***
Сегодня я не успеваю ничего. Вот вообще. Лечу с института на работу, а с нее прямо на празднование дня рождения своей лучшей подруги. На часах уже ночь и практически раннее утро. Успеваю оценить красоту осени лишь из окон такси. Хотя какую красоту? Сегодня осень грустная, дождливая и холодная. Я ее очень люблю, но не такой. Случилось так, что осень стала моим любимым временем года благодаря известной картине Левитана. Однажды осенью наша учительница принесла на урок литературы репродукцию картины «Золотая осень», мы устроили общее обсуждение шедевра. После обсуждения мы всем классом пошли на экскурсию в Измайловский парк, похожий на настоящий лес, собирали гербарий. Золото листвы и пруд, в котором отражались белые холодные облака, воссоединились в моем воображении с картиной великого художника, и я навсегда полюбила осень. Но сейчас дождь льет с ужасной силой с самого утра, мои туфли уже насквозь мокрые и я дико опаздываю в клуб. На минуточку, у меня даже не куплены цветы для именинницы, и я понятия не имею, где мне их искать. Мы выезжаем на МКАД и мой взгляд цепляется за большую черную машину перед нами. Водитель ведет себя крайне странно. Я никогда не пойму эту Москву. Здесь каждый думает только о себе. Наше такси виляет и пытается обогнать этого неадеквата, но он вырывается вперед, включив аварийку. — О, боже! Что он творит? — я сижу возле таксиста на переднем сидении и наблюдаю за тем, как огромный черный Mercedes-Benz Gelandewagen сначала вылетает на встречную полосу, а затем, пытаясь уйти от машины напротив, резко выворачивает руль влево. Машина летит на обочину и, перевернувшись несколько раз, падает в кювет. Стекла, кажется, долетают даже до нас. Звук тормозов резким гулом отдается в моих висках. Я с ужасом смотрю на эту картину. Из проезжих мимо машин начинают появляться люди, бросая свои автомобили на обочине. — Вот это номер, — шепчет таксист и отключает радио, весело напевающее нам что-то про любовь, — сумасшедший. Мы включаем аварийные огни, тоже бежим помочь этому горе-водителю. На улице дождь пытается поиграть с нами в игру «апокалипсис». Сверкнула молния, а через несколько секунд вдалеке пророкотал гром, подтверждая своим ворчанием, что вот-вот на землю обрушится новая волна ливня. И небо такое серое и низкое, как обычно в это время года, как будто тоже слегка загрустило, задумалось о чём-то… Все-таки сейчас я промокну окончательно и непонятно в каком виде явлюсь в клуб. А ведь день начинался не так плохо… Я первая подбегаю к разбитой машине и опускаюсь к боковому стеклу водителя. Ничего не могу понять из-за дождя и земли, размазанной по всем стеклам. Лобовое разбито вдребезги. Картина просто ужасная. Парень лежит весь в крови. Пока наша компания встречных водителей пытается сообразить, как помочь этому человеку, замечаю, что он, кажется, поворачивает голову, тыкаю в него пальцем и ору, что есть силы. Он жив и в сознании. — Скорую, скорую вызывайте! — Так, — говорит мне невысокий мужчина в красной крутке, пытаясь перекричать непогоду, — тебе нужно пролезть с другой стороны и нажать кнопку разблокировки, иначе мы его не вытащим. Скорее всего он поставил двери на блок. — Но как я тогда залезу? — задаю я вполне логичный вопрос. — Мы попробуем разбить с той стороны стекло, с этой опасно, мы можем задеть его, — кричит мне мужчина, но я слышу его через слово. Буквально в эту же секунду небо разрывают яркие вспышки молнии, я вздрагиваю от такого сильного грохота, сопровождающего грозу, и жмурюсь. Угораздило же ему в такую непогоду попасть в такую аварию! Несколько мужчин бегут к своим машинам, вытаскивают огнетушители и какие-то еще, название которых мне неизвестны, инструменты, и начинают бить, что есть силы этот некогда еще красивый и дорогой автомобиль. Проходит, наверное, минут двадцать, когда, наконец, мне удается пролезть внутрь и найти кнопку блокировки. — Что происходит? — хрипит мне горе-водитель еле живым голосом. Он молодой. И тембр такой приятный. В машине приятный аромат его духов. — Все хорошо, сейчас тебя вытащим, — пытаюсь успокоить его, но он, кажется, снова отключился и уже не слышит меня. Дергаю сначала за ремень безопасности парня и выворачиваюсь какими-то немыслимыми движениями, чтобы отстегнуть его ремень, но получается не сразу, — эй, ау! — кричу ему, но безрезультатно. Он уже не слышит меня. Когда же, наконец, мы вытаскиваем парня из машины, в шоке пребываю уже я. Никогда не была поклонницей его таланта, но точно знаю, кто это. Спасибо моей младшей сестре. Егор Крид собственной персоной, но сейчас мне плевать, кто он. Тем более, по-моему, сам Егор не очень-то в курсе, что он Егор. Вижу только его красивые длинные ресницы и огромную царапину от виска до щеки, которая сильно кровоточит. Его светлые волосы мокрые и слиплись от дождя, по лицу быстро стекают капли и тут же падают новые. Парень в кожаной куртке, яркой рубашке и черных драных джинсах. На изящном запястье дорогие часы и не менее дорогой браслет с надписью «Cartier». Чувствую слегка уловимый аромат туалетной воды. Приятный. Беру его ладонь в свою, перебираю его длинные пальцы с кольцом на безымянном. Пока остальные пытаются перевернуть машину обратно и вызывают скорую, мы с певцом сидим под деревом и я пытаюсь его накрыть хоть чем-то, чтобы он не промок насквозь в своей порванной курточке, хотя уже поздно. Небо снова пронзают огненные вспышки, нам кричат, чтобы мы отошли от дерева, но я в растерянности и сама не понимаю, куда нам идти. Его лицо в крови, рукав кожаной куртки тоже изодран прямо до мяса и выглядит он совсем не как звезда. — Егор, — зову я его, придерживая одной рукой, а второй пытаясь бить по лицу, — держись! Ты должен! И твои песни, наверное, тоже кому-то нужны. — Да, — еле слышно отвечает он мне, — телефон… мой. — Что? Телефон? Он здесь, — я показываю ему айфон, который сжимаю в руках, — но он разбит, думаю, не работает. Экран гаджета украшают многочисленные паутинки, на боковой панели огромный скол. Кнопка включения не реагирует на мои касания. Господи, о чем он вообще думает? Лучше бы о своей разбитой голове так волновался, как об айфоне! Звезды… Сейчас еще попросит себе тут тройной капуччино и закатит истерику, если не доставят ему сюда стакан первым классом? Пытаюсь сама себя рассмешить, но не смешно. Мне становится страшно за него, за себя, за всех вокруг. С дороги начинает стекать дождевая вода прямо на нас, я вскакиваю и машу руками другим, указывая на воду. — Проблема, — с нами рядом падает один из водителей, — скорая будет здесь минут через двадцать, там из-за грозы мощная пробка. — Вот черт! — смотрю на Егора, но он спокоен в своем бессознательном состоянии. — Он выдержит? — кивает в сторону звезды мужчина. — Надеюсь, — пожимаю я плечами и пытаюсь вспомнить хотя бы одну молитву. Дело в том, что мне неизвестно количество повреждений на этом парне и их серьезность, а вдруг ему осталось жить пять минут… Иду к водителям, пытаюсь обсудить с ними наши дальнейшие действия, а затем прыгаю по воде обратно к Егору, туфли уже не спасают, поэтому снимаю их, кидаю на землю и босиком возвращаюсь под дерево. Да, во время молнии это не самое лучшее место, но нам даже нечем накрыться, а тащить парня в машину опасно, вдруг мы сделаем ему только хуже. Судя по количеству крови, ему хорошенько досталось. Кладу его голову себе на колени и продолжаю изучать его лицо. А он приятный на вид. Да, он казался мне раньше не таким худым, но он гармоничный. Все, что на нем — ему чертовски идет. — Воздух, — слышу я шептание Егора и не сразу понимаю, о чем он говорит, но он тычет своей рукой себе на горло, не открывая глаз. — Что? — не понимаю я, наклоняясь к нему, — что воздух? — Нет, — тянет он, и я судорожно начинаю понимать, что сейчас случится страшное. Пытаюсь пролезть под его кожаную куртку, чтобы расстегнуть клетчатую красную рубашку. Руки предательски трясутся, практически срываю все пуговицы и резко дергаю его за одежду. Прямо на месте правого легкого расползается огромный черно-синий синяк. О, боже! Я закрываю рот ладонью, чтобы не закричать. У него повреждено легкое… — Егор, я… черт! — резко вскакиваю, стараясь еще больше не навредить Егору, бегу к остальным водителям, пытаясь выяснить, понимает ли кто-нибудь что-нибудь в медицине. Все отрицательно кивают, и лишь одна женщина замечает, что видела в фильмах, как можно проткнуть горло в таких случаях. Вместе с ней мы бежим обратно, по пути я падаю и успеваю разодрать свое колено до крови, по лицу стекают капли дождя, волосы постоянно попадают в глаза, я закалываю их какой-то веткой, чтобы не мешали мне. Егор хватается за горло и начинает отключаться. Внутри меня разрастается чувство паники, но я держу себя в руках. На кону жизнь. Чертова жизнь в моих руках. Паниковать буду потом. — Сейчас, Егор, держись, — я хватаю его за шею и смотрю на женщину, ее глаза полны ужаса, — есть что-то острое? — Подожди, ты же… — начинает она, и тут же лезет в карман, вытаскивая из него маникюрный набор, — вот, дочке подарок везла, там что-то есть. У тебя медицинское образование? — она опускается рядом с нами и рвет на себе блузку. Я отрицательно киваю и дрожащими руками вытаскиваю ножницы: — Выхода нет, он просто задохнется, там легкое… повреждено. Он не дождется врачей... Мы встречаемся с ней глазами, она мне кивает. А мне сейчас достаточно ее одобрения вполне. По крайней мере, она — свидетель того, что я пыталась ему помочь, а не убить. Мы обе напуганы до полусмерти, но склоняемся к Егору. Он уже не дышит. Досчитав в уме до трех, пытаюсь вспомнить все, что знаю о медицине: «Так, милая, давай. У тебя дядя врач!» — говорю я себе и острым лезвием давлю на шею Егору. Кровь брызгает мне прямо в лицо, я чувствую себя потрошителем, но не останавливаюсь. Женщина прикладывает к его шее лоскуток своей блузки и сжимает ладонями. Спустя минуту дыхание Егора становится снова ровным, и я сажусь рядом, откидывая ножницы в ужасе подальше. Поднимаю глаза и вижу остальных людей, молча наблюдающих за этой картиной. Закрываю лицо и, кажется, сижу так несколько часов, пока чьи-то сильные руки не оттаскивают меня от парня. Слышу звук сирены скорой помощи, испуганные глаза, потом врачей в белых халатах и парня в крови, которого несут к машине. — Скажите мне, он жив? Жив? — ору я, прямо сидя на земле, — он жив? Но мне никто не отвечает, вокруг люди суетятся, пытаются укрыться от дождя, бегут к своим машинам, а молния продолжает озарять небо яркими вспышками. Мне страшно. Мне очень страшно. Я боюсь, что убила его. Отталкиваю врачей от себя и несусь к скорой помощи. Платье тянет меня к земле, я вся мокрая и в слезах, меня бьет дрожь от сильного ветра, который поднялся буквально секунду назад. — Скажите, куда вы его везете? — кричу я так сильно, чтобы меня услышали, — куда мне позвонить, чтобы узнать как он? Ответьте мне! — я начинаю рыдать то ли от шока, то ли от страха за него. Мне бы не хотелось быть убийцей этого кумира малолеток. — Девушка, — ко мне подходит молодой врач, — с вами все в порядке? — он пытается взять меня за руку и успокоить, — вам нужна помощь? Хватаю его за белый халат и синими от холода губами предательски шепчу: — Он жив? Он дышит? — трясу парня что есть силы, — Егор жив? Наши глаза с ним встречаются. Сначала его лицо не выражает никаких эмоций, но потом я вижу, как уголки его губ ползут вверх. Он слегка улыбается. — Жив… — выдыхает он.***
Нас привозят в больницу и спустя несколько часов, убедившись, что жизни Егора ничего не угрожает, я тоже окончательно прихожу в себя. Хожу по длинным коридорам клиники и рассматриваю интерьер. Нас привезли в частную больницу, поэтому в ней достаточно красиво, даже картины на стенах. Останавливаюсь возле одной и внимательно разглядываю: букет черных роз с золотыми шипами и надписью: "Love is in the air". Всегда мечтала найти подобный букет. Мне кажется, это очень оригинально и стильно, но в цветочные магазины их не завозят. У нас вообще как-то все очень однообразно и однобоко в этой жизни. Иду дальше и останавливаюсь возле автомата с кофе, выбираю латте и, жадно прильнув губами, глотаю горячий напиток. После дождя до сих пор бьет мелкая дрожь, поэтому кофе будет кстати. — Девушка, — возле меня останавливается мужчина в белом халате, — вы просили сообщить о состоянии Егора. — Да, простите, — киваю ему на кофе, как бы извиняюсь за то, что в этих шикарных интерьерах я немного лишняя, — как он? — К счастью, из серьезных повреждений только легкое и пара сломанных ребер, небольшое сотрясение мозга, он еще легко отделался, — вздыхает врач, — как вы себя чувствуете? — Все хорошо, а я могу его увидеть? — Да, только сейчас у него там посетители, — кивает врач на правое крыло, — а потом заходите… — Спасибо. Не спеша иду к палате Егора и опускаюсь на черный кожаный диван. И что я ему скажу? «Не стоит благодарности?», «Я спасаю жизни всем на досуге», «Да, Егор, я — Бэтмен!» Смеюсь от собственных мыслей, дверь открывается и из нее выходит молодой человек, даже не глядя на меня, разворачивается и уходит. Я набираю полные легкие воздуха и захожу к Егору. — Привет, — улыбаюсь, — я… — Я знаю, кто ты, — холодно отвечает Егор, его голос сильно хрипит. По периметру всей его палаты стоят большие вазы с красивыми букетами цветов. Здесь все: розы, хризантемы, ромашки и даже экзотические виды каких-то растений, корзины с лилиями и даже больше фиолетовое сердце с чайными розами. Кажется, мне за всю жизнь столько цветов не дарили. Палата в бирюзовом цвете и выглядит как самая настоящая спальня. Никакого намека на больницу. Занавески с красивыми видами Парижа, а на стене несколько картин с этим же городом. Я мечтаю поехать туда, и когда-нибудь моя мечта сбудется. Егор не улыбается, смотрит на меня злым взглядом, его глаза черные и в них прыгают искорки. Он слегка растрепанный, на лице красуется полоска лейкопластыря, а шея перемотана бинтами. Мой взгляд падает на его руку — огромные пятна йода выделяются среди всей этой нежно-бирюзовой картины. — Как ты себя чувствуешь? — Издеваешься? — рявкает он, — как я себя чувствую! Смотри! — он расставляет руки и ухмыляется, — ну как тебе картина? — Ты чего? — не понимаю я его реакции. Наверное, он в шоке. — Ты что со мной сделала? — орет он так сильно, насколько может, но голос срывается в сильный хрип, и он тыкает себе пальцем в горло, — это, блять, что? — Егор, — у меня округляются глаза. Неужели он обвиняет меня в потере голоса? — ты бы задохнулся… ты там не дышал... — Это с чего ты взяла вообще? — перебивает парень, — ты по образованию врач? Я отрицательно киваю. — Тогда какого… — он кашляет, — какого черта ты со мной сделала? Я же певец! Ты что не узнала меня там? Стою в полном ступоре и не понимаю, что ответить. Вот это благодарность за спасение жизни. Теперь это происходит вот так. Браво! — Думала, лучше быть живым, но с порезом на горле, чем мертвым, но с голосом, — отвечаю я, но Егор будто меня не слышит и продолжает сверлить взглядом. Если бы он мог, клянусь, он бы сейчас меня задушил. Но силы покинули этого холодного короля, он может просто лежать и вопить. — Индюк тоже думал, — быстро отвечает он, — рассказать, что было дальше? — Я тебе не индюк, — к моему горлу подступает ком, но я держу себя в руках. Обидно. Безумно обидно, что я спасла жизнь этому козлу, а он сейчас орет на меня за то, что его чертова голосовая связка задета. Твою мать! Откуда я знаю, куда толкать эти ножницы? Он не дышал! Я просто хотела, чтобы он задышал. Он ведь в тот момент практически умирал… Неужели я должна была думать тогда о голосе? — ты просто неблагодарная сволочь, Егор. — Скройся, чтоб я тебя здесь больше не видел! — он кивает мне на дверь, — теперь моя карьера под угрозой благодаря тебе. Что ты хочешь? Чек тебе выписать за спасение жизни? Чего ты вообще сюда пришла? Не стыдно? Его голос звучит надменно и отвратительно, к моему горлу даже подступает тошнота. Я просто не верю. Не верю в то, что сейчас слышу. Это розыгрыш? — Прощай, — иду к двери и даже не пытаюсь смотреть на парня. Мне отвратителен он и его поведение. — Ты чуть не погубила мне то, что я строил всю жизнь! — орет он мне вслед. — Я спасла тебе жизнь… — шепотом, себе под нос отвечаю я и хлопаю дверью. Но зачем ему это слышать? Есть только его мнение. И мое. Но оно неверное ариори. Мне кажется, или сегодня я совершила самую большую ошибку в своей жизни?