос взглянул на Тодзи, — у тебя уже есть парень… А я пошёл — к чему тебе тот, кто даже палец о палец не ударил, когда тебя насиловали? Икелос обернулся и поспешил уйти. Сьюзен и Тодзи поглядели друг на друга. — Оставь его пока, он мутный парень, — Тодзи не хотел, чтобы Сьюзен больше водилась с ним. Кенске и Ифф вернулись в дом с группой друзей-оккультистов. Во сне мастер накануне предупредил своих корешей, чтобы они были готовы днём собраться у него. Так как в Орден не принимали нищих людей, то у многих были дела и далеко не по рассвету они смогли положить им конец или дать себе окно, чтобы выбраться. Некоторых из них наши герои уже видели, когда предварительно знакомились с оккультным светом Лондона. В частности они уже общались, например, с лордом Боулингом. — Друзья, у нас наконец открылся стабильный портал на Ту Сторону, — обратился к ним Ифф, — и теперь мы сможем заглянуть за завесу, которую мы столь давно пытались прорвать. Потому сразу к делу: кто не боится отправиться с нами? — Я не боюсь, не предстало лорду бояться, — сказал Боулинг. Ифф дал час своим на раздумья, Синдзи и Тодзи кратко переговорили с Кенске, который вкратце сообщил им кое-что не особо важное, после чего наши герои окружили вниманием Сьюзен. — Я вся нервничаю… ведь Эд, он был таким… накануне смерти. Кто знает, что с ним теперь, а? — Не бойся, мы тебя не дадим ему в обиду, — пообещал Тодзи. — Да, это совершенно точно, можешь не сомневаться, Сьюзен, — сказал Кенске. — Сьюзен, никогда нельзя убегать от реальности, потому ты просто обязана встретить с Эдмундом, — был такого мнению Синдзи. — И решить все вопросы, чтобы тебя более ничего не мучило. — Угу, хорошо, — она предельно благодарно взглянула на троицу наших героев, — спасибо вам, ребята, я поражена вашей добротой и отзывчивостью. — Не нужно нас благодарить, просто мы не можем пройти мимо девушки, если ей нужна помощь, в которой мы — спецы, — заявил Тодзи, с улыбкой указав большим пальцем на себя и потом на своих друзей. — Это как моральная обязанность врача — если я доктор, то я не могу пройти мимо того, кому нужна помощь. — О, Тодзи, ты самый лучший врач на свете! — не желая скрывать своих чувств, Сьюзен поспешила обнять нашего кавалера, и поцеловала его в губы. Многие из присутствующих обернулись на это проявление любви и улыбнулись ему. — Сьюзен, я хочу поговорить с твоим братом, чтобы объяснить ему — дороже ближних нет ничего на свете, нельзя ради какой-то потусторонней Нарнии приносить в жертву их чувства! — решительно провозгласил Синдзи. — Чувствую, мне предстоит разрушить фантазии твоего братца! — Сьюзен, — Кенске подумал очень проницательно, — возможно, нам предстоит убить его. Ведь Эдмунд может задумать нечто такое, после чего мы не сможем оставить его в живых. Сопряжение сфер, например. Ты должна быть морально готова к тому, что нам предстоит его убить. Сьюзен задумалась по этому поводу. — Сью, — взял её за руку Тодзи, — я верю, что ты можешь справиться с этим. Со всеми этими ужасами. Вот мы же справились, мы выжили, космический ужас поломал о нас когти. Сьюзен, я был таким же — человеком, которого сломала трагедия и потеря. Но благодаря моим друзьям я смог залечить душевные раны. Сьюзен, я думаю, наша главная помощь — потом тебе залечить раны души. — Да, я думаю, Тодзи прав, мы здесь, чтобы указать тебе путь, Сьюзен, но учти, — предупредил Синдзи, — тебе надо будет самой принять этот мир такой, какой он есть, научиться жить без семьи, без этого Икела, без всего этого оккультизма. Возможно, ты сможешь прожить долгую и счастливую жизнь. Но для этого, Сьюзен, тебе надо будет делать самой усилия. Ты поняла? — Да, Синдзи… — Мы главным образом сможем только поговорить сейчас с этим твоим Эдмундом, — обратил внимание Кенске. — Теперь, когда Икел от тебя отвалил, от тебя должны будут отвалить Апостолы Смерти, и чтобы окончательно закрыть твой оккультный ящик Пандоры, мы уладим дела с Эдмундом. — Угу, спасибо, я вас поняла, — кивала Сьюзен. — Я благодарна вам за всё, ребята… — Тогда — пошли, — Синдзи уверенно взглянул на Иффа и его команду. — Увы, несмотря на предостережения моего учителя, мне кажется, многие из нас недооценивают опасности, — посетовал Сирил Грей. — Я не хочу никого запугать, но предупредить я обязан. С другой стороны — многие из нас, надо сказать, будут потом всю жизнь жалеть, что не рискнули головой сейчас, чтобы узреть нечто по-настоящему чудесное, — рассудил Ифф. — Ëлки-иголоки, — потянулся Тодзи с глубоким пренебрежением ко всему этому оккультному делу, — да знали бы вы, где у нас сидят эти ваши чудеса! Для нас желательно только одно чудо — спокойная, мирная жизнь, чтобы ходить в универ, прогуливать, ухаживать за девочками и играться на свежем воздухе. Такая жизнь — чудо, остальное — вам скоро надоест. Оккультисты с интересом уставились на такие выводы. Кенске и Синдзи так вообще рассмеялись. — И правда — потусторонний мир абсолютно бесчеловечен, — Синдзи заложил руки за голову, — вас там порвут, слабых людей, хрупких, и сожрут и подавятся, говна не выплюнут. — Точно, потусторонний мир — это царство животного дарвинизма, там жрут и охотятся, — добавил Кенске. Он уже показывал записи со своей камеры. Такие слова заставили некоторых членов Ордена отказаться от рисковой встречи с потусторонним. Ифф предупредил, что отказ не означает слабость — каждый волен выбрать, следовать по Ту Сторону на свой страх и риск или остаться в скучной безопасности. Более времени никто не терял — с помощью магии наши герои добрались куда надо. Сьюзен достаточно подробно вспомнила, как их отправили тогда к старику профессору, который жил в самом центре Англии, в десяти милях от ближайшей почты. — У него никогда не было жены, по слухам Кёрк был гомосексуалистом, но я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эти подозрения, — рассказывала Сьюзен. — Он жил в очень большом доме с экономкой по имени миссис Макриди и тремя служанками — кажется, их звали Айви, Маргарет и Бетти. Они стояли возле калитки. Все чувствовали мистическую ауру дома, возвышавшегося впереди. Тодзи держал Сьюзен за руку, Кенске держал камеру, Синдзи находился впереди. Позади них — Ифф, чуть подальше вся добрая дюжина лондонских оккультистов. — Сьюзен, что бы ни случилось, мы с тобой, — ещё раз напомнил Кенске. — Чтобы там ни было, мы уверены, Сьюзен, оно — говна не стоит на фоне тех, с кем мы сражались, — заверил Тодзи. — Да, это точно, — кивнул Синдзи, — по сравнению с тем, с чем мы имели дело — это будет лёгкой прогулкой. — Но мы настроились всё же увидеть Льва в том муравье, который нас далее ожидает, — сказал Ифф. — Вы ведь сами признались, что неосторожность завела вас в лапы Слаанеш? — Да, потому мы сейчас очень серьёзны и настроены на борьбу со Львом, — мужественно кивнул Синдзи. — Пошли. Большой дом выглядел далеко не самым ухоженным образом. — Молодой человек, который явился ко мне во сне, просил меня прочитать сперва «Книгу Сердца, Опоясанного Змеей», — обратила внимание жена Дугласа. Она раскрыла гримуар, начала читать, голос запинался. — Позвольте мне, — Ифф взял книгу и очень чётко озвучил заклинание: И пала Ночь, и музыка флейт умолкла. И поднялась Буря, и музыка, флейт умолкла. И подошло Время, и музыка флейт умолкла. Будь же Ты Вечностью и Пространством; ибо Ты еси Материя и Движение, И Ты же — Отрицание всего этого. Ибо у Тебя нет символа, нет и быть не может. Тогда первым паранормальным явлением послужил свет солнца, сходящий с неба уже в тот момент, когда светило зашло за горизонт. Дом преобразился — окна стали выглядеть чистыми и прозрачными, крыша заиграла блеском, пыль и трещины просто пропали. — Это заклинание используется для того, чтобы стереть разницу между объектом и субъектом, я использовал его для того, чтобы поглотить чудовище, которое преследовало Сьюзен, — пояснил Ифф. — Оно стирает разницу между «мной» и «не-мной», а сейчас я убрал разницу между «домом как материальным объектом» и «домом-идеей», таким образом, мы открыли путь в Царство Универсалий. — Да, фазовый сдвиг реальности начался, — зафиксировал Кенске. — Нас ожидает ближайшая брамфатура. Первым делом ребята обратили внимание на сад. Сьюзен сразу сказала, что ребята там часто виделись с профессором, чтобы беседовать о Нарнии, представлять себе всякие фантазии, сцены, принимать наркотики и так далее. Наши гости сразу направились сюда. — Ща потусторонний кутеж будет накатывать, — Кенске уже видел через камеру то, что глаза пока не различали. — Вон оно… Сейчас все обратили внимание на сад перед домом, через него проходила тропинка. Сьюзен, когда воспроизводила в памяти события прошлого, не так часто уделяла место саду. Ровная трава лужайки словно выцвела, цветы на клумбах по обе стороны от тропинки увяли, а то и вовсе засохли. У Сьюзен из прошлого осталось общее впечатление роста и цветения. Сегодня ни роста, ни цветения больше не было: всё казалось увядшим. Стояла жара, не очень характерная для времени года. Что-то зелëное и оранжевое взметнулось перед ними в воздух. Сьюзен и рядовые оккультисты аж вздрогнули. В центре сада, почти над тем самым местом, где проходила тропинка к дому, порхала бабочка. Но что это была за бабочка! Бабочка-исполин! Казалось, размах её крыльев составляет больше нескольких метров. Она была очень ярко окрашена: преобладали зелёный и оранжевый цвета. Бабочка двигалась вверх по спирали и, достигнув определенной точки, падала вниз, к земле, и затем опять взмывала вверх. На людей, застывших у калитки, она не обращала ни малейшего внимания, свободно и легко выполняя в воздухе свои сложные манëвры. Откуда-то со стороны дороги метнулась ещё одна бабочка — уже обычных размеров — и устремилась к своему огромному подобию. За ней последовала ещё одна, и ещё, и уже через пятнадцать секунд воздух над лужайкой был полон ими. Те, которых они увидели, были только первыми из непрерывного потока. Бабочки летели через поля, то плотными стаями, то редкими рядами, белые и жёлтые, зелёные и красные, пурпурные, голубые и иссиня-черные. Бабочки порхали вокруг, описывая большие круги. Стая за стаей, бабочки стремились к саду, но не напрямик, а забирая то в одну, то в другую сторону. Когда новая волна этих воздушных кудесниц достигла забора, Кенске, фиксируя происходящее через камеру, поймал в её прицел огромную тучу разноцветных крыльев, висящую над бабочкой в саду. А Королева всё так же неутомимо поднималась вверх, захватывала с собой сверкающий водоворот хрупких существ поменьше, резко опускалась и опять вспархивала в одиночестве, безмолвно и неутомимо. — Она пожирает… их?! — стало доходить до всех, эти слова озвучил кто-то из оккультистов. Многие с непривычки, не ожидая такого яркого объекта, полностью погрузились в созерцание живой Идеи. Люди, охочие до эзотерического опыта, пожирали глазами нежно мерцающее облако, один из них даже тихонько бормотал какую-то тарабарщину, другой, почти повиснув на калитке, возбуждённо болтал ногами. Ифф и его ученик созерцали очень осознанно и сосредоточено. Синдзи, Сьюзен, Кенске и Тодзи, уже видевшие подобные мистические объекты, сейчас не впали в ступор. Над головами же, пока все стояли и наблюдали, всё быстрее и гуще, неслись тучи бабочек, кажется, быстрее, чем эти насекомые могли бы лететь в обычном состоянии, без привлечения этой мистической силы. Воздух в саду оказался просто забит бабочками, опускающимися, поднимающимися, стремящимися к своему центру. Огромное облако этих пришелиц волновалось, кажется их колебания были подчинены какому-то сложному ритму. В едином порыве они поднимались от земли, чтобы в неуловимый миг изменить направление и снова пасть вниз, трепеща бесчисленными крыльями. — Что здесь происходит? — наконец озвучила этот вопрос Сьюзен. — Может, какие-то брачные танцы? — Тодзи с наблюдательным видом приподнял бровь. — Если оно так, то эта недо-Мотра — прямо как Синдзи, хе-хе, — вставал свои пять копеек Кенске. Синдзи по этому поводу засмеялся, благодаря чему снизил напряжение и отвлёк на себя внимание остальных наблюдателей, это немного ослабило тот эффект, который производят на сознание живые Идеи. Крылатая река начала мелеть. Подлетающие стаи стали не такими плотными, вот их уже всего двадцать, а вот всего лишь двенадцать или десять… Ещё три запоздалых танцовщицы заняли место вверху, ожидая очередного подъëма своей царицы, и когда она опять взмыла вверх, то оказалась одна, а огромное множество других чудесным образом исчезло в её ярком изобилии. Такое впечатление, словно краски её цветов просто поглотили в себя весь рой многочисленных, мелких, обычных, земных бабочек! — Да, это Бабочка-универсалия, — насторожился Ифф. — Как видите, Универсалии легко жрут тех, кого мы рассматриваем как их манифестации. Подобно тому, как Змея Моисея сожрала змей фараона. — Все эти обычные бабочки… они съедены?! — Сьюзен испытала вот сейчас жуткое ощущение. Да и не только она одна. — Короче говоря — да, — кивнул Сирил Грей, — ведь коль уж в нашем уме все обычные бабочки мыслятся как нечто, вторичное Универсалии, то они… как бы растворяются в ней — в самом существе Бабочки, которая всем бабочкам — Бабочка. Молодой маг ещё раз обратился к коллегам, попросив их в последний раз теперь подумать над тем, стоит ли им следовать далее. — А что будет, если мы обнаружим Универсального человека? — спросил один из них. — Интересно, а он будет двухполым? — спросила одна женщина из Ордена. Эти рассуждения прервали грубые слова одного из наших друзей: — Блядь! Значит открыт портал, через который сюда могут проникнуть супер-хищники Страны Идей! — Тодзи очень ответственно забеспокоился за человеческий мир. — Обыкновенный человек не соприкоснулся бы с этой тварью, — сказал тут лорд Боулинг, кажется, пытаясь успокоиться себя. — Она находится на совершенно ином плане, и человек, и она, они двигались бы, не соприкасаясь друг с другом, как звук и свет… — Это пока! А по пятам Универсалий сюда придёт само Слаанеш! — представил Кенске. — Тогда вперёд — закроем эту сраку в Варп! — решительно шагнул Синдзи. Бабочка-универсалия кружилась над крышей дома, на мгновение присела на эту самую крышу, после чего просочилась внутрь здания. — Сьюзен, чует моё сердце, твой ёбнувшейся брат намерен устроить комплементацию, он намерен скормить Универсалиям всю твою планету, — Синдзи старался, что называется, мыслить как преступник. — Но не бойся — перед тобой лучший во всей Мультивселенной специалист по предотвращению подобных безумных планов! Дверь сама распахнулась перед людьми. Сьюзен сейчас вспоминала этот дом. Тогда он казался огромным — в нём нашлось много самых разных уголков, занимательных для детского ума. Вначале двери, которые они открывали в первый день, вели, как и следовало ожидать, в пустые спальни для гостей. И сейчас они вошли прямо сюда — прямо в спальни с порога, хотя те находились не на первом этаже. — Как странно, нам предлагают поспать? — задался вопросом Ифф. — Это могут быть какие-нибудь кровати-вампиры, — предположил Тодзи. — Или, когда ты ляжешь спасть, тебя попытается убить Фредди Крюгер, — добавил Кенске. — Нет, — покачал головой Синдзи, — в это должен быть какой-то иной смысл. Сьюзен быстро соображала, она поняла, что планировка дома теперь соответствует её воспоминаниям, точнее тому, что наиболее ярко отразилось в сознании. — Идея дома у меня в голове сожрала это место, — поняла теперь она. Синдзи первым вошёл в дом. Его одежда изменилась — из заурядного облачения, она стала такой: короткая топ-майка, оголявшая нижнюю половину торса, короткие, пляжные шорты, длинной до середины бедра, на ногах — сандалии, на лбу — повязка, на руках — спортивные напульсники. Цвета у всего этого — тёмный, чёрный, фиолетовый — с элементами жёлтого и зелёного. — Мне так удобнее, — пояснил Синдзи. — Хотя я не стал бы сейчас менять одежду, это место меня изменило. Тодзи переступил через порог далее — его одежда тоже преобразилась, только это оказался его любимый спортивный костюм тёмного цвета, на ногах — светлые кроссовки. У Сьюзен появилось несколько элегантное облачение, одно из тех, которое она носила во дворце Кэр-Паравела, оно включало в себе зелёные, коричневые и песочные цвета, платье, туфли, колье, много мелких аксессуаров, рисунки листьев. Кенске теперь оказался одет в военную униформу, достаточно навороченную, с кучей мелкой экипировки. Оккультисты же все получили те одеяния, которые они носили в Ордене. — Похоже, это место одевает нас в то, в чём мы чувствуем себя духовно свободнее, — предположил Ифф. — Да, — кивнул Синдзи, осознавая, что в такой открытой одежде ему больше нравится находиться, — похоже на то… Далее, отвлекаясь от этого переодевания, Сьюзен вспомнила, как они в первый день попали в длинную-предлинную, увешанную картинами комнату, там стояли рыцарские доспехи, особенно впечатлившие маленьких детей. Она рассказала об этом, даже указала дорогу. Сейчас, быстро поглядев на спальни, гости прошли именно туда, осмотрели это место. Потолок был очень высок, стены широки, рост доспехов превышал три метра. — Похоже, предметы здесь увеличены, ведь ты, Сью, видела это место, когда был маленькой девочкой? — подумал лорд Боулинг. — Да, наверное… оно оказало на меня наибольшее впечатление, когда я была маленькой и всё здесь было большим, — Сьюзен оглядывалась по сторонам. — Это место уже принадлежит Миру Идей, потому геометрия здесь отражает не физическое пространство вне нас, а идею в нашей голове, — Кенске указал себе пальцем на лоб, — при этом оно не глюк, оно такое же реальное, как обычный мир. — Да, здесь происходит отождествление субъекта и объекта, — понял Ифф. — Здесь можно убедиться очень зримо в сложной, обычно отвлечённой от жизни философии. За этой комнатой, как помнила Сьюзен, шла другая комната — с зелёными портьерами, в углу дети увидели арфу, она и сейчас лежала, словно Сьюзен сейчас перенеслась в тот день. — Да, это место было таким, каким я его помню, — Сьюзен подошла к музыкальному инструменту. Синдзи даже провёл пальцами по струнам, чтобы издать несколько звуков. — Я вспоминаю фильм в «Пасти безумия», — сказал Кенске. — Там писатель, одержимый древним злом, укрывался в здании с чужой геометрией, и он сам, и само здание служили воротами в сраку Слаанеш. — Вот мы сейчас идём в эту сраку, — взглянул на него Тодзи. — Только мы не беспомощные герои, которые обычные люди, у нас тоже есть власть над вероятностью, магия и боевой опыт, а также, что немало важно, воля к победе, — сказал Синдзи, чем поднял всем настроение. Пока они об этом говорили, Сьюзен вспомнила, куда им следует идти. И вот, спустившись на три ступеньки и поднявшись на пять, они очутились в небольшом зале с дверью на балкон. За залом шла анфилада комнат, все стены которых были уставлены шкафами с книгами — это были очень старые книги в тяжёлых кожаных переплëтах. Многие потянулись к ним, начали смотреть их. Ифф быстро обошёл всех тех, кто взял и раскрыл какую-нибудь из книг. — Астрология, алхимия, теургия, демонология, некромантия, каббала, Платон, Сведенборг, Данте… Можно сказать, базовый набор. Он остановился особенно, когда один из его учеников вынул два тома: — Алая книга Западных пределов в переводе профессора Толкина, — Ифф сообщил название персонально для Кенске, направившего камеру на страницы этого тома. — Ого, так в вашей вселенной «Властелин Колец» — это реальный перевод с древнего языка! — Кенске с большим почтением взял в руки книгу и стал листать. В отличие от ряда других книг, она была более новой. — Да, автор перевода — профессор Джон Толкин — даже провозгласил свою работу новым откровением, за это католическая церковь предала его анафеме, — рассказал Ифф. — Он покончил с собой вместе с любимой женой и в предсмертной записке сказал, что намерен попасть в лучший из миров. Наш мир ему слишком скучен, слишком беден, отношения между людьми ему представляются пошлыми и не интересными. — Да, — Синдзи вступил в это обсуждение, — такова участь всех, кто отрицает реальный мир в пользу фантазий: сперва они замещают свою жизнь с кучей проблем, где есть война, зло и боль, другой реальностью — реальностью снов, фантазий, сказаний и древних текстов, а потом понимают, что им нечего делать в этом мире — и потому они совершают «обряд Вознесения». Если человеческие отношения такие пошлые и низменные, а ещё болезненные и сложные, то как полны, глубоки и хороши отношения с богами и ангелами! Зачем жить на Земле, если можно жить на Небесах? Отправиться побыстрее в Рай — такова судьба всех последовательных почитателей Иной Вселенной. Хорошо, если они только кончают со своим бренным телом, а не со всей планетой. Таковы они — «демоны, чьим единственным принципом является смерть» [9]. Они пошли дальше, Сьюзен указала: — Там должен быть сам портал. Синдзи первым открыл дверь. Предварительно Кенске обратил внимание, что никакие сканеры его камеры не работают, потому невозможно заведомо знать, что там за этой дверью, не открыв ту. — Потому что стены здесь — это не просто дерево, — постучал по стене Ифф, — это сами Идеи стены, а Стена в нашем уме — это нечто непрозрачное. Внутри комнаты стоял большой платяной шкаф с зеркальными дверцами. — Помню, больше в этой комнате не было ничего, кроме… — Сьюзен взглянула на подоконник, — ничего не было, кроме высохшей синей мухи… Все обратили внимание на труп насекомого. Чем больше людей на него посмотрело, тем больше стала муха, она ожила, издала жужжащий звук. После чего села на дверцу шкафа, та очень быстро открылась, чтобы пропустить муху. Идейную муху, очевидно. — Мухи — мерзкие насекомые, — Тодзи поспешил поделиться своим мнением: — Я был бы не против, если бы всех мух на планете сожрала одна большая муха. Её было бы проще выгнать. — Думаю, Эдмунд ожидает нас внутри, — Синдзи открыл дверцу шкафа. Из него повалил предельно мягкий, золотистый свет, равномерный тон этого освещения заполнил комнату и внушил глубокое ощущение чуда слабым духом. Синдзи первым сделал шаг. Сам шкаф сейчас был достаточно большим, кажется с футбольные ворота, так как его подобным образом воссоздали воспоминания Сьюзен. Все вошли и увидел осенний лес, рядом светил фонарь — обычный городской фонарь. Это был идеальный осенний лес — все цвета невероятно насыщенные, все золотые листья равномерно распределены вокруг, насыщенность цветов, сочетания тонов, всё эта атакует рецепторы. Сьюзен, пилоты Ев и опытные оккультисты выдержали такое, но вот более заурядные умы, сейчас все впадали в состояние дурного очарования. — Берегите рассудок, — предупредил Кенске, — здесь даже смотреть на вещи может быть опасно, ведь это — прямая визуализация идей. — Да, здесь каждый листик хочет внушить вам желание рассматривать себя до конца веков, — повернулся к ним Синдзи. — Ведь идеи реализуют себя через сознание тех, кто их созерцает. Они сделали несколько шагов, золотая листва пышным ковром укрывала им путь, фонарь возвышался перед гостями из материального царства, его свет буквально сливался с тонами окружения, насколько насыщенным здесь всё было. — Куда нам теперь идти? — поинтересовался Грей. — Туда, куда ты хочешь, Сьюзен, я думаю, — сказал Ифф. — Если мы будем куда-нибудь идти, то куда-нибудь мы придём — вот главный принцип таких мест! — Кенске с умным видом поднял палец, тогда все рассмеялись. Они сделали несколько шагов — и им навстречу вырывался Лев, гигантский лев, чьи размеры, надо сказать, менялись — а вернее, вопреки земной перспективе, не менялись, в частности, как только зверь вынырнул из золотого леса, то сразу показался огромным, но при приближении не менялся в размерах, то есть он не стал выглядеть существенно больше. Это невозможно было описать для тех, кто не наблюдал подобного искажения перспективы вблизи. Пилоты Ев, впрочем, не раз видели, как всевозможные чужеродные чудовища насиловали привычную явь, потому их это особенно не впечатлило. И то был не какой-то оптический эффект, нет, это были постоянные физические размеры этого существа. Лев казался, опять же, невероятно благородным, гордым, таким, как на картине. На его теле невозможно было обнаружить никаких изъянов. Идеальный лев. — Так, Сьюзен, а вот и самый главный Демон, чьим единственным принципом является смерть! — Синдзи приготовился его встречать. Сьюзен встала за спину Тодзи. Кто-то из людей запаниковал, вынул револьвер и открыл огонь. Пули, ясное дело, оказались Универсальному льву, что стене — горох. — Нет! — остановил его более опытный оккультист. — Наше оружие должно быть духовным! Синдзи пока ничего не воплотил, он просто смотрел в глаза Льву так, чтобы тот сразу оказался осаждён. Лев замедлил движение, ещё раз посмотрел на Синдзи, и кинулся бежать. Кенске и Тодзи даже засмеялись. Сам Синдзи просто улыбнулся. Сьюзен обрадовалась, но без особых эмоций, так как она понимала, что главное испытание ещё впереди. Оккультисты поддержали такое дело. — Это бы Аслан, да? — спросил Тодзи у Сьюзен. — Нет, — покачала она головой, — Аслан был разумен, а этот, кажется, просто зверь. Кенске заставил свою камеру взлететь, дрон не смог набрать высоту, потому как подобный мир налагал свои правила, которые требовали подчиняться им просто, чтобы ходить здесь по земле. Подобно тому, как гравитация подчиняет себе привычные вещественные тела. — Я нашёл какую-то женщину! — увидел Кенске. — Похоже, из нашего мира! Скорее, надо помочь! Все наши друзья быстро добежали — они увидели некую женщину средних лет в повседневной одежде посреди «идейного леса» — на фоне такой концентрации осенних листьев, что-то иное броско выделялось. — Кто-то должен был жить в доме профессора, когда его сожрала Страна Аслана! — спохватилась Сьюзен. Женщина пребывала в полубессознательном состоянии. Кенске использовал Идею аптечки, чтобы вынуть из неё Идею нашатыря, потому с помощью такого верного средства неизвестная жительница дома оказалась вырвана из бессознательного состояния. — Она приходит в себя!.. Что ж… младшего брата смерти мы победили [10], — Кенске оказался доволен собой. — Вы как? — заботливо спросил Тодзи, парень, учившийся в своё время на врача, присел на корточки и придержал пока голову неизвестной англичанке. Женщина в ответ как-то враждебно посмотрела на них. — Мой третий глаз видит в ней чужеродную сущность, — обратил внимание один из оккультистов. Остальные тоже согласились с тем, что женщина одержима. Ифф пока просто вдумчиво взирал на эту персону. Женщина же начала биться в конвульсиях, дрожать, шипеть, смотрите на всех очень неадекватным взглядом. — Это змея, она похожа на змею! — добавил другой оккультист немного паникующим тоном. — На Змею в короне! — Возможно, Универсальная змея? — подумал Синдзи. — Барди, попробуй изгнать, — Тодзи положил руку на лоб женщины, светло-синяя жидкая субстанция Ангела просочилась от кожи своего носителя сквозь лоб одержимой. Женщина забилась ещё сильнее, пена пошла изо рта… Сьюзен закричала. — Всем отойти! — скомандовал Ифф. Синдзи, Тодзи и Кенске тоже отступили, но нашими мальчиками двигал не страх, а скорее здравое предостережение, ровно как и желание узнать, что будет дальше. — Во, попёр боди-хоррор! Ну прямо как в «Пасти безумия»! — прокомментировал Кенске, снимая это всё на камеру. — А может, как в «Зловещих мертвецах»? — Тодзи закрывал собой Сьюзен. Бедная Сьюзен закричала голосом, полным ужаса, ныне отразившимся в глазах. Тело несчастной женщины скручивалось кольцами и узлами. Из приоткрытого рта не вырывалось ни звука, да и какие звуки могло издавать дважды перекрученное горло? В ошалевших глазах злобу сменило выражение адской муки. Торс приподнимался всё выше, в то время как ноги безвольно и прямо лежали на земле. Менялся цвет кожи, казалось, она вся пошла чёрными, жёлтыми и зелёными пятнами. Лицо округлялось до тех пор, пока не стало совершенно гладким, на нём почти не осталось никаких выпуклостей. Нечеловеческий язык вырвался между человеческих губ, ноги к тому моменту чудовищной трансформации уже оказались переплетены и метались в таком виде из стороны в сторону. — Не, — Синдзи вспомнил одну мангу, которую он читал в бытности простого хикикомори, — это «Спираль» Дзюндзи Ито! Несмотря на всё это неистовство внизу, искажённая женщина каким-то образом удерживала равновесие, слегка покачиваясь. Её руки были сцеплены перед собой, кончики пальцев касались земли между бедер. Но их тоже затягивало внутрь — ткань её домашнего платья местами разошлась, и в прорехах уже показалась необычная расцвеченная чешуя. Из людского облика исторгалось новое существо, и оно становилось всё больше и больше, пока вызванная ею Идея, полностью завладевшая умом несчастной, не высвободилась из-под гнета воли, разума и тела, дававшего ей место. — На неё словно наложили проклятие Йига [11], — Синдзи попробовал узнать эту магию, — оно превращает человека в такое… Уже не женщина, а в самом деле огромная змея извивалась перед ребятами, разрушив и оставив за собой оболочку женского тела. Она извивалась в последних усилиях высвободиться. И в руках Синдзи блеснул меч, чтобы обезглавить змея. Пав, вся змея распалась на большое количество мелких змей, ползущих в разные стороны. Они сами боялись людей и не смогли их касаться, потому бросились все туда, где стояло меньше всего народу. Здесь были змеи самых разных видов и разновидностей. — Отрицание универсалии проводит к тому, что она становится множеством, — быстро проанализировал Ифф. — Я думаю, можно представить такую схему, — сказал Сирил. — Из трёх уровней: есть Абсолютная идея — первый уровень, есть Универсалии — второй уровень, наконец отдельные объекты — мир вещей — третий уровень. Похоже, процесс отрицания Абсолютной идеи порождает Универсалии, а их отрицание — обыденные предметы и разных существ… — Да, так можно с ними бороться, — Синдзи взглянул на свой меч. — Тогда они станут просто множеством обычных тел. — Прямо так, как я обратила этого Нептуру в кучу народа, — кивнула Сьюзен. — Да, любую идею можно отрицать, отрицание — главное оружие здесь! — заключил Синдзи. Дальнейшим встреченным обитателем Страны Аслана оказался гигантский орëл — очевидно, ещё одна живая универсалия. Его немигающий взгляд обладал такой силой, что неподготовленные люди просто начали жмуриться, только уверенный в себе взгляд пилотов Евангелионов смог стойко выдержать его. — Он может свободно летать в этом небе, — обратил внимание Синдзи, — давайте не совершать ошибку Гэндальфа и полетим на орле! Синдзи силой взгляда смог подчинить его, Орёл приземлялся и позволил забраться всем на свою спину. — А мы не свалимся? — обратил внимание один из оккультистов. — Тут же не на чем держаться? — Мы в Стране Идей, — бегло повернулся к нему Синдзи, первым усаживаясь на голове Орла, — так что можно не волноваться о таких превратностях. Вези нас к Эдмунду! Орёл взлетел, кто-то сидел на его спине, кто-то стоял в полный рост, проблем с этим во время полёта у них не возникло. — Если надо будет сражаться с Эдом, то учтите, он — разумное существо, а не животное! Так что с ним будет куда сложнее бортоься! — предупредил Синдзи. Мальчик ещё подумал — со всем своим напряжением на красивом лице. В этот раз он совсем не пытался выпендриваться перед Сьюзен и был очень серьёзен. — Эд пытается заманить нас глубже в Страну Идей, где у него есть лучшее оружие. Орёл быстро приблизился к некой возвышенности, каковая проступила прямо посреди неба, залитого золотом. — Такое положение рельефа указывает на большее идейное содержание, — понял Ифф, — в сравнении со всем остальным местом. — Ага, это прямо Парнас, — Кенске взбрело в голову именно это слово. — Я знал одну поэтессу по имени Марсия, — вспомнил Ифф. — Она была моей любовницей. Однажды апрельским вечером после Первой мировой она вдруг почувствовала неизмеримую пропасть, которая отделяет её душу от скучного окружения: жизни века 20 и её дома, они чужды ей. Моя Марсия задалась вопросом, в том ли веке она вообще родилась? И вот на ночь Марсия читала стихи о прежней эпохе и, повторяя слова про себя, заснула. Во сне ей явился Гермес. — Да угадаю, это был Ползучий Хаос? Одна из многих его теофаний? [12] — Синдзи сидел в самом начале шеи гигантского орла. Большая часть оккультистов испытала явный ужас от одного только упоминания Ньярлатхотепа. — Возможно, кто знает? — Ифф только пожал плечами. — Гермес сказал для Марсии, что наступает новый век, и что боги пробуждаются от сна, в котором они пребывали, и собираются… принять определённые меры. Синдзи цинично улыбнулся. — Гермес привёл Марсию ко двору Зевса, там были Аполлон, Дионис, Музы и Вакханки, — Ифф улыбнулся с искрами вожделения, когда речь зашла о последних. — Марсию, как поэта, выбрали не только боги, но и избранные поэты, которым Зевс и Аполлон даровали бессмертие и честь быть среди них. Марсия разговаривала с ними — она рассказывала, что узнала Гомера, Данте, Гёте, Шекспира, Мильтона и Китса. С ними она была до самого рассвета, пока Гермес не вернул Марсию в дом. — И что потом с этой Марсией случилось? — спросил Синдзи. — В начале новой войны она погибла при бомбардировках Лондона, тогда сгорели её стихи… Жаль, она писала под конец жизни красивые стихи. Как раз сейчас, когда Ифф закончил говорить, Орёл приземлился на вершине Парнаса. Как бы её описать? Под ногами здесь простиралась голая земля, оттенком подобная скорлупе грецкого ореха. Над всем этим местом парят очень плотные облака похожего, но более светлого оттенка, от горизонта залитые золотым заревом. Деревья здесь плотные и коричневые, с пышными золотыми кронами, они в целом похожи на обычные земные деревья, но их корни не врыты в землю — они парят над ней. Все деревья здесь очень низко висят в воздухе. Орёл приземлися возле парящих в воздухе каменных прямоугольников, чьи низы обломаны. Через два таких перекинута бронзовая арка с надписью «Тиферет». — Это «Красота» — название одного из сефиротов Каббалы, — узнал Синдзи, — я его хорошо помню, потому что когда Евы SEELE распяли меня, я стал Тиферетом. Возле парящих прямоугольников покоились обычные камни песчаного оттенка. Поодаль в воздухе парила ещё пара камней, похожих на яйца, с них вниз лилась жидкость, подобная вину по цвету. Приземление Орла сопроводило появление стаи фениксов — довольно небольшого размера, эти птицы, состоящие из золотистого бездымного пламени, свободно пролетели над аркой. Все сейчас слезли с Орла и прошли через арку. — Всё так безмятежно и неподвижно, как бывает перед самим рассветом, — восхитился лорд Боулинг. — Какая красота. — Это сама красота — красота, гармония она подобна Солнцу, она — точка равновесия, вокруг которой вращаются все остальные сефиры, — пояснил Сирил быстрым молодецким тоном. — Хм, интересно, что это такое? — Кенске заинтересовала жидкость, похожая на ром, она текла из летающих, каменных яиц. — Я припоминаю сон Марсии, — Ифф вынул из воздуха книжку, отряхнул от пыли, она, очевидно, служила воспоминанием оккультиста о неком предмете, взятом из своего кабинета. Он бегло прочитал то, что там было написано. — Марсия, к слову, упоминала в стихах Японию. Вот, — Ифф указал, — дальше мы, встретим богов Олимпа. Сирил улыбнулся с лёгкой иронией: — Да, возможно, стремление богов положить «конец холодному безразличию и душевному уродству в мире» звучит красиво только из уст лживых и подверженных суггестии поэтов, а на деле же означает кровавый геноцид всему человечеству. — Вот сейчас увидим, узнаем, — шагал лорд Боулинг. — Я люблю играть в God of War, — Кенске приготовился сражаться с Олимпийцами, если уж они окажутся на стороне Ньярлатхотепа. — Я припоминаю, в Нарнии были античные существа — кентавры, фавны, нимфы, — добавила Сьюзен. — Ещё там были гномы. Даже греческие боги… Все сейчас обратили внимание на облака, из них сформировалось изображение Льва, висевшее высоко над деревьями. — Отец Симбы? — глядел на него Тодзи. — Это Аслан? — прищурился Синдзи. — Не уверена… — Сьюзен сейчас очень страшилась встретить Аслана, ибо эта тварь прекрасно умеет влезать в людские души. — Мне говорили, что Он — не ручной лев. Он не подчиняется никаким законам. Он — сам себе хозяин. Нас об этом предупреждали. — Ага, такие оторвут тебе голову и насрут туда, а потом скажут что-то типа: «Ну мы же предупреждали, что мы типа не ручные звери», — прокомментировал Тодзи. — Угу, типичная тактика обвинения жертвы, — согласился Синдзи. — Не бойся, Сьюзен, мы в любом случае сможем дать равный бой этому твоему «Демону, единственным принципом которого является смерть». Твои близкие будут отомщены, если твой не-ручной лев посмеет на нас напасть. — Возможно, это тот же самый Лев-универсалия, просто в более абстрактной форме, — предположил лорд Боулинг, указывая на облака. — Не забывайте, здесь всё куда более свободно от формы… Отряд направился дальше вглубь леса из парящих деревьев, чьи корни висят над поверхностью земли, что была оттенка грецкого ореха. Здесь парили в воздухе камни, античные колонны, обломанные внизу, а также фрагменты какой-то очень большой античной статуи, включающие в себя верхнюю часть торса и голову, одной руки не было, другая присутствовала, но была обломана — в том смысле, что её кусок парил с промежутком от культи. Многие оккультисты, полные впечатления от красоты Парнаса, начали рассуждать на более отвлечённые темы: — А Тиферет и есть наше высшее «Я»? — Так я уже понял, что это место мне знакомо… — А вот мне близко, вот словно я уже бывал здесь — странствия наших душ всегда возвращают их в одно и то же Место. — Да, да, это прекрасный Оазис, где мы иногда гостим. Соприкосновения с самой серединой — с пылающим львиным сердцем — здесь мы встречаем свою волю, свою душу… — «Познай себя» — так вот что значила та надпись… По-настоящему познай это место, которое есть в каждом из нас — это даже не знаю… священное место… оно подобно чистому золоту внутри нас. — Да это золото, которое искали алхимики! Открытие этого места Маги называют Великой работой! — Согласитесь, надпись на греческом, над входом в Оракул [13] солнечного бога Аполлона в дельфах — «Познай себя»… — Всё кружится и кружится, планеты вращаются вокруг Солнца… — «Мы» — это не наши тела, мысли, эмоции — «мы» это «я», обладающее ими — это правда, возможно, кто-то считает, что здесь рай, это высшая человеческая точка в каббалистической системе… — Другие верят, что мы сливаемся в вечный дух, в одну самость… Такие восторженные слова этих людей, идущих позади, не очень понравились нашей компании пилотов. — Скверна Варпа умеет заражать слабые умы, — с намёком обратил внимание Кенске. — Они могут нас предать? Ведь мы не знаем толком этих ребят из Ордена? — обернулся на них Тодзи. — У них слишком низкие познания и умения, чтобы они что-то могли сделать, — рассудительно заметил Синдзи. — Потому я не опасаюсь их. Они сейчас покинули лес, вокруг в невесомости пребывали многочисленные руины, обломки и развалины. В небе кружили фениксы, среди облаков в золотом зареве всё проступал Лев. Наш отряд вышел к следующему архитектурному комплексу: бронзовый трон парит, на нём восседает статуя Аполлона, естественно, голая, в руках античный бог солнца держит арфу. Рядом симметрично пребывают восемь статуй — четверо лысых мужчин, четверо женщин, чья женственность очень подчёркивается. У мужчин нет ног ниже колен, их статуи просто парят. Одна держит меч, вторая — какую-то длинную штуку, третья — кубок, четвёртая — щит. Женщины ничего не держат, они только возносят руки. Все девы с живыми волосами, накрытые в розовые ткани, каковые как бы развевались на ветру и вдруг в один момент застыли в одной позе. Пилотов Ев и Сьюзен эти каменные статуи испугали. Над самой головой гигантского Аполлона ещё висела огненная пентаграмма в круге, из неё вылетали фениксы, в неё они и возвращались — здесь находилось их гнездо. Кроме фениксов, вокруг ещё паслись белые овцы, каких-то приглушëнных тонов, с вытянутыми головами — эти животные очень пассивно и вяло жевали траву пшеничного оттенка. У наших героев разум оказался крепок, зато рядовые оккультисты аж изошлись на эмоции. — Четыре принца Таро, все четыре шестёрки, они обитают в этой сефире, — Ифф сохранил возможность внятно говорить, потому смог представить друзьям свиту Аполлона. — Я думаю, нам туда, — Синдзи вдруг взглянул в точку на горизонте, где облака становились очень тёмными — все почувствовали угрозу, нависшую там. Так и сделали, герои оказались там и увидели перед собой, прямо вдруг возникшую статую Иисуса Христа. Вернее не статую — в самом мрачном месте Парнаса возвышался крест, на нём был распят каменный Иисус — в таком виде, в каком его обычно представляют, то есть с бородой, в терновом венце и так далее. Слабые рассудком начали рыдать, сильные — ощутили, как к горлу подступает всё, связанное с казнью — сострадание, боль, отчаянье. Чувство благоговения отразилось на всех лицах. Небо здесь висело предельно облачное, мрачное, похожее на пустынную бурю. Девять разноцветных сфер кольцом вращались над этим распятием — приглушённо-белая, матовая, абсолютно-чёрная, красная, синяя, золотая, оранжевая, зелёная и фиолетовая. — Помню, меня распяли тоже, чтобы запустить процесс комплементации… — вспомнил Синдзи, — девять сфер, девять сефир — да, это всё как-то связано… возможно, именно отсюда умы SEELE черпали вдохновение. Если так — то я в сердце собственного кошмара! Сьюзен, это не такой твой личный ад, но и мой, в какой-то степени. Здесь у самого подножия гигантского распятия кто-то ожидал их. К ним направился человек — достаточно хорошо сложенный, это было видно по обнажённой груди, по пропорциям оголённых рук и ног. Неизвестный носил мантию, которая выглядела потрёпанной и открывала значительную часть торса. Также какая-то часть ткани была повязана вокруг пояса. Было видно, что кроме неё нечто вроде облегающих шорт скрывает пах этого человека, длинной до середины бедра. Его руки в целом обнажены, но заканчиваются перчатками с обрезанными пальцами. Ступни ничем не закрыты, неизвестный шагает босиком. Голову покрывал собою капюшон, при этом так, что тень его полностью окутывала лицо сумраком — эта темнота создавала контраст со всей остальной, достаточно хорошо различимой внешностью этого человека. — Чë за мутный тип, — понятное дело, Тодзи он резко не понравился. — Скрывает лицо, — Кенске смотрел на него через свою камеру, даже через неё, он не мог убрать сумрак вокруг физиономии неизвестного. Босые ноги равномерно и уверенно шагали по земле, оттенка грецкого ореха. — Ничего страшного, он не более подозрительный, чем всё остальное, — Синдзи сжимал и разжимал правый кулак, чтобы сбрасывать напряжение. — Сьюзен, — когда Неизвестный появился перед ними на расстоянии несколько метров, девушка сразу узнала его по голосу. — Эдмунд… На всякий случай, как сказал ей Тодзи, она постоянно держалась его плеча. — Я рад, что мы наконец встретились, — в голосе Эдмунда действительно прозвучали очень точные человеческие эмоции, когда он двигал ртом, его зубы особенно белели в сумраке, каковой почти полностью закрывал юношеское лицо. — Что у тебя с рожей, чел? — Тодзи не стал мелочиться — сразу задал этот прямой вопрос. — Я не хочу вас пугать… Эдмунд, кажется, немного подумал, после чего весь сумрак его лица сконцентрировался на глазах и там замер в виде солнечнозащитных очков. Лицо его оставалось молодым, без растительности, были видны длинные и неухоженные тёмные локоны, накрытые капюшоном. Сьюзен узнала брата, правда отметила, что он выглядит лет на пять старше, чем в год, когда его настигла смерть в царстве материи. — Да, это я, Сьюзен, твой брат Эдмунд. Во мне ещё есть остатки любви к тебе, потому я хотел бы поговорить с тобой. — Я слушаю тебя, брат… Эдмунд не обращал особенного внимания на её сопровождение. — Сьюзен, у тебя наверное много вопросов? — Да, брат… — Может мы присядем? — Ифф обратил внимание на камни, лежащие возле подножия каменного креста. Все сели, Сьюзен и Эдмунд сидели близко друг от друга, Синдзи расположился там же, Тодзи, чтобы постоянно находиться как можно ближе к Сьюзен, уселся на земле в позе гопника. — Сьюзен, не буду от тебя скрывать, но когда мы… «умерли», абсолютно никто из нас не вспомнил о тебе, — Эдмунд начал рассказ с этого момента. — Страна Аслана полностью увлекла наши умы и сердца. Лишь Питер один раз назвал тебя шлюхой — за то, что ты обменяла нашу прекрасную Нарнию на чулки и свидания. Я будут честен с тобой, Сьюзен. Никому из нас ты была не нужна в нашей прекрасной Нарнии. Эдмунд говорил почти без доли сожаления, таким тоном, словно то самой собой разумеется. Не удивительно, что услышав такое, Сьюзен сразу же обронила слезу. Тодзи с предельной ненавистью взглянул на Эдмунда. — Не смотри на меня так, — последний не направлял взгляда на него, но сразу почувствовал данное выражение парня и сразу же решил это прокомментировать. — Когда ты пребываешь в Раю, тебе плевать на своих близких, оставшихся вне Рая. Рай — это состояние души, когда ты абсолютно всем доволен, а раз таково состояние твоей души, то больше нет нужды ни в друзьях, ни в близких. Для нас все близкие, для тех, кто пребывает в Раю. — Это правильно, — сказал тут Синдзи, — человек любит других, чтобы заполнить пустоту в сердце. Привязанность продиктована несовершенством. В свою очередь у райского существа нет никаких дефектов. — Верно; Сьюзен, вот почему никто из нас никогда впредь не вспоминал тебя, — сказал Эдмунд. — Я искала вас! — сестра ещё пустила слёзы по этому поводу. — Искала, но нам было всё равно, — Эдмунд не изменился ни в тоне, ни в голосе. — Чем был ваш Рай? — спросил Синдзи. — Чревом демона, который питается удовольствиями? — Да, верно, если говорить твоими терминами, это можно описать и так, — согласился Эдмунд. — Аслан был тем, чьи желудки дарили субъективную радость его жертвам, взамен полностью уничтожая нашу самость, делая нас лишь его придатками. Стоило лишь нам поверить, что Аслан — есть Абсолют. Мы стали Его покорными слугами, наша воля, наши сердца, наши умы — всё наше растаяло в Нём. Он стал как янтарь, а мы — как насекомые внутри янтаря. — Ничего удивительного, все паразиты сознания так себя ведут. Но что случилось дальше? — спросил Синдзи. — Почему ты решил… — Потому что на Страну Аслана напали внешние силы. Они убили Великого Льва и сокрушили его Столицу. Никто из нас не верил в саму возможность этого, потому что его Идея всецело поглотила его. Он сам допустил ошибку — без стресса и стимуляции, наши духовные силы иссякли и никто из нас не был готов к вторжению. Раньше Аслан специально стимулировал наш дух, он специально приходил в самый последний момент, чтобы мы видели в нём надежду и были готовы духовно предаться ему… наши мыслеволны концентрировались вокруг Него, чтобы давать ему силу и власть воплощать свои и наши фантазии. Синдзи, ты назвал Аслана паразитом, но правильно было бы называть Его — симбионтом, — поправил Эдмунд. — Типичный шарлатан, — сплюнул Синдзи. — По творим понятиям — это так, отрицать не буду, — согласился Эдмунд. — Но как бы-то ни было, и я, и Аслан, и все остальные… канули в Колесо Перерождения. Благодаря Икелосу я смог вырваться и я сразу отправился сюда. Сьюзен, я не знаю, смогу ли я найти Аслана или всех остальных, но у меня ещё есть ты… Сьюзен сейчас пока промолчала, зато у ребят появился повод взорваться от возмущения. — Ах, вот как!.. Тебе было плевать на свою сестру, пока ты был в секте, но когда твою шарагу накрыли, ты начал искать свою сестру! — Тодзи выпалил этому Эдмунду в лицо. — Тодзи, пожалуйста, я понимаю твои чувства, но побереги пока силы для возмущения, — сказал Синдзи. Он подумал вот над чем. — Всегда надо помнить, что слаб человек. Эдмунд духовно питался благодаря богу, но когда бога не стало, ты наконец начал понимать, что человеку нужен человек. — Сьюзен мне нужна не только для этого, — сказал Эдмунд. — Для чего я тебе нужна? — всплакнула Сьюзен. — Узнаешь, сперва я должен тебе рассказать вот про что, — на лице Эдмунда сейчас первым делом появилась ироничная усмешка. — Сьюзен, я так понимаю, — он бегло простёр рукой в сторону окружающей среды, — у тебя больше не возникает сомнений по поводу реальности наших «детских фантазий». — Нет, — серьёзно ответила Сьюзен, — я теперь более чем уверена, что семейство Бобров — такая же реальность, как президент Рузвельт. — Совершенно верно. Но ты верно указывала на один момент, когда критиковала нас, — Эдмунд поднял палец, — ты обращала внимание на нелепость и неразумность наших воспоминаний о Нарнии. Более того, ты говорила, что Нарния — плод наших фантазий. Так вот, в некотором смыслы ты была права. — Простите, что вмешиваюсь, но рискну предположить, что молодая Сьюзен была права по принципу триады «тезис, антитезис, синтез!» — вставил свои пять копеек Ифф. — Ваши фантазии были реальностью, но в то же время фантазиями, просто вы были в мире, где реальность и фантазия не противоречат друг другу, а образуют одно целое. — Совершенно верно, — подтвердил Эдмунд. — Сьюзен, Нарния была создана нашими мыслеволнами, мы — настоящие боги и творцы Нарнии. Все остальные — включая Аслана и Белую Колдунью из Чарна — были лишь гостями и пришельцами, а вернее сказать — эксплуататорами наших мыслеволн, их творческого потенциала. — Эд, а разве профессор не говорил, что это Аслан сотворил Нарнию? — не поняла Сьюзен. — Да, он придал Нарнии форму, но идею он взял из стихии мыслеволн, она свободно разливается и омывает мистические царства, — разрешил это противоречие Эдмунд. — Именно поэтому Нарния казалась тебе такой нелепой, когда ты выросла, Сьюзен. Возьми, например, кентавра, Сьюзен. Что может быть более абсурдным? Ещё в древние времена люди отрицали их существование на том основании, что двойная система внутренних органов — человеческая и лошадиная тут просто невозможны в таком сочетании. Или, Сьюзен, вспомни, как глупо выглядела эта семья Бобров: у них было столько еды для нас, но откуда у них столько человеческой еды посреди зимы, которая длится сотню лет? Откуда у существ с такой физиологией — плита, на которой можно готовить еду? Еду для людей, не для бобров. Как их лапки вообще могли такое построить и создать? А ты помнишь, эти подарки от Морозного Деда? Зачем тебе лук, если можно подарить автомат? — Выходит, этот мир жил лишь благодаря нашей детской фантазии, — поняла Сьюзен. — Рядом с Нарнией были земли и страны, которые Аслан воплотил из снов и фантазий других людей, например, Калормен он воплотил из фантазий царя Давида — да, того самого из Библии. Именно потому там такое общественное устройство, — рассказывал Эдмунд. — О, знаю я этого пидараса, — вставил Синдзи, — и сынка его — бабника. — Нарния в той форме, в которой мы её знали, могла жить лишь какое-то время, потому как потенциал фантазий не безграничен. Когда мы начали взрослеть, Нарния приближалась к своей гибели. Там начали работать иные законы. Чтобы уничтожить нас, Ньярлатхотеп и Азатот предстали перед нами в теофании хитрой Обезьяны и тупого Осла, ряженного в шкуру Льва — соответственно Обезьяны и Осла, — Эдмунд очень и очень цинично рассмеялся, — насколько же нелепой была гибель Нарнии! Тебя тогда не было там, Сьюзен, но будь ты там, ты бы точно заявила, что происходящее невероятно абсурдно! Все или почти все без вопросов склонились перед Лже-Асланом. Ньярлатхотеп, конечно, очень весело посмеялся над нарнийцами, он-то не врал, когда утверждает, что этот придурок, не способный связать двух слов, это настоящий Бог! Эдмунд сам очень мерзко и очень злорадно рассмеялся, потом, когда этот приступ закончился, он продолжил уже спокойным голосом: — Вне этих чар оставались только порождения фантазий Давида — эти калорменцы ради бабла захватывали другие страны, они жили по принципу земного мира, а принцип земного царства, в отличие от Логоса фантазий, самостоятелен и не требует веры в него. Ньярлатхотеп в облике Слепой Обезьяны Истины не лгал, когда утверждал, что «этот Аслан» и Таш, бог Калормена, одно и то же Всевышнее Существо. — Азатот… способен совершить теофанию? Никогда о таком не слышал, — очень задумчиво заметил Синдзи, — я во время одного из астральных сновидений видел, как разумные насекомые с Шаггая в своих храма-пирамидах поклоняются идолу Азатота, но я никогда не думал, что этот урод — это какое-то реальное богоявление Космического Дебила. — Ньярлатхотеп на привязи привёл Азатота в Нарнию, так Ваятель смог войти в то, что он навалял, — пояснил Эдмунд. — И Слепая Обезьяна Истины глубоко оскорбила Аслана своей штукой. И Аслан ответил так, как отвечает бог, которому нанесли оскорбление… — Погоди, я так понимаю, там сражались два Логоса, — прокомментировал Ифф, старый оккультист очень вдумчиво слушал то, что рассказывал Эдмунд, — один Логос из детской сказки, второй Логос — из земного мира. И коллективное поклонение кому-либо из двух Логосов меняло чашу весов и могло определить дальнейший исход мировых событий. — Верно. Аслан появился, чтобы уничтожить Логос жестокого мира взрослых — почти весь Калормен оказался подвергнут безжалостному геноциду, — Эдмунд питал восхищение и ужас по отношению к тем событиям. — В небытие кануло столько душ… — Я же говорил, что Аслан был демоном, чьим единственным принципом является смерть, — сказал Синдзи. — Аслан ждал нас, потому как сосредоточение наших умов и его силы вместе смогли открыть путь в новую Нарнию, ещё более прекрасную… — Ради которой вы убили огромное количество людей на вашей планете, — обратил внимание Синдзи. — Совершенно верно, но такова была цена для получения билета в рай, кровавая цена, — согласился Эдмунд. — А с точки зрения морали? — спросил тут Тодзи. — Нет, — Эдмунд улыбнулся сейчас так, словно ему сказали нечто забавное, — ваша, человеческая мораль нас абсолютно не волновала. Потому что у нас была своя мораль — Божественная мораль! — Видишь, Сьюзен, — сказал Синдзи, — твой брат решил, что человек не центр, он решил, что бог — центр, и стал служителем массового убийцы — это заурядная судьба для того, кто служит чужеродным чудовищам из другого измерения. Ведь что такое божественная мораль? Она гласит только одно «кто сильнее, тот и прав». Это обычная «мораль» подлого, жестокого уголовника. — Я получил за это счастье и бессмертие, если ваша мораль даёт вам только боль и смерть, то мне она совершенно не нужна, — сказал на это Эдмунд с глубоким чувством собственной правоты. — Слушай, нам тут недавно, когда мы бегали по этому вашему, блядь, Варпу, тебя, сукина сына, искали, Слаанеш мне предлагало вечные удовольствия в обмен на предательство моих друзей, — вспомни тут Тодзи, — но я не предал своих друзей и отверг Слаанеш. По-твоему, я должен был предать друзей, а? Эдмунд наконец испытал затруднение: — Давайте не будем об этом… Тодзи рассмеялся: — Ты понимаешь, что служение богу сделало тебя мудаком, а? — Кажется, Эдмунд, у тебя кишка тонка даже для того, чтобы стать порядочным мраккультистом, — иронизировал Синдзи. — Порядочный мраккультист, если его разбудить в два часа ночи, должен сказать: «Есть, сэр! Великий Ктулху, я принесу вам в жертву свою родную мать! Да, Великий Самаэль, я сожгу заживо свою дочку в вашу честь! Да, Великий Хирохито, я выпущу себе кишки в вашу честь!» Эдмунд, разве ты не читал Библию? Разве пример Авраама и Исаака не научил тебя тому, что нужно отвечать, когда вдруг нужны черепа для трона черепов? Эдмунд испытал тут большое затруднение — очевидно, он хотел полагать себя хорошим, но в то же время понимал, что хорошим не будет, если скажем так, как передразнил Синдзи. При этом Эдмунд было достаточно умён, чтобы не говорить что-то в духе: «Мораль чужеродного чудовища хороша так, как хороша человеческая мораль, только она ещё лучше» — потому что это было бы заведомым абсурдом, когда как день ясно, что мораль человеческая и мораль чужеродного чудовища друг другу абсолютно противоречат. — Ладно, Эдмунд, говори, что ты задумал, — Синдзи хлопнул его по плечу, — что-то мне подсказывает, твой план будет аморален и циничен! — Сьюзен, я хочу теперь превратить Землю в нашу Новую Нарнию, где мы могли бы править ею как подобает богам! Со всех сторон прозвучал смех — Эдмунд стиснул зубы, над ним издевательских хохотали Сьюзен, Тодзи, Кенске и Синдзи. Ифф и остальные оккультисты пока таких эмоций не проявляли. — Рабы! Вы рабы Пещеры! — Эдмунд прямо взорвался. — Вы узники в цепях!.. Он вскочил, указал рукой на небо, на землю, в сторону гигантского распятия, в сторону горизонта, в сторону сфер над головой у Иисуса. — Разве вы не видите, как этот мир прекрасен?! Он более древний, чем ваш родной, более сильный и более могущественный!.. — И что?! — встал Тодзи. — Думаешь, для нас это что-то значит?! — Эдмунд, — поднялся Синдзи, — ты понимаешь, что мы прекрасно видим то, что видишь теперь ты? Просто для нас эти Небеса — ничто. Нас беспокоят простые, человеческие ценности — любовь, дружба, товарищество — а ваши Небеса нам за даром не нужны. Понимаешь? Их красота — бесчеловечна, в то время как человеку нужен человек. Эдмунд, — Синдзи заговорил добрым голосом и протянул руку, — ты сейчас можешь вернуться с нами. Ты — человек. Твоя сестра — человек, она долго тебя искала, она волновалась за тебя, она грустила без вас! И это несмотря на то, сколько боли ты ей причинил, Эдмунд. Глаза Эдмунда были скрыты, потому его эмоции невозможно было до конца понять. Но, кажется, он был удивлён. — Ваш мир — тюрьма… я… я… Эдмунд рассмеялся. — Эдмунд, ты уже убил нескольких человек, — обратила внимание Сьюзен, — ведь в том доме, я помню, жили люди… — Эта женщина, которую сожрала Змея, была той ещё гадиной, потому идея змеи забралась ей в голову, вы видели, что с ней случилось, — Эдмунд звучал очень пренебрежительно. — И такое случится со всеми людьми на Земле, когда ты будешь делать то, что ты задумал, — сказал Синдзи. — Я конечно понимаю, тебя волнуют их жизни не больше, чем Иоанна с Патмоса волновали загробные мучения не-христиан. Но ты понимаешь, — Синдзи взглянул на его сестру, — что Сьюзен никогда не согласится на такое? Обрушить этот ад на Землю. — Никогда! Никогда я не отдам человечество на пожирание демонам! — вскочила она и резко сказала это своему брату. — О, Эдмунд, если бы я только знала, к чему нас приведут эти фантазии — я бы сама сожгла этот проклятый шкаф! Весь дом бы сожгла, если нужно — со всеми этими книгами, сказками! Эдмунд, мне отвратительно то, каким ты стал! Но я соглашусь с Синдзи, ты мой брат, Эдмунд, и я не могу так просто бросить здесь тебя. Эдмунд, я предлагаю тебе забыть вообще всё, что было и вернуться обратно. — Вернуться в твою тюрьму? После миллиардов лет свободы, которые я прожил здесь, на воле? В мир мелочных страстей и желаний? — Эдмунд прозвучал сейчас очень презрительно, даже возмутительно. И Синдзи вспылил — Тодзи в принципе тоже, но он более был сосредоточен на защите Сьюзен, чем на активных действиях — потому именно Синдзи с наскока вышиб Эдмунду зуб. Его кулак врезался в щёку Эдмунда, голову того развернуло от удара в сторону — немного крови и целый выбитый зуб вылетели изо рта. — Ты даже не хочешь почувствовать, какую ты боль причинил своей сестре! Сестре, которая по-прежнему тебя любит! Ты думаешь только о том, что вокруг твоей сестры пошлый и ничего не значащий мир, но ты даже не хочешь обратить внимание на любовь и боль, которые испытывает твоя сестра! Ты не видишь ничего за своим бредом о возвышенном! У Эдмунда слетели очки, он взглянул на Синдзи своими абсолютно нечеловеческими глазами — каждый из них заключал по нескольку зрачков с разноцветными радужными оболочками. Глаза Синдзи выглядели ужасно разгневанными. — Я ненавижу тех, кто пренебрегает чужой болью! — когда Синдзи врезал кулаком, это была сама идея боли — потому негативные чувства Сьюзен пронзили Эдмунда, в целом, привыкшего жить там, где нет ничего подобного. Его нервная система, кажется, совсем отвыкла от такого. — И тебе было плевать на боль тех людей, которых ты собирался скормить своем новым друзья, не так ли?! Эдмунда охватили эмоции — он издал совершенно истерический вой в небо, губы задрожали, он истерически захихикал, потом начал, как законченный дегенерат, биться в каком-то припадке. — Эд… Эдмунд! — Сьюзен поспешила подойти к нему, но почти сразу же закричала от ужаса, когда увидела глаза — глаза, которые начали открываться у Эдмунда по всему телу, он резко сорвал с себя ткани, предстал в шортах, в каких-то элементах облегающей ткани на торсе, ещё на его руках были перчатки с обрезанными пальцами — глаза открылись везде, в том числе на поверхности ткани этой одежды, вероятно, глаза открылись и на голове, просто растрёпанные, тёмные волосы закрывали их. На животе, на руках, на лице, на ногах, даже на ступнях, возможно, даже на подошвах, везде выросли, двинулись, моргали и мигали эти глаза — с разным количеством зрачков, с разноцветными радужными оболочками, иногда среди них попадались даже нормальные, человеческие глаза. — Видите, как изменяет человека Варп! — Кенске обратил на это внимание, когда оккультисты — те, кто не был крепок разумом — ужаснулись этому. — Вот что бывает, когда человек связывается с потусторонними силами! — Сьюзен, я ужасен тебе, верно? — задал вопрос Эдмунд. — Мне ужасно… то, чем ты стал, Эдмунд… но ты ещё мой брат, пусть даже ты теперь такой, — Сьюзен протянула руку к нему. — Если хочешь, можешь пойти со мной. — Либо оставайся себе сидеть здесь в компании своих мутантов, — сказал Тодзи. — Выбирай! — Да, выбирай! — вторил Синдзи. — Человеческая любовь или бесконечная красота! Как думаешь, что будет тебе лучше греть твою душу, а? Глаза Эдмунда закрылись, они полностью исчезли — все, кроме тех, которые находились там, где надо. Он взял свою сестру за руку, взял очень неуверенно, но взял. — Хорошо, Сью… зен, я попробую пойти с тобой. — В таком случае, парень, — Кенске хлопнул его по плечу, — у тебя есть шанс понять, как по-мудацки ты себя вёл, когда пренебрегал любовью сестры! Они ушли с Парнаса. На ржаную траву приземлилась бледная босая ступня. Каору по-прежнему держал руки в карманах — похоже, альбинос только для того и носил свои тёмные брюки, чтобы было где пристроить кисти. Мягкая улыбка в такой же типичной манере украсила лицо. Белоснежный оттенок, излучаемый пепельными волосами, лицом и всем нагим, что выше пояса, сейчас особенно явственно приступил в золотом зареве Тиферета. Рядом с парой бледных стоп приземлилась пара тяжёлых, тёмных, кованных сапог. Мелькор возвышался в своём типичном облачении. Овцы и фениксы заволновались из-за его появления. — Не буду скрывать — я предполагал, что дальнейшие события смогут открыть путь к моей Голгофе, — Мелькор смотрел на каменное распитие, — дабы я мог взять на себя всю боль мира и принести всем, запертым в Сансаре, долгожданное спасение. Объект «Голгофа» — Табрису не нужно было пояснять, что это Реликт в закромах Комнаты Гафа, где скрыт Нус-Евангелион, он же Мнимый Евангелион — сама Универсалия Евангелиона. — Тогда нам пришлось бы сражаться уже насмерть, но, к счастью, Синдзи смог избежать насилия, — Каору меланхолично разглядывал массивную статую Иисуса Христа; ветер от мрачных облаков трепал пепельные и чёрные волосы двух Архангелов Апокалипсиса. Ближайшие идеи — Лев, Орёл и овцы, почувствовали в присутствии Мелькора угрозу для себя. Они решили атаковать его, потому как поняли — чёрное пламя, горящее в его душе, жаждет сожрать всю вселенную, им от него не убежать, оно поставило их всех в положение загнанных зверей. Для этого они укрепили себя — все овцы собрались в одного мощного Овна, все фениксы собрались в ауру яркого, золотого пламени вокруг Орла, Лев с небес прыгнул в это скопление обитателей Парнаса. С боевым кличем, эти звери рванули в решительном броске против Мелькора… Чёрное пламя мощным выбросом опалило их, охватило Парнас — обрушило вдребезги взрывной волной статуи античных богов, погасило золото, до того бывшее здесь почти вездесущим — Каору печально закрыл глаза, стоя в окружении этого бушующего шторма. Катаклизм прокатился от уничтоженного Парнаса по всему идеальному осеннему лесу, удар Мелькора достиг точки соприкосновения с материальной действительностью… — Ааааа!!! Неее!.. — под такие звуки, Эдмунд весь покрылся разноцветными глазами, которые все разделяли одно выражение — абсолютный страх! — О нет, это Бар Шахат! «Яма Уничтожения»! Антитеза Тиферета! Все остальные в похожем, но не настолько насыщенном выражении, поглядели на волшебный шкаф — пока Эдмунд кричал, по ту сторону словно поднялось чёрное солнце. Ужас и шок вдарил по мозгам всей группы странников, уже вышедшей за пределы Страны Идей. Бабочка-универсалия, до того порхавшая с обратной стороны, устремилась было к порталу, но тьма охватила жадными, пожирающими языками её крылья, служившие самим воплощением яркости. Она рухнула подле самих врат, найдя свою смерть среди пепла и углей, шкаф просто моментально сгорел в чёрном огне. Синдзи сейчас — с отвагой на лице — использовал некое защитное заклинание, а точнее — свою возможность налагать и разделять планы бытия. Юный чародей испугался, что эта сила сокрушит всю Землю, потому как мощи в ней для этого точно хватило бы. Яркий взрыв полыхнул, разрушив здание целиком, остаточный выжег выжег окрестности. Через несколько мгновений Синдзи повелительно вскинул руку — пламень затянуло в одну точку, куда также затягивало обломки здания, там оно всё исчезло. Под ночным небом все оказались целы и невредимы, только очень напуганы. Обычные оккультисты на первое время утратили дар речи. Эдмунд дрожал в страхе в окружении Тодзи и Сьюзен, потом он судорожно вцепился в сестру, начал что-то невнятное шептать про некое «Таш» и ещё про какой-то окультотрёп. Ифф успокоился первым: — Интересно, что Сигилла Тагерион изображает двух дерущихся львиц, между которыми сверкает «Sig» — руна победы и Солнца, — смог он спокойно озвучит эту мысль. — По кругу Сигиллы, что в верхней и в нижней части, написано имя тёмных врат: «Бар Шахат». — Как Солнце! — выкрикнул Эдмунд, дрожа от нервного потрясения и мигая всеми своими глазами. — Солнце жгущее и иссушающее! Чёрное Солнце!.. Синдзи довольно задумчиво поглядел на него, проговорив: — А Тиферет, в противоположность Тагериону, это Солнце красоты, тепла и гармонии… Синдзи почувствовал там Каору. — Молодец, ты мощный маг, ты полностью оправдал звание Адама Кадмона! — похвалил Ифф. — Мы не пострадали? — очень удивилась жена Дугласа. — Я вас защитил, в моей власти менять частицы из окружения на свои собственные, потому по нам этот взрыв не ударил, — пояснил наш самый главный чудодей. — Я уже сталкивался с этой силой, — Синдзи узнал её, вспоминая, как его Меч провалился во Тьму Мелькора, — это была сила Шакти — активное влечение к смерти, направленное на внешний мир. Подвид Танатоса. Экспансия Небытия. Это был Мелькор. По каким-то причинам, — Синдзи сделал вывод, — он решил уничтожить эту часть Страны Идей, когда мы уже покинули её. — Что им могло руководить? — спросил Кенске. — Понятие не имею… да, возможно, само желание разрушать, что, ему нужны какие-то ещё причины? Перед нами не просто Танатос — обычно, — стал рассуждать Синдзи, — когда некое существо подаётся желанию смерти, оно теряет волю к борьбе и просто тихо умирает, позволяя окружающей среде уничтожить себя. Само существо может стать апатичным, либо даже же с радостью стремиться к своей смерти — такой вот подвид Танатоса носит название Йаэзлои или Намахим. Шакти или Эрешкигаль [14] — это уникальный случай, это ситуация, когда индивидуум стремится не только себя привести к смерти, но и разрушить всё вокруг себя. Это активный Танатос. Обычно, чтобы получить Шахти, необходимо, чтобы у существа была высокая пассионарность — Врил. Это психологическая готовность менять мир вокруг себя и бросить вызов обстоятельствам — Искра Божья, духовное пламя, Врил — как его называют нацисты. Оно же Фламма Рекондитус. Шахти — это Врил, захваченная волей к смерти. — Шахти, это то, что в тебе пытался пробудить Мистер Н, через полное отчаяние? — спросил Тодзи. — Похоже, но не это. Я, когда достиг полного отчаяния, был бы согласен уничтожить всё сущее, но я бы и палец о палец не ударил ради этого, если бы в мои руки не вложили то, что вложили, — пояснил Синдзи. — Нет, и тот, и другой, разные лики Танатоса, они оба могут запустить Экспансию Небытия, но Шахти — это готовность делать каждый этап самому. Это пассионарная воля к смерти. — Таш! Бог Калормена! — Эдмунд сейчас вернул себе дар речи, потому закрыл эти свои пугающие глаза по всему телу и даже сел на удобную позицию. — Таш… это демон с головой грифа и множеством рук, — вспомнила Сьюзен. — Дура! — накричал Эдмунд, явно на нервах. После чего резко сник. — Прости, Сью, просто я нервничаю… — Да ничего… — Сьюзен и Тодзи протянули ему руки, чтобы он мог встать на ноги, на что Эдмунд сам одним рывком поднял себя и, чтобы сбросить напряжение, пустился расхаживать вокруг в своих мыслях. Он спокойно шагал босиком по тлеющим углям и слою мелких, деревянных обломков. — Таш или — как сказал Синдзи — Шакти — это лишь имена для этой психической силы. Собственно — всё в этом мире служит проявлением той или иной психической силы… Таш — активное стремление разрушать всё вокруг себя. Аслан был гипостазированием стремления к созиданию гармонии у Илуватара, Тиферета, если хотите. Потому по своей природе Таш и Аслан противоположны, — пояснил Эдмунд. — Гипо… — Сьюзен даже слов таких не знала. — Воплощение, преобразование чего-то абстрактного в нечто конкретное, материальное, персонифицированное даже, — пояснил Эдмунд. — Как вы знаете, жизнь людей на Земле постоянно связана с разрушением. С дисгармонией. Такова часть Логоса земной идеи. В Калормене, созерцая смерть и распад, решили молиться Смерти… в частности они приносили жертвы Таш, чтобы насытить Смерть хоть немного, таким образом отводя от себя самих ужасный рок. Таш — это стихия разрушения. — «Таш» — это по-тюркски означает «камень», — обратил внимание Ифф. — Верно! Камень — самое крепкое, что мог бы увидеть простой человек. Они называли так Таш, чтобы «поставить наиболее прочную преграду» на пути «настоящего имени Таш» — Губительного Слова. — Прямо как египтяне, — вспомнил Синдзи, — которые называли словом «Исфет» стихию мирового хаоса, сами считая, что это всего лишь псевдоним для ужасного слова, которое нельзя называть. — Да, именно так… — Странно, — подумал Синдзи, — почему именно этот Таш был наиболее верховным богом в этом Калормене, обычно люди почитают кого-то менее неприятного. — В Нарнии, как в царстве, где идея доминирует над материей, — поспешил дать объяснение Эдмунд, — идея выходит на первый план. Идея Калормена была в том, что это земное царство, а в земной жизни бал правят тлен и распад, а самая великая сила, которая таковой кажется людям, это сама возможность убить другого. Жители Калормена легче вопринимали свою идею, потому выбрали в качестве верховного бога этот принцип бытия — принцип Некрофилии по Фромму. Помните, лидеры Калормена считали себя потомками Таш? Духовного это было так — они же аристократы, а аристократы Града земного — в первую очередь всего лишь великие убийцы. Там, где когда-то стоял Парнас, сохранился почерневший крест с распятой на нём фигурой, тучи ещё гуще стянулись над группой разноцветных сфер, ныне принявших иную конфигурацию. Под ногами остался обугленный холм, заключённый в облака мертвенно-серой пыли. Золотой блеск угас. Каору и Мелькор по-прежнему там стоят, рядом обращаются в труху скелеты Льва, Орла и Овна, подле них валяется часть гигантской головы Аполлона. Каору вращал своей длинной шеей, смотря то на те останки, то на иные. — Мелько… ты обратил Тиферет в Тагрион [16], ибо всякая красота для тебя, — Каору печально вздохнул, — лишь обманка Демона Жизни, которого ты так ненавидишь… Каору посмотрел на руку Мелькора, сейчас раскрытую близ его лица, в ней, словно пучок змей, извивались языки чёрной плазмы, словно сжатые, маленькие молнии тьмы. Ветер развивал его волосы и края одежды, кружа пронзительно-белым пеплом и гарью. — Когда я и мои братья и Отец наш начали тему нашей вселенной — Эа — я подумал, что наш новый мир будет статичным, ведь вся психическая активность там будет сосредоточена вокруг темы самого Эру, — вспоминал Мелькор. — Я понял, что такой мир будет не лучше куска льда. В нём не будет жизни. Он не мог быть. Потому я добавил разности в психических устремлениях. Я вложил туда пассионарность. И тогда я понял, что если множество душ будет тянуть в разные стороны, они никогда не соберутся в гармонии. Не будет никакого Тиферета. Эру, возможно, полагал, что все души будут в гармонии, окружая его Замысел. Но я этого не понимал и не принимал… Потом я узнал, какая мощь мною двигала. До Эру был Азатот. Его мелодия — это постоянное столкновение духовных стихий — Эрос и Танатос, Логос и Шахти. Это Хаос, где всё сражается друг с другом. Эру в тот миг сражался с Азатотом, когда начал свою Тему, а я — был продолжением диссонанса Азатота. — И понимая, что по вине Бога-Идиота всё сущее неизбежно и навсегда подобно стоглавой Гидре, которая стремится терзать сама себя, ты решил, что кто-то должен набраться воли и нанести смертельный удар Демону Жизни, — Каору не спрашивал, он делал вывод, сейчас глядя не на Мелькора, а на движение сфер вокруг распятия. — О, да! Именно так! — Мелькор взглянул туда же. — Сперва обратить Тиферет в Тагрион!.. Сжечь всё дотла Чёрным пламенем! После танца Шахти… Алчущая чернота обратила в прах распятие и сферы, свившие было древо Клипота и сросшиеся в один грубый, древесный корень… На их месте осталось копьё — из чёрного металла, похожее на трезубец, где особенно ярко торчал средний кол, а остальные двое, в несколько плавном изгибе к нему подходили. Основание было закручено в спираль и там струился мраком чёрный камень. Мелькор схватил своё Копьё Тагриона, Каору — вынул из кармана Копьё Кассия, сразу же вымахавшее до нормальной величины. Два оружия столкнулись — АТ-поле Каору проявилось янтарным многогранником, оно не ослабевало и не сникало. Табрис стоял с нормальным, можно сказать — рабочим — напряжением на лице. Мерцание его АТ-поля отбрасывало освещение на Противника — отчего Мелькор словно бы сам излучал сумеречный, лиловый оттенок. Белая плазма, сочащаяся между прищуренных век, разбавляла этот хор разных тонов чёрного. Плечи были как скала, руки — словно тараны. Архангелы стояли так, как в тот раз — Чёрное копьё против Красного копья Кассия, орудия давили друг на друга в неизменном положении, будучи лишь проявлением воли своих хозяев — воли к борьбе. — Ты же видишь то, что вижу я! — голос Мелькора сейчас обернулся рёвом. — Табрис, почему ты не с мной? Почему?! У тебя же есть жалость! Есть любовь! И ты видишь Истину! — Не хочу… — Каору напряг лицо немногим сильнее обычного. Казалось, белый Ангел начал пересиливать своего Противника, во всяком случае Копьё Кассия становилось ближе к Мелькору, а его лиловая аура слабела в мерцании янтарно-белого АТ-поля Табриса. — Разве этого недостаточно? Эмоции копейщика живо вырвались — Каору разорвал столкновение для того, чтобы ударить снова. Красный наконечник Копья Кассия ударил в основание трезубца Тагриона, изумруд и камень мрака производили пульсацию. В эти секунды, пока он одной рукой сжимал чёрное древко, Мелькора проняла дрожь, это было по нему очень хорошо видно. — Воля к жизни сильнее воли к смерти!.. — прокричал Каору прямо чуть ли не в само лицо Мелькора, оно просто физически находилось выше пепельной головы. Эти пепельные волосы развевались в такт боевому оскалу. — Потому что я сам хочу жить, а ты жить сам не хочешь! Каору снова изменил положение Копья Судьбы — Мелькор отреагировал достаточно быстро, чтобы встретить широкий наконечник Кассия своим древком Тагриона. — Мы оба живём для того, чтобы спасти и защитить — так, как мы это понимаем, — Каору прервал свои слова на то, чтобы быстро сглотнуть слюну; его АТ-поле продолжало мерцать от давления на лиловый ореол вокруг Мелькора, — но внутри меня есть желание жить самому, а ты, Мелькор, сам хочешь умереть! Каору резко разорвал соединение Копий Судьбы, после чего поставил блок, смог принять на собственное оружие наконечник врага, он утыкался прямо в алое древко, по которому от изумруда особенно явно пошла пульсация. — Я уверен, что если бы захотел… я бы победил тебя! — радужки глаз Каору изнутри разгорелись рубином. Он сжимал древко своего оружия теперь парой рук. Края кожно-металлической одежды Мелькора развевались так, словно он стоял против ураганного ветра. — Ясно, Табрис, я услышал твой ответ… Мелькор тотчас прекратил давить и убрал Тагрион. Каору в ответ почти синхронно опустил своего Кассия и выпрямил плечи. Бледный альбинос немного участил дыхание, сейчас он ровно стоял, едва, кажется, дотягивая ростом до пояса своего противника. — Понятно, я в очередной раз увидел твою волю, — Мелькор снова звучал спокойно, видя перед собой бледную спину — Каору крутанулся, отвернулся, сделал шаг — белые пятки мелькнули среди чёрной сажи, ныне плотно усыпавшей вершину выжженного Парнаса. Табрис сейчас предпочёл сесть на обломок головы от статуи Аполлона, одно колено согнул, рядом рукой опёрся на красное спиральное древко. Тёмный тон брюк сливался с окружающими мраком. Волосы же сливались с вулканическим пеплом. Он теперь падал как снег, осыпая всего Мелькора, стоящего в плотном, тёмном облачении, вокруг которого быстро угасла даже та еловая светотень. Позади него особенно дымились обломки гигантского креста — И как?.. — могло показаться, Каору слегка устал — так устаёт рабочий, когда двигает минут пятнадцать по комнате тяжёлый шкаф. Хочется чуть передохнуть, отсутствие одежды выше пояса позволило увидеть то, как на чистой коже даже выступили крохотные капельки пота. — Как обычно — впечатляет, — Мелькор не стал скрывать. Он всё время стоял ровно. Скорбь веков далёким эхом отдавала в его словах. — Ну, тогда я польщён! — Каору блистательно улыбнулся, чуть дёрнув ногами, голос играл молодецким задором. Ангел-альбинос сейчас стал выглядеть даже немного праздно: — Мелько-кун, чем займёмся теперь?..