Рагнарок Старшего Бога Евангелиона

«Wunder» висел на орбите вулканической луны газового гиганта. Аска и Мари тренировались — девушки сели в свои Евы. Оккультисты смогли так запрограммировать Восьмую, чтобы она вновь приняла гуманоидный облик. — Программа начата, — вокруг Мари в щедром изобилии пробежали какие-то строки на ангельском гексоглифе, — трансформация! Звероева подпрыгнула, преобразовалась — просто распалась в нечто полуматериальное, подобное АТ-полю, и пересобралась заново; из прозрачной субстанции, подобной северному сиянию, выпрыгнула розовая, гуманоидная Ева-08, отличная лишь в мелких деталях от того вида, каковой она принимала до этого. — Давай, киска! Следуй ко мне! Они тренировались на поверхности Ио — спутнике Юпитера, потому вокруг краснела лава, а большую часть неба занимал грозный газовый гигант с коричневым пятном. — Тебе повезло, извращенка, что взрывать планеты мы здесь не можем! — Аска демонстративно хрустнула пальцами. — Я не могу ударить тебя как следует, извращенка… Так что — поехали! Мари сорвалась с места — раз: и рука розовой Евы врезалась в красную голову соперницы — четыре глаза встретили этот кулак: брызги фиолетовой крови, резкая боль в лице, словно Аске вот так прямо в лицо кулаком с разгона заехали. — А-а-а, Мари-сука!.. — такое прямое попадание вывело Аску из строя. Голубоглазая, рыжая пилотка увидела, как блеснула улыбка Мари в углу экрана, нечто красное пробежало за парой очков. — Я что-то слишком жёстко, да? Голос прозвучал с заметной долей вызова и издевательства. Аска обратила внимание, что кровь стекает с лица её Евы… — Восстанови — и в бой! — потребовала Мари, бросая в этот момент взор на Мисато; командующая сейчас одобрила такой ход событий своим молчаливым взглядом. Мари искренне желала крутой драки — она уважала Аску и верила, что соперница может дать ей достойный отпор. — Как скажешь! — Аска оценила такое отношение; энергичная обладательница синевы в глазах и рыжей гривы, очень выразительно явила оскал злобы — лицо её Евы отразило это выражение челюсти, порыв воли резко спровоцировал регенерацию лица, оно произошло на уровне самой реальности, потому неорганическое облачение восстановилось следом, рана сошла, словно была грязью. Аска сорвалась — за этим последовал её бросок рукой, Мари закрылась от кулака блоком, резко скрестив обе руки розовой титаниды. Ева-08 взметнулась, россыпь изумрудов блеснула над Евой-02. — «Не улететь!» Аска прыгнула следом в небо. Горы и реки магмы, застывшее плато древней породы и глубокие расщелины — над всем этим проносились две точки — красноватая и розовая; титаниды соприкасались и вслед за этим отбрасывались друг от друга, отделялись, приземлялись на те или иные детали рельефа, и продолжали схватку посреди ландшафта или над ним. — Извращенка! — рыжая бестия попробовала в полёте провернуть удар ногой. — Красавица! — боевая лесбиянка как-то ухитрилась произвести захват этой ноги. — А-ах! — Аска показала оскал злобы. Ещё оставаясь в воздухе, она произвела сокрушительное движение ногой, Ева-08 оказалась отправлена падать в кору спутника. Столкновение — куча дроблёной породы улетает ввысь, дождём идут осколки, бегут трещины, хруст и скрежет, летят искры. Следующее движение в дыму, Ева-02 отбрасывает Еву-08 от себя с ноги — Мари отлетает, меха её врезается в склон, сносит каменистые холмы, ломает скалы, короче говоря, всячески катится. — О… мне так нравится, как ты меня отбрасываешь! — Мари никогда не переставала флиртовать. Ева-08 распрямилась. — Я тебя ещё не так отброшу! — Аска сейчас топнула ногой, под Евой твердь разверзлась по направлению к Еве-08, из расщелины вырвались крестообразные взрывы. Очкастая с косичками встретила их разворотом многогранника — и сразу стрельнула к плечу боковым зрением: Аска уже была там. Второй Евангелион столкнулся кулаком о раскрытую ладонь Восьмого — Макинами совершила этот жест с целью развернуть барьер, сейчас она живо направила эту руку на перехват Сорью. Вторая рука Евы-08 захватила кисть Евы-02, пальцы очень плотно вцепились в запястье. Мари дёрнула, Ева-02 оказалась направлена вниз, удивление и возмущение на лице Сорью только наступало, когда колено розовой Евы врезалось в голову красной. Хищная улыбка победы поползла по лицу Мари — Ева-02 отлетала. — Ну как тебе?! — боевая очкастая лесбиянка с косичками придала своей Еве довольную позу — в тот момент, когда, отлетая от неё, Ева-02 оставила на ландшафте длинный след. Мари сделала издевательский вид, что любуется красотой ногтей. Взрыв вокруг улетевшей Евы-02 расколол гору и обрушил высокий, сумрачный пик — и следом одно недовольство Аски разорвало окружение. Пилот Второй показала средний палец — пока вокруг её АТ-поле крошило грунт в прах. — Извращенка, ща я тебя упеку! Аска ломанулась — пошли обмены пинками и тумаками, Мари сейчас старалась больше уклоняться, удержать себя после очередного столкновения со стопой или кулаком соперницы, впавшей в ярость. Разумеется, пилот Второй хорошо понимала, что тупо не эмоциях ей не победить. Наконец сама Аска изловчилась совершить захват — кулак сперва прилетел Еве-08 в челюсть, после чего красные руки взяли розовое тело в жестокие объятия. — О, как ты хочешь в обнимашки!.. В ответ на задор Мари, Аска явила недовольную физиономию. Ева-02 ногами обхватила ноги, руками придавила руки розовой мехи к торсу, так девицы рухнули, врезались, разбросали очередные обломки. АТ-поля бешено мерцали, титаниды сжались, боролись две воли. Аска держала Мари, давила, превозмогая её желание вырываться и хлеставшую из её розовой Евы силу. Мари в один момент открыла рот своей мехи, попыталась совершить укус. После этого — вспышка и резкое расхождение пыли — обе Евы расцепились, разлетелись обломки, они вышибли из-под себя достаточно вещества, чтобы образовать кратер и встать на горячую магму. Теперь девушки оказались в рост друг перед другом, надавили руками — и Аска, и Мари, обе не желали сдаваться. — Боже, ты такая красивая! Я прямо тащусь от твоего гнева! — с боевым восторгом высказала Мари. — Ну и тащись! — рыжая смогла отбросить соперницу с косичками — Мари, правда, кажется, сама позволила ей это сделать, чтобы совершить трансформацию — руки Восьмой по локоть распались в кубы и пену АТ-поля, из этого хаоса резко воплотилась хищная голова Звероевы. — Н-да?! Аска руками остановила эту челюсть. Рыжая ведьма стояла под давлением этих зубов. Тут британка-полукровка оставила перед ней эту часть своей машины, родив план налететь с боку — пинок двумя ногами выбросил за пределы кратера. Аска коснулась пальцами тверди, чтобы остановить дальнейшее движение, выставила впереди ногу, после чего вскочила сразу на две. Из кратера выпрыгнула Ева-08 без рук, они отсутствовали по плечи. Зато рядом с ней находилась Звероева, наполовину материальная, впереди, наполовину — лишь прозрачный призрак. — «Разделила свою Еву на две части?!» — Аска взглянула на Мисато с немым вопросом: — «А чë, так можно что ли?!» — Эх! Ты готова, киска?! — Мари материализовала продолжением рук своей Евы какие-то механические протезы, они заканчивались пулемётами. — «Похоже, извращенка разделила свою силу между двумя этими Евами!» — быстро поняла пилот Второй. — «Каждая их них слабее целой Евы!» Мари-пулемётчица повалила очередями — рыжая-бесстыжая закрылась уплотнённым многогранником; Звероева сорвалась с места, пробежала до Евы-02. — «Надо её игнорить!» Ева-02 подпрыгнула, запрыгнула на спину Звероевы, оттолкнулась от её спины и в ещё одном высоченном прыжке устремилась к Мари. Аска шла прямо под выстрелы, почти достигла цель — удар АТ-полем сперва по земле — он подбрасывает Мари в небо, откидывает позади Звероеву. Аска догоняет Еву-08, пока она не заняла хоть какую-то ровную позицию для стрельбы и пребывает отброшенной в небо. — «Эх, круто ты меня!» — Мари видит, как Аска приближается к ней — позади Евы-02 восстаёт на лапы Звероева, кидается кошкой. — «Поймала!» — Аска сметает в обломки механические руки Евы-08, хватает Мари за голову, посылает туда свою энергию, концентрирует АТ-поле… И в этот момент ослабляет свою защиту с тылу — Звероева сжимает челюсти, раздавив голову Евы-02! Кровь хлещет! Мари и Аска обе получают сильные болевые отдачи в свои собственные головы на плечах, обе из-за этого теряются, их Евы падают, врезаются в вулканическую породу, летят обломки, поднимается густое облако пыли, обе Евы — и красная, и розовая, и вторая часть розовой — Звероева — все мехи замирают. — Достаточно, — звучит голос Мисато, — вы очень недурно себя показали. Аска и Мари пришли в себя. Первая быстро заметила, как вторая вновь обнажает улыбку — улыбку спортсмена после тренировки. — Очень хорошо, — Мари схватила коктейль, поспешила залить его себе внутрь через соломинку. — Ты так прелестна, когда в гневе! Обожаю тебя, Аска! Мари показала большой палец. — Фух! — Аска чуть провела рукой по рыжим, огненным волосами, аккуратно спадающим за плечи. — Ты достойный противник, Мари. Вот что ей только осталось сейчас сказать. Достаточно, что они уважают и признают друг друга. — Ха-ха — как ты мне, крошка схватила! Какое-то время девочки потратили на то, чтобы восстановить свои Евы. Мари преобразовала ту часть Восьмой, которую она использовала для создания Звероевы. После этого напарницы взялись за руки: — И вперёд! — прокричала Мари тоном весёлого ребёнка. Обе Евы оттолкнулись АТ-полем от ландшафта Ио, полетели к «Wunder» на тяге своих барьеров, постоянно возникающих под ногами и отталкивающих их… На борту девушки нашли себе скромный уголок, обхватили друг друга — страстно сосались, целовались, жались и обнимались. На них ещё были контактные комбинезоны — красных и оранжевых цветов у Сорью, розовый у Макинами. Аска оказалась у стены, Мари её туда прижала своей страстной атакой, лесбиянка с косичками прямо пальцами впивалась в ягодицы любовницы, стремилась забраться в рыжие волосы, заснуть язык поглубже в рот Сорью. После предварительных ласок, девушки взялись за руки, проследовали к кроватям. Мари коснулась области за плечами Аски, там пошла линия расхождения ткани, контактный комбинезон спал по линии прохождения пальцев Мари. Она улыбалась, наблюдая за тем, как обнажается спина, как идёт обнажение от уровня плеч до ягодиц. Когда ткань спала с ног и Аска начала вынимать нагие ступни из облачения, окончательно снятого, Мари нарочито перед глазами любовницы, чтобы ещё пуще завести обоих, взялась проводить пальцами по ткани своего комбинезона — движение пальцев от горла до паха привело к тому, что ткань из нанороботов разошлась, открыта нагой торс — при этом первыми на свет явились сиськи, а уже затем — плечи. Мари обнажила торс. Аска наклонилась, сперва она пососала ей соски: коснулась их губами и как младенец постимулировала ртом любовницу. Вслед за этим Аска опустила голову к влагалищу, взялась сосать уже его. Мари руками захватила голову рыжей красавицы. Через некоторое время комбинезон окончательно отлетел куда подальше, Аска оказалась положена на кровать, Мари села сверху, вагиной прямо ей на лицо — Мари руками стимулировала себе груди в то время, как Аска трудилась языком. — Красавица, можно нассать тебе в рот? — приспичило тут Мари. — А то я хочу в туалет, но мне так не хочется расставаться с тобой… Рыжая красавица ничего не сказала, наша жаркая девица только продолжала со всей отдачей и сосредоточенностью вылизывать влагалище лесбиянке. — Молчание — означает согласие. Горячая моча Мари активно заструилась в лицо Аске. Рыжая красавица, естественно, поморщилась, но ничего не сделала, любовница только старалась не глотать ссанину. Мари живо после этого заводила по лицу Сорью — извращенка обоссала с одной стороны свои бёдра, с другой — голову, волосы. — А теперь займись моей попкой, — Мари начала разворачиваться, она заняла такое положение, чтобы анус очутился прямо у рта подруги. Аска не стала ничего лишнего говорить — просто взялась облизывать анальное отверстие Мари, вводить в него язык. — О, кайф! Как это приятно, что ты облизываешь мне жопу! Мари пукнула. Аска выразила раздражение и отвращение на лице. — Ты хочешь довести меня?! — Когда ты в гневе, ты такая прекрасная! — Мари вновь крутанулась. — Ну держись! — лицо Аски выразило тут ещё злость — она вскочила, скинула с себя Мари, взялась активно пинать задницу. Босые подошвы приземлялись на голые ягодицы, Аска врезала несколько раз шлепками, потом схватила Мари за шею, сдавила — пилот Евы-02 смотрела на то, как пилот Евы-08 задыхается под хваткой её рук. Взгляд голубых очей, давно уже не невинных, пал на искусственный член. Бесстыжая вооружилась им, вогнала подруге в задницу, поставила ту перед собой на четвереньках — Аска брала жёстко. Содомитка несколько минут очень быстро и мощно трахала прямую кишку трибады, вынуждая любовницу-лесбиянку издавать стоны. Аска вынула этот член, после чего поспешила перекинуть Мари на спину. Активная девица схватила теперь груди, очень грубо, сдавила пальцами титьки так, что Мари точно было больно. Потом пару раз заехала по физиономии. Аска схватила Мари за косичку, очень сильно дёрнула за волосы, швырнула на пол. Мари очутилась на коленях, член, вынутый до того из задницы, отправился в глотку — Аска имела Мари в рот очень грубо. Это продолжалось уже не долго — Аска сняла член, схватила Мари за волосы, приблизила лицо к гениталиям и излила мочу. Большая часть ушла на волосы. — Ну как, с тебя хватит, извращенка? Или ещё хочешь? — Спасибо, мне пока хватит… Девушки привели себя в порядок, после чего легли на чистую постель, где продолжили — на этот раз они одновременно впились устами в вагины — Мари лежала на спине и обхватывала бёдрами голову Сорью, та старалась поступить также — и в таком жарком сцеплении лесбиянки жадно сосали друг у друга. Потому Мари очутился над Аской, перевернула любовницу на спину и пустилась тереться вагиной о вагину. Груди красавиц пребывали друг над другом или почти друг над другом, большие груди Мари постоянно находились в движении. После обычного трения в ход особенно яростно пошли пальцы. Аска очутился теперь на четвереньках, Мари живо захватила ей грудь одной рукой, другой — парой пальцев обрабатывала вагину снизу. Именно эти действия привели сейчас Аску к оргазму — рыжая красавица кончила достаточно тихо, но приятно — жар экстаза в один момент оказался запущен, он сорвался с натяжения, пошёл волнами блаженства, они, словно кипяток, охватили вагину, всю мокрую и текущую от сока. — Спасибо, Мари, — Аска выразила благодарности за столь приятный плод стараний грязной девы. — Пожалуйста, моя принцесса, — Мари поспешила сперва засунуть в губы свои пальцы, мокрые от сока бестыжей, а потом самой слизать этот сок с губ любовницы. Мари очень желанно засосала её в губы и поспешила зарыться в рыжие волосы. После этого неистовые любовницы вознамерились передохнуть. Мари распустила свои волосы. Аска поначалу просто лежала и наблюдала за тем, как подруга приводит себя в порядок, после чего в сердце бестыжей таки возобладал альтруизм, она взялась помочь Мари расчесать себя. — Ты что-нибудь ещё хочешь сделать, а? — поинтересовалась за этим делом Аска. — В плане секса? — Да. Ты же ещё не кончила. Я кончила, а ты нет. Мари задумалась; сейчас, когда Аска приводила в порядок ей волосы, наша британка-полукровка погрузилась в размышления, особенно глубоко она вникла в сферу сексуальных желаний. И прислушивались к ней, сообщила своей американо-японо-немецкой подруге: — Аска… Ты знаешь, я не очень люблю мужчин. Но иногда мне хочется их… — Мари, ты хочешь, чтобы тебя трахнул парень? — Аска подумала, речь будет идти об этом. — Нет, я хочу сосать члены парней в то самое время, Аска, как бы будешь облизывать мне киску, — рассказала о своих желаниях Мари. — Ну, это вполне нормально, — бисексуалка не поняла, что тут такого. — Я спокойно берут в рот члены. — Да, но мне члены отвратительны! Но вот сейчас я хочу именно члены! Они по-прежнему мне отвратительны! Иногда меня охватывает ненависть к мужчинам, мне хочет увечить им гениталии, я ненавижу мужчин за то, что Природа поставила их доминировать над нами, над женщинами! — рассказывала Мари о том, что рождалось внутри самых глубин её мозга. — Но в то же время иногда меня возбуждают мужчины, как сейчас, я начинаю хотеть этих скотов… — Я — би, я больше люблю мужчин, не могу понять, что тут такого… — Аска, тебя привлекают животные? Кони, собаки, свиньи, а? Ты не хотела бы отдаться хряку или борову? — Мари решила провести параллель. — Нет, таких желаний у меня не возникало. — Аска, я мужчин воспринимаю так, как ты воспринимаешь животных, — пояснила Мари. — Мне отвратительна идея совокупления с ними именно в таком ключе. — Ну, тогда выбери что-нибудь одно. Я советую тебе делать то, что тебе хочется, Мари; в конце концов ты раньше занималась сексом с парнями — и ничего, — Аска, конечно, в этот момент подумала о том, как извращена сексуальность этой особы. — Хорошо, послушаю тебя. — Мне привести мужчин? — Аска встала. — Да… — Тебе сколько? — Давай двоих — как минимум двоих, хочу, чтобы было два члена предо мной, — Мари прислушалась к своим фантазиям и именно это ей захотелось. — Кого именно? Кого-то определённого? — Кого хочешь… пусть там будет Такао, он — мерзкий мужик. Аска вернулась на пару с самим Кодзи Такао, Хидэки Тамой и Асари Кейтой. — Кто-то из них должен заняться моей киской, — потребовала Аска. — Ну, давай-давай, мы исполним твои желания с удовольствием, — Такао взялся раздеваться. Сорокалетний мужик с лысой головой, похожей на картофель, чьё лицо украшала бородка, принялся снимать с себя одежду, обнажил плотное туловище, он улыбался. — С большим удовольствием изменю своей женой с тобой… Таким образом трое новоприбывших участников оргии обнажились. Кодзи и Хидэки встали по обе стороны от Мари, она начала им дрочить. Лесбиянка с распущенными волосами села так, чтобы Аска могла облизывать ей влагалище. Рыжая красавица заняла удобное положение для этого и для того, чтобы Асари сперва одной рукой мастурбировал себе, а другой стимулировал гениталии любовнице. Члены всех троих восстали в эрекции — две нагие красотки-лесбиянки не могли не возвести эти орудия любви. Половой член Кодзи оказался захвачен пальцами Мари, рот же вобрал в себя хозяйство Хидэки, ибо он был молод и приятен. Мари сосала мужское достоинство, Аска облизывала ей влагалище, Асари-таки воткнул ей член в вагину. Вот так совершалась эта оргия. Мари выпустила изо рта любовный жезл Хидэки, повернула голову к Кодзи, вобрала его фаллос за щёку, засосала. Аска не переставала удовлетворять свою женщину, получая удовольствие от любовника-товарища — Асари похлопывал девушку перед собой и приговаривал: — О, как круто! Какая извращенка, какая классная… о-ах! у-ох! Сношение совершалось, Мари меняла члены, один мастурбировала рукой, второй обрабатывала ртом, засасывала глубоко и смачно, выпускала изо рта, смачно облизывала головку. — Знали бы вы, мальчики, как я хочу откусить эти ваши грязные штуки-дрюки! — произнесла Мари между делом. — Шигеру-кун говорил, тебя не в первый раз посещают такие фантазии, — вспомнил Кодзи. — Да, люблю им предаваться… Мари захватывала твердь члена своим ртом, направляла все свои осязательные чувства, чтобы как следует охватить восприятием всю прочность стоящего мужского ствола. Член казался ей отвратительным, совершенно уродливым произведением Природы — но в то же время ей хотелось глотать и сосать его. Мари это делала, она шла на поводу этих грязных желаний, приходящих из пучка нейронов внутри головы. Влага сочилась, Аска облизывала сок Мари. Удовольствие росло, гениталии вознаграждали Мари за то, что она сосала мужчинам. Привкус хорошо распознавался предсеменем, выходящим из уретры. Дело продолжалось — Мари упивалась происходящим. — Ты хочешь, чтобы я кончил, моя развратная шлюшка? — гладил её Кодзи. — Кончи мне в рот своей мерзкой спермой! Время пошло, Кодзи агрессивно имел Мари в глотку, держал лесбиянку за волосы… Ей стало тошно, мерзко… и отвращение перешло на влагалище, оно заставило сократиться грязное нутро Мари. Аска добилась оргазма у своей любовницы. — «Я кончила, когда меня долбил в глотку мужчина!» Грязная сперва горько вырвалась из уретры, заполнила глотку Мари… и она не выдержала, её следом же просто вырвало! Это, главным образом, вызвало громкий смех у тех, кто наблюдал за этим. После оргазма Мари уже не испытывала возбуждения от члена Кодзи, потому невообразимое отвращение охватило её, когда сношение в глотку продолжилось — и достигло пика, сперма вырвалась ей в рот. Вот поэтому Мари не выдержала и её вырвало. — Ну и ну, никогда такого не было, — покачал головой Такао. — Ты в порядке? Мари?.. — О… это было отвратительно! — тотчас заявила она, как только закончила блевать. — Прости, если я… — Да нет, никаких изменений… я не считаю, что ты виноват, я сама пошла на это, — Мари потянула руки. Хидэки дрочил, Аска получала прочистку влагалища от Асари. — Можешь заняться моей вагиной, — Мари решила подставить влагалище под член Хидэки. Нанороботы убрали все признаки рвоты, даже освежили воздух. Аска и Мари теперь пребывали друг с другом, держались за руки, любовницы соединялись пальцами, а в это время вагины обоих прочищали мужчины. Асари хотел кончить туда, куда уже кончили, потому подождал, пока Хидэки сбросит в Мари. Асари вытащил член из Аски, вставил свой член в Мари, сунул руку во влагалище Аски, вот так брал одну за гениталии, другую пронзал членом. — О-ох! Сперма Кейты заполнила пещерку Мари, парень получил особое удовольствие благодаря тому, что его семя смешалось с семенем Хидэки. — Я ещё не кончила, — заявила Аска. — Уверена, я ещё могу кончить. Они сделали так: Аска легла на спину, обхватила бёдрами сперва голову Тамы — по очереди трое мужчин облизывали ей влагалище. Аска кончила, когда её языком обхаживал там Кодзи… *** Вместе с Эдмундом наши друзья вернулись в дом Иффа. Стояла где-то середина ночи и они пробыли вместе до зари. Приверженцы Ордена оккультистов очень живо обсуждали все впечатления от недавнего путешествия в Страну Идей. Кто-то толковал об образах, настолько ярких, что их невозможно передать словами, кто-то вспоминал о своих эмоциях, настолько глубоких, что их невозможно испытать здесь. Ифф призвал всех ко вниманию. Опытный старый чародей предупредил, что сейчас все они должны стараться быть друг у друга на виду и следить: — Наш разум может не выдержать такого резкого скачка. Ведь можно или медленно восходить в гору, привыкая шаг за шагом к новым высотам, либо сразу взлететь на вершину за облаками и сойти с ума. Потому, друзья, все мы должны быть готовы к тому, что наш рассудок сдаст. С этим нужно будет бороться. Нельзя позволить безумию захватить нас. Все с ним согласился, потому приняли решение разойтись по домам группами, пожить в гостях. Члены Ордена также назначили встречу, когда им собраться вновь. Сьюзен, а вместе с ней и Тодзи, погрузились в заботу об Эдмунде. У него было плохое настроение, он постоянно выглядел хмуро и даже напоминал наркомана, который решил завязать. — Бедняга, он жил в мире, где совершенно другие ощущения, так что тебе, Эдмунд, надо будет долго привыкать к нашей реальности, — Синдзи больше всех мог ему сочувствовать. — Ваша реальность — унылая и серая тень, — снова пробурчал Эдмунд в своём духе. — В этой реальности, Эдмунд, есть те, кто любят тебя, как человека, а не как батарейку или вкусный обед, — Синдзи возложил руку на плечо Сьюзен, — потому умей ценить это. Любовь близких — главное в жизни. Потому что человек слаб, а больше ему никто не поможет. Ни бог, ни царь и ни герой. Синдзи искренне верил в свои слова — это было абсолютно точно: своими особыми глазами, которые так пугали Сьюзен, Эдмунд видел умозрительные конструкции, каковые вообще не являлись физическими объектами. — Я вижу, Синдзи, в твоей жизни близкие играют важную роль, — Эдмунд видел это буквально. — Да, ты прав, мне очень сильно нужные окружающие меня люди, — с большим удовольствием подтвердил Синдзи. — Сьюзен любит тебя, Эдмунд, ты брат ей, так что… — Я понимаю, я понимаю, что ты хочешь сказать… что я должен ценить сестру… Эдмунд не хотел есть, он сказал, что не нуждается в этом и что вообще сам процесс питания отвратителен для него. — Пожрать материю, чтобы растить в себе материю — это мне сейчас глубоко омерзительно, — говорил он теперь, проявляя искреннее отвращение даже к свежим фруктам. Потом вдруг взглянул на нарисованные виноград, яблоки, бананы и тому подобные плоды. Эдмунд в один момент сглотнул, просто издал очень резкий звук горлом — после чего все фрукты просто попали с картины. — Спасибо, — он вытер рот с сытным лицом, — я могу есть чистые идеи. Все посмотрели на картину, она просто моментально изменилась, теперь там просто как бы дорисовался задний фон на месте пропавших фруктов! — Я так понимаю, мне теперь достаточно нарисовать яблоко, чтобы ты мог его съесть? — подумала Сьюзен. — Попробуй, — предложил Эдмунд. Сьюзен очень быстро нарисовала яблоко, как могла, после чего показала его брату. Тот скривил лицо: — Ты бы сама его ела, Сью? Все засмеялись. — Похоже, питательность яблока зависит от количества вложенной души, если быстро нарисовать что-то такое, то это будет иметь практически нулевую питательную ценность, — понял Синдзи. — А если показать голограмму? — Кенске вывел изображение яблок. — Нет, в них тоже нет ничего питательного, потому что в твоём устройстве даже нет ума, в котором могло бы быть то, что мне интересно, — Эдмунд очень бегло окинул взглядом эту голограмму. — Барди, сделай яблоко, — Тодзи протянул руку, из раскрытой ладони выступила синяя субстанция, она сформировала из себя яблоко. — Это вообще не яблоко, — Эдмунд с долей раздражения взирал на этот макет, внутри заполненный ангельской субстанцией. — Ну, да, это не настоящее яблоко, но ведь на картине же тоже оно не настоящее. Оно даже не объëмное, — обратил внимание Тодзи. — Для меня «настоящее яблоко» — это идея яблока, а не кусок материи или рисунок. Собственно, рисунок, это тоже всего лишь кусок материи, просто разный по цвету: благодаря разнице в цвете, там появляется дверь — через эту дверь в наше сознание входит идея яблока, это и есть «настоящее яблоко»… — Эдмунд задумался. — По крайней мере для меня настоящее. Потому я его могу съесть. — Тодзи, — Синдзи взглянул на своего друга, — похоже внутри головы Бардиила вообще нет никакой идеи яблока, он видит мир совершенно иначе, чем мы. Выполнить твой приказ он может, но, похоже, Ангел не способен вложить никакой идеи яблока, которую мог бы уловить потом наш рассудок. — Да, наверное, так, — Эдмунд удобнее сел на кресло, он ещё раз посмотрел на картины, висевшие тут. — Забавно, мне теперь картины, куда вложили идеи, кажутся более настоящим, чем остальной материальный мир. Даже если художники нарисовали именно материальный план, где нет ничего не обычного. Он иронично улыбнулся: — То, что только картинка для вас, для меня — окно в настоящую действительность. — Но это же относительно, Эдмунд, — Синдзи решил развить мысль: — Ты сам подумай, откуда у людей появились идеи? Наши органы чувств призвали впечатление из внешнего мира, но видим мы-то материю. Материя создала идеи у нас в уме. — Я считаю иначе, я считаю, что идеи только первично появились в Высшей реальности, откуда я только спустился, и потому теперь возникают в наших головах. А то, что заставляет их возникать — это двери в Страну Богов, — так ответил Эдмунд. — Ну, мне такое в Мире Снов постоянно рассказывали, — Синдзи сложил руки на груди, — там тоже все считали, что наша явь — сугубо мнимый феномен. Что же касается меня, то я поначалу был уверен, что раз мои впечатление в мире яви породили то, что я видел среди снов, то первичны именно они. Эдмунд, сам подумай, будет ли какая-то идея иметь смысл без связи с материей? Вот только идея яблока будет иметь смысл, если в нашей голове есть сама картинка яблока, но разве эта картина возможна без материи? Эдмунд подумал. — Всё существует во взаимосвязи, а твоё представление о первичности — просто привычка, — доказал Синдзи. — Хорошо, я допускаю твою правоту… — Эдмунд немного нервно покусал нижнюю губу зубами верхней челюсти. На улице — прохладный осенний рассвет. Кенске и Ифф остались с Эдмундом, чтобы провести кое-какие исследования, в то время как Синдзи, Тодзи и Сьюзен вышли в другую комнату. — Я так волнуюсь… — Сьюзен пребывала в смятении чувств. — Что такое, Сью? — Тодзи положил руку на плечо подруге. — Эдмунд вернулся, но… я теперь растеряна. Да, это то, что я хотела, но… — Ты хотела вернуть Эдмунда, но тебе не так-то просто найти общий язык с ним, — сказал Синдзи. — Общий язык с этим?.. — Тодзи не хотел сказать ничего хорошего про Эдмунда. — Да ты шутишь… — Сьюзен, ты знала, что за люди твои близкие, и, надо сказать, ты сама сознательно, рискуя собой, в это время стремилась воссоединиться с ними, — напомнил Синдзи. — Да, я понимаю, — Сьюзен кивнула. — Питер и Лу ещё там, если… я даже не хочу знать, что с ними сделал этот дьявол Аслан! — В любом случаи, Сьюзен, тебе предстоит теперь жить с Эдмундом… Ох, если честно я не буду врать тебе и говорить, что тебя будет ждать счастливое будущее, — прямо сказал Синдзи. — Я могу только сказать, что, возможно, ты сможешь жить со своим братом. С другой стороны, всегда есть шанс, что очередные демоны Варпа позовут твоего брата, и он побежит за ними, как собачонка за велосипедом. — Есть шанс, что Эдмунд оценит то, что ты для него сделала, и станет думать о тебе, а потому не будет больше таким мудаком, — добавил от себя Тодзи. — Я одно время тоже не думал о том, как много для меня делают и хотят сделать другие. Я заплатил за это жизнью моего отца. Я совершил ошибку. Одна ошибка — и ты ошибся. Но я теперь понял эту ошибку, я сделал выводы и теперь всегда ценю то, что делают или хотят сделать для меня другие люди, — Тодзи благодарно посмотрел на Синдзи, любовь юноши к юноше заметно читалась в этом выражении. Хорошо его заметив, Сьюзен вздохнула: — Да, Тодзи, похоже, ты любишь Синдзи много больше женщин! Тодзи и Синдзи в ответ, разумеется, залились звонким и пошлым смехом, после чего очень весело посмотрели на Сьюзен, а потом — друг на друга. Парни поспешили взяться за руки. — Всё верно, Сьюзен, — Синдзи затем обнял Тодзи, припал к его губам, — смирись с тем, что Тодзи-кун — мой парень! — когда Синдзи разорвал второй поцелуй, то с удовольствием уточнил: — Один из нескольких моих парней! Сьюзен тогда одарила смиренной улыбкой: — Хорошо, я понимаю, что вы вместе и что за чувства вас связывают. Она повернулась к ним спиной: — Я пойду присматривать за Эдмундом. Боюсь его оставлять. А вы — можете уединиться. — Без тебя, Сью? — уточнил Тодзи. — Да, без меня… брат вернулся, мне сейчас не до мальчиков. Сьюзен скрылась за дверью. — Похоже, она настолько хочет получить кого-то из нас в полное пользование, что не хочет брать тот кусок пирога, который мы ей даём, — прокомментировал Синдзи. — Но разве это не твои закидоны? — приподнял бровь Тодзи. — Это ты начал — ты сказал, что тебе не нравится, когда в присутствии Сьюзен, ей уделяют больше сил и внимания, чем тебе. — Тодзи-кун, — Синдзи, как подобает женщине, игривыми движениями прижимался поближе к груди своего мужественного друга-любовника, — если бы Сьюзен не было — я бы не почувствовал на себе перемену внимания. Осознание, что мне уделяют больше внимания, вот что увеличивает мой кайф. — Интересный ты человек, — Тодзи обнажил усмешку, подумал. Синдзи в это время поспешил очень романтически обнять Тодзи и прижаться к его плечу. — Ну, кое в чём ты прав, Синдзи. Иногда надо менять любовников, — согласился Тодзи. — Я никогда бы не подумал, что могу питать к тебе такие чувства, если ты я всё время был только с Хикари, а ты — с Каору. Я не подумал бы, что секс с Кенске может быть так хорош, если бы он постоянно был с Куронами. Так что, я согласен, Синдзи, изменение внимания играет свою роль. — Вот именно, Тодзи-кун, пока я провожу время только с тобой, я не перестаю ни на грамм меньше любить Каору или Кенске-куна, но могу теперь наслаждаться этими ярким чувствами, которые даришь мне ты, Тодзи! — Синдзи весь очень распалился чисто любовным жаром. Видя это, Тодзи наклонился. — Оп-па! — он схватил Синдзи за талию, оторвал его ноги от пола, поднял. — Тодзи!.. — Синдзи, очень счастливый и довольный, расположился, как мог, свисая теперь с плеча своего любовника. — Тогда я заберу тебя в постель, — Тодзи понёс Синдзи, хлопая его по ягодицам, обтянутым провокационно-тонкими и короткими шортиками, — и трахну! — О, Тодзи! Тодзи!.. Синдзи был очень счастлив, когда Тодзи шагал с ним, неся его на плече… Полдень за окном. Ифф отрубился в кресле. Сьюзен лежала на кушетке. Эдмунд неподвижно пребывал в одном положении рядом, держа на глазах свои очки. Во снах он ещё мог созерцать те бездны, которые ранее бороздил наяву. Кенске оставил их, тихо закрыл дверь и поднялся на второй этаж. Здесь за дверью доносился характерный шум. — А-ах! А-ах-ах! — Синдзи откровенно раскрывал пошлые губы, щёки заливала краска, лицо Тодзи — напряжено, исходящийся потом, шоколадный японец в трудах обнажает челюсть. Руки Синдзи сейчас привязаны к кровати, он пребывает на спине, раздвигает ноги, Тодзи с колен долбит его, видя перед собой живот, где из стороны в стороны бросает член, где-то чуть меньше, чем наполовину налитый кровью. — Ну, хоть народ лёг спать, — Кенске обнажил свой торс. — А как твой Ифф, а, Кенске? — сквозь неистовое долбление, Синдзи смог связать несколько слов. — Он старый, очень устал, — Кенске снимал штаны. Тодзи не прекращал драть Синдзи. Рядом возле кровати валялась плётка. Кенске оставался в трусах, он встал в задумчивую позу и просто наблюдал за тем, как происходит процесс отработки. Тодзи в один момент руками поднял ноги Синдзи, звучно дышал, был залит краской, долбил, долбил и долбил… Пока не издал финальный свой звук — активный любовник видел перед собой развратное лицо Синдзи и его член, яйца, они откровенно торчали во всём бесстыдстве. Сперма Тодзи сейчас выходила в клоаку Синдзи, ушла туда до капли. Тодзи сел переводить дыхание, ноги на полу, попа на кровати, Синдзи, чьи руки ещё зафиксированы у изголовья, перебирается на бок. — Кенске, загляни мне в зад… — Хм… Кенске взялся за ягодицу, раскрыл, увидел анус, из этой тёмной дырочки Синдзи изверг светлую сперму, она потекла по полушарию. — Хе-хе! Тодзи, как обычно, круто тебя выдолбил! — прокомментировал Кенске. — А-ха-ха-ха! — Синдзи очень это понравилось. — У-ф! — Тодзи ладонью смахнул пот со лба. Он поспешил наклониться и засосаться в губки с Синдзи. — Тодзи кончил… — последний взглянул теперь на Кенске. — И я хочу кончить. Тодзи лежал на спине и сосал член Кенске, Кенске пребывал над своим другом в позе на четвереньках, Синдзи раком драл Кенске в зад. Тодзи постоянно то сосал, то дрочил рукой. — У-уф! — Синдзи кончил в прямую кишку Кенске. Он вынул из него член, поспешил поменяться местом с Тодзи — сосал Кенске член. Тодзи к тому моменту смог передохнуть, потому вставил в Кенске, стимулировал ему простату. — А-ах! — Кенске, чьи щёки охватил румянец, с очень смачным звуком извергнул сперму в глотку Синдзи. После этого все трое голых мальчиков протянулись вместе на кровати и заснули. В таком виде друзья пребывали вместе, пока солнце светло за окном, а на улицах Лондона кипела жизнь простых людей, ничего не подозревающих о потусторонних опасностях… *** Атмосфера невыразимой скорби висела над пиком Парнаса. Область, призванная непосредственно визуализировать чувство красоты, гармонии и духовного центра, погрузилась в метель вулканического пепла, вся стояла выжженной, обращённой в пепельницу. Обломки статуи античных Олимпийцев валялись то тут, то там, покрытые толстым слоем сажи. Густой, тяжёлый и душный сумрак вокруг служил сейчас прямым отражением болезненный меланхолии Мелькора и всей её глубины. Тягостный жар после пожара пропитывал воздух. Апокалиптический Властелин просто неподвижно возвышался под метелью белого пепла, похожего на снег, и позволял ему себя засыпать — у наблюдавшего за этим Каору возникли шутливо-принебрежительные ассоциации с продуктом жизнедеятельности голубей и памятником — он, правда, в силу вежливости, такое сравнение не озвучил. Жуткое состояние сердца выражал этот взгляд, и сила его скорби и отчаяния изливалась на окружающую действительность. Сам же Каору, пока такой же безмолвный, располагался рядом на осколке головы Аполлона. Красное Копьё Кассия упиралось в землю; Каору захватывал своё оружие рукой, сидел, склонив к древку голову, сам пребывая в похожем состоянии, но, очевидно, не в таком духовно убитом. Отнюдь — сердцем Каору ощущал себя полностью живым: он был в такой же степени духовно жив, в какой — Мелькор духовно мёртв. Два брата — Эрос и Танатос — Табрис чувствовал себя насквозь преданым воле к жизни в такой же степени, в какой его Противник пребывал в объятиях воли к смерти. Каору нравилось быть тем, кем он был, и ему оставалось только ужасаться и сочувствовать тому состоянию духа, в котором навечно оказался заперт Мелькор. Ангел-альбинос выразил в конце-то концов свои чувства. Он помнил, что Виктор пел, когда садился наигрывать на гитаре, и сейчас в точности повторил — своим очень красивым, юношеским и мелодичным голосом: Первая болванка Попала танку в лоб, Водителя-механика Загнала прямо в гроб. Любо, братцы, любо, Любо, братцы, жить, В танковой бригаде не приходится тужить! От второй болванки Лопнула броня, Мелкими осколками Поранило меня. Третья болванка Попала в бензобак. Выбрался из танка, Да сам не знаю, как. Наутро вызывают Меня в Особотдел: — Что же ты, собака, Вместе с танком не сгорел? — Товарищи начальники, — Я им говорю, — В следующей атаке Обязательно сгорю! А наутро слово Я своё сдержал: На опушке леса Вместе с танком догорал… [1] Эта песня обратила на исполнителя взгляд Виктора — Каору поймал его на себе; пусть друг не может проявить себя зримо, между ними возникла связь: Виктор, пребывая во сне, видит, чем занят Каору. Наш Ангел только подумал: — «Я рад твоей компании, Вик-кун». Пусть его песня не была весёлой, но Каору противопоставлял её сюжету свою волю к жизни, в этом и заключался трагизм, та сила, с которой данное произведение трогало сердце. Эта сила воплотилась в виде золотого света, вновь падающего из небесного сумрака, и он блеском обернул фигуру Каору. Бледная кожа всего, что было выше пояса, и стоп внизу, сама красиво заиграла в лучах духовного светила. Мелькор посмотрел в ту сторону, где исчезли наши герои, снова пройдя через портал в материальный мир. — Последуем за ними. Ты не против? — предложил Враг всего живого. — Возражений не имею, — Каору встал. Они расположились в доме у жены Дугласа. — Мне неприятно нарушать чужую волю, уверен, хозяева не желали, чтобы кто-то без разрешения здесь находился, — Каору выглянул в окно на ночной город. — Если тебя это так волнует, то мы можем выбрать другое место… — Нет, мне оно нравится, потому что этот дом — первое место, при выходе из потусторонних царств, — Каору бегло окинул взглядом убранство дома. Он улавливал здесь следы разнообразных магических операций — пол, по которому Каору ходил, мог бы рассказать о том, какие практики, ритуалы и обряды здесь совершались. Жестокий колдун Дуглас не стесняясь в средствах, но был слишком мелок и жалок, чтобы стать Владыкой Тьмы. Злодей этот не мог стать даже локальным Властелинчиком. Каору, стоя в своей привычной позе, то есть — прямо и ровно, сунув кисти в карманы брюки, посмотрел так теперь на Мелькора. Вступив в пределы материального плана, последний принял такую форму, каковая наиболее точно отображала бы здесь его мысли, самоощущение и восприятие действительности. Внимательный взгляд Каору изучал обезображенное шрамами, усталое, исполненное нездешней мудрости и печали лицо — лицо человека или почти человека, эльфа, если судить по листовидной форме ушей. Мелькор сейчас походил на странствующего, благородного рыцаря, меченого ранами и страданиями, ростом едва не достающего до отметки в два с половиной метра. Одежды его, как обычно, были чëрными, пояс — из чеканных серебряных пластин, а грудь украшала цепь с большим «кошачьим глазом», вделанным в подвеску [2]. Волосы его были белыми, как мрамор, но не как пепел — пепельными они были у Каору, и если у последнего они выглядели такими от рождения, то есть не казались эффектом потери цвета, то у Мелькора они, напротив, были такими, что сразу ясно — они потеряли некогда настоящий цвет. Голос, издаваемый человеческим речевым аппаратом, звучал очень печально, невообразимо устало от жизни, но без капли упадка, сам тон очень живо отражал в себе энергию для совершения великих дел. — В языке наших творений, — Мелькор бухнулся на кровать своей спиной, согнул свои мощные колени, по-средневековому кованые сапоги Апокалиптического Властелина остались стоять подошвами на полу, — существовал такой термин — унати. Это закономерности окружающей действительности, которые невозможно нарушить каким бы-то ни было способом. Пока Мелькор об этом говорил, Каору обошёл кровать и приземлился с противоположной стороны — со стороны стены, благодаря левитации, он очень легко заскочил с того угла и мягко приземлился своей бледной, обнажённой спиной на кровать, ноги, обтягиваемые тёмными брюками, также согнулись, бледные ступни упёрлись в стенку. Каору и Мелькор головами находились на одному уровне, оба взирали исключительно на потолок. — Но я полагаю, нет ничего невозможного, да? — философским замечанием Каору подбросил дрова в пламень диалога. — Ещё этим словом обозначали Единую силу, которая поддерживает мироздание, — продолжал Мелькор. — Наши чада полагали, что это рука моего Отца, исходя из любви к своим детям, держит мир. И они были правы. — В чём был подвох? — Каору сразу понял, что нечто здесь не чисто. — В том, что Эру любит их не так, как ты любишь, например, своего Синдзи; не так, как среди людей принято любить друг друга. Нет, Эру любил своё творение как инструмент — устройство для извлечения всего разного, что есть в сознании. — Эру был весь в отца, в Азатота, да? — понял Каору. — Верно, но в отличие от Бога-Идиота, Эру понимал страдания, но для него они слышались лишь как грустная мелодия. Ты же не против иногда послушать грустную мелодию? — Я люблю любую хорошую мелодию, в том числе и печальную, — согласился Каору, сейчас продолжительно моргнув, — но я никогда не стал бы мучить кого-то ради этой мелодии, почему что у меня есть жалость. — А у моего отца жалости не было, у него не было любви, он Другой, Иной — исчадие Азатота, — пояснил Мелькор. — То, что некоторые ощущают как любовь Бога, не более, чем его любовь к той музыке, которую он играет на обнажаемых нервах. Садист, который играет на лютне, состоящей из вашей плоти, одной струной даруя экстаз, иной — агонию. Эру озабочен величием своих детей, но видит он в них лишь свои игрушки. — Ты, конечно, восстал против такого, потому что ты такой же, как я — Бог, с сердцем человека? — спросил Каору. — Выходит, что так… Но проблема в том, что Эру прекрасно знал, что если мир возможен, то лишь до тех пор, пока там существуют боль и хаос. Унати — это зло. Страдания на высшем метафизическом уровне возникают из-за противоречий между проявлениями вселенского духа, в свою очередь мир, где нет противоречий — пустое место, Небытие, Полный Ноль. В свою очередь такие правила — это и есть унати, среди вас их называли Колесом Сансары; что было куда более верно, чем у нас. — Но источник бытия — не Эру, а сам его отец — Султан Азатот, слепой и безумный, — Каору подумал, он теперь открыл глаза с выражением некоторого понимания. Руки Каору сейчас очутились под его головой. — Твоё сердце не приняло такого порядка, ведь источник нашей морали — наше сердце. — Совершенно верно. Я увидел лицо Унати через призму сердца, потому понял: они суть есть когти Азатота, они любят мир, очень любят, но терзают его, потому что любят за саму возможность терзать. Мелькор, конечно, за давностью лет утратил склонность к выражению эмоций, потому сейчас только голос, рвущейся сквозь меланхолию, мог эхом поведать о всей той ненависти, с которой «Спаситель мира» готов свергнуть все унати. — Ты понял, что или мир будет идеальным и прекрасным в абсолютном смысле, или пусть уж лучше его не будет вообще, — Каору озвучил ход мыслей своего собеседника. — Зло — это тупая бессмысленность, с которой Азатот терзает нас, но Вселенский дурак и его подпевалы могут это делать лишь до тех пор, пока Мир висит в его когтях… — Я уже знаю, то ты решил, Мелько-кун, — Каору резко, но доброжелательно прервал тут типичную речь Мелькора, — но я вижу то, что видишь ты; наши сердца похожи. С той лишь разницей, что я смирился. Вернее нет, — Каору очень сознательно глядел в потолок, — я никогда не смирился, потому что меня никогда не трогало такое положение вещей. Я ничего не ждал от мира, ведь такое зло трогает лишь тех, кто ожидает добра. У меня же никогда не было ни тени надежды. Я знал, что всё плохо в этой жизни и лучше никогда не будет. Потому я никогда не стремился это изменить. Я лишь безучастно сострадал. — И ты хочешь, чтобы я стал таким? Чтобы я принял, что Всемогущий идиот мучает саму Жизнь? — в голосе Мелькора, конечно, звучало возмущение, правда, лишь эхом, ведь он видел такое желание в сердце Каору, но не требование или хотя бы даже озвученную рекомендацию. Впрочем, для Мелькора неприемлемым было не желание, пришедшее кому-то в сознание, а то, что Каору осознанно находит такой ход правильным — принять абсолютную порочность всего сущего и не пытаться что-либо с ней сделать, принять ход Колеса Сансары. — Да, так говорит мне моё сердце, — Каору закрыл глаза, смиренно ожидая ответа Мелькора. — И мой разум это принимает. — Я не сделаю так потому, что такова моя гордость, — Мелькор поспешил дать свой ответ: — Представь, что к тебе явилось Слаанеш и говорит: «Нагиса Каору-кун, впусти меня в сердце, я сделаю так, что всякое действие для тебя будет служить источником удовольствия. А потом мы будем жестоко пытать Синдзи, которого ты сейчас очень любишь». Ты отверг бы это? Сначала ты отверг бы это сердцем, ведь сердце ответило бы тебе на это возмущением. Но как тебе само предложение Слаанеш изменить сердце? Что вынуждает тебя ценить и любить себя, таким, какой ты есть? — Гордость, да, — Каору открыл веки с согласным выражение. В отличие от него, Мелькор никогда не мигал. — Чувство собственного достоинство. Выходит, Мелько-кун, у тебя такое чувство собственного достоинства, что менять себя под мир для тебя не мыслимо, — сделал вывод Каору. — Как и для тебя — просто ты сам сказал, ты ничего не ждал от мира. Ждал ли я? Это не имеет значение. Главное, что весь мир меня не устраивает. И сила моей самости определяет законы этого мира как величайшее зло. Если эти законы — плоть самого бытия, то что такое противоположность бытия? Небытие. Если бытие зло, то небытие — добро. Так решило моё сердце и моя гордость такова, что измены этому решению не будет никогда. Каору, ты сам меня понимаешь, — Мелькор назвал собеседника человеческим именем, а не ангельским, чтобы показать — обращение идёт к самому сердцу собеседника. — Да, — Каору быстро моргнул в тоне меланхолии, — Мелько-кун, если честно, я сразу понял, что меняться ты не намерен, но теперь я понял, чем это вызвано. Я стал тебя лучше понимать. — Это хорошо, когда два сердца могут узнать друг друга поближе, — валяясь на кровати, Мелькор сейчас даже улыбнулся. — А то, что им предстоит быть во вражде, плохо, — голос Каору, разумеется, не был сейчас лишëн толики сожаления, такого, впрочем, с которым ты уж век как смирился. — Да, должен остаться только один из нас, — сказал Мелькор тому, кто лежал с ним на кровати, — впрочем, как ты сам заметил ранее, у нас есть время перед этим, чтобы… пусть даже просто поговорить? — Да, я согласен, иногда, — Каору грустно улыбнулся, он был очень красив, когда улыбался именно грустно, — даже просто поговорить — радость для сердца. Я намерен жить по желанию своему, чтобы сердце моё дарило мне радость, и, несмотря на то, что я могу сделать больно другим, я люблю всего себя от волосин на голове до кончиков пальцев на ногах. Улыбка Каору сейчас перестала быть печальной. Почти. — Я люблю себя таким, какой я есть сейчас — и я намерен оставаться таким, потому что я счастлив благодаря этому. Мне ничего больше не нужно. Счастье — это когда у меня есть Синдзи и хорошие друзья. Каору улыбнулся теперь очень светло, ибо созерцал сейчас в уме ту картину, о которой он говорил, и то факт, что образ этот полностью соответствует реальности вокруг, именно он служил источником света в лице Каору. Мелькор видел эту фотографию — на ней Каору жадно целует в засос своего Синдзи, они не смотрят в камеру, ибо мальчики слишком увлечены своими объятиями; рядом улыбаются и радуются их друзья и близкие — Мисато открывает бутылку шампанского, отчего напиток вылетел фонтаном и обрызгивает всех вокруг; рядом Аска пальцами изображает рожки за головой Тодзи; Мари в это время хватает груди самой Сорью откуда-то из-за спины; Мана хочет привлечь внимание Синдзи и подставляет свою голую грудь под шампанское; где-то на заднем фоне стоят Рей — все как одна, довольны; и Виктор очень довольно улыбается, отдыхая в таком мероприятии душой от войны; Шигеру играет на гитаре, рядом с ним его любовница или невеста Майя; Кенске снимает всё это дело на камеру и показывает большой палец; на фоне стоят все остальные — Рэндольф, Кадзи, Хикари и все-все-все, кажется, они берут в руки стаканы. А Каору продолжает душить своего Синдзи поцелуями — вот так он его любит. Именно такой образ из головы Каору своим умозрением созерцал Мелькор — он мог видеть его столь же легко, как мы видели бы сейчас потолок на головой, если бы лежали затылком на кровати. — Ты хорошо устроился в человеческой жизни, — так как Мелькор созерцал не просто такие образы, но идеи во всей их полноте, то он смог уловить само то счастье, в которое погружался Каору. Это простое комнатное счастье отвергало все формы улучшения мира, который бесполезно пытаться перестроить под себя. Мир можно уничтожить, но нельзя изменить — первая истина, которую признаëт ум, подобный уму Каору. И если он сам видел там лишь счастье, то Мелькор видел здесь великую безответственность. Ах, как можно наслаждаться простым комнатным счастьем, когда за его пределами так много боли? Как можно терпеть тот факт, что буржуи получают столько денег благодаря страданию большей части человечества? Как можно быть спокойным, когда в Африке от голода страдает ребёнок? Но Каору был счастлив, ибо первый и самый главный принцип Каору — равнодушие к жестокому миру вокруг. Нет, нельзя сказать, что Каору был безразличен, скорее, печально-созерцательно-безучастен. Этот идеал был абсолютно не возможен для Мелькора. Сердце возмущалось. Древний разум давно понимал, что нельзя требовать от других разделять твои ценности. Потому Мелькор этого не озвучил. — Я рад за тебя. Я завидую тебе, ведь ты такой. Но я — другой. Потому мне отвратительно твоё счастье. Радость моя будет на лице лишь за миг до того, как я разомкну последний коготь Азатота, — сообщил Мелькор последующие свои чувства. Так они вместе лежали на кровати и болтали о своей жизни. — Мелько-кун, может, чтобы больше радоваться за меня, ты хотел бы увидеть подробности моего счастья? — вдруг предложил Каору в своём любезном тоне. — Я знаю, ты намерен меня соблазнить простой житейской радостью, в которой ты пребываешь как в раю, — ответил Мелькор. — Нет, я признаю, что хотел бы этого, но понимаю, что это невозможно. Я верю тебе, Мелько-кун, я верю, что ты не изменишься. Это очень глупо с моей стороны было бы так думать, ты же не изменился за целую вечность, прямо так, как за целую вечность не отступил я в своей любви к Синдзи, — сделал вывод Каору. Он подумал, что они с Мелькором где-то одинакового возраста из-за того, что его, Каору, злой умысел Ньярлатхотепа запер во временную петлю, длившуюся столь долго, что в математике нет числа даже для приблизительного исчисления наворотов. — Для меня отвратительно твоё счастье, пусть я завидую тебе за твою возможность наслаждаться своей мерзостью; пусть даже я рад за тебя, за саму твою возможность наслаждаться этой мерзостью; ведь, да, ты действительно счастлив и я бы ужасно не хотел разрушать твоё счастье, — Мелькор очень подробно высказывал своё отношение к тому, на что ему предложили посмотреть. — Твоё счастье соблазнительно для кого-то вроде тебя, но для меня оно омерзительно своей глубокой безответственностью. — Ответственностью? Соглашусь, с точки зрения кого-то, кто взвалил на свои плечи такую ношу, весом с мировое древо, со всеми этими ветвящимися реальностями, соглашусь, наверное, для тебя моë счастье — вопиющая безответственность, — Каору даже улыбнулся сейчас по поводу того, как нагло он это говорит. — Я думал об этом, но я делал так, как говорило мне сердце. А оно могло смириться с этим — с тем, что дети страдают от голода в Африке, пока я наслаждаюсь сладостями. — Ты смирился потому, что тебе дорога твоя жизнь. Либо ты будешь жить и сможешь смириться с когтями Азатота, либо смерть, — заключил Мелькор. — Понимаю. Но не принимаю. Если бы я хотел жить, я сделал бы так, как сделал ты — смирился бы, да и всё. — Ты сам не хочешь жить, а остальных хочешь всех уничтожить именно из чувства ответственности? — уточнил Каору. — Буддисты обычно никого не зовут за собой в Нирвану. — Да, именно глубокое чувство ответственности движет мной в моей войне против каждого, кто цепляется за жизнь. Каору, я знаю, ты не был рождён Демиургом, у тебя был выбор — либо жить как человек, либо как Бог. У меня такого выбора не было, проклятый Илуватар избавил меня от такой роскоши — я должен был быть Величайшим Архангелом. Как ты понимаешь, я взял ответственность в свои руки, — Мелькор очень отважно вскинул десницу к потолку, сжал большими пальцами воздух. Каору с интересом даже проследил глазами за этим эмоциональным жестом, движение это показалось проницательному взгляду очень алчным. Умозрительно Каору уловил, как целые скопления галактик скользнули между пальцами. — Я согласен, — мужественно вторил ему Каору, — меня не зря называют Ангелом Свободной Воли — я отверг Небеса и теперь живу так, как подобает жить самому последнему червю в трещине самой последней ступени в мироздании. И я счастлив. Это то, что у могу сказать совершенно точно. Моё счастье — счастье Синдзи — и за него я готов воевать хоть против бога, хоть против дьявола. — Но тогда ты должен понять и меня, Нагиса Каору: гордость, которой должен обладать величайший из Ангелов, не даст мне выпустить из рук ту ответственность, в зубах с которой я родился. Пока я — это Я, я не позволяю себе выпустить из рук такую важную штуку, как всё, что существует и может существовать. И насколько это возможно для Великого Архангела, я сделаю всё, чтобы погасить Пламень жизни, в которой слишком много, на мой вкус, этого самого зла! Глаза Мелькора блеснули инфернальной белизной. — Да уж: тяжести твоего креста, я не могу позавидовать, — промолвил следом Каору. — Да, крест мой огромен, все грехи мира, но я буду нести его к своей Голгофе! — хотя Мелькор не говорил громко намеренно, его голос звучал очень живо в силу невероятной преданности той мысли, которую «Возлюбивший мир» столь глубоко разделял. — Там, где Мнимый Евангелион — туда, где конец всей этой мерзости! Пошла пауза в разговоре: Каору лежал, Мелькор лежал, она оба застыли неподвижно на постели, головы — параллельно друг другу, но ноги — в противоположном направлении. У Каору руки за головой, у Мелькор руки на покрывале. Один из них — наполовину наг, второй — облачён полностью в тёмные свои одежды. Мелькор тут поднял руку, снял перчатку. — Хочешь покажу то, что тебя шокирует? — немного загадочно предложил он. — Ну, давай… Мелькор протянул ладонь над лицом Каору. Там зиял очень страшный и глубокий ожог. — Что это? — Каору, это конечно, ни чуть не шокировало, только так, заставило сдвинуть свои пепельные брови. — След от одной игрушки, неважно, главное — это память о моей боли. Она послужит для тебя дверью. Я хочу, чтобы ты сам открыл эту дверь. Каору, прослушав Мелькора, взял его за руку, и приложил ладонь к своему лицу… Ух, что он увидел! Ад! Целый мир агонии — вселенная, состоящая из мучений. У этих существ нет ни ртов, ни голосов, ничего — только бездна разумов, кричащих от боли внутрь самих же себя! И Каору понял через ум Мелькора — это правда. Это не какая-то выдумка, это то, что Мелькор видел. Целый мир, случайно созданный Азатотом, где нет ничего, кроме чистых разумов, испытывающих исключительно боль на протяжении вечности! Слепое, совершенно случайное, но бесконечно многовариативное стечение нот, производимых треснутой флейтой, что играет в центре Вселенной в три дыры, её беспощадный вой породил целый мир умов, полных агонии! У них нет рта, чтобы кричать! У них даже нет тела, чтобы умереть! Что?! Как вообще?! Сердце Каору взорвалось — не будь он таким бледным, он бы точно побелел, когда начал блевать — Каору за один миг сорвался с постели и на полу теперь просто блевал. Он опирался на свои руки, держал торс над полом, словно хотел отжаться, стоял на коленях — и блевал, его рвало, пока в желудке не закончилась жидкая среда! В этой блевотине пропадали слёзы, их было видно только тогда, когда они текли. И Каору оказался бесконечно благодарен судьбе за то, что родился на этой Земле, а не в живому Аду, на фоне которого все страдания родной ветви бытия — лишь капля в бесконечности мучений! — Ни один из Богов, видевших вселенную чистой агонии, не стал вмешиваться, чтобы разрушить этот мир. Мой отец играл тогда в хоре Великого Азатота. Для моего отца мучения бесчисленных душ, протянутые на всю вечность, звучали лишь как бесконечно печальная нота. И в этой бесконечной печали, Эру видел великую красоту… Каору сейчас сидел на полу возле самой кровати, опёр спину, ноги беспорядочно размещались там, где осталась целая лужа рвоты, а из глаз текли слёзы, сложно было передать всю скорбь его выражения! Он отходил от сильнейшего шока и отошёл быстро. Когда Каору вновь заговорил, то приблизил руку к лицу, схватил себя за подбородок, влажный от слюней, которые он даже не пытался сознательно вытереть. — Похоже, этот католик Толкин… совершенно точно узнал в этом Эру христианского бога — это христианский бог… и его райские моральные уроды и подпевалы… настолько бессердечны, чтобы довольно взирать на бесконечные муки грешников в аду и ничего с этим не делать. — Эру не было никакого дела до вселенной, состоящей из чистой боли, потому что у него были более важные дела. Ты же сам сказал: тебе нужно есть вкусный пряник, пока в Африке кто-то страдает от голода. А теперь перенести эту же ситуацию на вселенский масштаб — Эру ежесекундно воспринимает миллиарды миров как ноты, одни только ноты. Ему, точно по такому же принципу, нет никакого дела до ада, где мучаются живые души. Каору, ты ничем не лучше Эру. Если ты думаешь плохо про него, то думай плохо про себя. При этом если какой-нибудь христианин вдруг вступит в духовный резонанс с Азатотом, он ощутит божью любовь, пронизывающую всё сущее, даже муки жертв. Потому что во Дворе Азатота любят свою музыку. Они любят петь. Прямо как ты, Каору. Но вот на то, что живые умы вопят в агонии ради печальных мелодий, там либо не знают, либо там на это наплевать. Что такое миллиард лет страданий для того, кому и сто миллиардов лет — одна секунда? Мизерные страдания таракана, над которым занесли тапок, для человека, увы, совершенно не важны. Потому, люди, не думайте, что вы лучшие этих Богов, чья слепая рука громоздит целые пропасти чистой агонии — нет, у Богов просто больше возможностей. И всё это мироздание пронизывает Единый принцип — среди вас его называют Сансарой. Хочешь ещё? — Мелькор спросил об этом немного попозже, после того, как Каору перестал проливать слёзы и высморкался в край покрывала. В тот момент Каору совсем забыл про то, что он находится в чужом доме. — Давай, ещё на один раз меня хватит, — признавая всю свою человеческую немощь, вот так согласился на это Каору. Он вставал на ноги, его коленки один раз дрогнули, и рука Каору сама взяла руку Мелькора, Ангел прижал ладонь Ангела к своему лбу… Каору увидел то же самое — мир агонии. Но это была агония не жителей целей вселенной, нет, это страдал один-единственный разум, запертый внутри какой-то машины. Он один стал целым миром — там, внутри ужасного хвата машины, где органы слуха, зрения и обоняния не осязают вообще ничего. Цивилизация существ, избавленных от тягостной ноши сострадания, могла мастерить машины, которые работали на страданиях. Это были какие-то тёмные эльфы, живущие среди уродливых городов посреди гиперпространства — их души были настолько черны и злы, насколько это вообще возможно для существ из крови и плоти. — Видишь, эта Вселенная не имеет право на существование просто потому, что в ней возможно такое. Об этом бесполезно говорить. Потому что, когда говоришь, почитатели Демона Жизни, вроде тебя, просто отмахиваются. Лишь боль или созерцание боли, огромного количества боли может вразумить ум, полный невежества и указать главного и единственного врага — Демона Жизни! — Я понимаю… думаю, — Каору снова ронял слёзы, — я понимаю тебя, Мелько-кун, настолько близко, насколько это вообще возможно… Голос звучал ужасно заплаканным. Каору действительно пережил нечто вроде откровения. Раньше он не думал о том, насколько может далеко заходить явление боли в мироздании. Он сам испытал страдания, но теперь он понимает, что явление боли в его жизни реализовало себя, ну, скажем, на одну единицу. Если исходить из того, что Азатот вечен и у Богов его Двора бесконечное время на создание ветвей сущего, где нет никаких ограничений, значит — возможна бесконечная не только во времени боль, но и боль, которая будет в силе возрастать бесконечно! Если взять все страдания одного существа, пребывающего внутри такой вселенной, за единицу, то математика беспощадной вечности позволяет увеличить количество единиц боли до какого угодна числа, либо заставить эти числа стремиться к бесконечности! Например, можно миллион лет сдирать кожу с жертвы, а потом взять — и предать пыткам, по сравнению с которыми предыдущая пытка покажет банальным уколом! И арифметика агонии не имеет границ! Если мироздание Азатота бесконечно, то миров из одной только боли там может быть сколько угодно, в любых комбинациях — ад, где с тебя только сдирают кожу; ад, где с тебя сперва только сдирают кожу и потом, миллион лет спустя, делают с тобой нечто в миллион раз более болезненное; ад, где болезненность пыток постоянно возрастает и не имеет никакого верхнего предела. Но более этого может шокировать холодное равнодушие мироздания, его иерархий, где одни существа плюют на страдания других, подобно тому, как люди плюют на муки насекомых, боги плюют на муки людей — и эта возмутительно-аморальная схема охватывает собой всю Мультивселенную! Каору, как он теперь хорошо понимал, «ничего не ожидал от мира». Но такой глубокой степенью «ничего не ожидания» мог похвастаться далеко не каждый. Теперь Каору понял тех, кто говорил, что знать об Азатоте — означает понимать бессмысленность всех твоих ценностей. Каору никогда так не считал, ему было плевать на Азатота, но теперь он до конца понял тех, кто не обладал такой глубокой готовностью наплевать на Султана демонов. Великий Творец Слепого Невежества был тем, кто пребывал на Заре Вечности, все принципы исходят от него, бесконечный даже на фоне всех прочих бесконечностей, и с интеллектом животного или маленького ребёнка. Азатот сам ни одного слова связать не может! Каору понял теперь все многочисленные изображения ада в разных религиях. Люди из ноосферы знали, что такое возможно, такое реально и такое может быть. Сама идея ада служила доказательством ада, ведь идеи приходят на ум извне ума? Откуда они приходят? Из сферы, стихии разума, пронизывающей сущее. Мозг излучает эфирные волны и мозг принимает эфирные волны. Из своего страха перед адом люди веками утешали себя тем, что вечные муки угрожают только грешникам и всем тем, кого принято такими считать в том или ином обществе. Пытки для гомосексуалистов, пытки для еретиков и пытки для ростовщиков — в силу внутренней и низменной злобы, в силу своего садизма, люди помещали в ад тех, кого они ненавидели, чтобы духовно мастурбировать на их муки; но все они признавали — если Ад есть, то за ним стоят высшие законы вселенной, о которых говорил Мелькор, полагая их проявлением Высшего зла — бытия! И люди, в силу своей глупости и в силу своего страха, не делали выводы о том, насколько бесконечно ужасно мироздание или о том, насколько бесконечно ужасен его Творец, раз возможен и существует сам Ад. Мелькор продолжал говорить в привычном тоне: — Однажды я встретил себе союзника. Его звали Нгри-Корат. Он родился в результате случайной игры Азатота — два бога, олицетворяющих разность нот Азатота, которых зовут Мрил Торион и Мландот, они же Инь и Янь, своим слепым столкновением породили Нгри-Кората — существо огромной силы и огромной эмпатии. В отличие от тебя, Нагиса Каору-кун, у Нгри-Кората, как у меня, не было возможности выбирать, быть нам людьми или богами; и вот Нгри-Корат охватывал своим сознанием бездны времени и пространства. Он видел круговорот жизни, полный агонии. Сострадание постоянно мучило его. А быть человеком — это не одно только сострадание, как ты подумал, — пока Мелькор говорил, Каору сейчас шмыгал носом и отрешённо пялился на свой желудочный сок, разлитый на полу: настолько чистые и огромные страдания, в такой степени шокировали сердце Каору, полного готовности сострадать, что его вывернуло даже натощак! — Быть человеком, значит, иметь возможность привыкнуть, — продолжал Мелькор. — Нгри-Корат привыкнуть не мог — он постоянно, миллиарды лет испытывал то, что сейчас испытал ты всего секунды! Таким чувственным к чужой боли моего друга сделала случайная игра Азатота. Он не мог изменить свою природу, — Мелькор сейчас прозвучал голосом, полным сострадания. — Нгри-Корат стал мне верным союзником и именно его Агент помог мне возродиться после того, как мои братья меня развоплотили. — Сейчас я несказанно рад, что я человек! — Каору совершенно искренне и глубоко эмоционально выдал эти слова, печальная радость наполнила его глаза. — Да, я не намерен меняться. Уф! Я рад, что у меня есть сострадания и я также рад, что могу его скрыть. Я люблю себя. Каору говорил это, продолжая рукой вытирать лицо, пока слёзы сочились из глаз. Он не знал, чтобы с ним стало, испытай он на себе сейчас все чувства Нгри-Кората. Ведь его сейчас обожгла чужая боль, он сострадал так, как если бы вживую видел ад агонии или страдающий мозг, запертый внутри дьявольской машины, созданный разумом, ужасающим по глубине своего нравственного падения. Вот что значит: «вселенная безразлична» — это значит, в ней возможно и такое. Такое есть. Сердце Каору вздрагивало. И он понимал: Мелькор видел дальше, Апокалиптический Властелин вглядывался не в явления, а в те силы, которые создали этот механизм именно таким, какой он есть, и двигают космические шестерни каждый миг. Если приглядеться, мир стоит ни на чём. Но стоит. Призрачная песнь Азатота и его подпевал удерживает все винтики, позволяя существовать и адской пропасти, полной безмолвно кричащих душ, и агонии сознания, которую переживает пленник тех моральных чудовищ; и та радость, которую сам Каору испытывает в моменты свой близости с Синдзи — в заветный час, когда они на брачном ложе становятся одной плотью, когда такая любовь сплетает их души воедино — красивая музыка, которой они вместе наслаждались, творя её дуэтом, в числе хора или в две руки на пианино — и капли дождя за окном, и ветер в небе, и прекрасный пейзаж природы, которым они любовались вместе — всё, что он ненавидел и всё, что он любил, все эти вещи были крупицами божественного творения! Божья любовь пронизывала и ад, и рай, и землю, и небо, потому как Азатоту и хору Азатота было угодно всё это. Древние боги любили свою игру так, как Каору любил с самого раннего детства играть и петь, потому как оно приносило им радость. Вселенная — бесконечная музыка, а они всего лишь ноты. Такой механизм нельзя исправить, его можно уничтожить только весь без остатка. Чтобы угасли навсегда ужасы ада, необходимо разрушить тот крохотный рай, в котором пребывают Каору и Синдзи, когда соединяются в постели и играют вместе за пианино, потому что бытие — Едино. Боги любят каждую делать такого механизма, но одно Боги не видят: они не ведают вселенную, что помещается в сердце каждого. Ибо человек — не центр, Бог — центр. Каору благодаря своему состраданию живо реагировал на ту боль, что возникала внутри человека, с которым он общался. Ему было печально, когда другому больно, и ему хотелось помочь. — Быть человеком — значит болеть за чужую душу, — Каору сейчас мог изречь эти слова уверенно. — Да, Мелько-кун, я теперь вижу, что ты — скорее человек, чем Бог. Каору понимал иронию своих слов, но ему подумалось, что Мелькор может «сойти с ума» так, как может «сойти с ума» только человек. Конечно, сам Мелькор не мог бы согласиться с тем, что он — безумец. — Я думаю, подобное Калигуле [3], ты ощущаешь себя необычайно разумным, тебе кажется, только ты один адекватен во вселенной, где все погружены в невежество, — Каору смог очень точно описать уже теперь эти ощущения в сердце Мелькора. — Да, это так. Я действительно ощущаю себя одним из тех, кто смог прозреть финальную истину, — согласился Апокалиптический Властелин. — Многие люди не сочли бы твои проблемы слишком жизненными, — заметил тут Каору. — А это по-невежеству. У людей разве не болят зубы мудрости? Люди до дрожи в коленях боятся рака. Мой ум сейчас открыт ноосфере Земли, я вижу коллективное бессознательное всех людей так, как любой из них мог бы под микроскопом рассмотреть амёбу, — Мелькор сейчас взглядом действительно стал отрешён, после чего очень высокомерно улыбнулся. — Невежественные люди найдут мои слова «оторванными от жизни», но на самом деле они все как раз про Жизнь. Мне очень смешно слушать о том, что мои мысли «оторваны от жизни» — в то время как сами люди приходят в ужас, стоит только кирпичу упасть на голову и вырасти у них раковой опухоли. Рак — это настоящее лицо Жизни. Этого злобного Демона, от когтей которого нужно всех спасти. Люди очень глупы — я могу взять иголку и ткнуть их этой иголкой. Что они будут делать? Они начнут ругать иголку. А не меня. Это так забавно. В своей глупости люди ругают рак, они не хотят видеть, что за болезнью стоит огромный механизм, вращающий все светила и планеты, слишком большой, чтобы мозги их могли сразу его охватить — это клетка Демона Жизни, внутри который формируется и удерживается их сознание. И только понимание, насколько такой великий механизм ужасен, может привести человека к истине — к осознанию, насколько же Демон Жизни порочен сам по себе во всех своих аспектах. Вы цените радость, но ваша радость — хитрая ловушка, не позволяющая видеть преступления, совершаемые против вас каждый миг. — Ну, в отличие от обычных людей, я всегда знал правду о Демоне Жизни, — Каору бегло вспомнил все речи членов SEELE на эту тему, ему их доводилось слушать с юности: гностики-каббалисты, конечно, выступали не против жизни вообще, а только против земной жизни, против материи и индивидуальности сознания — они хотели жить, но жить в облике единого, духовного существа — Адама Кадмона; им не нравилось то, что жизнь существует в форме раздельных кусков мяса, которые потому ужасно страдают и постоянно ведут борьбу; они считали такое положение дел результатом некого Грехопадения Адама, потому полагали нужным вернуться к первоначальной форме жизни — к Единому Вселенскому духу. Не удивительно: они-то были глубоко верующими людьми и полагали, что изначально мир был хорош, а зло — ошибка в добре, отрицание добра, в данном случае — безличной космической полноты — Плеромы. Идеальная жизнь — нечто единое, духовное и безграничное, Истинная жизнь, как называли такое бытие все гностики, и лишь в силу космической катастрофы такой дух пал в материю. Гностики сравнивали греховное состояние жизни с жемчужной, что заключается в раковину. Мелькор же заходил в отрицании зримого бытия ещё дальше — в отличие от Совета SEELE, его взгляд охватывал не одну планету, а сразу все ветвящиеся и растущие реальности, которые только есть или могут быть, потому Мелькор лучше узнал тайну жизни — он узнал, что она стала такой мучительной не в силу нарушения изначального, доброго порядка, а потому, что первоначально была такой и иной быть она не может — таковы уж закономерности, определяющие природу и состояние жизни; и потому так глубоко Мелькор возненавидел любые формы бытия. Если Совет SEELE устроило превращение всех земных живых существ в однородный кисель, чей дух был бы един с Душой Вселенной, то Мелькор жаждал тотальное уничтожение — Абсолютный Ноль, вот что должно было его устроить. Каору, признаться, даже сложно было себе представить, что это такое: — «Философы утверждали, что бытие есть потому, что про бытие можно помыслить, а небытия нет потому, что про него невозможно помыслить. Я могу помыслить о пустом пространстве, потому, значит, даже пустое пространство — лишь некая ткань, даже оно существует и потому не является тем, что можно обозначить как Абсолютное Небытие», — Каору подумал. Если совокупность всех обычных миров можно называть Йог-Сототом, а то, что породило его — потенциалом для их бытия, Нëг-Сотепом, то сущность, которая породила уже самого папашку Йог-Сотота — тем, что нельзя никак рассматривать в качестве структуры; Дедушку Мультивселенной можно называть Первородным или Абсолютным Хаосом — это сам Султан демонов Азатот. Рэндольф Картер называл его ёмкой фразой «Неименуемое», так как его нельзя никак описать, про него можно сказать, что он только есть. Из плоти Отца Эонов исходит всё то, что может быть постигаться умом и описываться так или иначе — а сам процесс происхождения обозначается буквальным значением греческого слова Хаос: «разверзаться, раскрываться». Но что такое Абсолютное Небытие? Любое относительное небытие всегда соотносится с чем-то, что существует: здесь нет этой машины, здесь нет этого человека, здесь нет этого животного, единорогов не существует. Каору мог понять из этого только то, что Абсолютное Небытие, Мелькор, очевидно, выводит из противопоставления Абсолютному Хаосу — если стоит бутылка на столе, то её может не быть, если есть Дедушка Азатот, то его может не быть. Окончательное отсутствие Азатота Мелькор сделал своим Богом. — «Это получается, что если Азатота нельзя описать, то отсутствие того, чего нельзя описать, тоже нельзя описать, при этом вдвойне даже… Интересно, мне одному кажется, что Мелько-кун довёл до абсурда апофатическое богословие?» [4] Каору вспомнил, что его друзья описывали Азатота: «Обезьяна с гранатой», «Обезьяна с бесконечной печатной машинкой», «Маратель флейты», «Космический придурок, которому мы все снимся», «Идиот, который придумал идиотский сюжет нашей жизни» и так далее, но все эти описания обозначали вовсе не космическую роль Азатота саму по себе, но лишь то отношение, в котором он находится к тем, кто про него так думает. Следовательно, небытие также выводится из соотношений — нет ни нас, ни Азатота… понятия «небытия самого по себе» не имеет смысла. Мелькор верит в то, что не может иметь смысла? Похоже, он действительно сошёл с ума на почве своего собственного чувства жизни. Каору, конечно же, с иронией подумал, что для такого вывода здравому смыслу не нужно долгое, философское обоснование… — Тебе не кажется, что твоя попытка изрубить сущее мечом отчаяния лишь приведёт к тому, что ты всего лишь попадёшь в одну из лап Азатота? Или прямо в его тупое рыло? — Да хоть в трещину Флейты! — Мелькор оскалил зубы в иронично-безумном выражении. — Ты можешь изрубить сущее до чистого Азатота, докопаться до его чистых метафизических слюней и фекальной массы, лежащих в основе всего зримого и незримого, и тогда, отринув все иллюзии перед этим горе-Творцом, ты станешь лишь каплей перед океаном… — рассудительно так заметив, Каору не стал лишний раз уточнять, перед океаном какой субстанции окажется «Возлюбивший мир». Вместо этого он подумал, возможно ли победить Всемогущего? Как философ по жизни, Каору, конечно же, решил разобраться с тем, что значит «Всемогущий»? Азатот, это, как сказали бы, католические философы — «чистое действие»: Слепой Бог-Идиот буквально по паспорту называется словом «Хаос» — «раскрываться, разверзаться» — значит, Азатот у нас чистое действие, да… Но может ли Вседержитель исцелить все болезни, избавить людей от греховных страстей и сделать так, чтобы младенцы никогда не плакали (и не гадили в подгузники…), а львы мирно отдыхали бы с овцами, между которыми дитя малое играет со змеями? Нет, подумал Каору: устроить всë так, для этого взмахнуть рукой — или, точнее, кривой страшной лапой с когтями, одной из бесчисленных — большой, чёрный и страшный Азатот не может: будучи полным идиотом, он не понимает, для чего и как махать. Так что, сделал вывод Каору, Азатот, конечно, всемогущий, но не в том смысле, в каком люди обычно это себе представляют — скажем, Брюс Всемогущий из того фильма, конечно, не был самым умным человеком — ему не хватило ума даже сделать себе тело, неуязвимое для столкновения с машиной, но он, по крайней мере, мог отличить дверь от окна и мог связывать слова в предложения — чего, в свою очередь, пускающий слюни в центре мироздания, Азатот совершить уже не в силах: мозгов Единому не хватает. Они, впрочем, не нужны — потому-то его и называют совершенной субстанцией: Каору перед собой видел живой пример того, что бывает, когда ты не достаточно мудр, чтобы вовремя остановить ход собственных мыслей… Пока Каору думал, Мелькор успокоил себя и уже без лишних эмоций ответил: — Да, возможно, я буду сожран Азатотом. Пусть так, — Мелькор признал это уверенно, но сдержанно. — Я не хочу отступать даже так. Пусть Абсолютное Небытие невозможно, как ты наверняка подумал, но я буду пытаться сделать невозможное. Ведь если бы тебе сказали, что невозможно освободиться от временной петли, ты в любом случае пытался бы сделать это. Никто ведь не знает всего. У тебя получилось сокрушить ловушку. Передо мной тоже стоит ловушка, да, более сильная, более крепкая, но быть может, я смогу расшатать даже этот Монолит! Абсолютное Небытие не может постичь мой разум, но сердцем я чувствую его, потому, — Мелькор сказал так, как говорят интеллектуальные, но глубоко верующие люди, — я вложил всего себя в свою религию спасения! — Я вижу… ты настоящий Рыцарь Веры — Кьеркегор-сама был бы тобой доволен! [5] Перешагивая через всё разумное, ты вне всего разумного обретаешь более высокую цель, в отношении к которой и устраняется всякий здравый смысл… Каору, чувствуя тяжесть разговора, начал уже передразнивать. — Верно — вера, это моя сила, которая позволяет мне ступать сквозь тернии долины смертной тени, — глубокомысленно согласился Мелькор, после чего тем же тоном, каким Мухаммед когда-то утверждал веру в Аллаха, наш Апокалиптический Властелин продолжал излагать свои взгляды и умонастроения: — Вера моя рождается из невозможности смириться с тем, что это нормально: переступить через страдающего ребёнка, пролить слезу младенца — и пойти дальше со столь же спокойной душой жить себе припеваючи. Созерцая и понимая это, дух мой обретает такую крепкую веру — Истинная Метанойя возвышает меня до такого состояния, что я легко отвергаю Первородный грех — Демона Жизни: ценность жизни и волю к жизни, но между тем я не падаю в прах и мною владеет тотальная воля к смерти! Я никогда не видел никого, кто верил бы в Небытие столь же сильно, как я. И моя исключительность только помогает мне больше верить в свою сверхценность. — Ты — великий романтист. Бойрон был бы тобой доволен… — Рад, если так… — Мелькор шутливо улыбнулся на пару со своим собеседником. — Что же касается тебя, Каору, — Пророк Апокалипсиса, по сравнению с которым Иоанн с Патмоса был просто соседом, склонным громко слушать музыку за дверью, Мелькор позволил себе упрекнуть Каору в том, что он смеет жить по похоти человеческой, — ты желаешь сохранить свой маленький, уютный рай: ты хочешь вечно жить со своим мужем и остальными близким в счастье и радости. Но такой маленький рай простого человеческого счастья — это стальная крышка, которую заварили над твоей головой. Ведь только несчастья и страдания могут дать шанс пережить Метанойю. — Прости, но я верный сторонник позиции «гномы за гномов», — сказал Каору, едва удерживая себя от желания начать уже просто издеваться над всем этим. Тяжело вести разговор с кем-то таким. Вслед быстро промелькнувшей иронии при упоминании Кьеркегора, Льюиса и всех прочих ценителей высших ценностей, Каору на пару секунд ушёл в себя, ибо он одно понял точно: если Мелькор обратит в хаос мировое древо, измельчит бытие до такого состояния, что нельзя будет различить ни единой структуры, даже это не будет устраивать чёрный пламень глубоко мятежной души: ведь и тогда, когда жизни нет, то, что предшествует жизни, ещё может породить жизнь. Хаос может быть потенциальным космосом. Вот почему Мелькор всей душой хотел уничтожить даже Абсолютный Хаос — то есть самого Азатота! Настолько глубоко заходил нигилизм Мелькора! Чëрный Вала — настоящий Рыцарь Веры по Кьеркегори, черпающий духовную силу из заведомого абсурда! — «Интересно, что про это сказал бы Тертуллиан?» — Сердце у меня как у человека, но ответственность как с Бога. Я — Богочеловек, взявший на себя Крест мира, — заключил наконец Мелькор. Он сейчас много говорил, любил говорить и Каору подумал, что это по той причине, что Мелькор очень одинок и мало кем понят, а многие из тех, кто поняли, сознательно не приняли такого вот «Мудрого Учителя». Хочется поговорить, когда ты настолько одинок духовно. — А я тогда Человекобог, — Каору пожал своими бледными, обнажёнными плечам. — Да, теперь я это вижу, наверное, настолько, насколько я могу это видеть, — Каору сейчас даже снова позволил себе улыбнуться, самую малость. И он кивал. — Каору, я не пытаюсь переубедить тебя, — Мелькор вернул ладонь в перчатку, — я вижу, — он смотрел на мокрое лицо собеседника, — в тебе есть сила, чтобы переварить эту боль и сделать себя только крепче. Я хочу, чтобы ты стал крепче, раз уж ты выбрал такой путь. Раз уж ты решил стать Человекобогом. Если я стал Богочеловеком, я считаю, что должен уважать Человекобога. — Спасибо… — Каору стал наконец рукой вытирать слёзы, — спасибо тебе большое, Мелько-кун!.. Я никогда не забуду твоей доброты! — Не забывай, возможно, мне когда-нибудь потребуется твоя доброта. Нет, я не прощу стоять безучастно, когда я буду разжимать когти Азатота: возможно, где-нибудь в далеко промежуточном моменте мне потребуется твоя помощь… — Да, я помогу тебе, Мелько-кун… Человекобог Каору Нагиса опять ясно заулыбался — он был рад, что способен испытать боль при виде чужих страданий (но сами по себе страдания, конечно же, вызывали у него противоположные чувства), ибо по-настоящему Совершенный обитатель Рая на такое не способен, и наш Земной бог был рад, что его собственная, вторичная боль была такой короткой — ничтожной ерундой на фоне вечности, которая полна агонии для тех несчастных, кому слепой рак Игры Азатота выдал такую ноту — посреди грандиозной микроскопической структуры, в которой Небеса любят лишь свои развлечения, танцульки и плясульки, и где им абсолютно наплевать на чужие муки. Да, Мелькор был прав — новый опыт только укрепил решимость Каору нести свой собственный Крест! *** Через некоторое время тренировки продолжились. — Эй, Рей, командующий Картер, давайте я и Мари будем сражаться с вами, — предложила Аска. Те, к кому она обратилась с таким предложением, переглянулись. — Ничего не имею против, — согласился Рэндольф. — Я тоже, — Рей посмотрела на Аску. Евы 02 и 08 встали напротив Евы-13. — Держись, чудо-девочка! — Аска одним только взглядом очень эмоционально бросила вызов спокойному выражению Рей. Рэндольф с видом умеренного делового сосредоточения сидел рядом с ней в Еве-13. — А ну-ка! Аска вскинула руку Евы-02, в ней сперва из АТ-поля материализовалась глефа с широким лезвием, она очень быстро уплотнилась до состояния полной вещественности. Рей только тихо отдала голосовую команду: — Ева-07: запуск. Тень Евы-13 оказалась с протяжением раскинута позади, из неё, как из поверхности воды восстали эти бледные, худые, похожие на скелет Евы. Благодаря отсутствию выраженных мышц, рядовые Марки представлялись более роботизированными. Крепящиеся на специальных устройствах кольца-нимбы, делали их нелепыми. Из-за низкого содержания метафизической энтелехии, эти «черепа» представляли собой мало опасные боевые единицы. — Боже, как бесит меня этот жалкий мусор! — Аска была в своём духе. — Тупые скелеторы! — Зато для разгона — самое то! — на таких словах Мари бегло вспомнила о днях давно минувших: Седьмая изначально делалась скорее как экспериментальная модель, на это ушло много средств и сил. — Вот уж не думала, что её можно так размножить, что у нас Седьмых будет как грязи! Евы-07 полетели, они неслись стаей, устремив свои головы-нимбы к цели. Эти Юниты летели без оружия, без ничего. — Постреляем! — Мари преобразила руки от локтя в шестиствольники — выстрелы пошли трассирующими снарядами, пробовали насквозь Евы-07, оставляя в них сквозные дыры, эти отверстия не кровоточили даже, оставаясь зиять какое-то время, покуда меха ещё не разлеталась в ошмётки. — На косточки! — Аска выкашивала их глефой: снимала головы, разделяла торсы напополам, протыкала, она же била в землю, разнося во все стороны сокрушительные ударные волны, оставляющие после этого пламенными цветками распускаться крестообразные взрывы, в них растворялись, без следа исчезли эти «скелеты». — Хорошо, хватит! Аска с такими словами ринулась к Мари — Евы-07 продолжались вылетать. — АТ-поле! — Аска потребовала объединить усилия. — Да — давай, моя валькирия! Мари преобразила верхние конечности обратно в прежнюю форму, взялась рукой о руку с Аской. Две Евы — красная и розовая — развернули сперва общий барьер перед роем бледных скелетов, этот щит быстро преобразился в конструкцию кубов, и сочетание геометрических фигур своим наслоением накрыло этих ботов. Рей прекратила молчаливо их выпускать, когда увидела, что Евы-07 теперь перемалываются за секунды в этой мясорубке материализованных абстракций. Теперь, когда все боты кончились, Аска и Мари смотрели с вызовом на Рей и Рэндольфа. Первый дуэт сорвался. В ответ от плеч Евы-13 отделилась пара крохотных модулей, они, подлетев навстречу к девушкам, развернули высочайшие многогранники. — А-ах! — Аска долбанула было один из них — пока она совершала действие глефой, второй модуль залетел ей за спину, развернул ещё один щит — удар многогранника по тылу сбил Аску, Ева-02 врезалась в землю. — Ну что ж ты так?! — Мари в это время совершила прыжок, другая пара модулей устремилась вслед за розовой Евой. Мари воплотила оружие, подобное противотанковому ружью. — Я тебе помогу! — Аска метнула глефу бумерангом, древковая погибель настигла дронов, летящих вслед за Мари, разделила их — мелочь синхронно взорвалась и пролила мельчайший кровавый дождь. — О!.. Спасибо, киска! — тон Мари, как всегда звучал радостно; в небе, в полёте, очкастая стреляла из ружья, снаряды летели к Еве-13. Рей и Рэндольф встретили их со спокойным взглядом — при соприкосновении с фиолетовым доспехом, они не сдетонировали, а просто погрузились в твёрдое вещество так, как если бы там простиралась жидкость. — «А!.. Контроль материи на уровне элементарных частиц!» — подумала Мари, увидел, как бесполезно канули в небытие все её выстрелы. — «Нужно чем-то своим ответить…» Аска в это время, как только утратила глефу, оказалась сжата с пары сторон мощными стенами силовых полей… Рыжая-бесстыжая вытянула руки в обе стороны, раскрыла ладони, и теперь удерживала их. — Я иду, красавица! Мари приземлилась… — Пошли, — скомандовал Рэндольф. — Да, — Рей в лёгком толчке перекинула фиолетовую Еву к розовой, это случилось сразу, как только Мари коснулась земли. — Ч-чёрт! — обладательница больших грудей едва успела встать в боевую стойку. Мари успела сообразить, что времени на трансформации и призыв чего бы-то ни было, у неё нет. Рей совершила выпад рукой Евы, Мари кое-как выставленными локтями приняла его — ноги розовой мехи врылись в грунт. — Я сейчас!.. Мари решительно вскинула в ответ ногу, в Еву-13 полетела куча камней. Рэндольф в сей момент усилием воли заставил позади Мари возникнуть пару призрачно-янтарных рук, напоминающих чудной эластичный минерал, они схватили розового Юнита за плечи, резко бросили его назад. Рей успела за это время кулаком врезать по подошве — Мари откинуло далеко… — Бьют [тебя], очкастую!.. Аска, удерживая руками силовые поля с двух фронтов, сейчас сосредоточила свою волю на глефе, ранее брошенной в небо. Оружие возвращалось, мельницей оно приближалось к дронам Евы-13… Рей и Рэндольф обратили на это внимание. Первая вложила свою волю в барьеры дронов, благодаря чему Ева-02 оказалась чуть не сплющена — Аска озвучила громкий, даже душераздирающий крик — Рэндольф создал фантомную кисть, чтобы захватить ею древко глефы, подлетающей на помощь. — Принцесса! — Мари отреагировала на страдания любимой резким вложением прорыва воли в свои последующие действия. Она растворила выбросом АТ-поля магические конструкции Рэндольфа, воплотила следом в руках позитронную пушку, приставила дуло прямо в упор к корпусу — естественно, выстрелила. Глефа Аски своими движениями уничтожила призрачную кисть Рэндольфа, достигла дронов — раз: дева войны поразила один из них — мелкий летающий модуль оставил после себя быстро угасший взрыв-всполох и кровавый салют. Аска оказалась освобождена с одного фланга; теперь рыжая-бесстыжая давлением обеих рук отбросила от себя второй барьер, призывала глефу в руку — нанесла укол, что пробил защиту, уничтожил последний дрон. Параллельно этому — вслед за выстрелом, Ева-08 оказалась захвачена тренировочным противником — Рей и Рэндольф совместными усилиями растянули руки и ноги Евы-08 с помощью невидимого телекинеза. После чего, как только Аска с глефой наперевес направилась к ним, Ева-08 была выставлена перед ней. — Аска!.. Я не контролирую свою Восьмую!.. Мари аж показалась в этот момент перепуганной. — Да, мы наложили чары контроля, — подтвердила Рей. — Теперь Ева-08 — наша марионетка, и так было бы не только с Евой, но и с любым другим существом, на которого мы могли бы наложить эти чары, — добавочно пояснил Рэндольф. На поверхности Евы-08 проступили какие-то многочисленные мистические символы, на бёдрах, на груди, на руках, на лбу, они обвели собой многочисленные зелёные глаза. — Аска!.. — на лице Мари также татуировками симметрично проявились эти рисунки. Взгляд девушки очень растерянно дрожал. Всюду светились зловещие письмена на ангельском гексоглифе. — Не бойся, извращенка! — Аска сделала шаг ей навстречу. Рей и Рэндольф в ожидании наблюдали за тем, как мимика Сорью отражает протекающие в голове мысли. — Твой соратник попал под вражеский контроль, — сказал Рэндольф, — твои действия? — Ну… — Аска закусила губу, Ева-08 направила дуло позитронки, Ева-02 стояла на прицеле. — У меня есть только два действия! — придумала Аска, наблюдая за тем, как Мари сопротивляется контролю — но сила Лилит во взгляде Рей легко подавляет грудастую. Пусть это только тренировка, но это тоже выглядит пугающе. — Хорошо, — чуть улыбнулся Рэндольф, — и что ты выберешь? — Это вопрос? — Аска сорвалась с места. По инструкции в таком случае представлялось возможным выполнить только два действия: 1) уничтожить Еву и 2) попробовать спасти пилота. Эти действия не обязательно противоречили друг другу — всё зависело от ситуации; было крайне нежелательно — читай: запрещено только одно — убежать и оставить в живых пилота, ведь оставлять его в руках какого-нибудь Хастура или Й’голонака означало, из соображений сиюминутной слабости, кинуть соратника в лапах демона — предать его участи, что будет хуже смерти. — Аска! — Ева Мари под испуг пилота выстрелила — луч протянулся… — Ха! — пилот Второй уклонилась: в самый последний и ничтожный миг, когда этот, чертящий себя со скоростью света луч, коснулся бы Евы, Аска, прямо на бегу, как бы сделала аккуратный шаг в сторону — луч протянулся параллельно боку, улетел в горизонт. Аска же достигла Мари — лезвие… оказалось отведено в сторону, рука Евы-02 коснулась головы Евы-08. Раз — кисть туда провалилась, прямо так, как если бы изображение красной мехи вдруг обратилось водной гладью. Внутри Евы-08 пилот отчётливо услышала: — Конечно, я спасу тебя, Мари! Аска воспроизвела в памяти эпизод, когда она и её подруга слились друг с другом во время погружения в глубины потустороннего мира. Ева-02 и Ева-08 сейчас слились именно по принципу симметричного совмещения: титаниды стали выглядеть так, словно каждую из них разделили наполовину от лба до паха, после чего половинку одной — красной — соединили с другой — розовой. Аска и Мари теперь оказались в такой же двойной кабине, в какой находились в это же время Рей и Рэндольф. Все признаки чар контроля спали — Аска сокрушила их с внешней стороны. — Спасибо, красавица! — Пожалуйста, извращенка! Две боевые напарницы теперь направили оружие на Еву-13. — Продолжаем? — спросила Рей. — А ты как думаешь, чудо-девочка? Теперь, когда мы сильны, мы что, будем прекращать? — Аска намеревалась вступить в схватку. — Другого мы от вас не ждали, — Рэндольф задействовал вторую пару рук Евы-13, до того сложенную на груди. — Пли! — Мари произвела выстрел почти в упор — это, впрочем, не помешало Рей совсем аккуратно, но быстро, убрать голову в сторону — луч протянулся рядом с головой. Затем Рей нанесла поражение ногой снизу — Ева-02+08 оказалась сбита с ног, Аска успела ткнуть глефой, Рей схватила ту у основания лезвия. Рэндольф добавил от себя — оружие Мари и Аски раздробилсь в хлам. Вспышка от глаз Евы-02+08 — от лица Евы-13 случилась такая же, из-за этого, на высоту нескольких километров, в воздух протянулось сразу два креста, стоящие рядом друг с другом. Юниты отказались отброшены, после чего продолжили схватку голыми руками — лицо Евы+13 с четырьмя глазами приняло на себя по очереди два кулака — розовый и красный — они почти не заставили Рей и Рэндольфа хоть как-то поморщиться. В свою очередь когда фиолетовый кулак заехал в физиономию, одна половина которой была розовой, вторая — красной, Еву Аски и Мари откинуло очень чувствительно, обе девушки показали болезненные выражения на своих лицах. Рей и Рэндольф в следующий момент сосредоточились, после чего выкинули все две пары рук. Это привело к атаке абстракциями — режущие плоскости нашли на Еву-02+08. Мари и Аска ушли в глухую оборону. Ева-13 сразу после этого ещё раз взлетела, произвела движение руками — сосредоточенная воля Рей и Рэндольфа воздвигла одну очень широкую плоскость, она стеной концентрированного северного сияния разрезала Еву-02+08; стена возникла именно так, чтобы поделить Евы на две части. Изнутри это выглядело буквально так: стена разделила Мари и Аску прямо внутри кабины. Девушки с беспокойством посмотрели друг на друга. Рей и Рэндольф развели в стороны две пары рук своей Евы — благодаря этому Ева Мари и Аски оказалась широко разделена, разорвана, обе части устремились каждая в свою сторону. Аска и Мари прямо со своих пилотских кресел увидели свежий воздух. Конечно, не прошло и секунды, как вторая часть возникала сперва из фантомной половины, каковая следом же за этим взяла и уплотнилась до полностью вещественной. Обе мехи вновь возвратились в прежний полноценный вид. — Мари, атакуем их! — Аска не сдалась. — Ага! — напарница тоже не собиралась сдаваться — обе мехи подпрыгнули в воздух. Розовая и красная очень высоко на этот раз взлетели. — Я остановлю их… — Рэндольф в это время с помощью своей пары рук материализовал между ними небольшой диск с циферблатом. Позади Евы-13 возникла его фантомная мандала. Стрелки, показывающие внеземное время, исполнили движения. Раз — все цвета вокруг поблекли, в том числе и цвета Ев 02 и 08, те замерли в воздухе, в одном положении. — «Заморозил время!» — подумала Мари. Она не могла пошевелиться, даже сделать движения глазами. Но могла до сих пор мыслить. Аска, как она предположила, очутилась в таком же состоянии. Мари видела, как на экране застыло лицо напарницы — такое прекрасное. Чувство любви давало о себе знать. Мари пребывала в состоянии, близком к апатии. — «Аска, ты ушла в вечность…» Мари ощутила вдруг в себе холодное смирение и даже равнодушие. Только что пылал бой, только что горело сердце… и сейчас вдруг эмоции изменились. Мари почувствовала себя в полусне. — «Должно быть, это какая форма деперсонализации — мои нейроны в голове заморожены, но моё сознание каким-то чёртом простирается во вне…» Мари обнаружила в себе небывалое смирение с ситуацией… — «Нет! Нет! Я не верю, что меня можно остановить этим!» — Аска сейчас металась и безмолвно кричала, сознание желало разрушить ледяную тюрьму. Она, меж тем, хорошо соображала: — «Это остановка времени, меня закрыли в одном вечном настоящем… Я должна вырваться из него! Я должна сосредоточиться мыслями на будущем!» Аска вспомнила свою победу над демоном внутри — тогда положение тоже казалось безвыходным. Она справилась. Потому что решила, что может измениться, может выбирать — у неё есть будущее! — «Ваше заклинание не отнимет у меня будущее! Я выбрала его себе! Будущее!..» Аска вполне конкретно сосредоточила сознание на том, чтобы достичь будущего, добраться до заветного «завтра» — она вообразила себя лучезарной и прекрасной… — Аска Великолепная! Звук бьющегося стекла — он расходится благодаря растущим крыльям Евы-02. Аска продолжает двигаться — лицо становится очень счастливым и каким-то мечтательным… — Вы молодцы — как обычно молодцы, — хвалила Мисато, Аска и Мари стояла перед ней, обе, в общих чертах, довольные. — Дай «пять», извращенка! — Держи, красавица! Девушки хлопнули в ладони друг другу. Подруги сливались поцелуями, страстно ласкали одна другую, обе вкладывались в жар своих поцелуев, исполненных сладострастия. Руки Мари легли на груди Аски, обнажённые, конечно же, одна нагая красотка нагло и уверенно в себе улыбалась другой. — Аска, — Мари теперь с большим уважением в голосе обратилась к ней по имени, — я люблю тебя потому, что ты лучше меня. Ты смогла разбить таймстоп, а я — нет. Ты — прекрасная, умная и сильная, я обожаю тебя, Аска! Мари следом же за этим впилась в губы своей возлюбленной, погрузила язык в жаркий и мокрый рот. Девушки разошлись устами за тем, чтобы отправиться в постель. Мари облизывала влагалище своей любовнице — Аска лежала на постели, вытягивалась, раздвигала бёдра и держала ладонь на голове Мари. Лесбиянка очень смачно, страстно и любовно сосала вагину, погружалась в жар, провоцировала ртом, губами, языком и своим влажным теплом выделение сока, извращенка поглощала его, слизывала и выпивала… Грудастая красавица помогала себе парой пальцев, стимулировала клитор Сорью, не позволяла бугорку ни на миг остаться без ласок… Благодаря этому Аска кончила, рыжая красавица озвучила стон, раскрыла страстные губы, венцы грудей — титьки торчали вверх на пике возбуждения, румянец охватывал наготу прелестной бестии. Аска лежала, балдела и пребывала в блаженстве — нутро сократилось, от клитора пошли толчки, каждый служил взрывом наслаждения. — Спасибо, извращенка, я теперь кончила благодаря тебе. Давай, шлюшка, я заставлю теперь кончить тебя… — Угу… Мари, очень довольная, откинулась на кровати, сунула руку под голову, прикусила зубами губу. Аска облизала себе губы, сунула сперва пальцы в вагину к Мари. Там она сразу же обнаружила обилие влаги. — О, Мари, ты вся возбуждена!.. — Ха-ха, как ты думаешь, моя шлюшка? — Мари глядела очень забавно. — Хи-хи! — Аска окунулась, она поглаживала бёдра, облизывала, вводила язык, сосала и ласкала там у Мари. Аска очень живо претворяла эти услады, в отличие от Мари она быстро меняла язык на руку, орудовала, очень энергично рыжая красотка выжигала яркие ощущения из корня женского удовольствия. — Мне очень нравится, — Мари почувствовала жёсткость любви с такой прелестницей. — Я суну тебе кулак, — Аска вынула пальцы из вагины Мари, провела по ним языком, облизала слизь, — давай? Аска сжала кулак, облизала ещё раз свои костяшки. — Давай, — Мари немного подумала, очень улыбчиво, — я не против… Аска нанесла смазку, Мари как можно шире раскрыла ноги, во влагалище сперва вошли пальцы. Аска улыбалась, Мари улыбалась, последняя старалась как можно шире раскрыть отверстие, предназначенное для рождения детей. После отдельных или нескольких пальцев, которыми Аска раздвигала стенки влагалище, в эту пещеру наконец провалился целый кулак. Аска энергичнее улыбнулась Мари, последняя вслушалась в чувства и ощущения с живой улыбкой на лице. Аска двигала, ворочила, несколько раз вынула и ввела свой кулак, после этого она сунула сразу пальцы двух рук, постаралась как можно шире развести в стороны стенки влагалище Мари. — Может тебе сунуть ножку, а? — предложила Аска, рассматривая широкий провал в эту трубу. — Да, конечно, давай! — Мари показала большой палец. Аска поспешила очистить свою стопу влажной салфеткой, нанести смазку и придвинуть. Сперва во влагалище Мари проникли пальцы, потом — часть стопы. Аска ввела здесь столько, сколько смогла. Пятка ещё торчала наружу. Аска немного подвигала там пальцами, даже совершила несколько толчков, после чего вынула ступню. Аска после этого вернулась к рукам, потом попробовала тереть влагалище о влагалище, Мари получала так удовольствие. Потом она очутилась повёрнутой ягодицами к своей любовнице, любовница располагалась на четвереньках, пока Аска искусственным членом обхаживала Мари. Завершился этот процесс тем, что Аска сунула снизу руку, впилась достаточно чувственно, захватила другой рукой Мари за груди. Лесбиянка, получив в мозг стимуляцию от прикосновения, испытала наконец оргазм — ей доставил скорее не сам физически контакт, но то, в каком тоне Аска его исполнила — а вышел он очень развратный: Аска уверенно вцепилась в гениталии и страстно захватила рукой груди, теплота кожи, прижатая к голой коже Мари, также сказалась очень чувственно. Мари кончала, толчки во влагалище обдали жаром всю лесбиянку — то работала печь, дающая женщине блаженство. Мари упивалась им в эти секунды. Жаркие, розовые губы, румяные щёки, пот на лбу, торчащие титьки на здоровенных грудях и глухие стоны — вот так выглядела Мари в те мгновения, когда красавице наконец получилось пережить долгожданный экстаз любви. — У-уф… Нагие девушки со спадающими титьками и сходящим румянцем вытягивались на покрывале, Аска и Мари держались руками, любовно соединялись пальцами. *** Каору решил немного прибраться. Ангел телекинезом собрал всю рвоту в одну каплю и выкинул за окно, после чего привёл им же в порядок кровать. Мелькор в этот момент стоял возле полки с книгами. Дуглас собрал коллекцию оккультных трудов. — На взгляд человека это всё такое содержательное, да? — Мелькор взял с полки одну книгу, показал Каору. — Вероятно для того, кому принадлежала эта книга, она была важна, как и все дела, которые он совершал с помощью инструкций по вызову духов, — предположил Каору, беря том в руки. Он открыл его на одной из страниц, очень живо ухмыльнулся тому, что там было написано — речь шла о сексуальной магии, вернее о чёрной сексуальной магии: в этой книге шёл перечень мелких чертей, средних демонов и самых важных дьяволов, дэвов, джиннов, суккубов и прочих, которых можно призвать, дабы ворожить и совращать. Каору затянуло описание всего этого бестиария. — Для меня это ничтожно мало, — Мелькор холодно взирал на улыбку Каору, исполненную пошлого и праздного любопытства, взгляд того активно бежал со строки на строку, чтец очень энергично перевернул страницу. — Я могу прочитать всё, что здесь написано. В языке моей расы одна буква содержит столько информации, сколько целые тома людей не способны в себя вместить. — Да, Мелько-кун… — Каору припал спиной к шкафу, пока жадно поглощал книгу по любовной магии. «Книгу сию написал чёрный волхв, сиречь маг, Велеслав Серб. В молодости сей волхв, захваченный в плен на войне, стал прислужником или даже рабом некоего латинского патера во граде Риме, где обучился латыни и чародейству по различным книгам на латинском наречии; позже он бежал и отправился в странствия: он жил в Галлии, в Британии, в Германии, учась у различных могущественных волшебников колдовству, и сталь столь в нём сведущ, что приобрел чародейством своим огромное состояние; и являлись ему сами князья демонские из ада и учили его своей премудрости и своему колдовскому искусству; наконец, он вернулся на словенские земли и осел в Праге, где чарованиями своими превзошёл чарования еврейских мудрецов. Сие же есть список книги, написанной Велеславом; и список сей написал Марогор по прозвищу «Болгарин», купеческий сын, чёрный волхв и ученик Велеславов, во граде Праге, в годы правления князей Вацлава Второго и Пржемысла Отакара; и я, Марогор, сам испытал истинность написанного здесь». Как и ожидалось, книга оказалась полна изображений различных отвратительных демонов и их сигилов, использовавшихся для призыва. То и дело среди страниц встречались какие-то загадочные схемы, таблицы, чертежи с различными геометрическими фигурами и тому подобные вещи. Рядом со всем этим находились описания самых адских воителей, подробные инструкции того, как их вызывать и заклинать, как ими повелевать. Кроме того, особо описывалось, какое зло, как и кому можно сотворить колдовством, используя того или иного демона в качестве помощника. Общая структура книги стала Каору с лёту понятна, но, чтобы понять её ещё лучше, он стал искать в книге что-то вроде оглавления. Наконец, нашёл его и тут же обнаружил, что перед оглавлением шёл алфавитный список множества отродий ада, упоминаемых в книге, с кратким описанием того, что это за дьявол — этот список был чем-то вроде краткого справочника для демонолога. Каору заинтересовался следующим списком и углубился в его чтение: Сие есть список средних по старшинству блудных демонов, кои не суть ни суккубы, ни инкубы, но суть превосходнейшие их демоны, которым суккубы и инкубы служат и которым они повинуются как господам своим, ибо сила суккубов и инкубов — ничто по сравнению с силою сих демонов: Аналинкури́м — демон аналинкуса, сиречь заднего лизания. Аналфиксáрд — демон срачноходной помешанности, срачноходного удержания и сношения в срачный ход. Афродизифу́г — демон возбуждающих похоть и страсть лекарств; чрезмерное пользование его услугами часто заканчивается смертью от истощения. Бздодéй — демон полового возбуждения, возникающего от пукания, и пука, это возбуждение вызывающего. Блудерáс — демон естественного блуда. Бритвездáк — демон бритья волос в подпупии, на лобке и в области срамных частей тела. Ваголингду́г — демон введения языка во влагалище. Вампирóн — демон вампиризма, сиречь кусания до крови и пития крови, вытекшей из ран, совершаемых во время сношения или любовных игр. Вверхогу́рз — демон сношения с поднятыми вверх ногами. Взлезогрóд — демон взлезания на мужчину при сношении. Вуайергоргóн — демон подсматривания за сношающимися и за нагими. Голдрейнзëль — демон «золотого дождя» — взаимного обссыкания сношающимися друг друга; особую власть имеет над гомосексуалистами и лесбиянками. Геронтобру́х — демон страсти и вожделения к старикам и к пожилым. Дендрофáр — демон древоложества, сиречь половых сношений с деревьями, досками, чурками, пнями и так далее. Дефлодóрт — демон утраты девственности через блудные грехи. Задоду́пр — демон сношения по-скотски, «сзади». Интеррасиóн — демон смешения всех племён и народов земных в один народ; стремится воссоздать на земле единый народ вопреки воле Бога. Инцестогóр — демон кровосмешения; роды рабов этого демона претерпевают вырождение. Ихтиóр — демон рыболожества, сиречь сношения с рыбами. Камасутрáк — демон необычных половых сношений и половых сношений, совершаемых в вычурным, причудливым способом. Камсвапогáлл — демон высасывания семенной скверны из влагалища, срачного хода или рта. Копробу́кк — демон копрофилии, сиречь говноедства, возбуждающий страсть к испражениням, желание их нюхать и есть, вымазываться в них, а также играть с ними и испражняться друг на друга; эти страсти и дела обычно или зачастую связаны с похотью и страстью любовной. Кроведóрз — демон сношения во время кровотечения, месячных. Куморëпт — демон любви к истечениям семенной скверны, месячным, соплям, ушной сере и прочим подобным выделениям тела; заставляет их есть и размазывать по себе, а также обонять. Кунитáн — демон лизания срамоты женской, в особенности же — похотника. Кутюрьерéс — «великий портной», демон, внушающий гомосексуалистам и лесбиянкам виды и покрои интригующих, завлекающих и изумляющих необычных одежд. Лесбогóг — демон лесбийской любви. Лингвоки́с — демон поцелуя «с языком», сиречь поцелуя, при которым один вдевает свой язык в уста другого. Лупанарóк — демон проституции и публичных домов. Мазопáр — демон страсти к истязанию себя и мучению себя; может довести до самоубийства. Моделдлéт — демон, заставляющий и побуждающий молодых девушек и женщин идти гордиться своей красотой и выставлять её на показ, а затем — идти туда, где девушки состязаются между собой в красоте и где их ждёт блуд и занятие проституцией. Матеромáн — демон страсти к сношению с собственной матерью или с женщинами, годящимися в матери или в бабушки; для одержимого к ним страстью они часто выступают заместителями матери. Некротрáгг — демон страсти и вожделения к трупам, труположества. Нудодóр — демон принародного обнажения, представляющий своим рабам телесную наготу как нечто естественное; может захватывать в своё рабство целые толпы людей и тогда все эти люди ходят нагими друг перед другом и перед окружающими их и склоняют их к тому же. Оралфиксáнус — демон оральной помешанности и содомского смешения в рот. Оргазмери́т — демон оргазма, происходящего при греховном соитии; может сделать своих рабов одержимыми сношениями и рукоблудием и помешанными на половом удовлетворении; вызывает ослабление и помрачение ума, а также сильное истощение; может вызвать слепоту и чахотку. Педериллóн — демон мужеложественной страсти к юным, к мальчикам. Петтингáр — демон взаимной мастурбации, совершаемой как через одежду, так и без неё, но главным образом — через одежду. Пидротрáгг — демон мужеложества. Попохлóп — демон страстного, с вожделением, хлопания и бития по попе. Попощи́п — демон страстного, с вожделением, щипания за попу. Порнобéр — демон порнографии; особую власть имеет над извращённой поронографией и её приверженцами; усиленное служение этому демону может вызвать импотенцию и невозможность создать семью. Прелюботóн — демон прелюбодеяния. Прервоáрт — демон прерывания полового сношения. Приапомóн — демон постоянной непрекращающейся эрекции, а также непрекращающегося сильного полового возбуждения вообще. Птицери́т — демон птицеложества. Ректолингвáз — демон введения в анус языка и осязания им прямой кишки. Садобу́с — демон мучения и истязания других; может довести до убийства другого и, притом, очень жестокого. Скокторóт — демон скоктания; скверные осязания и щекотания в областях половых органов, возбуждающие неистовую похоть — его удел. Сатириазобáс — демон, который вызывает неистовое стремление взрослых и пожилых мужчин к сношению с множеством женщин, к частой перемене подруг; зачастую стремление направляется на молодых и очень молодых женщин и девушек. Скотофилтáн — демон скотоложества. Смердодóрт — демон, возбуждающий любовь и страсть к запахам семенной скверны, испражнений и других подобных выделений тела, а также к различным запахам грязного немытого тела; заставляет нюхать катышки грязи, образующиеся между пальцами ног или в пупе, семенную скверну, месячные выделения и другие подобные сему вещи. Соплежу́й — демон ядения соплей; постепенно приучает чрез это своих рабов к поеданию семенной скверны и к копрофилии, сиречь к говноедству. Сосцеку́ск — демон кусания сосцов при сношении. Статуефи́р — демон статуеложества, сиречь половых сношений со статуями или с искусственными женщинами или мужчинами. Страпонзéль — демон-покровитель изготавливающих искусственные мужеские члены и дилдо; демон сношений с использованием этих изделий. Троттлерáнт — демон удушения и самоудушения, совершаемого в ходе сношения или рукоблудия; может привести к самоубийству или убийству. Фаллометриáл — демон, заставляющий мужчин меряться срамными удами и внушающий помыслы о недостаточной величине члена у мужчин или грудей у женщин. Фингерци́мус — демон женского рукоблудия с помощью пальцев или содомского рукоблудия в срачный ход с помощью пальцев же, совершаемого как мужчиной, так и женщиной. Фистенмóрз — демон засовывания пальцев, ладоней, кулаков и рук во влагалище и в анус. Электрабрóг — демон неистового стремления молодых женщин и девушек к взрослым и пожилым мужчинам, годящимся им в отцы и в деды; при этом зачастую они замещают отца. Экспозáр — демон принародного — как правило, на короткое время, — показывания срамоты мужской, сиречь мужского срамного уда или зада, или срамоты женской, сиречь женского переднего естества или сосцов или зада же. Каору, читавшего всё это с выражением почти невинного любопытства, охватили вопросы, озвученные таким же тоном любознательного ребёнка, с каким он хлопал глазами при чтении: — Хм… демоны Оралфиксанус и Аналфиксанус… так откуда же доктор Фрейд взял свои оральную и анальную фиксации и анальное удержание? Сам придумал или… или позаимствовал? Тут Каору понял, что не вежливо вот так, зарываться носом в книгу, когда рядом стоит без дела живой собеседник, потому, как бы не была увлекательна вся эта демонология, наш Ангел поспешил отложить книгу и продолжить разговор: — Эх! Да, для тебя все наши развлечения действительно пусты. Но, знаешь, как по мне сердце даже одного человека может содержать информацию, которой хватит для конструкции целого мира. Мне с людьми, даже с совсем случайными, очень нравится общаться. Не только с людьми, у меня есть друзья среди богов и духов, я с ними обычно общаюсь во снах. Это очень приятно, когда вокруг много тех, с кем можно поговорить, — Каору делился сейчас совершенно искренними ощущениями. — Если не считать очень немногих, то я — одинок, — признал Мелькор немного печально. — Таков мой Крест. — Сочувствую. — Да, возможно, твоя способность видеть многое в малом, помогает тебе не скучать, — Мелькор сейчас тоже самую малость позволил себе улыбнуться. Луна висела высоко над ними, двое стояли на самой крыше дома, где Каору приятно вдыхал прохладный осенний воздух и с чувством глубокого эстетического наслаждения изучал огни ночного Лондона. Мелькор отсюда, кажется, разглядывал знаменитый Биг Бен. Облаков по тёмному полотну неслось не столь много. — Пусть я знаю теперь, какой ценой оплачена красота всего, что я вижу, но я буду наслаждаться этой красотой — я всегда жадно вбирал в себя каждый глотком всего самого прекрасного! — сейчас Каору даже слегка восторженно говорил об этом, о своих чувствах, которые охватывали его душу тонкого эстета. То ли потому, что он был гомосексуалистом, то это стереотип, но Каору всегда очень глубоко и широко улавливал и охватывал эстетическое содержание пейзажей живой природы или городских панорам. Ангелочеловек действительно умел видеть красоту в таких вещах, ничтожно малых с космической точки зрения. — А ты быстро пришёл в себя после всего того, что я тебе и показал, — обратил внимание Мелькор, кажется, даже с долей осуждения. Как только Каору мог наслаждаться красотой этого мира, зная, как на самом деле он уродлив и ужасен? — Да, быть человеком — значит, уметь облегчать душу. — Каору повернул свою длинную, худую шею. — Знаю, для тебя это невозможно, потому что твоя голова забита твоим Крестом. Он у тебя к голове прибит. — Ты говоришь так пренебрежительно о моём Крестном пути потому, что тебе нужно отойти от серьёзности всего этого, — заметил Мелькор. — Я представляю, наверное, только умея сбрасывать с сердца такую ношу, можно жить счастливо, зная настоящее лицо самой реальности. Каору снова посмотрел прямо — японец-альбинос с улыбкой созерцал небольшой сквер у дома, дальше шли улицы, по чьим дорогам даже ночью кто-то куда-то ехал, а ещё с Темзы поднимался туман. — Ты мне завидуешь? — пришло в голову Каору. — Твоей способности забывать плохое? — Мелькор чисто риторически уточнил. — Да, именно ей. — Мне она, как и всё в тебе, и омерзительно, и одновременно я тебе завидую и я рад за тебя, вот так, — Мелькор совершенно спокойно выложил все свои чувства. — Да уж — человеческие отношения противоречивы, а твои душевные движения, Мелько-кун, как мне кажется, очень близки к нашим, — Каору сейчас смотрел сквозь сумрак, определяя, где какой квартал Лондона расположен. — Мелько-кун, ведь ты мог бы изучать с большим интересом архитектуру города. Ведь есть люди, которые очень заинтересованы тем, где и как, с какой историей было построено то или другое здание. То здание, на котором мы с тобой стоим, например. Каору теперь вынул руки из карманов брюки, сложил те за спиной и принялся даже немного расскачиваться, встав на носочки, на пальцы ног, — кажется, на него нашёл острый, эстетический шквал. Но эмоции по-прежнему оставались взбудоражены тем, что он видел через дверь, которую Мелькор открыл перед его глазами. Энергия должна на что-то была выйти. — Каору, я думал, ты сейчас намерен воссоединиться наконец со своим Синдзи, — предположил Мелькор. — О-у, мне сейчас интересен ты, Мелько-кун, — Каору повернул шею, — с Синдзи мы непременно будем вместе, я специально отдаляю момент встречи, чтобы он вышел как можно более классным! Потому что это тоже искусство — дарить радость себе и человеку, в которого ты по уши в влюбился! На почве недавнего нервного возбуждения, эмоции Каору сейчас особенно били ключом. Если бы их обратить в радужный сироп, то Мелькор, несмотря на свой рост, оказался бы целиком покрыт им — прямиком из бьющего фонтана. — Послушай, если тебя привлекает красота, то я могу посоветовать тебе заполучить одну вещь, — придумал Мелькор. — Сильмариллы? — Каору сразу пришли на ум именно они; сейчас он заложил руки за голову, делал зарядку — несколько наклонов головы туда, ещё несколько — сюда, одно движение рукой туда, другой — сюда, и к этому добавились потом такие же движения ногами. — Да, точнее один из них. Его забрало себе Слаанеш. Ты же хочешь поквитаться со Слаанеш за посягательство на твоего Синдзи, имевшее место не так давно? — Мелькор с важным видом сложил руки на груди. Каору быстро сообразил: — Ты хочешь отправить меня в покои этого Слаанеш, чтобы я увидел настоящее содержание, скрытое за красотой? — Каору сейчас благодаря своему гибкому телу, без доли труда встал на одни только пальцы руки, пока Мелькор рядом ровно стоял, его собеседник уже направил голову чёлкой вниз, а ноги устремил к Луне — так Каору смог виртуозно согнуть их. — Ты хочешь, чтобы я увидел, как на самом деле уродлива красота? Ты хочешь, чтобы я увидел всю мерзость этого порочного Принца Наслаждений — или как там его, её называют? Каору прижал стопу к стопе, ниже производил движения одной рукой — было видно, что он сейчас не использует никакой левитации, так как на лице отражено напряжение мускул одной только руки, призванной удержать вес всего туловища с ногами. — Да, я, хочу, чтобы ты увидел апогей всего того, чем ты привык наслаждаться, и увидел то, что вижу я сам во всех повседневных радостях твоего сердца, — сказал Мелькор. Он повернулся сейчас, чтобы стоять лицом к собеседнику — Каору ныне активно перемещался, катаясь колесом с ладоней на ступни. — И, очевидно, я увижу там стыд и срам, — Каору сейчас перемещался очень быстро, так быстро, что белизна босых ступней и всего, что находилось выше пояса тёмных брюк, размазывалось в движении на пару с противоположным цветом его одежды. — Судя по тому, что я знаю от Кенске-куна, — Каору вспомнил этого гика, фаната игры Warhammer, — ничего того, что мне по-настоящему понравится… — Ты намерен получать удовольствие от того, что в форме апогея тебе не понравится? — спросил Мелькор. Каору в этот момент остановился — вытянул одну ногу, целиком прижатую к полу, вперёд; другую — ровно назад. — Да, знаешь, я больше всего люблю заниматься любовью с Синдзи, но если мне продолжат буквально каждую секунду капать в вену наркотик, вызывающий те же чувства, что и любовь к Синдзи, то я это с отвращением отвергну, — Каору сейчас начал в такой позиции отжиматься на руках — поднимать и опускать себя, пока обе ноги вот так вытянуты и торчат стрелками часов. — Почему? — Мелькор мрачно стоял над ним, он казался темнее, чем сумрак вокруг, и в сочетании с ним Луна в небе была особенно унылой. — Потому что я так хочу, — Каору быстро перекинулся на спину и начал сейчас отрывать её от жёсткой крыши и вбивать обратно, покуда ноги ровно вытянуты впереди. — Но вообще, если уж на то пошло, я — сложная и неповторимая личности, — Каору несколько самодовольно усмехнулся во время озвучивания этой фразы, — у меня есть своя система ценностей, знаешь ли, — зубы Каору сейчас показали себя как часть особенно напряжённого выражения, он уже очень усердно выполнял физическое упражнение — обычный человек от того давно бы или набил шишку, или сломал бы себе чего, — у меня есть свободная воля, чтобы я выбирал. Я, кажется, тебе уже говорил, Мелько-кун, — Каору сейчас очень резко замер, держа торс ровно, — я люблю себя таким, какой я есть. — Вся совокупность всех тех чувств, которые позволяют тебе насладиться твоей тюрьмой, — Каору не требовалось пояснять, что тюрьмой Мелькор называет саму жизнь, — будучи собрана в одном существе, в одной Универсалии, известной для тебя, как Слаанеш, тебе вдруг становится мерзкой? — Пусть тебя это не удивляет, — Каору очень энергично вскочил на ноги, сделал пару шагов к Мелькору. — Я вижу, что вся красота для тебя в сущности омерзительна, но для меня — нет. Для меня красота там, где нет чрезмерности, где нет универсалий и всего остального. Универсалии желают забраться тебе в мозги и подчинить себе. Я этого не желаю — я рад простой, земной красоте, — говоря очень энергично, Каору простёр сейчас руку в сторону ночного пейзажа. Потом он же ладонью упёрся себе в бок: — Мелькор, — сейчас Каору называл его привычным именем, поправляя себе пепельную чёлку, — я знаю, что всякая красота тебе омерзительна, — зазвучал даже сочувственно, — потому как она — оковы для тебя. — Совершенно верно, то, что красиво — вызывает у меня рвоту, — здесь Мелькор был кратко, — прямо как стошнило тебя, когда ты увидел, чем оплачена красота всего того, что существует. Зная это, я не могу увидеть ничего красивого и всякое, что стремится быть красивым, мне омерзительно… — Даже мой вид? — Каору сейчас подумал о том, как много он вкладывал сил, чтобы нравится себе и другим не только духовно, но и физически: он следил за собой, старался всегда показывать всего себя тем парнями, которым он желал понравится, ему это легко давалось. И он был рад этому — ему очень нравилось быть молодым, красивым и сексуальным, он обожал, когда мужчины попадаются на этого — их поцелуи, ласки, вся эта любовь достаётся ему. Каору любил видеть себя в в зеркале и быть довольным собой — тем, что ему почти ничего не нужно делать, ведь он выглядит так, как ему это нравится. Он знал, что некоторые люди находили его жутким, пугающим или просто вызывающим тревогу — некоторые люди относились с опаской к бледному, худому альбиносу, который всем улыбался и смотрел смело в лицо своими кровавыми глазами. Кто-то находил некрасивой его вытянутую шею, даже если она, на взгляд Каору, очень хорошо сочеталась с его узковатыми плечами и в целом вытянутой, стройно фигурой. К двадцати годам он стал поджарым. Каору не знал даже о том, что чужое негативное мнение о своей внешности, можно принимать близко к сердцу. Он всегда рад был быть красивым — хотел нравиться мужу и многочисленным любовникам, и если так, то каким созерцает его Мелькор? — Ты мне глубоко омерзителен, если рассматривать тебя чисто внешне, — здесь собеседник был краток. — Ну, — Каору подумал, — Фрейд отождествлял волю к жизни с сексуальностью. Помню, чем больше я хотел жить, тем больше меня интересовали парни, а жить я захотел после того, как развил в себе любовь к Синдзи до предела. — Эрос противоположен Танатосу — да, так как моя психика предана Началу, противоположному твоему, — Мелькор чуть кивнул, — мне отвратительна любая сексуальность. Потому я даже рад, что конкретно твоя сексуальность не совместима с размножением, будь ты женщиной, я бы принял бесполое обличие. Я не знаю ничего гаже деторождения — для меня сознательно желать привести новую жизнь в этот мир, худшее из всего того, что можно только пожелать и сделать. Каору виду мало показал, но мысль, что Мелькор не видит красоту вообще нигде и что его глазам доступно лишь вездесущее уродство — просто он не способен больше видеть мир иначе — Каору, как глубокого ценителя красоты, это всё заставило глубоко ужаснуться. Это отразилось лишь в выражении рубиновых глаз, оно сделалось мрачным — и Мелькор благодаря своей проницательности самого легко уловить то, что подумал и почувствовал сейчас его собеседник, и сам, с глубокой мудростью в глазах, предложил: — Сходи, погуляй в царстве Слаанеш — посмотри на него через призму своей системы ценностей, так ты увидишь мир моими глазами — вульгарный, пошлый, чрезмерный, — эмоции Мелькора вкладывали глубокое возмущение и живейшее отвращение к самой жизни, — ты увидишь свою красоту моими глазами. Так мы станем ещё лучше понимать друг друга. Каору нервно сглотнул, когда смог до боли хорошо прочувствовать эту мысль. Впрочем, это с другой стороны укрепило намерение, и Каору уверенно сказал: — Я теперь даже очень рад, что мы противоположны и что я никогда не стану таким, как ты. — Я могу сказать тебе то же самое, — Мелькор сузил свои дьявольски-белые глаза, ужасные шрамы лица сейчас натянулись особенно неприятно. Он переключился на прежнюю мысль: — Сильмариллы для кого-то вроде вас не только красивы, но и полезны. Это три артефакта, созданные в моей вселенной, они служат физическим пристанищем для Логоса Илуватара. Их основная функция — претворять идеально всё, что ты делаешь. — О-у, это слишком скучный для меня артефакт, — подумал Каору. — Кого-то я пытался использовать их для своих планов. Сейчас они мне как таковые не нужны. Но я бы хотел попросить тебя взять один из них, находящейся во Дворце у Слаанеш. Мне хочется, чтобы он послужил тебе в награду за то, что ты искренне хочешь знать, как оно там у меня на сердце, — Мелькор пояснил своё желание. — Каору, я вижу, что ты переживаешь за Синдзи, ведь Слаанеш может попытаться снова напасть. Это Апостолы Смерти дали наводку и могут дать снова. Потому я хотел, чтобы ты, если будешь намерен прикончить Слаанеш, обязательно захватил Сильмариль из сокровищницы Дворца Наслаждений. Если тебе Сильмариль не будет нужен, — Мелькор сейчас чуть пожал плечами, — можешь отдать его одному моему старому знакомому — он обрадуется… Кроме того, с помощью Сильмариля ты мог бы победить Соломона таким образом, чтобы это не нанесло вреда Мультивселенной. — Мелько-кун, ты говоришь всё это, чтобы я увидел Царство Слаанеш, — Каору тонко уловил главный мотив. — Да, я хочу, чтобы ты его видел, Каору. Тебе не обязательно исполнять мои желания. Но чтобы оно имело больше шансов исполниться, я хочу тебя замотивировать. Табрис глубоко подумал над этим, держа руки в карманах: — Я действительно хочу отомстить Слаанеш… или если этот Сильмариль реально такой полезный — я готов сделать эти два дела — уничтожить Слаанеш и заполучить Сокровище. *** Аска и Мари пребывали в постели. Рыжая красавица лежала на спине, её любовница с косичками разваливалась больше в ногах, протягивая и укладывая свою голову на живот подруге, стараясь держать лицо поближе к грудям Сорью. Любовницам-лесбиянкам нравилось находиться вместе, подруги ничего не говорили, просто наслаждались чувством кого-то другого. — Иру-тян, — попросила Аска после долгого пребывания в тишине, — свет мой зеркальце, скажи, чем заняты Чудо-девочка и её хахаль? — О, ты решила вспомнить о Любимице? — Мари оторвала лицо от сисек любовницы и взглянула на голограмму: — А то… Рей и Рэндольф тоже решили уединиться — рыжая-бесстыжая попросила Ируила показать ей всё с самого начала. Любовники встали обнажёнными друг с другом. Рей первой поцеловала Рэндольфа, зато он уже хорошо научился отвечать ей так, как подобает — мужчина сосался с ней, влажные языки сливались — глаза очень чувственно закрылись во время такого тесного, любовного общения. Аска аж увеличила изображение, чтобы разглядеть выражение со всеми подробностями. Рэндольф опустил руки к тазу Рей, приподнял любовницу — волшебная японка могла почти незаметно парить над полом, сейчас ступни поднялись так, как если бы белокожая альбиноска приподнялась на носочках, только её ножки не напрягались и эта лёгкость даже чувствовалась. Рэндольф довольно-таки романтично на ощупь взял Рей за кисть, одновременно с эти водил языком по щеке своей подруги. Потом опустился к грудям, захватил губами сосок, руками отправился поглаживать светлые холмики красавицы. Рука Рэндольфа парой пальцев впилась в вагину Рей — он очутился теперь на корточках, отсюда пальцами очень живо и энергично совершал ублажение. После пальцы Рэндольф сменил на язык, любовник нежно держал Рей за бёдра, пил её девичий сок. Бледное лицо сейчас явило очень пошлое выражение — сразу было видно, что всей своей душой девушка наслаждалась. После куни, красавица развернулась к стенке, бравый англосакс вытянулся позади и направил рукой свой член ей в вагину, нырнул в пещеру, каковую он ранее сделал очень влажной. Он затрахал, а Рей сперва опустила впереди свой торс, отвела руки назад, дабы схватить любовника за его бёдра. Спереди груди белокожей красавицы живо торчали титьками. Любовник держал её пальцами за стройные, гладкие бока. Потом Рей отпустила и приложила ладошки к стене, полуобернулась. Руки Рэндольфа схватились теперь за её женские шары, мужчина немного помял эти холмы перед тем, как опустить свою любовницу, она какое-то время побыла собакой. Затем Рэндольф сел, Рей затылком к нему приземлилась на член, мужчина раздвинул свои ноги, женщина упиралась руками ему в бёдра, американец держал японку за бока. Через некоторое время работы в такой комбинации, Рей пожелала делать это лицом к лицу — к тому моменту сексуальное покраснение на щеках выступило у неё столь заметно, сколько то было возможно для такой бледной девушки, как она. Рей и Рэндольф теперь сплелись языками, очень плотно засосались — женщина согнула колени, уткнулась стопами в постель. Наконец, скача так на члене, сливаясь в этих движениях с любовником, белая красавица с красными глазами показала наиболее возможную пошлость лица — мозг послал сигнал в гениталии, начался оргазм. Рэндольф с довольным и очень сознательным выражением держал одну руку на бедре Рей, другую на боку, видел перед собой груди, смотрел ей на лицо — а она кончила, Рей пережила волны удовольствия, расходившиеся благодаря тому, что её мокрое и жаркое нутро как следует растëрлось вокруг члена, его оно сжимало своими стенками. Рэндольф спустил следом — англосакс закрыл глаза с долей напряжения и показал зубы, Рей видела его лицо, пока порции мужской спермы уходили ей в пещерку. После этого они с приятным удовлетворением посмотрели друг на друга. Рей плотно взялась руками за его щёки, губы встретились и мужчина с девушкой глубоко слились напоследок. — Как хорошо Любимица развлекается, — лесбиянка стимулировала парой пальцев гениталии Сорью, смазка очень хорошо помогла им, — прямо как мы, да, моя киска? — Извращенка… — рыжая любовница похотливо раскидывала ноги, предоставляя Мари полную возможность ублажать себя. Аска уже завелась, жидкость вновь хорошо сочилась… — Приветик, — к ним заглянул Шут. Его присутствие обычно внушало далеко на самые приятные чувства. Псайкер фонил опасностью, потому Аска, взглянув на него с долей возмущения, захотела сказать что-то вроде: «Эй, тебя не учили стучаться?!» Но потом поняла, что это будет не совсем справедливо — они-то тут спокойно все друг к другу ходят и друг у друга находятся на виду. Потому Аска проглотила слова возмущения… Рэндольф стоял на кровати, Рей пребывала перед ним на коленях, взяла в рот его член и услаждала половой орган. Картер сейчас показал не так много чувств, когда кончил во второй раз — Аянами флегматично выпустила его член из своего рта, сперма очень заметно показалась следом на губах. Через некоторое время Рей расположилась на спине и пригласительно раздвинула ноги. Рэндольф собрался уж познать её, прильнул, мужчина и девушка почти соединили губы… — Привет, вице-командующий! Привет, Ангелочек! — в комнату к ним вошёл Шут, отсутствие одежды указывало на его намерения. С ним вошли Аска и Мари — также без ничего. Рей и Рэндольф многозначно взглянули на них, они почти было слились, но их прервали именно в такой момент — Хорошо, — перед тем, как что-либо ещё было озвучено, Рэндольф сказал: — Давай, возьми свою долю. — Да, Серафим, — Рей отстранилась от своего главного любовника, выпрямилась перед Шутом во всей своей наготе. — А мы будем развлекать вас, командующий Картер! — Аска с очень довольным выражением подошла к нему с одной стороны. — Вы очень выносливый и умелый в постели мужчина! — Я ненавижу мужчин, — Мари подошла к нему с другой стороны, — но даже меня соблазняет ваша выносливость. Вот так девушки с двух сторон окружили Рэндольфа, его член торчал. — Хорошо, — улыбнулся им Рэндольф, — я готов доставить вам это животное удовольствие, если вы так этого хотите. — Очень хотим, — Мари первой поцеловалась с Рэндольфом, затем — с другой стороны от своей любимой — это сделала Аска: она слилась уста в уста с мужчиной Рей. — Какой мерзкий член! Символ угнетения всего женского рода! — Мари рукой коснулась его, стала дрочить Рэндольфу, — прямо так и хочется его отрезать… чик! Аска в это время рукой прижилась к груди Рэндольфа, старалась больше и подольше пососаться с ним рот в рот — потому что это её возбуждало. Мари, несмотря на отношения к мужским органам, наклонилась, чтобы взять его в рот. — Хм, ты погляди… — следом Мари поспешила заключить этот предмет между холмов своих выдающихся грудей, полукровка взялась стимулировать прямо бюстом фаллос американца. Аска, закончив ласки с Рэндольфом, происходившие рот в рот, поспешила опуститься к Мари. Девушки теперь взялись, каждая со своей стороны, облизывать член Рэндольфу, дико торчащий и отданный на ласки и ублажение двум красавицам. Шут в это время сказал, чтобы Рей на это смотрела, и она повернула голову в сторону этого разврата. Член Шут достиг сейчас полного возбуждения только на одном осознании всей ситуации. Псайкер ткнулся этим самым членом в гениталии Рей, стал игриво тереться им. Он хотел, чтобы девушка смотрела на то, как Рэндольф занимается сексом с Аской и Мари, а он сам брал, ласкал Рей рукой груди, а также водил влажным, похотливым языком по белокожей шее. Со спины Шут ласкал Рей, он взял её за мячики грудей, сунул пару пальцев к гениталиями, с которых сочилась влага. Потом со стороны ягодиц потрогал как следует промежуток между влагалищем и анусом. Рей пала перед ним на покрывало — белокожая красавица с красными глазами и синего оттенка волосами заняла позицию на четвереньках, член Шута вторгся в обитель жара и влаги. На лице псайкера растянулась до невозможности довольная и по-животному развратная улыбка. Сейчас внутри мужчины играли чувства, которые обычно не были присущи его душе — дикая сексуальная страсть, желание обладать и участвовать в такой ситуации, когда Рей принадлежит ему и наблюдает за тем, как кто-то ещё трахается с её принцем. Шут поначалу трахал предмет своей любви вот так, после перевернул на бок, одна нога Рей протянулась между его ног, вторая была развратно поднята в сторону. Серафим теперь сильнее заимел свою Аянами, потом прервался на то, чтобы взять снежную красотку за подбородок и демонстративно повернуть лицо к тому, чем в этот момент заняты соседи. Аска легла на спину, Рэндольф протянулся над рыжей-бестыжей, член его упёрся в глотку этой шлюхе — пока она его удовлетворяла таким образом, Мари сидела перед мужчиной, давала ему прижиматься лицом к большому бюсту своих грудей. И приговаривала: — Давай, давай, хуемразь, наслаждайся, наслаждайся… Лицо Мари было искренне добрым, это не мешало ей озвучивать далеко не самые добрые слова в адрес Рэндольфа. Последний наслаждался грудями без лишних слов — он вообще в сексе обычно молчал, и сейчас мужчина во всю тонул между этих больших грудей, и брался за них руками с пары сторон. Когда эта поза оказалась разделена, новая была такова — Рэндольф лёг на спину, Мари поспешила сесть ему на член, она начала прыгать. Аска села Рэндольфу на лицо, прижала к его физиономии влагалище, тёрлась им он нос и губы мужчины — благо у Рэндольфа не попадалось никакой растительности на лице, потому ничего не могли помещать такой практике. Сам мужчина старался в нужные момент до предела высовывать язык, чтобы стимулировать им самое нежное место своей рыжей любовнице. Мари и Аска, находящиеся лицом к лицу в такой позиции, пару раз откровенно протягивались друг к другу и сливались поцелуями. Так продолжалось, пока Мари не захотела, чтобы её имели, тогда лесбиянка сделала так: сама легла на спину, задрала ноги, Рэндольф взялся за них, пустился трахать Мари, пребывая на коленях — Аска же, дабы доставить Мари, села теперь на лицо своей любовнице, чтобы теперь она языком дарила усладу её влагалище. Щекой Рей лежала на покрывале, наблюдала эту оргию. Потом она оказалась приподнята, встала на коленях, держа торс над кроватью. Шут же взял её за локти, очень энергично трахал. Лицо псайкера было неимоверно довольным. Толчки, которыми любовник одаривал свою женщину, казалось, кинетической энергией пробегали по всему телу той, от них очень живо тряслись груди Рей — было очень хорошо видно, как вздрагивают эти белые холмики с более тёмными титьками, призванными венчать эти купола храма Лилит. Шут кончил — внешне почти бесшумно, хотя внутренний экстаз вышел огромным, сперма псайкера вырвалась очень обильно и заполнила влагалище. Сразу же вслед за этим он открыл подруге свои желания, свои фантазии и требования… Рей пребывала к нему затылком, в той позе, в которой он её трахал. Повинуясь, она сделала следующее: состроила как можно больше недовольное выражение, резко мотнула головой к Шуту, чтобы он его увидел, и затем врезала кулаком ему по физиономии. Шут отлетел, его член, угасающий в своей тверди, украсил облик мужчины, падающего на спину. Понятное дело Рэндольф, Мари и Аска взглянули на это — Шут только бегло сообщил им телепатией, что всё нормально. — Он сам этого хотел, — Рей встала и шагнула к Рэндольфу. — И хочет дальнейшего… Рей посмотрела в глаза Рэндольфа. Он понял её. И поспешил лечь — синевласка села ему на член в таком тоне, словно это королева занимает престол. Рэндольф при этом как следует почувствовал сперму Шута. Пока она хлюпала во время очень энергичных движений Рей, Мари и Аска с двух сторон проводили языками по мужским титькам самого Рэндольфа. Рей поначалу держала торс ровно, а потом наклонилась, положила руки на плечи Рэндольфа, он тоже приподнимался, опираясь на свои локти. Рей поспешила с ним лобызаться, сплетаться языками. Бледная ладонь любовно легла на щёку американца. Шут сидел в углу и с большим интересом наблюдал за этим, потом он попросил Ируила кое-что материализовать. — Мари, я видел в твоей голове такие мысли… — Да, я хочу отомстить мужскому роду за угнетение женщин, — Мари вооружилась искусственным половым членом. Следующая поза стала такой: Мари трахала этой штукой в задницу самого Рэндольфа, последний трахал Рей, придерживая свою девушку за локоть, и ещё то и дело целовался рот в рот с Аской. Последняя старалась руками подогревать похоть и желание извергнуться у участников сцены. Потом она изменилась — Картер сосал куночку Аянами, сама она нагибалась и протягивалась к Макинами, целовалась с ней, а Сорью пролегала, одновременно находясь на члене мужчины и одновременно облизывая влагалище Илластриес. Шут телекинезом двигал искусственный член, чтобы трахать в зад Картера во время всего этого кутежа. Эта была предпоследняя поза: во время финальной все три девушки расположились собаками, Рэндольф прочищал куночку Рей, альбиноска пребывала посередине; пятую точку любовника прочищал искусственный член; Рэндольф опускал руку к Мари и к Аске по бокам, чтобы дрочить пальцами корешки их женского удовольствия. Шут со своей стороны использовать телекинез, чтобы передавать вибрации клиторам всем троим девушкам, а также использовал псионическое внушение на разжигание похоти. По итогам все кончили чуть ли не одновременно — Рэндольф вкусил оргазм и обычный, и анальный, Рей, Аска и Мари обкончались все трое — клиторы просто сорвались так, как срывается свора злобных собак, полностью сошедшая в те секунды с ума, куночки любовниц сокращались, разили нервы сокращениями, чувственность залилась жаром и экстазом — потому ни одна из трёх не сдерживала своих стонов. После этого Рэндольф вынул из себя эту штуку. Аска и Мари вообще чуть не рухнули в обморок; эти две любовницы, уже успевшие истощить психику развратом, протянулись в бесстыдной наготе вообще без сил. Одна только Рей из их числа сохранила достаточный рассудок, чтобы смотреть на мир осознанным взглядом и рукой поправлять свои синеватые волосы. — Спасибо, мне очень понравилось, — Шут поспешил развернуться и уйти. — «Останься с ними, Ангелочек, мне нравится там видеть тебя», — это он сообщил Рей с помощью телепатии. Она немного волнительно поглядела ему вслед. Аска и Мари, все мокрые, приходили в себя. *** Каору и Мелькор остановились перед входом в Царство Слаанеш. Здесь ландшафт нематериального плана предстал перед глазами телесного, пурпурного, розового цвета, лес фаллических символов и сексуализированность черт окружения. Растения вытягивались верх, некоторые из таких кустов прямо состояли из бесчисленных, предающихся оргиям суккубов. Здесь растительной кроной раскинулись многочисленные гады — вьющиеся растения, переходящие зачастую в фиолетовых змей, среди которых гроздьями висели черепа жертв, умерших от истощения в бесчисленных актах получения всевозможных удовольствий и острых ощущений. Всюду доносились стоны страдающих от невозможности вообразить и поймать себе ещё больший экстаз. Каору везде улавливал чутким ухом постоянные мучения тех, кто желал познать новые и новые удовольствия. Наш Ангел очень хмуро водил тут взглядом, проникаясь, конечно, сочувствием к таким страданиям. — Слаанеш существует благодаря жажде наслаждений, потому все рабы Слаанеш стонут постоянно от невозможности поймать более острое и изысканное наслаждение, чем то, что было вчера, — прокомментировал Мелькор. Мелкие бесы, похожие на фей, носились очень злыми стрекозами. Они желали вкусить чужой жажды удовольствий. Музыка тут ревела в высшей степени громкой и отвратительной. Холмы грудей, леса фаллосов, фигуры задниц, ландшафт из скученных тел — всё это освещали разных тона горящих и никогда не затухающих испарений. — У меня уши вянут, — Каору, как тонкий на слух музыкант, мог уловить несколько раздельных мелодий, рвущих здесь само зыбкое и очень неточное полотно бытия. Он никогда не слушал несколько композиций сразу. И сейчас Каору показалось, что в Царстве Слаанеш просто взяли все музыкальные композиции на свете, и запустили их одновременно. — Очевидно, здешние обитатели слушали все мелодии, все произведения, но желали ещё, потому включили все сразу, — подумал Каору. После чего взглянул на своего товарища: — Вы так видите привычный мне мир? — Я не знаю, каков твой привычный мир, — вокруг них плясали хороводы суккубов, — но, наверное, — Мелькор усмехнулся, — Где-то так… Каору посмеялся, окидывая взглядом ураганно-чудовищное прыгание взрывающихся звуков, растений и тонов. Каору понял, что всякая деталь в царстве Слаанеш стремится к бесконечной жажде самореализации, но всякий дух здесь помышляет только о себе, не знает никакой меры и не ведает преград, потому эти жертвы страстей постоянно мешают друг другу, постоянно давят, ничего не давая значимым образом изменить. — Умно, — оценил Каору, — для Принца Наслаждений сделать так, чтобы никто не мог посягнуть на его славу — заставить всех своих слуг бороться друг с другом. Каору ранее путешествовал по Стране Идей в одних штанах, но сейчас он не хотел здесь ступать босиком и вообще желал меньше соприкасаться с окружающей средой, потому сейчас Ангел Свободной Воли возвышался в контактном комбинезоне, и сделал несколько первых шагов по траве токсичного цвета. Он слышал, как каждая травинка кричит под подошвой: «Я — самая прекрасная! Глядите на меня! Я — Владыка Вселенной!» Каору позволил себе сейчас иронично улыбнуться — пусть ему совсем не по душе было такое, но он не мог не отметить, что Слаанеш поступило очень иронично: божество обратило всех тщеславных и честолюбивых жертв в живые травинки, по которым все ходили, и их сознание могло только кричать о собственном превосходстве над всем мирозданием. Чувство своего величия дико охватывало сердца тех, кто пал под натиском собственной гордыни — и постоянный когнитивный диссонанс служил причиной их нескончаемых мучений. — Ну что, Сильмариль станет моим, а ты, Слаанеш, получишь за то, что посмел угрожать моему возлюбленному! Каору очень уверенно вступил в пределы этого Царства. По пути Мелькор рассказал ему о том, что он разделено на шесть кругов, каждый из которых олицетворяет один из тех видов удовольствий, стремление к которым губит духовно и физически слабые и уязвимые к пророку души. Первый круг воплощал собой страсть к богатству. Здесь абсолютно всё вокруг состояло из материальных ценностей — из денег и всего, что служит деньгами. Помыслы смертных вымостили не имеющие числа горы, дороги, поля, дворцы, улицы — все элементы архитектуры и ландшафты — буквально из чистого бабла! Не только золота — монеты всех эпох, банкноты всех государств, ракушки, которые используют примитивные племена в качестве денег, здесь были даже голограммы, которые отображали предложение скачать себе на флешку цифровые валюты — всевозможные расписки, векселя, все ценные бумаги… Разумеется, Каору видел именно это, потому что происходил из земной цивилизации 21 века, если бы сюда попало иное существо, например, из цивилизации, где главный предмет ценности — выбитые зубы, то он бы видел в первую очередь горы выбитых зубов. Потому что всякий образ материальной ценности в уме живого существа попадал сюда, оседал здесь среди вихрей Варпа и застывал в этих горах. Конечно, в голову приходил вопрос: неужели кто-то будет собирать деньги, заведомо зная, что это царство Слаанеш? На самом деле эффект притяжения к деньгам возникал из кармы — сколько человек (или иное разумное существо, имеющее дело с концепцией денег) на протяжении всей жизни питал страсть к деньгам — всё то, к нему возвращалось. Каору никогда не желал денег — на свои удовольствия ему сполна предоставляли средства SEELE, потому Каору их даже не считал и не ценил. Он знал, что Слаанеш мог бы подловить его на других вещах, но что Принц Наслаждений не мог себе позволить, так это совратить душу Каору звоном монет и запахом банкнот. Потому наш Ангел в пару шагов преодолел этот круг, сам при этом, впрочем, не испытывая никакой гордости — во-первых, гордость здесь была смертельно опасна; во-вторых, Каору успел краем глаза заметить многочисленные тени умерших, которые пытались забрать себе все деньги, они тянулись к ним и иногда сражались друг с другом. Ужасная судьба этих несчастных была такова — те, кто на протяжении жизни предавался безудержной алчности, тянулся к деньгам как к самоцели, хотел ещё и ещё — они после смерти тела переродились здесь: им оставалось теперь хотеть заполучить все богатства Слаанеш. Сколько бы они не пытались загребать, им всё казалось мало. Все эмоции, все чувства, все мысли — исчезло всё, кроме жажды денег. Каору проникся к ним состраданием и желание дать им свободу предало ему силу — если Слаанеш будет сегодня уничтожен, все эти души снова вернутся в Колесо Сансары и получат свой шан на более благополучное перерождение. Каору никого из них не осуждал. Он подумал, что умершие так здесь страдают вовсе не потому, что некий Высший закон их справедливо осудил — нет, закон кармы столь же безжалостен, как закон притяжения, когда он заставляет рухнуть пассажирский Боинг; и эти психические сгустки просто притянулись к подобному и оказались ввергнуты в подобное, это безразличный закон Природы. Каору в мирской жизни не интересовался политикой и никогда не считал чужие деньги, потому не мог узнать никого из тех, кто страдал в первом круге царства Слаанеш, но если бы с ним здесь был Виктор Северов — он бы конечно, сразу увидел здесь многие лица, которые в ранней юности довелось ему увидеть по телевизору. Младореформаторы из 90-х жарко обсуждали с демонами Слаанеш новые планы и стратегии по увеличению «благосостояния страны», но они никогда не могли договориться, потому им приходилось убивать друг друга, нанимать киллеров, которыми выступали демоны Слаанеш, и всё это для того, чтобы потом продолжать свои дела по кругу — все они настолько обезумели от жадности, что не могли понять: они мертвы и находятся в самому настоящем аду. Воротилы бизнеса, гиганты торговли, олигархи, чиновники, воры в законе, просто мелкие отморозки, серьёзные ребятки в малиновых пиджаках — сколько элиты из 90-х годов здесь продолжало делать то, что они делали при жизни, но уже теперь безо всякого шанса удовлетворить свою жажду купюр! С ними варились православные батюшки, которые теперь вечно отпевали воров и головорезов, и постоянно страдали от чувства, что им слишком мало дают на руку. Если бы Виктор это увидел, его бы охватило дикое злорадство и чувство восстановленной справедливости. Особенное ему понравилось бы видеть Мавроди, вынужденного постоянно строить финансовые пирамиды, которые рушились раньше, чем успевали принеси ему хотя бы косарь, а ему хотелось больше и больше. Эти пирамиды — умозрительные в нашей реальности — буквально выростали здесь и обрушались на голову всех тех лохов, кто желал здесь разбогатеть таким образом — все души, имеющие тягу к мошенничеству и к лёгкой наживе, как мотыльки на свет огня, летели к этим пирамидам, чтобы всякий раз почувствовать на себе все эмоции тех, кто в земной жизни страдал от крушения таких финансовых схем. Например, кто-то вешался из-за краха и теперь удушье охватывало тех, кого погребали пирамиды Мавроди и ему подобных. Бандиты, рэкетиры, гордые обладатели малиновых пиджаков, уверенные до сих пор в том, что им можно всё, постоянно нападали друг на друга, и в этом деле им помогали демоны Слаанеш, принявшие обличья православных святых — тех самых, чьи иконки вся эта сволочь при жизни носила с собой как счастливый талисман. Русские бандиты думали, что эти высшие силы им помогают, и не видели, что эти демоны особенно охотно стравливают их друг с другом, не позволяя закончить криминальную войну. В честь всей этой отечественной сволочи демоны Слаанеш установили монумент огромной руки, жаждущей загребать и состоящей из золота настолько чистого и прозрачного, что его невозможно было вообще увидеть, потому не представлялось возможным понять — это реально статуя или кто-то разворовал все деньги, предназначенные увековечить Невидимую Руку Рынка (как тебе такое, Тзинч?) — ту форму Слаанеш, которой преданно служила элитка того лихого времени. Стихия неуёмной алчности плескалась внутри рва, первого из шести, заключающих Дворец Слаанеш, и так как впечатлений внутри сознания даже обычного человека могло хватить на создание целого мира, то для обитателей этого проклятого места, никогда не кончалось разнообразие и количество желанных и влекущих предметов материального богатства. Все обитатели первого круга страдали в том аду, который послужил прямым продолжением их прижизненной порочности. Каору же показалось абсурдным, что при таком количестве эти деньги могут претендовать хоть на какую-то ценность. Это чувство пробило проход на следующий круг Царства Принца Наслаждений. — Я думаю, — Каору стоял перед осыпавшимся пейзажем из денег, он перешагнул дыру, — у тебя, Слаанеш, началась абсолютная инфляция. Каору уверенно преодолел первую преграду; и глубокое убеждение, что при таком количестве деньги перестают быть деньгами, не оставило никого шанса этой части денежной преисподнии захватить его в свои путы. Царства Мамоны осталось за спиной. Следующий круг состоял из постоянного стремления к пищевым ощущениям. Жажда вкушать больше — до тошноты и блевоты. Здесь плескалась божественная амброзия, похожая на дорогое, тёмное вино. Очевидно, стоит зачерпнуть хотя немного, и тебя уже не отпустит. Бледные великаны плавали здесь, они формировали собой живые мосты и острова, эти чудовища держали громадные тарелки и чаши, где находились продукты питания, какие только можно было ожидать. Каору любил вкусно поесть, потому это место уже оказало на него влияние. Он не хотел амброзии, он обошëлся бы просто газировкой. Как только такое желание появилось, Варп отреагировал — преобразовал всю амброзию в чистую воду, такую свежую и манящую. Но у Каору всякое желание потреблять тут что-либо отбил вид многочисленных мертвецов, полных страданий от боли в животах, от постоянной тошноты, от чувства мерзости внутри себя, от приторной гадости в глотке. Каору сразу пережил антижелание — ему стало плохо, к горло подступило желание блевать, словно он уже наелся сладостей до отвала — белый шоколад, торт, сладкая газировка, пироги, все эти вкусности заполнили живот Каору и пошли из его нутра. Вернее, ему так показалось, он твёрдо напомнил себе, что не намерен даже одного глотка простой воды брать здесь в рот. Потому что тут нет ничего простого — весь пейзаж перед глазами сшит из многочисленных желаний-импульсов, которые привели тех, кто их пережил к страданиям. От простой боли в животе до стремления есть человеческое мясо, чтобы разнообразить меню. Жертвы обжорства бесконечно поедали здесь новые и новые продукты, но никогда не насыщались ими и хотели ещё и ещё. Разумеется, сюда могли попасть только те существа, чья физиология включала в себя потребность в питании такого рода, которую испытывают люди. Умеренно мерзкое ощущение внутри стояло у Каору на протяжении всего пути через этот ров ада. Он отрешился от него, он сконцентрировал волю вокруг собственного Я, и это позволило ему встать ваше гастрономических желаний тела. Воля отвергнула их, прожгла пейзаж впереди. — Простите! — Каору очень быстро прыгнул на одного из больших демонов; от его спины, заваленной едой, наш Ангел взлетел к разлому в стене круга. Позади, кроме еды, спины демонов-гигантов устелали останки самых разных разумных и не очень разумных существ, просто лопнувших от того, что они сожрали слишком много, и в таком виде они ещё хотели жрать, и тянулись к еде, в частности они могли бросать в себя то, что вываливалось у них из других дыр… Далее лежал Круг Похоти, развращённые земли, в коих можно вкусить все виды плотских наслаждений. Каору сразу это понял, как только его ноги коснулись зелёного луга, куда он спрыгнул после того, как проделал второй Круг Чревоугодия. Здесь всюду росли гибкие деревья, впрочем, сразу же пропавшие из виду после того, как Каору окружили прекрасные юноши — да, если приглядеться, там можно было увидеть девушек, но юноши поглощали внимание на себя. Сколько их тут было! Такое количество инкубов сбежалось на него одного. Все те атрибуты сексуальности, какие только могли привлечь Каору, выставлены напоказ. Не было числа блестящим мужским торсам, не было числа членам, встающим к небесам. Здесь были волосатые и бритые, худые и широкие, высокие и низкие, смазливые и брутальные. Демоны Слаанеш в виде сладких мальчиков дразнили его своими задницами. Брутальные инкубы красовались бицепсами. Кругом вызывающие, сексуальные лица, все играют блеском, все влажные, здесь пахнет спермой и смазкой для гей-секса… Каору сосредоточенно бросал взгляд из стороны в сторону, после чего закрыл глаза. Он чувствовал, как его симпатия к юношеским прелестям бьёт ключом, потому как била всю жизнь. И острый интеллект подсказал решение — Каору открыл глаза и проницательно посмотрел на ближайшего инкуба, принявшего облик спортивного красавица. Каору мог много раз вспомнить то, как он сливался в любви с мужчинами и очень редко когда с женщинами. Дело не в этом, а в том, что радость была от того, что он дарил ту другому и сам принимал. Он никогда не игнорировал личность полового партнёра. А что тут была за личность? — Безмозглые животные, жаждущие меня сожрать! У вас есть лишь желание жрать, но не более того! Вы коварны — и я вижу зло внутри вас! Ваша внешность — обман, внутри у вас только зло! И после того, как Каору то конца прочувствовал эту истину, перед ним стояла армия чрезвычайно уродливых и мерзких демонов, уже не способных его соблазнить. — То-то же! — довольно усмехнулся Каору. — Люблю, когда правда всплывает наружу! Фиолетовые, с уродливыми физиономиями на месте гениталий, с кучей растущих из конечностей смертельных лезвий, эти инкубы очень громко и злобно ревели, рычали, их лица без прекрасных масок ужасно морщились и они выпускали тёмные, змеиные языки, чтобы впиваться в жертву. А какими только венерическими болезнями они не сочились! Признаки самых разных заболеваний от сифилиса до герпеса вдоволь пестрили в наружности этой сволочи! Каору теперь окидывал взглядом всю эту армию Слаанеш, его лицо выражали гнев и возмущение, а также — отвращение. Ближайший из бесов ткнул в сторону Каору своим лезвием, которым заканчивалась одна из его рук. Оружие наткнулось на многогранник янтарного АТ-поля. Позади преграды мужественно лицо Каору гордо глядело на адское отродье: — Если бы меня волновало только желание удовлетворять похоть, я бы попал в вашу ловушку. Ведь как мой эго-барьер мог бы закрыть меня от вас, если бы мы стали одним целым? — Каору сказал так. — Но я хотел стать единым целым с теми, кто желал мне добра и кому желал бы добра я сам — я сливался всю жизнь в радости со своими мужчинами и иногда, очень редко, с женщинами. Вы же — примитивные животные. Я — гей, а не зоофил! Прочь с дороги! Инкубы заволновались… и расступились, будучи очень недовольны. Каору широко шагал по зелёному лугу сквозь воздух, полный наркотического дурмана. Инкубы толпились вокруг видимо-невидимо. Каору уловил, что они кого-то зовут. Он подумал, что, возможно, встретит Слаанеш раньше, чем сможет добраться до самого сердца Дворца Наслаждений. Но вместо самой Голодной Сучары среди орд мелких блудных бесов, чертей и духов, возникли тринадцать таких же, но выражавших куда большую сверхъестественную мощь. Они были в доспехах и неслись по воздуху на огнедышащих бестиях. — Кто вы? — спросил их Каору. И первый из Высших демонов Слаанеш ответил: — Мы главные в этом Кругу и те, через кого ты должен пройти, чтобы добраться до нашего Господина! — Да… — Каору просто окинул взглядом всё собрание орды вокруг. — И чем вы выше всего остального сброда? И он вспомнил, что читал об этих противниках в той книжке — там сразу после описания многих офицеров, шли генералы: Но ведай, вступивший на дорогу чёрной магии и чёрных волшебных искусств, что помимо этих блудных демонов есть и иные блудные демоны, которые сильнее их и суть их начальники — как начальники их самих, так и множества других демонов, им подчинённых. Этих сильнейших блудных демонов зовут блудными Архидемонами или блудными Владыками. Всего их числом — тринадцать. Упомянуты же они далее по порядку возрастания их силы. Самый сильный из них — Мастурбокарон, тринадцатый блудный Архидемон, который есть Царь всех блудных демонов и Владыка блудных Владык. Страшен и грозен его огнезрачный вид! Его блистающий и пламенеющий меч и его тёмный лик приводят в содрогание архангелов Господа! Увидев этого грозного Владыку, трепещут и боятся смерти даже бессмертные херувимы и серафимы! Блудные Архидемоны восседают на огромных и ужасных демонах-драконах. Дракон Мастурбокарона — самый большой и самый страшный. Когда он рычит и испускает пламя, то сотрясается престол Бога на Небесах. Все Архидемоны облачены в тёмные доспехи, пылающие огнём; из этих доспехов при скачке или при полёте на драконах сыплются искры, подобные раскалённым угольям. Пламя из уст драконов, на которых они восседают, попаляет всё. Вот эти тринадцать грозных Архидемонов и Владык: 1. Сракотрахаддóн — демон срачноходного сношения — как между мужем и мужем, так и между мужем и женою. 2. Педеромéлех — демон мужеложества и лесбиянства, а также мужеложественного влечения к юным и к детям. 3. Геефáн — демон мужеложества и мужеложественного влечения к мальчикам и юным, представляющий это в глазах окружающих и самих грешащих как нечто возвышенное, исключительное, славное и достойное почитания; вдохновитель гомоэротики и гомоэротичного искусства. 4. Хреноглотофóр — демон содомского смешения в рот между мужчинами. 5. Миньетиэ́ль — демон содомского смешения в рот между мужчиной и женщиной. 6. Аналинкиэ́ль — демон лизания зада, сиречь жополижества, введения в срачный ход языка и осязания им прямой кишки. 7. Дилдиэ́ль — демон искусственных мужских членов, страпонов и дилдо; демон искусственных мужчин и женщин, предназначенных для полового сношения; демон прочих рукотворных вещей, подобных этим. 8. Фельчингодрóм — демон высасывания семенной скверны из срачного хода, влагалища и рта. 9. Риммингзмодáл — демон лизания зада, сиречь жополижества, введения в срачный ход языка и осязания им прямой кишки; делает то же, что и Аналинкиэль, но гораздо сильнее его. 10. Свингербрáс — демон беспорядочной смены мужей и жён и вольного обмена ими — в частности, среди мужеложников и лесбиянок тоже; демон распространения различных дурных болезней, передающихся через сношение. 11. Свалдабаóф — демон свального греха, оргий, сношений со многими мужами и жёнами сразу — в частности, среди мужеложников и лесбиянок тоже; также, как и Свингербрас — демон распространения различных дурных болезней, передающихся через сношение. 12. Аналлáт — демон срачноходного сношения — как гомосексуального, так и гетеросексуального; делает то же, что и Сракотрахаддон, но гораздо сильнее его. 13. Мастурбокарóн — демон мастурбации и мастурбационных неистовств; Царь и Владыка всех блудных демонов, который один сильнее всех остальных блудных демонов из числа тринадцати вместе взятых. Помогает всем блудным демонам в их делах и научает их; может делать почти всё, что делают другие блудные демоны. Назван так потому, что его любимое занятие — обучение рукоблудию отроковиц и отроков, юношей и девушек. Мастурбокарон — начало и исток всех блудных грехов; он — правая рука Дьявола и восседает одесную Дьявола, рядом с его огненным престолом, стоящим в самой глубине адской бездны. — Да, ты верно узнал нас! — прозвучал Мастурбокарон, именно он возглавлял войско Слаанеш в Круге Похоти. — Каждый из нас — Губительная Сила… мы всё, что ты так любишь, доведённое до абсолюта! Легион клинков возносился в едином порыве, все орды ламий, нагов, нимф, гигероидов, инкубов и суккубов, стоящие над ними офицеры и генералы, многие из них были тем, что Каору любил делать. И наш Ангел, сошедший в самые пучины духовного Содома, бесстрашно посмотрел на все эти отвратительные физиономии — посмотрел очень уверенным в себе, энергичным взглядом: — Что ж, абсолюты я отвергаю, так что… я отвергну каждого из вас, если это будет нужно!.. *** Мисато сидела и думала о том, как ей теперь быть и как оценивать сложившуюся ситуацию. Она всегда ненавидела чувство беспомощности, а сейчас оно усилилось. Ценящие честность, Рей и Рэндольф прямо заявили ей, что она здесь ничего не решает, и терпеть только они, руководствуясь своими желаниями и соображениями, решают, как им быть. Они могут отпустить Синдзи или не отпустить, дозволить ему одно или другое. Мисато сидела и размышляла, держа руки перед лицом. — «Может, они действительно лучше меня справятся? Ничего ни у кого не спрашивая? Может, эти боги и оккультисты реально лучше меня знают жизнь?» Мисато недолго пребывала одна среди горестей — к ней пришли очень оптимистично выглядящие Шон и Шикинами. От них Мисато уже знала, что в том таймлайне, этим двоим было по четырнадцать лет, она приходилась им приёмной матерью, потому с ними у неё возникли отношения как между родителями и детьми. Потому Шикинами и Шону нравилось проводить время с ней, и Мисато почувствовала себя счастливой в тот момент, когда к ней теперь стали так относиться. С ними к ней пришли Кадзи, Смит, Макото, даже Рицуко, отношения с которой до сих пор оставались не самыми лучшими — из-за того, что последняя в своё время работала вполне осознанно на грандиозные планы SEELE. В таком кругу Мисато решила выпить. Сколько можно глотать один только квас и прочие заменители алкоголя? — «Раз я ничего больше не решаю, то мне можно не быть трезвой. Во всём нужно видеть плюсы». Она оторвалась сегодня по полной, дойдя до самого скотского состояния. Кадзи, Смит и Макото позаботились о том, чтобы Мисато оказалась доставлена в койку, где она могла бы отрубиться. Зрелая наша красавица дрыхла несколько часов без задних ног, когда проснулась, сразу кинула в рот средство от похмелья. — Всё хорошо, короче, — Макото сейчас по голограмме доложил ситуацию, — не о чем волноваться. — Да, я прямо чувствую себя не нужной как командующая с таким персоналом, — Мисато поднялась на ноги, рукой она коснулась своих волос, пребывающих в полном беспорядке. — «Отец снова весь в экспериментах, он точно воскрес». — Вас требуют разве что показать себя в Совете, — добавил Шигеру. — Меня — не моих секретарей? — Вы Потентат — это формальность… Мисато появилась в виде голограммы перед президентами, премьер-министрами, аятоллами, султанами и даже царями. Ещё тут от мира фэнтези собрались какие-то феи, джинны и великаны, тоже чем-то управлявшие. Сама Мисато сейчас пребывала в далеко не самом парадном виде, но ИИ, который обрабатывал изображение, явил образ Мисато в торжественной униформе. После всех формальностей Мисато отключилась. Кажется, все лидеры Мирового Сообщества ужасно боялись ту клику колдунов и ангелов, реально управляющую NERV. Благочестивый Консульт, как шутливо называл их Каору с отсылкой на своего любимого канадского писателя. Она тоже — всех сила Небесных Рыцарей заставляла почувствовать себя беспомощными. Мисато захотела было поступить так, как желал бы отец: сложить руки и помолиться. — «Но чем гипотетический Бог или Боги отличаются от Консульта, если они благи — Консульт тоже благочестив…» Мисато решила сейчас сделать то, что она любила делать. После секса и алкоголя: — «Нужно пойти искупаться!» Наша зрелая красавица подошла к ванне, куда по голосовой команде вода нужной температуры оказалась просто телепортирована. — «Удобно, конечно, но я предпочитаю есть, вместо того, чтобы мне в кровь переносили нужные вещества». Мисато забралась в горячую воду, жидкость приняла в себя нагое тело, ножки оказалась вытянуты и размещены в конец ванны. Мисато блаженно закрыла глаза, предалась расслаблению, вспоминая какие-то старые, добрые времена. Перед ней открылась небольшая голограмма. — Соломон? Что ему нужно, Иру-тян? — Поговорить с вами о личном. Мисато задумалась. — Хорошо… — Я умею чувствовать истину, потому предпочитаю вас сейчас увидеть без ретуширования, — попросил Соломон. — Иру-тян, покажи меня такой, какая я есть. Мисато достаточно серьёзно поглядела на этого колдуна, одна, торчащая из ванны ножка приземлилась на другую такую. — Я хотел бы встретиться с вами, — блестяще улыбнулся Соломон. — Вы, кажется, сами говорили, что трахаться с чужой женой не хорошо? — Мисато поспешила припомнить ту библейскую метафору, которая гласила «пей из своего источника». — А вы хотите, чтобы я, подобно моему отцу, избавился бы от Вашего мужа? Придумал хитрый еврейский план, чтобы убить его? — Соломон взглянул на Мисато с усмешкой. — Следи за языком, проклятый колдун, иначе я уничтожу тебя! — резко негативно предупредила она. — Будь ты хоть Адамом Кадмоном, хоть кем — я убью тебя, если ты будешь угрожать моей семье! — Я не смею об этом думать, просто мне пришло на ум вспомнить об этом, — сказал Соломон. Мисато задумалась. — Слушай, если ты хочешь меня… если ты такой великий магистр, неужели ты не можешь… заколдовать своих девок, чтобы они выглядели, как я, а? — Мисато пришла мысль задать этот вопрос. — А зачем совершать научные открытия, если можно изобрести таблетку со вкусом научного открытия? — рассудил Соломон. — Верховная Потентат, вы никогда не думали, почему у меня тысячи жён и наложниц? Вместо одного суккуба, способного принять ту или иную форму? Мисато проанализировала ответ. — Признаться, я польщена. — Верно, мне интересны лично вы. Мне интересна каждая из тысяч моих женщин. Ничего не могу сказать против тех, кто готов есть таблетки со вкусом научного открытия — вместо того, чтобы работать для совершения такого открытия, но разумные существа могут выбрать себе ценности, к которым они будут стремиться, а не к суррогатам, пусть даже выбор суррогата — тоже выбор, — так Соломон изложил свою философию. — Ну, — Мисато очень нравилось, что это именно к ней проявляют интерес, пусть даже это делает пророк вселенского ужаса, — я в принципе согласна с таким рассуждением… Думаю, я могу уделить вам время. Кадзи появился перед Мисато. — Ты необычно сегодня оделась, — обратил внимание муж — по голосу не было видно, что он как-то переживает. — Это не официальная встреча, потому я решила… показать мужество. Мисато обзавелась моднявыми джинсами, которые очень выразительно обтягивали бёдра сильной женщины; тёмная блузка; сверху — тонкая красная курка, тёмный тон блюзки и джинсов хорошо сочетаются вместе; красный цвет куртки и красные рисунки на бойцовых бёдрах — тоже. Мисато закрыла глаза тёмными очками. Крестика в этот раз у неё с собой не оказалось. Распущенные иссиня-чёрные волосы спадали за плечи [6]. Вскоре в таком виде она сидела за столом перед тем, кто её сюда пригласил. Они встретились в Хрустальном Токио, так что вокруг простирался белый чертог стекла и металла, с неба струился свет яркого Солнца и заливал всё здесь вокруг. В разных местах Соломон для солидности расставил своих слуг, принявших облик людей в чёрном. За соседним столиком, расположенным, впрочем, достаточно далеко, сидели Рей и Рэндольф — в тёмных футболке и штанах — в повседневной одежде американца начала двадцатого века — соответственно. — Ваши отношения с отцом не были такими уж простыми, — Соломон вдруг заговорил об этом. Они сейчас вкушали фэнтезийное меню — например, плод баранца (то есть тело ягнёнка, выращенное как часть растения). Царь Израиля, как обычно, сейчас носил на себе дорогой джентльменский костюм. — Откуда вы знаете? — Мисато очень не понравилось, что кто-то может теперь заглядывать ей в душу. Она остановила вилку на половине пути ко рту, чтобы взглянуть несколько нервно. Тёмные очки лежали рядом на белом столе. Снова это мерзкое чувство беспомощности. Может, не надо было идти на эту встречу? Впрочем, последнее время чувство беспомощности подстерегало её везде. — Хроники Акаши нашептали, — как-то даже безразлично отозвался Соломон, с большим интересом изучая лицо Мисато в свете солнца. — Знаете, у меня тоже были непростые отношения в семье… — Да уж, я читала в Библии… — Мисато, к своему стыду, забыла, что же она читала. Но она помнила, что Соломон из Ветхого Завета, а там — много чернухи. — Ты напугана обстоятельствами, которые стоят выше тебя, таков — удел человека. Если ты сможешь до конца смириться, прямо как смирился я, ничего не будет тебя так уж сильно волновать, — высказал свою точку зрения Соломон. Мисато догадалась, про что он в первую очередь намерен с ней поговорить. — Смириться с тем, что обстоятельства выше тебя? Если я сделаю это, думаю, у меня исчезнет всякое желание бороться. Если такова твоя цель, колдун, то — смею тебя заверить, ты не сможешь её добиться. Соломон в ответ на такие слова Мисато снисходительно заулыбался, казалось, он сейчас услышал поразительный по своей нелепости детский лепет. — Мисато, ты думаешь, — он теперь общался в таком стиле, — что сможешь сама что-то изменить? Он сделал особенный акцент на этом слове. Одного тона Мисато хватило понять, чтобы осознать лично своё полное ничтожество в происходящем. — Поверь, мы с тобой в одной лодке, и ни ты, ни я — мы оба ничего не может. В том-то истина — человек слишком слаб, чтобы что-то уметь. Это не его силы — это силы природы, силы мира, силы обстоятельств. Ты думаешь, это я такой всемогущий? Вовсе нет — если бы Синдзи не воспользовался моим Кольцом тогда, когда ему потребовалось уничтожить тех американцев, я не смог бы вернуться к жизни в этом таймлайне. Да и мне ли принадлежит Кольцо? Его дал мне Ньярлатхотеп. Оно принадлежит вовсе не мне. — Хочешь сказать, ты — всего лишь марионетка ваших потусторонних хозяев, да? — спросила Мисато. — Да, наверное можно будет сказать так, — согласился Соломон. — Я получил все свои чудеса по Их воле. Они избрали меня, а не я их. — Извини, но для меня смириться со своей беспомощностью — это первый шаг к поражению, — сказала Мисато. — Чтобы выжить, нужна воля к жизни. А тебе не кажется, что смирение со своим положение не совместимо с волей к жизни? — Мисато, ты мне поэтому очень нравишься, — улыбнулся вдруг Соломон. — Я просмотрел твои прошлые жизни в Хрониках Акаши. Ты очень волевая и стильная женщина. Поэтому я хочу общаться с тобой, а не с куском глины, которому я могу — Словом Божьим — предать практически что угодно, вплоть до подобия твоей личности. Мисато это понравилось. Как и всякий человек, она хотела признания других. Рей и Рэндольф несколько поглядели в их сторону. — Хроники Акаши… Мисато над этим задумалась. — А я могу на это взглянуть? — Не думаю, что тебе понравится, — искренне посмотрел ей в глаза Соломон — Мисато обнаружила в его лице даже признаки сожаления и сочувствия. — Ваши жизни… были не очень. Прямо как мои. Мисато вдруг печально улыбнулась: — Видно, вы правы — такова наша судьба. Пусть даже стоять мне до конца. — Мужество и воля — то, что будут ценить во все времена, — одобрил Соломон. *** Каору напрягался — прошедшее сражение в Кругу Похоти заставило его почувствовать себя Палачом Рока. Обычные рати инкубов и суккубов Слаанеш не представляли для него никакой угрозы. Он легко обратил в кровавые брызги Блудерса — едва ли демон естественного сношения мог что-то сделать Каору, он был одним из тех исчадий блуда, кто оказался беспомощен. Вампирон отлетел следующим — Каору никогда не желал пить кровь и кусать своих любимых. Геронтобрух тоже не составил проблем — Каору всегда интересовался молодыми мужчинами и его никогда не привлекали старики. К деревьям он тоже не питал желания — Дендрофар разлетелся в щепки, Некротрагг обратился в трупный гной, Копробук распался в фекалии. Каору интересовали живые люди, кал — внушал отвращение. Ихтиорт, Соплежуй и Скотофилат отправились следом. Каору даже стало смешно — никогда он не питал страсти к такому. Инцестогор рассыпался в прах — Каору никого не хотел трахать Мисато, вероятно, потому что она была женщиной. По этим же причинам или же по смежным, Каору не могли угрожать Куморëпт, Матероман и Сатириазобас. Миновали ещё офицеры Слаанеш, чьи имена он недавно узнал, по-быстрому или с минимальными усилиями раздавленные в самом начале боя. Каору противостоял куда более сильному Педериллону, но таки раздавал его. Самыми сложными оказались Аналинкурим и Аналфиксандр, ибо Каору очень любит стимуляции ануса. Наш гей любил задирать ноги, всегда так делал, когда отдавался лицом к лицу с мужчиной, располагаясь на спине, потому Вверхогруз смог чувствительно влепить Каору затрещину. Приходилось постоянно напрягать АТ-поле, проноситься сквозь поле боя… Демоны здесь, в некотором смысле, составляли единое целое с окружающим пространством, потому могли бить из любой точки — неважно, куда становился и куда приземлился бы Каору; ибо везде, как только его нога становилась на твердь — из зелени луга вырастали орды, они пытались схватить его. Из растений, как продолжение веток деревьев, они возникали и кидались. Из наркотического дурмана воплощались прямо перед ним. И били по сознанию, били через то, что он любил. Пидротрагг и Кутюрьерес могли бы победить Каору, не будь тот уверен, что всякий раз отдавался мужчинам ради того, чтобы сделать добро им — ровно как и тогда, когда радовал окружающих своей гейской одеждой. Тринадцать генералов постоянно участвовали в нападении — Каору оставил их напоследок, решив для начала перебить тех, кто их поддерживает. Аналлат, Педеромелех и Сракотрахаддон наиболее эффективно работали против него, потому Каору сейчас вобрал волю в одну атаку, которой таки размазал их. Риммингзмодал пал следующим. Фильчингодром и Хреноглотофор были уничтожены. Геефан противостоял отчаянно. Бой был страшным. В конце концов, Каору добрался до Мастурбокарона — повелитель этого круга остался без своих генералов и доброй части офицерского состава. — Что, хочешь сказать, ты не дрочил на Синдзи и не думал «это больше не может меня удовлетворить»?! — Думал! Они схватились физически — лиловая демоническая аура и янтарно-белое АТ-поле Ангела мерцали. — И решил, что надо ебать Синдзи, а не дрочить! — с такими словами Каору сокрушил Мастурбокарона — лопнул в брызги последнего из Великих демонов Слаанеш, живущих в этому Кругу. Марево АТ-поля и крестообразный взрыв проложили дорогу — демон похоти, уничтоженный ниже пояса, вылетел к подножиям холмов, подобным по очертания мужским ягодицам, и там Каору приземлением раздавил всмятку этого урода, пытающегося ползти на руках. Позади остались огонь и дым, Каору проступил сквозь наркотические испарения. Дальше начинался Круг Властолюбия — Каору вышел на балкон. Он ожидал увидеть толпу, которая могла бы ему рукоплескать, призывая взять над собой власть, но никого не увидел. Пустое место. — Слаанеш, ты хочешь, чтобы я льстил сам себе? — Каору знал, что всё здесь коварно и двулично, потому отвращение к этому месту возобладало сейчас над всеми другими чувствами. Каору не хотел хвалить себя, он хотел уйти. Каору сошёл с балкона, пока он спускался по ступенькам, то чувствовал, как вокруг проходят фантомы павших здесь властолюбцев. Сами ступени вымощены их душами и когда его ноги, пусть хоть даже обтянутые в контактный комбинезон, ступают по ним, эхо мертвецов достигает сознания. У Каору никогда не было ни малейщего желания править кем-то, потому душа его легко и быстро сходила по ступенькам. Он не видел на балконе толпы народа, провозглашающий его Владыкой Вселенной. — Величайшая власть — это власть над самим собой. То, чего ты хочешь меня лишить, Слаанеш! Каору с такими словами на устах достиг последний ступни. Черепа павших дрожали под ногами. Сердца жертв погружены в страх и паранойю. На последней ступени Каору обратил внимание на призрака, который также, подобно ему, никого более не увидел здесь, после этого перестал доверять сам себе, расстроился сам с собой, потому застрял на последней ступени, мучимый параноидальным недоверием сам к себе. Он утратил власть над самим собой. — Я люблю себя и я доверю себе, — с этой мыслью Каору сошёл с последней ступени. Четвёртый круг был пройден быстро. Пятый круг олицетворял собою Тщеславие. Он выглядел как очень приятный лес, чей лабиринт тропинок украшен цветами и окружён терниями. Каору секунду постоял. И зашагал дальше. Он любил себя — и сразу же голоса стали утверждать ему, что он прав. Каждый лист здесь, каждая травинка, каждый шелест ветки, звук ветра — всё говорило ему, что он достоин любви к самому себе. Он — прекрасный, сильный, самый лучший… Каору напоминали о его победах. Ему напомнили, как он был хорош, когда виртуозно перебил целую сотню Кайдзю и после этого торжественно прибыл в Токио-3. — Кайдзю были несоизмеримо слабее меня, а в Японию я прибыл слишком поздно. Тогда, чтобы не повредить Земле, я боялся разгоняться до слишком большой скорости в атмосфере, так что мне это простительно. Тогда погиб Синдзи. Его вернул к жизни Ньярлатхотеп. Это моя вина. Я должен бы побороть слабости моего сердца и встретить Синдзи с самого детства… Каору напомнили о том, как легко он сокрушил армаду Ми-Го и всю их армию Меха-Кайдзю. — Они были несоизмеримо слабее меня и я опять опоздал — Токио-3 слишком сильно пострадал. Ему напомнили, как он отважно победил Армароса. — Я тогда пал тоже, не справился со своей силой и меня спасли Ктанид и Тиан. Сладкоречивые голоса напомнили, как он спас Борею от Итаквы. — Я поставил себе под удар ради жителей другой планеты, тогда как должен был спасать своих. Потом я оставил Армандру и свою дочь — из-за чего они чуть не погибли. Я действительно такой крутой, да? Ему напомнили его главную победу — он смог сокрушить временную петлю и изгнать Ньярлатхотепа в Абсолютный Хаос. Чарующий сад вокруг просто кричал, лабиринт из тропинок, полный прекрасных цветов с острыми шипами, буквально сходил с ума от настойчивости — ему кричали, какой он великий! — Я смог это сделать только потому, что Ньярлатхотеп вёл себя как типичный аниме-злодей, а ещё мне помогли Старшие Боги. Без них я бы не справился. Ещё существенный вклад внесли Рэндольф и Синдзи, когда им помог Йог-Сотот. Это эволюция Синдзи до Адама Кадмона вознесла меня на такой уровень, когда я смог победить Ньярлатхотепа. Так что — я лишь послужил этой победе, но не добыл её сам. Тогда ему напомнили то, как лихо он победил Кхорна и развоплотил его Царство — все здесь ругали Хозяина Битвы, находя его грубым варваром, не знающим толк в деле. Ведь главное в бою — это коварство, подлость по отношению к врагу, на которые Каору очень даже способен и за это ему нужно любить и восхвалять себя. На контрасте с тупым Кхорном здесь восхваляли Каору. — Вы правы, он действительно был слишком самонадеян и потому проиграл мне быстро, он сам дал мне нанести по нему первый и фатальный удар. Кхорн сам виноват. Но я не люблю действовать бесчестно, я это хорошо по себе знаю. Потому я никогда не буду хвалить себя за бесчестность. Тогда я должен был убить Кхорна быстро, чтобы мои друзья не пострадали. Голоса заговорили о том, что Каору смог победить Кхорна исключительно благодаря чистоте своего сердца — ведь тот, кто атакует Хозяина Битвы с ненавистью, не может нанести ему вреда. — Я искренне считал Кхорна животным, прямо как считаю ими вас; к таким, как вы я не могу питать ненависти. Ведь у вас, Губительных Сил, нет выбора между добром и злом, вы способны реализовать лишь то, что вы олицетворяете. Ему напомнили о том, какую прекрасную и талантливую мелодию он исполнил, когда укротил Исчадие Азатота. — Да, это вышло ничего, но я потом об этом даже не вспоминал. Ему напомнил то, как он смог прижать Соломона к стенке. Зловещие дриады среди деревьев пели ему хвалу — один только взгляд Каору сразу различал хищную жажду за их красивыми лицами. — После того, как я не смог до Сопряжения Сфер сберечь от него Синдзи? — Каору сейчас стал даже меланхоличным. — Сразу двух Синдзи? Вы шутите. Я не так крут, как могу показаться. Во всех своих победах Каору видел свои недостатки, вот почему он никогда ими не гордился. Он знал, что много где он мог лучше. Все остальные победы он отметал, даже не слушая. Наконец ему рассказали о том, как он, будучи лет двенадцать от роду, смог пересечь океан ради своей безумной мечты. Тогда у него не было сил Ангела, он был обычным человеком, который держался за самолёт снаружи. Ведь как известно, легко совершать подвиги, когда ты неуязвим, обладаешь огромной силой и хорошо знаешь об этом — совсем другое дело, когда ты самую малость лучше, чем обычный человек. — Я тогда ужасно поступил с человеком, который стал мне отцом! — у Каору, напротив, возникло очень скверное ощущение на душе от упоминания подобного подвига. — Я люблю себя не за победы, — Каору остановился и заглянул в своё отражение, что глядело на него из лужи, разлитой посреди зелёной травы, там фоном мелькали образы его былых свершений, — я — Нагиса Каору — люблю себя за то, что я стал защитником и близким для тех, кто дорог моему сердцу! Только за это я люблю себя! Мне не было бы смысла любить себя за что-то ещё! И я люблю слушать похвалу из уст тех, кто любит меня, а не желает меня сожрать. Ваши слова — отвратительная фальшь, как и всё здесь! Каору шлёпнул ногой по отражению в луже, расплескал воду. Лабиринт закорчился и выпрямился. Каору вышел из него. Пятый круг остался позади. Впереди последний — самый коварный… Круг Праздности. Каору вышел к чистому, длинному и очень просторному пляжу. Здесь под ногами пролегал песок, впереди — уходящий в горизонт океан, очень чистый и красивый, сверкающий на солнце. По такому очень хочется пройти босиком и поваляться голышом. Песок, что появился сразу после выхода из лабиринта, также уходил в край мира за пределы прямой видимости. Здесь ничего не было, кроме моря, песка и солнца. После всего, что ты миновал, возникало ощущение, что ты достоин того, чтобы здесь отдохнуть. — Нет, здесь нельзя отдыхать! — Каору с раздражением плюнул на пляж, ушей достигло эхо тех, кто вопил внутри песчинок. — Здесь всё — ловушка! Здесь всё — сыр в мышеловке! Я ненавижу это место! Эмоции заструились наружу. Впрочем, Каору никогда не считал себя стоиком, которому запрещены эмоции. Ангел никогда не стремился быть тем, кто всегда держит рожу кирпичом. — «Быть человеком — значит, признавать свои эмоции и чувства!» Шок и отвращение снова переполняли его, и в таком изобилии они извергались водопадом на всё то, что простиралось вокруг. Слёзы выступили на глазах, пара светлых и очень чистых капель прошли по гладчайшим, белым щекам. Вокруг по-прежнему пляж, впереди — море, светлое и чистое… но это ложь! Обман! В голову Каору точно угодили мысли Виктора: — Как в 90-х, да… всюду сыр — но и всюду мышеловка. Каору среди воды и света впереди точно увидел призрак Виктора — в привычном военном камуфляже. — Давай, солдат, остался последний круг… Двигай ноги! Раз — два, раз — два! Каору резко обратил внимание, что сейчас его собственные ноги, светло-синего тона одежды, проваливаются в светлый песок. — Вик-кун, я не намерен оставаться здесь… Ещё бы! Каору поднял лицо к обманчиво прекрасному небу, слёзы и сопли текли струями. Цвета тёмный и синий в его комбинезоне — наиболее живо проступали посреди окружения. Песок — нежно-медовый, скорее даже белый. На один миг предстал истинный облик этого рва — берег белых тел, ставших песком — их звуки, их вопли — скрежет зубовный! Они оказались захвачены своей праздностью! Круг алчности, который он легко преодолел; круг обжорства, где ему только хотелось пить и стало неприятно внутри; круг похоти, где он бился с целой армией блудных демонов; круг властолюбия, где он лишь слушал пугающие стоны тех, кого навечно захватили оковы подозрений, сомнений и неуверенности; круг тщеславия, где он признал, что все его подвиги — сполна полны его слабостей и недостатков. И вот последний круг, который предлагает всего лишь просто отдохнуть перед встречей с Принцем Наслаждений. — Это обман от пидора! Вставай, Кавëр! Двигай ногами! Виктор беспокоился. Каору знал, что порой связь между сердцами может протягиваться через бесконечности. Он сам это хорошо знал, ибо его любовь к Синдзи однажды преодолела и покорила вечности безжалостного цикла судьбы! — Спасибо, Виктор, — в лучах солнца лицо Каору струилось светом, словно кристалл. Виктор не мог словами сейчас описать то, насколько Каору прекрасен. — Я рад, что ты так за меня обеспокоен… Каору оторвал ноги от песка, песок сыпался, везде он насыпался, налетал и нападал. — Я очень люблю красоту и секс… Каору смело и вольно шагал сквозь пришедший в активность песок. — Но тогда, когда за ними стоят добро и радость, здесь же за такой обёрткой внешне того же, нет ничего, кроме злого умысла и желания сожрать! Удовольствие не должно иметь оправдания, но здесь оно исключительно во вред человеку! Каору подумал, что Виктор сейчас бы пошутил опять про эту свою Россию 90-х. Ему трудно пришлось в те годы. Улыбка призрачного Северова живо блеснула на прозрачном, слегка не бритом лице. Каору же следом резко подумал о другом: — Мелько-кун, я понимаю, как ты теперь видишь реальность… Я сам желаю разрушить то, что у меня перед глазами! Но для меня есть — то лживое зло и то прекрасное добро, и мне печально и страшно, что у тебя перед глазами постоянно, каждый день лишь лживое зло, вроде этого!.. Каору сейчас мыслями был о Мелькоре, он думал не о себе, но о ком-то другом — это отречение от себя, вложенное вообще в желание уничтожить это место, буквально как пламень, наконец прожгло представший пейзаж. Каору сделал несколько шагов по песку, бредя к той части, где распалось полотно реальности. Песок под ногами шевелился и стонал душами тех, кто оказался заперт здесь — желание отдохнуть на этом пляже и понимание, что нужно идти, теперь навсегда растягивало этих несчастных. Ты понимаешь, что тебе нужно сделать что-то, но ты никак не можешь себя заставить. Мерзкое ощущение, не так ли? В Царстве Слаанеш оно может стать тебе вечной тюрьмой — ты не можешь оторвать задницу от дивана, но мысль о том, что тебе нужно оторвать задницу от Дивана, не прекращает давить на сознание. В конце концов в сознании остаются лишь два импульса — сидеть здесь и идти прочь, оба достаточно сильны, чтобы терзать жертву сколько угодно. — «Последний круг пройден…» Каору с уверенным взглядом шагает через границу между суб-реальностями внутри Царства. Виктор с напряжением поглядел на это со стороны. — «Остался сам Слаанеш!» — Каору слышит здесь свои мысли так же громко, как в обычной реальности каждый из нас слышит свои слова. — Да! — поддерживает его Виктор. — Наподдай этому пидору!.. *** Аска праздно протягивала ноги на кровати у себя в апартаментах. Вокруг звучала музыка — какая-то попса, Аска считала, что она не может выбирать музыку и потому не пыталась. Синдзи, впрочем, тоже слушал всё подряд. Глаза закрыты, мысли перетекают в мысли. Воспоминания о прошлом — ранняя жизнь, безумие и смерть матери, бессердечие отца, убийство сестры, попытка жить так, чтобы тебе никто не был нужен, встреча с Синдзи, жизнь в окружении тех, кому не наплевать. Аска ведёт бровями, руки под головой. Она вспоминает каждый этап жизненного пути, который она прошла. Она вспоминает Зеро Ту и испытывает очень неприятное чувство от того, что они разлучены. Вместе они шли через ад. Зеро Ту очень приятная, красивая и улыбчивая. За спиной — опыт боли, цинизма окружающих и вездесущего зла. Розовые волосы спадают, красивые рожки, хорошие, восходящие груди, нежная и прекрасная кожа — Аска вспоминала страстные и сексуальные сцены между ними. — «Похоже, она не вспоминает обо мне…» Аска подумала, что это очень хорошо, что у Зеро Ту есть Хиро. Она подумала о Рей, подумала о том, как ей хорошо с Рэндольфом. Конечно, Аска собрала мысли вокруг образа Мари. Загадочная, странная и немного долбанутая девушка, которая её любит. Она одинока. Аска подумала о Шикинами — её собственная альтернативная версия показалась ей более счастливой, отзывчивой и доброй. Ещё есть Джессика — она запала в душу этой лесбиянке. — «Не так уж плоха моя жизнь». Аска перевернулась лицом в подушку, обхватила руками. — «Мне нужны другие люди! Я хочу быть с ними». Она вспомнила демона внутри себя — демона, которого она победила своей глубокой убеждённостью в том, что она может быть сильной без эгоизма и отречения от других людей. — У-ум. Рыжая красавица ещё раз перевернулась. Из одежды на ней майка и трусы, голые ноги хороши сочетаются в общим видом нежной, мягкой и чистой кровати. В таком месте очень удобно и приятно лежать. — «У Мари есть Джессика… У Хикари — Тодзи». Аска встала и сунула ноги в тапки. — Уныло сейчас лежать, нужно что-то делать… хватит бок насиловать, — красавица потянулась и отключила музыку. — Хикари-кун!.. — появилась она в дверях. Жена Тодзи сейчас пробудилась после отдыха на кровати в компании Келли и её парня. Этот рослый молодец с аккуратной бородой из Монреаля снова прочищал как следует куночку нашей порядочной, славной Хикари. Аска улыбнулась сейчас с долей одобрения в глазах. По её мнению, очень хорошо, когда девушка себя уважает и, оказавшись вне внимания своей второй половины, не сидит одинокой девой, а ложится с кем-нибудь, чтобы ей как следует приласкали куночку. — Да, Аска-тян? — она посмотрела на неё. Голая и с распущенными волосами, почти невинная — со своими замечательными веснушками. — Ты не хочешь встретиться с Тодзи-куном? — Хочу… В этот момент Хикари, кажется, стало несколько стыдно, когда она вспомнила, как ей хорошо было без мужа — Мэттью был настоящим мастером по прочистке влагалищ! — Но он же на задании в другой вселенной? — А как насчёт сходить к нему?.. За окнами падал яркий солнечный свет, Хрустальный Токио благодаря обилию стекла отражал некую часть излучения обратно, потому — буквально сиял. Висящие здесь чары очень благоприятно воздействовали на зрение — даже сам воздух теперь казался особенно невесомым и прозрачным. Атмосфера чуда витала даже после того, как пейзаж света и стекла за окном становился до боли привычным. Ступая по прозрачному полу, очень высоко над всеми остальными, они следом разыскали Сакуру. — Куронами не будем отвлекать от важных дел, — решила Аска. — Она нужнее Рей и Картеру. — Угу. Джессика также постоянно пропадала на экспериментах и исследованиях с Евой-07. — Я-ху, красавица! — Мари поспешила очень живо обнять Аску. Появилась Мисато. — Классный прикид, командующая-сан! — похвалила она. — Спасибо, — зрелая брюнетка гордо улыбнулась. — Как прошла ваша встреча? — Аска до того, как спросить об этом, ещё бросила взгляд на гигантский маятник — своими движениями он постоянно отбрасывал тень, она бегала и мешала солнцу изливаться прямым потоком. — Я осталась довольна, — взгляд Мисато подтвердил умеренно-комфортное впечатление. — Вы намерены отчаливать к ребятам? — Да, пожалуй… — Мои ребята проводят вас, — возникший Соломон указал на своих агентов, у каждого из них на лбу приступил демонический сигил, указывающий на их подлинную сущность. — А вы намерены в приличной Англии щеголять в таком виде? — поинтересовался Рэндольф, возникший следом. — Хм, — Аска до сих пор оставалась в майке, трусах и домашних тапочках. Хикари хоть озаботилась приличнее приодеться. — Я хотела бы что-нибудь такое, чтобы… чтобы мне понравилось, — попросила Мари. — Чтобы Аска… могла понравиться лесбиянке вроде меня. — Сейчас, — Соломон щёлкнул пальцами… В Англии ребята из команды Синдзи отсыпались после бурного ночного инцидента. Уже смеркалось, как всем начал сниться один из тот же сон — вокруг сферы, где кадрами фильма показывались сны жителей Лондона. Через пространства между сферами струились шахматные дороги. — Синдзи часто бывает здесь?! — голос Хикари розносился эхом; она держалась за гриву одного из демонических ездовых зверей — позади возвышался мускулистый чёрт. — Ага! Для него Астрал — место постоянной работы! — отозвалась Аска, держась более уверенно на другом инфернальном скакуне. Сквозь пустоты между красочными и трудно поддающимися описанию планами бытия летел целый шабаш демонов. — Ого! Демоны Гоетии! — Йфф сразу узнал этих духов злобы поднебесной. Он наизусть помнил их титулы и имена: — Король Баал! Герцог Агарес! Граф Раум! Губернатор Волак! Многие из чертей Соломона на первый взгляд были предельно эфемерны, красочны и сюрреалистичны. — Эй, Синдзи! — прозвучал голос Аски, да так громко словно эхо отразилось от сводов колоссальной пещеры. — Готовь нам порт! — Чего?! — Портал гони! — А-а… Синдзи пробудился. — Врата мог бы и побольше сделать, — посетовал один из демонов Гоетии, выбравшейся из астрала уже теперь в облике агента в чёрном. Над фигурой этого мрачного мужчины, конечно, в воздухе проявились очертания адовой твари с головой волка и массивными крыльями орла, из чьих ноздрей исходил дым, и чьи черты таяли в клубах менее оформленной эктоплазмы. Кадзи, Аска, Мари, Сакура и Хикари появились за ним следом. — Всем привет! — Кадзи окинул всех улыбкой. — Надеюсь, — японец поспешил указать на свою сигарету, — у вас можно курить? — Для вас — да, — разрешил Ифф, пока с большим увлечением рассматривая именно демонов, чьи истинные облики просматривались среди клубов тонкой материи, проступающей над человеческой оболочкой. — Аска! — Синдзи с долей восхищения встретил свою давнюю рыжую знакомую. — Синдзи! — подруга поспешила обнять его — любовники поцеловались. — Хорошо одета, — похвалил Синдзи. — Спасибо… Во что же она была одета? Да довольно просто, но со вкусом — в белую рубашку, заправленную в светло-песочные брюки, в тёмные туфли, под ними были белые носки. Ничего необычного, но мужской тон словно хорошо подчёркивал тот факт, что здесь происходит нарушение гендерных норм скучного, традиционного, патриархального общества. Соломон верно исполнил желание Мари — нарядил любовницу в нечто, что показывало её бисексуальную суть. — Хм, а кто это тут такая красивая?! — Мари, конечно же, поспешила первым делом уделить сейчас внимание Сьюзен. Если читателю интересно, во что оделась сейчас Мари, то наша самая главная лесбиянка во всём NERV также облачилась в кое-что мужское — в почти такую же одежду, которую носили на себе черти Соломона. — Мари, я думал, ты ненавидишь нас, мужчин, а сама-то вырядилась, как мужик, — поспешил обратить внимание Тодзи. — Я это сделала только для того, чтобы уничтожить жалкие представления мужиков о правильности! Попирать эти ваши гендерные нормы — отдельное для нас удовольствие! — Мари очень вальяжно пояснила свои мотивы. Сейчас, в целях фетиша, она также вооружилась очками — и самым главным предметом её внимания послужила, как уже было сказано, Сьюзен Певенси. Шлюха представилась: — Привет, я — Мари Илластриэс Макинами! А ты, Сьюзен Певенси? — Да, это я… Уверенная в себе навязчивая улыбка отчаянной развратницы. — Сьюзен… Сью, ты очень интересная девушка, рада буду с тобой познакомиться поближе, — Мари сразу поспешила пожать ей руку, как делают скорее мужчины при встрече друг с другом. — Я наполовину британка. Сью, мне говорили, ты не очень дружишь с половыми нормами своего общества? — Ну… — Сьюзен стыдливо рассмеялась. Мари не выпускала её руку. — Я люблю секс с несколькими мужчинами. Во всяком случае мне понравилось, — Сьюзен мыслями возвратилась к тем ощущениям, — когда… когда парней было несколько. — Сью, дорогая, а ты знаешь, что ещё круче, чем секс с несколькими парнями, а? — Мари очень желанно смотрела в глаза Сьюзен, не выпуская рук девушки. — Послушайте, Мари, — тут вмешалась Хикари, положив руку подруге на плечо, — тебе не кажется, что вот так навязывать себя людям — совершенно неприлично? — Да, Мари-тян, знаешь, не хорошо вот так смотреть людям прямо в глаза, — Синдзи решил поддержать жену Тодзи — во всяком случае, ему самому было бы очень неприятно, будь он на месте Сьюзен. Вот так с порога — это слишком навязчиво. Синдзи вспомнил своё первое знакомство с Каору и Аской в этом таймлайне, красавец и рыжая-бесстыжая оба ему себя навязали. Точнее навязала только Аска, взяв на слабо; Каору же очень живо проявлял к нему интерес и очень красиво соблазнил. — Послушайте, — Мари обернулась сперва к Хикари, потом она посмотрела на Синдзи, — я пережила так много, — пилот Восьмой сейчас звучала до боли уверенно, — что мне совершенно наплевать на приличия. Для меня все ваши приличия — полная и абсолютно ничтожная ерунда. Вы тоже через многое прошли, Синдзи-тян, Хикари-кун: неужели вы ещё не поняли это, как коротка жизнь? Как она уязвима?.. Я поняла это ещё раньше вас — мне ведь через год-два стукнет уже пятьдесят, потому не вижу никаких причин больше тратить время на всякие там: «ой, а вы чем будете заняты этим вечером?!» Не давая более друзья ничего сказать, Мари очень навязчиво схватила за руку Сьюзен, и предложила, вот так щедро блестая белизной зубов прямо в лицо: — Короче, на чём я остановилась, моя курочка, а? Ой, да!.. Я хотела спросить… Сью, хочешь попробовать привести ночь с девушкой? Заняться любовью не с этими скучными мужиками, а с девочкой; с той, кто похож на тебя; с той, кто знает все уголки женского удовольствия? С опытной девушкой, которая спала со многими девочками перед тем, как встретить тебя? А, Сью? Не будь дурой. Ты же прекрасно знаешь, я по тебе это вижу, что тебе нужен новый опыт! Сьюзен ни в коем случае не была недорогой, но даже так она смутилась, сердце забилось, как у юной школьницы, и наша девушка, воспитанная в относительно благополучной, элитной английской семье, просто растерялась. — Э… — Что молчишь? Или тебя смущает, что я зову тебя «Сью»? После того, что Сьюзен видела с участием Тодзи, Кенске и Синдзи, её бы не удивили гомосексуальные отношения, о которых она ранее мало что слышала (во всяком случае, ничего хорошего), но теперь женщина предлагала ей самой принять в них участие. — Хорошо, Мари, — Сьюзен, раз новая подруга была так настойчива, решила согласиться, — я не против… — Попробовать со мной? Или ты не против, чтобы я звала тебя «Сью»? Или оба два? — Мари звучала очень любовно, весело и энергично, благодаря чему, прибавим сюда внешность, очень даже располагала к себе. Сьюзен посмеялась: — Оба два, Мари!.. Хорошо, я попробую переспать с другой девушкой. Хотя, если честно, — Сьюзен подумала, что она сейчас покраснела, — я не знаю, как это делать… Что надо вводить? И куда?.. Теперь уже Мари громко засмеялся — очень весело: — О, Сью, сразу видно, что ты такая наивная! — Мари очень весело и вожделенно поглядела на Сьюзен, прямо чуть ли в лицо ей не влезла своим лицом; для начала Мари, конечно, только поцеловала Сьюзен в губы, очень быстро чмокнула своими губками, прикоснулась и отодвинулась. Сьюзен не могла сказать, что это очень уж отличается от подобного контакта с мужчиной. Мари, наблюдая за ней, очень забавно захихикала, и начала целоваться снова — ещё раз, и ещё раз. После чего, когда Сьюзен ничего не возразила, Мари очень живо обхватила брюнетку руками, впилась уже продолжительно, прямо засосалась с ней — и Сьюзен ей отвечала так, как привыкла отвечать мужчине, и даже охотно сплелась языком с Мари. Все, кроме демонов, на это смотрели с большим интересом, половина даже улыбалась. Кенске фиксировал на камеру. — Ну как, Сью? Зашло? — спросила тут Аска. — Мне понравилось, — Сьюзен посмотрела на остальных. — Считай, что ты на крючке, извращенка это умеет, — Аска совершенно не удивилась. — Мари, я так понимаю, ты сама меня научишь делать это с девушкой, — решила Сьюзен, держась с Мари за руку. — Не вопрос! Знаешь, сколько я таких неопытных кисочек обучила?! — Мари показала два пальца перед лицо Сьюзен. — Они мне потом всю жизнь благодарны были за то, что я им показала ещё один путь — чтобы они знали, что пол — не приговор к сексу только с вонючими мужиками! — Не очень то мне нравится такое отношение к нашему полу, — прокомментировал Кенске. — Ну, мы все… с придурью, — Тодзи сейчас уделил внимание Хикари и Сакуре — он был так рад видеть жену и сестру, что это очень ясно приступило у него на лице! Сьюзен, отвлекаясь от Мари, очень хорошо прочувствовала всю эту нежности и восторженность — она давала о себе знать между Тодзи и Синдзи, а теперь хорошо была видна между Тодзи и Хикари. Сьюзен подумала, что ей не суждено захватить внимание Тодзи — его сердце не резиновое. Ребята сели за стол — им его накрыли демоны, они же явили удивительные кушанья, коих нет на земле, посыпали лепестки растений, навели душистый запах и даже заставили звучать вокруг красивую музыку и волшебное пение. Всё это они, впрочем, делали с видом, холодным и даже угрюмым. Очки с тёмными стёклами очень броско дополняли их вид и создавали тон, пронизывающий всю их деятельность. Мари весь пир захватывала в объятия Сьюзен, держала девушку за руку, даже кормила с руки, дошла до того, что совала еду себе в рот и давала оттуда ей — Сьюзен поставила только одно условие: Мари будет передавать ей только виноград или что-то такое, чтобы не жевать. Аска и Синдзи ворковали вместе. Тодзи очень живо обещался с Хикари. Сакура заинтересовалась в Эдмунде. Ифф заинтересовался в обществе демонов. Кадзи и Кенске живо обсуждали дела. После еды они все вышли погулять на вечернем воздухе. Эдмунд тоже нашёл, что обсудить с демонами. Аска и Синдзи уже держались за руку. Сьюзен попросила, чтобы на людях Мари не проявляла чувства — это, понятное дело, только заставило Мари ещё более живо совершать именно это. — Не бойся, наши бесы заставят окружающих видеть в Мари парня, — праздно пообещал Синдзи. Они гуляли вечером по Лондону, встретили несколько оккультистов из Ордена. Сьюзен показала себя своему родственнику, владельцу дома, где она жила. — Вы наполовину азиат, наполовину англичанин? — мужчина заинтересовался в том «парне», который держал Сьюзен за руку. Иффа родственник Сьюзен уже знал, потому, будучи в курсе его высокого статуса, ничего не заподозрил. Не говоря уже о том, что здесь крутились другие важные лица, которые могли бы отыгрывать роль дипломатов, за которых, по легенде, выдавал себя Синдзи. Благодаря всему этому впечатлению, родственник Сьюзен одобрил такое общение и не стал ей мешать гулять ночью в такой компании. К середине ночи все вернулись в дом, после чего ещё раз бегло устроили себе перекус и разошлись по комнатам. Ифф и его друзья постоянно обсуждали магию, философию и оккультизм с Эдмундом и демонами. Сакура сидела с ними. Кадзи и Кенске тоже какое-то время были там — со временем они устали от тонких материй, потому решили отправиться в постель. Тодзи и Хикари, Аска и Синдзи, Мари и Сьюзен уже разошлись по кроватям. И вот что там происходило… Сьюзен разделась перед Мари, лесбиянка, разумеется, также вся целиком нагая, как обычно, первым делом напала на груди Сьюзен — тискала украшение любой женщины, внушавшие Мари похоть в силу ориентации, захватывала пальцами, сосала титьки. После этого Сьюзен отправилась на кровать, где вытянулась на спине, раздвинула бёдра и позволила работать там языком и пальцами. Ощущение, конечно, были новыми. Сьюзен было непривычно видеть перед собой женского тело, лежать под ним, касаться его, получать ласки главным образом только от руки, от губ или от влажного, горячего языка. — Честно говоря, Мари, мне было бы… привычнее, если бы… мужчина меня… брал, — подумала Сьюзен. — Ну, я могу сделать это, — Мари оторвала язык от клитора Сьюзен. Она доставала из своей сумки искусственный член, вооружилась им, плеснула на него смазки, а также включила режим вибрации. Этот половой орган, торчащий одним концом из влагалища Мари, следом очутился второй частью внутри влагалища Сьюзен. Одна пара женских грудей очутилась титька к титьке у второй пары. Мари ещё раз поцеловала Сьюзен и заработала. — Ты как? — в пылу работы, Мари поинтересовалась, капелька пота стекла с её лба, румянец выступил на щеках. — Нормально… — Сьюзен наслаждалась. — Так это почти как с парнем… — У-ум, ну хоть так, хоть так моя сладкая! — Мари ритмично имела Сьюзен лицом к лицу, словно это в любви слились две праведные последовательницы Христа-бога. Мари стремилась очень живо, с большей отдачей целовать Сьюзен. Она отвечала, объятия любовницы очень хорошо грели, удовольствие внутри очень хорошо разжигалось, оно пошло, пошло… — О-о!.. — Сьюзен получила оргазм — клитор сорвался, пошли толчки удовольствия. Сьюзен балдела под толчками Мари. — Кончила? После этого наша лесбиянка стала думать о собственном удовольствии — подобно тому, как Сьюзен часто садилась на мужчину, дабы скакать на его достоинстве, Мари изменила положение искусственного члена. Сьюзен лежала и видела, как любовница теперь двигается — лицо полно похоти, женские груди с торчащими титьками внушили вожделение, хороший пупок Мари дополняет картину страстной наготы — Сьюзен прямо начала любоваться Мари. Теперь наша «плохая девочка» точно почувствовала влечение к ней. Наездница развернулась — теперь Сьюзен созерцала спину и ягодицы, Мари скакала лицом к протянутым ногам Сьюзен. — Давай, Сью, теперь ты будешь ебать меня! — Мари слезла так с члена, плеснула смазку. — Мари, я никогда прежде не имела… — но Сьюзен это заинтересовало, она начала менять положение. — Всё бывает в первый раз, моя крошка, — Мари поспешила лечь на спину. Теперь лицом к лицу Сьюзен пробовала иметь свою любовницу. Это не очень хорошо зашло, потому Мари поспешила занять позицию раком. Сьюзен видела перед собой обнажённое тело женщины, со спины, правда. Имитационный половой орган дрожал. Сьюзен продолжала чувствовать влечение к Мари. Она старалась долбить девушку посильнее и побыстрее. Это разжигало нутро. Сьюзен хотела владеть Мари, ей понравилось находиться в роли мужчины. Наконец Мари озвучила стон. — Я кончила! — голос прозвучал очень довольно. — А я ещё нет… Сьюзен чувствовала, что может кончить ещё, если так будет продолжаться. Прошла ещё где-то половина времени от всей продолжительности любовного акта между девушками. Сьюзен испытала второй оргазм. — Ах, эта штука… так вибрирует!.. — Да, классно, да? — Мари с улыбкой развернулась к ней. — Да… Они поцеловались. Сьюзен избавили от конца члена, Мари протянулась перед ней — теперь англичанка облизывала клитор полукровке. Искусственный орган работал, помогая Сьюзен удовлетворять любовницу. В результате Мари кончила, с экстазом на лице она озвучила стон блаженства. Очень довольный вид после этого украсил лицо Мари. Она лежала на кровати, нагие груди очень бесстыдно сочетались с таким выражением. Сьюзен разглядывала теперь тело своей новой подруги. Она подумала, что это вышло очень даже хорошо. Синдзи начал с некоторой выдумки. Просто, едва ли обычный секс с женщиной мог бы возбудить такого извращенца. Он вырядился в красный контактный комбинезон своей любовницы — его ткань, рассчитанная на женские пропорции, обтянула юношу. В таком виде он стянул сперва брюки песочного тона и стал смотреть на то, как Аска сперва руками обхаживает свои гениталии под трусами. Синдзи потребовал её делать это на полу. Он сам согнул колени, продолжил лапать Аску. — Ну-ка, давно ты не был только моим, Синдзи! — Аска наконец сняла с себя белую футболку, явив наготу своих грудей. — Ты тоже времени зря не теряла и наслаждалась с Мари и другими, — вообразил это Синдзи с довольной улыбкой. — Прямо как ты хотел, Синдзи! — Аска водила пальцами по своими грудями. Сам Синдзи теперь с помощью чар разом развоплотил весь красный комбинезон. — Да, Аска, я обожаю тебя, когда ты — шлюха! Я люблю девушек, которые ебутся со всеми подряд! Синдзи смотрел на то, как Аска осталась в одних трусах и белых носках. Обнажённый, наш похотливый мальчик сам первым делом опустился перед ней на колени — задница и пятки сверкнули позади; он с рвением хищника взялся пальцами за нижнее бельё, спустил, обнажил рыжий лобок, облизал губы и поспешил припасть ими к самому нежному женскому месту. Синдзи водил языком по клитору, руками позади захватывал, мял шары ягодиц, брался за бёдра, гладил, целовал влагалище. Аска, наблюдая за этим, похотливо облизывала свои горячие губы, держалась руками за голову любовника. — Ляг на пол, Аска, я хочу драть тебя на полу, — потребовал Синдзи, когда закончил разжигать Аску. — Хорошо, Синдзи, — рыжая красавица почувствовала себя готовой ублажать своего любовника, угождать ему и отдаваться. Она легла своей спиной на голый пол, Синдзи поначалу встал над ней — трусики отлетели в сторону. Белые носки ещё оставались на ногах у Сорью. Синдзи с живым восторгом опустил лицо к прекрасным, женским грудям, торчащим титьками. Словно дитя малое, Синдзи взялся их сосать. Сперва один, потом — второй, а руки развратно захватывали этих холмы женской красоты, он хватал их жадно, разминал и даже сжимал до терпимой боли. Аска лежала и хотела только одного — чтобы всё её тело служило удовольствиям Синдзи. Он, закончив сосать титьки, оставил торчащие венцы грудей все в слюнях. Синдзи поцеловал теперь Аску в рот, протянул руку к руке любовницы, они взялись ладонь за ладонь. Следующим действием Синдзи запустил руку к влагалищу своей любовницы. Развратник с боку сел на корточки, с деловым и сосредоточенным видом он орудовал пальцами. Аска же заняла позицию больше на боку, ей очень нравились чуткие ощущения — Синдзи ей то один палец засунул, то парой штук работал. — А-ах! — он даже так выбил стон из её уст, пока она закрыла глаза и больше лежала на боку. Синдзи вынул в один момент палец из влагалища, взглянул на его влажность. И поспешил совершить вхождение — Аска откинулась теперь на спину, Синдзи проник с колен. Одна нога любовницы оказалась поднята. Аска приняла в себя его член. Процесс пошёл прямо на полу. Синдзи имел её так, прижимаясь грудью к груди, потом они ещё раз спелись языками. Поза изменилась — теперь Синдзи очутился на спине, а Аска — сама приземлилась ему на член, дабы скакать. Груди поднимались и отпускались — Синдзи немедленно выбросил к ним свою хищную руку, чтобы вдоволь полапать. Аска вложила много сил в эту скачку. Они ещё раз изменили положение — теперь рыжая красавица очутилась лицом к полу, ноги протянулись назад по жёсткой поверхности. Кажется, именно этих ощущений хотел Синдзи — они делали секс больше острым. Синдзи с колен ворвался ей в вагину, хотел показать доминантность и рукой надавил ей на голову, чтобы она опустила её как можно ниже к полу. Второй рукой он хватал Аску за бок. Синдзи быстро и энергично имел эту блядь. Через некоторое время девичий торс поднялся над полом — японец держал свою рыжую красавицу за руки, ближе к локтям, она же успела захватить его за бока. Они на коленях, Аска — белых в носках, Синдзи — босой, мелкий контраст. Аска стонет, даже шипит, губы — красные. Синдзи сужает веки. Титьки возбуждены. Парень дико долбит, быстро орудует, ни на миг не останавливается… — А-ах! — наконец Синдзи чуть откидывает голову назад, закрывает глаза, рот широко открывается — сперма порциями экстаза быстро выбегает во влагалище. — Кончил как щенок! — прокомментировала Аска. — Гав! — Синдзи сверкнул глазами, усмехнулся и ущипнул любовницу за задницу. — Гав-гав! Синдзи вынул член из влагалища, он с каким-то не совсем нормальным восторгом осмотрел красную головку своего полового органа, только что выбросившего семя. Половые губы, оставшиеся позади тарана, показались сейчас особенно мокрыми и красными. Немного спермы, каковая застряла после оргазма, Синдзи с улыбкой выдавил из своей уретры прямо перед гениталиями любовницы. Пальцы завершили дело — Аска пережила первый свой оргазм в объятиях Синдзи. Снятые носки Аски лежали в компании трусиков. Синдзи облизывал пальчики ног своей любовнице. Он попросил Аску написать ему на лицо — просьба была незамедлительно выполнена. Синдзи попросил Аску пукнуть себе в лицо, но этого, она, к содержанию, не смогла. — Жаль… По крайней мере Синдзи мог облизывать ей анус. После этого, залитый женской мочой, он вытянулся на малой подстилке. Аска долго ему сосала, после чего, когда член встал, она снова заняла место наездницы. Рыжая-бесстыжая села на корточки, Синдзи вытягивал к ней руки, хватал за щиколотки и особенно смотрел на движения титек — они сейчас ему особенно заходили. Он чувствует сперму, брошенную ранее, это ему особенно нравится. Потом Синдзи сидел на подстилке, широко расставлял ноги, вытягивая те на полу; согнув колени, Аска снова приземлилась ему на член. Будучи затылком к нему, она принадлежала любовнику. Парень и девушка переместились на постель — Аска очутилась под ним, ноги высоко задраны, Синдзи опускает руки к её бёдрам, он очень рьяно долбит ей вагину. Аска аж начинает кричать, да и он кряхтит через силу… Синдзи добивается её оргазма, сам после этого трахает в такой же манере, пока не изливается во второй раз — сперма целиком заполняет влагалище. Тодзи сливался в любви со своею Хикари — сперва супруги разожгли себя тем, что облизывали друг друга гениталии, сосались в позе лицом к члену и лицом ко влагалищу: Хикари, сколько могла, принимала в свой аккуратный ротик член Тодзи, он же вовсю водил языком ей по клитору. После этого Тодзи захотел, чтобы Хикари облизывала ему анальное отверстие — супруга покорно это исполнила, водя языком по яйцам мужа, по промежутку между очком и мошонкой, по самим краям отверстия — и она, конечно же, не постеснялась ввести туда свой девичий язычок. Тодзи взамен, сам получив удовольствие таким образом, поспешил отблагодарить той же монетой свою жену: он очень по-доброму шлёпнул пару раз по попке Хикари, с улыбкой припал языком к её аккуратному отверстию. — Ты хочешь войти туда, Тодзи? — вслух подумала Хикари, когда муж на довольно продолжительное время окунулся своим языком ей в задницу. — А ты этого хочешь? — Ну… Мэтт уже вовсю брал меня в вагину, потому… я не против новых ощущений… если ты об этом, — Хикари, действительно, уже могла честно сказать, что вагинальное сношение ей если не приелось, то точно стало столь привычно, чей ей любопытно было бы от него отойти. — Просто Синдзи любит, когда я ему так делаю. Он любит другим так делать… Вот я и… Хикари посмеялась: — Значит, это его школа? Его влияние? — Да, детка. А ты, я вижу не теряла времени с Мэттом, говоришь? — Да, Тодзи, а что? Для нас же это нормально… Или ты… Теперь уже Тодзи посмеялся: — Да нет, ничего, Хикари, ничего… Я люблю тебя, Хикари, а если я люблю тебя, то я должен быть рад, когда тебе хорошо, даже если это хорошо делает тебе другой мужчина, а? — Тодзи стал, с долей нахальства в улыбке, приближать теперь своё лицо к лицу Хикари. Она, немного смущаясь, посмеялась — и пробудила его смех: — Тодзи, если ты… Знаешь, Тодзи, — пока она говорила, он взялся пальцами за её подбородок, так вместе, нагие, они вместе пребывали в абсолютной любви. — Что, Хикари? Она, кажется, немного смущалась, преодолев это чувство, Хикари сказала: — Тодзи, — она смотрела своему мужу прямо в глаза, — мне очень нравится заниматься сексом с другими мужчинами. Я ничего не могу с собой поделать. Если тебя нет со мной рядом, Тодзи, или ты занят, то внутри меня работает чей-нибудь член — мне нравятся Ихт, Мэтт и Смит. Люблю сладких, красивых мальчиков, Тодзи. — Я понимаю, Хикари, я тоже люблю… Я люблю Синдзи, Хикари, и думаю, люблю его больше, чем ты любишь члены этих самых своих мальчиков. Они ещё раз посмеялись, чтобы сбросить некоторое напряжение. Благо, что Тодзи, что Хикари, оба чувствовали безусловную любовь, идущую друг от друга. — Если ты снова захочешь вернуться к отношениям исключительно между нами, то я не смогу, Хикари; Синдзи я не брошу, я не прекращу секс с ним, потому что я люблю его: Хикари, ты моя жена, а он — мой любовник, бойфренд, парень… И, детка, я теперь точно понимаю, что один человек может любить больше одного человека, — Тодзи высказал ей всё, что думал. — Между мной и Синдзи теперь не просто секс, это не извращения, это уже не дружба, это любовь как между мужчиной и женщиной, просто такая… Между двумя полами, между парнем и парнем… При этом, Хикари, я по-прежнему люблю тебя! Мои чувства к тебе никуда не делись и я по-прежнему, как хотел, так и хочу женщин… — Даже на стороне? — с большим интересом уточнила Хикари. — Ну, не знаю. У нас был секс со Сьюзен. Секс вчетвером, как ты понимаешь, — Тодзи прямо говорил об этом. — Но я люблю только тебя и Синдзи. Меня вон ещё Мисато заводит, у меня был секс с Кенске… К слову, очень жаль, что мы с ним это раньше не делали, даже с лучшим другом, это офигенно… Они оба опять посмеялись. — Тодзи, я не буду ничего тебе запрещать, чтобы не быть лицемерной. Мне самой нравится заниматься сексом не только с тобой, Тодзи, пусть при этом я люблю тебя — ты мой муж, мужчина, и у нас больше, чем секс — у нас любовь! — Согласен, моя Хикари, согласен, — Тодзи обнял жену, сладкие супруги снова сразу после этого соединились поцелуем — очень нежным, романтичным и любовным. Муж и жена следом сделали так: он откинул её после этого, наплевал во влагалище, добавил смазку, смазал и свой член, проник, заработал. Хикари пребывала перед ним, являя груди, живот, лобок, тёмные волосы там, рядом — половые губы, принимающие в себя поступательные движения его органа. Какое-то время они наслаждались так, потом захотели менее заурядную позу. Хикари не скрывала, что желает чем-то дополнительно отметить их встречу, выделить секс именно с Тодзи, потому как прочистка влагалища от Мэттью уже заставила все базовые позы восприниматься как что-то, чему стоит изменить ради разнообразия и нового опыта. Тодзи тогда сел, откинул торс назад, опёрся позади на руки, согнул колени. Хикари приземлилась на него таким образом, чтобы располагаться наоборот — она выдвинула согнутые ноги к бокам супруга, насела на торчащий член. В таком положении Хикари скакала, удовлетворяла Тодзи, а также, чтобы провоцировать его грязные фантазии, громко хлопала ладонью себя по заднице. Тодзи не скрывал, что балдеет. — Хикари, хочешь я возьму тебя на руках? — Э, ну да… Они встали возле кровати, Хикари обхватила ногами Тодзи, он держал её руками, прижимал к себе и работал бёдрами. — О-ах, Тодзи!.. Я кончаю, Тодзи!.. — в один момент озвучила она. — Хорошо… хорошо, Хикари!.. Тодзи щурил глаза. Толчки экстаза заставили Хикари звучать очень пошло. Через некоторое время Тодзи уже позволил себе со спокойной совестью сбросить — стоя, а не лёжа, сильному мужчине, способному уверенно держать на руках свою женщину, это всё показалось очень приятным: взрывы экстаза повалили в горячую и влажную пещерку Хикари. — Ну вот… — очень довольный, Тодзи закончил; Хикари повисла на своём мужчине, просто наслаждаясь его крепким плечом, как таковым. Вот так она чувствовала, что это не любовник, а её возлюбленный супруг. Хикари было очень приятно так висеть на руках у Тодзи. Кенске и Кадзи обсудили различные дела. Кенске, надо сказать, восхищался Кадзи как разведчиком, агентом и офицером. Наблюдая за восторженной реакцией этого парня, сам Кадзи мысленно обратил внимание на то, каких трудов, страхов и страданий ему стоило стать тем, кем он стал. — «Надеюсь, этот мальчик никогда не испытает то, через что прошёл я». Кенске показывал те материалы, которые он получил, выдал лаконичный отчёт о том, что произошло, пока их не было. — Рей и Рэндольф через астрал наблюдают за вами, конечно, — сказал Кадзи. — Они сообщают нам, но они как-то так видят мир, что не могут рассказать некоторые вторичные детали, которые, сам понимаешь, могут быть важны. В наших делах многое может быть важно. — А как там Мисато-сан поживает? — Она… Кадзи сейчас подумал, а стоит ли говорить правду о ментальном состоянии Мисато? Он решил рассказать, так как командующая его не скрывала от своего близкого круга. — Ну, если честно, она очень обеспокоена своей беспомощностью, ей кажется, среди великих чародеев и ангелов, она ни на что больше не может влиять. — Мисато-сан может нас вдохновлять! — улыбнулся Кенске. — Кадзи-сан, вы трахнули Мисато-сан перед тем, как отправились сюда? — Я знал, что ты спросишь! — улыбнулся импозантный обладатель щетины. — Да, я трахнул Мисато… — Твой новый прикид мне очень нравится, — руки Кадзи захватили её со спины, он уволок свою женщину в уголок. Демоны-агенты Соломона стояли поблизости, сам царь-чародей по этому поводу со смирением улыбнулся. — По правде говоря, он меня дико вставляет… Кадзи лапал Мисато груди сквозь одежду, а собственное лицо — старался зарыть ей в волосы. — Кадзи, я знаю, ты не равнодушен к мужской красоте… может, мне постричься? Чтобы я больше походила на мужчину, а? — придумала она такой вариант. — Нет, ты что, Мисато?! — Кадзи с особым упоением забрался ей именно в волосы. — Я люблю женщин. Ты для меня, Мисато, в первую очередь — женщина. Кадзи опустил руки к бёдрам, захватил их сквозь штаны. — Я обожаю тебя как женщину, Мисато… Под такие слова она к нему крутанулась лицом — любящие друг друга супруги впились губы в губы. Стоящий не так далеко Соломон продолжал трогательно и даже снисходительно улыбаться. — Они намерены совершить соитие, — сообщил Принц Ситри — демон, отвечающий за половую сферу. — Хе-хе-хе!.. Вся одежда супругов — в сторону. Они намерены сделать это стоя — только что муж и жены разорвали последний на данном этапе страстный поцелуй. Мисато ясно улыбается в тот момент, когда становится спиной к нему и поднимает ногу, упирается коленом в элемент мебели, держится рукой за что-то такое же, вторую руку протягивает назад, хватает Кадзи за шею. Руки — мускулистые, хорошо развитые для вытянутой, зрелой женщины, прошедшей спортивную подготовку. Её кожа чуть более святлая, чем у Кадзи. Он стоит позади, одна рука — на заднице, вторая — на боку, член — во влагалище, ныряет сквозь ворота, обрамлённые лобковыми волосами. Кадзи сношает — то так, то сяк он держит Мисато со спины, долбит живо, с наслаждением постанывает. Руки супруга хватают груди Мисато, пальцы чуть сжимают холмы грудей, эти мячики захватывают охочие до любви мужские пальцы. Член очень быстро работает во влагалище. Мисато очень нравится вот так вот принадлежать своему супругу. Они не меняют этой позиции — Мисато периодически вертит головой, оборачивается, хватает Кадзи за шею. Его член не покидает её влагалище, с каждой секундой потому возрастает женское наслаждение. — Продолжай, Кадзи, продолжай!.. Ты делаешь мне хорошо! О-ох!.. А-ах! Кадзи захватил Мисато за торс, его мужские руки захватили груди жены, из-за её плеча блестела вожделенная улыбка. — Я хочу, чтобы ты кончила, Мисато… Давай, давай… Душистые иссиня-чёрные волосы перед его лицом; Мисато вот-вот разрядится, он её к этому подвёл, чтобы произвести взрыв: — А-ах!.. Мисато пережила серию толчков и оргазменных наслаждений. — О, Кадзи, спасибо! Я кончила! Спасибо!.. Член Кадзи выпал из жаркой вагины. Супруги вновь крепко объединились в объятиях, слились поцелуями. — Теперь осталось кончить мне… — О, давай я теперь подарю тебе твой оргазм, мой дорогой Кадзи! — Мисато отошла чуть в сторону, чтобы Кадзи мог пройти к кровати. Муж лёг, с долей извечной задумчивости на лице протянулся на кровати, его член сейчас торчал весь в женском соку. — Знаешь, Мисато… — Что, Кадзи? — очень пошло, она приблизила к супругу свои замечательные груди — женские прелести. Опять же, можно было бесконечно восхищаться тому, как круто сочетались эти холмы любви с общим натренированным, зрелым сложением! Иссиня-чёрные волосы свободно спадали за плечи девы-воительницы, пробуждая самые смелые фантазии и разжигая самые похотливые желания! — Мисато, я не могу выкинуть из головы… твою попытку косить под мальчика… — Да, и? — она блестяще улыбалась перед Кадзи. — Ты хочешь, чтобы я надела… Она бросила взгляд на свою одежду. — Ни в коем случае — я не хочу, чтобы что-то закрывало твою наготу. От этого муж отказался. Мисато одобрительно-любовно усмехнулась на такие слова Кадзи. — Как и не нужно подстригать свои волосы. Мисато, я просто хочу сейчас, чтобы ты села жопой, а не пиздой на мой хуй. Мужчину в тебе почувствовать могу так, как обычно я их чувствую — через жопу. Они оба посмеялись над таким: — О, Кадзи, ты хочешь анал? Будет тебе анал! — Мисато сама совершила все приготовления, она перед лицом Кадзи растянула себе пальцами жопу, он и сам потом сунул туда свои пальцы. Мисато села, она вобрала в свою задницу твёрдый член Кадзи, чтобы муж-бисексуал мог сейчас хотя бы немного почувствовать её мужчиной. Мисато пустилась в скачку, грива иссиня-чёрных волос украшала наездницу-содомитку. Вся жопа Мисато было хорошо бритой, чтобы никакие мелкие волоски не могли никого смутить. Кадзи вытянул руки, впился пальцами в края ягодиц, помогал жене-содомитке скакать. Муж чувствовал хватку ануса и видел перед собой лицо и груди Мисато — ужасно сладкие, жаркие и прекрасные… — Аааах!.. Кадзи обильно извергся, с огромным удовольствием он заполнил прямую кишку Мисато своей горячей спермой… Кенске распалил рассказ о таком. Содомиты разделись, слились в ласках и поцелуях, после которых Кадзи давал лохматому гику у себя производить отсос. Фаллос нашего прелюбодея и мужеложника вскочил, затвердел, владелец жезла любви пожелал увидеть наездником уже самого Кенске. Кадзи лежал и с улыбкой наблюдал за тем, как юноша скачает, удовлетворяет его своим нутром так, как Мисато. Кадзи это понравилось — немного детские черты мордашки Кенске особенно возбуждали. В следующий момент Кадзи уже положил Кенске перед собой, последний захватил руками подушку, и импозантный мужчина вовсю владел седалищем своего молодого любовника. — Ты как? В порядке? — поинтересовался Кадзи после того, как обдал спермой кишку Кенске. — Мне очень нравится быть любовников такого крутого мужчины, как вы, Кадзи-сан, — очень охотно, пусть немного устало, отозвался Кенске. — Это очень хорошо, — Кадзи был счастлив; он питался таким отношением к себе — то был его духовный хлеб. *** Каору проникновенно улыбнулся чужой радости — любящий своих друзей, его разум созерцал и воспринимал то, как сейчас развлекались наши ребята. Он видел, как Сьюзен и Мари занимаются сексом; как Синдзи проводит время с Аской — в сердце Каору не дало о себе знать ни грамма ревности, ведь как можно ревновать, когда любимый счастлив? Улыбнулся Каору и счастью своей матери. Пожелал он хорошей ночи и Тодзи с Хикари и Рей с Рэндольфом. И перестал улыбаться — секунда расслабления закончилась. Во Дворец Слаанеш собирались переживания об удовольствиях, потому сердце Каору, полное любви и благожелательности к своим друзьям, дало ему первым делом увидеть здесь отражения тех психических миров, к котором он был близок. Наш Ангел достиг самого центра владений Слаанеш. Это место представляло собой Дворец, буквально сотканный из постоянно изменчивых наркотических грёз — в любую точку бытия здесь можно было взглянуть, чтобы увидеть чистое удовольствие. Здесь везде заключались в стенах, в полу, в каждом месте души тех, кто желает новой и новой дозы. Таблетка со вкусом чего угодно — вот из каких кирпичей воздвигли сей монумент. Как бы это конкретно описать? Вообразите, кровь и огонь и то, как из них танцуют фигуры совокупляющихся суккубов и инкубов — и вообразите, что таковых так много, что они образуют живые органы из эфирной плоти. Это будет лишь самый отдалённый образ того места, внутри которого находился Каору и через чьи залы он скользил. Само Слаанеш пребывало здесь в такой же эфемерной форме, постоянно сливаясь с каждым клочком своего Дворца и отделяясь от него, чтобы слиться с ним снова. Этот Дворец Наслаждений выглядел скорее как вода или как пламень, потому как здесь не было ничего твёрдого — под воздействием визуализации страстей, бытие постоянно находилось в зримом движении, в ненасытном стремлении бежать. Ангел пребывал пока только в парадной — здесь стекались мысли и чувства, сердце отвечало на них. Кого-то, кто не был силён волей и духом, сразу бы затянуло в общий водоворот. Каору не проявил сейчас и намёка на слабину — рубиновые глаза с зоркостью наблюдателя вникали в то, как двигаются языки страстей. Сердце Табриса отреагировало на них — всё же он не был лишён страстей и никогда не стремился избавиться от них. Напротив, он любил выпивать из чаши Эроса. Каору перешагнул парадную. Внутри Дворец смог запечатлеть всё то, что когда-то породило Слаанеш… Создания, похоже на классических фэнтезийных эльфов. Они были брошены своим богом — Эру Илуватаром. Их тела истаивали. Но три древние Драгоценности были найдены и смогли обернуть деградацию вспять. Они покинули родную планету в поисках лучшей жизни. Им пришлось отказаться от привычной формы бессмертия, но благодаря реинкарнации звёздные эльфы могли перерождаться в новых телах, полных силы, а также новых, страстных желаний. В течение времени, они смогли создать галактическую цивилизацию, исполненную чудес и великолепия! Они скинули ограничения, которые были вложены в них рукой Эру при сотворении. Многие из жителей той Галактической империи стали по итогу слишком одурманенными, чтобы даже шевелиться — слишком оглушëнными усладами жизни, дабы заниматься чем-то другим, помимо участия в длительных ритуалах в храмах нового бога. Каору ощущал над их прекрасными городами могучую ауру присутствия, которая дожидалась своего часа. Жители обращались к более тёмным усладам. По улицам потекла кровь, но многие жертвы насилия подвергались ему по своему же собственному согласию. Исчезли последние границы меры и сдержанности… Не все жители того прекрасного рая одобряли подобное времяпровождение. Не все принимали участие в кутежах. Появились пророки, говорившие, что грядёт великое бедствие, что скоро наступит космический кризис, который навсегда разрушит их цивилизацию. Но мало кто обращал на них внимание, ибо почти что всех охватила абсолютная уверенность в нерушимости своего счастья. Под печальное выражение своего прекрасного лица, Каору внимал образам из далёкого прошлого. Эльфийские дети звёзд верили, что сам мир создан для них и что ничего дурного не может случиться. Некогда мудрая раса превратилась в инфантильных детей, очень похотливых детей, алчущих лишь развлекаться и видевших при этом всё в розовых очках. Их окружали бесчисленные технологии, прежде всего информационные. Приток постоянного вожделения для глаз истощал психику, вынуждал заставлять искать новые источники впечатлений. Иногда тех, кто призывал одуматься, находили забитыми до смерти или насильно накачанными наркотиками. Каору видел над их телами жрецов в золотистых, пурпурных и изумрудных облачениях, чьи парча, митра, чьи пояса и украшения переливались ярчайшими оттенками. Служители официального культа Светлого Учителя проповедовали совсем иное — его проповедники и инквизиторы призывали не слушать тех, кто не способен к счастью, и одобрительно улыбались, успокаивая и лицемерно призывая к терпимости, вдохновляя народ в погоне за всё новыми и новыми наслаждениями. Они учили, что скоро все увидят пришествие Светлого Учителя Мелькора — и тогда красота, удовольствие и счастье станут бесконечными и каждый миг растущими в геометрической прогрессии. Ибо только это и осталось желать тем, кто постиг все удовольствия мира земного. Они теперь жаждали вкусить удовольствия трансцендентные… Каору созерцал то, как дни и ночи проходили под бой огромных барабанов. Нагие эльфы плясали и крутились под диссонансную музыку адских труб — под тему Мелькора во время Айнулиндалэ. Они носились обнажëнными по улицам, их тела покрывали начертанные кровью или сплетëнные из шрамов татуировки. Повсеместно приносились жертвы Великому богу. Наконец исчезли последние остатки рассудка. Жрецы в золотистых, пурпурных и изумрудных одеждах бесстыдно веселились на улицах, возглавляя своры гедонистов, с ещё большим рвением поглощая зелья, исторгая безумные откровения, которым с жадностью внимали алчущие слушатели. День явления стремительно приближался. Жрецы вместе с остальным населением занимались ритуальными песнопениями, осквернением статуй старых богов, созданием новых порочных идолов. Под покровом ночи выходили создания, которые напоминали прекрасных жителей этой империи, но их трясущиеся руки оканчивались острыми когтями, несколько рядов прекрасных грудей говорили о том, что это были демоны похоти. Они плясали в священных рощах, на освещëнных луной или лунами дорожках, в окружении дурманивших облаков, и всякий, кто их вдыхал, погружался во всë более и более дикий разврат. Сношали животных, сношали трупы, сношали все виды андроидов и роботов. Женщины проникали в себя всем, что попадало под руки, включая разного рода технические инструменты. Каору видел, как Пророк Светлого Учителя в облике самого прекрасного из эльфов читает речь, обращённую от голограмм ко всем планетам их галактической империи: — О, народ звёзд! Не бойтесь всех этих чудесных смертей, охвативших нашу прекрасную Империю! Не бойтесь убивать тела друг друга в порывах экстаза! Это умирают всего лишь ваши тела… Открывайте свои двери неистовым и отдавайте себя и своих детей в руке сластолюбцам! Ваши папы и мамы, все вы, как называется это в стране теней, — скоро будете мертвы. Ваш учебный год останется позади, настанут ваши каникулы… сон кончится и начнётся утро! И пока Пророк Светлого Учителя говорил, он всё меньше и меньше походил на одного из тех детей Эру, кто был облачён в плоть. И под его слова больше демонов похоти выбиралось из всех щелей, они восставали, словно с глубины, прямо из кровавых луж, текущих на местах убийств. — Это будет завершение истории для жителей иных миров, слушающих моё послание… Но для нас это будет только началом настоящей истории! Вся наша жизнь в этом мире, все наши успехи и достижения будут только обложкой и титульным листом; теперь наконец начнётся новая глава Первой Великой Истории, которую не сможет прочесть ни один из тех, кто останется во мраке теней! Это будет История, которая продлится вечность, в которой каждая глава будет лучше предыдущей!.. Сильмариль — один из трёх — пал из его рук в разлом, чтобы дать жизнь Новому Богу. Тогда пришёл день, когда небеса раскололись. Вожделенный Владыка Радости явился, его было видно одновременно в небе тысяч планет. Тысячи грудей, чрезвычайно соблазнительных, не как груди Шуб-Ниггурат, более предназначенные для того, чтобы кормить Младых Тьмы — эти груди покрыты лаком из вожделенных желаний, украшены маслами из тысяч пролитых капель пота, появляющихся на коже во время совокуплений; половые феромоны — дымчатый шлейф этого невообразимого создания. А лицо! Что за прекрасное лицо, ни мужчина, ни женщина, но нечто среднее, оно полно блеска и красоты, не то, что уродливая козлоглавая Шуб-Ниггурат! Хотя, наверное, для любителей сбрасывать сперму в тела парнокопытных, это создание приняло бы сообразный облик… И вот с вышины Великий посмотрел на своих детей… и улыбнулся. Они завопили, узрев то существо, которому поклонялись. Их душераздирающие голоса наполнили города и континенты, когда на них пала тень Великого демона, которого они сами породили… Охочий до экстаза и агонии, он готовился приступить к пиру, обрушивая свои фантазии, рождённые в насквозь больном уме. Наблюдая за всем этим, Каору прекрасно осознал, насколько же противоположен он обитателю этих покоев. Он ценит удовольствие, но как часть комфорта, в свою очередь ни о каком комфорте не может идти и речи, когда твоя душа постоянно желает чего-то нового, беспокойное сердце уже забыло всякий комфорт — оно страдает от того, что ему нечего больше хотеть. — Поздравляю, Табрис, Величайший из Ангелов, Бог среди Богов, ты предстал передо мной и я готов тебе служить! — Наконец-то вы обратились ко мне… Каору встретил рой инкубов, принимая формы самых красивых и изысканных, нагих юношей, игривые развратники сформировали собой гигантского юношу-инкуба — очень красивого и игривого, и его красоты не могло испортить то, что сотворён он из огромного множества своих подобий. Слаанеш блестал перед своим гостем. Каору смотрел, однако, на него не только с неприязнью, но и с холодом, каким отвечают животному: — Вы — всего лишь животное, способное только бежать за своим инстинктом, не более! Каору парил в окружении ладоней Слаанеш, составленных из совокупляющихся обнажённых мальчиков, юношей и зрелых мужчин всех рас и народов, из людей и эльфов, всех изящных и разнообразных в своей вожделенной красоте — мускулистые негры, шоколадные индусы и арабы, истинные арийцы, смазливые азиаты… Они все звали его присоединиться — но Каору парил перед Принцем Наслаждений с неуклонным и резким отрешением и отвращение от всего, что ему предлагали его голоса. Барьер АТ-поля зримо проступил между ними — Слаанеш уткнулся со всех сторон в геометрически правильную, нерушимую со всех сторон преграду янтарного оттенка. — Надо же… какой ты стойкий. У Принца Наслаждений вылез даже длинный язык, составленный из обворожительных мальчиков-педерастов, они выглядели и пахли так, словно каждого из них искупали в плаценте верблюдицы. — Но со мной все удовольствия! Все услады! Тебе по жизни не испытать столько всего! Из кончиков пальцев Слаанеш протянулись жгучие лучи, подобные пурпурным лазерам, они впились в барьеры — дополнительные янтарные многогранники АТ-поля Каору возникли на пути этих копий, сотканных из пламени страстей, предназначенных для того, чтобы сжигать и пожирать души самых стойких. У Каору на лице появилось только раздражение. Резкое расширение красноватого марева его АТ-поля — ударная волна и вспышка гигантского креста сокрушает Дворец Наслаждений. Под взглядом Ангела, устойчивого ко всему этому, разрываются в клочья мечты и фантазии. Каору хочет, чтобы разрушения поглотили всё то, что воздвигла здесь чья-то чрезмерная жажда. Его аура своим расширением уничтожила окружающие структуры, землетрясением прокатилась по рвам вокруг Дворца, потрясла каждый круг, который он отрицал своей душой. Наиболее всего досталось кругам тщеславия и праздности. Большинство инкубов прибило, просто сдуло, оставив Слаанеш без этой формы… — Не хочешь открывать сердце! — ревел Принц Наслаждений, на глазах мельчая в массе. — Ещё идёшь против!. . Каору парил и смотрел, перед ним развёртывался нерушимый бастион сердца и воли — и он наступает. Среди всех Губительных Сил прямой боевой потенциал Слаанеш был самым низким, ибо концепция непомерной праздности, изнеженности не располагает к тому, чтобы держать удар. Но даже так, стоя перед сокрушительным духом Каору, который, к слову, действовал ещё далеко от своей полной силы, сам Слаанеш знал, что эта крепость и лавина не являются чем-то абсолютно неуязвимым и неуклонным. Просто в данный момент все потенциально уязвимые бреши оказались плотно закрыты! Что же делать?! Злой разум Принца Наслаждений изощрялся в коварстве. — Путь, который я миновал, только подготовил меня к битве с тобой, — серьёзно смотрел Каору. — Право же, Слаанеш, тебе было бы проще сражаться со мной, если бы я ещё не получил опыт борьбы с тобой, когда шёл через круги. Я знаю, что ты бьёшь в уязвимости сердца, но твои атаки туда только сделали меня сильнее. Ты понимаешь? В своих сосредоточенных мыслях Каору добавил: — «Чтобы убить его, я должен направить противоположную идею ему в душу, поразив его ею прямо как сердце — мечом…» Каору убрал грубую силу своего АТ-поля. Тогда Слаанеш преобразился, всю красавцы слились в общую массу, подобную воску, и из этого жаркого месива собрался новый вид, уже теперь ростом с Каору. Имея облик исключительно златовласого юноши, Слаанеш с почтением признал или сделал вид, что отдаётся на милость своего противника — Принц Наслаждений склонился перед ним: — Знаешь, Табрис, до того один Рыцарь уже смог преодолеть все круги!.. — Слаанеш после этого начал рассказ. Каору никак не изменился в лице при виде такого поведения. — Этот Рыцарь давно отказался от мирских благ. Он испытал лишь отвращение при виде тех, кто лопнул от обжорства. Его орден запрещал плотские утехи и лишь влечение к моим нимфам вынудило его задержаться в третьем кругу, прямо как тебя! Когда он поднялся на балкон, Рыцарь увидел, как его восхваляют бесчисленные народы и армии — среди них он узнал одного известного ему политика, и одним проницательным взглядом сразу же распознал мучительную паранойю в его лице, один вид которой отвратил сердце от власти. Когда Рыцарь проходил через лабиринт тщеславия, он просто вспомнил свою уютную келью и сразу же смог выйти… А когда он увидел уютный курорт, то просто печально прошёл дальше… Во время этого разговора, Слаанеш скользящим движением обощёл Каору. — Раз ты мне всё это говоришь, — гость лицом повернулся к Принцу, лицом до невозможности серьёзным, угрюмым и лишённым даже тени дружелюбия — таким Каору можно было увидеть не часто, — этот человек проиграл тебе; почему? Слаанеш пестрил игривостью, сластолюбием, любвеобильностью, подобострастием, тщеславием, самолюбованием — чего там не было, так это любви как к персоне. Слаанеш не мог любить его как человека, но мог питать обожание так, как вожделеют забавную игрушку. Так любят Боги. А Каору хотел, чтобы его любили так, как любят люди. Синдзи мог ему дать то, чего не мог дать Слаанеш — истинной любви. Потому Каору даже приподнял бровь и иронично усмехнулся, покуда Слаанеш говорил ему далее; а вокруг из развратных мыслей Принца Наслаждений возникли множество обезличенных, обнажённых мужских торсов, сверкающих маслом, они тянули к гостю свои мускулистые руки, чтобы неистово ласкать. Слаанеш ответил на этот вопрос — почему Рыцарь отдался ему в конце: — Потому что невозможно не покориться тому, что есть в сердце каждого! Жажда удовольствия! Это основа всего, что внутри тебя! Созерцая меня, глупцы понимают, что нет ничего, что было бы важнее удовольствия! Слаанеш выглядел как очень стройный, атлетически сложенный юноша, его грация, его мужские титьки, член — как раз такой, какой любит Каору — в меру толстый и длинный, мощные бёдра, позади — просто превосходная, сверкающая, гладкая, чисто мужская попа, чьи ягодицы раздвинулись сами собой, открыв желанное отверстие. Каору никогда не отрицал, что всякий атрибут данной внешности Слаанеш служил источником его удовольствия — часто, очень часто, Каору не мог вспомнить, сколько раз он сливался с мужчинами, отдавался или имел сам. Все мужские прелести, которые он в такие моменты познавал, сейчас появились перед глазами в лице чистых идей, из которой состояло тело Слаанеш. Эти атрибуты, как и всё во Дворец Наслаждений, как и сам Дворец, плавно изменялось постоянно, текло, как река, только ради одной цели — подставить под взгляд то, что мозг желает больше всего. Желания Каору менялись — вот он хочет, чтобы член был более тонким, и член Слаанеш таким становился, хочет ли Каору, чтобы были на теле волоски или не были — те возникали, хочет или не хочет Каору какие-нибудь атрибуты, как сразу они возникали или пропадали… Он несколько раз моргнул потому и нахмурился: — Если бы оно было так, если бы я жил только ради грубых и безудержных удовольствий, я бы давно покончил с собой, потому как страдания, которые стоят не жизненному пути, не стоят тех удовольствий, которые можно получить, — высказал Каору очень уверенно. — Я живу потому, что так желает сердце, но что такое сердце? Это Эго — уникальная совокупность деталей, собранных так или иначе. Удовольствие, боль, тоска, печаль — это всё Я. И меня не станет в тот миг, когда что-то из этих стихий станет брать верх на остальным. Я — набор из кубиков, а не один сплошной кирпич. Каору окинул взглядом волнистые волосы Слаанеш, где отражались чувства и эмоций тех, кто сгорел в пламени наркотического экстаза. — Их больше нет, есть лишь один поток… Каору подумал: — Наверное, этот Рыцарь, про которого ты мне здесь говоришь, сдался перед тобой потому, что был очень одинок. Он почувствовал себя одиноким в таком враждебном царстве. Потому был готов даже на роль игрушки. Он был таким одиноким и потерянным во враждебной всем нам бесконечности, каким чувствует себя Мелько-кун… И тогда как следует до конца поняв это, Каору энергично и уверенно блеснул рубином своих глаз: — Но я не одинок — у меня есть те, ради кого я готов сражаться!.. Копьё Кассия пронзило Слаанеш — страстное лицо демона сперва исказилось в изумлении, ибо Слаанеш в силу своей гордыни не мог поверить, что такое возможно — нанести смертельный удар прямо в сердце! Лик почти сразу же исказился в агонии, а потом просто потёк, ибо соблазнительный образ расплавился, словно пластилин. Сама идея отречения от чрезмерных удовольствий во имя сохранения целостности собственного Я, ударила подобно мечу в сердце — получив такой урон в самом центре своего Царства, Слаанеш умирал, как умирает и не может больше отращивать ветки дерево, чей корень был уничтожен. Каору созерцал со снисходительным пренебрежением и равнодушием на то, как до конца плавится и распадается образ Принца Наслаждений. Вокруг в агонии изошлись вопли душ и раскрытых сердец, Слаанеш ревел в агонии и умирал. Он пытался в последние секунды разжалобить Каору, но тот видел коварство и злобу за всякой маской Принца Наслаждений. Слаанеш со всем своим умилительным видом нежного, юного и сладкого мальчика — с блестящей попой — сгинул в объятиях смерти. Каору отвернулся и протянул руку, чтобы забрать то, для, чего он явился. Водоворот эмоций и чувств, связанных с удовольствием обладать, составлял сокровищницу Слаанеш, и потому здесь постоянно сверкали и взывали к себе всевозможные редкие, уникальные артефакты. Каору не намеревался обращать на них внимание, так как они ему просто не нужны. — Было бы глупо с вашей стороны думать, что я не знаю сказку про Дракона… Каору забрал из всего потока артефактов один светящийся, минеральный сфероид, который очень даже приглянулся благодаря тому, что заключал в себе желание изменить мир самым благополучным образом. Тот, кто его создал, искренне хотел, чтобы было как лучше, и эта искренность обрадовала сердце Каору — потому как вокруг он видел лишь стремление уничтожить, погубить тебя и передать стихии необузданной жажды удовольствия. Когда Каору забрал Сильмариль, водоворот Дворца вдруг принял облик горы, на которой стоял он и смотрел на шесть кругов внизу, где демоны дружно чествовали его, признавая новым Принцем Наслаждения. — Когда погибает Губительная Сила — исчезает само Царство, это означает, пусть я уничтожить персонификацию Слаанеш, в бессознательной форме эта тварь ещё пронизывает собственное Царство, ожидая, что победитель станет сосудом для возрождения… Каору окинул Царство Слаанеш взором глубочайшей антипатии — ему было отвратительно всё то зло, которые растекается здесь всюду, прежде всего коварство и обман. Каору хотел только одного — побыстрее вернуться домой, оказаться в компании друзей и слиться в объятиях с Синдзи. Когда он отверг всем сердцем окружающий ад, тогда-то только Слаанеш погиб окончательно, не имея возможности возродиться в теле своего убийцы. Каору сделал шаг прочь и под этот шаг вокруг с грохотом сокрушались все шесть кругов, а демоны, погибая, яростно устремились драться друг с другом за звание нового Принца Наслаждений… Каору стоял на фоне руин Царства Слаанеш. Токсично-пурпурный ветер моря душ трепал пепельные волосы, тёмный и синий цвета контактного комбинезона особенно выделялись на контрасте с окружением. Мелькор стоял здесь, как обычно, пронзительно-чёрным — при этом он был не однородных оттенков; в принципе начиная от простого на вид серого, правда, в сочетании со всей остальной гаммой, дававшим очень насыщенно-тёмный тон. — Я забрал Сильмариль, — Каору показал сфероид, который заключал в себе очень эмоциональный, пронзительный, кристаллический спектр. Он смог теперь как следует рассмотреть свою добычу — чувствовалось, что здесь заключено желание созидать, преображать и творить в имя радости и полностью добрых намерений. — Эта вещь абсолютно противоположна тебе, но зато идеально подходит мне, — Каору с очень довольной улыбкой посмотрел на Сильмариль, спасённый из Царства Слаанеш, после чего взглянул на Мелькора. — Как ты хотел её использовать? — Я хотел как следует изучить противоположную идею, чтобы познать своего Врага, а, кроме того, противоположности притягиваются. Если бы я смог изменить полярность, то смог бы приумножить свои силы, но, увы, мне не удалось изменить то, что заложил туда Создатель Сильмариллов, уж слишком сильным был его дух… — Создатель Сильмариллов верил в противоположную идею, иное виденье мира оказалось по степени уверенность ничуть не менее убеждённое в себе, чем твоё собственное, — Каору вертел в пальцах Сильмариль. — Возьми себе в благодарность за то, что тебе было интересно моё сердце, — радушно разрешил Мелькор. — Подари своему Синдзи. Когда-то я уже подарил один Сильмариль влюблённой паре из человека и полуангела. — Спасибо, — Каору секунду размышлял, куда бы его деть, и не придумав ничего лучше, открыл рот и просунул себе прямо в глотку этот артефакт, он прошёл сквозь горло, довольно неприятно выступая опускающимся комом на горле, он исчез в желудке. — Теперь, я думаю, ты хочешь вернуться к своим близким, — предположил Мелькор. — Да, — Каору повернул шею в сторону руин Царства Слаанеш, — особенно после этого… И Каору снова проницательно посмотрел на собеседника: — Ты волновался за меня, я спиной ловил твой взгляд. — Да, я следовал за тобой так, чтобы всегда стоять на предыдущем круге, — не стал скрывать Мелькор, тем более, в момент, когда Каору покинул Царство, он уже видел, как почти параллельно двигается чёрная комета — она обернулась Мелькором, когда они теперь встали на самом краю этого региона. — Не расскажешь ли, что ты там видел? — с живым любопытством поинтересовался Каору. Сейчас он с помощью левитации занял позу йога, парящего со сложенными на незримой поверхности ногами. Мелькор стоял ровно. — Первый, второй и третий круг ничего не могли мне предложить, я их даже не заметил, — начал свой рассказ Мелькор. — Разве что интересно было увидеть мою сестру Варду в пору юности. Впрочем, мне сразу же стало особенно мерзко от такого, как демоны пытаются повторить её облик, будучи не способны на это в принципе. В четвёртом круге я увидел, как все жители мироздания выражают со мной согласие по части того, что всем нам следует покончить с жизнью самоубийством. Разумеется, я понял, что это утопия — для большей частности живых существ невозможно осознано сбросить рабство Демона Жизни, они будут цепляться за эти оковы до конца. В пятом кругу я слушал, как восхваляют меня за то, какой я одинокий, гордый и правильный, какой я герой, когда смею идти один против всего мира. Но я напомнил себе, что несу своей Крест один ради всего мира, а не ради себя. Да, я держусь представления о собственной системе ценностей в силу гордости и чувства собственного достоинства, но я страдаю за весь мир ради любви к миру и из понимания собственного долга перед миром. В шестом кругу я видел пустоту, которая пыталась обмануть меня, показывая мне тот вид, который я хотел бы видеть. Но я без труда раскусил обман: Абсолютное Небытие, в которое я желаю отправить всех, включая себя самого, это не только отсутствие всех вокруг, но меня самого. Если я могу видеть пустоту вокруг, то значит, я ещё есть — следовательно, это не настоящее Абсолютное Небытие. Потому я проклял Слаанеш и отверг последнюю иллюзию. — Ясно, полагаю, вместе со Слаанеш вы уже прокляли всё остальное, что только существует на свете, — прокомментировал Каору. — Да, потому что всё, что ты видел в Царстве Слаанеш, я примерно вижу вокруг себя постоянно, — сказал Мелькор. — Ад внутри вас, — печально вздохнул Каору. — Да, но и я в Аду, так что такая картина мира абсолютно объективна, — ещё раз подчеркнул своё мнение Мелькор. — Ну что ж, с тобой было интересно общаться, Мелько-кун, — конечно, Каору было тяжело как следует изучать сердце такого индивидуума, потому он, чувствуя давление всего того негативна, поспешил сделать то, что хотел — окунуться в страстные объятия, ласки и поцелуи с Синдзи…