Catharsis

      «Даже находясь вдали друг от друга, родственные души будут продолжать свой безмолвный диалог, ощущая друг друга сердцем».       Кутаясь в свою любимую кожанку, Юнги в сотый раз перечитывал избитую фразу на промокшем билборде, и его тошнило. И не только розовые сопли о чудесах разделённой надвое души были тому виной. Просто виски/дури/секса накануне вечером оказалось слишком много. Волна эндорфинов давно отхлынула, уровень сахара в крови понизился, наступило обезвоживание. После излишнего перетягивания верёвкой нарушилось кровообращение, и это вызвало сужение сосудов и дрожь. Голова трещала адски. Короче, его накрыло жёстким отходняком. Звон в ушах заглушал лишь тяжёлый металл из динамиков на максимальных частотах.       Мир погряз в сумасшедшей мании найти своего предназначенного судьбой партнёра и построить с ним распрекрасную здоровую ячейку общества. Об этом кричит каждая реклама на уличных мигающий баннерах, об этом говорят на шоу по телевизору, всё об этом же вещает интернет-радио, и даже проповедуют грёбаные свидетели неведомого бога, раздавая всем буклетики с ванильно улыбающимися парочками. На почту изо дня в день валится спам, предлагающий помощь в поиске своего истинного/истинной, поддержку на время до «заповедной встречи» и ещё всякая херня. Но Мин Юнги это всё не волнует: ему похуй. Правда, ему совершенно насрать, кто его родственная душа и где её носит.       В дрожащей руке сверкнула почти пустая зажигалка, слабый огонёк лизнул сигарету, зажатую в зубах, и горький дым заполнил лёгкие. Юнги стоял на автобусной остановке и ждал свой транспорт, через пятнадцать минут должны были начаться уроки в старшей школе, будь она не ладна.       Невозможно себе представить ада похуже, чем школа, где подростки-доминанты во время полового созревания вовсю соревнуются в своей крутости. Они готовы из кожи вон лезть, чтобы пробраться на вершину социальной пирамиды. Топтать при этом слабых и беззащитных — обычное дело. Юнги не был слабым и уж точно не был беззащитным. Но было одно «но». Он был не таким, как все, отличался от серой массы — был геем. Этот факт делал его мишенью и значительно портил его жизнь. Постоянные нападки и издевательства продолжались уже второй год, с того рокового дня, когда он имел глупость признаться в своих чувствах парню. Зря понадеялся на понимание и толерантность.       Увы, первая любовь оказалась слишком жестоким опытом. Детишки могут быть зверски бессердечными. Настолько, что кому-то приходится сражаться за свою жизнь с разбитыми мечтами, с пеной у рта, с ножом в кулаке и с ранами и синяками по всему телу. Только данный природой стальной характер помогал Юнги справляться с трудностями, наплевав на чужое гнилое мнение. Очередной раз, вытирая рукавом кровь с разбитого носа, он гордо поднимался и бил в ответ. Он никогда не позволит каким-то ублюдкам поливать себя словесным дерьмом только потому, что он не такой. Из последних сил он впечатывал тонкий, но сильный удар в ненавистные рожи. Раз за разом разбивал костяшки пальцев, чтобы потом вечером, мчаться зализывать раны в любимую Дыру. Место, где можно напиться и утрахаться, пока сознание не погаснет в спасительном тяжёлом сне.       Единственная мысль, которая помогала справляться с затянувшимся пиздецом, — скоро ему исполнится семнадцать. На его правой руке появится метка доминанта, и он сможет заткнуть хотя бы часть орущих глоток одним своим словом. Юнги ни на секунду не сомневался, что он станет Домом, других вариантов и быть не могло. Он уже месяц таскал в своей потёртой сумке подаренный отцом браслет и ждал с нетерпением момента, когда сможет надеть его и демонстративно показать выскочкам-сабам. Эти жалкие создания не посмеют больше на него даже смотреть свысока. И если уж природа обделила его ростом, то пусть ползают пред ним на коленях. До дыр на своих отглаженных серых штанишках.       Автобус заскрипел несмазанными тормозами и остановился как раз напротив. Глубокая лужа вышла из берегов и волной окатила бордюр. Юнги равнодушно проследил взглядом, как грязная вода омыла носки его заношенных кед, отбросил промокший от осенней мороси окурок и шагнул на первую ступеньку.       Проездной пикнул, снимая стоимость поездки, и несколько задремавших пассажиров подняли голову. Высветленные волосы вошедшего юноши совсем намокли от дождя. Вода стекала даже с его потрепанной одежды. Когда-то белый воротник рубашки, виднелся из-под кожаной куртки посеревшей полоской, а изодранные джинсы не скрывали худых колен. В ушах парня дерзко блестели многочисленные серьги. Весь его вид кричал о патологически плохом поведении и вызывал осуждение. Но его это никак не волновало.       Заняв свободное место в конце салона, парень уставился в экран телефона и начал поиски подходящего трека. Хотелось спать, окунуться в горячую воду, съесть чего-нибудь сладкого, но всё, что у него было, — это чупа-чупс и долгая дорога до школы. Сегодня он снова опоздает к первому уроку. Но на это тоже плевать, завуч давно внёс его имя в чёрный список, и только относительно хорошие оценки помогали оставаться вне отчисления. Умный бездельник, какая ирония.       Имя… его имя не только в списке учительского надзора, оно опорочено и запятнано десятками грязных прозвищ и ассоциаций. В этой грёбаной школе есть только один ещё более затравленный бедолага — Пак Чимин. И этот идиот сам виноват, что присоединился к лагерю отщепенцев. Глупо было выставляться на защиту с громкими заявлениями, что тоже гей, особенно, когда ты слабый саб. Никто его об этом не просил. Знал бы Юнги о его планах раньше, то отговорил бы. Лучше от этого всё-равно не стало никому, а для узколобых придурков просто появилась ещё одна жертва. Как и раньше, Юнги мог только сочувственно наблюдать со стороны, как кто-то отдаёт себя на растерзание во имя какой-то своей бессмысленной справедливости, совершенно не способный противостоять грубым и жестоким нападкам. Глядя на это, хотелось защитить, но Мин и сам был не в том положении, чтобы за кого-то заступаться. Нужно было думать головой, а не слушать свои дебильные, не пригодные для выживания принципы.       Дерьмово всё это как-то, слишком уж дерьмово.       Неровные улицы города укачивали, глаза начинали слипаться, голова постоянно кренилась к груди, а в ушах на повторе играла спокойная мелодия, способная на несколько жалких минут унять агонию. Юнги уснул, приложив лоб к холодному окну, и ему снилась мать, давно оставившая их с отцом, затем ему начал видеться какой-то сумбурный кошмар, где его душил неизвестный мужик, приговаривая: «Следущая станция Хондэ. Осторожно, двери закрываются».       Двери закрылись, и автобус резко стартанул, голова качнулась и поехала по скользкой, запотевшей поверхности окна. Мин едва успел схватиться за поручни, чтобы не полететь на впередисидящую женщину, лихорадочно просыпаясь в падении. В следующую секунду он уже пробирался к выходу и на весь салон кричал: «Остановите».       — Ух, чуть не проехал. — Спрыгнув на асфальт, парень закинул сумку на плечо и двинулся в нужном направлении. Голова гудела чуть меньше, но от резкого пробуждения сердце колотило по рёбрам с усиленным ритмом. В руках зашуршала обёртка от чупа-чупса, и языка, наконец-то, коснулся источник сахара. Яркий вишнёвый вкус дразнил рецепторы, и это была первая причина слабой улыбки за сегодня.       Под мелким противным дождём хотелось поднять воротник повыше и спрятать голову в плечи. Но Мин Юнги ходит, только гордо подняв подбородок, особенно на территории ненавистной школы.       Главные ворота были уже закрыты, пришлось перелазить через высокий забор со стороны чёрного входа. Сначала полетела сумка, с тихо приземляясь по ту сторону. Затем Юнги закинул леденец за щёку и закатил рукава. Высоко подпрыгнув, он ухватился ладонями за кромку забора и подтянулся. Мышцы подались с трудом, давно требуя хорошей растяжки, но верно подняли худое тело. Грациозный в своей задумке прыжок закончился позорным фиаско, когда каблуки туфель поехали по мокрому скользкому камню, коим был выложен задний двор. Приземление не удалось, хорошо хоть никто не видел.       Встав и отряхнувшись, Юнги сверился с часами: оставалось двадцать минут до перерыва, можно ещё было перекурить и тогда двигаться в класс. Только сначала нужно было найти незаметное место, чтобы спрятаться от непогоды и преподавателей. Около старого заколоченного рабочего входа на земле оставался сухой островок: козырёк сверху защищал площадку от дождя — отличное место для временного убежища. Оглядываясь по сторонам, Юнги, словно лис на охоте, мелкими перебежками пересек открытую местность, надеясь, что никто не смотрит в окна. Облегчённо выдохнуть удалось уже в глухом углу, присев на невысокую ступеньку. Леденец хрустел на зубах, пока парень доставал из кармана промокшую пачку сигарет.       По блестящему материалу куртки стекали потоки воды, они затекали внутрь, мочили манжеты рубашки и оставляли на штанах мокрые разводы. Похож на чучело, но кого это волнует. Промокший воротник неприятно лип к коже и почему-то вызывал странное покалывание, отросшие ногти скребли шею, оставляя красные отметины на фоне сходящих засосов. Раздражение и усталость просачивались вместе с непогодой, вызывая то ли простуду, то ли депрессию.       Стрелка на дешёвых кварцевых часах ползла медленно, отсчитывая мгновения до сегодняшнего круга ада. Появление в классе будет ярким и привлекающим внимание, впрочем, как обычно. Оставаться в тени невероятно сложно, когда на тебя и так направлены все взгляды, поэтому Юнги вёл себя осознанно дерзко и вызывающе. Пусть смотрят сколько влезет и давятся, завидуют его бунтарской решительности и относительной вседозволенности, даже сквозь слепое презрение. Никому кроме него не было позволено пропускать уроки и ходить чёрти в чём. Затёртая школьная форма давно пропала без вести, поэтому чёрные джинсы и потрепанная расстёгнутая рубашка поверх футболки — его неизменный и совершенно индивидуальный стиль в этих стенах. На руках сверкали тяжёлые браслеты, в ушах покачивались ряды серёжек, выбеленные волосы выделялись из толпы, и всегда при себе были наушники и сигареты. И последние два пункта позволяли хоть как-то справиться с непрекращающимся кошмаром. Руководство школы делало вид, что борется с жестоким обращением между учащимися, а Юнги в ответ притворялся, что ведёт себя, как примерный ученик. Негласное согласие, прикрывание глаз на явные нарушения, прелести современной системы образования.       Неожиданно со стороны склада долетел звук глухого удара, и в следующий момент водопад осколков освидетельствовал о разбитом окне. Юнги выдернул наушник из левого уха и потушил сигарету. Интуиция кричала, что лучше не вмешиваться, но ноги уже несли за угол одноэтажного здания.       Под разбитым окном лежал окровавленный Пак Чимин, его руки и спина сплошь были пронизаны острыми осколками. Земля под ним покрывалась каплями крови, они смешивались с непрекращающимся дождём и растекались вокруг красноватыми ручейками. Юнги застыл в нерешительности, застряв на полпути. Из оцепенения его вывел слабый стон. Тогда парень взмахнул головой и подлетел ближе, аккуратно опускаясь на колени.       — Блять, чувак, ты жив? Что случилось? — Пытаясь помочь Чимину подняться, Юнги совсем забыл о том, что кто-то же должен был помочь ему вылететь из окна. А зря.       — Воу-воу, посмотрите, кто у нас тут. Сразу две барышни пришли на наш огонёк, или кто-то один из вас всё же мужик? А, парочка голубков, кто из вас кого ебёт холодными осенними вечерами? — Высокий и плечистый старшеклассник переступал через оконный проём, выходя на свет из тёмного склада. Его оскал растягивал лицо в усмешке гиены и явно напрашивался на кулак. Внутри Мин уже готовился к заранее проигрышному поединку, ведь он был ниже этого гада на целую голову.       — Если тебя так интересует интимная сторона однополых отношений, я и тебя могу выебать, — острый язык никогда не подводил Юнги, но провоцировать сейчас было не самым разумным решением.       — Ты что, с ума сошёл? Беги, — Чимин едва слышно шептал, прячась за худой спиной Мина, — лучше позови на помощь, я его задержу.       Конечно, задержит он, Юнги и не сомневался, что Чимин скорее молча падёт на колени, чем будет сражаться за свою гордость. Нельзя его оставлять одного с этим монстром. Взгляд скользнул по широким кистям рук и шее, соперник был пока без браслета, значит в нём ещё не проснулись гены доминанта, ну или саба, хоть это было бы весьма неожиданно.       — Что ты сказал? — Глаза наступающего почти вылезли из орбит от услышанного. Он краснел от гнева и надвигался неотвратимым бедствием.       — Да то, что ты, гомофоб хренов, на самом деле мечтаешь о большом и твёрдом хуе у себя во рту, — Мина несло. Последствия ночи, видимо, совсем перекрыли кислород к его мозгу, потому что это было сущим самоубийством. Чимин обречённо застонал, готовясь к избиению, и только сильнее сжал в пальцами скомканный рукав чужой куртки. По его спине стекала розовая от крови вода, но боль от порезов заглушал стыд и страх.       Юнги оторвал от себя руку испуганного саба и шагнул навстречу крупному сопернику. Опережая его удар, проник в зону комфорта, плотно прижимаясь к часто вздымающийся груди. Из-за разницы в росте, для того чтобы сделать это, ему пришлось встать на носочки. Глядя прямо в ошарашенные глаза, он молниеносно приблизился и прижался к пухлым губам своими, смачно целуя неподвижного парня. Импульсивное решение, чтобы вывести противника из строя.       Наступила такая плотная тишина, что можно было отследить марш холодных капель по шиферу крыши. Сердце Юнги пропустило удар, а затем забилось вдвое быстрее. Шокированный хулиган стоял и хлопал глазами, судорожно прижав руку к губам. Он сделал неровный шаг назад, и спортивная обувь поехала на мелких осколках. Приземляясь на задницу, молодой человек разодрал себе брюки и ладони. К шоку добавилась гримаса боли, и Юнги приготовился к новой вспышке гнева. Чимин решил не ждать завершения постановки, схватил своего горе-защитника за руку и побежал, неизбежно хромая.       Они неслись через всю территорию, направляясь к выходу. Желание как можно скорее покинуть территорию школы гнало их в шею, вместе с усиливающимся дождём. Во второй раз за день перелетая через забор, Юнги подумал, что дальше его школьные дни станут только хуже.       Парень, которого он только что довёл до бешенства своей выходкой, ему этого так просто не оставит. Всем известно, что Ким Намджун, капитан бейсбольной команды, бескомпромиссный, жестокий ублюдок. Раньше он не проявлял никакого интереса, всегда отмалчивался в стороне, видя как другие травят Юнги с Чимином, но своих же друзей по команде держал в ежовых рукавицах. С чего вдруг он изменил своим правилам и напал? Что-то сегодня явно пошло не так, что спровоцировало новую волну дерьма. Она грозит накрыть с головой, утаскивая на дно ещё сильнее.       — Что произошло? Как вы там двое вообще оказались? — Юнги бежал медленнее, видя, что Чимин кривится при каждом шаге на левую ногу.       — Это я хотел спросить, какого хрена ты творил! Зачем ты его злил? А по… поцелуй зачем был? — Чимин тяжело дышал, с трудом выговаривая слова. А ещё через метров десять он вовсе остановился, громко огласив, что больше не может бежать. Упираясь руками в колени, он пытался восстановить дыхание.       Поначалу совсем тихо сквозь шум дождя начал прорываться смех, а через минуту Чимин уже откровенно хохотал, всё больше скручиваясь, пока не осел на землю. Тогда от смеха в его глазах заблестели слезы, теряясь в каплях дождя. Он хлопал себя по бедру и с каждой секундой сильнее заливался гоготом.       — Что? — удивился такому перепаду настроения Юнги. Он тоже старался отдышаться, ощущая, как на лице расцветает непрошеная улыбка, этот высокий смех был слишком заразительным.       — Он склонял меня кое к чему. Ну знаешь, это… Но я отказался и вообще заметил, что он такой же, как мы. На что он разозлился и толкнул меня, — Чимин смущался, слова давались с трудом, рассказ всё время срывался на истерический смех. — Не думаю, что он специально выбросил меня в окно, но… но когда ты сказал ему о минете, а потом ещё и поцеловал. Боже, он наверное сходит с ума сейчас. «Гомофоб хренов».       Слушая объяснения, Мин офигевал всё больше и больше и не заметил, как сам начал вторить Чимину хриплым хохотом. Они сидели вдвоём под проливным дождём, сгибаясь пополам от смеха, и это было началом чего-то нового. Хорошего или нет, покажет время.       Юнги понимал, что от завтра можно будет ожидать чего угодно, но так же он думал, что недооценивал Чимина. Был искренне рад, что тот смог сказать нет, а не как обычно, молча терпел унижения. Значит, у него тоже есть свои рамки терпения. Саб он или нет, но пока он один, должен уметь постоять за себя.       Дожидаясь своего партнёра, сабам приходится справляться с дискриминацией в этом несовершенном мире, уповая лишь на свои собственные силы, что иногда бывает очень непросто. Доминанты, особенно юные и неопытные, не умеют сдерживать в себе инстинкты, они бесконтрольно пользуются своими привилегиями, наслаждаясь данными природой способностями подчинять и приказывать. Они слишком агрессивны и вспыльчивы, не имея свою пару, изнывают от излишней неизрасходованной энергии и атаки гормонов, тогда как одинокие сабы беспомощны и бессильны по отношению к своей природе, своим желаниям и окружающим людям. Юнги всегда знал, что как только его метка на руке появится, он будет держать себя в узде, не позволит себе обидеть кого-то, даже неосознанно. Но против обидчиков он будет защищаться, не брезгуя ничем.       «Скорее бы уже это произошло.»       Обычно метки появляются на теле тогда, когда приходит время. И всегда отображают твою истинную суть. Если ты от природы способен властвовать, приказывать, подчинять, то и позиция Дома обязательно подтвердится меткой на правом запястье. А если ты ищешь защиты, крепкой руки, сильного партнёра, который будет вести тебя по жизни, от властного голоса которого твои колени будут подкашиваться в горящем желании, то твою шею украсит чёрная метка без всяких сомнений и сюрпризов. Не кто-то решает за нас, а мы сами создаём себя и свою судьбу. Делаем выбор мы, а система лишает нас тягот терзаний и сомнений, облегчает задачу поисков и сочетаний, подбирая идеального партнёра, чьё имя будет украшать кожу до самой смерти. Каждому принадлежит его идеальная половина. Доминант должен любить и заботиться о своём сабмиссиве, направлять его, удерживая от беды, иногда наказывая, а слабый должен слушаться, полностью доверяя себя, отдавать всё без остатка, исполняя желания и даже предугадывая их. Только так они могут достичь истинного счастья, получить максимум от слияния душ в одну высшую абстракцию, не руша себя и своих предназначенных.       Вот только бывают сбои в так называемой идиллии: когда один человек уходит из жизни раньше, другому не остаётся ничего, кроме как доживать свою жизнь с истерзанной, пустующей душой, лишённой необходимого продолжения. Отец Юнги не смог довольствоваться одинокой жизнью, не смог сойтись с кем-то, кто не Она. Он потерял себя от горя и лишился всего. Поэтому Юнги не хочет находить свою родственную душу, он боится, что однажды потеряет самое главное, в момент, когда они уже станут одним целым и существование по отдельности станет невыносимым.       Он боялся повторить судьбу отца и надеялся, что его метка никогда не сотрётся, останется чёрной цельной полосой, не проявляя имени. Лучше им никогда не встречаться, всё равно Юнги нечего будет ему дать. А это определённо будет парень, система учитывает и ориентацию, даже если общество категорически против подобных «отклонений». Юнги тяжело осознавать, что где-то далеко, а может, и относительно рядом, есть ещё один несчастный парнишка, которому так же сложно ужиться с собой в несправедливом обществе.       Убирая мокрую челку с глаз, Юнги глянул на Чимина и задался вопросом, почему они раньше никогда не говорили, не пытались стать хоть каплю ближе. Будет ли вместе легче выжить, или станет только хуже? Впервые влезая в его проблемы, Юнги почувствовал себя чуть менее отвратительным куском эгоистичного дерьма. Это чувство заставило мысленно потянуться к браслету матери, который он неизменно носил при себе с трепетом собираясь однажды прикрыть им судьбоносную метку. Метку, которая в любой момент может стать чьим-то именем. Это не может быть Чимин, но подобная мысль проскочила в голове, пока глаза изучали широкую чёрную полоску ткани, привлекательно завязанную на высокой шее. Чимин уже полгода как носил свою метку, и не было ясно, проявилось уже его имя или нет. Спрашивать о таком негласно запрещено, это слишком личное, но было очень интересно. Именно в тот момент Юнги не мог перестать об этом думать.       Пак поднялся с земли и подошёл ближе. Подал руку молча и помог подняться, глядя прямо в глаза. Такие взгляды без разницы в росте всегда казались ему более интимными, смущающими.       — Ты однозначно псих, Мин Юнги. Но спасибо тебе, правда, спасибо. — Он подался вперёд и почти невесомо коснулся своими тёплыми губами щеки. Поступок импульсивный и необдуманный. От него загорелось ярким румянцем лицо и наступила неловкость. Уютная и слегка волнующая неловкость.       — Да не за что, — ответил Юнги, провожая взглядом удаляющуюся спину Чимина. Его белая рубашка была бесповоротно испорчена, а спина явно нуждалась в медицинской помощи.       «Помочь или не стоит в это ввязываться ещё больше?» — Юнги стоял ещё секунду, а затем сделал шаг, второй, постепенно переходя на лёгкий бег. В голове кружились сомнения, правильно ли он поступает, но останавливаться, кажется, уже было поздно.       — Постой.       — Да? — Чимин обернулся, тут же охая от боли, многочисленные порезы хоть и были не глубокими, но всё равно давали о себе знать. — Блин, мать меня убьёт просто.       — Тогда пошли со мной, я помогу. Обрабатывать прорезы и ссадины для меня — привычное дело, — Юнги смотрел в сторону, пряча взгляд, потому что слишком смущает. Доверчивый и улыбчивый Пак Чимин слишком смущает. Не привык он брать ответственность за кого-то ещё.       — Пошли, — вот так просто, без сомнений и колебаний огласился тот, удивляя ещё больше. — А куда мы идём?       — В Дыру.