Фантастика vs Фентези.

Раскисшая грязь, в которую превратилась дорога после непрекращающихся дождей, влажно хлюпала под копытами коня. Скрип колес, стук капель, шелест листьев сливались в привычную каждому путешествующему в караване монотонную мелодию. Серое тяжелое небо и общая паршивость погоды прекрасно отражали мое, мягко говоря, не радужное настроение, которое оставалось со мной с самого начала путешествия. Но не погода была ему виной, а Оливер, ах нет, простите, Алекс Райдер. Я злился на себя и на свой неугасающий интерес. По сути, знал я об этом человеке ничтожно мало, как выяснилось, даже его имя было фальшивым, но все равно тянуло меня к нему словно магнитом. И львиная доля моих душевных усилий уходила лишь на то, чтобы заставить себя не пялиться и не думать о проклятом Алексе каждую секунду. Словно наваждение какое-то! Я даже грешным делом в отчаянии подумал, а не приворот ли это, но заклинание ничего не выявило, да и сама по себе идея была бредовой. Больно нужно на меня, такого “красавца“, да еще и вдобавок некроманта, любовные чары насылать. И ругал я себя, и запрещал думать, а потом вдруг осознавал себя подслушивающим разговоры Алекса с его приятелями или следящим за ним во время привалов. И демоны его раздерите, каждое его движение, жест или слово казались мне до замирания сердца совершенными! После таких срывов я намеренно отставал и плелся в конце процессии, предаваясь самобичеванию. Вроде бы становилось легче, ум прояснялся, и я понимал необходимость полного игнорирования, но затем очередной срыв, и так по кругу. Будь моя воля, я бы наплевал на просьбу наставника явиться ко двору как можно раньше и дождался следующего каравана, но такой возможности мне не предоставили. После памятного упокоения Улья, в котором я показал свой полный непрофессионализм, пришел в себя только через двое суток и уже в дороге. Жители, вопреки моим ожиданиям, прониклись не страхом, а благодарностью, по крайней мере, меня не стали в бессознательном состоянии предавать какой-нибудь показательной казни. Я не стал уточнять, но похоже, Алекс чуть ли не лично позаботился о моей безопасности и устроил мое бесчувственное тело в теплой крытой повозке. Однако после того, как я очнулся, он ни жестом, ни взглядом не выказал интереса. За неполную неделю пути мы не перекинулись и парой слов. Я завидовал Алексу. Почему я не могу с той же легкостью выбросить его из головы, как он меня? Где вся моя хваленая выдержка? Я, словно подросток, впервые почувствовавший влюбленность, а не хладнокровный некромант. Неудачник, подвергающий чужую жизнь опасности из эгоизма и несдержанности. В груди постоянно присутствовала глухая ноющая боль и даже дышать было тяжелее, чем обычно. Мне почти удалось убедить себя, что это временные последствия использования чужеродной магии. Я поглубже натянул капюшон плаща и поправил выбившиеся из косы мокрые пряди, закрывшие обзор. Дождь немного утих, но воздух все равно был густым и влажным, напитанным запахами леса. Время уже клонилось к вечеру, через пару часов должны были объявить привал, на котором уставшие, промокшие люди смогут отдохнуть, поесть и обогреться у костров. И наверное, я был единственным кто не хотел этого. На привале Алекс, мой личный демон, будет слишком близко. Но на отдых мы остановились строго по расписанию. Все начали споро выполнять отведенные им роли. Кто-то раскрывал навесы, кто-то разводил костры, другие занялись лошадьми и приготовлением пищи. Немногочисленные маги плели защитный контур. Даже вальяжные купцы не чурались работы. Кажется, я единственный, кто остался стоять в стороне от всей этой суеты. От меня никто ничего не требовал. Какие требования, когда ко мне даже лишний раз приближаться не желали? А предлагать свою помощь, как показал опыт прошлых подобных поездок, было бесполезно. Я сам расседлал коня, обтер мокрые бока и гриву, накрыл сухой попоной и отвел его к остальным животным. Уже через полчаса по лагерю поплыл восхитительный запах еды, который без всяких окриков заставил всех собраться вокруг костров и ждать тарелки с горячей похлебкой, в которой не пожалели ни каши, ни мяса. Живительное тепло огня и сытая наполненность желудка слегка примирили меня с тоскливой реальностью. Ах, если бы еще не было Алекса в паре метров от меня! Он переговаривался и смеялся над чем-то, умудряясь при этом живо работать ложкой. Слева от него сидел тот медиум Кервинг с охотником из деревни оборотней. Если мне память не изменяет, именно он со своим отцом привели Алекса в мой дом. По обрывкам разговоров я так и не понял, с какой целью он едет в их компании. Погрузившись в свои мысли, я вздрогнул, когда кто-то похлопал меня по плечу. - А, что? – немного глупо переспросил я. Очевидно, что ко мне до этого обращались, но я пропустил все мимо ушей. - Месер, до нас дошли секретные сведения, что вы, оказывается, недурственно поете и играете, - беззлобно рассмеялся один из вояк и всучил мне в руки лютню. На меня тут же заинтересованно уставились все сидящие вокруг нашего костра. Я бросил недобрый взгляд на Алекса, догадываясь, кто слил эти «секретные сведения». Тот сидел, уткнувшись в тарелку, но подрагивающие уголки губ его с головой выдавали. - Нет, вы должно быть ошиблись, - как можно более вежливо ответил я, надеясь, что все это можно будет без лишнего шума замять. - Да как же так, месер, - все так же улыбаясь, мне отставал мужик, - наш источник очень надежный. Так что милостиво просим уважить публику. Когда нам еще выпадет случай услышать пение некроманта. Я чувствовал себя в западне. Казалось, все взгляды прикованы ко мне. Сказать, мне было неуютно, значит не сказать ничего. Ладони вспотели, а в горле встал неприятный ком. - Я немного охрип в дороге, - предпринял я еще одну слабую попытку отвертеться. - А вы выпейте! В меня чуть ли не силой влили добрую половину чьей-то фляжки. Спиртное обожгло горло и горячей волной прокатилось по телу. Я не был привычен к алкоголю, особенно такому крепкому, поэтому закашлялся. Какой-то добряк нещадно похлопал меня по спине. Я еще раз бросил взгляд на зачинщика этого безобразия. Как Алекс мог меня так подставить, я ведь не сделал ему ничего плохого! Хотя постойте… На самом деле сделал. Он ведь проклят по моей вине. Неужели он винит меня и хочет отомстить? Но в этот раз Алекс не отводил взгляда. Смотрел мне прямо в глаза. Без ненависти, скорее, в ожидании, даруя мне свою поддержку и одобрение. Взгляд прошил меня ничуть не хуже, чем недавний алкоголь, согревая не внутренности, а саму душу. Я до белых костяшек вцепился в гриф лютни. «Спой! Спой! Спой!» - выкрикивали собравшиеся. Кажется, что их была целая толпа. И я сдался. Подышав на озябшие, непослушные пальцы, перехватил инструмент и пару раз провел по струнам, проверяя настройку. Пришлось подкрутить пару колков. Это промедление дало мне время сконцентрироваться. Еще ни разу у меня не было такой большой публики. С тех пор, как стал некромантом, я играл и пел исключительно для себя. Я постарался сконцентрироваться на единственном взгляде, который был по-настоящему важен. Пальцы привычно легли на струны и начали свою игру, послушно извлекая из инструмента нужные звуки. Эта народная песня была знаменита и любима всеми: богатыми, бедными, молодыми и старыми. Песня молодого солдата, возвращающегося с долгой войны к своей матери. Мне всегда нравились слова и мелодия, наполненная радостью от скорого возвращения домой и скорбью о потерянных в бою товарищах. Мелодия простая и слова тоже простые, но самые искренние из возможных. Как это со мной часто бывает во время игры, я потерял связь с окружающим миром, но как только был сыгран последний аккорд и спето последнее слово, я открыл глаза и с опаской посмотрел на зрителей. Хорошо ли я спел и почему все молчат? Люди, вокруг нашего костра собрались все, кто только был в лагере, стояли в неком оцепенении. Спустя пару секунд гробовой тишины, в которой единственным звуком, казалось, было биение моего сердца, раздались первые неуверенные хлопки. Эти робкие одиночные звуки неожиданно переросли в оглушительную волну. Под таким напором я совсем оробел и сжался, слишком много внимания, слишком много эмоций вокруг. Вояка, сидящий рядом, что так усиленно вынуждал меня спеть, от полноты чувств сжал меня в медвежьих объятиях. С удивлением заметил влагу на его красных, обветренных щеках. - Ах, как поет, демон! Как поет! - Ревел он, потряхивая меня в такт словам. Дальше началось форменное безумие, чуть ли не каждый счел своим долгом хлопнуть меня по плечу или обнять. Мне сказали больше искренних добрых слов, чем я слышал за всю свою жизнь! Меня не покидало чувство, что я сошел с ума, и это все какие-то фантазии, подсунутые воспаленным разумом. Но взгляд Алекса поддерживал меня, не давая затеряться в этом хаосе. Я пел еще. Те песни, которые просили, те, которые знал, и даже, к стыду своему, несколько собственного сочинения. Под конец с непривычки я совсем охрип и скрипел в точности как ржавое колесо. Но мне было хорошо как никогда в жизни, ведь я делал именно то, что любил больше всего. Музыку. Меня бы не отпустили до утра, если бы хозяин каравана не прикрикнул, что первому патрулю охраны пора выходить на дежурство, а остальным давно следует спать, дабы быть бодрыми завтра. Люди нехотя разошлись по своим лежакам. Кто-то сердобольный перетащил мое спальное место и вещи с окраины лагеря ближе к костру, где было значительно теплее. Но спать мне совершенно не хотелось, все чувства были обострены, а кровь бурлила. В меня будто всадили двадцать заклятий бодрости разом, заставляя мозг работать, при том, что тело гудело от усталости, горло болело, а пальцы содраны об струны. Я никогда не чувствовал себя более живым, чем в тот момент. Я все еще сидел рядом с костром, держа в руках лютню. Ее никто не потребовал вернуть. - У тебя талант, - услышал я знакомый голос. Кервинг сел рядом со мной и протянул босые ступни к огню. Очевидно, его сапоги где-то сушились. - Возможно, - хрипло ответил я. Услышав столько лестных отзывов от едва знакомых людей, я действительно начал верить, что неплохо пою. - Скромник, - медиум насмешливо фыркнул. – Сходи освежись к ручью. Кажется, сегодняшний вечер был слишком… просто слишком для тебя. В его словах была истина. Мне действительно не мешало бы пройтись и привести мысли в порядок. - Зачем Алекс это сделал? – напоследок спросил я. - Еще бы я знал, - вздохнув, ответил Кервинг. Допытываться у видящего я не стал, если у того и были какие–то догадки, то он явно предпочел держать их при себе. Я натянул подсохшие сапоги и накинул плащ. Выйдя из-под защиты навеса, я вновь окунулся в вечно дождливую весну равнинной части нашей страны. Не знаю, что хуже - холод или это промозглое безобразие. Стоянки караванов регулярно останавливались на этом месте, так что тропинка к ручью была протоптана и ее можно было без проблем разглядеть даже в мутном лунном свете, едва пробивающемся сквозь тучи. Ручей, напившийся дождевой воды, разросся до маленькой бурной речки. Поплескав обжигающе холодной водой в лицо, я почувствовал, что мое лихорадочное нервное возбуждение отступает. Ну и вечер! Я оглянулся на огни лагеря, которые было отчетливо видно сквозь редкий пролесок. Возвращаться пока не хотелось. Отчего-то пологий глинистый берег и холодная морось казались привлекательнее, чем тепло лагеря, полного людей. Я бездумно всматривался в черную словно уголь воду и слушал тишину, которая в действительности вовсе не была тишиной.