Tell me

Его руки дрожали. Он взглянул на них, молча приказывая им прекратить, но они не подчинились, и он попытался убедить себя, что это из-за холода. Ларец излучал его. Просто холод, ничего больше. Там не было ничего больше, в конце концов, и точно ничего страшного. Глубоко вздохнув, он наконец потянулся к Ларцу, мягко светящемуся ярко-синим кружащимся внутри, будто живым, цветом. Его глаза закрылись сами точно перед тем, как руки достигли своей цели, и он заставил их открыться снова, медленно снимая Ларец с пьедестала. Он попытался проигнорировать тот факт, что холод не ранил его, как должен был. Напротив, холод ощущался как нечто почти приятное на его коже, мягко покалывая, словно маленькие падающие снежинки, ласкающие пальцы. Когда он смог убедить себя опустить взгляд, он увидел цвет — синий. Синий, медленно ползущий по его пальцам, по кистям рук, вверх по его рукам, оставляя то же покалывающее ощущение, и он, казалось, замер, неспособный двинуться, отреагировать, или хотя бы поставить проклятый Ларец обратно, уйти и попытаться забыть это всё. Но он не мог. Он застыл. — Локи? Мягкий голос выдернул его из этого парализованного состояния, заставляя мысли всполошиться. Он не услышал, как она вошла в Хранилище за ним, но ее голос предупредил его о её присутствии, и теперь он мог слышать её легкие шаги, легкий шелест ткани её одежд. Фригга. Его… мать? Но была ли она? — Положи это, милый… Он автоматически повиновался, возвращая древнюю реликвию на место с тихим щелчком. Но теперь было слишком поздно. Ему стоило поставить его на место сразу же, ему стоило никогда его не касаться, никогда не искать его… Пока что он мог видеть свои синие руки, синие, и неродные, и отталкивающие, и такие, такие неправильные, он чувствовал это всем телом, и он не смел повернуться к ней лицом, боясь, что она увидит. Увидит неправильную кожу, монстра, которым он стал, не делая ничего, чтобы призвать чудовище. Все же, он должен быть ответить, и, несмотря ни на что, он смог оставить голос спокойным и собранным. — Я проклят? — Нет, любовь моя… не проклят… Ответ был горький, раздражающий — это было больно. В конце концов, он обернулся и увидел её стоящей всего в нескольких шагах позади, он увидел, как она потянулась, чтобы коснуться рукой его плеча, но ее рука снова опустилась, когда их глаза встретились. Черты его лица наверняка показывали отчаянную злость, цветущую в его груди. Он надеялся на отрицание — отрицание того, что он подозревал, страшась; но нет, его желание не было исполнено. Ничего нового. Его надежда на простое магическое заклинание была разорвана на крохотные кусочки. — Это просто… Голос его матери нарушил его мрачные мысли, но он не позволил ей договорить. — Нет? — спросил он, придавая резкость голосу. — Тогда что я такое? Он взглянул на нее, холодно, так холодно, передавая больше гнева, чем собирался. Его кулаки нервно сжимались и разжимались, и он мог поклясться, что чувствовал, как алый порочный цвет его глаз исчезал теперь, когда Ларец больше не был у него в руках. Он взглянул на свои руки, и льдисто-синий исчез, будто это была всего лишь краска. Рука потянулась, чтобы коснуться его, и рука была теплой, и это облегчило боль в его сердце и кусачий холод. И под прикосновением его матери он снова почувствовал себя собой, пока она поглаживала его кожу, которая более не была странно-синей. — Ты мой сын, Локи… Он съежился, услышав её слова. Это звучало как ложь. Она лгала? — И я люблю тебя всем моим сердцем. Нет, это было искренне. Она любила его. Она любила. И все же он вздрогнул от её касаний. Ему пришлось приложить сознательное усилие, чтобы инстинктивно не отдернуть свою руку. Он видел, что случалось с кожей асов, когда к ней прикасалась синева Йотунхейма, синева, которая была настолько холодна, что обжигала и ранила. Он никогда не хотел того же для неё. Но Фригга ласково держала его за руку, и он стоял на месте. — Твой сын — хрипло повторил он, ощущая болезненно быстрое биение своего сердца. Он хотел бы, чтобы это был весь ответ. — Но нет — не совсем, так ведь? Не совсем. Наполовину ложь, наполовину правда, то, что ему обычно нравилось больше всего. То, к чему сложнее всего подобраться. — Что я еще? Когда она мягко потянула его за руку, он позволил утянуть себя от Ларца, все еще ища её лица. Нежное выражение была словно вырезано на ее прекрасном лице, и Локи мог слышать её тихий вздох, пока она вела его к каменной лестнице и осторожно усадила его, прежде чем села сама, не отпуская его руки. — Мы с твоим отцом надеялись, что этот день никогда не придёт… — еще один усталый вздох. — Но раз уж ты узнал часть правды самостоятельно… Я больше не могу защищать тебя от неё… — уголки ее губ чуть приподнялись в грустной улыбке, не достигшей ее глаз. — Когда твой отец забрал Ларец из Йотунхейма, он нашел одинокого младенца, ребенка Ледяных Великанов, слишком маленького для них, брошенного в храме умирать… тебя. Локи не смог заставить себя ответить на её улыбку своей. Не сейчас, не после того, как она разрушила его мир так сильно, что он не думал, что сможет когда-нибудь собрать его снова. Но он все равно пытался, медленно качая головой, инстинктивно, по-детски отрицая, даже не замечая, что делает это. — Нет. Нет, этого не может… Я… Я не могу быть! — он беспомощно замолчал. Он только что видел, что очень даже может, что он был, но он просто отказывался это принимать. — Я не… Ледяной Великан! Я не… …монстр. Он увидел слёзы, которые Фригга не смогла удержать от появления, даже если пыталась сдержать. — Ты был. Но ты не такой — больше нет. Твой отец спас тебя и растил, как родного. Теперь ты наш родной сын, Локи… И ты никогда не будешь кем-то другим… Её рука коснулась его щеки и она ласково повернула его голову к себе, мягко поглаживая его кожу, надеясь успокоить его. Но он только снова вздрогнул. Снова, прежде чем он закрыл глаза и позволил себе податься вперед; едва заметно. За мгновение перед тем, как почувствовать эффект от объятий матери, он снова вырвался из них. — Но… но почему? — он не мог вспомнить, чтобы когда-либо ещё в таком простом вопросе было столько слепого непонимания. — Он… оте- Один, — не отец. И за это он ненавидел его ещё больше. — Он вёл войну против Йотунов, был по колено в их крови, зачем он меня забрал, какой в этом был толк? Он заметил след незнания на лице Фригги и, понимая, что не получит ответа, перешел к следующему вопросу. Их было ещё много. — И почему… почему ты не сказала мне? Я… ты могла рассказать… Его голос вдруг прозвучал задушенно, и он чувствовал, как его глаза горят, смотря на Фриггу, умоляя об ответах, об утешении, лишь бросив грустный, грустный взгляд. И этот грустный взгляд заставил её опустить глаза на свои сложенные на коленях руки. Только на мгновение, затем она ответила, глубоко вздохнув: — Мы скрывали от тебя правду, чтобы ты не чувствовал себя другим, никогда не чувствовал себя непохожим на любого другого мальчика в Асгарде, никогда не чувствовал себя непохожим на брата… — он заметил, как она сдержанно сглотнула. — Мы очень старались дать тебе счастливую жизнь… И я действительно люблю тебя не меньше, чем твоего брата… Что-то засело в его горле, сжимая его, мешая дышать таким нужным воздухом. Локи слегка согнулся, немного отодвигаясь от Фригги. — Хотя я всегда был другим, не так ли? — говоря, он обернул прядку угольно-чёрных волос вокруг пальцев и оценил резкий контраст со светло-коричневыми кудрями Фригги. — Я никогда не был… как другие. Я никогда не был тем, чего Один ожидал от меня, я никогда не был к-как… Тор… Тор, который был выслан Норны знают куда, кто не знал, что его брат вообще не был ему братом, а был вместо этого маленьким Ледяным Великаном, строящим из себя Асгардского принца. Тор, который поклялся убить каждого Йотуна на своем пути. Вдруг Локи испугался. Рука опустилась на его голову, поглаживая, не давая крутить прядки пальцами. — Да, ты не похож на Тора. Но разве это плохо? Каждый уникален, и тебе не нужно пытаться менять себя только ради того, чтобы быть похожим на брата… Брата? А был ли он? — То, что ты не похож на Тора, не делает тебя менее любимым… Я всегда любила тебя, и всегда буду любить вас обоих одинаково… И она скользнула к нему, стирая малое расстояние, остававшееся между ними, чтобы обнять его. Ее пальцы обмахнули его щеки, ловя слёзы, внезапно оказавшиеся там, и Локи охнул, цепляясь за нее, обнимавшую его так, будто он снова был маленьким ребенком, испугавшимся шума, идущего из-под кровати. — К-как… как можешь ты так меня любить, е-если- если я — полная противоположность всему, что идеализирует Асгард? Даже, даже так, как… как Асгардец, — он запнулся на слове, и сглотнул, тяжело дыша. — Я не такой… каким должен быть… Он беспомощно рассмеялся. Локи, Обманщик, Трикстер, трус, прячущийся за волшебными фокусами и ложью вместо того, чтобы сражаться, как и все. — И правда еще хуже! Я не только не из Асгарда, но из… Я… Я Ледяной Великан, я-я монстр, которым родители пугают детей вечерами! Он хотел повысить голос, прокричать всю правду, будто он мог отогнать их от себя таким образом, но он заставил голос звучать как сломанный шепот. Никто не мог услышать, никто не мог узнать, а что, если охранники решать подслушать -? Но руки его матери, продолжавшие поглаживать его лицо и волосы, успокоили его внутреннюю суматоху — пусть даже немного, совсем чуть-чуть. — Ш-ш-ш — ее пальцы скользнули сквозь его зализанные назад пряди. Ее голос был мягким и спокойным, когда она заговорила, — Я не вижу в тебе ничего подобного, Локи… — повисла пауза. Она взглянула на него искренними глазами. — Я люблю тебя, потому что ты — это не то, кто ты сейчас. И даже если бы было так, ты все еще мой сын, и ни в коем случае не «монстр»… — Не монстр? — Тебе не стоит оставаться в прошлом, дорогой, оно давно позабыто… теперь это это твой дом… Он удержал слезы еще один бесчисленный раз и ему пришлось помолчать секунду, чтобы взять под контроль своё рваное дыхание. — Кто… кто об этом знает? Он не смог удержать свой интерес. Рассказали ли они кому-то? Конечно же, воины, вернувшиеся с Одином, не могли этого пропустить. И еще Хеймдалль, Хеймдалль наверняка тоже знал. Это не могло избежать его всевидящих янтарных глаз и, возможно, именно поэтому Локи всегда казалось, что эти глаза хотели убить его своим пристальным взглядом. Вздох Фригги снова вытащил его из раздумий. — А это важно? — спросила она — Это ничего не изменит… — она коснулась его щеки, и он почувствовал покалывание под ее ладонью. — Потому что прежде всего ты есть и будешь нашим сыном, и не важно, кто может знать, как ты пришел в нашу семью… Он закусил губу и опустил голову; ее рука соскользнула с его щеки. Она не понимала — она была слишком хорошей, чтобы понять. Может быть, подумал он, он мог даже поверить ей в том, что она любила его так же, потому что ее слова не звучали, как ложь. Но все же, она не видела, что она была единственной. Она не видела жестоких взглядов Хеймдалля или разочарованных и недовольных взглядов Одина. Она не слышала, как пол-Асгарда шепчутся об их «Золотом принце» с чистым восхищением и их «Тёмном принце» с недоверием. Он поспешно вытер мокрые щёки. — Я просто… Я больше не знаю, кто я… Если я вообще когда-то знал. Пальцы Фригги продолжали поглаживать мокрые дорожки, оставленные слезами на его щеках, говоря мягко, тихо, как с напуганным котенком, чтобы не напугать ещё больше. — Ты Локи из Асгарда. Мой сын, сын Одина, брат Тора и один из законных наследников престола. И это всегда будет так. Она снова раскрыла объятия, молча прося его позволить себе еще раз быть окутанным ее любящими объятиями, пытаясь спрятать свою печаль от вида её ребёнка испытывающим такую боль. Локи колебался, но лишь мгновение, прежде чем принять её объятия. И внезапно он потерял тот малый контроль, который он еще сохранял над своими эмоциями, и, как дитя, он лежал в её объятиях, цепляясь за нее, как за единственную надежду и отчаянно рыдал у нее на плече. Его слёзы насквозь промочили ткань ее платья, но их это не волновало. Она не двигалась, осталась там, и Локи был до смущения благодарен, ощущая ее поглаживания на волосах, щеках, подбородке, осторожное прикосновение к носу, прежде чем она провела руками по его дрожащей спине и рукам, мягко переплетая их пальцы. — Всё в порядке, Локи, — она легонько поцеловала его волосы, переходя на еле слышный шепот. — Ты хочешь поговорить со мной о чём-нибудь ещё? О чём-то, что тебя беспокоит? Я здесь, я выслушаю… Долгое время Локи был неспособен ответить на ее обещание. Он бесконтрольно трясся в ее руках, охваченный рыданиями, прижимаясь к ней, словно надеясь, что она просто поглотит его, заставит исчезнуть, поможет навеки спрятаться от мира. Прошло еще несколько минут, прежде чем он смог снова говорить, и когда он заговорил, его слова были глухо произнесены в сгиб между ее шеей и плечом, потому что он не смог отстраниться и посмотреть на неё. Его голос был хриплый и изломанный от плача. — Оте… Один он… о-он ведь на самом деле… на самом деле так не думает, так ведь…? Он почувствовал, как она коснулась рукой его шеи, погружая пальцы в его волосы и мягко почесывая за ухом. — Твой отец любит тебя так же, как и я, Локи… — сказала она, целуя его макушку. Некоторое время они не двигались, но Фригга положила руку на спину Локи, и она осталась там, теплом облегчая опустошенность, которую он ощущал внутри. — Твоему отцу всегда было трудно удовлетворять твои нужды… — продолжила она — потому что твои нужды отличались от нужд Тора… Он не мог видеть тебя насквозь так же, как видел твоего брата… Он моргнул, едва удерживая очередную волну слёз. Мой старший брат вовсе не мой старший брат. — К-конечно, он не мог, я-я не его сын… — было сложно говорить сквозь слёзы и было отвратительно слышать себя, пытаясь заставить себя что-то сказать сквозь дрожащие всхлипы. — Но Тор — его сын и, конечно, он п-понимает его лучше и любит его б-больше… — он увидел, как его мать вздрогнула. — Он не м-может любить меня, как любит Тора, он не может… пустить Ледяного Великана на трон… Глубокие, глубокие вдохи. Он сделал огромное усилие, дабы успокоиться и вернуть себе свою рациональность. Наконец, он отстранился. И она отпустила. — Твой отец любит тебя, Локи. Все мы любим… — повторила она. Локи поднялся на ноги, а она осталась сидеть на холодных каменных ступеньках. Он обернулся, чтобы уйти, но прежде, чем покинуть Хранилище, он еще раз обернулся к матери. И она улыбнулась ему, грустно, но нежно. И он улыбнулся в ответ и отвёл взгляд, смотря куда угодно, но не ей в глаза. Его пальцы смяли края рукавов. — Я… просто… если ты — он вздохнул — если ты вдруг поймешь, что, может, ты все-таки… все-таки не можешь любить монстра, я бы… понял, и я- Фригга перебила его с чем-то между ужасом и волнением на лице, торопливо поднимаясь на ноги и догоняя его, стоящего у двери. — Локи… Йотуны — не монстры. Они такие же люди, как мы — просто немного другие. Они мирно живут, как мы, у них есть свои семьи, свои дома, свои земли… только то, что они другие, не значит, что они злые… Её глаза смотрели на него серьёзно, почти сурово, и он просто смотрел на нее в ответ некоторое время, ища ложь в ее глазах и лице. Он обдумывал ее слов, ища в них скрытое значение, что угодно, что могло бы доказать, что она имела в виду не то, что сказала, но он ничего не нашел. Наконец он неуверенно кивнул, опуская взгляд. — Я… Я понял… наверное. — на его губах появилась небольшая улыбка, не достигшая ее глаз. — Спасибо… Фригга осталась стоять на месте, с тяжёлых вздохом наблюдая за его уходом. — Я люблю тебя, дорогой… Но тяжёлые двери уже закрылись за ним, и он больше не слышал её мягкие слова.