Singular tastes

      Электричка легко покачивается из стороны в сторону, и Риз изо всех сил держится за поручень, чтобы не покачиваться вместе с ней. В окно последнего вагона смутно можно увидеть змей толстых проводов, уползающих вглубь тоннеля, вьющихся по его стенам и потолку, оплетающих пол. Риз прижимается к стеклу лбом, дерзко игнорируя лишь частично оставшуюся надпись «Не прислоняться!», сжимает пальцы на поручне так, что подушечки белеют, а сухожилия напрягаются так сильно, что даже дрожат немного. Он коротко выдыхает и делает совсем маленький, незаметный шаг вперёд, прижимаясь к стенке вагона уже почти всем телом и чувствуя, как Август позади лишь сильнее наваливается, как плотнее прижимается, как жарко дышит в самое ухо свежестью мятной жвачки и, Риз в этом почти уверен, как самодовольно усмехается.       «Чёртов засранец!» — шепчет Риз одними губами, зная, что Август, прильнувший так близко, что даже иголку между ними просунуть невозможно, услышит. И в тот же момент он жмурится, тыкается лбом в стекло сильнее, и ему кажется, что каждый, абсолютно каждый в чёртовом вагоне услышал это. Но электричка с грохотом несётся по тоннелю, а незнакомцам вокруг нет до них совершенно никакого дела. Риз позволяет себе лишь на мгновение перевести дыхание, а затем опускает руку вниз, к ладони Августа, что сейчас поглаживает его член сквозь достаточно тонкую ткань брюк. Он пытается убрать её, пока ещё не поздно, цепляется за пальцы, старательно их выкручивает, но Август лишь щекотно усмехается ему куда-то в шею и подлезает наконец под неплотную резинку на поясе. Риз коротко ахает, отворачивается к стенке, чувствуя, как заливаются краской уши, шея и скулы, дёргается прочь, вперёд, но там только такая же стена, и бежать совершенно некуда.       Август переступает с ноги на ногу и обхватывает его под ветровкой за пояс, нагло подлезает пальцами под свободную футболку и оглаживает бока в невесомой ласке, от которой Ризу щекотно просто невероятно, но он кусает губы, сдерживая стон и дрожь, так и норовящую прошить всё тело насквозь. Весь этот момент, вся эта ситуация — неправильны просто до абсурда, ужасны и невероятно опасны, — а ну как заметит кто-нибудь? Но всем вокруг плевать, и Августу это играет на руку, — он коротко касается шеи Риза в лёгком поцелуе, скользит рукой под его футболкой выше и прижимает спиной к своей груди, позволяя непрочно и достаточно ненадёжно облокотиться. Он ведёт носом по острому седьмому позвонку, зарывается в короткие, мягкие волосы на затылке, и подлезает пальцами под резинку простых боксеров, приспуская их настолько, насколько позволяет одежда и неудобная поза. Риз же дёргается, дышит тяжело, умилительно краснеет и задерживает дыхание, чуть ли костяшки не принимаясь кусать от того, насколько ему сейчас одновременно приятно и стыдно. Август шепчет ему что-то восхитительно-грязное и пошлое, отчего Риз тихо, едва слышно даже для самого себя стонет и пытается наступить этому засранцу на ногу, хотя бы ради того, чтобы тот замолчал. Но Август лишь посмеивается в ответ, делая лёгкое движение рукой.       И тогда Риз затихает, даже дёргаться переставая. Ему страшно, ему просто невыносимо, невероятно страшно от того, что их вот-вот могут раскрыть, что вон та женщина, спокойно читающая газету, может что-то заподозрить, что вон та девушка в наушниках возможно знает всё про них с самого ещё начала, поэтому и усмехается так коварно в экран своего телефона, или что вон тот мужчина, говорящий по гарнитуре, звонит сейчас в полицию, чтобы доложить о хулиганстве в общественном транспорте. Риз прерывисто выдыхает и цепляется пальцами за запястье Августа, чувствуя, как тот успокаивающе поглаживает его второй рукой по боку.       — Всё в порядке, — хрипло шепчет Август, и Риз готов поклясться, что глаза его сейчас блестят, а зрачки расширены просто до невозможности. Он судорожно кивает в ответ и склоняет голову набок, позволяя коснуться собственной шеи в осторожном, незаметном поцелуе, он сжимает пальцы на поручне ещё крепче, да так, что они почти немеют, он чуть расставляет ноги, предоставляя Августу большую свободу движений. И тот конечно же этим пользуется.       Он медленно ведёт одними только пальцами вверх и вниз, и Риз готов скулить от того, как остро ощутимо и так восхитительно проезжаются загрубевшие от гитарных струн подушечки по нежной и чувствительной коже. Он большим пальцем размазывает каплю уже запачкавшей футболку смазки по головке и усмехается тепло и довольно в ухо Риза, отчего последнему хочется провалиться под землю ниже, даже ещё ниже, чем пролегают все существующие ветки метро. Он двигается осторожно и незаметно, он стоит так, чтобы полы его собственной куртки закрывали Риза и со стороны всё это выглядело так, будто они — обычные пассажиры в самый час-пик, которым категорически не хватает места. Толпа людей напирает, толкается, и с каждым зашедшим или вышедшим Ризу кажется, что их вот-вот раскроют. Он почти воет от ужаса и невыносимого возбуждения, он ёрзает и жмётся лицом к заляпанному стеклу, он жмурится и едва заметно, мелко-мелко толкается бёдрами навстречу ладони Августа.       А тот ухмыляется довольно, шепчет хрипло что-то в ухо, мажет губами по шее и даже один раз коротко, совсем быстро проводит по ней языком, и этот жест становится настолько неожиданным, что Риз не сдерживается и всё же тихо стонет, подаваясь бёдрами назад, к Августу, и вжимаясь ягодицами в его пах. И Август только улыбается на это поощрительно, прижимает к себе за пояс крепко, тесно, давая прочувствовать собственное возбуждение, и спускает штаны Риза настолько сильно, насколько это вообще возможно при той длинной футболке, что на нём надета. Риз тихо ахает, облизывает губы и жмурится сильно-сильно от острого контраста разгорячённой плоти и достаточно прохладного воздуха салона; он прикусывает щёку изнутри и сипло шепчет на выдохе: «Август».       И Август, понимая его почти без слов, двигает одной только кистью быстрее, более размашисто и резко, оттягивает нежную кожу вниз и вновь собирает её на самой головке, размазывает семя по ней и, едва касаясь, коротко царапает аккуратно подстриженными ногтями чувствительную плоть.       Риз выгибается в его руках, сжимает зубы так, что на скулах начинают играть желваки, стискивает пальцами запястье Августа и шумно, тяжело дышит через нос, пытаясь перевести дыхание.       Электричка замедляет свой ход, Риз поправляет влажное бельё и совсем чуть-чуть запачканные штаны, одёргивает футболку чуть ли не до самых колен и запахивает ветровку, стыдливо пряча перемазанную собственным семенем руку в её просторном рукаве.       Август сжимает ладонь в кулак и непринуждённо засовывает её в карман джинсов, протягивая затем вторую Ризу, чтобы тот за неё взялся.       Риз послушно цепляется за руку Августа и почти тащит того прочь из вагона. Уши Риза полыхают, а щёки словно бы огнём горят, и до тех пор, пока состав не скрывается в тоннеле с оглушающим гулом, ему кажется, что все, абсолютно все пассажиры провожают их осуждающими из-за свершённого взглядами.