У них

У Тсуны под глазами мешки, а в верхнем ящике стола ствол. Он хлещет дорогой виски, проклинает Занзаса, Реборна, отца и всю Вонголу в придачу, потому что, ну, какого хрена? У Тсуны вообще траур, отъебитесь, он пьёт третий день подряд, рычит и смотрит волком. На столе привычная – абсолютно ненавистная – стопка бумаг. Запой запоем, горе горем, а работа отлагательств не терпит. Подписался быть Десятым Вонголой – прошу, загибайтесь на здоровье! Ах, вас не спрашивали? Какое несчастье. Тсуна уже третьи сутки не может запьянеть, и от этого хочется выть. Виски похоже на пламя неба и боги, как же это иронично! Небо Небо Небо Он, блять, ненавидит небо. В дверь коротко стучат – скорее для формальности, чем для реальной надобности. Это простая привычка – ни больше, ни меньше. Тсуна швыряет в дверь стакан, вслушивается в звон разбитого стекла, и ощущает себя на какую-то долю Занзасом. Докатились. Звон в ушах не затихает, наоборот, перерастает в гудки, а затем в взволнованный женский голос, раз за разом повторяя, как молитву «Прости, люблю». Раньше она себе этого не позволяла – звонить, открыто признаваться, что страшно, что больно, что не хочется. Раньше она всегда делала вид, что всё хорошо, а слёзы, боль и страх оставались позади, за закрытой дверью спальни, где никто не услышит. звон На нём всё оборвалось. Круг замкнулся, к Саваде вернулась возможность слышать, может даже слушать, но не факт. - Савада, - Хибари распахнул дверь, выждав договорённые пять минут. Это раньше он мог врываться не стучась, а сейчас за это можно и пламенем неба получить. Предосторожность никогда не бывает лишней. На оскал Хибари Тсуна угрожающе зарычал. О да, хранитель Облака прекрасно знал, как Тсунаёши бесили ухмылки в целом, и ухмылки Хибари Кёи в частности. Пламя вспыхнуло сначала в глазах, сжигая черноту зрачка и расплавляя карамель. Затем зажглись руки, Тсуна собрался и кинулся вперед. Кёя с силой захлопнул дверь и достал тонфы. Веселье началось. Дрались они долго, со спецэффектами, заслуживающие как минимум отдельного голливудского фильма. Что-нибудь типа двух крутых парней, Вегаса и стволов. Только вместо этого был заебавшийся Савада, доведённый до ручки поведением зверька Кёя и просторный кабинет босса, ныне же попросту мини-руины. Хранители, притаившиеся в соседних коридорах, облегченно подумали «наконец» и пошли кто куда. Дел было много: приготовить Тсуне тёплый чай, расправить ему постель, разобраться с бумагами, организовать достойные похороны для погибшей… Оглушительный звон снова застыл в ушах – это окно разбилось в дребезги. Тсунаёши замирает, вдруг обмякает и плачет, кричит в отчаянии. Хибари закатывает глаза, но садится рядом, утирает рукавом пиджака кровящую губу и обнимает его почти бережно. Вообще, Хибари считает это глупым: апатия, скорбь, горечь – это всё бесполезные вещи, но на самом деле и ему было в какой-то мере больно. Как будто из сердца вырвали тот кусочек, в котором хранились домашний уют, семейные ужины и вкусные блюда. Больно. Звон. Страшно. Звон. Я люблю тебя. Звон. Прости. Гудки. Тсунаёши сжимает в руках ткань пиджака Хибари, подвывает, ненавидит весь мир и клянётся, что убьёт нахер всех, кто это сделал. Хибари безучастно перебирает его пряди и думает: да, этот мир стоит послать к херам. да, те уроды этого заслужили. да, заебало. Заебало терять, биться, кричать. Хочется просто утонуть в нежных карих глазах, выслушать нежный упрёк, получить солнечную улыбку за успех и вечно разговаривать за кружкой тёплого чая. У Тсуны в ушах звон, и он ясно даёт понять ничего из этого ты уже не получишь мудак, смирись. Тсунаёши плюёт: да подавитесь! Но на самом деле давится сам. Гокудера приносит горячий шоколад. Хотя может и чай, чёрт поймешь, чёртов Савада не отлипает ни в какую. Ямомото в тихую забирает бумаги со стола, Рёхей осторожно залечивает раны, Мукуро аккуратно копается в его голове, стирая ненужное, закрывая больное, а Хром отвлекает их босса от этого мягкими поглаживаниями по руке и плечу. Тсуна больше не утонет в нежности карих глаз, не услышит ласковый упрёк, не получит солнечную улыбку – ни в этой жизни, ни в какой другой. Хранители не лишились этой возможности (пока ещё, в этом мире или в другом), они, как преданные псы, зализывают раны босса, закрывают скважину боли, успокаивающе уносят в небытие. Так лучше. Так правильно. Нихера – думает Кёя, но в первый раз не хочет отстаивать свою точку зрения. В глазах Савады немое: не правильно, не лучше, но спасибо. Звон. Савада Нана мертва. Звон. Так не лучше, но, знаете, менее больно. Звон. До новых встреч [даже не надейся]