Обречённый

      Укутавшись в шерстяной шарф, я морщусь от противного дождя, шагая по улице вдоль магазинов, украшенных в честь Рождества. Я люблю это время и постоянно наблюдаю за суматошными людьми, которые бегают из одного бутика в другой, судорожно ища те самые подарки для своих любимых. Улыбаюсь уголками губ, радуясь тому, что уже успела всё приобрести и даже обернуть.       Дождь перед Рождеством — это ужасно. Начиная замерзать, я спешу в свой новый дом, предварительно купив какао, за которым и вышла в такую мерзкую погоду. Квартира встречает меня теплом и уютом, а прежде спящий кот Лютик, завидев меня в дверях, потягивается на своей подушке. Скинув теплую одежду, я высушиваю волосы и укладываю их, чтобы быть красивой, когда он вернется.       Наш ужин сегодня не отличается оригинальностью — все намечается на завтра, когда мы будем праздновать, поэтому я со спокойной душой ложусь на кровать, накрываясь красным пледом, пахнущим моей любовью и, взяв книгу, которую мне подарила мама, открываю её на том месте, где положила закладку с Сантой. Грустно усмехаюсь, пытаясь вновь вникнуть в суть событий дешевого романа и не проводить параллель между главной героиней и мной. Разумеется, многие её поступки не схожи с моими, да и закончится эта история непременно счастливым будущим главных героев, но вот легкомысленность ее действий, наивность, так похожи на мои собственные.       Как я могла принять спонтанные, сладкие поцелуи и крепкие объятия за искреннюю любовь? Не знаю… Всё это было ошибкой, но столь горький опыт и подарил мне самый прекрасный подарок — ту маленькую жизнь, что теперь теплится во мне и даёт силы всё ему простить.       Пит и Бет хорошо сыграли свои роли, раз смогли лишить рассудка и меня, и Гейла. Да, возможно, они действительно нас любят, но использовали слишком грязные методы для достижения своих личных целей. Я раньше задавалась вопросом, как же Гейл узнал обо мне и Мелларке? Всё оказалось так просто! Пит говорил Бетси, где мы будем, а она всё фотографировала и отправляла Гейлу. Запудрить голову мне было тогда очень легко…       И всё бы шло хорошо, если бы я не явилась к Питу домой раньше, чем он, и не услышала запись на автоответчике. Это случилось в тот день, когда я с таким трудом уговорила врача на свою выписку из больницы, в которой провела неделю. Доктор совершенно не хотел отпускать меня из-за угрозы выкидыша. «Твои побои и ребёнок — слишком большой риск. Лучше поберечься», — так говорил он. Но мне хотелось видеть Пита, быть с ним и, наконец, сообщить ему о беременности. В итоге врач поддался на мои уговоры с одним условием — я должна появляться на осмотрах раз в неделю в течение месяца. Это была меньшая из зол. Но лучше бы я осталась в больнице…       Разочарование и стыд за всю эту глупость преследуют меня до сих пор, но, видимо, так и должно было закончиться, ведь с самого начала я знала, что Пит — моя большая ошибка, и всё равно была с ним, желала его каждой клеточкой своего тела.       Сейчас мне почти не больно, ведь появилась веская причина оставить прошлое позади и с головой окунутся в планы и мечты о будущем. Заглушить в себе ту горечь и обиду на человека, мысли и действия которого были ничем иным, как гнилью и подлостью.       Поначалу мне было страшно остаться совсем одной, с ребенком, без поддержки и опоры, но в мою жизнь вернулся Гейл, — и я благодарна ему за это. Теперь мы просто друзья. Да и я ничего не прошу у него, кроме прощения. Гордость не позволит ожидать от него большего, да и чувство вины тоже. Я не смогу допустить того, чтобы Гейл стал кем-то вроде отца малышу, пусть я и лишила его настоящего.       Нет, я не сказала Питу. И не скажу. Конечно, я не имею права так поступать, но если он узнает, то как минимум захочет меня увидеть, а я боюсь, что при встрече, он посмотрит мне в глаза, прикоснется… и я сгорю. Опять упаду в омут, потому что это не любовь, это что-то хуже. Оно лишает меня власти над собой и отдает в руки дьяволу. Это страсть, болезнь; это злокачественная опухоль в моем сердце, которую даже при всем желании не вырежешь из меня, только если вместе с жизнью. Надеюсь, что химиотерапия в виде простого времени поможет. Нет, это не любовь. Любовь — это моё дитя. И Гейл. А Пит Мелларк стал моей болезнью.       Сейчас я просто живу. Прошла осень, и я смогла собраться с силами, осложнение миновало, а это настоящий прогресс. Время, может и не излечивает полностью, давая изредка фантомным болям власть над моим сердцем, но раны затягиваются, и у меня есть лекарство от всего. Мой ребенок — в нём моя сила, моя стойкость, моё сердце. Я никогда не мечтала о материнстве, но, почувствовав в себе это маленькое чудо, поняла, что нет ничего более желанного, чем быть матерью.       Прижимая ладонь к животу, я засыпаю. Будит меня Гейл, поправляющий плед, которым я укрыта. За слегка приоткрытым окном давно стемнело, но с улицы слышится отдаленное жужжание машин и гул голосов, проходящих мимо дома людей. — Давно ты пришёл? — сонным голосом спрашиваю я, потягиваясь. — Только что, — отвечает он, виновато улыбаясь. — Прости, что разбудил. — Хорошо, что разбудил. Ребенок делает меня соней. Скоро побью рекорд Лютика по количеству часов, проведенных на подушке.       Гейл смеется и подает мне руку, чтобы я поднялась. Его ладонь теплая и упругая, очень приятная. Мне и раньше нравились его руки, но теперь, когда из-за беременности мои чувства обострились, такие мелочи я стала ощущать более отчетливо. — Спи сколько угодно. Ты в последнее время часто улыбаешься во сне. На это смотреть гораздо приятней, чем когда ты бодрствуешь. У тебя такое выражение, будто весь этот мир тебе ужасно надоел, — ворчливо подшучивает Гейл, улыбаясь, а в его красивых серых глазах, как у меня, блестят смешинки.       Раньше я не обращала внимание на то, что мы очень похожи, но теперь я все чаще стала замечать, что его серые глаза и темные волосы сочетаются не только более гармонично, но и красивее, нежели мои. Даже цвет его глаз меняется, когда он радуется или смеется, а ещё когда плачет — они становятся такими чудесно голубо-серыми, словно небо в хмурый день. Не серое, но дождливое, будто капли чистой воды, и не голубые, а даже прозрачные, но очень яркие, пронизанные лучами слабого солнца. Такие, как сейчас, когда он улыбается, смотря на меня: сонную, помятую, с волнением смотрящую на него. Есть так много, о чем бы я желала ему сказать сейчас, но никогда не смогу произнести.       Я бы хотела, чтобы он обнял меня и подарил спокойствие. Но не попрошу, потому что это слишком жестоко по отношению к нему после всего, что я совершила. Это нечестно потому, что, пусть я и желаю его объятий, закрыв глаза, буду мечтать о совсем других руках на моей спине и теплом дыхании другого в моих волосах. Да и, как он верно подметил, — только что я улыбалась во сне тому самому человеку, объятий которого жажду.       И всё же, я бы хотела быть с Гейлом не просто как с заменой. Потому что его я тоже люблю, пусть и совсем иначе, но такой теплой, нежной любовью, как что-то очень близкое мне по душе, как любовника, как защитника. Он стал для меня крепостью, в которой я не чувствую себя, словно пленница, а наоборот — в ней я как принцесса, которую охраняют от всех бед и неприятностей.       После расставания с Питом моё сердце стало слишком большим и теперь разрывается от любви. Почему же оно всё ещё бьется, после того, как разбилось?       Гейл идёт на кухню, с удовлетворением принюхиваясь к аппетитному запаху нашего ужина, поочередно открывая кастрюльки. Он спрашивает меня о степени моего голода по десятибалльной шкале, где единица — это он сам, а десятка — Лютик, и я снова смеюсь, отвечая, что моя цифра одиннадцать — беременная Китнисс, что само по себе звучит угрожающе. Он смеётся и накладывает еду нам обоим, а после мы ужинаем на диване перед телевизором, где после еды он позволяет мне уснуть на его плече во время просмотра очередной серии «Трансформеров». Не знаю, как долго я спала так, но просыпаюсь я посреди ночи в своей постели, укрытая большим одеялом.       Вероятно, Гейл уже давно уснул, и именно из-за этого во мне возникает желание недолго посмотреть на него. Тихо вставая с кровати, стараясь ступать беззвучно, я аккуратно проскальзываю из своей комнаты в коридор, а дальше, ориентируясь лишь на свет фонаря, заглядывающего в наши окна, добираюсь до двери комнаты Гейла.       Осторожно открыв дверь, я пугаюсь, обнаружив включенным прикроватный светильник, и начинаю краснеть, но затем мой взгляд находит владельца комнаты, который спокойно спит, держа в руках планшет. Его голый торс соблазнительно выглядит в приглушенном свете, и я жалею, что пришла, потому что мои гормоны бушуют уже давно без мужского тепла.       Я тихо подхожу и накрываю Гейла пледом по самую шею, чтобы не увидеть лишнего, пусть и желанного. Мой взгляд осматривает его безмятежное лицо: расслабленные брови, закрытые глаза, мерно вздымающиеся крылья носа и приоткрытые губы, к которым мне так хочется прикоснуться, но я быстро складываю руки на груди, чтобы не поддаться столь очевидному соблазну.       Мягко присев на кровать возле него, я задумываюсь над тем, насколько сильно я благодарна Гейлу за всё, что он для меня сделал. За то, что ради меня он бросил работу в том городе, что позволил жить у него, хотя спокойно мог оставить меня в моей квартире. За заботу и то, что никоим образом он не намекнул на то, что я его оскорбила, унизила, бросила. Я не знаю ещё такого мужчину, который бы взял под свою опеку бывшую девушку, да ещё и беременную от его врага, с которым она изменила.       Всё-таки не сдержав порыв нежности и благодарности, я ласково провожу рукой по жестким волосам Гейла и глажу их какое-то время, пока не отдергиваю руку, словно обжегшись, наконец, придя в себя.       Опомнившись, выключаю светильник и спешу покинуть его спальню, скрываясь от всего под своим одеялом, и прижимаю ту руку, что гладила его по волосам, к носу, жадно вдыхая запах родного человека. Почему моё сердце выбрало не Гейла?       Ночь кажется бесконечно длинной, несмотря на позднее время. Какое-то странное предчувствие не даёт мне спокойно заснуть, тревога или ожидание, не могу понять до тех пор, пока не чувствую дикую боль в животе.       Кажется, будто кто-то невидимый сильно ударил меня изнутри. Боль настолько сильная, что я забываю, как дышать. И только потом до меня доходит, что происходит.       Мой ребёнок. Его сердце, его дыхание, его жизнь — я чувствую кончиками пальцев, как они ускользают от меня. Пытаясь удержать малыша в себе и прижимаю колени к груди, обхватывая трясущимися руками живот. Меня всю обволакивает жуткий страх и паника. — Не надо… Останься, малыш…       Но вскоре боль проходит, оставляя лишь кровь, сочащуюся из меня, и остается только саднящее чувство потери. — Китнисс, что с тобой?! — в спальню вбегает Пит, испуганно осматривая меня. — Всё закончилось… — шепчу я, всхлипывая. — Ты кричала, я думал, что-то случилось, — он растерян, и подходит ко мне так, словно боится напугать. — Ничего не закончилось. Посмотри.       Опускаю глаза вниз, туда, куда он указывает мне, и судорожно ищу подтверждение произошедшему, но всё чисто. Ни крови, ни боли, лишь легкое шевеление в моём животе. — Пит… я думала, что потеряла его, — накрывая рукой округлый живот, я смотрю блестящими от слез глазами на любимого, по которому так скучала. — Ты не потеряешь его, Китнисс, — он ласково улыбается и качает головой. — Не в этой жизни. Я не позволю.       Он собирается уходить, грустно улыбаясь, но я не позволяю ему. — Пит… — парень мгновенно останавливается, будто только и ждал этого. — Ты побудешь со мной?       Он поворачивается и задумчиво смотрит мне в глаза, а после без лишних слов подходит к постели, укладываясь рядом и придвигая мое трясущееся тело к своему. От него пахнет как раньше, а прикосновения становятся еще более нежными, чем прежде. И как бы я не хотела насладиться этим подольше, но сон утягивает меня в свою бездну. Удается уловить лишь слово, сказанное им напоследок, но оно — именно то, что мне хотелось услышать от него. — Всегда.       А после я проснулась.

***

      Из-за этого сна я весь день сама не своя. Несмотря на приближающееся торжество, мне совсем невесело, всё лишь только усложняет появившаяся боязнь за моего малыша. Теперь, если он затихает больше, чем на полчаса, меня накрывает паника, и я пытаюсь как-то расшевелить его. Пока что все мои волнения оказывались ложными, но тревога сгустилась внизу моего живота грузом, который, кажется, может выпасть в любой момент вместе с моим ребенком.       Не знаю, что было бы со мной сейчас, не появись в моем сне Пит. Почему пришёл он, а не Гейл, от которого я бы больше всего ожидала спасения в реальности? Неужели это моё подсознание подкидывает мне желанные картинки? В таком случае оно жестоко ошиблось и не тому человеку доверилось, как бы я не хотела, чтобы это было не так.       Наверное, человек неосознанно мечтает под Рождество о всякой глупости, и я очень хочу стать той, у которой не будет таких желаний. Я надеюсь стать тем, у кого не будет несбыточных мечтаний, но ещё не научилась… не смогла позабыть. С каждым днем мне всё больше кажется, что я не сумею.       Но вечер приближается, и приходит Гейл, и снова мы собираемся за столом, как когда-то очень давно — вдвоём. Моё сердце едва не выпрыгивает из груди от предвкушения, а он всё смотрит на меня задумчиво и с ожиданием. Это запутывает меня. — Всё очень вкусно, Китнисс, ты — супер, — с набитым ртом хвалит Хоторн, искоса поглядывая на меня голодными глазами. — Смотри не подавись, — посмеиваясь, отвечаю я, даря ему благодарную улыбку. Знал бы он, каких трудов мне всё это стоило, особенно учитывая моё не располагающее к готовке и празднику настроение. — Не переживай, я не доставлю тебе такого удовольствия, — произносит он, отпивая из бокала с шампанским. У меня же налит гранатовый сок, который я стала пить с завидной частотой.       Ужин проходит в очень теплой обстановке, даря ощущение семейного комфорта. Быстро поужинав, мы пересаживаемся на диван, чтобы поиграть в Дженгу — кто проиграет, тот моет посуду. Когда же я начинаю зевать, Гейл нервничает и чаще посматривает на часы. Впрочем, кажется, что с посудой воевать придется ему — он хватается не за тот кубик. Я с наслаждением наблюдаю за приближением своей победы: при чем гораздо более приятным оказывается созерцать его расстроенное лицо после проигрыша. — Я уверен, что ты сжульничала! — восклицает он, с подозрением поглядывая на меня, когда я едва не падаю с дивана от смеха. — Да, конечно, я дунула посильнее, чтобы всё рухнуло, признаю, — улыбаясь, отвечаю на его выпад, уже придумав, как подниму ему настроение. — Так что в качестве облегчения твоей участи я готова помочь тебе с вытиранем тарелок. — По рукам! — выкрикивает Гейл, моментально превратившись из оскорбленного и униженного в веселого и довольного, и я понимаю, что совершенно зря поддалась этому актеришке.       Посуды оказалось не так уж и много, что расстроило меня еще больше. Мог и без меня обойтись! Но на самом деле мне сейчас так хорошо, и не будь всего того между нами, что, увы, произошло за эти четыре месяца, я бы была абсолютно счастлива. Когда с посудой покончено, Гейл неожиданно меня обнимает, ладонями растирая поясницу. — Устала?       От его нежного голоса я теряю голову, а, быть может, всё дело в его чудесном одеколоне, но мне сейчас так хорошо, что я в состоянии только кивнуть, не в силах заставить свой язык говорить четко. — Но спать рано. У меня для тебя есть сюрприз. — Правда? — я поднимаю голову от его груди, наивно смотря в его сверкающие глаза. Он кивает и тянет меня обратно в гостиную.       Отпустив мою руку, он подходит к носку, прикрепленному к стене, и достает оттуда маленький подарочный пакет. Он нервничает, но всё же подходит ко мне и протягивает подарок. — Я не знаю, вправе или нет дарить тебе такое, но держи. Тебе должно понравиться.       Пинетки. Милые, маленькие, желтые пинеточки, помещающиеся на моей ладошке. От нежности моё сердце сейчас выпрыгнет из груди, и я, не раздумывая, обнимаю Гейла, который, кажется, всё понимает. Неужели он мог подумать, что после всего сделанного мог меня чем-то обидеть? Какой же он замечательный! — Гейл, это самый лучший подарок, — поднимаю голову к его лицу, счастливо улыбаясь. — Спасибо.       И, кажется, этот момент попадёт в вечность. Осмелев, я приближаюсь к его губам, взглядом спрашивая у него разрешения, но внезапно встречаю отпор. — Китнисс, нет.       Слов больше мне не требуется. Я всё понимаю и даже почти не обижаюсь, лишь отстраняюсь. — Хорошо, — я наклоняюсь за упавшим пакетом от пинеток, смаргивая выступившие от обиды слезы, и хочу побыстрей уйти в свою комнату. Но я не могу так сделать. Потому что Гейл ни в чем не виноват и я действительно его понимаю. — Спасибо за пинетки. Ты всё продумал, они подойдут и мальчику, и девочке.       Я заставляю себя взглянуть ему в глаза и даже улыбнуться. Он смотрит с сожалением, но я совсем не вижу в нём желание что-либо изменить. — Китнисс, у меня есть ещё кое-что для тебя, — осторожно произносит он, наблюдая за моей реакцией. — Я надеюсь, это не милый заячий костюмчик для малыша, иначе я разревусь здесь, — усмехаюсь, и получаю улыбку в ответ. — Нет, Китнисс, это совсем другой подарок. Он ждет тебя на улице. Только надень пальто, — Гейл идет в прихожую, где помогает мне одеться и одобрительно улыбается, открывая передо мной входную дверь.       Возле дома стоит знакомая машина. А в ней меня ждёт Пит.