сгоревшие крылья

Юн­ги смут­но пом­нит их с Нам­джу­ном зна­комс­тво. Ну, то есть он пом­нит, что он тог­да был пьяный в жопу и что его тог­да так удач­но за­жали в тем­ном пе­ре­ул­ке с нич­тожной по­пыт­кой из­на­сило­вать без­воль­ное те­ло, сомнительно на­поми­на­ющее дев­чонку. Юн­ги не осо­бо-то и соп­ро­тив­лялся, и во­об­ще ему тог­да бы­ло от­кро­вен­но по­хуй, что, где и, блять, ког­да. Ему тог­да хо­телось бле­вануть пря­мо в рот сво­ему на­силь­ни­ку, по­тому что он, ка­жет­ся, нем­но­го пе­реб­рал с вы­пив­кой. Нам­джун тог­да до­мой с круг­ло­суточ­но­го ма­гази­на шел с яб­ло­ками, ке­фиром и си­гаре­тами. Черт его дер­нул влезть и нас­ту­чать по годлове от­мо­роз­кам, ко­торые наг­ло жма­кали Юн­ги в пе­ре­ул­ке, осо­бо не за­мора­чива­ясь. Их к сло­ву бы­ло трое, да. Нам­джун тог­да Юн­ги за­бот­ли­во на спи­ну се­бе за­кинул и лю­без­но до­тащил до до­ма. Сво­его по­чему-то. Сна­чала Юн­ги дол­го скло­ня­ет­ся над бе­лым дру­гом, обиль­но ма­терясь, ед­ва не за­дыха­ясь, так, что поч­ти трез­ве­ет, по­том ми­нут трид­цать от­мо­ка­ет в ду­ше, и толь­ко по­том его за­вора­чива­ют в по­лотен­це, зас­тавля­ют одеть хо­тя бы белье и без­размер­ную, но чис­тую фут­болку. И толь­ко тог­да ук­ла­дыва­ют спать. Юн­ги пу­та­ет­ся в ду­рац­ких прос­ты­нях, поч­ти сра­зу вы­руба­ясь. Ут­ром его встре­ча­ет пох­мелье, го­лов­ная боль и за­пах ко­фе из ко­ридо­ра. Тог­да ему бы­ло от­кро­вен­но пле­вать, что с ним про­изош­ло и где он во­об­ще, по­тому что спь­яну бы­вало и ху­же. На пред­по­ложи­тель­ной кух­не си­дит ши­кар­ный блон­дин, чи­та­ющий кни­гу с ка­ким-то сом­ни­тель­ным наз­ва­ни­ем, Юн­ги спро­сонья не вни­ка­ет. На сто­ле две чаш­ки све­жес­ва­рен­но­го ко­фе и яб­ло­ки в ва­зе для фрук­тов. Он ин­те­ресу­ет­ся са­мочувс­тви­ем Юн­ги и пред­ла­га­ет ко­фе. Он на­зыва­ет­ся Нам­джу­ном, и у них за­вязы­ва­ет­ся весь­ма ин­те­рес­ное об­ще­ние. Юн­ги го­тов приз­нать, что Нам­джун кле­вый. Он го­ворит кра­сиво, вы­да­ёт до­воль­но ум­ные ве­щи, за­дум­чи­во пь­ёт уже чет­вертую чаш­ку ко­фе и го­ворит, что Юн­ги к ли­цу мят­ные во­лосы. Сам Юн­ги чувс­тву­ет се­бя при­дур­ком и вся­чес­ки пы­та­ет­ся под­держать раз­го­вор, Нам­джун толь­ко и де­ла­ет, что ши­роко улы­ба­ет­ся, и Юн­ги хо­чет­ся ска­зать, что Джун ми­лый, но он в пос­ледний мо­мент при­кусы­ва­ет язык, ду­мая, что это бу­дет, как ми­нимум, не умес­тно. Нам­джун да­ёт свой но­мер те­лефо­на на вся­кий слу­чай, тон­ко на­мекая на об­ще­ние. Юн­ги охот­но сог­ла­ша­ет­ся. С Нам­джу­ном прос­то и спо­кой­но, он ви­дит боль­ше, чем лю­ди вок­руг, он ду­ма­ет боль­ше ос­таль­ных, чи­та­ет все под­ряд, слу­ша­ет все под­ряд и смот­рит все под­ряд. Юн­ги ис­кренне не по­нима­ет это­го. Нам­джун при­дер­жи­ва­ет­ся ши­роких взгля­дов, по­это­му у не­го бы­ли ка­кие-то уж слиш­ком сом­ни­тель­ные зна­комые. Тот же Хо­сок, нап­ри­мер. Они си­дят в ба­ре, бу­ха­ют, хи­кика­ют и прос­то мед­ленно ду­ре­ют, Джун по­пива­ет сод­жу, а Хо­сок ржёт во всю глот­ку, рас­ска­зывая о том, нас­коль­ко оху­енен его па­рень в пос­те­ли. Фу, бля, пе­дик- ду­ма­ет­ся Юн­ги, но про­дол­жа­ет удер­жи­вать внеш­нее спо­кой­ствие, де­лая вид, что ему ре­аль­но ин­те­рес­но, насколь­ко пош­ло сто­нет Чи­мин под Хо­соком и на сколь­ко соб­лазни­тель­ный у не­го зад. Юн­ги от­кро­вен­но по­хуй, он прос­то на­пива­ет­ся, по­пут­но за­кури­вая баб­скую си­гаре­ту с про­тив­ным, мят­ным за­пахом. Хо­сок, на са­мом де­ле, па­рень кле­вый, ког­да трез­вый и ру­ки не рас­пуска­ет. Сей­час он ни то, ни дру­гое. Он улы­ба­ет­ся как-то ну слиш­ком по-да­ун­ски и ук­ла­дыва­ет ла­пу на Юн­ги­но ко­лено, тор­ча­щее из ог­ромной дыр­ки джинс. Хо­сок ве­дёт ру­кой вверх, по бед­ру, под ткань узкачей, но не ус­пе­ва­ет, по­тому что Юн­ги ту­шит об Хо­соков­скую ру­ку не­доку­рен­ную си­гаре­ту. - Клеш­ни уб­рал, - бро­са­ет Юн­ги, под­са­жива­ясь бли­же к Нам­джу­ну, ед­ва не ши­пя, буд­то злой кот. Хо­сок ду­ет­ся и по­тира­ет мес­то ожо­га, Юн­ги утас­ки­ва­ет Джу­на прочь из клу­ба. Так идёт ме­сяц, дру­гой, тре­тий. Нам­джун ста­новит­ся не­отъ­ем­ле­мой частью жиз­ни Юн­ги, и он точ­но не вспом­нит, ког­да все на­чалось. Казалось, будто бы у Юнги проблемы с памятью, но, на самом деле, с Намджуном было так, что время в один момент потеряло какое либо значение. Юнги иногда хотелось целую вечность слушать Намджуна, не важно что, лишь бы слышать его глубокий голос. Когда Юнги поймал себя на этом, то запаниковал непроизвольно, потому что, блять, это уже не в какие ворота. Кажется, что Юнги уже немного помешан, потому что приходит каждый вечер к Намджуну, курит в форточку и слушает, слушает, слушает, слушает... У Намджуна, на самом деле, сильные руки, и весь он такой родной и тёплый, что Юнги становится страшно. Страшно, потому что он кажется помешан. Совсем чуть-чуть, но уже помешан. В воздухе витает запах курева, Юнги катается на стуле, и тушит уже пятый окурок сигареты. Стул угрожающе скрипит, а в голове совсем пусто. Ему кажется, что все идёт по кругу, а потом стремительно так катится вниз. Нет, он не спился, да у него есть работа, квартира и милая собачка по кличке Холли. У него любящие родители и охуенный старший брат, у него есть все, что нужно для счастья среднестатистическому парню двадцати пяти лет, но... на душе как-то гадко и чего-то не хватает. Намджун стоял, оперевшись о дверной косяк, взгляд у него усталый и измученный. У него проблемы на личном фронте, любимая девушка изменяет, с предками он разошёлся характерами, а в универе он на грани отчисления. Все по пизде в общем. — Если бы мне осталось жить всего один день... - тихо говорит Намджун, а Юнги смотрит на него внимательно, чувствуя, как сердце пропускает удар - и мне бы дали возможность провести этот день с одним человеком, то я бы провёл его с тобой, не жалея ни о чем...