Lorn — Acid Rain.
SHTower. Кабинет Шин Хосока. — Каждый час моего бездействия стоит Хенвону крови, — Хосок ходит по кабинету и не может найти себе места, — Я даже не знаю, жив ли он. Я с ума схожу, Джухон. Мне же ничего не стоит зайти в Плейг, растоптать там всех, вздернуть этого урода на ближайшем дереве, а затем выйти. Но блять, он у него, и я не могу ничего сделать! У меня будто связаны руки, я даже не могу выехать из этого долбанного офиса! Что за хуйня творится? Что блять происходит? — Шин переворачивает кофейный столик и снова мечется по кабинету как раненный зверь. — Послушай, успокойся, мы что-нибудь придумаем. Он же должен позвонить. Мы решим, что делать. Он не убьет Хенвона, так как знает, что сразу же умрет сам, — пытается успокоить своего босса Джухон. — Объясни мне, как мой враг пробрался в сердце Меннама и увел Хенвона у меня из-под носа? Каким образом он смог убить двух моих людей и беспрепятственно покинуть территорию? — нервно спрашивает Хосок у сидящего на диване друга. — Я сейчас над этим работаю. У меня есть мысль, как это могло произойти, но, к сожалению, пока у меня нет доказательств,— понуро отвечает Ли. — Джухон, работай быстрее! Я не могу думать одновременно и о том, как вырвать Хенвона из лап этого чудовища, и о том, кто помог этому сукиному сыну проникнуть на мою территорию! — злится Шин. Парней прерывает настойчивый стук в дверь, и на пороге появляется Элисон. — Здесь Ли Минхек, и он настаивает на встрече с Вами. Он утверждает, что это связано с Че Хенвоном и говорит, что не может ждать, — робко произносит девушка. — Впусти его, — бросает Хосок и проходит к своему креслу, — Ты можешь вернуться к своим делам, и я жду хоть каких-то подвижек, — обращается Шин к Ли. У выхода Джухон сталкивается с Минхеком и, одарив его презрительным взглядом, покидает кабинет. — Спасибо, что принял, учитывая то, насколько ты занят в связи с последними событиями, — с ухмылкой говорит Минхек и садится в кресло напротив Хосока. — Я надеюсь, ты не соврал моей секретарше и тебе есть, что мне сказать про Хенвона. Иначе ты тратишь мое время, а я этого очень не люблю, — говорит Шин, пристально смотря в глаза Ли. — Я знаю, что Хену похитил моего братца, и уверен, что все это не просто так. Я хочу, чтобы ты в двух словах рассказал мне, что конкретно произошло, а я потом расскажу тебе, почему я тут, — спокойно говорит Минхек. — Ли Минхек, переходи к делу. У меня нет ни желания, ни времени тебе что-то рассказывать, — Шин вообще не понимает, почему он сейчас сидит в кабинете и тратит свое время на Ли. — А что, если я могу тебе помочь? Ты такую мысль вообще не допускаешь? — приподняв бровь, спрашивает Минхек. Хосок задумывается пару секунд, а потом кратко рассказывает Ли о том, как на его территорию пробились и, убив двоих, забрали Че. После изложения Шин зло спрашивает: — Ты же его ненавидишь. Что, резко братской любовью воспылал? — Ненавижу. Тут ничего не поменялось. Однако мне кое-что нужно от его любовника, и карты сложились так, что удача поплыла ко мне в руки, так что грех не воспользоваться, — ухмыляется Ли. — Твой язык, тебя до добра не доведет. Что ты знаешь такого, что может быть мне полезно? — с подозрением смотрит на Минхека Шин. — Скажем так, я точно знаю, кто помог Сон Хену спокойно проникнуть на твою территорию и забрать моего братца прямо из постели, — Хосок в удивлении приподнимает одну бровь, но не перебивает Ли, — Но это еще не все. Так же я знаю, как можно вытащить Хенвона из Плейга. Живым. Ты ведь знаешь, как тесно я «дружил» с Хену, так что все ходы и выходы прекрасно помню, — Минхеку нравится, какой эффект производят его слова на Хосока. — Чего ты хочешь взамен? — Шин резко встает и идет к бару. Минхек молчит. Хосок возвращается за стол с двумя бокалами виски, один он ставит перед Ли. — У меня две скромные просьбы. Я говорю тебе все, что я знаю — ты их выполняешь, — говорит Минхек, отпив виски, — У тебя всегда отменная выпивка, — смакуя вкус алкоголя на языке, произносит он. — В скромности тебя не уличить. Сразу две значит. Озвучь, а я подумаю, — нехотя тянет Хосок. — Что тут думать. Моя инфа стопроцентная, и многого я от тебя точно не захочу. Поверь мне, эта сделка выгоднее тебе, чем мне, — Ли снова тянется к бокалу. — Сперва мне нужна информация, а потом обсудим твои просьбы, — твердо говорит Хосок. — Я знаю, что ты данного слова не нарушаешь, но все же скажу. Я надеюсь, ты понимаешь, что если после того, как я тебе все расскажу, меня найдут с перерезанным горлом где-то в канаве, то мой братец тебя не простит. Он же у нас как большой ребенок, сам знаешь. А ты вряд ли захочешь разбить ему сердце. Снова, — язвит Ли. — Если ты не попытаешься прыгнуть выше головы и правда назовешь мне имя предателя, помогая тем самым вытащить Хенвона, то я дам тебе то, что ты попросишь. А теперь рассказывай все, что знаешь, а затем я выслушаю твои просьбы, — нетерпеливо произносит Шин. — Недавно, во время своей ежедневной утренней пробежки, я случайно столкнулся с одним из твоих очаровательных сотрудников, — Шин напрягается и даже неосознанно поддается вперед, — Мы мило пообщались и обменялись любезностями. Все бы ничего, вот только столкнулись мы на границе Отке и Плейга. Он был без транспорта, я не говорю даже о полагающемуся ему сопровождении. Опять же, ну подумаешь, человек решил прогуляться в одиночестве. Просто после того, как он скрылся в роще, недалеко от места, где ты, кстати, пристрелил Техена, — Минхек делает страдальческое лицо, — я прошел туда, откуда он выбежал, и заметил хорошо мне знакомую машину, в которую сел Сон Хену. — Кто это был? — не выдерживает Шин, впиваясь в Ли взглядом. — Ю Кихен, — кратко отвечает Минхек и залпом допивает виски. — Рыжая сука! Повешу урода! — начинает беситься Хосок и снова идет к бару. — Он вообще-то розововолосый, если ты не заметил, — смеется Ли, — Теперь насчет Хенвона. Мне нужна карта Плейга, карандаш и Ли Джухон. Я знаю лазейку, через которую ты и твои люди можете проникнуть к Сону незаметно. Как минимум несколько минут у вас будет до того как он очухается, и, возможно, эти несколько минут спасут жизнь твоего паренька, — говорит с улыбкой Ли. Хосок возвращается с бутылкой и разливает виски уже за столом. Затем Шин нажимает кнопку телефона и требует к себе Кихена и Джухона. Но по словам Элисон оба недоступны ближайшие полчаса, так как один уехал за сбором информации в другой район, а второй находится на обходе. — Я понимаю, что ты узнал все, что хотел, но как насчет того, что я хочу взамен? — спрашивает нетерпеливо Минхек. — Ну говори, я весь во внимании, — Хосок откидывается на спинку кресла. — Первая просьба: я хочу вернуть себе район, — Шин начинает улыбаться, — Дослушай, пожалуйста. Я хочу вернуть Хейджен и управлять им, но под контролем из центра. То есть под твоим контролем. Можешь оставить круглосуточное наблюдение. Я просто дико соскучился по власти, хочу своих людей, свой особняк и свое имя назад. — А потом снова начнешь строить козни против меня? — спрашивает Хосок, приподняв бровь. — Нет. Я в отличии от Хену понял, что тебя так просто не скинуть. Позволь мне работать на тебя и я не откушу руку, которая кормит. И потом, ты не вчера родился, и я был бы глуп, если бы думал, что ты пустишь все на самотек и я смогу делать все, что мне вздумается, — отвечает серьезно Ли. — Допустим я с определенными коррективами соглашусь на это условие. Какая вторая просьба? — Шин уже начинает терять терпение. What do you know about pain? Подвал особняка Сон Хену. 24 часа спустя после похищения. Хенвон очнулся на грязном матрасе, брошенном прямо на пол, и с огромным усилием попытался сфокусировать свой взгляд и осмотреться. По отсутствию в помещении окон парень убедился в своей догадке, что находится в подвале. В помещении было сыро и холодно, а на Хенвоне были только спортивные штаны, в которых он лег спать у себя дома еще до похищения. Че попытался встать и только тогда заметил, что запястье левой руки было заковано цепью, другой конец которой был прибит к стене. Длиной она была где-то пять метров, что позволяло парню на какое-то расстояние отойти от стены и даже свободно лечь на матрас, но не позволяло дотянуться до двери. Че пробует освободить руку от как будто впившегося в нее металла, но понимает, что это бесполезно. Хенвона от размышлений над своим незавидным положением отрывает звук открывающейся двери, которая через секунду впускает в подвал Сон Хену. Че его не боится. Дергается только, когда Хену подходит ближе, и жмется плотно к стене, натягивая цепь за спину свободной рукой. Кожу вымораживает голым бетоном, но Хенвон, не отвлекаясь на неприятные ощущения, следит за каждым шагом Сона. Горло подпирает противным комком так, что дыхание застревает и хочется побыстрее сплюнуть. Желательно в лицо Хену. Мужчина оказывается рядом с ним, сделав всего пару шагов. Хенвон умудряется только чуть отскочить в сторону в попытке накинуть на шею Хену собранную в запасе цепь, но не успевает толком даже затянуть ее позади, когда получает локтем под дых с такой силой, что в глазах темнеет. Этой секунды Сону хватает, чтобы вывернуться и больно заломить запястья Че. — Поиграть захотел? — зло шипит Хену в самое ухо Хенвона, — Так я с радостью с тобой поиграю, сучонок. Хенвон давится, пытаясь вдохнуть, когда Сон резко толкает его и бьет виском об стену прямо по стальному креплению цепи на ней. Металл рассекает кожу, и Че теряется в помутневшем пространстве сразу же после удара. Реальность течет и уплывает, голову кружит, а сам Хенвон теряет всякие ориентиры, заваливаясь куда-то в сторону. Хену тянет его на себя, швыряет под ноги на испачканный подвальный пол и ухмыляется, замечая кровавые следы на стене и металлических звеньях. Ему всегда нравилось видеть кровь Хенвона, она так идеально смотрится на этом мальчишке, что хочется собственными пальцами распороть его кожу и выжать ее до последнего миллилитра, наслаждаясь видом и чужими криками. Че поворачивается на спину и сдавленно матерится, пытаясь собрать сознание в единую картинку. Это привлекает внимание Сона снова. Тот опускается на бедра парня, что-то шепчет в лицо и метко всаживает кулаком по печени. Хенвон распахивает глаза и вскрикивает; боль заставляет действительность взорваться яркими искрящимися красками и стиснуть зубы до ощущения крошащейся на язык эмали. Хену над ним довольно облизывается, ударяет свободное запястье парня об бетон, а затем сжимает до хруста, причиняя еще больше боли. Хенвон дергается и сопротивляется, стоит почувствовать, как Сон стягивает с него штаны. Сопротивление, правда, на деле не приносит никакого эффекта. Оно слабое и почти не считается даже за попытку, потому что висок невыносимо стреляет, мысли одну за другой заволакивает жирным черным мазутом, а кровь заливает глаза и щеку. Че кажется, что даже запястье, смотанное с другим цепью над головой, сломано, — оно хрустит, если им дернуть, — но чужие руки, до синяков впивающиеся в бедра, заставляют Хенвона сбросить с себя оцепенение, как бы ему ни хотелось сдаться. Он ненавидит Сон Хену всеми фибрами души, а тело до сих пор помнит каждую отметину, что тот оставил за собой. Он знает, что Хену тоже помнит, наслаждаясь каждым воспоминанием. Даже сейчас, когда порывисто раздвигает его колени, прижимает своим весом и с остервенением вгрызается в шею зубами, впитывая крики Че в себя, — не может сдержать довольный рык от новых следов. Только этого ублюдка могут возбуждать чужие мучения. Хенвон хочет сдохнуть. Пятно крови под щекой расплывается и так кстати напоминает липкое вонючее болото, которое еще чуть-чуть и забьется в легкие, что Че не удерживает истерический смешок, кажется, все-таки захлебываясь собственной чернотой и грязью. Но это ни черта не помогает выкинуть реальность в помойку, когда Хену одной рукой давит на грудь, все так же практически не поднимаясь с него, а второй раздвигает ягодицы парня и пытается протолкнуться внутрь. Без смазки и подготовки не получается, Хенвон сжимается и постоянно дергается, чем злит дико и до белой пелены перед глазами. Сону нравится эта непокорность, но ещё больше ему нравится трахать эту блядь, которая так удачно перепала в руки Шин Хосока, вложив все козыри в руки Хену. Не нравится только, что в глазах пропала принадлежность. Че не смотрит на него, но Сон все равно замечает на дне его зрачков чужое имя. Это бесит. Поэтому желание трахать и видеть, как он отражается в глазах Хенвона и уничтожает чужое присутствие, становится не просто секундным порывом, а целью всей его игры. — Смотри на меня, — Хену резко встряхивает Че за плечи, прикладывая того затылком об пол, и опускает ладонь в кровь, набежавшую с виска. Её много. Она капает большими вязкими каплями; стоит поднять руку и размазать ее по члену — входить становится легче, но Хенвон все равно кричит и жмурит глаза. Когда Сон толкается больно и до упора, Че прогибается в пояснице, сдирает лопатки о мелкие осколки мусора, натягивает цепь, инстинктивно стараясь отползти назад, и хрипит, ощущая себя выпотрошенным до основания. Слезы жгут уголки глаз, и кажется, что после всего этого сердце должно уже наконец-то остановиться, замереть и перестать биться, покрывая тело вольфрамовыми лоскутами непробиваемого льда, но оно наоборот — пульсирует и заходится в прерывающемся бешеном ритме, заставляя Хенвона чувствовать абсолютно все каждой клеточкой своего тела. Че даже не знает, зачем он продолжает сопротивляться. Он уже не находит в этом причин. Разве что только одну, и она ему совершенно не нравится, потому что это — отчаянье. Причем настолько сильное, что Че крошится под его весом, словно бесформенное песочное нечто, не замок даже, до замка ему уже никогда не дотянуть, ему до него миллионы световых лет и внеземных километров. Отчаянием пахнет все, чему он пытается противостоять. Абсолютно все. Время стирается лишь на долю секунды, ровно до того момента, когда следующий толчок разрывает реальность надвое. Пальцы Хену ведут кровавыми штрихами по щеке и мертвой хваткой сжимают подбородок, насильно разворачивая голову в его сторону. — Смотри. Мне. В глаза, — угрожающе произносит Сон. Эти слова выедаются где-то на подкорке, слишком отчетливо забиваясь в ушах, но Хенвон не собирается подчиняться, пока не слышит добивающее продолжение следом: — Или лишишься своих. Че открывает глаза только после того, как слышит хруст собственных шейных позвонков, когда Хену наотмашь бьет его по лицу, не дожидаясь повиновения. Открывает и не может больше отвернуться. Хенвон видит себя во взгляде Сона, словно в зеркало заглядывает. Поверхность мутная и затертая, но даже она не скрадывает острое и режущее по живому отражение, — Хосок его не простит. Не прикоснется к нему больше, потому что такие, как он, никому не нужны. Сломанные и использованные. Грязные, перемазанные вязкой чужой спермой, перебитые и выкинутые. Хенвону мерзко от себя самого, блевать тянет от каждого болезненного стона, а цепью, которой он пытался задушить Хену, хочется удавить уже не его, а себя. Отвращение стирает кожу по миллиметру, разъедает разрядами тока по двести двадцать до самых костей, и все, что остается от Хенвона, это кусками разодранное мясо и кровоточащие раны. Лучше обойти, чтобы не вляпаться. Хену растягивает губы в довольном оскале, не в силах сдержать удовлетворения, когда рассматривает красные полосы на щеке Че, мокрую от крови половину лица и исказившиеся, рябью пошедшие, черты, когда он двигает бедрами. Хенвон дрожит под ним, часто-часто моргает, будто бы видит то, что перед ним на самом деле, а не то, что ему хотелось бы видеть. А ещё Сон хочет его слышать. Он перехватывает ноги Че под коленями, разводит еще шире и толкается так глубоко, как может. Член проходит трудно, с натягом раздвигает сжимающиеся стенки, и Хену даже чувствует горячую влагу, стоит двинуться назад-вперед. Но Хенвон не кричит даже тогда, заталкивает голос обратно в глубину сходящихся огнем внутренностей и всхлипывает почти беззвучно. — Ты все равно сдашься, — Сон наклоняется и шепчет в самое ухо, Хенвон рвано выдыхает, но увернуться не может; Хену по одному опускает холодные пальцы на шею и в один момент сдавливает их так, что Че начинает задыхаться. Сон с особой «лаской» тянет из него протяжные хрипы-выдохи на самой грани, — надави, и хрустнет, переломится, дышать перестанет,когда начинает двигаться размашисто, грубо, без остановки. Это сливается в сплошную засвеченную пленку: кадры-кадры-кадры, они пролетают обугленные и осыпающиеся по краям, сменяются со скоростью звука, не позволяя себя рассмотреть. Все, что Хенвон замечает, так это искры перед раскрытыми глазами, которые еще немного, и обрушат растрескавшийся серый потолок прямо на него. Он его не видит: Хену просовывает руку под затылок, хватается за волосы и фиксирует так, чтобы только глаза в глаза, но Че мечтает, чтобы тот и вправду рухнул. Похоронил их живьем прямо здесь и сейчас. Терпеть это становится невыносимо. Перед глазами все расплывается, Хенвон задерживает последние оставшиеся крупицы кислорода, цепляясь за падающее в бездну раздробленными ошметками сознание, и не выдерживает, кричит, когда Хену разжимает пальцы на шее, резко насаживает за бедра на себя и впивается губами в пульсирующий висок. Присасывается, задевая зубами, и проводит с нажимом языком. Всё это оказывается неожиданно больно, кажется, даже в разы больнее того, что было «до». Внутри все саднит, каждый орган распадается на куски на вывернутый узлами позвоночник, а из головы вместе с кровью Сон как будто высасывает всё, за что еще Хенвон был в состоянии держаться. Сладкие звуки этого крика набатом растекаются по всему телу Сон Хену. Он вздрагивает, блаженно прикрывая глаза, и сплевывает большую половину соленой жидкости. Стирает бегущие по подбородку капельки рукой, втягивает губу и проводит по ней языком. Хену готов кончить лишь от этого вкуса, но что-то в нем горчит, въедается в мозг и разве что не выжигает на сетчатке свои отметины: эта жизнь, что в нем таится, ему не принадлежит, за эту игрушку уже выставлена своя цена. Только Сон тоже не боится, ведь Хосок лишь зверь с ошейником, который теперь сидит на поводке и платит за то, что посмел когда-то эту игрушку отобрать. Хену поднимает голову Хенвона, так и не выпустив из захвата его затылок, и целует в приоткрытые в судорожных вдохах губы. Выпускает остатки крови, ощущая, как они стекают по языку в чужой рот, и заставляет Че захлебнуться, но сглотнуть. Отстраняется. Хенвон морщится и давится, кашляет и закрывает глаза, мечтая никогда больше не просыпаться. Сдохнуть и пропасть навечно. Он не осознает себя на сколько-нибудь целым, способным поднять раскиданные осколки себя и собрать из них что-то такое, что могло бы хоть издали сойти за него. Это больно. И то, что Хену не останавливается, продолжает что-то говорить и переворачивает его на живот — ничего больше не значит. Даже тогда, когда он по новой бьет его, да так, чтобы побольнее, но не дает потерять сознание, входит в него снова и трахает, бесконечно трахает, пока, наигравшись, не кончит парочку раз в него и на него, — даже тогда это больше ничего не значит. Потому что Хенвон тонет в луже собственной крови, опускаясь пониже дна без права на спасение. Потому что теперь он — кусок мерзкой подгнивающей грязи. И спасать его некому. Это агония. И все, о чем Хенвон думает, когда сгорающим сознанием улавливает звук закрывающейся за Соном двери, что стоит разжать руки и отпустить Хосока от себя, перестать держаться, чтобы хотя бы в собственной смерти ему дали выбор. SHTower. Кабинет Шин Хосока. Элисон срочно вызвала Кихена в офис, так и не дав ему закончить начатое. Ю долго злится, что пришлось полтора часа проехать попусту и сразу возвращаться обратно. Как только он поднимается на 35-й этаж, Элисон объявляет, что босс ждет его в кабинете. — Вы хотели меня видеть? — спрашивает Ю, войдя в кабинет и застыв на пороге. — Да. Проходи, садись, — Шин указывает взглядом на кресло перед своим столом. Кихен молча проходит к столу и садится. Хосок обходит стол и, подойдя сзади к сидящему в кресле Ю, кладет руки ему на плечи и легонько сжимает. Кихен от действий своего босса теряется и не может определить для себя необычное поведение Шина. — Ничего не хочешь мне рассказать? — Хосок нагибается и шепчет вопрос прямо в ухо Кихену. — Я не понимаю… Что бы Вы хотели знать? — дрожащим голосом спрашивает Ю, не смея повернуть голову к Шину. — Уверен? — Хосок сильнее сдавливает пальцами плечи Кихена. — Босс, я честно не понимаю, — Ю не удается унять дрожь в голосе. Шин отпускает парня и идет к столу за сигаретой. — Скажи мне, что отличает тебя от Им Чангюна? — Хосок прикуривает и пристально смотрит в глаза Кихену. Ю все понял. Он понял, что Шин знает. Понял, что все закончилось так и не успев начаться. Кихен чувствует, что глубоко внутри начинается истерика, и что вот-вот, и она уже начнет подступать к горлу. — Я… Я не понимаю, о чем Вы, — заплетающимся языком произносит парень и, встав с кресла, пятится к двери. Хосок не двигается, так же пристально прожигая Кихена взглядом. — Ты пошел на сговор с Хену и помог ему похитить Че Хенвона. Это тот минимум, который я знаю. Что ты еще сделал? Как еще ты предал мое доверие и мой клан? Расскажи мне, — стальным голосом требует Шин. — Я не предавал тебя, — Ю сам не заметил как перешел на «ты» с Хосоком, — Я бы никогда не предал. Я умру за тебя, ты же знаешь это! Я бы не простил себя, если бы с тобой что-то случилось! Я люблю тебя столько лет, а ты… Ты зациклился на этом уроде и никого кроме него не видишь! Что я должен был чувствовать, что я должен был делать?! — голос парня срывается на визг. Хосок обходит стол и начинает медленно подходить к пятящемуся к стене Кихену. — Ты болен, парень. Настолько сильно, что мне тебя, наверное, должно было бы быть жаль. У тебя было все, о чем другим только мечтать. Ты вбил себе в голову какую-то хуйню, на которую я, честно, закрывал глаза и ждал, когда ты наконец придешь в себя. Но видно, что твой случай совсем запущенный. Ты предал меня, и ты знаешь, что я делаю с предателями. — Шин резко толкает Кихена к стене, — Ты умрешь так же, как и любая другая крыса. Умрешь там же, где сам казнил других. Но не сейчас, сейчас ты легкой смерти еще не заслужил. Сперва я вытащу Хенвона, потому что, клянусь тебе, если мне это сделать не удастся и он погибнет, я буду убивать тебя долго и мучительно, — шипит Хосок парню в лицо, — Так что моли Бога, чтобы я вытащил того, кто сейчас в плену по твоей вине, тварь! — Шин тушит сигарету о ключицу Ю и, выбросив окурок на пол, идет к своем столу, где просит Элисон пустить Джухона. Кихен сползает по стене на пол и утирает горькие слезы, текущие по лицу. — Я люблю тебя. И я не жалею о том, что сделал. Я все равно люблю тебя, — словно самому себе бормочет Ю, и вызывает на лице Шина отвращение. В кабинет входит Джухон, который уже в курсе последних событий. — Под арест его. После штурма я хочу, чтобы ты казнил его на его же любимой парковке, если, конечно, мне вдруг не захочется сделать это лично, — с презрением в голосе, говорит Хосок Джухону. — С огромным удовольствием, — ухмыляется Ли, и, подойдя к Ю, берет того за локоть. Джухон тащит несопротивляющегося и продолжающего повторять слова любви Кихена на выход. SHTower. Кабинет Шин Хосока. — Он словно тянет время нарочно. Словно упивается своей властью надо мной, — Шин сидит на диване и смотрит, не отрываясь, на экран мобильного перед собой. — Ну, он же должен воспользоваться такой возможностью и поиграть на твоих нервах. Так что все логично, — Джухон садится рядом с Хосоком и закуривает. — Я не могу ему сам даже позвонить. Я боюсь. Боюсь, что он в отместку сделает с ним что-нибудь, — Шин запускает руку в волосы, затем тоже тянется к сигарете. — Если уже не сделал, — еле слышно произносит Джухон. Ли уверен, что Хенвон еще дышит. Он знает, что Хосок тоже в этом уверен, просто не хочет об этом думать и вообще допускать такую мысль, а сам Джухон ее вселять в него тоже не желает. Ли не меньше Шина знает Хену и имеет представление, какой он урод, не зря одно его имя наводит страх на весь Лебон. В Сон Хену нет и никогда не было ничего человеческого, и Джухону страшно даже от мысли, что этот маньяк может сделать с Че. Но звонок на телефон Шина отвлекает Ли от мрачных мыслей. — Это он, — говорит Хосок Джухону, и, подняв трубку, включает громкую связь. — Прости, был сильно занят, все не мог тебя набрать, — ухмыляется в трубку Сон. — Дай мне Хенвона, урод, — Шин встает и начинает шагами мерить комнату. — Сперва ты послушаешь мои условия. А затем, в зависимости от твоего поведения, я, может быть, позволю вам немного пообщаться, — спокойно говорит Хену. — Говори, пока можешь, клянусь, в самое ближайшее время тебя будут соскребать с твоей же земли,— Шина душит распирающая изнутри ярость, подавить которую парень сможет, только напившись крови твари на том конце трубки. — Убавь свой пыл и слушай внимательно, если, конечно, тебе важна жизнь твоего мальчика. Во-первых, я хочу под свой контроль оба твоих основных канала наркотрафика, — говорит Сон. — Вот тварь, — не выдерживает Джухон. Шин молча слушает. — И тебе привет, Джухон-а, — язвит Хену, — Как ты там оправился-то? Мне прям в красках рассказали, как ты любовь всей своей жизни по стене размазал. Мой человек, аж в глазах моих поднялся, — мерзко смеется в трубку Сон. Джухон сжимает кулаки настолько сильно, что белеют костяшки пальцев. Хосок подходит и садится снова на диван. — Можешь забирать каналы, верни мне Хенвона, — еле сдерживаясь, чтобы не замахнуться мобильником об стену, требует Шин. — Вот мы и пришли к моему второму условию. Я же не идиот, Хосок-а. Я могу потребовать у тебя хоть Меннам, и ты мне отдаешь его. Я же знаю, что отдашь. Ты не сдержался, хотя все так хорошо начиналось, ты и вправду был королем Лебона. Но занесло тебя страшно, и мне даже становится отвратительно от того, во что может превратить человека чья-то задница. Старый Хосок сейчас сравнял бы с землей весь Плейг только за то, что я перешел с тобой на «ты». А что делаешь ты? Правильно. Слушаешь и выполняешь. Так вот, мне не нужен Меннам, я и так хорошо разбогатею на наркоте по твоим каналам. Мне нужен Че Хенвон. Он останется со мной, пока сам не сдохнет. Ибо он мой шанс выжить. Умрет он — умру я. Отдам его тебе — опять умру я. Так что, считай, твой мальчик отныне гарант моей безопасности, — весело произносит Хену. — Ты ахуел? — Шин встает с места и уже срывается на крики, — Ты реально ахуел?! Ты, блять, Богом себя возомнил? Мразь, я тебе позвоночник голыми руками вырву! — То есть ты не хочешь выполнять мои условия? — имитируя обиду в голосе, спрашивает Сон. — Я не отдам его тебе! Сукин сын, верни мне его, и я не убью тебя, — Хосок швыряет бутылку с виски об стену, чтоб хоть как-то унять бушующий внутри гнев. — Ты думаешь, я блефую? Если я не получу то, чего хочу, я превращу его жизнь в ад, но не позволю ему умереть. Он будет мечтать о смерти и молить меня о ней, но не получит. Я тебе это обещаю. Твои руки будут в его крови, потому что это ты решил ее пустить, а не я. А теперь, так как я добрейшей души человек с золотым сердцем, я позволю вам немного пообщаться, более того, даже дам возможность увидеть друг друга, вдруг ты передумаешь, — ухмыляется Хену и включает видеосвязь.Music: Archive — Again.
Agony Дисплей моргает пару раз, из динамика доносятся помехи вперемешку с каким-то непонятным шуршанием, и через пару секунд на экране появляется довольное лицо Хену. Он улыбается, хотя от улыбки там ноль целых ноль десятых; грязная ухмылка разрезает матовую поверхность на «до» и «после». «До», в котором неведенье плавило Хосока окисляющей безысходностью и невозможностью видеть. И «после», в котором реальность вспыхивает очагами паники и болезненного адреналина, смазывающих картинку не пикселями даже, а собственными, мигающими всеми огнями опасности, ощущениями. — Я даже не ожидал, что ты будешь молчать, — растягивает слова Хену с притворным сожалением. Отводит камеру в сторону так, чтобы не показывать человека за ней, и обращается уже к Хенвону, — Представляешь, он не хочет с тобой разговаривать. Хосок не видит Че, но слышит болезненный скулеж на фоне последней услышанной фразы. Это вдруг щелкает каким-то переключателем в его голове, заставляет все реакции в теле замедлиться, отключая его самого на секунды от происходящего. В ушах остается только слабый отзвук голоса Хенвона: задушенный и пропитанный болью, словно прямо сейчас он распадается плотью на холодные камни где-то за гранью. Между жизнью и смертью. Кулаки сжимаются сами собой, впиваются ногтями в мягкие складки ладоней до синюшно-белых полос, и Хосок словно в себя приходит, не говорит и не просит даже, а приказывает с такими могильными нотками в голосе, что даже у Джухона позвонки позорно стынут от ужаса: — Покажи. Мне. Его. Хёну смеется, настраивает фокус и становится позади Хенвона, наклоняясь к его плечу так, чтобы их лица попадали в кадр. Его по-прежнему не пугают угрозы Шина, потому что теперь он видит в нем не больше, чем мелкую собачонку, которая зубами клацнет — не заметишь. — Ты уж извини, он тут немного не при параде, — продолжает Сон. Голова Че опущена, но Хосок замечает кровь на щеках и разбитый висок, покрытый еще совсем свежей корочкой с капельками черной застывшей крови. Хенвон серый совсем, не живой будто. Шин остервенело трет экран, словно это всего лишь игра паршивого качества, но становится только хуже; он видит, как Сон утыкается носом в хенвоново ухо и говорит что-то, чего не разобрать. Хосок вглядывается настолько остро, пытаясь по губам прочитать, моргает, — замечает каждую царапинку на лице, каждую маленькую ранку и ссадины на скулах и щеках, разодранный подбородок и кровь. Так много крови, что перед глазами начинают взрываться яркие цветные пятна, Хосок не может удержать прерывистого вдоха-выдоха сквозь сжатые до предела зубы. — Сука… Что ты с ним сделал? — Правда, красиво? — Хену приближает изображение, проводит подушечками по уже въевшимся следам крови от собственных пальцев, ведет чуть ниже и в сторону, задевая разбитую губу. Хенвон что-то невнятно шепчет, стараясь уйти от прикосновения, но голову не поднимает даже тогда, когда ощущения пропадают; Хосок видит, как Хену слизывает оставшуюся кровь. — Мы развлеклись тут немножко. И знаешь… Сон не продолжает, делает театральную паузу, поглаживая Хенвона по волосам, и наслаждается видимым эффектом. Хосок направляет все свои силы, чтобы не выдать себя, не вестись на провокации тупой безвольной куклой, но проигрывает в этой борьбе с обратной пропорциональностью желанию в это же мгновение разодрать эту тварь голыми руками. Проигрывает. Не Хену даже, а себе. Круг замыкается кандалами на шее, и Шин рукой по коже скребет, содрать пытается, потому что Хенвон на экране душит своей болью, Хосок ощущает ее практически так же, как свою собственную. Горло сводит, когда Шин ловит вскинутый взгляд Хенвона, кажется, с совершенно непозволительным запозданием слыша: — Он так ахуительно стонет, что я жалею, что когда-то отказался от него. Боль. Она вообще имеет свойство цепляться. Намертво так, не вырвешь. Хенвон был оплетен ею весь. Хосок по глазам видел, как тот захлебывается черной мутной жижей, тонет ниже дна, без права на спасение. Потому что право это целиком и полностью в руках Шина, а сам он жалко барахтается на поверхности. Тут либо греби этими самыми руками, себя спасай, либо хватай его, и тут уж как повезет. Потому что Хосоку страшно. Потому что стоило только взгляд этот мертвый поймать, и кажется, что спасать уже некого. Слова доходят не сразу. Шин чувствует крепкую хватку на предплечье, когда Джухон пытается отвести в сторону его руку, которой он последние мгновения раздирал кожу на собственной шее. Чувствует усиливающееся давление, когда Хену заканчивает говорить. Чувствует, как вздуваются и пенятся сосуды, по одному разрывая трескающиеся внутренности. Чувствует, как истекает кровью, расщепляющей каждую венку и сочащейся через поры наружу. Не чувствует только, как бьется сердце, осыпавшееся вместе с переломанным поперек хребтом серым безжизненным пеплом. Хену. Трогал. Хенвона. Трогал его мальчика. Издевался. И трахал. Как вещь, которая способна оплатить его прихоти. — Я убью тебя, слышишь? Убью. Хосок едва ли может произнести хоть что-то, голос хрипит, но когда он оседает на колени, не в состоянии удерживать себя даже с помощью Джухона, Шин смотрит прямо на позади стоящего Хену и произносит четко, так, что кажется, будто от этих надломленных звуков треснет любая стеклянная поверхность: — Беги. Беги так быстро, как можешь. Прячься так, чтобы тебя никто не нашел. И знай, что я всегда за твоей спиной. Беги, потому что я найду тебя. Где бы ты ни был. Найду и убью. Хену на мгновение замирает. Останавливается и молчит. А потом смеется так громко, что закладывает уши. Он выпрямляется, отходит куда-то в сторону и поднимает телефон над головой. Так, чтобы на экране за его спиной Хенвон отражался целиком. Так, чтобы Хосок прекрасно видел его связанные за спиной руки, скрюченный на стуле силуэт и стальной обруч с цепью, сжимающий хрупкое, покрытое синяками горло. — А вот теперь давай поговорим, — Сон вальяжно вскидывает брови и ухмыляется, — о том, что ты собираешься со мной сделать. Хосок вздрагивает, скользит взглядом по обнаженной фигуре Хенвона и заставляет себя дышать. Делать разрозненные, разрезающие осколками боли трахею, вдохи через раз, когда легкие ошпаривает критической нехваткой кислорода. Лишь бы затереть пунктиром выжигающийся на сетчатке изображения фиолетово-красных кровоподтеков на родном по-детски хрупком теле. — Видишь, что бывает, когда начинаешь считать себя Богом? — весело спрашивает Сон. Он подходит к Хенвону сзади, достает что-то из кармана и машет блеснувшим лезвием перед объективом. — Все еще хочешь меня найти? — Не смей! — вскрикивает Хосок, замечая, как Хену присаживается на корточки и перенаправляет картинку на запястья Хенвона и приставленную к ним сталь ножа, — Не тронь его! Ты слышишь? — Мы тебя неплохо слышим, можешь так не орать. Просто принцесса у нас немного не в себе. Пришлось его наркотой накачать, чтобы место свое знал, а то строптивый слишком. Но вот ты, видимо, все еще не понимаешь, в каком положении находишься. Так я тебе объясню, — Хену на секунду мелькает своим предвкушающим взглядом в камеру, перехватывает телефон поудобнее и продолжает, — Хочешь меня убить? Тогда смотри, что будет с твоим мальчиком. Сон одним верным движением надавливает острием ножа на тонкую кожу поперек и резко вжикает, оставляя на коже уродливо-идеальную глубокую полосу. Кровь Хенвона моментально окрашивает бледные ладони и пальцы, густыми струйками капая на пол. Хену сразу же делает точно такой же надрез на втором запястье. Хосок ловит бегущие капли на границах дисплея. Они теряются в сходящейся по углам темноте подвала и разбиваются о бетон с гулким пронзительным треском. Шин на пару секунд не слышит ничего, кроме этого звука. А потом сипит, сдавленный собственным бессилием: — Не надо. Джухон хватает его за плечи откуда-то сзади, но Хосоку наплевать. Он ощущает жар чужой-родной крови под коленями, упирающимися в пол, совершенно точно чувствует, как пол разбегается зияющими провалами трещин и тянет, тянет его на дно, схлопываясь над головой маслянисто-вязким полотном из боли и страха. — Прекрати! Сон давит на кровоточащие запястья Хенвона и толкает спинку стула вперед. Так, чтобы он балансировал на передних ножках без возможности упасть, удерживаемый прикрепленным к горлу парня тугим обручем, прибитым цепью к стене. Че только тогда начинает дергаться и хрипит что-то нечленораздельное, давится и задыхается. Металл на шее перекрывает воздух, а Хенвон лишь слабо шевелится. Наркотики подавляют любые реакции, и он медленно шевелит распухшими губами, не в силах поймать ускользающие крупицы жизни. Хосок не выдерживает. Растекается по полу, воет, уткнувшись в сгиб дрожащего локтя, но телефон из ладони не выпускает. Вырывается из рук Джухона и вопит в подставленный к самым глазам экран: — Не трогай его! Я все тебе отдам, только прекрати! Молчание прерывается лишь агонией Хенвона. Джухон все-таки хватает Хосока за плечи, тянет на себя и удерживает любые попытки вырваться. Его пугает происходящее. Настолько, что он впервые в жизни готов схватиться за собственное оружие и пустить Шину пулю в висок. Потому что никакие пытки его не готовили к тому, как справляться с подобными катастрофами. Он видит. Так отчетливо видит, как Хосок переламывается вдоль некогда крепкого позвоночника и осыпается мелкой, едва различимой в обманчивом мраке кабинета, пылью. Ли даже глаза закрывать не решается. Переводит взгляд с телефона на Шина, с Шина на телефон, и обратно. И боится посмотреть на свои ладони, на которых, кажется, остаются темные липкие пятна, потому что Шин Хосок осыпается пеплом, затапливая все вокруг собственной кровью. Сон Хену переводит камеру на себя, опускает стул на все четыре ножки и улыбается уже в сотый раз за последние несколько минут, отмечая искаженное болью лицо Шин Хосока. — Надеюсь, тебе больше не требуются доказательство моих намерений? Или ты отдаешь мне всё, что я прошу, или можешь в качестве прощания получить труп своего маленького Хенвона. Хосок жмет телефон к груди обеими руками, опускает голову и шепчет: — Все забирай. Что хочешь делай, но не мучай его больше. Пожалуйста. Слова, даже не смотря на шепот, резонируют по телу Джухона, разрезая алмазной крошкой каждый сантиметр. Ли крепче перехватывает ослабленное тело Шина поперек живота и наблюдает за реакцией Хену, потому что ему вдруг кажется, что сейчас его друг — это оголенный кусок из нервов и растерзанной плоти: дотронься, и болью пробьет крест-накрест по каждому миллиметру замысловатого сплетения сосудов, разрушая спинной мозг по самое основание. А Хену ловит очередной приход, видя Хосока таким раздавленным и сдавшимся. Растоптанным без особых усилий — просто знай, куда бить. Ему нравится эта власть. Нравится чувствовать себя хозяином положения. — Хорошо. Я не сомневался в твоей сговорчивости, — Сон переключает видео-связь на обычный звонок и спокойно договаривает, — О сделке договоримся чуть позже. И сбрасывает вызов. Шин не верит в то, что все закончилось. Не верит ни единому слову Хену. Он прокручивает в голове побитый, совершенно вымученный взгляд Хенвона, затертый пятнами его крови, и понимает, что он не хочет собирать распавшиеся по округе части себя. Он не хочет прекращать свою боль, потому что заслужил так страдать. Всё, чего он желает на самом деле, так это вытащить Хенвона из этого дерьма и защитить. Даже если придется до конца жизни защищать его от самого себя. — Джухон… Я его убью. Голыми руками. Заставлю сдохнуть в собственных ошметках. За каждую секунду, что он был рядом с Хенвоном, он будет платить. — Мне вызвать Минхека? — осторожно спрашивает Ли, вынимая из трясущихся пальцев погасший подсветкой телефон, но так и не выпуская Хосока из собственной стальной хватки.