Королева в каждом дюйме

В Лондоне пахло машинами, пылью и кофе. Это было первое, что она отметила, когда выпрыгнула из автобуса на лондонском автовокзале «Виктория» — и даже название показалось ей добрым знаком. В Брайтоне пахло морем и ветром, а дома — старыми вещами, усталостью и дешевыми сигаретами Джона, который курил их по вечерам, в одно и то же время, обязательно. Эта педантичность раздражала Викторию даже сильнее, чем само присутствие Джона в их доме. Но что поделаешь — мама его любила, и, наверное, он не был плохим человеком. В конце концов, он отпросился с работы, чтобы проводить Викторию до вокзала, и честно вез ее чемодан всю дорогу, чтобы она не устала. Но даже эта маленькая деталь не заставила бы ее остаться дома. В Лондоне было шумно, многолюдно и непривычно, а чемодан — тут Виктория мысленно поблагодарила Джона — был страшно тяжелым, почти неподъёмным. Вообще-то ее обещал встретить Эрнест, но в последний момент не смог сбежать с работы, позвонил и долго извинялся, сложносочиненными предложениями, как он любил. — Вики, дорогая, — он всегда называл ее Вики, а ей всегда хотелось убить его за это сокращение, или хотя бы стукнуть, а он всегда уворачивался и начинал ржать, как дурак, — Вики, мой начальник — настоящий дьявол, я его еще неделю назад предупреждал, но он меня совсем не слушает, я жутко виноват, моя прекрасная юная леди, но тебе придется добираться самой. Не волнуйся, Альберт тебя потом встретит, он просто еще в университете, там у него что-то страшно-страшно важное, ну, ты же знаешь Альберта, у него все важное, он жуткий зануда и… Дальше Виктория уже не слушала, Эрнест тараторил так, будто ему за это платили. Кто-то, кто совсем его не знал, мог бы подумать, что Эрнесту плевать, и он думает только о себе, но Виктория помнила, что он начинает тараторить и глотать слова лишь тогда, когда жутко волнуется и расстраивается. Что ж, ничего страшного. Придется добираться самой. Взрослая уже девчонка, закончила школу и даже подала документы в университет Брайтона, но в последний момент передумала — и сбежала. Потому что представила, каково это — еще несколько лет жить рядом с мамой и Джоном, каждое утро просыпаться в своей комнате, в которой спала с детства, учиться, не работать — потому что девочки из хороших семей, конечно, не подрабатывают после учебы — по выходным ездить с подружками к морю и слушать их щебетание про парней, поцелуи и любовные романы. И чувствовать себя ущербной, потому что ни разу, за свои почти-девятнадцать лет не влюблялась сама. *** В чемодане лежала одежда — романтичные юбки, блузки, ворох хлопкового нижнего белья, рваные джинсы, купленные тайком от матери — немного косметики и всяких мелочей, но большую часть занимали книги. Виктория хотела забрать из дома только самые важные, но даже важных оказалось очень много, а возвращаться домой на каждые выходные, как просила мама, ей не хотелось. Лучше уж сразу увезти все, сбежать от прошлого, оборвать все связи. Поэтому в чемодане покоилась вся её коллекция литературы по викторианской эпохе. И сейчас, вместе с чемоданом, вся эта коллекция громоздко тряслась на ступенях подземки. Чемодан то и дело норовил выскользнуть из рук и унестись к счастливой жизни в лондонском метрополитене, но Виктория умудрялась удерживать его одной рукой, второй придерживать сумку на плече, и еще как-то лавировать среди людей. Когда в кармане кожаной куртки визгливо затрезвонил телефон, она чуть не подпрыгнула. — Да, мам… Да, все хорошо. Да. Еду. Нет, он работает. Я справлюсь. Уже справлюсь. Мам, я занята, перезвоню. И я тебя тоже… Засунула телефон обратно, перехватила поудобнее ручку чемодана, а потом сзади кто-то налетел, буркнул извинение и унесся дальше в толпу. Он-то унесся, а Виктория стукнулась коленом о ручку чемодана, уронила его на пол и на несколько секунд даже застыла — представила, как будет поднимать эту махину в половину ее роста. И неважно, что там того роста — метр с кепкой. Надо, надо было позвонить Альберту, попросить встретить, подождать его в ближайшем Старбаксе. Выпила бы кофе, поела и не стояла бы сейчас, как дура, мешая людям пройти. Еще и колено болит. — Вам помочь, мэм? — вкрадчиво просили у нее над ухом, когда Виктория уже была готова собираться с духом и поднимать адский чемодан, — ну, конечно, вам помочь. Юные девушки не должны сами носить такие тяжести, это плохо сказывается на здоровье… — Я не мэм, — растерянно возразила Виктория. — Хорошо, мисс, — спокойно согласился спаситель, поднимая чемодан. Потом обернулся, улыбнулся тонкими губами, удивленно приподнял брови — и Виктория поняла, что таращится на него, как маленькая девочка на Санта Клауса. Разглядывает его черное пальто, и круглые глаза, и длинный нос, из-за которого он похож на какую-то невиданную птицу. — Спасибо вам большое. — Да было бы за что, — фыркнул человек-птица, — давайте, я вас провожу. Ваш чемодан весит, как половина Букингемского дворца. Что у вас там? Драгоценности Королевы? — В основном книги, — улыбнулась Виктория, — не волнуйтесь, я сама доберусь, ничего страшного. Она вдруг испугалась его, как привидения из прошлой жизни, словно он бы сейчас взял ее за руку и увел за собой, а она бы не сопротивлялась, будто так и надо. — Точно? — уточнил незнакомец, — я сейчас не занят, могу себе позволить… — Точно. — твердо повторила Виктория и поудобнее взялась за ручку чемодана, — спасибо вам за помощь. До свидания. — До свидания, мэм, — он снова улыбнулся, а Виктория хотела напомнить, что она не мэм, но только дернула плечами и поспешила дальше. Ей казалось, что он смотрит ей вслед, и его взгляд сейчас прожжет на ней куртку. *** Альберта Виктория знала, сколько себя помнила — с самого детства. Правда, в детстве он был болезненным и страшно скучным ребенком, который приезжал к родителям Виктории, в Брайтон, чтобы отдохнуть от пыльного и не слишком полезного для хрупкого детского здоровья Лондона. Виктории приходилось общаться с ним, поскольку родители считали, что Альберт — это подходящая компания, человек ее круга. Впрочем, было совершенно непонятно, почему человек ее круга должен быть таким занудой, и почему, в таком случае, Эрнест, который, разумеется, всегда приезжал вместе с Альбертом, человеком ее круга никогда не считался. Мама всегда общалась с ним подчеркнуто вежливо, но наедине несколько раз объясняла Виктории, что Эрнест никогда в своей жизни не будет подходящей парой для порядочной девушки. Честно говоря, в десять лет Виктории было все равно, насколько Эрнест подходящая пара — было достаточно того, что, в отличие от Альберта, он с удовольствием гулял по городу, рассказывал интересные истории про Лондон и не чурался импровизированного фехтования на найденных в парке палках, когда Виктории хотелось почувствовать себя рыцарем. Они устраивали пикники на траве, хохотали и придумывали сказки, в которых драконы спасали принцесс от нерадивых рыцарей, а короли предпочитали управлению страной игру в шахматы. Альберт, как правило, смотрел на их игры с высоты своего положения «очень болезненного ребенка», читал где-нибудь под деревом и участвовать не стремился. Виктория тогда очень долго не могла понять, почему Эрнест все равно продолжает смотреть на своего скучного и занудного братца с любовью и нежностью и никогда не обижается на его язвительные и зачастую очень обидные фразочки. Понимать, пожалуй, начала только сейчас. Когда она вышла из электрички на перроне около парка Виктории, Альберт уже ждал ее, весь наглухо, как в доспехи, затянутый в шерстяную ткань черного пальто. В отличие от Эрнеста, который любой другой одежде предпочитал кожаные куртки, Альберт носил исключительно классику и при каждом удобном случае напоминал об образе британского джентльмена. Что, кстати, было очень смешно, учитывая его немецкое происхождение. Обычно Виктория раздражалась, злилась и говорила что-нибудь ехидное о вкусе дорогого кузена, но сегодня она хотела уже съязвить — и промолчала, вспомнив о черном старомодном пальто незнакомца из метро. В конце концов, про его вкус она ничего не могла бы сказать. Сухо поцеловав кузину в щеку, Альберт перехватил ручку чемодана — Виктория облегченно вздохнула. — У тебя усы колются, — заметила она, — зачем ты их отрастил? С ними ты похож на стареющего сутенера. — Я тоже рад тебя видеть, — обиженно отозвался Альберт, и Виктория с удовольствием отметила, что он слегка покраснел, — но, на твоем месте, я бы не раздражал человека, который несет твои вещи. Это как минимум невежливо, а вообще может закончиться весьма плачевно. — Ты выкинешь их в пруд? — невинно спросила Виктория — и меня вместе с ними? О, дорогой, будь осторожен, в это время года вода уже холодная, не дай бог простудишься, пока будешь вылавливать нас с чемоданом со дна морского. — Нет, я просто не пущу вас в свою квартиру, — в тон ей парировал Альберт, и Виктория признала, что у её братца все-таки появилось чувство юмора. Впрочем, годы жизни с Эрнестом из кого угодно сделают человека, — как ты помнишь, она все еще записана на меня. — Мне придется ночевать на улице в парке, какой ужас, — фыркнула Виктория и примирительно коснулась рукой ладони брата. Они умудрялись сцепиться всегда, в каждую встречу, и если сейчас это было невинные подколы, то пару раз Виктория на полном серьезе думала, что должен сломать Альберт, чтобы родители забрали его домой. Эрнест, конечно, был в курсе планов, но каждый раз только снисходительно посмеивался. Он, как взрослый, понимал гораздо больше. Они шли через парк, и Виктория, засунув руки в карманы куртки, жадно вдыхала лондонский воздух. У нее, наконец-то, начиналась новая жизнь. Без мамы, Джона, без глупой проверки домашних заданий по вечерам, без всех «девушка должна» и «ты не можешь». Начиналась какая-то другая, совершенно особенная, новая жизнь. А старая… Да черт с ней, в самом-то деле! В памяти вдруг всплыл серьезный и насмешливый взгляд незнакомца в метро, и Виктория нахмурилась. В конце концов, уж он-то к ее старой жизни точно никакого отношения не имел. И точка.