ВТОРОЙ ШАНС НА СЧАСТЬЕ

Лекс был доволен своей работой, хотя она и требовала почти полной самоотдачи — он был начальником службы безопасности большой фирмы, а это достаточно ответственно, особенно, если находишься с главой фирмы в дружеских отношениях и воспринимаешь его неприятности как свои собственные.  Лекс знал Влада еще с армии, просто тот ушел в запас раньше, так сложилось, что женился выгодно, и фирму, которую создал тесть, не профукал, а поднял на новый уровень. И когда друг тоже распрощался с погонами, то сразу позвал его в свою службу безопасности — ему всегда требовались люди, на которых можно всецело положиться. Лекс был надежен, и единственным минусом было то, что он так и остался старым холостяком с весьма не тривиальным вкусом. Это сейчас никого не удивишь вниманием к мальчикам, а по молодости он рисковал многим, поэтому привык не афишировать свои предпочтения. Жениться же ради прикрытия не желал, предпочитая просто имидж избалованного женским вниманием «мачо», что немного лишало солидности. Но друзьям это не мешало ни по службе, ни по жизни, поэтому Лекс себя считал почти счастливым человеком. В последние пару месяцев он практически жил в доме у Влада. Некоторые затруднения с бизнесом и большие проблемы с детьми — вот когда порадуешься, что ты свободен хотя бы от этого бремени. Зато как здорово было найти и распутать шпионскую сеть конкурентов. И еще доказать, что хоть у Влада дети не ангелы, но папу явно не подставляли. В качестве завершающего штриха Лексу пришлось съездить в небольшую командировку, в дочернюю фирму в качестве доверенного представителя, чтобы без особой шумихи произвести некие кадровые перестановки. В последний день, когда он уже собирался уезжать домой, новый руководитель филиала предложил сходить на бал-маскарад, устроенный владелицей одной из фирм партнеров. И мужчина согласился. Всегда приятно отдохнуть после хорошо сделанной работы, да и за всей этой суетой он последний раз занимался сексом чуть ли не полгода назад. По крайней мере, после того, как переехал к Владу, то никаких любовников себе не позволял. В чужой дом не приведешь, а надолго уходить не мог. В чужом же городе, где ни ты никого не знаешь, ни тебя не знают, легче согрешить без оглядки. Костюм он выбрал удачно, на грим не поскупился. Зато не нужна была маска, даже столкнись с ним знакомые — не узнали бы. Да и на вечере ему понравилось почти все. Кроме хозяев. Людмила, владелица фирмы, не производила впечатление слишком умной женщины, но точно была красива и стервозна. А ее будущий муж… Тут Лекс терялся в сиюминутной оценке. Опасный и непредсказуемый в своем стремлении к власти. Это единственное, что можно было понять сразу. Мужчине даже стало немного жаль Людмилу. Не знает девочка, с кем связалась. Лекс не слишком долго заморачивался хозяевами, решив отдыхать по полной программе. Несколько раз ему на глаза попадался паренек, почти мальчик, в костюме скелета и с очень печальными глазами за стеклами очков. Но исчезал из поля зрения так же внезапно, как и появлялся, оставляя в душе непонятное томление. А потом молодые балбесы, когда он стоял и курил на крыльце, смогли уговорить его зайти в комнату, пообещав сюрприз. И он-таки действительно оказался сюрпризом! Его первым обнял и поцеловал тот самый мальчик. Наивный, он думал, что Лекс будет сопротивляться! Податливый, жаркий, отзывчивый, — он вскружил голову с первого прикосновения губ. Лекс с удовольствием сжимал того в объятиях, целовал жестко, сладко, почти трахал языком, а когда ощутил под ладонью упругие ягодицы, то в паху напряглось все так, что даже стало больно. Еще немного — и ему досталась бы награда, но несколько фраз спугнули таинство близости. На него глянули огромные испуганные глазищи, только что обнимающие руки с силой оттолкнули его, и паренек сбежал, не оставив надежды на встречу. Только очки. Он попытался было узнать, кто этот мальчик. Но, во-первых, он никого толком не знал в этом городе, во-вторых, описать он мог только глаза цвета лесного ореха, печальные и испуганные, и заманчивую прядку темно-русых волос. Конечно, ему сразу предоставят по этим приметам фамилию, имя и адрес прописки! Вкус губ, нежность дыхания, податливую упругость стройного тела не опишешь. Это осталось внутри сладкой каплей неги, не до конца испробованной и от того более желанной. Да и дела тоже звали назад. С одной стороны, Влад долго не мог находиться без своего зама по безопасности, с другой — семейные запутанные дела. Когда-то отец у него очень хорошо погулял, оставил женщину почти в каждом городе, куда забрасывала служба.  У кого-то оставались дети (что-то мама рассказывала о сложностях с противозачаточными средствами в то время, оправдывая отца, он не вслушивался). Он просто поражался некоторым мадамам, которые являлись к отцу требовать то алиментов, то срочной женитьбы. Помня эти редкие, но громкие скандалы, Лекс потом часто отшучивался от приставаний матери насчет женитьбы и внуков: «Я в детстве понял, что большинство бабы — дуры. А с дурами связываться не хочется». И вот не так, чтобы давно, появился еще один претендент на звание брата, из детского дома (мать не совсем отказалась от него, приезжала, поэтому о наличии отца-мерзавца — военного он знал из первых уст). Паренек оказался ушлый, хотя раздолбай по жизни. Не только разыскал беглого папашу, пусть и покойного, но и анализа ДНК вроде сделал. Лексу тогда было не до судебных разбирательств, а мать стала столь сентиментальна к старости, что привязалась к этому великовозрастному нахалу. Содержала его и вообще относилась как к младшему сыну. Лекс только и успел, что ограничить ежемесячное денежное содержание определенной суммой. Мать он потом отправил лечиться за границу, и оттуда она недавно позвонила ему в страшной панике, что ее драгоценный Данюша не отвечает. Лекс посоветовал не переживать, к моменту очередных денежных влияний названный братец обязательно появится. Но мать была расстроена, готова была прервать курс дорогостоящих процедур, пришлось Лексу пообещать разыскать пропажу. Ругался он по страшному. Про себя решил, что как только отыщет наглеца, заставит сделать еще раз анализ ДНК и выкинет пиявку-самозванца вон из своей и материной жизни. Розыски он вел не слишком интенсивно, так, потихоньку закинул удочки знакомым в милиции, ребятам из службы охраны соседних структур. Братец был не из законопослушных. Правда, когда он не явился за ежемесячным содержанием, Лекс тоже обеспокоился. Но понадеялся, что у того просто сработало чувство самосохранения, и  он решил сдернуть до того, как его уличат в обмане.  И поэтому крайне удивился, когда ему позвонили знакомые ребята из ГИБДД, сообщили, что пару недель назад, когда был сильный туман, произошла страшная авария с участием грузовика и нескольких машин, в одной из которых ехала компания его брата. Многие погибли, причем травмы и увечья были такие, что узнавали только по документам и одежде. Но несколько человек выжило. Вот один из «условно опознанных» с документами его брата находится в районной больничке, остальные вроде как уже пристроены: кого похоронили, кого родственники выхаживают. Наплевав на дела, Лекс поехал в больницу, чтобы совесть была чиста. Обшарпанными коридорами его провели в палату, где лежало несколько человек. Сразу бросалось в глаза отличие пациентов, у которых было кому ухаживать, от одиноких. У них на тумбочке не то, чтобы фруктов, стаканов с водой не было. К одной из таких нищих коек его и подвел уставший врач: — Вот, по документам он числится как Данила Алексеевич Сосновский, выпускник детдома. Но вроде как сказали, что вы можете являться его родственником. Лекс глянул на фигурку, закрытую одеялом по горло. Голова была в бинтах, бледное лицо с черно-лиловыми синяками под глазами и на переносице. Увидел бы мельком, подумал бы, что не жилец. Но на брата этот доходяга совсем не был похож. Он уже собрался отрицательно покачать головой и уйти, когда ресницы паренька затрепетали, и на Лекса глянули огромные глазища цвета лесного ореха. Он не мог ошибиться: это был он — мальчик из его воспоминаний. Лекс настолько в этом был уверен, что спросил, не задумываясь: — А где его очки? Врач, до этого с тревогой поглядывающий то на пациента, то на посетителя, облегченно улыбнулся: — У вашего брата в момент аварии были линзы. Это спасло его глаза от множества неприятностей в виде осколков стекол, поскольку основной удар пришелся на голову и на лицо. Трещины в ребрах можно считать легким повреждением. Но он почти ничего не говорит и, кажется, мало, что помнит. Я даже не уверен, что он адекватно воспринимает реальность. Мы, конечно, проводим терапию, но сами понимаете… — Понимаю. Я готов оплатить более современные лекарства и постараюсь побыстрее забрать его домой, как только это будет безопасно с точки зрения медицины, — Лекс проговорил это быстро, не отрывая взгляд от карих глаз. Они когда-то привлекли его печалью, а сейчас в них была пустота. И это переворачивало душу. — Когда можно будет его перевезти? — Да вот сделаем последнюю томографию и можно выписывать, если за пациентом будет уход. Вы же понимаете, когда выписывать в принципе некуда, мы не торопимся… — Я все понимаю, и думаю, что некоторые вопросы мы можем решить в рабочей обстановке, не мешая пациентам, — когда надо, Лекс умел не только быстро принимать решения, но и убеждать людей в их правильности. По крайней мере, врач послушно замолчал и отошел к двери. Лекс, наклонившись над пареньком на кровати, слегка пожал его руку поверх одеяла, проговорил негромко: «Не переживай, Маленький братец. Я приду завтра». Ресницы удивленно вздрогнули, бледные губы шевельнулись, но ответа мужчина так и не услышал. Уже по дороге домой Лекс все думал, почему он вдруг сказал неправду? Мало того, что в больнице уверены, что их пациент теперь пристроен, так Лекс еще и с Владом договорился о небольшом отпуске, пока «найдёныша» не выпишут из больницы. Мало ли, что там покажет эта непонятная томография. За рулем он всегда думал более конструктивно. Повышенная собранность положительно влияла и на мыслительную деятельность. Ну точно, его самозваный брат вряд ли жив. Поскольку ребята из ГИБДД сказали, что не опознанных жертв фактически не осталось, значит, либо кто-то сбежал с чужими документами, либо произошла одна из тех нелепых ошибок, которыми изобилует жизнь, и тело «незаконнорожденного» родственничка было настолько изуродовано, что его похоронили либо чужие люди как своего близкого, либо государство как одинокого. Потом придется объясняться с матерью, как-то выкручиваться, со знакомыми ментами договариваться… Проблемы будут решаться по мере их поступления. Но оставить этого мальчика одного, с перспективой попасть в богадельню или ночлежку, Лекс просто не мог. «Брата» выписали почти через неделю. И все эти дни Лекс приходил к нему, приносил фрукты и соки, которые первые два дня так и оставались нетронутыми на тумбочки. Лекс потом раздал их другим пациентам. Как ни странно, не отказались. А сам «маленький братец», хоть и не спал, но вел себя больше как живой труп, чем человек. Только глаза пристально следили за мужчиной, почти не моргая, а тело оставалось неподвижным, хотя врач уверил, что паралича нет, и обслуживает больной себя сам. На третий день Лексу пришлось задержаться, решал некоторые дела (слава богу, интернет позволяет «разруливать» некоторые проблемы, не входя в прямой контакт и не тратя время на дорогу). И когда он пришел в палату, то сразу встретился с обеспокоенным карим взглядом. — Привет, маленький братец. Извини, задержался, дела. — Привет. Багира, — паренек первый раз заговорил. Голос оказался очень приятным, с хрипотцой. Именно таким, каким бережно сохранился в его памяти. — Почему — Багира? — Лекс был несказанно рад, что лед отчуждения треснул, и, боясь спугнуть мальчика неосторожной фразой, готов был говорить всякую ерунду. — Только она так называла Маугли, — паренек прикрыл глаза, облизал потрескавшиеся, сухие губы. — Или твои дети воспитаны на более новых мультиках и эта фраза оттуда? — У меня нет детей, жены тоже. А мультики я смотрел в глубоком детстве, но Маугли помню, — Лекс аккуратно сел на край кровати. — Конечно, я предпочел бы быть Акелой, но согласен и на Багиру. Только в мужском варианте. Ну, типа — Багир. Сок будешь? — Буду, — мальчик чуть помедлил с ответом, как будто решал, стоит ли доверять настолько. В тот раз Лекс задержался подольше. Нет, его «братец» не стал сразу более разговорчивым. Но даже несколько слов, включая «спасибо» и «до свидания» были бальзамом для души после двух дней гробового молчания. За следующие несколько дней Лекс выяснил некоторые детали. Во-первых, его «найденыш» был почти полной тезкой брата — Данила Алексеевич. А долговременная потеря сознания и некоторые провалы в памяти, часто сопровождающие черепно-мозговые травмы, привели к тому, что он стал числиться в больнице и в сводках совсем под другой фамилией. К тому же, его никто не искал, и Лекс был первым, кто пришел опознавать его. Первым и единственным. А в конце неделе Лекс повез Дана домой. До последней минуты он не знал, как тот поведет себя. Дан мог, конечно, совершенно спокойно взять и уйти в другую сторону, но он молча сел в машину, пристегнулся: — Поехали? — Поехали. Но нам далеко, я живу в другом городе. Твоя голова как, выдержит? — Раз выписали, значит, выдержит, — Дан отвернулся к окну и замолчал надолго. Лекс несколько раз заводил разговоры на разные темы, но натыкался на стену отчуждения. Через некоторое время он оставил бесполезные попытки, только поглядывал на пассажира с тревогой: как бы пареньку плохо не стало. Дорога от райцентра до города — не скоростная магистраль, на плавный ход даже в джипе рассчитывать не приходилось. — У тебя двигатель стучит. Наверное, масло левое залили или клапана барахлят, — когда неожиданно раздался хрипловатый голос Дана, Лекс чуть не отпустил руль. — Да, стучит. Все думал на станцию заехать, да как-то не досуг. А ты что — автолюбитель? — Нет, автослесарь. Недоучившийся. — Кто? — удивить Лекса в большей степени было сложно. На той пафосной вечеринке мог, конечно, оказаться кто угодно, но все-таки имущественный и социальный статус должен был соответствовать, приглашения не как рекламные листовки раздавались. Пришел с другом или подругой? И почему тогда его никто не искал? Дан же истолковал его молчание по-своему. Усмехнулся, провел ладонью по лицу, с которого еще не до конца сошли страшные синяки: — А что? Слесарь — это не комильфо? Я ведь не твой брат, правда? Я совсем тебя не помню. Зачем ты меня так назвал? Наследство или что-то еще? — Я тебе потом скажу почему, — Лекс справился с удивлением, опять посмотрел на своего пассажира. И с чего он взял, что у него большие глаза олененка? Колючий, как ежик, взгляд с прищуром, тяжелый. — А что ты еще помнишь? Фамилию, адрес, родных? Надеюсь, меня никто не обвинит в похищении человека? — Нет. Не помню, — Дан опять нахохлился около окна. — Наверное, у меня никого нет. Я один. Лекс отрицательно покачал головой: — Ошибаешься. У тебя теперь есть я. Дан хмыкнул, но промолчал, только кинул быстрый взгляд в сторону водителя. То ли с надеждой, то ли с насмешкой. Лекс надеялся на первое. В квартире, просторной и немного запущенной, Лекс устроил Дана в гостиной, рядом со своей комнатой, дверь в которую всегда была открыта. Паренек выглядел неважно, и только держа его в поле зрения, мужчина мог чувствовать себя спокойнее. Первые полчаса. «Маленького братца» явно воспитывали ежики, общаться с ним было крайне сложно. У него оказался до неприличия упрямый, гордый и свободолюбивый характер. Первую неделю, когда усталость после травмы брала свое, и он больше спал, чем ходил, Лекс еще мог с ним справиться. А потом стало хуже. Дан абсолютно серьезно поднял вопрос о том, как он должен расплачиваться за столь щедрое гостеприимство. Помощь по дому — уборку и готовку он сразу взял на себя, как только начал более-менее сносно себя чувствовать — он платой не считал. После споров и командного оклика Лекса пришли к консенсусу: как только Дан сможет зарабатывать без ущерба здоровью, то он пойдет работать в мастерскую, хорошую мастерскую, куда ему поможет устроиться Лекс, а пока пусть просто делает то, что ему по силам. Вопрос о статусе «брата» не обсуждался — другого выхода все равно не было. Но какая-то неопределенность и двусмысленность между ними все равно сохранялась. Для Лекса все было еще тяжелее: в те моменты, когда они сталкивались в душе, или когда он проходил через гостиную, а Дан спал, раскинувшись на узеньком диванчике, то у него порой от желания в глазах темнело. Никогда не думал, что вспомнит мятежную юность и опять откроет кружок «умелые ручки». И еще его напрягала реакция Дана на подобные ситуации: тот сразу зажимался, как ежик в колючий комок сворачивался. И старался поскорее исчезнуть из поля зрения. Напряжение подспудно нарастало, и этот нарыв невысказанных чувств должен был рано или поздно лопнуть, что и случилось уже ближе к концу декабря. Лекс забыл ключи от дома и ругался почти вслух, пока ждал ответа от Дана по домофону, а тот почему-то не торопился. Каково же было удивление мужчины, когда он услышал знакомый хрипловатый голос, но не в шипящей коробочке, укрепленной на двери, а совсем рядом. — Ты разговариваешь с кем-то по телефону или сам с собой? — Дан протянул на ладони связку ключей. — Сам с собой. А что ты делаешь на улице? Мы же договорились, что один ты не выходишь, пока врачи не разрешили, — Лекс подозрительно оглядел парня, отмечая про себя и не слишком чистые руки, и сдвинутые на лоб очки, и джинсы в масляных пятнах, и снятую, несмотря на мороз, куртку. Поглядел за спину Дана и все понял: тот занялся ремонтом джипа. Видимо держал в памяти стук клапанов, про который Лекс давно благополучно забыл, поскольку в городе ездил на другой, более компактной машине, принадлежащей фирме. А довольный вид стоящего рядом с неказистой дешевой иномаркой соседа подсказал, что Дан помог и там. — Ты с ума сошел? Тебя даже еще не выписали, а ты уже занялся тяжелой работой! — не выдержал Лекс и сорвался. — Пошли немедленно домой! — Иди, я сейчас доделаю и приду, — Дан был сама невозмутимость. — Кажется, ты меня не понял? Пошли немедленно домой! — Лекс попытался схватить чумазую ладонь, но не тут-то было, у Дана была неплохая реакция. Он резко сделал шаг назад, развернулся и пошел к соседу. Лекс психанул, ушел домой, громко хлопнув дверью подъезда, потом долго курил, стоя на балконе в накинутой на плечи куртке и смотря, как во дворе Дан и сосед пытаются реанимировать старый автомобиль. Дан вернулся через час, положил на стол несколько банкнот и остановился, насупившийся и злой: — Ну, давай, воспитывай. — Ты взрослый человек, Дан. Воспитывать поздно. Ты не соображаешь, что ты сам себе вред наносишь? — Лекс старался говорить спокойно, контролируя свой голос, хотя внутри все клокотало. — Я все соображаю. Я не помню ни хера. А соображать соображаю, — Дан тоже начинал закипать, но, в отличие от Лекса не слишком старался сдерживаться. — И потому я не могу просто так сидеть на твоей шее. Мне вообще непонятно, какого черта ты меня привез к себе, кормишь, поишь, заботишься. Еще скажи, что я тебе нравлюсь, и ты меня таким образом окучиваешь! — Да, нравишься, да окучиваю! Доволен? — Лекс умел говорить прямо, не тушуясь. — Ты че, пидор, что ли? — В голосе Дана злости не убавилось. Удивление появилось. — Гей, с твоего позволения. А что? — Ничего! — Дан сделал шаг вперед, подошел ближе. — Так может, вопрос с оплатой решим проще? Раз ты работать не позволяешь? Типа натурой возьмешь? Секс и ничего личного. Лекс еле сдержался, чтобы не залепить пощечину маленькому нахалу. Резко схватив того за руку, дернул на себя, но занесенная в запале ладонь не обожгла щеку ударом, а просто погладила по лицу, большой палец прошелся по контуру упрямо сжатых губ: — Глупый мальчишка! — Лекс посмотрел прямо в карий прищур. — Да, ты мне очень нравишься, я не буду скрывать. Да, я хочу тебя. Но не возьму тебя силой или в качестве платы. — А как же любовь? Наверное, ты никогда и не любил, — Дан попытался высвободить руки из захвата. Но при этом он не отклонился от ласкающей ладони. — Когда любишь, то плевать на все условности. — А тебя, наверное, никогда не любили. Когда любят, то не будут причинять боль дорогому человеку. Только наслаждение, — последние слова Лекс проговорил прямо в губы Дана, пользуясь тем, что тот не вырывается. — Пусти, — Дан дернул руку, приоткрывая при этом губы и позволяя теплому дыханию Лекса проникнуть внутрь. Лекс помедлил всего мгновенье, отпуская руку Дана. Ведь было так заманчиво воспользоваться случаем, но слово — не воробей. Как только рука освободилась из жестких пальцев Лекса, Дан сразу отошел на безопасное расстояние, потер запястье, проворчав: — Солдафон. — Не нравлюсь? — Лекс сделал шаг к Дану, чувствуя, что желание становиться слишком очевидным. — Нравишься, очень… Дан не стал отклоняться или вырываться, когда его заключили в объятия. Подставил губы, послушно приоткрывая их под жарким натиском. Обнял сам, прижался крепче, так, что Лекс почувствовал, что мальчик тоже не остался равнодушным. Слова не нужны, когда о желаниях и страстях говорит тело. Лекс, конечно, рисковал, после очередного поцелуя подхватив Дана на руки, чтобы отнести в спальню. Тот был возбужден не меньше, даже плотная  материя джинсов не могла это скрыть. Но кто же мог что-либо гарантировать  при таком непредсказуемом характере! И только когда тот по дороге, не прерывая поцелуя, махнул рукой в сторону душа, у Лекса пропали последние сомнения. В ту ночь он впервые стали близки. Не так откровенно, как мечтал Лекс, но и не так сдержанно, как рассчитывал Дан. Просто он не захотел останавливать мужчину, когда еще была возможность, и не смог, когда уже сил сдерживаться не осталось ни у того, ни у другого. — Мы с тобой не были знакомы раньше? — уже в полудреме спросил Дан, прижимаясь к разгоряченному телу любовника. — У тебя такое вкусное дыхание. Мне кажется, что я его знал и помнил всю жизнь. — Не уверен, — Лекс поглаживал тонкую прядку волос на затылке, впервые не решаясь сказать правду. Только сегодня он получил то, о чем долго мечтал. И не хотел разрушить все своими собственными словами. Вдруг там, в той жизни, остался какой-нибудь друг. Дан о нем вспомнит, и все… Пока Лекс размышлял на тему сказать или не сказать, Дан уже уютно засопел в его объятиях. «Вот и славною. Спи, мой маленький братец. Утро вечера мудренее. Да ну его, это прошлое», — мужчина поцеловал Дана в макушку, устроился поудобнее и тоже заснул. Впервые за последние дни спокойно. *** Дан еще в больнице понял, что это крупный красивый мужчина, судя по выправке — бывший военный — вряд ли имеет к нему какое-либо отношение. И был немного шокирован, когда тот опознал его, как своего брата. Да еще так по-дурацки обозвал, как в мультике про Маугли. Хорошо, что хоть не лягушонком. Вообще с его памятью творилось что-то непонятное. Дан был уверен, что в больнице его называют настоящим именем, но фамилия ему абсолютно не нравилась. Сказать об этом он не мог. Все время проваливался в какое-то небытие, голова болела нещадно. Какая разница, под какой фамилией его лечат! А потом, когда слегка полегчало, он стал пытаться что-нибудь вспомнить — и оказалось что не может. Какие-то обрывки, как будто взяли, перемешали содержимое нескольких голов в одном котле и потом все в Дана и влили. Парень все ждал, что кто-нибудь придет и все про него расскажет, но шли дни, никого не было, пока не появился на пороге этот статный красавец. Глаза удивительной синевы, сердце аж замерло, когда он впервые встретил их взгляд. Первые два дня он все приглядывался, чего этому Багире от него надо. А когда на третий день свежеиспеченный братец не появился в обычно время, то Дан даже волноваться стал, как-то привык к его приходам. Вспомнить смог он очень мало. Память блокировала все, что было до аварии. У него были чужие воспоминания. Как потом сказал Лекс, Дан помнил многое из того, что случалось с его настоящим братом. Кажется, это ему кто-то рассказывал почти перед самой аварией. И этим кем-то был именно тот самый Данила Алексеевич Сосновский, под чьим именем теперь жил Дан. Забрал его из больницы Лекс. Зачем — Дан так и не понял, но спорить тогда не было ни сил, ни желания. Желание было совсем другое. Причем желание не просто жизненное — чтобы была крыша над головой, — а весьма романтическое и даже эротическое. Потеря памяти, сотрясение мозга и трещины в ребрах не помешали увлечься новым знакомым. Родственником, можно сказать. Совместная жизнь принесла новые проблемы. Дан понял, что он просто влюбился. В заботливого, надежного, сдержанного мужчину. Мужчину, который, кажется, был абсолютно равнодушен к мужской красоте. Радовало одно: женщины ему не звонили и не приходили, а то бы Дан долго не выдержал. Ему и так часто приходилось скрывать свои физиологические реакции на хозяина дома и буквально то спасаться бегством из душа, то сворачиваться клубочком на диване. Поцелуй после скандала стал подарком для обоих. Горячее дыхание, горячие руки, — Дан просто плавился в объятиях Лекса. И отдался ему, пусть с опасением, но без колебаний. Сладкое дыхание, со вкусом молока — Лекс был фанатом это напитка — и сигарет. Потрясающее сочетание, которое всколыхнуло в Дане воспоминания. Какие-то туманные, похожие на фильм — люди в масках, костюмах. Но он точно знал, что в этом призрачном мире он был просто счастлив. Недолго. И когда он впервые отдавался Лексу, то он отдавался именно этому воспоминанию, одному из немногих моментов, связывающих его с прошлым. Тридцать первого декабря Лекс заранее предупредил, что задержится: после работы должен был то ли встретить кого-то в аэропорту, то ли, наоборот, проводить, поскольку хотел передать подарок матери за границу, а Дан занялся наведением порядка. Увидел сверток, в котором лежала одежда из больницы. Лекс привез тогда ему все новое, а старое, в котором он попал в аварию, им отдали отдельным свертком, он даже его не распаковывал. Сейчас появилось свободное время, и Дан решил оценить степень повреждений и, в зависимости от этого, либо выкинуть, либо постирать. Развернул, встряхнул — кровавые пятна в больничном автоклаве не отстирались, хотя и поблекли, — на пол выпало что-то маленькое блестящее. Удивленный, Дан поднял с пола золотистую зажигалку, покрутил в руках металлический брусочек, который привычно и удобно лег в руку. В голове закрутились какие-то обрывки воспоминаний, пока не выкристаллизовалось единственное слово: «Люцифер». Он даже вспомнил фотографию: лицо Сатаны с черно-белым графическим рисунком и тонкая фигурка скелетика в его руках. Бросив на пол всю одежды, Дан ринулся к компу. Он сам никогда не регистрировался в социальных сетях, но эту фотку выкладывали другие люди. Трясущимися руками набрал в поисковой строке «Хэллоуин Люцифер» и после отклика сразу перешел на картинки. Ему повезло: эта фотка оказалась достаточно востребована. Через несколько минут он уже любовался своими объятиями с Лексом на празднике. Опять резко заболела голова. Дан закрыл глаза, опустился на стул. Переждал приступ головной боли, тошноты и судорог. Снова обратился к компьютеру. Листал снимки с праздника, и в голове всплывали имена, фамилии, события. А вот и фото хозяев дома: серьезный Кир и счастливая Люська. Осмолов… Ха, и собственная фамилия вспомнилась. У этой парочки другая, Люську отец не усыновлял. А вот у Дана фамилия Осмолов. Только почему же его тогда никто не искал? Или еще ищут, а он просто не знает? Пытаясь унять сердцебиение, Дан перешел на светские новости родного города примерно месячной давности и погрузился в чтение. Когда ближе к полуночи Лекс появился дома, то вместо праздничного стола и нетерпеливого ожидающего Дана, его встретили тишина, разбросанные вещи и парень, собирающий сумку. — Эй, ты куда собрался! Новый год сам придет! — решил пошутить Лекс. Дан резко обернулся, мужчину обжег яростный, горестный взгляд. Опять ежик, опять злой и отчаянный прищур любимых карих глаз. — Что случилось? — Лекс смягчил голос, хотел приобнять парня, но тот вывернулся. — Ничего. Ровным счетом ничего, — Дан закинул в сумку какую-то мелочевку и закрыл молнию. — Меня нет. Просто нет. Меня похоронили почти месяц тому назад. Мое тело опознали одним из первых, я почти не пострадал, только лицо. Поэтому хоронили в закрытом гробу. — И куда ты собрался? Восстанавливать статус-кво? — Нет. Я умер. Я просто им всем отомщу. Я им устрою веселую семейную жизнь. Теперь она богатая наследница, а он — счастливый муж. Два крупных состояния города объединились! Сволочи! — Дан закусил дрожащие губы, постарался перевести дыхание. — А ведь он знал каждый сантиметр моего тела. Он трахал меня во все дыры, видел все. И признал меня в чужом трупе, — опять судорожный вздох. — Все, я уезжаю. Извини, я пока возьму документы твоего брата, ладно? — Дан, подожди! Что ты собираешься делать? Играть в графа Монте-Кристо? Это глупо. Обратись в милицию, подай заявление в суд. — Лекс, не смеши меня! Меня похоронили! Кто теперь захочет признать меня живым! Я никому на хуй не нужен! — Дан был в таком состоянии, что доводов рассудка он просто не слышал. Его душили обида и боль от предательства. Сейчас он был готов и убить, и умереть с одинаковой легкостью. — Хорошо, — Лекс сделал шаг в сторону. — Только прежде чем уйдешь, дай мне несколько минут. Я обещал тебе рассказать, почему я помогал тебе. Выслушай. А потом, если захочешь, уходи. И забирай документы брата, видимо у вас с ним гораздо больше общего, чем имя-отчество. — А что ты мне нового скажешь? — Дан подхватил сумку. — Встретил, возжелал, получил. — Я тебе сказал, дай мне несколько минут, — голос Лекса был спокоен, но тверд. — Хорошо, — Дан бросил сумку, сел на диван среди разбросанных вещей. — Только обещай не читать морали о спасении души. — Обещаю, — Лекс присел рядом на диван, за напряженной спиной Дана. — В общем так… И он начал говорить. Говорить о том, о чем никогда говорить не собирался — о своей любви к мальчику. Он не бил себя в грудь руками, не пытался сформулировать красиво. Он просто рассказывал, как пришел на праздник без цели, просто отдохнуть. Как прикоснулся первый раз к сладким, таким трепетным губам. Как мечтал о них целый месяц. Как хотел встретиться. И как наивно хранил золотую бабочку очков, считая ее талисманом на удачу. И как был поражен и как счастлив, когда увидел Дана в больнице. И описывал все свои страдания, пока они не выяснили, что влечение у них взаимно… Лекс говорил, и постепенно спина Дана расслаблялась. И вот он уже прижался к Лексу. Сначала слегка, потом все крепче, как будто хотел спрятаться в его объятиях от несправедливости внешнего мира. А потом резко повернулся, уткнулся лицом в его грудь и разрыдался. Лекс замолчал, крепко прижимая к себе своего мальчика, поглаживал вздрагивающие плечи и изредка целовал в стриженую макушку. — Извини, я чего-то контроль потерял, — Дан поднял лицо, ладонью стер последние слезы. Потом смущенно спросил: — Я тебе действительно так нужен? — Нужен, — Лекс прижал его к себе. — Нужен со всеми твоими тараканами и жутким характером. Не торопись уезжать, маленький братец. Давай мы все решим вместе. — И тебе не противно узнать, что меня… Что я. — Что ты любил не того человека? Любовью не попрекают, — Лекс ласково провел ладонью по дорогому лицу. Попытался поймать хоть отсвет улыбки в печальных глазах. Не получилось, и он закончил жестко. — А вот тому человеку я бы морду набил как следует. Дан прижался щекой к ладони, потом сам же смутился от своего порыва, дернулся, глянул на часы: — Лекс! Мы пропустили Новый год! — Не страшно, мы его встретим с жителями Калининграда, самой западного города нашей необъятной страны! Они вскочили с дивана, быстро на кухне накидали на стол каких-то закусок из холодильника, толкаясь, мешая друг другу, но будучи не в силах не касаться друг друга хоть секунду. Лекс достал шампанское, открыл бутылку практически с последним боем курантов. Неудачный рывок — и пена окатила и его, и Дана сверкающим каскадом хмельных брызг. — Душ из шампанского — это эконом вариант романтической ванны из игристого напитка? — попытался пошутить Дан, хотя на его лице не было ни тени улыбки. — Ага. Дай хоть так его попробую, — Лекс приподнял лицо парня за подбородок и стал облизывать капли с припухших, обкусанных губ. Дан сперва вяло отбивался, потом перестал, а еще через несколько минут начал отвечать. Это было упоительно вкусно — пить шампанское с чужих губ. Потом они по очереди отпивали игристое прямо из горлышка бутылки и угощали друг друга снова, и снова, и снова. А потом хмельной Лекс начал ласкать Дана все настойчивее и сильнее, тот не сопротивлялся, впервые позволив раздеть себя не на постели. Правда, покраснел как школьник, когда Лекс, посадив его на стол, стал покрывать поцелуями и живот, и бедра, и гордо восставшую плоть. А у Лекса сердце зашлось и от умиления, и от желания. Дан тоже был возбужден донельзя. Только этим можно было объяснить его и нетерпение, и покорность, и страстную жадность, и бесстыдную открытость. *** Он стоял под сильными прохладными струями душа, перебирая в памяти подробности вчерашней ночи и переживая все заново. Страх — когда увидел собранную сумку. Отчаяние — когда понял, что Дан его просто не слышит и не видит, он для него оказался среди прочих по ту сторону добра. Безумную надежду — когда почувствовал, как к нему прижалась еще напряженная спина паренька. Хмельное счастье, когда он овладевал им на этом дурацком, шатающимся кухонном столе, и их тяжелые дыхания, стоны и вскрики смешивались со скрипом старых креплений. А потом, уже в постели, Дан все говорил, говорил, говорил… Спасаясь от потрясения, от нервного напряжения, от страха прошедшего беспамятства. Лекс всю его жизнь выслушал за пару часов. А, может, и не пару. Он как-то не следил за временем, и даже не столько слушал, сколько просто наслаждался звучанием любимого голоса. Только когда впервые прозвучало имя «Кир», Лекс напрягся. Дан был обижен, был оскорблен предательством, но… любовь такая странная вещь, что заставляет простить все. Дан говорил, а Лекс слушал и умирал от ревности. За каждую обиду, за каждую печальную нотку в хрипловатом голосе он был готов собственноручно придушить этого Кира. — А как же сестра? Он же был ее женихом. Неужели ты не ревновал? — спросил с тайной надеждой. Если было все равно, так может это и не любовь вовсе? — Я ее ненавидел, — Дан отодвинулся на постели, насколько позволили объятия Лекса, потянулся за сигаретами. Но мужчина удержал его руку: — Тебе пока нельзя. — Ага. Нельзя курить, пить и работать. Дышать можно, но через раз. Хорошо, молоко дают за вредность, — поворчал для порядка парень, устраиваясь удобнее в надежных объятиях. Помолчал, вздохнув, повторил: — Да, ненавидел. Но ведь она была нашей ширмой. Кир мечтал о карьере, успехе не в шоу-бизнесе, так что репутация должна быть на высоте. А теперь оказывается, что ему и я был не очень нужен. Так, вторая половина состояния. Лекс почувствовал нарастающее отчаяние в голосе и покрепче прижал Дана к себе: — Ты нужен мне. Дан улыбнулся бледными губами, подставил лицо для поцелуя. Потерся бедрами, уткнулся носом в уютную ложбинку между ключицами, и когда ладонь Лекса легла ему на ягодицы, выдохнул: — Хочу тебя. Мужские пальцы жестко прошлись по упругим округлостям, вызвав легкий стон, и покорное движение бедер навстречу. Этого хватило, чтобы у Лекса начало сносить крышу. В мгновенье ока он навис над Даном, подчиняя своей воле. Целовал, ласкал, покусывал, пока парень сам не потянул его на себя, открываясь и разрешая. Оргазм опять накрыл жаркой волной, погружая в сладостное небытие. Дан заснул быстро, сморенный эмоциями, а Лекс только прокрутился, толком так и не поспав. А теперь стоял под душем и переживал. Ведь мальчик так и не сказал ему, как он к нему относится. А если уедет, то кто гарантирует, что вернется? Теперь Лекс знал и его имя, и фамилию, и местожительства, только ближе он от этого не стал. Новогодние праздники прошли у них в постоянных препирательствах. Дан хотел уехать, чтобы восстановить свое имя, документы, закончить обучение, в конце концов, а Лекс ужасно боялся отпускать его одного. Понимал, что паранойя, но все равно боялся. От Дана он знал, что его отец не принимал участия ни в опознании, ни в похоронах, поскольку был в Лондоне и ему никто не сказал о смерти единственного сына. А для налетевших на родине журналистов господин Осмолов приготовил стандартную фразу: «Без комментариев». Дан это счел равнодушием, Лекс, имевший больший жизненный опыт, думал по-другому. И когда мальчик в очередной раз заговорил о том, что он хочет уехать и уехать один, мужчина решился. Набрал телефонный номер, который ему достали друзья, и когда на том конце подняли трубку, быстро и решительно проговорил: — Алексей Аркадьевич! Меня зовут Алексей Алексеевич Сосновский, и я звоню по поводу своего брата. Не вешайте трубку, пожалуйста. *** Дан посмотрел на темнеющее вечернее небо, оно своей синевой напоминало глаза Лекса. Они не виделись уже месяц. Когда после новогодних каникул на пороге дома появился отец, Дан и растерялся, и разозлился. Он привык считать отца предателем и не мог поверить в искренность слез старшего Осмолова, когда тот увидел живого сына. Так же, как не смог сразу  поверить, что отец его все это время искал. Искал один, в милиции не нашли причины открывать розыскное дело: количество документов и количество жертв и пострадавших совпадало, так что все: умерла так умерла. Звонок Лекса только ускорило дело, рано или поздно отец доехал бы и до него. В свой родной город Дан поехал вместе с отцом. Между ними была и недосказанность, и обида, но надо с чего-то начинать. Хотя бы с анализа ДНК. А Лекс остался дома. С одной стороны — дела, с другой — он понимал, что надо дать время. Одно дело секс как утешение, как сладкое завершение эмоционального взрыва, и совсем другое — когда это проявление сердечной привязанности. С Киром и Люськой Дан встретился не сразу и не в доме, а у адвоката, после того, как был оформлен иск и сданы все анализы. Кир выглядел потрясенным и расстроенным, Люська хлопала глазами и кривила губы, то ли от огорчения, то ли от безумной радости, а Дан чувствовал себя участником театра абсурда. А на следующий день отец отправил его в Лондон: оказывается, загранпаспорт Дана не был аннулирован, про него просто забыли. А визу отец сделал еще раньше, когда пытался найти общий язык с повзрослевшим сыном еще в той, ненастоящей жизни. Отправил не только в качестве меры безопасности (кто знает, на что способны люди, лишившиеся половины состояния), но и для поправки здоровья. После аварии прошло мало времени, и частые головные боли вызывали тревогу. С Лексом все это время они только переписывались смсками. Лекс всегда начинал свои со слов: «Мой маленький братец!..», а Дан всегда обращался к нему «Багир», а если хотел разозлить, то «Любезная Багира». Дану казалось, что относительно спокойная жизнь, погода пусть с вечными туманами, но достаточно комфортная — именно то, что ему нужно, чтобы прийти в себя. Но когда он поймал себя на том, что старательно игнорирует в смсках Лекса слово «братец» и наслаждается сочетанием «мой маленький», то понял, что пора возвращаться. Перед отъездом в город Лекса пришлось заехать к себе. Суда еще не было, но дело можно было считать решенным, а мести Дан не опасался. Кир очень хотел встречи, Дан согласился. И вот, сидя на лавочке и глядя на заснеженный бульвар, Дан вспоминал, как он почти три месяца назад именно отсюда рванул подальше от дома. Бежал от самого себя, от больной любви к Киру, от безысходности и отчаяния. А в автобус его пригласил брат Лекса. Как все запутано и предопределено в этой жизни! — Здравствуй, мой мальчик! — бархатный голос Кира раздался над ухом с рассчитанным эффектом неожиданности. Но Дан даже не сразу повернул голову, весь в своих воспоминаниях и мыслях. — Привет! Ты чего-то хотел? А то у меня билет на поезд через два часа. — Ты изменился. Стал лучше, — Кир пристроился рядом, хотел по привычке приобнять Дана, но тот отодвинулся. — Все злишься? Зря. Я ведь один был тогда на опознании. Переживал. А это парень был в твоей куртке, лицо изуродовано. — Моего роста и сложения, — трагично продолжил его фразу Дан. Потом фыркнул: — Ладно, я не прошу оправдываться. Скажи, зачем звал и разойдемся. Надеюсь, ты не собираешься предложить начать все сначала? — Ты против? — безмерно удивился Кир. Попытался уже силой притянуть Дана к себе, но тот решительно вырвался: — Да, я против. Если больше нечего сказать, давай расстанемся. Дан еще раз глянул на своего бывшего, поразился сам себе — ничего не екнуло! — развернулся и решительно пошел в сторону вокзала. Через несколько часов Лекс, собирающийся на работу, не выспавшийся и злой, открывал дверь квартиры. На пороге стоял улыбающийся Дан: — Привет, Багир! Принимай подарок ко дню святого Валентина! — Ну, здравствуй, мой маленький!..