Singular tastes

      Тело Риза усыпано шрамами, они испещряют его кожу полосами, обвиваются канатами вокруг рук и ног, ползут по запястьям вверх, к плечу, и заканчиваются мудрёным хаотичным узором на спине. В шрамах даже его лицо — тонкие полоски рябят на скулах, разрезают губы поперёк, рассекают брови и протягиваются от правого глаза до скулы в три линии. И когда Риз улыбается, они натягиваются, белеют, показывая всю свою глубину.       Шрамы рассекают всю его спину, тянутся от лопаток и до поясницы линиями — глубокими, широкими, тёмно-лиловыми. Ризу больно лежать на спине — острая боль пронзает кожу, когда он даже только пытается перевернуться; ему больно лежать на животе — изрезанные бёдра всё ещё саднят, несмотря на наложенные швы и повязки. Ему больно даже стоять на коленях — кожа чуть ли не кровавыми полосами с них слезает, и смотреть на них не то чтобы страшно — до отвратительности противно. Риз тихо подвывает, когда меняет повязки, и старательно пытается дышать через нос, когда выливает окровавленную воду в унитаз.       Он моет клеёнку, застилающую их с Джеком кровать, и изо всех сил сжимает губы, чтобы не дать тошноте найти выход. Алые потоки скрываются в сливе, и Риз принимается за инструменты. Наливает в специальную ванночку раствор, укладывает в ряд скальпели и зажимы, ножницы и пинцеты, иглы. У Джека много инструментов, в прошлом своём медик, он при увольнении забрал с работы почти все из них, и теперь в своём разнообразии форм и размеров они красуются в стеклянном шкафчике в их спальне на самом заметном месте, и одним только своим видом напоминают Ризу о ненавистных воскресеньях.       Шрамы заживают за неделю, затягиваются новой кожей, а особенно глубокие — покрываются бурой корочкой, которую Джек любит срезать, вновь растравливая разрезы. Именно поэтому — воскресенья. Раны остаются достаточно свежими, чтобы при желании вновь их раскрыть.       У Риза выработавшееся привыкание к обезболивающим, и поэтому каждый раз Джек делает ему укол нового вещества, от которого по коже разливается приятный холод и онемение. Ризу странно видеть, как стекает по плечам собственная кровь, как скапливается она лужицами под локтями и животом, как пачкает она кончики волос, струйками сбегая по шее. Джек довольно усмехается и размазывает её затянутыми в стерильные перчатки пальцами по телу Риза, звонко, смачно шлёпает его по ягодице, оставляя алый отпечаток, и вновь берётся за острейший скальпель, делая очередной надрез. Риз равнодушно смотрит на то, как капает карминовая жидкость с клеёнки на гладко отполированный пол, он не чувствует совершенно ничего, — только то, как щекотно сбегают яркие струйки по бокам, на которые обезболивающее не действует. Риз не знает, где Джек его берёт, но зато точно знает, что веществ у него много, причём разной силы. Когда он, Риз, «не слушается», либо «ведёт себя как маленький мудак», Джек умаляет дозу, а то и вовсе вкалывает такую слабую, что анестезия работает, кажется, на одном только эффекте плацебо. В такие минуты Риз воет от тупой, пульсирующей боли, извивается и ёрзает, хнычет и кусает собственные пальцы, чтобы не разозлить вошедшего в раж Джека. А тот улыбается хищно, сжимает пальцами воспалившуюся кожу и выводит меж лопаток пресловутое «шлюха», как догадывается Риз по движению скальпеля.       Но Джек, несмотря на всё, осторожен. Он каждый раз обрабатывает раны, зашивает их, если то требуется, перевязывает. Он постоянно дезинфицирует инструменты, использует стерильные перчатки и перед истязаниями тщательно поливает спину Риза спиртом. И Риз благодарен ему хотя бы за то, что вдобавок к шрамам он не получит ещё и воспаление.       Джек любит вырезать узоры на теле Риза. Он украсил его правую руку замысловатой росписью, и это похоже на такое популярное у некоторых шрамирование, что Ризу почти нравится; он разрисовал оковами шрамов его лодыжки, надел лиловые опоясывающие браслеты на запястья, и вырезал свои инициалы у него в паху. Риз чувствует себя холстом, на котором пишет безумный в своей гениальности художник.       В минуты злости Джек полосует скальпелем глубоко, чуть ли не вспарывая мышцы, рассекает уже зажившие шрамы, вскрывает ещё свежие, и режет, режет, режет кожу давно уже потерявшего сознание от вида собственной крови Риза на узкие, алые полосы, сквозь которые явно проглядывают мягкие ткани. Он оставляет его истекать кровью ровно на две минуты, и эти две минуты просто стоит и смотрит, как собирается лужами алая жидкость под бессознательным телом. Он курит, и дым поднимается к потолку серыми клубами.       И когда он возвращается к Ризу и суёт тому под нос ватку с нашатырным спиртом, его пальцы наряду с запахом медицинским отдают терпким табаком.       Ему нравится играть с жизнью Риза, нравится удерживать его на самой грани между ней и смертью, нравится вытаскивать чуть ли не с того света в самый последний момент. Ему нравится зашивать глубокие раны, нравится то, как скулит и плачет от боли Риз, содрогаясь каждый раз, когда иголка пронзает края, а нить стягивает их вместе. Ему нравится смотреть на кожу, которая уже не молочно-светлая и ровная, как в первый день, когда он встретил Риза, а шершавая, рябая, бугристая на ощупь и нездорово-горячая. Наконец, ему нравится целовать его рассечённые губы, ласкать кончиками пальцев полоски на скулах и белые шрамы на бровях.       Он собирает кровь Риза в ладони, льёт её ему на ягодицы и в ложбинку между ними, скользит алыми пальцами внутрь судорожно сокращающегося колечка мышц и растягивает его, подготавливая к собственному члену. И когда он трахает Риза, тот, уже ничего почти не соображающий от боли, пробивающейся сквозь уже проходящую анестезию, слабо цепляется пальцами за шуршащую от каждого движения клеёнку, плюхается щекой в лужицу собственной крови и мажет по ней губами, неосознанно их затем облизывая и тут же давясь, пытаясь сплюнуть отвратительно солоноватую слюну. Джек склоняется к нему и крепко целует, не позволяя сделать этого, Риз бьётся под ним, пачкает алым, стонет и теряет сознание, мгновенно обмякая словно сломанная игрушка. Джек продолжает вбиваться в бесчувственное тело, и это почти похоже на некрофилию, — Риз, окровавленный и словно бы даже не дышащий, слишком уж напоминает труп, и Джек на самом деле на мгновение даже пугается, но, прижав пальцы к его шее и нащупав пульс, успокаивается.       Спускает он исключительно на его спину, — белое семя мешается с кровью, и смотрится это отвратительно, но Джеку нравится, и он мажет ладонью по коже Риза, равномерно размазывая, растирая жидкости.       Он сам окровавлен не меньше, но в душ не торопится, зная, что сначала нужно привести в порядок Риза — обработать его раны и наложить первичные повязки, а после зашить достаточно глубокие порезы.       Джек гладит начинающего приходить в себя Риза по голове, ерошит, пачкает алым мягкие волосы, и нежно, пугающе нежно ласкает его шею.       Он знает, где шрамы украсят измученное тело в следующее воскресенье.