***
Кабинет им выделили более чем приличный — чистый и даже пахло приемлемо. Но высокая, статная рыжая дама в иссиня-черной шляпе с гигантскими полями и облегающем, элегантном платье того же цвета все равно поджимала тонкие губки и хмурила столь же тонкие бровки. Ей, очевидно, претили эти безвкусные обои, эта неудобная обувь, которую она прихватила в спешке, не уделив своему внешнему виду достаточного времени перед выходом — но в особенности эта ситуация, когда ее сын творит невообразимые глупости, а ей приходится с ним возиться. — Я надеюсь, ты понимаешь, что я зла неимоверно, — начала дама. Говорила она с легким французским акцентом: грассировала, а ее ударения временами невольно падали на последний слог. — Я думала, что ты уже взрослый и самостоятельный человек, что восемнадцать лет — это некий порог между детством и взрослой жизнью, но, кажется, ты не разделяешь моих мыслей. — Ну ма-а-ам… — нудно протянул Ксан. Он знал, что будет — его отругают, макнут носом в дерьмо, прочитают мораль, а потом отпустят. У него все еще болела голова, ему так и не налили кофе, он не успел переодеться, так что его эта ситуация нервировала не меньше, чем маменьку. Поэтому он верил, что матери хочется закончить все это как можно скорее, как и ему. — Боже, за что мне такое наказание, как ты, — дама отвернулась к окну и притворно промокнула глаза салфеткой. На салфетке осталось полкило пудры, пара ресниц и добрая половина брови. Никаких влажностей отмечено не было. — Александр, мы с твоим отцом просто устали. Когда ты уже повзрослеешь? — Из крошечной сумочки тут же была извлечена косметичка. Параллельно с нотациями, дама принялась восстанавливать утраченный образ светской львицы, ориентируясь по отражению в окне. — Ма-а-а-а-ам, — заканючил Ксан, ну, или Александр. — Не мамкай мне тут! — прикрикнула дама, тут же потеряв всякий французский налет в речи. — Ты ведешь себя как избалованный, эгоистичный ребенок. При этом у тебя есть доступ ко всем ресурсам отца, то есть, ты, по сути, представляешь собой обезьяну с гранатой. И теперь, когда граната рванула, все, что ты можешь сказать в свое оправдание, это «ма-а-ам»? — Извини, мам, — опустив глаза, покаялся Ксан, думая, что кофе он этим утром точно не получит. Уже точно не получит. — Александр. Сын мой. Ты жалок. Ты носишь гордую фамилию Устьинкиных, но совершенно ей не соответствуешь! — Ольга Васильевна, наконец, повернулась к сыну и внимательно присмотрелась к его «виноватому» лицу. — Я больше ни за что, обещаю, — положа руку на сердце, произнес Ксан. У него возникло иррациональное чувство дежавю. Уж сколько раз он произносил эту фразу с этим же лицом и в этой же позе. Уж сколько раз… Ольга Васильевна цокнула. Сыну она не верила ни на грош. Эта дама вообще не славилась доверчивостью. Александр с самым раскаивающимся лицом, на которое был способен, смотрел на мать, та смотрела на него. В воздухе повис непроизнесенный вопрос. — Нет, — прошептал Ксан, вмиг осознав, к чему все идет. — Милый, ты не оставляешь нам выбора, прости, — пожала плечами рыжая дама и деловито выхватила телефон. — Каждый раз, когда ты клянешься прекратить гадить на репутацию отца, мы обещаем отправить тебя в Военную Академию. Видимо, если первое никак не осуществляется, придется осуществить второе. Будешь ты у нас, Александр, офицером. Будешь служить на благо стране. Дисциплине научишься. Видит Бог, я не хотела этого делать, но делать нечего. — Нет, мам, прошу, — Ксан понял, что у него дрожат руки. Военных он ненавидел всей душой с самого детства. Парень утерся краем шелкового халата, все того же, и с ускользающей надеждой в голосе начал: — Понимаю, в этот раз масштаб невероятный, но я… — Нет, Сашенька! — закричала Ольга Васильевна. Ксан вздрогнул. В последний раз мама кричала, когда узнала, что ее сестра умерла при неизвестных обстоятельствах, и никто ничего не может сделать. Ни выяснить причин, ни найти тело, ни наказать виновных. — Ты не понимаешь масштабов! Сто четыре заявления в полицию, вот это ты себе представить не можешь! Все, ВСЕ газеты сегодня выходят с тобой на первой странице, новостные сайты забиты таблицами, показывающими процент веществ в твоем организме — да ученые о половине из них впервые слышат! Вы умудрились разхерачить яхту, въехав в смотровую площадку городской набережной! А ведь и там, и там были люди. ТЫ умудрился устроить гонки в городе, где ты и твои друзья демонстрировали полиции и простым людям разницу между их автомобилями и вашими сверхновыми моделями. Блять, да стань же хоть на миг серьезнее и вспомни, скольких вы сбили в ту ночь? Сколько людей сейчас рыдают над своими родственниками, находящимися в реанимации? Ну, а выебать пятнадцатилетнюю девчонку сразу, как тебе исполнилось восемнадцать — это просто феерия. Специально ждал, чтобы нарушить на статью больше? — Она сказала, что ей семнадцать, — убито прошептал Ксан. Нет, определенно, надежды нет. Его отправят в Военную Академию. С таким-то букетом статей. И прощай девочки, прощай веселье, прощай жизнь… Лицо Ольги Васильевны резко сделалось как-то старше и серьезнее. Проступили морщины, которые до этого успешно маскировали слои косметики. Женщина принимала важное решение. — На самом деле, — тихо произнесла она. — Мы даже не можем отправить тебя в Военную Академию. — Ее голос дрогнул. И Ксан мог поклясться, что дело не в том, сколько она кричала за последнюю минуту. — Твой папочка не сможет замять все эти дела. Уже не сможет. Пойми, тебе светит тюрьма, Сашенька, самая настоящая и суровая. Нет, Сашенька отказывался это понимать. — И что, выхода вообще нет? — он сжал руки в кулаки и посмотрел на мать. Он уже не узнавал в этой женщине прежнюю мадам в иссиня-черной шляпе из последней коллекции. Перед ним стояла уставшая, изнуренная и несчастная мать. Резкий контраст этого образа и привычной холодно-равнодушной дамы в шляпке сказал Ксану больше тысяч слов. Парень резко встал со стула и плюхнулся на колени перед матерью. Уцепившись за подол ее платья, он взглянул ей и в глаза и горячо зашептал: — Мама, мамочка, я не хочу туда… Пожалуйста… Я согласен на Академию, согласен на все, на домашний арест, на голод, только пожалуйста, не отправляй меня в тюрьму. Ты же знаешь, я там не смогу… Ольга Васильевна раздраженно выдернула подол из рук сына. — Есть еще один вариант…***
Мир, к которому Ксан привык за свою недолгую жизнь, рухнул. Он не помнил, как забирал вещи из участка, как ехал на заднем сиденье маминого ровера, как держал ее за руку весь путь, как поднимался к себе в комнату, откуда уже были убраны все улики и следы этой ночи. Ксан просто упал на свою кровать. Одна мысль о… об этом… вызывала в нем отвращение. А ведь он достаточно часто лажал. В его жизни есть уйма моментов, достойных конкуренции со вчерашней ночью, а парочка даже обходит ее на несколько пунктов. Нет, Ксан никогда не был паинькой, хотя очень старался прикинуться. Однако ни разу мать не наказывала его так жестко. И средств лишала, и из дома выгоняла, и в лагерях он бывал. Но так - никогда. Повлияло ли на это ее дурное настроение или дурное настроение отца, или общественный резонанс, или быть может что-то совершенно другое, он не знал. Так или иначе, ему теперь восемнадцать. Вроде как, пора нести ответственность. — Выглядишь хуево. Зая сполз с подоконника, держась за голову. Видок у него был потрепанный, свежая футболка и свежие джинсы не создавали общей атмосферы бодрости, скорее, контрастируя с опухшим лицом парня, усугубляли общий эффект. — Ничего так стриптизерши к утру приехали, да? — улыбнулся он. Ксан не удержался и тоже улыбнулся. Во всем этом водовороте изменений Зая был частичкой старого мира, такой родной и понятной деталькой. — Мне особенно понравилась та, что впереди всех стояла — ножки зачетные. Хотя над грудью стоит поработать. — А мне приглянулась как раз та, что меня и оприходовала. Горячая штучка, а какие наручники она на меня надела. Да и бронежилет только подчеркивал ее формы, — отшутился хозяин комнаты. — Ксан, ну, рассказывай, — все еще улыбаясь, «плавно соскользнул» Зая с одной темы на другую. — Какие меры будут приняты в этот раз по отношению к нам? — Бля, не поверишь. — Да ладно? — лицо парня вытянулось. — Нашу рыженькую куколку все-таки отправят в Военную Академию? Неужели в этот раз все настолько серьезно? Или папка оказался не в настроении? — Хуже, — Ксан одним движением поднял корпус и уселся на краю своей необъятной кровати. — Мы нарушили дохулион законов. В Академию даже не возьмут. Отец не сможет замять все это. Да что там, отец убьет меня сам сразу же, как окажется на территории эр эф. Поэтому мама придумал кое-что, что спасет меня и от строгой длани закона, и от горячей длани отца. Хозяин комнаты сделал драматическую паузу и посмотрел на лицо друга. Оно не поменялось вообще, не выразив ни удивления, ни страха, ни облегчения. Кажется, Зая еще не осознает глубину творящегося вокруг пиздеца. — Меня, блять, в какой-то Мухосранск отправят! Чтоб я там залег ненадолго. Может, на годик. Кто знает, может и больше. А когда все уляжется, я вернусь в Москву, — Ксан провел ладонью по лицу, словно сгоняя наваждение, и уставился в пустоту. Говорить "если" очень не хотелось. Казалось, озвучишь - и вот она, реальность. В принципе, план не так уж и плох, но ведь какой сопутствующий ущерб! — Эт ты чо, уедешь, да? — Зая внимательно посмотрел на Ксана. — Да. И меня не будет год. Возможно, больше, возможно, мы блять никогда больше не увидимся. Мои счета закрыты, я физически не могу отдать тебе за вчерашнюю яхту. Я в черном списке всех мало-мальски уважаемых сообществ, сука, мой отец чуть ли не поклялся меня убить собственными руками... — Брат, прости, — перебил Зая, глядя на старого друга круглыми от страха глазами. — Ты, конечно, парень хоть куда, отличный друг, но я бы очень не хотел ссориться с твоим отцом. Уж и меня пойми, я тоже человек подневольный. Будешь в Москве - позвони. — Стой, но... Ксан не успел договорить. Он смотрел, как Зая пятится назад, как старается нащупать ручку двери, не потеряв при этом выражение горечи потери на лице. Друг просто ушел, закрыв за собой дверь. Завыв в голос, Ксан со всей силы ударил кулаком по стене. Больно было до одури, но обида за себя жгла сильнее. И нет, он не мог обижаться на Заю. Рыба ищет, где глубже. Вот и его верный приспешник двинулся дальше, оставив потерявшего былую мощь Властелина позади. Это нормально, Ксан и сам так поступил бы. Больше пугали перспективы будущего. Жизнь в одиночку в городке на отшибе, где у него не будет слуг, друзей, возможности заниматься любимым делом. Да и в школу снова придется поступать…