Месье Дюбуа

Вы когда-нибудь искали в толпе глаза того единственного, кто заставлял душу трепетать и возвышаться над всем этим тусклым, бренным миром? Сидя на концерте, без капли стеснения наблюдать за музыкантом, сверлить и прожигать его бледную кожу испепеляющим взглядом взволнованного любовника? Приходилось ли вам ждать конца представления, чтобы в числе первых выбежать из зала и с нетерпением дожидаться долгожданного свидания? А после сбежать из шумной кутерьмы похвал и поздравлений и, еле сдерживаясь от вожделения, с горем пополам добраться до съемной квартирки скрипача и предаться плотским утехам и любовным играм? Если с вашего лица сейчас не сойдет гримаса недоумения, то я продолжу свой рассказ об извращенной и запретной любви, что сожгла мою душу дотла, и вы поймете, что слишком рано впали в ошеломляющий ступор. Позвольте представиться, граф Михаил Александрович Ильинский. Моя матушка всю мою жизнь от пеленок до отрочества говорила: "О, Мишель, лучик света в моей тьме! Тебе предназначена великая судьба! Судьба наследника семьи Ильинских! Тебе открыто множество путей: опасных, великих, добродетельных и, к сожалению, коварных! Но ты не имеешь права ступить на тропу неверного своей семье и Отчизне! Не смеешь подводить свою мать, что дала тебе жизнь дворянских кровей! И потому, ты не должен подвергаться искушению соблазна противостоять слову своей любимой маменьки! Каким бы оно ни было!" Я верил и покорно слушался этим причитаниям, что матушка нашептывала в мои пока еще не оскверненные уши. О, как же смешон я тогда был! Юн и неопытен! Но как поздно я это осознал... Маменька не была верна своему мужу, моему престарелому, а ныне покойному отцу. Однажды я тайком наблюдал, как она, задрав юбку по самые груди, стояла перед сидящим на софе мужчиной. Это оказался ее друг-француз, приехавший в Россию проведать свою старую хорошую знакомую. - О, Катрин, ты так хороша, так прелестна! - доносился прокуренный голос, прерываемый чмоканьем от поцелуев по белоснежной коже бедер моей матери. - Mon chéri(1)... - трепетно выдыхала матушка, крепко сжимая своими, в накрахмаленных перчатках, руками юбки платья. Я стоял за дверью и краем глаза следил за страстными лобзаниями, похотливыми руками мужчины, что вцепились в упругие ягодицы дамы, издающей развратные звуки. Но тут руки мужчины остановились, охи прекратились, и две пары взволнованных глаз устремили все свои взоры на меня, уже нагло и без понимания происходящего стоящего в дверном проеме. - Мишель?! - взвизгнула мать, одернув свое платье. - Как давно ты здесь?! Она подбежала ко мне и, опустившись на одно колено, схватила меня за плечи. Ее хрупкие руки не причиняли ни малейшей боли, а озабоченные глаза метались по всему моему лицу. - С минуту, маменька, - лепетал я детским голоском и невинно хлопал ресницами. Мужчина поспешно встал с софы и, повернувшись спиной ко мне и прячась за матерью, поправлял свой сюртук и обтирал его рукавом слюни с подбородка. - А что вы делали? - не успокаивался я от волнения, доселе не известного мне. - Ох, Мишель, - мать всегда произносила мое имя на французский манер, - давай я расскажу тебе об этом позже? Лучше познакомься с одним замечательным человеком. Оглянувшись назад, она кивком подозвала к нам оправившегося мужчину. Подойдя, он предложил матери руку и, когда она приняла ее, помог ей подняться с полу. - Мишель, это - Фредерик Дюбуа. Фредерик - это Мишель, мой сын. Мужчина присел на корточки и протянул мне руку. Его ладонь раза в четыре была больше моей, длинные пальцы ухожены, а на мизинце красовался перстень с рубином. - Я рад нашему знакомству, юный граф, - он поднес мою ладонь к своим губам и слегка прильнул ими к ней. Прядь его черных кудрявых волос выбилась из уложенных назад локонов, разделяя на две неравные части лоб, слегка поддернутый неглубокими морщинами. Над карими глазами, обрамленными в густые ресницы, нависли две толстые полоски бровей, аккуратно выщипанные по контуру, а прямой длинный нос и тонкие губы цвета спелой малины так гармонично и неестественно сочетались, что я невольно оторопел. Еще ни разу в жизни я не встречал столь угловатого, острого и в тоже время красивого лица. Месье Дюбуа был приятно удивлен тем, как его разглядывал тринадцатилетний мальчик. Маменька что-то сказала, и глаза мужчины широко распахнулись. Он отстранил меня на расстояние вытянутой руки, окинул взглядом от макушки до пят и крепко прижал к себе. По моему телу пробежало стадо мурашек, я окаменел в его руках! Еще долгие месяцы я буду вспоминать это интимное касание, возбуждая все свои члены, пока не наступит день, когда завеса наслаждения приоткроется моим малолетним порывам. Месье Дюбуа был частым гостем в нашем поместье. Мой отец уже в это время был на грани смерти и не выходил из своих покоев, посему маменька осмеливалась брать на себя дерзость проводить вечера. Пока никто не мешает и ничто не мучает совесть. После смерти отца мать не созывала гостей около полугода, но месье Дюбуа не прекращал свои визиты. Он был всеобщим любимцем: дамы наперебой пытались завести с ним беседу, однажды он так удивился происходящему вокруг него ажиотажу, что засмеялся во весь голос, не прикрывая ровных белых зубов! Мужчины же делились на два лагеря. Первый был под лозунгом: «К чёрту вас, альфонс французский!», а второй: «Научите нас, мастер любовных дел»! Но было то, ради чего и организовывались все маменькины вечера: великолепная игра месье Дюбуа на скрипке. Первый раз я услышал её на второй день нашего с ним знакомства. Маман сидела на софе, с которой как ошпаренный сорвался её любовник, а француз, спиной к двери, играл очаровательную мелодию. Его рука опускалась вниз, и из-под смычка вырывались тонкие, как нить, звуки, а когда она стремилась вверх, то комната наполнялась нарастающей музыкой. А потом резкая! Ошеломляющая! До глубины души проникающая! Каждый нерв моего тела словно слился с чудесной игрой скрипача, который полностью погрузился в себя и в свою скрипку, не замечая никого и ничего: ни мать, что трепетала с каждым новым взмахом руки месье Дюбуа, ни меня, с подкосившимися коленками, ни окружающих его людей на маменькиных вечерах. Месье Дюбуа стал для меня неотъемлемой частью жизни, человеком, без которого день не мог бы начать своё существование! Но я понял это лишь тогда, когда он исчез из моей судьбы. Тогда мне было пятнадцать, я всё ещё не осознавал, кем он для меня является. Но кое-что он подарил мне на память... За окном уже третьи сутки моросил дождь. Он бился о стёкла и каплями стекал на карниз. Месье Дюбуа играл на скрипке для меня (меня!) и маман. Грустная, местами вгоняющая в тоску мелодия лилась из-под смычка в его умелых руках. Через некоторое время маменька не выдержала и бросилась вон из комнаты, задев локоть месье. В реальность меня вернула не выходка мамы, а тишина, прервавшая чудную игру. - Месье Дюбуа?.. – окликнул я стоящего в середине комнаты мужчину. - О, Мишель... - Не называйте меня так! – вдруг сорвался я. - Пожалуйста, называйте меня как-то иначе... Я не хотел, чтобы и он называл меня так, как называют все. Я хотел, чтобы месье Дюбуа был особенным, и чтобы моё имя звучало только из его уст. Из его особенных уст! - Михаил, - с улыбкой произнёс месье, уже подойдя ко мне, сидящему в кресле. Имя эхом отозвалось в моём мозгу, и оно прокатилось по всем моим клеткам, содрагая и возбуждая меня. Месье Дюбуа присел на корточки и взял в руки мои ладони. Я ощутил, как кровь приливает к моей голове, но не к той, что держится на шее, а к той, что вырывалась из крайней плоти моего дружка, пробудившегося в штанах. - С Вами всё хорошо? – беспокоился месье. - Вы весь красный! Он прильнул губами к моему разгорячённому лбу, но вскоре с недоумением отстранился от него, заявив, что осенняя слякоть опасна и не стоит недооценивать сентябрьские тёпленькие деньки. Этот жест полностью выбил меня из колеи, и я поддался двухлетнему порыву моей юношеской похоти и впился во влажные губы своего... своего... месье. Кем он являлся для меня в тот момент, пока не было ясно, и я не могу озвучить это волшебное, опьяняющее слово. Месье Дюбуа не отстранился, не оттолкнул меня, а наоборот, прижался ко мне, обвив руками моё формирующееся тело. Ах, меня можно было бы назвать нимфеткой, будь я девушкой. - Михаил, пока меня не будет, - начал он, прекратив наш с ним поцелуй, - пообещайте мне, что будете думать обо мне при своих лобзаниях, которым я сейчас вас научу. Я молча кивнул. - Чудесно... (1) Mon chéri - мой дорогой (фр.)