***
— Мари, может хватит? — обеспокоенно спросил Тецуя. Он внимательно наблюдал за ней всю тренировку, за что каждые пять минут получал выговор от Рики. — Тебе нельзя переутомляться. Мари обернулась и с улыбкой коснулась его ладони на своём плече. — Ты же знаешь, что я не чувствую усталости, занимаясь тем единственным, что мне удаётся. Тем более с Рико так весело, — короткий смешок сорвался с её губ, когда она перевела взгляд на Рико и команду, стоящую перед ней. Они все старательно избегали её взгляда. — Весело? — Тецуя с недоверием усмехнулся. — Ага, она так весело вас ругает. — Понятно. Не скажу больше ни слова, — рассмеялся он, взлохматив её макушку. Мари была счастлива. Действительно счастлива. Впервые при виде парней в баскетбольной форме она могла свободно дышать. По крайней мере старалась из-за всех сил, особенно, когда особо активные участники команды кружились вокруг неё, словно рой пчёл. Тогда, заметив её напуганный взгляд, Тецуя осторожно протискивался сквозь толпу, оттесняя их и кладя руки ей на плечи. И только пробуждающиеся воспоминания растворялись под тёплым прикосновением и доброжелательными взглядами. Она снова начинала дышать ровно, напоминая себе: «Ты не одна. Всё они лишь желают тебе добра. Здесь нет тех рук, тех глаз, что причинили так много боли». — Прости, — внезапно произносит Тецу, и она с удивлением смотрит на него. — За что? — За всё. За всех нас. За то, что не понимали, насколько тебе тяжело сохранять баланс между нами. — На то мы и люди. Мы не можем прочувствовать боль друг друга, пока не испытаем это сами или пока эта боль не взорвётся, затопляя собой всех вокруг. Люди слишком эгоистичны. Эта боль должна достигнуть их самих, только тогда их сердца заболят. — Она тычет пальцем в грудную клетку и улыбается слишком ярко, чтобы он мог забыть о её боли, что прячется за сладкой улыбкой. Но сердце Тецуи начинает болеть лишь больше. Она права. Он не может понять её. И не знал, насколько ей больно, пока это не коснулось его. Пока она, та, которую он любит слишком сильно, не показала эту боль другим. Пока их не захлестнула эта боль. Но ревность берёт своё. И он не может понять, что в её голове. Или точнее — кто. Но теперь он начинает думать о другом. — Пусть в твоей голове буду не я, а кто-то другой, кто-угодно, лишь бы не тот человек, — он шепчет это слишком тихо, и она оборачивается, преспрашивая его. Её брови высоко поднимаются. Значит, она заинтересована, значит, она здесь, а не в своих мыслях. Он лишь загадочно улыбается на это и мотает головой. — Смотри, кто нас заждался! — её громкое восклицание слышит не только Тецу, но и те, кто уже вечность сидели в ожидании них. Не сказать, что Тецу был рад видеть сонного после дрёмы на солнцепёке Дайки и несущегося к ним Рёту, но стало в разы веселее, когда недовольный Дайки потянул Рёту за штанину и тот с громким криком растянулся на лужайке.***
Это было... Необычно. Видеть их всех шестерых за одним столом, беседующих как ни в чём не бывало. Семерых, если быть точнее. Ито Мари он узнал даже быстрее, чем всё Поколение Чудес. Да, и что было ещё необычнее, так это видеть её улыбку и слышать смех, который отдавался в ушах её же рыданиями и мольбами о спасении. Темноволосый парень лишь ниже надвинул кепку на глаза и спешно отвернулся, расчитываясь по счёту. Едва он, боясь потерять и драгоценную секунду форы, резко обернулся, как столкнулся с той, встречи с которой так старался избежать. Мари не поняла, когла успела опустошить и свой напиток, и напиток Рёты. Было слишком смешно наблюдать за бесконечными перепалками старых друзей и слишком хотелось пить, поэтому она сама вызвалась сходить за новой порцией напитков. Она шла, периодически оглядываясь и улыбаясь Рёте, который не сводил с неё взгляда. Вдруг она столкнулась с парнем и едва не упала, но он подхватил её за локоть. Но едва их глаза встретились, он отдёрнул руку, словно обжегшись. Мари не могла поверить в увиденное. Они оба не могли вымолвить ни слова. — Акито? — неверяще произнесла Мари. Ей казалось, земля ушла из-под ног, а голос внезапно пропал. Словно она вернулась в те времена, когда скрывала этот голос своими криками. И это лицо напротив напоминало ей о другом, которое она любила и ненавидела с такой силой, что предпочла бы умереть на месте, встретив его вновь. — Мари, — словно вторя ей, повторил парень. Он не мог сдвинуться с места. Её глаза, полные удивления и испуга, лишь были тенью тех, которые он видел раньше. Слёзы из тех глаз ярко блестели в ночи и согревали днём. Те глаза, смотрели на него с надеждой и страхом, с ненавистью и симпатией. Но эти чувства не могли сравниться с теми, которые она дарила тому, кто был в тысячи раз хуже него. И это всегда его бесило. Даже сейчас нет ни капли тех эмоций. Мари слышала его дыхание и участившееся сердцебиение. Мари слышала его похожий на рык голос над своим ухом, чувствовала всем телом, чувствовала тот прежний жар и горячее дыхание на своей шее. Ещё Мари слышала свои крики и шёпот. Она без конца просила его остановиться. Ей было страшно. Страх проникал в самые глубины сердца, выворачивая её наизнанку. Мари слышала, как падает, делая не осторожный шаг назад. Видела, как он тянет к ней руку, предлагая помощь. Слышала голос Рёты и чувствовала его руки на своей талии. — Мари, что происходит? — аккуратно спрашивает Рёта, ставя её на ноги и придерживая, не давая упасть снова. Он медленно переводит взгляд на человека, стоящего напротив, и его ледяной тон удивляет Мари. Лишь второй раз в жизни она боится смотреть ему в глаза. Его взгляд пронзает насквозь, замораживая нервы и одновременно накаляя их. — Что ты здесь делаешь? — То же что и вы. Веселюсь, не зная, что прошлое вот-вот настигнет меня, — он усмехается и переводит взгляд со злого Рёты на Мари, уже твёрдо стоящую на ногах. Нет и тени даже тех чувств, которые прежде принадлежали ему. — Всё тот же сторожевой пёс? Как и ожидалось, целая свора, — улыбается он, когда подходят остальные. — Иди куда шёл, Харакаши. — О, наш бравый капитан. Не ты ли её всегда спасал? А она всё равно шла не к тебе, не так ли? Даже в ту ночь позвонила не тебе, а Куроко. Почему так? — словно в искреннем недоумении он наклоняет голову вбок и удивлённо приподнимает брови. — Просто уходи, если не хочешь проблем, — совершенно не меняя привычного тона, произносит Сейджуро. Харакаши морщит нос и снова ухмыляется. — Ты совершенно не меняешься. Как скучно. Наверное, именно поэтому она предпочитает других. Ты должен меня понять. Она всегда предпочитала только одного человека. Нам не перепало и половины того, что получал он. Разве это справедливо? Хотя... — его змеиный взгляд прожигает Мари. Она чувствует себя голой среди этой толпы. Он всегда заставлял её чувствовать себя подобным образом. — Вы ведь не за бесплатно столько времени трудитесь, так? — Заткнись и вали уже, Харакаши, — практически выплёвывает Мидорима, физически ощущая острое желание старых друзей свернуть глотку этому придурку. Он и сам бы не отказался. — Уходи, Акито. Нет смысла выяснять отношения. — Ты так считаешь? Меня вот до сих пор это тревожит. Почему не я? — он наклоняется к ней опасно близко, но она даже не меняется в лице. Он не тот, кого она боялась. Дайки отталкивает его, предупреждая не забывать о дистанции. — Ты ведь так боялась тогда. Умоляла меня. Мне нужно было быть грубее, чтобы тебе понравилось? Прямо как твой брат? — Ах ты ублюдок, — не сдерживается Дайки, но Мари останавливает одним прикосновением. Дайки чувствует, насколько она изменилась, насколько хочет показать это ему, поэтому он сдерживается. Ведь это для неё сейчас важнее, чем та слепая защита, какую он ей давал раньше. — Я боялась. Но больше всего я боялась не тебя. И умоляла по другой причине, — она говорит это уверенно, желая поставить на место того, кто всегда претендовал на роль её самого большого страха, того, кто всегда хотел быть Ито Джуном. — Я боялась того, что со мной сделает брат, узнав об этом. Мы оба знаем, что случилось с тобой. — Он хмурится, её слова уничтожают остатки его былой гордости. — Сколько ты пробыл в больнице после того, как тебя избили хулиганы. Как вылетел из команды, потерял покровительство и уважение всех, кого только мог. Как мой брат уничтожил тебя. Но со мной он сотворил вещи куда хуже. Он уничтожил меня изнутри. Но в тот раз, когда я молила тебя о пощаде, думая, что он убъёт меня, он внезапно оставил меня в покое на время. Он просил прощения, но не противоречил своим словам, как обычно. Он лишь плакал и обнимал меня, виня себя во всём. Ты на время вернул мне прежнего Джуна, и я была благодарна тебе. Благодарна и сейчас, что ты напомнил мне, что мой брат не всегда был таким. И что он не изменится. Дал понять, что мне уже не выбраться из этого капкана, не сбежав или не умерев. — Ты сейчас серьёзно? Ты благодарна за то, что я распространял слухи и ты стала объектом травли? За то, что устроил тебе ад, будучи твоим парнем, которого ты скрывала от брата? Забыла, что обвинила меня в изнасиловании? — Ты всегда хотел стать им. Ты завидовал Джуну. Но не мог достигнуть его уровня. И затем ты решил отобрать и уничтожить то, что он любил больше всего. Но ты всё-таки не дотягиваешь до моего брата даже в его жестокости. Мари чувствует силу в своих словах и то, как эта сила раздражает его. Только благодаря этой силе она продолжает смотреть ему прямо в глаза и стоять твёрдо, не заливаясь слезами как раньше. Она знает, что он слаб. Он лишь казался сильным, унижая всех, кто слабее него. Такова суть школьных хулиганов, тех, кто травит других. Такова истинная природа ничтожных людей, уничтожающих тех, кто состоят с ними в отношениях. Она не понимает лишь одного. И это всё больше давит на неё. — Я просто любил тебя. — Он усмехается, но неуверенно. Чувствует опасность, ведь она уже не та, что прежде, ей не так легко манипулировать. — Но твой брат мешал мне даже здесь. Поэтому я решил причинить ему боль. — Используя меня. Не прикрывай зависть и желание стать сильнее за мой счёт любовью. Он проигрывает. А для него нет ничего хуже: проиграть тому, кто был в его власти, тому, кто слабее него. — А ты не забывай, что твой братец был полным психом, потерявшим всё из-за своей больной любви и похоти. Не забывай, как он едва не придушил нас обоих. Помнишь это ощущение полной беспомощности, страха, неспособность дышать и пальцы на шее, словно раскалённые тиски? Он смеётся, приставив пальцы к её шее. А Рёта едва преодолевает желание сломать ему руку. Акито подавляет в себе воспоминания, которыми пытается запугать её. На самом деле они душат его самого. — Я никогда этого не забуду. Как и ты. — Согласен, — он кивает и задирает рукав, обнажая взгляду старые шрамы. — Не забывай. Как и их. Счастливо оставаться. Он выходит из кафе, забирая с собой воспоминания, освобождая её из их тесных оков. От внезапно нахлынувшей лёгкости, она оступается, на миг теряя равновесие. Хватается за рукав Рёты, приводя его в чувство. Он словно просыпается ото сна и обнимает её до хруста костей. — Не наглей, Кисе, — легонько толкает его Дайки, и между ними опять разгорается перепалка. А кошмары Мари просыпаются вновь, когда она отстранённо наблюдает за беспечными друзьями. Она не понимает только одного. Как она могла быть такой слабой. Как могла позволить уничтожить себя, лишить гордости и самоуважения. Что Акито, что Джун. Они лишь воспользовались тем, что она позволила им. Было бы всё иначе, если бы она была чуточку сильней и уверенней? Было бы всё иначе, если бы она заслужила любовь родителей? Если бы она милей в детстве, умней и талантливей, смогла ли бы она получить эту самую родительскую любовь, которая защитила бы её? Тогда она бы не была настолько привязана к брату, что переступила черту? А даже переступив чёрту, но твёрдо сказав нет и защитив себя, смогла бы она всё это прекратить? Если бы она была лучшей сестрой и не полагалась на него так сильно, если б он не нёс такой груз ответственности за неё, смог бы он любить её, как положено, как любят сестру? Сумей она подавить свои чувства, смогла бы она стать настоящей сестрой и дочерью, которой можно гордиться? Она представляла это много раз.***
Он бы стал успешным игроком, женился на милой девушке. У них бы родился сын, племянник Мари, которого она обожала и баловала бы, нарушая запреты брата. Мари бы закончила университет, нашла работу и тоже вышла замуж за... айдола, почему бы и нет? Она как раз тогда сходила по ним с ума. Родила бы дочку, которая ладила бы с дядей, как родная. Они бы заботились о родителях, которые всё же смягчились и приняли Мари, часто навещая внучку. Они бы ходили в кафе и парки аттракционов и ездили в семейные поездки. Их бы снова прозвали двойняшками. И они были бы счастливы и благодарны судьбе, что они брат и сестра. Сладкие грёзы, с которыми она засыпала со слезами на глазах каждый раз, когда Джун желал спокойной ночи и целовал в лоб маленькую Мари. Сны, которые давали ощущение ложного покоя, когда она стала старше. Надежды, которые теперь лишь причиняли невыносимую боль и у которых никогда было шанса стать реальностью. Только Мари уверяла себя в обратном. Но лучше кого-либо она знала, как любила Джуна, не жалея о поцелуях. И как он любил её, не давая шанса сбежать. Будь она лучше, будь она другой, смогла бы она всё изменить? Собственная ущербность душит её всё сильнее, перекрывая здравый смысл, который кричит, что она бессильна против безумства людей, причинивших ей боль. Мари делает глубокий вдох, насколько это позволяет комок в горле. Рёта не говорит ни слова, позволяя ей прокрутить тот миллион мыслей в голове. Он лишь незаметно держит её за руку и, когда она делает вдох, тихо говорит: — Ты не виновата. В ответ на её удивлённый взгляд, он усмехается, но не говорит о том, что в курсе всех её мыслей, сожалений и мечт. Не говорит о том, что знает о той любви к Джуну, что всегда была сильней каких-либо чувств к нему, Рёте. Не говорит, что ему больно знать всё это. Он лишь мягко улыбается и наклоняется ближе, чтобы прошептать: — Ты ни в чём не виновата. То, что ты любила Джуна, не причина и не оправдание его одержимости. Чувства не то, что можно легко подавить, пусть они и неправильные, поверь мне. Ты не виновата в том, что родилась и кто твои родители, в том, что они не дали тебе той любви, в которой ты нуждалась. Не виновата в том, что Джун решил стать твоим миром, сломавшись при этом сам. Не виновата в том, что вы любили друг друга не так, как следует. Не виновата в том, что сотворил с ним мир. В том, что он сотворил с тобой. — Тогда кто виноват? — с недоверием и смешком спрашивает она. Он снова выпрямляется и смотрит на луну, утопающую в последних лучах солнца, и пожимает плечами. — Неужели кто-то должен быть виноват, что жизнь не всегда такая, как нам бы хотелось? Но если тебе так будет легче принять это, то давай скажем, что это моя вина. Я виноват, не ты. Мари смеётся, полная благодарности к Рёте, который всегда рядом, который притворяется идиотом и скрывает то, что известно им двоим давно. Рёта наигранно удивляется и дурачиться, и Мари позволяет ему забрать все её тревоги и мысли. — Зря ты не дала мне врезать тому уроду, — жалуется Дайки, кладя тёплые широкие ладони ей на плечи. — Он давно меня бесит. Выпендривался постоянно. — Я же сказала, что я на минуту, воздухом подышать, обязательно было караулить из-за угла? — Мари надувает губы и обиженно бормочет, но смех всё же вырывается наружу. — Уже темнеет. Вдруг бы опять объявился Харакаши или ещё кто. — Но я ведь с Рётой, — возражает она. — А толку от этого белобрысого. — Заткнись, Аомине, — огрызается Кисе и выпускает ладонь Мари. И все понимают, что сейчас всё в порядке, сейчас можно довериться Рёте, который отпускает её руку, только когда уверен, что можно за неё не волноваться. И все они верят это его уверенности, продолжая свою весёлую перепалку.