ВТОРОЙ ШАНС НА СЧАСТЬЕ

Только когда Дан решил закурить, он заметил, насколько дрожат руки: огонек зажигалки никак не хотел встречаться с кончиком сигареты, плотно зажатой в окоченевших губах. Да еще и ветер мешал: порывистый и злой, он забирался под тонкую куртку, выхолаживая остатки тепла, играя, задувал неверный язычок пламени и, казалось, мешал в голове обрывки отчаянных мыслей с такой же легкостью, как и расправлялся с последними осенними листьями на прихваченной морозами земле. — Ты так долго будешь мучиться. Хоть бы ладонью прикрыл, — раздался над ухом чуть насмешливый голос, и рядом со скамьей обрисовался высокий худощавый парень, одетый с небрежностью истинного «художника по жизни». Он абсолютно бесцеремонно взял из пачки, валяющейся на коленях Данилы, несколько сигарет, и в качестве своеобразной благодарности помог тому наконец-то закурить. — Что, мальчик сбежал из дома? — незнакомец продолжал с нахальным любопытством рассматривать скукожившегося на лавочке Даньку. Тот и так был не слишком высокого роста, а сейчас, нахохлившийся и замерзший, он вообще казался воробушком. Тонкие черты лица и волевой подбородок; припухлые губы, нежная кожа без признаков активной растительности, больше характерная для подростка, и жесткие складки в уголках рта, не располагающие скользко шутить по этому поводу; коротко стриженные темно-русые волосы, и только сзади, явно по недосмотру, несколько отросших прядей привлекали внимание легкомысленными локонами. А когда веселый взгляд случайного парня встретился с тяжелым прищуром карих глаз, то желание хохмить улетучилось окончательно. Неловко улыбнувшись, «вольный художник» пробормотал, делая шаг в сторону: — Я просто хотел узнать, может проблемы какие? Может, помочь чем? — Проблемы, — не стал спорить Даня. Голос у него оказался низким, с небольшой хрипотцой — то ли от холода, то ли по жизни, — но совсем уж басовитых ноток там не наблюдалось. — А чем можешь помочь? Деньгами или сочувствием? — Да деньгами сам не богат, — под пристальным взглядом незнакомец еще больше смешался. — Ну, мы тут с ребятами решили проехаться автостопом, как раз одно место пустует. Если есть хотя бы рублей сто — возьмем в долю. Если не боишься. Данька посмотрел через редкие темные кусты бульвара на другую сторону дороги. Там действительно стоял видавший и лучшие времена маленький автобус и небольшая компания около него. — И далеко собрались? — Мир посмотреть, — голос вольного художника стал опять обретать нахальную беспечность. — Просто у нас внезапно распалась компания, поэтому слегка не хватает стартового капитала. Ну, так как — вольешься? Не испугаешься? — Лишь бы вы не трусили, — Данька поднялся с уверенностью человека, которому нечего было опасаться. Да, невысокий, да, худощавый. Но не субтильный. Таких как он, обычно называют «жилистыми». А грация движений явно говорила о его спортивной подготовке. В руках — всего лишь небольшой рюкзак и вряд ли со сменой белья, но кого это могло смутить? — Ну, так ты чего затормозил? — оглянулся парень на своего нового знакомца, которого немного озадачила подобная прыткость. — Слушай, а тебя никто не ищет? — в нахальном голосе послышалась настороженность. — Нет. Перед милицией я чист, если только пара неоплаченных штрафов за неправильную парковку. А больше некому. Так что пошли. Или ты просто хотел денег с меня срубить по-быстрому? — Ты че! Совести у нас, может, и нет, но честь присутствует, — долговязый «вольный художник», казавшийся на фоне Даньки нескладной каланчой, в два шага нагнал попутчика, и к автобусу они подошли уже вместе. А еще через несколько минут допотопное средство передвижения, грохоча железом, отправилось в путь (все надеялись, что не в последний). Дан сел в самом углу, на заднем сидении. Он не был совсем «наивным чебурашкой» и прекрасно понимал, чем могут грозить подобные путешествия в незнакомой компании. Но он умел себя поставить и за себя постоять, и поэтому не слишком опасался веселых раздолбаев, среди которых еще оказалось и пара девушек. Одна из них сразу подсела к нему, хорошо не на колени, взлохматила короткую стрижку: — А ты милый! Выглядишь почти непорочным. — Это я только выгляжу, — криво усмехнулся Дан, похлопав девушку по вполне округлому бедру. — Тебя опередили. Она хихикнула, оценив шутку: — Ну, а угостить опоздавшую хоть чем-нибудь ты можешь? Это прозвучало забавно и профессионально, как будто они находились у стойки в ночном клубе, а не в салоне старенького автобуса, но Дан умел принимать правила игры. Через некоторое время и некоторое количество купюр он получил право доступа к ящику дешевого, но крепкого пива и к благосклонности любой из трех девиц. Второго ему и даром не хотелось, а вот первое он оценил по достоинству. Ни один качественный алкогольный напиток не отключал сознание с такой быстротой. Половину пути он проехал, бездумно потягивая из горлышка отвратительную на вкус, но чудесную по действию жидкость, слушая какие-то пьяные откровения одного из своих попутчиков, и достаточно похабно прихватывая то одну, то другую девицу за все их предполагаемые округлости. Те были явно не против, и, как понял Дан, это входило в своеобразный абонемент бесплатной поездки. Типа: «Если ты настоящий мужик…». Потом физиология взяла свое, почти всем потребовалось пойти на свежий воздух. И водитель с большим облегчением выпустил из нутра своего антиквариата шумную компанию. Долго шатались по обочине и ближайшим кустам, удовлетворили все потребности, опять поймали попутку, в этот раз какой-то пафосный минивэн, возвращавшийся с торжества. Дан мог поклясться, что водитель был не трезвее их самих. Но почему-то всех больше интересовал вопрос стоимости поездки, а не состояние водителя. И все крайне обрадовались, что в столь шикарной тачке они поедут за бесплатно, поскольку они «люди хорошие» и обязательно угостят водителя, а не будут «жрать в одну харю». Опять было пиво, пьяная возня в тесном пространстве и даже какое-то подобие танцев. Только теперь первый хмель выветрился, и мозг, отказавшись анализировать текущие события, упрямо воскрешал в памяти то, от чего Дан хотел сбежать не только физически. Он закрывал глаза и сразу видел перед собой насмешливое, порочно-красивое лицо Кирилла, а в ушах звучал спокойный, презрительно-снисходительный голос: «Да никуда он не денется, вернется… Они все возвращаются». Причем Дан мог поклясться, что Кир был в курсе того, что он как раз входил в квартиру и мог слышать его слова. И говорил не столько для своего телефонного собеседника, сколько для юного любовника, посмевшего проявить неповиновение. Только обида растоптанного самолюбия вытолкнула Дана обратно за порог. Не услышь он последней фразы — он бы вернулся. Кир был его персональным демоном, которого ненавидишь и обожаешь одновременно, и от которого невозможно отказаться, как от наркотика. Кир первый показал ему и сладость соития, и горечь бесстыдства мужской любви. Каждый раз после встреч с любовником Дан то клялся себе, что постарается стать или натуралом, или просто хранить целибат, то летал, как на крыльях, еще долго смакуя сладкие мгновения близости. «Мальчик-мажор» — так считали все окружающие. «С жиру бесится», — вынесли вердикт многие из них, когда вместо пафосного института он после 9-го класса пошел в автомеханический техникум. Мать до гибели в аварии (Даниле тогда было пятнадцать лет) руководила маленькой, но успешной косметической фирмой, потом ее заменила старшая сестра, как раз окончившая элитный экономический институт, так что финансово жили неплохо. Да и отец, пусть приходящий, помогал деньгами в очень больших количествах. Что еще не хватает симпатичному мальчику для успеха в жизни? В этом случае даже нетрадиционная сексуальная ориентация была бы просто еще одной изюминкой, весьма привлекательной. Но мало кто знал, какие черти водились в болоте внешне благополучной семьи. Нельзя сказать, что Данька чувствовал себя нелюбимым сыном. Нежеланным — точно. Мать пыталась стать бизнесвуменшей, сестра вполне подросла, чтобы самостоятельно себя обслуживать — и вдруг опять пеленки. Но как понял Даня: второй брак обязывает. И мать смирилась, родила, по-своему любила, даже после ухода отца. Хотя, судя по всему, и алименты на содержание стребовала все же не хилые. Хватало и на себя, и на дом, и на то, чтобы справиться с последствиями неудачных бизнес-решений. Сестра же, сводная, по матери, Людмила, попросту Люська, брата терпеть не могла, звала заморышем и норовила при случае напакостить. Он быстро научился давать сдачи, надежно прятаться и вовремя сбегать, и «несчастным последышем» он себя явно не чувствовал. Все началось как-то одновременно, в тот самый период, когда гормоны являются единственной движущей силой развития, кровь кипит, а разум перемещается гораздо ниже головы. Парень стал пользоваться все большим успехом у девочек, несмотря на то, что ростом не вышел. В нем своеобразно сочеталось бунтарство — почти рокерские одежды, соответствующий сленг, — и все черты мальчика из интеллигентной семьи: короткая, но стильная прическа (с трогательным «хвостиком» темно-русых локонов внизу стриженого затылка), очки в тонкой золотой оправе и занятия одновременно в спортивной и литературной секции. Подобный «компот» сражал девочек наповал, и каждая хотела очистить его от «наносного». В четырнадцать-пятнадцать (а то и младше) они ведь все знают и о жизни, и о мальчиках в ней! А ему самому было приятнее проводить время в мальчишеских компаниях, чем на свиданиях с девочками. Его это не шокировало. Даня давно узнал, что отец развелся не просто так, а из-за принадлежности к определенным меньшинствам, из-за этого уехал в другой город, из-за этого и с сыном ему почти не давали видеться — чтобы не повлиял «развращающе». Но в благодарность за то, что мать все-таки смогла родить и для того, чтобы ребенок ни в чем не нуждался, старший Осмолов отдавал денег гораздо больше разумного. Данила отца не презирал, скорее, относился спокойно, но когда после смерти матери тот не забрал сына к себе, а оставил на попечении старшей сестры, которая ради денег была «готова терпеть» Дана, даже если он пойдет склонностью в отца (гомофобия была ее «коньком») — вот тогда Дан обиделся. Причем так, как обижаются подростки: на всю жизнь, без права оправдания и пересмотра дела, за предательство. Его поступки были столь же стремительны и радикальны, как и решения: ушел в техникум, найдя специальность по душе, чтобы поскорее начать обеспечивать себя, отказаться от финансовой помощи предателя-отца и заодно лишить сестру финансовой поддержки, ею не заслуженной. Предложил Люське отдать его долю от наследства матери деньгами, намереваясь уйти из семьи, возможно, уехать из города, чтобы начать жизнь с чистого листа. Но сестра заартачилась, и тогда Дан решил взять ее измором, став участником шумных компаний, ставя под сомнение безупречную репутацию фирмы и фамилии владельцев. В семнадцать лет все решается радикально. Может быть, через пару-другую лет, Дан успокоился бы. С возрастом приходит способность к компромиссу. Но, в один прекрасный день, Люська появилась на пороге дома с торжествующим видом, как будто выиграла в уличной лотерее миллион. Она давно грозилась познакомить непокорного брата со своим потенциальным женихом, чтобы тот, наконец, понял, что значит «жить в высших слоях общества». Небрежно прислонившись к косяку приоткрытой двери в свою комнату, Данила ждал, когда обрисуется в их «скромном» жилище продукт работы имиджмейкеров мужеского пола, который должен был стать для него образцом «хорошо образованного молодого человека с положением и перспективами». А появился Кирилл. Обжег взглядом серых глаз, улыбнулся насмешливо, протягивая руку: «Какой у нас тут мальчик! Давай знакомиться. Меня зовут Кир…». Потом Дан все пытался понять, в какой момент, почему он стал наркозависим от вселенского холода ледяного взгляда, почему сердце прыгало в груди от восторга, когда улыбка касалась насмешливых губ, и почему не было никакой возможности противостоять настойчивости широких горячих ладоней с их бесцеремонной властностью. В красивом нутре минивэна все громче звучала музыка, а Дан, расположившись со всеми удобствами у заднего окна, почти в полусне, вспоминал и вспоминал эпизоды, встречи, близость… Вот Кир первый раз пришел к нему в комнату. Не наглел и не вел себя бесцеремонно. Вообще, у Кира всегда было воспитание на уровне. Оценил плакаты с музыкальной группой (предмет тайной гордости Дана, поскольку на одном из них был реальный, а не факсимильный автограф лидера). Посмотрел книги, пару томиков даже полистал. А потом резко так, с размаху, спросил: — Ты ведь нетрадиционный мальчик, правда? — Правда, — Дан не видел особого смысла скрывать, когда спрашивают напрямую. Он точно знал, что не похож на гея в модной сегодняшней интерпретации этого слова, и то, что Кир понял, а поняв, не осудил, почему-то крайне обрадовало. А потом сердце совершило еще один кульбит, когда горячая рука легла на талию, и шепот обжег ушную раковину: — Я очень рад. Потому что ты мне очень понравился. Было бы печально не иметь возможности это показать. Тогда Дан не поддался на столь явную провокацию, выскользнул из захвата жадных рук, попытавшись все свести к шутке. Кирилл удивленно поднял бровь, но позволил сбежать. Именно так. Дан только потом понял, что Кир просто иногда разрешал не слушаться его воли. Сбегать от очевидного. Верить в несбыточное. И самое главное — беззаветно любить его, единственного и неповторимого, и прощать любые его мелкие и не очень недостатки, проступки, ошибки. А затем пришло первое разочарование. Разочарование горькое, до слез. Дан к тому моменту уже полностью пропитался Киром — его улыбкой, насмешкой в холодных глазах, невозмутимой хозяйской властностью, — и жаждал близости не меньше своего старшего друга. Потом, стоя в душе, Дан глотал горькие слезы и уверял сам себя, что все еще сложится. Он плакал не из-за обиды, боли или унижения: обида царапнула душу, когда перед тем, как заключить в объятия, Кир деловито произнес: «Сними очки, они мешают»; унижение обожгло стыдом в слишком открытой и беззащитной для первого раза позе, которую выбрал Кир; боль была естественной, но из-за зажатости и неловкости более сильная, чем хотелось бы. Горько было то, что последующая волна оргазма так и не смыла ничего, а только загнала вглубь, как занозу. Слезы тогда ушли вместе с водой. Дан сумел убедить себя, что все это глупости, и первый раз часто бывает неудачным, главное, что Кир с ним. И за улыбкой парня, вышедшего из душа, Кирилл так и не разглядел той тени разочарования, которая незримой стеной встала между ними. К Дану подсела опять девушка, уже разгоряченная и почти раздетая, несмотря на морозные узоры на запотевших стеклах. — Тебе не жарко, дорогой? — она расстегнула его куртку, ладошкой прошлась по груди. — Давай помогу снять! Дан куртку снял. С каким-то отстраненным, насмешливым любопытством смотрел, как аккуратно складывая кожаную «шкурку» на соседнее сидение, проворные пальчики пробежались по карманам, и совершенно не отреагировал, когда пара выуженных купюр очень ловко перекочевала в карманы джинсов «подружки», но когда она попыталась таким же образом «прихватизировать» симпатичную зажигалку, Дан, оказался начеку и отобрал оригинальную безделицу из цепких пальчиков.  — Дорога, как память? — поинтересовалась, не обижаясь, девушка, плотно усаживаясь к нему на колени. — Она не выглядит особо ценной. — Подарок Дьявола на день всех Святых. — Может Дьяволицы? — Давай это будет нашим секретом, — улыбнулся Дан. Он не был безрассудным и в незнакомой компании разгоряченных молодых людей не собирался честно говорить о своих предпочтениях. Пусть девица понимает так, как подразумевает она сама. Та же поняла, что у нее есть некая виртуальная соперница и решила активно начать с ней бороться. Дан так и не осознал, что очередной пьяный танец в проходе был предназначен непосредственно для него. Теплый золотистый брусочек зажигалки, сжатый в ладони, вернул его на месяц назад, в волшебную ночь Хэллоуина. И хотя он смотрел прямо на резвящуюся чаровницу, перед его внутренним взором мелькали совсем другие картины. В загородном коттедже праздник бил ключом. Уже походили в масках по соседям, уже весь сад украсили тыквенными фонарями, вырезанными собственноручно гостями дома — для этого было закуплена оптовая партия осеннего овоща на ближайшем рынке. А теперь были танцы перед обещанным торжественным ночным ужином и «неким объявлением», имеющим значение для членов семьи хозяев и некоторых гостей, как многозначительно было сказано в приглашении. В общем-то, все давно знали, что дело идет к помолвке — очередному новому-старому веянию. Еще не свадьба, но уже не слишком свободные отношения. Дан был одним из тех, кого не радовал ни праздник, ни танцы, ни «торжественное объявление». Да, у него не было иллюзий насчет их с Киром связи — все точки над «i» были расставлены еще полтора года назад. Кирилл четко определил свое будущее, где «всяка-такая» любовь должна быть, но не главенствовать. Личное счастье и семейная жизнь — вещи не всегда совместные. Вообще, слова о чувствах между ними не так часто звучали… «Нравишься», «обожаю», «ненавижу», и ни разу «люблю». Любовь — противостояние, любовь — борьба, выматывающая, убивающая и возрождающая. Порой они ругались вдрызг, Дан несколько раз порывался уходить и каждый раз возвращался. Как будто Кир натягивал невидимую цепь, связывающую их воедино. Мирились, Кир блаженствовал в лучах обожания, в такие минуты он мог делать со своим мальчиком почти все, Дан был изумительно покорен. Правда приходилось быть помягче, одарить лишний раз случайной лаской, но это того стоило. Но Кир быстро надоедало быть «сладким», он становился «хозяином», а мятущаяся душа Дана требовала свободы и тепла, и все начиналось заново. Сейчас был как раз тот период, когда «цепь» уже натянулась до предела. Накануне Кир заговорил о «мальчишнике», и в качестве одного из сюрпризов предполагался групповой секс. Почему-то Дана это задело, хотя не он был невестой, слово за слово оказалось, что Кир даже не заморачивался насчет верности своего молодого любовника. Не потому, что сомневался, а потому что вполне допускал появления третьего (а может и еще какого?) в их отношениях. Это обидело еще сильнее, и Данила ушел с твердым намерением на Хэллоуин просто тупо изменить. Хоть с бабой. Пусть Кир почувствует, каково это, когда ты не единственный. Глупое намерение. Если в начале вечеринки, еще на подъеме взбудораженных чувств, он и выискивал глазами с кем бы согрешить, то уже к середине праздника пришло понимание, что ничего не получится, не находилось того, кто бы заставил потерять голову и сорваться с тормозов. Правда был… Был один взгляд, который на некоторое время лишил равновесия. Мужчина в костюме Люцифера с таким сложным гримом, что маска уже и не требовалось, все равно в реальной жизни не узнаешь. Но он мелькнул и исчез, а Дан к вечеру совсем стал мрачным. В компании, к которой он присоединился, поскольку большинство знал еще со временем своего школьного времени, затеяли игру в фанты. Причем фанты были все сплошь магические — гости отдавали клыки, накладные когти, один даже отдал глаз «зомби» — а желания сплошь эротические. Дану, который отдал косточку от своего костюма скелета, досталось задание уединиться в темной комнате и поцеловать первого человека, переступившего ее порог, вне зависимости от пола, возраста и телосложения. Парень только посмеялся, уверенный, что это крайне легко. Понятно, что игроки постараются прислать к нему какого-нибудь самого неожиданного посетителя, только вряд ли они сейчас преуспеют в поисках чего-нибудь сверхинтересного: нормальные люди все чем-то заняты в самый разгар веселья и отрыва. Перебравшие и не поймут прикола, а парочки разбивать — себе дороже. Хорошо, если какую-нибудь собачку не подкинут. Дверь распахнулась сильно и неожиданно, парень аж вздрогнул. «Слава богу, все-таки человек!», — вздохнул про себя с облегчением, перед тем как, обхватив вновь вошедшего руками за плечи, закрыть глаза и прижаться формальным поцелуем к чужим губам. Дан был заранее готов освободить жертву розыгрыша сразу, как только почувствует сопротивление, но «жертва» не собиралась так быстро отпускаться. Незнакомец был гораздо выше и шире в плечах, и в первый момент «сексуального нападения» действительно дернулся, но как только Дан разжал руки, чтобы сделать шаг назад и разорвать поцелуй, мужчина сам удержал парня за талию, и теперь уже его губы пошли в наступление. Яркий свет, вырвавшийся из резко открытой двери и дружный гогот игроков, которые следили за исполнением заданий, заставили Дана и его партнера чуть отпрянуть друг от друга, но железная хватка мужчины не ослабла. Дан с изумлением увидел напротив себя причудливо загримированное лицо Люцифера. Белый с черным графический рисунок подчеркивал мужественный овал лица, густо подведенные глубокие синие глаза, казалось, прожигали насквозь. «Хозяин преисподней» практически не обратил внимания на любопытствующих, нетерпеливо дождался, пока удовлетворенные результатом «шутники» отправятся придумывать и исполнять следующие приколы, ногой закрыл дверь и продолжил начатое. Но перед тем как опять приникнуть к губам Дана, как-то очень бережно, как экзотическую бабочку, снял с переносицы своего визави очки в тонкой золотой оправе и на ощупь положил их куда-то рядом на этажерку. Дан не любил целоваться, да и Кир не настаивал на подобных проявлениях нежности. Поэтому когда Люцифер очень мягко, но властно заставил раскрыть губы и протолкнул свой язык внутрь, парень потерялся в ощущениях. Всю жизнь думал, что «французский поцелуй» — это не для него, а сейчас не чувствовал ничего неприятного или отталкивающего. Наоборот, позволив проникнуть еще глубже, сначала несмело, а потом все более уверенно он начал свою партию в танце страсти языков. Они не проронили ни слова. Целовались так, что опухли и болели губы. Тесно сплетенные тела жаждали большего. Крышу сносило однозначно. Даня почувствовал, как крепкие пальцы ухватили за игривый локон волос на затылке, потянули назад, а когда он, повинуясь, поднял голову, горячие губы приникли к открывшейся шее, оставляя горячий жаркий след. Это было подобно электрическому разряду, а небольшая боль от натянутых волос только придавала остроты. «Никогда не буду их отрезать», — как в бреду, прошептал Дан. «Не отрезай. Мне они так нравятся…», — выдохнул в зацелованные губы Люцифер. У него был очень приятный, глубокий голос и жаркое «вкусное» дыхание. Но именно произнесенные слова прорвали марево дурмана. Дан как будто вынырнул из сладкого сна. В темной комнате, в которую едва-едва проникал свет праздничных фонариков с улицы, все просматривалось очень смутно. Но в некоторых обстоятельствах свет и не нужен. Например, чтобы понять, что страсть или похоть, явно сыграла с ними злую шутку, ослепив и лишив разума. Ощущая чужие ладони на своем теле, чувствуя их жар сквозь ткань дурацкого костюма, Дан не мучился угрызениями совести или неловкостью. Он хотел большего. И резко ставшие тесными старые джинсы с нарисованными костями это очень красноречиво подтверждали. Рука Люцифера прошлась по бедру, сжала ягодицу, вызывая желание подчиниться. И Дан испугался. Реально испугался себя и своих желаний, которые он не мог контролировать. Сильно оттолкнув мужчину от себя, Дан сгреб с этажерки все, что там лежало, надеясь, что заодно захватятся и очки, и позорно сбежал из комнаты. Люцифер не смог его удержать, слишком стремительным был побег. Вышел в гостиную, потом в сад. Везде были люди — и парами, и по одному, и более шумными компаниями. Лица Дана он так толком и не увидел, а «скелетов» среди гостей было предостаточно. Чертыхнувшись, он похлопал себя по карманам, чтобы закурить. Пачка была на месте, хоть немного помятая, а вот зажигалка, видимо, осталась в комнате на тумбочке. Входя в комнату, он держал ее в руках и бросил на первую попавшуюся поверхность, когда они стали так жарко целоваться, что продолжение казалось неизбежным. Вернулся. Включил свет. На этажерке сиротливо поблескивали очки. Зажигалки не наблюдалась. Дан не признался Киру в происшествии на вечере. Он абсолютно не испытывал чувства вины, только чувство потери. Даже иногда жалел, что сбежал. Хотя такие «карнавальные» романы длятся еще меньше, чем курортные. Приятели выложили в социальных сетях фотки с праздника, были там запечатлены и всяческие приколы во время игры в фанты. Слава богу, их поцелуй с Предводителем нечистой силы выглядел немного размытым, хотя впечатляющим: на темном фоне устрашающий грим Люцифера с гневным взглядом (в тот момент Дан не заметил, но теперь в памяти всплывал впечатляющий рык хищника, которого оторвали от добычи), и сама нежно сжимаемая в руках добыча, повернутая спиной к фотографу. Темный цвет одежды и особенности освещения создавали полное впечатление, что Сатана держит в объятиях трепетную тонкую фигуру скелетика. Мистическая романтика, блин. Видел ли эту фотку Кир, Дан не знал. Может и видел, но не узнал со спины. По крайней мере, он больше выискивал на фото влиятельных людей, пусть и местного масштаба. А Дан был доволен тем, что увлекшись строительством карьеры в «высших эшелонах», любовник не настаивал на близости. Парню нужно было время, чтобы обрести почву под ногами и перестать мечтать о несбыточным. Но он явно что-то упустил, пока витал в облаках. Кир был сволочью, но не дураком. И когда после перерыва почти в месяц у них ничего не получилось, Дан был так зажат и так сопротивлялся, что первым не выдержал Кир — обиделся и ушел. Теперь надо было извиняться Дану. И он был готов вернуться. Вернуться и начать заново. Если бы не уничижительные слова любовника, сказанные по телефону невидимому абоненту и показывающие Дану его истинное место. — Я надеюсь, что тебя так возбудил мой танец, а не воспоминания о Дьяволице! — раздался над ухом капризный голос, и на колени бухнулась все та же девица. Дан очнулся от дум, понял, что на воспоминания о Хэллоуине тело отреагировало почти привычно — оно жаждало того, что разумом парень отвергал. Не потому, что не хотел, а потому что считал это невероятным. Зато крайне вероятно было то, что его сейчас изнасилуют. Причем девица. Воспользуется случаем, так сказать. По крайней мере, молнию на его джинсах она начала нащупывать весьма активно. — Ого, я смотрю, вы уже перешли к активной фазе! — «вольный художник», которого штормило не по-детски из-за выпитого в том числе и вместе с шофером, пробрался к ним через узкий проход минивэна, хватаясь за все, что попадалась по пути. — Черт, дорога какая извилистая! Прям горный серпантин. А мы вроде не на Кавказ едем! — хохотнул собственной шутке. — Вы бы прикрылись, что ли! — схватил куртку Дана с соседнего сидения, посмотрел на нее мутным взглядом, соображая зачем ее взял. — А хороша вещь! Это я удачно зашел! — одел на себя, залез во внутренний карман, достал паспорт. Долго шевелил губами, читая. — Черт! Почему тут не моя фамилия? Данила Алексеевич Осмолов! Я Сосновский, блядь, а не Осмолов! Они все перепутали, козлы! Дайте мне, суки, ручку, я зачеркну! Дан, хоть и был пьян, но соображал побольше. Он попытался скинуть с колен озабоченную попутчицу и отобрать свой паспорт у тезки, пока тот в поисках «зеленых чертей» не испортил документ. Но в результате получилось еще хуже. Девица вцепилась в шею Дана, не желая слезать со столь желанного места, ногами задела «вольного художника», в результате он упал прямо на них, а еще через мгновенье машину мотнуло в очередной раз, тишину ночи разорвали истошные гудки клаксона, раздался скрежет металла, и последнее, что увидел Дан — это распахнутые в немом изумлении глаза девицы, которую проткнуло насквозь какой-то железякой от искореженного автомобиля. И все погрузилось во тьму.