Глава 1
7 октября 2016 г. в 00:37
Сентябрь был холодным даже для привычной питерской погоды, поэтому Славе не хотелось лишний раз выходить из дома, даже для посещения вписок. Он и дома неплохо вписывался в кресло, гладя кошку, лежащую у него на коленях, и просматривая новости в соцсетях, не совсем намеренно, но привычно заходя на страницу Оксимирона в твиттере. Его страничка с недавних пор после двухмесячного молчания снова ожила, что Славу даже как-то грело в этой осенней промозглости, так как создавало иллюзию присутствия Мирона в его собственном квартирном мирке, пусть только и на экране планшета. Жид был сейчас во Владике, снова отправился в масштабный тур, на этот раз по городам России, начав с самой отдаленной ее части. Семь часов разницы во времени, девять тысяч километров пути, десять часов перелета — кажется, так далеко. Но Вконтакте горит значок «Онлайн», что как будто делает расстояние не таким значительным, и пальцы сами набирают сообщение, а Слава сам себе при этом напоминает влюбленную фанатку, из тех, которым Мирон советовал сперва узнать о геолокации клитора.
«Привет, еловая лапка) Как долетели?»
Сообщение висит непрочитанным минут пять, Слава все это время зачем-то гипнотизирует выделенную голубоватым цветом строчку, дожидаясь, когда фон окна становится белым, и внутренне замирая, следя за значком, оповещающим о том, что Мирон набирает сообщение.
«Все хорошо. Погода такая же, как в Питере. А вообще здесь ночь.»
К сообщению прикреплена фотка, где Мирон в накинутом на бритую голову капюшоне стоит на фоне светящегося огнями моста и смотрит своим эпичным гипнотическим взглядом, от которого текут все телки. И Слава тоже. Он даже сжимает через полу халата свой вставший член и втягивает воздух сквозь сжатые зубы. Нет, дрочить на фото Окси — это уже слишком, даже, если в свидетелях только Коха.
«Охххуенный вид сзади, а ты похож на яйцо из „Шрека“ лол».
Слава нехотя убирает руку со своего члена, и ухмыляется придуманному забавному сравнению Федорова с Шалтаем-Болтаем. Тот прочитал сообщение, и молчит. Обиделся что ли?
«Но нос не похож, слишком большой».
Шутка не смешная, да это и не шутка вовсе, но Слава все равно улыбается, представляя Мирона в виде огромного ухмыляющегося яйца с еврейским носом, которое показывает, как надо читать грайм.
Мирон набирает сообщение, и Слава уже ждет какой-нибудь остроумный ответ, но просыпается.
Он дергается, рывком выпадая из сна прямиком в слишком ощутимую реальность — соприкосновение спины и задницы с полом не может быть мало ощутимым. Слава вспоминает, что находится не у себя дома, а снова на какой-то вписке, из соседней комнаты слышится шум, кто-то с кем-то спорит, слышен смех и рэпчик, тянет никотином. А здесь в комнате он один, пронизывающий ветер вместе с дождем залетает через приоткрытое окно. Карелин со стоном поднимается на ноги, ежась от холода, так как на нем надета только майка, и идет закрывать створку. Славу шатает из стороны в сторону, хуй знает сколько, чего и с чем он выжрал в этот вечер, но он чувствует, что организм требует добавки, вот только присоединяться к общему веселью совсем не хочется.
— Братка, ты чего здесь? — Замай заходит в комнату и едва не наступает на телефон Славы, валяющийся на полу. — Ты че, Оксюморона сталкеришь? — он со смесью интереса и недоумения разглядывает экран мобильного, поднятого с пола. — На его фотки, что ли, дрочишь?
— Регулярно, — Слава растягивает губы в ухмылке, отбирая у Андрея телефон, в котором и правда открыт твит с той самой фотографией из Владика, с Мироном, смотрящим пронзительным взглядом, от которого текут его фанатки, фанаты, типа Рикки Ф, оппоненты, ну и еще Шокк. — Я, наверное, домой потопаю, Андрюха.
Замай только пожимает плечами: Слава последнее время странно себя ведет, может, в осеннюю депрессию впал, и плюхи не красят существование, а, может, с Сашей проблемы. Карелин только хлопает друга по плечу, проходя мимо него в коридор и цепляя по дороге бутылку пива, стоящую на столике. Он некоторое время возится, пытаясь надеть кроссовки, потом накидывает слишком легкую для такой погоды куртку, засовывает мобильный в карман, слегка заплетающимся языком обещает Замаю, что завтра наведается в гости, после чего выходит на лестничную клетку.
Лампочка не горит, и Карелин сбегает по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, в почти полной темени, рискуя свернуть себе шею, но он ведь любит ходить по краю — риск наебнуться с лестницы тоже входит в это хобби. К счастью, до первого этажа Слава добирается без травм. На улице ночь, холод и моросит дождь, что вгоняет в депрессию даже сквозь алкогольное опьянение, которое Слава всегда старается поддерживать на нужном уровне, поэтому он открывает пиво. Он достает из кармана телефон и включает экран: знакомый огненно-стальной взгляд тут же впивается в его лицо с открытой фотографии. Почему он вообще открыл фотку с еблом Оксимирона? И приснится же такой бред: диалог с Федоровым, будто они друзья, будто Слава — фанатеющая телка. Он сплевывает на землю.
«Еще бы в Хабаровск поехала на их концерт, Сонечка, и автограф от Оксимирона на жопе попросила», — думает Слава, и его передергивает то ли от холода, то ли от себя самого.
Эти навязчивые мысли про Мирона порядком подзадолбали, и, если в 2013-м году Слава мог спокойно следить за его жизнью в соцсетях и посещать концерты, то сейчас нет. После того, как Гнойный крайне резко высказался в адрес Оксимирона, после того, как этот «мессия» не выдержал и вызвал его на баттл, после выхода «Хайп трейн» и всей сконцентрировавшейся внутри Славы неприязни к этому человеку и ему подобным, он чувствовал, что предает себя, продолжая интересоваться Мироном, как раньше. Нет, конечно, Слава не дрочил на фотографии Федорова (даже во сне не стал), но он на них смотрел, он следил за новостями, касающимися Мирона, и, как бы не закапывался в андеграунд, все же завидовал ему. Но, кроме легкой зависти, «нерадихайповых» выходок, сталкерства за Мироном, была еще одна вещь, которая раздражала — он понял, что просто хочет Мирона. Все начиналось с невинной дрочки с придушиванием себя какими-то предметами гардероба типа шарфов и ремней, иногда в ход шла бельевая веревка, один раз — пакет (не Ленина), и еще один раз в этой хуйне участвовал Чейни, за что Славе до сих пор внутренне неловко, хотя внешне, как всегда, поебать. Но сейчас Слава ловил себя на том, что мысли приобретали все более навязчивый характер, и уже просто воображаемого Оксимирона рядом в эти интимные моменты стало мало — нужен был реальный, тот, что сфоткался несколько часов назад на фоне ночного Владика, тот, что однажды, при случайном (или не очень) столкновении в «1703» бросил лишь скользящий, почти безразличный взгляд, как будто не сам недавно вызвал Гнойного на баттл, посчитав того достойным такой чести. Это бесило, и в памяти у Славы до сих пор бултыхался неприятный осадок от того, что парт Дена Окси заценил, а про него и словом не обмолвился, будто Слава был пустым местом. Ага, хуй там, десять побед из десяти, гнойный фаст-флоу и грайм, от которого кончает Чейни и не только он, способность заткнуть кого угодно во фристайл баттле, в конце концов, новый микстейп, который нельзя не назвать крутым дерьмом. Но это все хуйня, если Мирон не принимает его всерьез, они слишком разные, чтобы как-то пересечься, разве, что на баттле, и то, потому что не ответить на укол Гноя было невозможно.
Слава курит, выпуская дым в чернильно-дождливое небо и ловит себя на том, что все еще смотрит на фотку Мирона. Он сворачивает вкладку и открывает список контактов, пролистывая до выученного наизусть номера. Трубку берут не сразу.
— Слава, я сплю. Говори только если что-то важное, — наконец отвечает сонный голос на том конце.
— Важное, — Карелин делает глубокую затяжку и выкидывает в урну пустую банку из-под пива. — Я приеду?
На том конце слышится тяжелый вздох.
— Бля, Слава, ну давай. Но ты, конечно, не вовремя.
Вскоре Слава едет в такси, прислонившись виском к боковому стеклу, о которое бьются дождевые капли. Он выглядит, будто расстроенная мелодраматичная барышня, страдающая по своему принцу. Но на самом деле, Карелин думает сейчас не о Мироне принце, а о сильных руках на своем горле, заставляющих задыхаться, закатывая глаза в приливе эйфории и возбуждения — а уж чьи это руки, Мирона или кого-то другого, не так уж и важно.
Карелин долго давит на кнопку звонка, слушая трель, раздающуюся внутри квартиры. Ден открывает дверь резко, зло глядя на Славу, который так и не отпускает звонок.
— Я не спал больше суток, имел бы ты совесть, — он пропускает Славу в квартиру, не сводя с него осуждающего взгляда, который при этом все равно выглядит собачьим.
— Прости меня, моя любовь, — отвечает Слава в своей развязно-шутовской манере, пожимая Дену руку, отмечая, что она приятно теплая по сравнению с его замерзшими ладонями.
— Ты что на улице спал? Чай будешь? — голос Чейни смягчается.
— Не, Денис, мне бы что-нибудь горячее чая, — говорит Слава, и только потом понимает, что это звучит немного пидорски. — Давай нажремся?
— Я думал, у тебя более веский повод притащиться ко мне среди ночи, чем просто для того, чтобы нажраться, — в голосе Дена улавливаются нотки раздражения, и Славе кажется это странным. — Как будто тебе не с кем нахуяриться в хлам, раньше у тебя таких проблем не было. Ладно, у меня вискарь есть, если хочешь.
Слава идет за Деном на кухню, ощущая, что тот явно чем-то недоволен, и причина, скорее всего, совсем не в позднем визите и желании Карелина напиться вместе.
— Ты чего такой злой? Вообще, я по другой причине, просто не знал, как тебе сказать, — говорит Карелин, а Чейни резко разворачивается и выжидательно смотрит на него так же неодобрительно. — Ну, в общем, я хотел, как в тот раз, чтобы ты…
— Иди на хуй, Слава, — Чейни не дослушивает и тянется к шкафчику, где стоит алкоголь, доставая оттуда начатую бутылку «Дениелса». — Я тебе не твоя телка, чтоб твои ебанутые потребности удовлетворять. Иди сними шлюху, или девушку свою попроси.
— Или Мирона…
Эта фраза слетает со Славиного языка сама собой, она вроде как ничего не значит со стороны, просто тупая фраза, и даже Слава не придает ей особого значения, но Ден, напротив, впивается взглядом в светлые глаза, будто хочет там что-то вычитать.
— Вот Мирона своего и попроси, — он резким движением откручивает пробку на бутылке и вливает в себя порядочную порцию. — Хули ты сюда-то пришел? Я же не доктор Фрейд, блять, чтоб о твоих сексуальных отклонениях слушать. Нет, ну ты, конечно, можешь заплатить мне, и я послушаю, так и быть. Но все-таки Оксимирон тебе больше поможет в этом деле, хотя тоже не думаю, что за бесплатно, — Ден снова делает пару больших глотков, будто это не Слава хотел напиться, а он.
А Карелин не понимает, что за такие странности в поведении обычно крайне уравновешенного Дена, почему в его глазах проглядывают сейчас эмоции, что-то типа обиды, или хуй поймешь, Слава не аналитик, но правильную расшифровку готов нащупать интуитивно. Он делает шаг вперед, становясь почти вплотную к Чейни, позади которого столешница, так что тот вжимается в нее инстинктивно, стараясь избежать близкого контакта. Но Славины пальцы уже дотрагиваются до его шеи, поглаживают осторожно чувствительную кожу возле уха, заставляя Дена вздрогнуть, а свободная рука отбирает у него бутылку виски и отставляет в сторону.
— Что случилось? — Слава вглядывается в глаза Дена, и сердце почему-то сжимается от этого взгляда собаки, ждущей хозяина. — Ты странный какой-то, объясни мне, на что ты злишься?
Слава не убирает пальцев с чужой шеи, наоборот слегка сдавливает их, притягивая Дена ближе. Ситуация до ужаса нелепа, и хуже всего то, что Славе она такой не кажется, а в штанах почему-то тесно.
— Бля, отвали, — Ден пихает Славу в грудь, высвобождаясь из чужих рук и отступая на несколько шагов. — Все до охуения в порядке, просто ты меня разбудил, а потом начал нести какую-то ахинею. Почему я должен быть добрым?
Логично, вот только Славу интересует другой вопрос: почему у Чейни тоже стоит?
— Иди домой, — Ден, не без усилия, берет себя в руки, натягивая привычную доброжелательно-непроницаемую маску и выравнивая тон голоса. — Забирай с собой вискарь, если хочешь, могу еще наливку дать, а я хочу спать. Серьезно, Слава.
Ден говорит «серьезно», но в голосе сквозить неуверенность, он говорит «хочу спать», но в глазах у него не осталось ни капли сонливости, по крайней мере, бухому Славе так кажется, поэтому он снова сокращает расстояние, упираясь рукой в стену где-то на уровне головы Чейни.
— Нет проблем, я уйду. Но я хочу вернуть долг, — Слава говорит это шепотом Дену в ухо, склонившись к нему и слегка пошатываясь.
— Я тебе прощаю все долги, Слав, — Ден глубоко вдыхает и давит ладонью Карелину на грудную клетку, чтобы отстранить его, но получается плохо. — Ладно, хуй с тобой, хочешь — оставайся, но будешь спать на полу.
— А зачем ты вообще согласился впустить меня, а, Денчик? — Слава выговаривает эти слова прямо в губы Дениса, от чего у того пробегают мурашки по спине. — Почему ты тогда согласился сделать это, если ты так против пидорства?
Слава все-таки прижимается к губам Чейни своими, а потом жадно целует, почти кусает, не дает отстраниться, придавливая его к стенке, просовывая холодные руки под его майку, проходясь пальцами по выступающим ребрам, и слыша, как учащается чужое дыхание от этих действий.
— Мне кажется, ты ведешь себя немного непоследовательно и не логично, — говорит Слава, отстранившись, на его губах играет пьяная ухмылка.
Ден смотрит Славе в глаза и проводит тыльной стороной ладони по губам, будто стирая тошнотворный привкус пива, а потом бьет кулаком по наглой роже. Денис ниже, да и кулак соскальзывает, нечетко проезжаясь по скуле, но Слава отступает на шаг назад от удара, едва не теряя остатки координации, а потом смотрит на Дена обиженно-недопонимающе, держась за щеку.
— Ты заебал, — Ден буквально цедит слова, пожалуй, никогда раньше Слава не видел его таким злым. — Ты думаешь, я слепой? Думаешь, я не знаю, что ты повернулся на Мироне? Думаешь, меня можно использовать в качестве дешевого заменителя?..
— Ну, почему дешевого?
Славин язык произносит эти слова раньше, чем до пьяного мозга доходит, что такое не стоит говорить своему другу, он даже прикрывает рот рукой, и пытается сообразить, как перевести сказанное в дурацкую шутку, но Денис не хочет слушать. Он просто выпихивает шатающегося Карелина из квартиры, не без труда, конечно, но зато решительно, и захлопывает перед его носом дверь, напоследок желая «спокойной ночи».
— Спокойной, мать твою, ночи, Ден, — бормочет Слава, спускаясь по лестнице, цепляясь за перила, чтобы не скатиться со ступенек.
Он понимает, что совершил какую-то ошибку, возможно, даже не сейчас, начав тупорылые приставания, а еще тогда, когда вовлек Дениса в свои девиантные девичьи грезы об удавках на шее и сильных оксимироновских руках. Но еще он понимает, что на самом деле, в придачу к проблематичному отношению к Окси, хочет и своего лучшего друга тоже, и риск потерять его навсегда не уменьшает это желание ни на грамм.