Ежик в тумане

Всё началось с того самого баттла. Они вышли один на один. Декабрь нещадно кусал лица холодом, потому Тирэпсу хотелось быстрее разобраться и сбежать обратно в теплое помещение к уютному свету и друзьям праздновать очередной проход вверх по турнирке. – К чему было то фото? – непринужденно спрашивает он после целой минуты молчания, во время которой Почерк мерзнущими руками зажигал сигарету и смотрел на него взглядом, явно говорящим, что шутливо спрашивать про рак не стоит. Он затянулся. – Не помню, – морщится и трясет головой, вместе с дымом отгоняя ненужные воспоминания, пришедшие с попыткой выудить из памяти нужный фрагмент. – У меня был замысел... кажется... – и он замолк, смотря куда-то вбок. Артем всё ждал, пока оппонент начнет махать кулаками или хотя бы бычить, но тот просто курил, взваливая на плечи Тирэпса обязанность поддерживать этот странный разговор. – Чего культ с собой не пригласил? Он одним движением говорит им оставаться в баре, и они, будто собаки, послушно оседают у стойки. – У тебя тоже есть культ, знаешь ли, – сказано с долей злобы, и Артем приготовился получать по лицу, – Млечный, Похоронил, Пиэм и прочие селебрити Слова. Тирэпс так удивился, что фыркнул, выпуская облачко теплого воздуха в сумеречное небо: – Это называется друзья. Или ты не знаешь, что это такое? Снова молчание, снова затяг. Артем спиной чувствовал умиротворяющий гул бара позади него, что придавало уверенности. – Ну, ебало бить будешь или как? – с нетерпеливым раздражением, чуть подпрыгивая на месте, спрашивает он. – Холодно пиздец, да и ты мне тут своим раком дымишь... Первый удар Кулак скользящим движением проехался по челюсти, в ушах зазвенело, от боли заслезились глаза. Голову Артема отбросило вправо, левую щеку обожгло тупой болью. Первый в жизни удар. Как первая любовь, только лучше. Он трогает место рукой – крови нет, но синяк обязательно будет. Щека пахнет дымом. Хорошо, что на задворках клуба они одни, иначе произошедшее тут же оказалось бы в телефонах, а затем и в ебучем РиПе, где тысячи школьников назвали бы его лещеносцем. Ведь он не хотел и не умел драться – крошка Ти совершенно безобиден. Переведя взгляд с земли на Почерка, он чуть сбивчиво говорит: – Тему закрыли, я пойду. Но прежде, чем он смог развернуться и шмыгнуть обратно в недра спасительного здания, Почерк крепко хватает его за запястье, не давая сдвинуться с места, бросает сигарету в снег и, смотря строго в глаза, произносит: – Помоги мне. Тирэпс в недоумении кривит лицо, и тогда он добавляет: – Пожалуйста. А рука горячая, как печи Освенцима, и, возможно, именно это побуждает Артема остаться греться у неё в тот декабрьский стремительно темнеющий вечер.