BigBang - Last Dance.
Stressed Out. Кихен сидит на постели и щелкает пультом по каналам, не останавливаясь ни на одном даже на секунду, пока на экране не мелькает лицо Шин Хосока. Парень замирает и напрягает все органы чувств, словно впитывая в себя картинку с телевизора. Лицо Шина на экране на миг возвращает Ю в то недалекое прошлое, в котором он не был так близко знаком с Ли Минхеком, и в котором все еще имел возможность лицезреть Хосока не на экране, а вживую. Шина быстро заменяют на перекрашенную ведущую, которая рассказывает про последние новости Лебона. Именно из новостей Кихен и узнает, что Минхек отвечает теперь за две территории города. Эта мысль прошибает парня холодным потом. Осознание того, какая сейчас власть у Ли, вообще не радует Ю. Сэм сидит в кресле недалеко у кровати и уже как полчаса молча рубится в игру на телефоне. Дверь в спальню открывается, впуская внутрь Бору. Кихен одаривает ее презрительным взглядом и возвращает все свое внимание к телевизору. — И тебе доброе утро, — спокойно говорит Бора. — Еще одно отродье долбанного клана. Утро было добрым, пока ты не появилась, — зло шипит Ю, все еще не поворачивая голову к гостье. — Как был колючкой, так ей и остался. Я вот думала, что же за новую игрушку мой братец приобрел, а сейчас разочаровалась даже. Минхек совсем, видимо, не разборчив в связях, если до твоего уровня опустился, — зло парирует Бора. — Ты вообще нахуя приперлась? — Кихен наконец-то поворачивается лицом к девушке, — Шла бы искать себе нового женишка, вы же власть вернули, теперь уж точно кто-то клюнет на твою плоскую задницу, — язвит Ю. — А вот твоя скоро моему братцу надоест, уж поверь мне, я его лучше знаю. И тогда я с удовольствием погляжу на твой труп, который будут пожирать крысы в канаве, потому что тогда ты уже никому не нужен будешь. Ты отброс, оставшийся в одиночестве, и даже если ты сдохнешь прямо сейчас — этого никто не заметит, — отвечает девушка голосом, пропитанным ядом, и выходит, громко хлопнув дверью. Стоит ей скрыться за дверью, как Кихен со всей силой швыряет пульт о стену. Сэм вздрагивает, смотрит сначала на Ю, затем на обломки пульта, и снова возвращается к игре. Ярость на свою беспомощность и фактическое смирение с ситуацией распирает Ю изнутри. Встав с кровати, Кихен идет в душ. После него, абсолютно не стесняясь Сэма, Ю перед ним же переодевается в тонкую белую кофту и любимые черные рваные джинсы. Сэм молча наблюдает за тем, как парень укладывает волосы, и смеется про себя, так как Ю фактически наряжается для единственного имеющегося у себя зрителя. Оставшись довольным своим внешним видом, парень так же молча подходит к тумбочке и наливает себе воды из графина. — Где сейчас Минхек? — спрашивает Кихен у уставившегося в мобильный телефон Сэма. — Даже если бы знал - не сказал. Ты что, для него так вырядился? — гадко ухмыляется парень, оторвавшись от мобильника, — Смирился наконец? Молодец, а то мне с тобой нянчиться уже надоело, — парень вновь возвращает все свое внимание к телефону. Кихен пользуется моментом и в два прыжка оказывается напротив уткнувшегося в мобильный Сэма. Не дав тому даже поднять голову, Ю что есть силы бьет парня графином прямо по затылку; графин не разбивается, но Сэм сползает со стула на пол без сознания. — Я иду к Шин Хосоку, урод, — Кихен напоследок пинает парня в правый бок и, не теряя ни минуты, выбегает в коридор. Ю медленно идет к лестнице, постоянно осматриваясь. Поняв, что внизу никого нет, парень спускается на первый этаж и идет ко второму выходу из особняка, в сад. Осторожно обойдя сад, он доходит до ворот и понимает, что их ему просто так не перейти; перед ними стоят двое вооруженных людей, в будке справа еще пара парней. Спрятавшись за куст, Ю судорожно придумывает варианты незаметным покинуть территорию особняка. Пока он думает, ворота открываются и во двор въезжает машина. Кихен не знает всех тех людей, вышедших из джипа, но подозревает, что это просто люди Минхека. Воспользовавшись тем, что новоприбывшие увлеченно что-то рассказывают охранникам, а сами ворота все еще открыты, Ю решает рискнуть и, сорвавшись с места, бежит к выходу с территории особняка. Он слышит, как заметившая его охрана кричит что-то в спину, но, не останавливаясь, продолжает бежать в сторону дороги, пока узкую улицу не перекрывает черный BMW, в капот которого практически врезается Кихен. — Не успел, — думает Ю и горько улыбается. В следующую секунду Кихена хватает подбежавшая сзади охрана и волочет обратно во двор особняка. BMW на медленной скорости едет позади и тоже въезжает во двор. Ворота закрываются, окончательно лишая парня надежды на спасение. — Только не говори, что ты так сильно соскучился, что решил меня у ворот встретить, — улыбается вышедший из машины Минхек и подходит к стоящему посередине двора парню. Кихену вообще не нравится эта улыбка. От нее холодом веет за километр, и Ю даже съеживается, кожей ощущая угрозу, которую она таит. Ли идет в особняк, за ним ведут уже не сопротивляющегося Кихена. Войдя в гостиную, Минхек снимает пиджак и медленно идет к бару, закатывая по пути рукава белоснежной рубашки. Сэм, держась за голову, стоит у лестницы и не смеет поднять глаза на босса. — Пошел вон, потом с тобой разберусь. У меня есть дела поважнее сейчас, — говорит ему Ли, не оборачиваясь. Минхек наливает себе виски, проходит к дивану и садится. Охрана отпускает Кихена, который так и застыл напротив Ли, и, отойдя от него на пару шагов, становится позади. — Мне кажется, мы не совсем правильно друг друга поняли и, скорее всего, тут больше даже моя вина. Не до конца тебе все объяснил, видимо. Попробую снова, — смакуя напиток, спокойно говорит Ли, — Что в предложении «Ты принадлежишь мне» тебе не ясно? Давай разберем его, чтобы в будущем таких конфузов больше не происходило. — Я человек, а не вещь. И принадлежать кому-то, а тем более тебе, не буду. Ты выскочка, которому просто повезло не сдохнуть во время дележа территорий. Просто Шин Хосок оказался благосклонным, что позволил тебе жить, — зло выплевывая слова в лицо Ли, шипит Кихен. Минхек с силой сжимает бокал, уговаривая себя в эту же секунду не свернуть шею парню напротив. — Извинишься за свой неудачный побег и пообещаешь больше такое не выкидывать — я тебя прощу, — Минхек все еще с усилием пытается подавить клокочущую внутри ярость. — Я не смирюсь и буду убегать до тех пор, пока у меня это не получится. Так что подавись своим прощением, — отвечает Ю, пристально смотря в глаза Ли. — Я и не сомневался в твоем ответе, — говорит Минхек таким голосом, от которого страх начинает расползаться по телу Кихена и мешает парню соображать, — Позовите Юджина, кое-кому все надо объяснять наглядно, — приказывает Ли охране и буравит злостным взглядом все еще стоящего напротив Кихена. Середина февраля. День выписки Хенвона из больницы. — Хенвон, послушай… — говорит Шин стоящему напротив него Че. — Нет, это ты меня послушай, — перебивает его Хенвон, — Вот уже десять дней я повторяю тебе одно и то же, но ты не понимаешь. Я просил тебя оставить меня в покое. Не приходи, не ищи, не подходи и не разговаривай со мной. Я уже не знаю, на каком языке с тобой говорить. Повторяю, надеюсь, в последний раз: я не хочу тебя видеть. Будь добр, хотя бы эту мою просьбу исполни, — раздраженно говорит Че и пытается обойти Хосока, загородившему ему путь в такси. — Ты не можешь так все оборвать, не можешь все так закончить! — громко говорит Хосок, не смущаясь людей на улице и своих телохранителей. — Я же, блять, люблю тебя! Скажи, что тебе нужно время! Скажи, и я дам тебе его. Только не говори, что все кончено, не запрещай мне видеть тебя, — уже тихо добавляет Шин и протягивает ладонь к лицу парня, который сразу же от него шарахается. — Не трогай меня! — громче, чем рассчитывал, говорит Хенвон, — Ты ассоциируешься у меня с болью. Ты и есть моя боль. Сейчас мне очень тяжело. Я думал об этом все время, что лежал в больнице. Не приходи, не звони, дай мне разобраться в себе. Умоляю, — уже просит Че, смотря в темные глаза напротив. — Сколько? Сколько тебе нужно времени? — раздраженно спрашивает Хосок. — Я не знаю, я понятия не имею, — резко отвечает Че и садится в такси, оставив Хосока посреди тротуара один на один со своими мыслями. Март. Выписавшись из больницы, Хенвон вернулся в свою старую квартиру, а спустя еще две недели даже смог вернуть себе старую работу в ресторане. Все синяки и ушибы сошли и зажили, тело тоже уже не болело. Парень ходил на работу, общался со старыми знакомыми и всеми силами пытался убедить весь окружающий мир в том, что он в порядке. И у него это прекрасно получалось. Вот только себя убедить у Хенвона никак не выходило. Че почти не спал по ночам; парень просыпался среди ночи от кошмаров и не мог заставить себя снова заснуть. У всех плохих снов было одно лицо - Сон Хену. Че снова и снова проходил во сне через все то, что пришлось пережить в подвале. Никакие лекарства и успокоительные не помогали. Каждую ночь повторялась одна и та же картина. Полумрак комнаты скрадывал острые углы, а тени расползались и ширились, цеплялись и связывали по рукам и ногам, не позволяя выбраться к границам реальности. Хенвон, сколько бы ни пытался карабкаться на поверхность, расцарапывая руки до самых костей, все равно падал обратно, возвращался на исходную и тонул. Раз за разом, пробуя на вкус помноженную отчаяньем боль, он желал умереть, но картинка, мигающая красной лампочкой системной ошибки, словно заедалась на репит, выдавая на все экраны несменный сюжет, в котором Че чувствовал каждый отголосок и почти умирал. Всегда только «почти». Когда до конца не хватало секунды и легкого удара куда-нибудь под ребра, все повторялось, усиливая ощущения в геометрической прогрессии ко всему, что когда-либо было до. Хенвон даже во сне знал и понимал, что Сон мертв, и не сможет причинить ему больше боли, чем он уже причинил, но осознание этого парню не помогало. Че настолько боялся своих снов, что просыпался от собственных криков. Хенвон кричал так, что приходилось сжимать волосы на затылке и жмуриться до белесых кругов перед глазами, заталкивая истерику обратно, затыкать рот и биться лбом о колени, только прекратите, слышите, хватит! Но решение так и не находилось. Стоило заснуть, Хену возвращался, не оставляя сил ни думать, ни жить, ни даже дышать. Плохой сон и так и не восстановившийся аппетит довели до того, что Хенвон заметно потерял в весе и даже стал прибегать к консилеру, чтобы замазывать черные круги под глазами. Если бы не работа, то Че вообще бы не выходил из дома, но парень понимал, что жить на что-то надо. С Минхеком он не общался. Один раз приходила Бора, которая вкратце рассказала, что Ли вернул себе особняк и частично власть. Но Хенвон очень холодно ее принял, и больше Бора не заходила. Че вообще по максимум ограничил свое общение с внешним миром. Закончив работу, парень бежал домой, где, заперев дверь, оставался один на один со своей болью. Просыпаясь по ночам от кошмаров, Хенвон машинально искал Хосока рядом, но кровать всегда была пуста. Шин не нарушал данного обещания и, с тех пор как Хенвон выписался из больницы, на пороге его дома не появлялся. Апрель. Проходит еще месяц, когда, вернувшись поздно с работы, Хенвон застает белый ламборгини перед своим домом. Хосок стоит позади машины и о чем-то общается с охранниками из соседнего джипа. Че, выйдя из такси, на несколько секунд застывает на тротуаре. Пока парень пытается унять бешено колотящееся в груди сердце, Шин замечает его и подходит сам. — Ровно пять недель. И я невыносимо скучаю, — говорит Хосок, становясь напротив словно вросшего в землю парня, — Я знаю, что виноват и вообще урод, которых поискать еще надо, но я все равно это не принимаю как причину того, что ты не хочешь меня видеть. — Хосок... — борясь с дрожью в голосе выговаривает Че, — Я пока не готов дать ответ. Я ничего не решил. — Что ты решаешь? Я не понимаю, ты словно играешь со мной. Я не собака, которая должна сидеть и смотреть на дверь. Я люблю тебя, а ты любишь меня, что, блять, надо решать? — Шин теряет терпение. — Вот и не жди! Никто и не просит тебя. Я сказал, что мне нужно время, а ты приходишь спустя месяц с претензиями, — зло отвечает Хенвон. — Я этот месяц честно тебя не беспокоил, хотя сдыхал, конкретно сдыхал, а ты играешься. Я безумно скучаю, я хочу, чтобы ты был рядом, и я знаю, я уверен, что это взаимно. Почему ты нарочно лишаешь нас всего этого? Ты меня наказываешь или себя? — подойдя вплотную к парню, серьезно спрашивает Шин, хмуря брови. — Я не готов. Этот месяц я жил спокойно. Я только начал понимать, что можно просто ходить на работу, можно кушать вкусную еду и просто жить. То, как я жил до этого, было неправильно. Меня вечно размазывало по стенке и швыряло от события к событию. Я устал от всего этого и поэтому хочу понять, что мне важнее и чего именно я хочу: американские горки с тобой, заканчивающиеся переломами, изнасилованием и унижениями, или обычную спокойную и размеренную жизнь. Стоит ли вообще моя любовь к тебе того, чтобы я проходил все эти семь кругов ада? — Че пристально смотрит в глаза Хосоку и видит по его лицу, как ему больно делают его слова. Но Хенвон не может сдаться, ведь Шин должен понять, что Че имеет право сам решать. — По тебе и не видно, что ты вообще что-то ешь, — грустно говорит Шин, — Ты и вправду изменился. Мне очень жаль, что у нас все так вышло. Иди и думай дальше, хотя я уже и не знаю, куда твои думы могут привести, — не скрывая раздражение, говорит Хосок и идет обратно к машине. Хенвон входит в дом и, закрыв дверь, сползает по ней на пол. — Да что же это такое, Господи... — хрипит Че, опуская расфокусированный взгляд на лежащие на полу ладони. Он вспоминает растерянное лицо Хосока, отчаянно пытающегося спрятать панику на самое дно зрачков, но которая все равно выходит из берегов и бушует, подобно урагану, разнося все его самообладание в щепки. Как карточный домик разрушает фундамент и сносит каркасы без возможности спрятаться. Это затягивает и перекручивает, канатами затягиваясь на шее, и хочется разбить голову о стены собственной квартиры, только, боже, прекратите, думает Хенвон, дайте же мне сдохнуть. Совсем. Навсегда. Лишь бы не было так больно. Лишь бы не вдыхать Хосока вместо воздуха. И не дышать, не дышать, потому что такое не пережить. Потому что каждый вдох выжигает на легких свои знаки, когда Хенвон слышит тихий голос рядом. Он так долго отгонял любые мысли, любые воспоминания связанные с Шином, что сейчас, стоило тому появиться перед глазами Че, — мир замирает, сужается, и кажется, что Хосок до сих пор так близко-близко, что Хенвон по-глупому дергается, пытается вырваться, только как тут вырвешься, когда руки гвоздями прибивает и ремни поперек груди обмотаны — не уйти. Приходится брыкаться снова и снова, как загнанная в сети рыба, пока живого места на теле не останется. Хотя Хенвон и так лишь сгусток крови и кусков разодранного мяса, едва ладони разожми — не собрать. А за спиной опять стена, и бежать больше некуда. Че жмурится до смазанных пятен перед глазами, но больше не может. Не может выпутаться из этих колец-рук, которые, кажется, отпустили, но на деле сцепились поперек корпуса еще сильнее. Не может вытравить Хосока из себя, сколько бы не хотелось. Потому что, да, сука, делай мне больно сколько угодно, слышишь, только будь рядом, я скучал, господи, как же я скучал. И на самом деле удивительно даже не то, что Хенвон не готов это отрицать. Удивительно то, что он согласен подписаться под каждым долбанным словом. Сказанным или обдуманным, неважно. Разламывает всё равно одинаково. И каждая прожилка в шоколадной радужке Хосока, так четко отпечатавшаяся на подкорке мозга через глаза напротив парой минут ранее, забивает в гроб Хенвона ещё с десяток гвоздей ко всем имеющимся. Вынуждает вспоминать то, что вспоминать уже нельзя. Только самым паршивым, сколько бы он не спорил, заходясь в беззвучных истериках, как было, так и останется то, что злился Хенвон преимущественно и, даже скорее, исключительно на себя самого. А ко всему прочему вдобавок, это вдруг стало тем единственным, что удерживало его сейчас в числе живых. И не то чтобы оттолкнуть Шина тогда у больницы оказалось так легко. Скорее Че понял, что догнало его уже многим позже. То ли где-то между тем, когда он пропускал один час за другим, с какой-то маниакальной одержимостью к самомучению стоя на пороге квартиры под февральским ветром в одной тонкой футболке и выкуривая четвертую сигарету подряд, то ли когда не нашел ничего лучше, чем пойти на работу, забыться и послать Хосока ко всем чертям. Хрен его знает. Хотя Хенвон не уверен, что вообще смог бы сейчас хоть что-то объяснить. Это вроде бы так глупо, любить Хосока даже несмотря на то, что любовь к нему причиняет боль. Но Че не привык врать себе, и всегда, сколько себя помнил, был таким. Наивным и преданным. Готовым тонуть в других. И растворяться до самой последней капли, не думая о том, что рано или поздно его не хватит не то что на всех, а даже на себя самого. И Хенвон прекрасно знал, что то, насколько он был способен отдаться, где-то в глубине души пугало Шин Хосока даже больше того осознания, что сам Хосок не способен вместить всё это в себя. По крайней мере, ему так казалось. И знай Хенвон, что один единственный страх может потянуть за собой цепной реакцией и его жизнь тоже, он бы собственноручно вывернул каждую жилку внутри, связал бы себя узлом, и венами вокруг шеи затянул, но не позволил бы себе нырнуть в Шина так глубоко, чтобы они оба познали всю эту боль, умываясь кровью друг друга. Хенвон вздрагивает и смеется жалко, размазывая слезы по лицу. Потому что на самом деле всё можно объяснить. Есть лишь разница в том, что существуют вещи, в которых человек не готов признаваться даже самому себе. Но ответ-то всегда есть. Че может назвать его по имени, ровно в тот момент, когда взгляд замирает на чужих глазах напротив, таких близких, что Хенвон понимает: куда бы он не побежал, какую дорогу бы не выбрал и что бы он не сделал, всё это имеет лишь одну направленность. Хосок. Pain is beauty and its hair is pink. Все то время, которое Минхек ждет Юджина, Кихен так и стоит посередине гостиной и смотрит куда угодно, но только не на Ли. Спустя двадцать минут мучительного ожидания, в дом входит незнакомый Ю парень с большой сумкой в руке. Минхек, увидев парня, сразу оживляется и даже предлагает тому выпить, говоря что-то о «дрогнувшей руке». — Хочу принадлежность этому очаровательному малышу набить,— говорит Ли и, встав с дивана, подходит к Ю. Кихен с каждым шагом Минхека пятится назад, пока не упирается лопатками в широкую грудь охранника. — Мне не нравится, что он постоянно об этом забывает, — Минхек протягивает руку и ладонью мягко проводит по щеке Ю. Кихен не может оторвать взгляда от глаз напротив. И если Ли смотрит на него игриво и уже не так угрожающе, то Кихен одним взглядом словно пытается убить Минхека. Когда новоприбывший парень, положив сумку на низкий столик перед диваном, начинает доставать инструменты, Ю все понимает. — Ты совсем ахуел? Ты что себе позволяешь? — голос Кихена сразу же срывается на крик, и парень даже сильно толкает Минхека в грудь, правда его сразу же скручивает охрана и тащит к Юджину. Ли садится на диван, напротив которого рядом со столиком на коленях сидит Ю все еще со скрученными позади руками. — Набьешь тут, — Минхек нагибается к Кихену и пальцами проводит по шее с левой стороны лица парня, сразу под линией челюсти, — Хочу, чтобы каждый раз, когда он смотрит в зеркало, видел, кому он принадлежит и больше никогда не забывал. Я бы вообще ему на лоб набил, но не хочу портить это очаровательное личико, — ухмыляется Ли и откидывается обратно на спинку дивана. — Сукин сын. Я собственными руками убью тебя. Клянусь, — шипит Ю и снова безуспешно дергается. — Что конкретно набить? Я еще должен обезболивающее сделать, — спрашивает Юджин, подходя к Кихену. — Мое имя набьешь. Обезболивающего не надо. Не заслужил, — зло отвечает Минхек. Один из людей Ли фиксирует голову Кихена, открывая доступ к шее, и обездвиживает верхнюю часть тела парня, а второй держит его за ноги. Ю дергается, даже умудряется укусить охранника, но одному ему против двоих не выстоять. — Минхек... — с трудом произносит парень, — Я не успокоюсь, пока не искупаюсь в твоей крови. — Обязательно, — спокойно отвечает Ли, — А теперь заткните ему рот. Слушать оскорбления и угрозы я сегодня устал. Охрана пихает в рот Ю, который не оставляет попытки вырваться, кляп, и Юджин приступает к работе. Если первые несколько секунд Кихен терпит и только мычит в кляп, то дальше становится намного больнее, и парень уже про себя жалеет за вспыльчивость и неумение договариваться с этим психопатом. Ю пытается думать о хорошем, чтобы отвлечься от боли, но хорошего ничего на задворках своей памяти он найти не может. И Кихен начинает думать о Хосоке. Об улыбке Шина, о том, как с ним познакомился, о том Хосоке, которого Ю знал до встречи с Че Хенвоном. И боль начинает отступать. Парень все еще считает минуты и молится, чтобы пытка быстрее закончилась, но Юджин выводит имя полностью, что делает процесс более долгим. Когда тату готово, и охрана отпускает его, Кихен первым делом вытаскивает кляп изо рта и трогает пальцами место на шее, которое словно кипятком облили. Минхек весь процесс молча сидел на диване и наблюдал. По его лицу невозможно было вообще понять, о чем он думал и, вообще, был ли здесь мысленно. — Отныне, надеюсь, у нас с тобой недопонимания не будет. Ты - моя личная шлюшка, и, пока ты мне не надоешь, будешь обслуживать и развлекать меня по первому зову. Считай это маленьким предупреждением, я ведь много чего могу придумать для тебя в качестве наказания, — Ли нагибается вплотную к парню, сидящему на полу, — И тату без обезболивающего - это как укус комара во всем этом, — гадко скалясь, шепчет Минхек прямо в ухо Ю. — Переживу, — пронзительно смотря ему в глаза, отвечает Кихен, — Я все переживу. Потому что, что бы ты, мразь, не сделал, я буду думать о Шин Хосоке, а с ним в своей голове я все переживу. Ю получает звонкую пощечину, как только договаривает последнее слово. Минхек встает на ноги, и, схватив Кихена за шкирку, тащит его к лестнице. От того, как быстро все происходит, Ю не может даже толком встать на ноги, и фактически Ли его волочит по лестнице. Парень кричит и даже бьет несколько раз Минхека, но тот, пинком открыв дверь спальни, молча швыряет парня на кровать и запирает дверь на ключ. — Ну что, поздравляю. Ты мне доказал, что Ли Минхек, пытающийся быть добрее, совсем не тот Ли Минхек, которым должен быть, — Ли подтаскивает отползающего парня под себя и придавливает своим весом к кровати, — Познакомлю тебя с настоящим Ли Минхеком. А заодно и выбью из тебя долбанного Шин Хосока, капля за каплей, пока весь не выйдет, — зло шипит Ли и наотмашь бьет парня по лицу за попытку того укусить его. Щеки Кихена горят, а по подбородку начинает стекать струйка крови, которую Ли слизывает. От того, насколько сильно Минхек сжимает его запястья, Ю кажется, что он уже не чувствует рук. Но парень решает пойти до конца и заставить Ли убить его. Кихен, резко подняв колено, сильно бьет Минхека по паху и получает новый удар, от которого ему кажется, что на потолке уже три люстры вместо одной. Ли до крови прокусывает ключицы парня и до боли выворачивает его руки. — Перестань меня провоцировать, иначе я залью эту постель твоей кровью. Обещаю, — зло шипит Минхек ему в губы и глубоко целует. Кихен сильно кусает Ли за губу, за что получает меткий удар в солнечное сплетение. От боли парень складывается вдвое и пытается вдохнуть воздуха. Минхек, не приподнимаясь, наблюдает за давящимся от боли Ю и начинает расстегивать ему брюки. Наконец придя в себя и поняв, что делает Ли, Кихен снова начинает брыкаться, но Минхек, перевернув его на живот, одним рывком спускает брюки парня до колен. Ю, зажатый лицом в залитую своей же кровью подушку, задыхается и слышит звук открывающейся молнии позади. Он начинает биться в руках Ли, но тот с силой вдавливает Кихена в постель и пытается протолкнуться в неподготовленное тело. Ю впервые за последние 30 минут начинает кричать. Он кричит так громко, что оставшаяся на первом этаже охрана выходит во двор, не в силах вынести его крики. Минхек понимает, что так он в Кихена не войдет и, плюнув на ладонь, начинает грубо и больно растягивать парня под собой. Сделав пару движений пальцами и посчитав, что этого достаточно, Ли одним рывком сразу до упора входит в Ю, который теряет сознание на несколько секунд от разрывающей его боли. Минхек абсолютно не реагирует на отключившегося парня и продолжает двигаться в нем. Когда Кихен приходит в себя, то первым делом чувствует горячую влагу между ягодиц, и понимает, что это кровь, но она хоть как-то облегчает боль первые нескольких секунд. — Ну что, помогают тебе мысли о Хосоке? — шипит Ли, со злостью втрахивая Ю в матрас, — Помогают унять боль? — повторяет он ему в ухо и прокусывает его. Минхек нарочно двигается глубоко и грубо, доставляя парню под собой невыносимую боль. Кихен только сдавленно хрипит и пытается отползти, но Ли снова подтаскивает его под себя и с остервенением вбивается в парня, причиняя тому еще большую боль. — Я его из тебя вытрахаю. Продолжай цепляться за мысли о человеке, которому на тебя похуй, который бы, не задумываясь, перерезал тебе глотку. Вот только боль тебе эти мысли не облегчат, поверь мне,— говорит Ли, не сбавляя темпа. Кихен не слышит ничего, кроме отвратительных хлюпающих звуков при каждом движении Ли. Крови так много, что парень весь в ней измазан, а ее запах щекочет ноздри. Ю сдается. Он лежит, глотает слезы, кровь и ждет, когда наконец сдохнет. Кихен закрывает глаза и считает собственные надрывные выдохи, отказываясь признавать происходящее. Раз — звуки смягчаются и заглушаются, гаснут, без подпитки отходя на второй план. Два — изображение идет плавной рябью, мажет краски и путает лица, отдаляясь и темнея, пока не исчезает совсем. Три — в сознании вспыхивает иная реальность с другими лицами и чужими голосами. Она замыкается порочным знаком бесконечности и перетекает по спирали снова и снова. Четыре — контрольным выстрелом-выдохом по вискам, замыкая золотые дверцы клетки с именем Хосока на замке. И точка. Там, где уже не может быть запятой. Потому что Кихен всегда был мастером сбегать от действительности и прятаться в иллюзиях, которые он так умело возводил. На каждое слово Хосока, двадцать четыре на семь оборачивающееся холодным отчужденным молчанием, на каждый взгляд, даже если тот задевал лишь вскользь, проходя мимо к другому адресату, на каждое случайное прикосновение, прошедшееся разрядами по двести двадцать, на всё была своя иллюзия, послойно обжигающая вспышками хрупкую сетчатку поверх настоящего. Ю с упорством профессионала научился видеть то, чего нет, но лишенный источника он вдруг оказался не способен сохранять даже мнимый баланс, который погнутыми весами обрушил под себя все его барьеры и заслонки — Хосок к нему больше не вернется. Осознание бьет аккурат под затылок, метким ударом заставляя расчерченное фантазиями полотно внутри вспениться, зашипеть, разъедаемое бордовыми всполохами крови, и вспыхнуть. Всего несколько секунд, и оно осыпается серым грязным пеплом, стирая все свои границы без разделения. Кихен превращается в оголенное иллюзорно-настоящее отражение себя самого, и всё, что бы не легло на поверхность, - реальность, лишенная права искажаться. И в этой реальности есть Хосок, который никогда не был и не будет его. В ней есть Хенвон, не искавший места там, где его не нашлось бы для него. Власть, обманчиво шепнувшая, что Ю может сделать все, что угодно, и остаться безнаказанным. Минхек, всегда являвшийся угрозой, под каким углом не смотри. Минхек, врезавшийся в память злыми укусами-поцелуями, без подтекста, с одним лишь желанием разозлить. Минхек, полосующий яростью в глазах, и в причиняющих боль руках. Все существование Кихена теперь — Минхек. Везде Минхек-Минхек-Минхек. Как три точки — три тире — три точки — пунктиром через любое движение, потому что Кихен, не способный любить кого-то еще, остался лишь с жалкой подачкой: сопротивляться, умоляя о спасении, но только еще сильнее путаться в собственной бесправности, где нет ни жизни, ни смерти, потому что это — наказание. И Минхек приведет его в исполнение. Ли кончает в парня и, выйдя из него, сразу же застегивает брюки и встает с постели. Ю не двигается. Минхек смотрит на залитую кровью постель, свою рубашку и морщится. Не успевает Ли выйти за дверь, как сталкивается с Борой. — Какого черта ты здесь делаешь?! Ты же не живешь у меня! — кричит Минхек, все еще не уняв ярость на Ю. — Увидеть тебя хотела и проверить, о чем шепчется охрана внизу, — Бора брезгливо морщится, смотря на следы крови на рубашке парня и его руках. Затем девушка отталкивает Минхека, пытающегося закрыть дверь, и заглядывает в комнату. Бора замирает на несколько секунд, не в силах оторвать взгляд от залитой кровью постели и парня, которого сейчас можно было узнать только по цвету волос. Девушка закрывает дверь. — Мне кажется, ты переборщил, — дрожащим голосом произносит она. — Не твое дело, — огрызается Ли и идет к лестнице. — Серьезно, Ли Минхек, позови к нему врача, — уже в спину парню кричит Бора. — Выживет. Его мысли о Хосоке оздоровят, — язвит Минхек и спускается вниз, на ходу стаскивая с себя грязную рубашку. Май. SHTower. Кабинет Шин Хосока. — Я только с границ. Все под контролем. С утра с Минхеком только поцапался, везде свой нос сует. Кстати, что за новый парнишка в приемной у тебя? Борзый какой-то... — спрашивает Джухон у сидящего на диване Хосока и разливает виски. — Ган зовут. На место Кихена. Я еще с ним переговорить должен. Каким бы уродом не был Ю Кихен, но замену ему найти реально сложно. Этого мне посоветовал один хороший знакомый, проверю, посмотрю, — отвечает Шин и принимает бокал из рук Ли. — Сам ты как? Как у тебя дела? Держишься? — Джухон отпивает виски и морщится. — Мне запрещено приезжать, смотреть, касаться... Мне все, блять, запрещено. Он мне сам запретил. И я не могу нарушить этот запрет, даже если буду сдыхать в этих четырех стенах, захлебываясь собственной кровью. Так что кончай спрашивать, как у меня дела, и говори только о работе, — тихо отвечает Хосок. — Тебе надо отвлечься. Ты или работаешь, или сидишь в кабинете, уставившись в стену. Давай сходим вечером в клуб, а оттуда к Нисе заглянем, — пытается растормошить Шина Джухон. — Ты каждый день предлагаешь одно и то же. Иди и сам развлекайся. Я не в настроении, — хмуро отвечает Хосок. — А ты каждый день отвечаешь мне одинаково, мог бы хоть сегодня исключение сделать. Что бы не решил Хенвон, тебе этого не изменить, и ты должен будешь это принять. Насильно мил не будешь, посмотри на Минхека, в конце концов. Кихен все время убегает, его ловят, Ли его наказывает, и по новой. Это жизнь вообще? Не легче ли смириться, что вынуждая, никого полюбить не заставишь? Бесите вы меня все, — Джухон делает новый глоток из бокала. — Я не собираюсь никого вынуждать. И я знаю, что он меня любит. Мне больно от того, что он настаивает, чтобы я не появлялся на пороге его дома и не приближался к нему. Он буквально умоляет меня не делать этого. Мне страшно, что оттягивая время, Хенвон разрушит то немногое, что у нас осталось, и потом это уже не собрать. Мне страшно, что он разлюбит меня. Мне вообще кажется, что я люблю его даже больше, чем до нападения. Я поменял весь маршрут, я даже близко от его улицы не проезжаю, потому что мне лучше сдохнуть, чем надавить ему на болевые лишний раз, а он продолжает утверждать, что я делаю больно. Я прячусь в собственном же городе, Джухон. Хосок прикрывает глаза сгибом локтя и выдыхает, вспоминая, как совсем недавно дожидался Че возле его дома. Шину вдруг кажется, что Хенвон стал совсем уж каким-то прозрачным с этими его невероятно огромными глазами, красными и опухшими вообще-то, но всё равно огромными. В них тонуть возможно сколько угодно, правда, дышать нечем почти сразу. Потому что Че блестит совершенно нездоровой бледностью на щеках, нервничает, сжимая пальцы на своем запястье, и молчит. Бесконечно долго молчит, загоняя Хосока подальше во все туманности Андромеды, какие только может найти. Где каждый прошедший месяц превращается в одуряющие колючие вечности, попытки выбраться из которых в одиночку заставляют подходить к Хенвону настолько близко, что Шин вдруг отчетливо понимает, что на самом деле ответы могут храниться годами. Особенно если их хорошо прятать. Вот только растворенная боль от этих ответов накрывает легкими волнами, сначала незаметно так, а потом и дорогу домой не найдешь вовсе, пока не покажут. И то, что Хенвон решил, что вычеркнуть Хосока из жизни — лучший выход, это ведь и не правда вовсе. Во всяком случае, не та, которую Шин привык считать таковой. Это лишь очередная ложь в попытках обойти одну из сотен тех бесконечностей, которые когда-то связали их двоих во что-то одно. Целое и зависимое. — Одна только мысль о том, что он уже больше может никогда не быть моим, ломает меня, — говорит Шин Джухону, смотря на стоящий на столе бокал, — Каждое утро я на автомате встаю и занимаюсь делами клана. Я понимаю, что Хенвон многое пережил и через многое прошел, и я знаю, что виноват и заслужил этот ад, в котором живу последнее время, но у меня внутри все горит, — Хосок комкает рукой рубашку на груди, — Внутри, вот здесь. Я ничего этого не понимаю и не воспринимаю. Первый месяц я думал, что он оклемается и мы что-нибудь вместе придумаем, но нет. Он не передумал и на второй. И вот конец третьего, а Хенвона в моей жизни все нет, и я даже себе боюсь признаться, что все кончено. Силы Хосока на исходе. Он уже не уверен, сможет ли остановиться, если Хенвон скажет ему «нет». Скажет это слово из трех букв на все, и на самого Хосока в жизни Че особенно. Шин не уверен, сможет ли остановиться и перехватить собственное сердце, осыпающееся в бесполезную труху уже сейчас, когда все непонятно, тогда, когда придет время. Останется ли от него хоть что-нибудь? Хосок не привык сдаваться, но именно сейчас, когда пройден весь путь, а впереди бездна, ему кажется, что все, что его удерживает от падения — это тонкая капроновая нить, обмотанная вокруг запястья, другим концом цепляющаяся за Хенвона где-то там. За пределами видимости Шина. Эта нить то дрожит и слабеет, готовая вот-вот порваться, сколько узлов не вяжи, то натягивается так, что еще чуть-чуть, и через кожу пересечет нежную плоть, отсекая запястье и сбрасывая Хосока вниз. Заглядывать в эту пропасть Шин боится. Темнота клубится под самыми лодыжками, холодит ступни и прячет что-то в своей глубине. Хосок хотел бы отвернуться, но за спиной стена, возведенная Хенвоном, и никаких четких ответов, никакого будущего. Страх давит на затылок, вырисовывая под закрытыми веками секунды падения вниз, и уже там Шин неизменно открывает глаза один. Без Хенвона. Разбитый и сломанный. Мертвый. Потому что не существует больше разделения на «ты» и «я», есть только удар о каменистое дно неизвестности, который заставляет вдруг осознать и увидеть наконец все то, что осталось за кадром. Чтобы растечься бесформенной массой без души и тела, без того, кем можно было дышать, ведь собраться во что-то похожее на себя прежнего можно только рядом с Хенвоном. The Darkest Night. Хосок вжимает Хенвона в постель и жадно целует, проникая языком в приоткрытый рот. Шин, не отрываясь от губ парня, расстегивает рубашку Че, который приподнимается, позволяя парню полностью снять ее с себя. Бросив рубашку на пол, Хосок сразу же переключает свое внимание на его шею и ключицы. Хенвон, не теряя времени зря, стаскивает с Шина футболку и тянется к поясу брюк, но Хосок перехватывает его руки и заводит их за спину парня. Затем он, придерживая Че за талию, приподнимает того и сажает на себя, не переставая терзать его губы. — Как же я скучал по тебе, — шепчет в губы Хенвона Шин и расстегивает его брюки. Че откидывается на кровать и приподнимается, позволяя Хосоку полностью раздеть себя. Хенвон нежно водит ладонями по рукам и груди парня, горячо отвечает на его ласки и трется о Шина, требуя большего. Хосок не прерывает череду поцелуев и спускается от шеи к соскам парня. Он легонько кусает их по очереди, сразу же зализывая место укуса. Все так же не прекращая покрывать поцелуями тело парня, Шин начинает растягивать Хенвона. Че выгибается и стонет, давая Хосоку понять, что тот задел нужную точку внутри. Шин словно нарочно начинает активнее двигать пальцами, чуть ли не доводя парня до оргазма. Хенвон не сдерживается и сам уже насаживается на пальцы Хосока, требуя разрядки. Че сквозь помутневший разум слышит, как звякает пряжка ремня Хосока. Поняв, что уже больше сам не продержится, Шин наконец-то подтаскивает парня под себя и одним плавным толчком входит в податливое тело. Хенвон жмурится от неприятных ощущений, но Хосок отвлекает его, целуя скулы и веки парня, прокладывая мокрую дорожку к шее. Когда болезненные ощущения первых нескольких секунд отпускают, Хенвон начинает выгибаться и сам тянется к губам Хосока. Че теряется в пространстве и ощущениях. Шин, не переставая плавно вбиваться в парня, сильно сжимает его бедра, еще глубже насаживая того на себя. Каждый толчок вызывает стоны и всхлипы у Хенвона. Че мечется по постели, рвано и сбивчиво дыша под парнем. Хосок, не сбавляя темпа, глубоко целует Хенвона, языком исследуя его рот. Тот стонет в рот Шину, когда Хосок обхватывает руками его член и начинает надрачивать в такт своим толчкам. Шин, не отрываясь, следит за выражением лица Че, пока двигается в нем и водит ладонью по его члену. Он словно ловит и впитывает в себя каждый вздох и каждый стон парня под собой. — Я хочу сверху, — вдруг прямо в поцелуй заявляет Хенвон, чем вызывает улыбку Хосока. Шин выходит из парня и ложится на спину и, придерживая руками Че, помогает тому насадится на свой член. Как только парень принимает его полностью, Хосок, придерживая Хенвона за бедро, начинает вколачиваться в него. Второй рукой он ведет по члену Че, оттягивает крайнюю плоть, размазывая по стволу смазку. Поняв, что больше этой сладостной пытки не выдержит, Хенвон ногтями впивается в предплечья Шина, кончая с протяжным стоном. Хосок сразу же вслед за ним изливается внутрь парня. Хенвон кладет голову на мокрую от пота грудь Шина и слушает, как бешено бьется его сердце. Хосок пытается успокоить дыхание, зарывается ладонью в волосы Че и нежно его обнимает. — Я люблю тебя, — вдруг прерывает тишину в комнате Шин, продолжая гладить спину Че, — Очень сильно люблю. Хенвон, опираясь руками о грудь парня, медленно приподнимается и, сидя на Хосоке, долго и пристально смотрит ему в глаза. Затем парень нагибается вперед и просовывает руку под соседнюю от головы Шина подушку. Хосок взглядом прослеживает за действиями Че и успевает заметить блеснувший у того в руках нож. — Хенвон... — единственное, что успевает сказать Шин, до того, как Че со всей силой вонзает нож в горло парня под собой по самую рукоять. Оставшуюся часть фразы Хенвон так и не успевает расслышать. Она просто булькнула вместе с кровью, заливающей постель и тело парня. Хосок, не отрываясь, смотрит в глаза напротив и хрипит, давясь собственной кровью, фонтаном бьющей из горла. Че дергает лезвие на себя, резко вспарывает горло до середины шеи и тянет рукоятку, откидывая нож куда-то в сторону, в разворошенные складки простыней. Хенвон кладет ладони под ключицами Шина, осторожно накрывая их пальцами, и смотрит, как темно-бордовые сгустки толчками вытекают из раны, обволакивая кожу рук горячей оболочкой. Парень склоняет голову к плечу, ведет языком по своим губам, собирая в уголках соленые брызги, и впитывает взглядом кровавые спирали, расчерчивающие ладошки узорами чужой боли. — Я тоже тебя люблю, — говорит Че, медленно скользит подушечками пальцев вниз по груди, сводя багровые полосы под сердцем уже мертвого Хосока, нагибается и касается его губ своими, словно забирая последнее дыхание Шина.***
Хенвон просыпается от собственного крика и резко садится на постели. Парня трясет от кошмара, а тело покрыто липким холодным потом; Че с трудом выпутывается из паутины затянувших его зыбких снов и открывает глаза. В комнате темно. Падающий из окна свет от уличных фонарей рисует по стенам черные кляксы, как в детстве, от которых хочется прятаться под одеялом и звать маму, потому что тени совершенно точно живые, особенно у самой кровати. Они даже шевелятся по-особенному, ухватывают крепко-крепко и тянут во все стороны, пока не начинаешь кричать из-за того, что руки сводит колючей проволокой так, что невозможно понять, осталась ли у тебя рука на самом деле. Сегодня ночью Хенвон видит свой самый страшный кошмар. Он видит не Сон Хену, измывающегося над его телом, он видит мертвого Шин Хосока. И у Хенвона мир в глазах распадается на атомы и кровь в висках бьет с такой силой, что зажмуриться бы и уши руками закрыть, заорать что есть силы и не видеть. Не видеть больше, как Хосок перед ним замирает распластанной тенью и смотрит почти с узнаванием. Осознанности в его глазах ровно столько же, сколько и жизни. Минус ноль целых девять десятых. И это бьет куда более ощутимо, чем можно себе представить. Хенвон видит, как он собственными руками убивает своего любимого человека и понимает, что это конец. Пути больше нет. Ответов больше нет. Можно сбежать в другую страну, зарыться в яму и землей засыпать сверху, чтобы наверняка. Можно мучиться каждое утро, потому что отрывать себя от постели и учиться существовать не так-то просто. Можно вообще забыть. Да только разве такое забудешь? От себя не убежишь. И от Хосока внутри — тоже. Он же с самого знакомства внутривенно и по всему телу, вместо крови, если хотите. Хенвон бы вскрылся, чтобы все до капли выполоскало, чтобы пустой был, как если бы никогда не знакомы. Но оно никак. Так не выживают. Хенвон пробовал. Исполосовало только, по хребту переломало и кости в порошок прямо под ноги, а жить заново так и не вышло. Даже спустя три месяца Че понимает, что позволял Шину опасно многое. Никогда не умел ему отказывать, и даже сейчас, казалось, надави чуть сильнее, раздери кожу, наружу выверни и умирать брось одного, Хенвон все равно позволит. Потому что это Хосок. Чертов упертый мудак, без которого он так, оболочка, не больше. Только бы держал и не отпускал, обнимал так, чтобы не упасть, и плевать, что с последствиями не справиться. Плевать, что разнесет по всем ближайшим окрестностям, не собрать. Плевать. Плевать. Плевать! Хочется его рук на коже, красных следов от пальцев и синяков на бедрах, хочется задыхаться не потому, что без него, а потому, что рядом. Кое-как встав с постели, парень трясущимися руками натягивает на себя первое попавшееся худи, джинсы и идет на выход. Bittersweet Ending. Хосок выходит из душа в одних спортивных штанах и полотенцем в руках сушит волосы, когда слышит стук в дверь. Мысленно ругая Джухона за такие поздние визиты, Шин открывает дверь и замирает. Напротив него стоит бледный и дрожащий будто бы от холода, хотя на улице раннее лето, Че Хенвон. Парни, на несколько секунд застыв, смотрят друг на друга, затем Че делает шаг вперед и, сильно обняв Шина, утыкается носом ему в шею. — Хосок... Я убил тебя. Я собственными руками убил тебя, — прерывисто шепчет Хенвон и сильнее сжимает парня в своих объятиях. — Хенвон, что случилось? Кто напугал тебя? — Шин, поняв, что парень вцепился в него намертво, свободной рукой кое-как закрывает дверь и продолжает гладить Че по спине, пытаясь успокоить, — Ты весь дрожишь. Хенвон-а, что случилось? — повторяет осторожно Хосок и, отцепив руки Че, обхватывает его лицо ладонями. — Я убил тебя. Я видел сон. Я воткнул нож тебе в горло, — парень переходит на рыдания, — Ты не дышал и крови... Было много крови. До Шина наконец начинает доходить происходящее, он нагибается к парню, губами сцеловывает с лица Че слезы и сильнее прижимает парня к себе. — Я жив и, более того, я счастлив. Я безумно счастлив, потому что даже моя ненастоящая смерть так смогла тебя напугать, — Хосок улыбается и гладит уткнувшегося лицом ему в грудь Хенвона по волосам. — Как будто это было правдой. Я отчетливо все видел и чувствовал, — Че наконец поднимает голову и смотрит на Шина, — Я бы не сделал этого никогда. Я люблю тебя и не переживу, если ты умрешь, — Хенвон вновь утыкается лицом в грудь Хосока. — Чтобы тебе больше кошмары не снились, тебе надо спать со мной, — еле заметно улыбается Шин, — Вообще, и жить тебе надо со мной. Я не отпущу тебя сегодня. Я больше никогда тебя не отпущу, — говорит Хосок и сильнее обнимает парня.