Второе дыхание

Бряхимов город благочинный, патриархальный, неспешно тянет он свой век на берегу Волги, слушая колокольный благовест, поглядывая на мир из окошек основательных в своей крепости домов. Редко кому удаётся нарушить его покой, но уж, если нарушил — берегись! В Бряхимове ничего не утаишь от чужих глаз и ушей, здесь, как говорится «В одном конце чихнёшь, в другом «Будь здоров!» скажут». Словно камень, всколыхнувший водную гладь, идёт всякое событие на потеху жителей, не знающих, чем занять себя, баламутит устоявшийся уклад. Любая мало-мальски примечательная новость на диво быстро становится всеобщим достоянием, а уж коли она из ряда вон выходящая, то её долго ещё будут склонять и перевирать на все лады. Происшествие, имевшее место быть в августе 1878 года, как раз к таким и относилось: девица Лариса Огудалова накануне свадьбы сбежала от жениха в мужской компании на пикник за Волгу. По возвращении в город беглянка пыталась свести счёты с жизнью, но не умерла, и её с простреленной грудью привезли домой на извозчике в сопровождении врача. Сейчас жизнь её вне опасности, а в деле предстоит разбираться следствию. Гуляет новость из уст в уста, обрастая новыми подробностями. Жужжит Бряхимов, будто растревоженный улей, злорадствует над женихом, осуждает невесту. Хоть и на улицу им не показывайся — заклюют, затравят. С одних только купцов, затеявших кутеж, вылившийся в стрельбу, как с гуся вода. Поди-ка, тронь их, зубы обломаешь! Это не беззащитный простофиля Карандышев, не имеющий ни денег, ни связей. — Поди-ка, он и стрелял. Пистолет-то его. — Истинно, он. — Этакий тихоня, а вон что учудил! — Учудишь, пожалуй. Подумайте, в каком положении он оказался. Невеста сбежала да на посмешище выставила. — Положение положением, а голову на плечах иметь следует. — Сама она выстрелила, так и объявила во всеуслышание. С чего бы ей выгораживать злодея? — В острог его, или в жёлтый дом*, пока ещё кого-нибудь не застрелил. — Он и верно ровно помешанный сейчас. — Ему надо ноги целовать Кнурову с Вожеватовым, да Бога благодарить, что девица жива осталась, иначе таскать бы Карандышеву кандалы. — Уж эти Огудаловы! Не живётся им без скандалов. — Да как младшая Огудалова решилась-то на грех? — Говорят, господин Паратов её поманил, да обманул, вот с отчаяния она за оружие схватилась. Надежду, знать, имела. Паратов-то и в прошлом году к Огудаловым ездил, за жениха считался, а самого после след простыл. — Позора не вынесла. — Паратов совсем порывает с нашим Бряхимовым. Дело закрывает, пароходы распродаёт, а дом на Успенской давным-давно за новым хозяином. — Знать, не наведается более к нам. До новой жизни наладился. — Напаскудил и бежит! — Тш-ш-ш, что вы! — Ох, все они одним миром мазаны! Всех бы к ответу притянуть. Кочует-гуляет сплетня, присоединяйся, у кого язык чешется! Уже и не разберёшь, где вымысел, где правда. Те, кто мог бы пролить свет, предпочли молчание, сделав всё возможное, чтобы замять скандал. С одним они совладать не смогли: со злыми языками. Но ведь на каждый роток не накинешь платок. Кнуров и Вожеватов, едва улеглись первые страсти, уехали на выставку в Париж. Их хата с краю, а дела не ждут. Паратов, распрощавшись с холостой жизнью так, что надолго запомнил, вернулся к невесте, моля только, чтобы отзвук бряхимовского выстрела не достиг ушей влиятельного тестя. Иначе плакали золотые прииски! Карандышев кричал, что своими руками загубил Ларису, едва не бросился с обрыва в Волгу — насилу удержали, и состояние его рассудка мало походило на здравое, поэтому всерьёз его никто не воспринял. Сыграло известную роль и заступничество уважаемых в городе людей. От Юлия Капитоныча отступились, не найдя за ним вины. Лариса сама призналась, чего больше? Никто ничего не видел, не слышал. Никто, стало быть, кроме девицы Огудаловой, не виноват? Некого и судить? Осталась она одна, раненая, опозоренная, растоптанная. Осталась жить. А как ей теперь жить, когда всё порушено и смято? Ни малейшего просвета не видать. Одна непроглядная ночь впереди. *Жёлтый дом — психиатрическая больница. В дореволюционной России стены их обычно красили в жёлтый цвет.