Вечер пятницы

      Каждую пятницу, вечером, после репетиции, мы все вчетвером собираемся на стоянке перед студией. Брэд и Барри знают, что ты всегда подбрасываешь меня до моего дома. Мы живём недалеко друг от друга, так что тебе по дороге: по крайней мере, это честное и очень удобное прикрытие. На самом деле, проезжая рядом с моим домом, ты никогда не останавливаешься. Я успеваю мельком оглянуться на освещённые окна кухни: Наоми уже вернулась, но меня она увидит завтра утром. Пишу СМС: «Останусь у Нила». Вроде как даже и не вру.       По дороге мы почти не переговариваемся. Обожаю смотреть на тебя, когда ты за рулём. Тебя это бесит, но уж прости, не могу удержаться. Мне нравится, когда ты сосредоточен на дороге, когда ты хмуришься из-за какого-нибудь подрезавшего тебя ублюдка. Нравится, как ты задумчиво поглаживаешь руль большим пальцем, когда мы стоим на светофоре.       — Адз, это отвлекает, — каждый раз беззлобно говоришь ты, когда замечаешь, что я снова на тебя пялюсь.       — Если мы разобьёмся, я умру, глядя на что-то прекрасное.       — Твой пикап примитивен до невозможности.       — Но прямо сейчас он работает.       — Не-а.       — Ты улыбаешься.       — Неправда.       — У людей это называется «улыбка».       Ты не отвечаешь, но уголки твоих губ вздрагивают, и я знаю, что победил.       Мы подъезжаем к твоему дому: в окнах не горит свет, потому что Джанин как всегда проводит пятничный вечер в компании своих подруг. Она останется у них ночевать и вернётся завтра после полудня, но к тому моменту я успею убраться отсюда.       Если честно, понятия не имею, как мы ко всему этому пришли. Нет, то, что мы начали трахаться, как раз не удивительно: рано или поздно это бы произошло, учитывая наши сложные отношения. Признай, если бы не моя инициатива, у тебя не было бы всех этих восхитительных воспоминаний. Это я научил тебя заниматься сексом в туалете на репточке, со сломанной задвижкой и акустикой получше, чем в любом концертном зале. Это я отсасывал тебе за сценой, за пятнадцать минут до начала шоу, и всё, что нас отделяло от ассистентов, это ящики с нашей же техникой. Это я нагнул тебя в запертой гримёрке, пока Брэд думал, что Шон опять ушёл за кофе и случайно забрал ключи с собой. Помнишь, как ты смотрел на моё отражение в зеркале? Стекло туманилось от твоего дыхания. Боже, да я открыл тебе глаза на полноценную интимную жизнь.       Ты быстро учишься, Нил, очень быстро. А ещё наше общение начало избавлять тебя от комплексов — не благодари. Я многого не знал о твоём характере: ты можешь быть обаятельным, можешь быть настойчивым, когда захочешь. Мне больше не нужно было доказывать тебе, что ты хорош. И, знаешь, это было крышесносное чувство, когда ты впервые влепил меня в стену какого-то клуба, в котором мы праздновали окончание тура, стиснул мои запястья и прижал их к шершавой кирпичной кладке. Да, ты заметил мою реакцию. Тебя она удивила. Для того, чтобы начать задавать откровенные вопросы, тебе нужно было как минимум нажраться, но в тот вечер ты был трезв. Зато мне для беседы алкоголь не требовался, и я сам объяснил тебе всё. Я попросил тебя заставить меня. Сказал, что мне нужен твой контроль. Что я хочу быть беззащитным. В ту ночь ты впервые не спрашивал у меня разрешения: ты поставил меня на колени и держал за волосы, пока у меня от саднящей боли в горле наворачивались слёзы. Но это было сумасшедше. Я никогда ещё не чувствовал себя настолько свободно. Меня не соблазняли, мне не делали комплименты, мне не пытались понравиться. Меня просто поставили на колени и оттрахали в рот. Наконец-то, блять.       На следующий день, когда я пил кофе у тебя на кухне, ты спросил, что я позволю делать с собой. Это твоя нездоровая предусмотрительность когда-нибудь меня доведёт, ей-богу. Я сказал, что мне плевать на атрибутику и на то, насколько эстетично это будет выглядеть. Сказал, что ты можешь бить меня, можешь душить, можешь связывать. Перечислял всё, что приходило в голову. Твоей сдержанности нужно ставить памятник: за всё это время твоё выражение лица ни разу не изменилось. Потом ты попросил меня придумать стоп-слово. Нет, ты и вправду изумительный зануда. Я выбрал «Норвуд». Но с тех пор прошло уже почти полгода, и я ни разу не воспользовался им.       Ты привозил меня к себе домой в пятницу вечером и отправлял в душ. Мы ничего не обсуждали и ни о чём заранее не договаривались. Я выходил из душа, не одеваясь, и шёл в комнату. На пороге мне нужно было стать на колени — это твоё обязательное условие. Так можно было чётко определить границу между «до» и «после».       Поначалу это было довольно неловко, но я знал, что тебе нравится. Это самое главное. Если тебе нравится, ты втянешься. Тебе нравилось хозяйски гладить меня по щеке, пока я вылизывал твои пальцы. Нравилось давать мне пощёчины, когда я случайно проезжался зубами по члену или давился спермой. От этих ударов звенело в ушах, а картинка перед глазами рябила. По ощущениям — почти наркотики. У меня кружилась голова, но после каждого удара я возвращался в прежнее положение и поднимал на тебя глаза. Знаешь, весь мир помещался в этом моменте. Я видел только тебя, и мне больше не нужно было ничего решать.       Боль приносит мне неимоверное облегчение. Я бы ни за что не позволил кому-то другому так с собой обходиться, я бы обязательно дал сдачи. Но ты представить себе не можешь, какой это кайф — не пытаться защититься. Мне не надо держать лицо — ты и так знаешь, какой я. Ты избиваешь меня моим же ремнём, а я упираюсь ладонями в стол и сжимаю зубы, лишь бы не заорать. Между прочим, это больно. Иногда даже очень. На коже обязательно останутся полосы кровоподтёков. А ещё это кошмарно унизительно. Но ты подводишь меня к пределу моих возможностей, и я чувствую себя живым.       Я чувствую себя живым каждый раз, когда ты заставляешь меня кричать. Каждый раз, когда ты пристёгиваешь меня наручниками к изголовью постели и вжимаешь лицом в матрац. Я не произношу ни слова, если только ты не потребуешь этого от меня. Да уж, на меня это не похоже. Но, вообще-то, всё происходящее здесь на меня не похоже. Я не могу контролировать даже собственное дыхание: ты переворачиваешь меня на спину и сжимаешь горло, пока я не начинаю дрожать и задыхаться под тобой. Честно говоря, я в восторге от твоей физической силы. Иногда мне кажется, что ты можешь сломать мне шею одними пальцами. И это предел уже твоих возможностей: я делаю тебя жестоким, я вызываю в тебе желание причинять боль. На этой же постели ты занимаешься сексом с Джанин, но, держу пари, её стоны больше не заводят тебя так, как моё «ещё» после каждой следующей пощёчины, когда ты дотрахивал меня до звёзд в глазах и чуть ли не захлёбывался в очередном сумасшедшем оргазме. Ты втянулся, Нил. Теперь уже поздно что-то менять.       Мы лежим на постели и курим, по-прежнему ничего не обсуждая и не делясь никакими впечатлениями. Когда всё заканчивается, мы не возвращаемся к этому. Я не подшучиваю над тобой, ты не стыдишься моего присутствия. Я стараюсь побыстрее одеться, чтобы не дефилировать по твоему дому со свежими следами пыток на теле. Но даже в джинсах и футболке я ещё пару часов выгляжу так, будто только что сбежал из концлагеря. Все царапины и ссадины я обрабатываю сам, за исключением тех, до которых не могу дотянуться. Помню, как однажды ты втирал какую-то мерзко пахнущую мазь мне в спину, в тех местах, где ремень всё-таки разодрал кожу. Я чувствовал твоё напряжённое дыхание, твои аккуратные пальцы, чувствовал, как ты прислушивался к каждой моей реакции, чтобы лишний раз не причинить боль. Какого чёрта люди называют секс близостью? Близостью, как по мне, нужно называть такие вот моменты.       Ты оставляешь меня у себя на ночь: в том состоянии, в котором я пребываю после всего этого, я вряд ли доберусь до дома. Ты делаешь себе чай, мне — кофе, и мы торчим на кухне чуть ли не до утра: рассказываем какую-то чушь или просто прикасаемся друг к другу, периодически кидаясь остатками печенья. Потом идём спать, а утром будильник напомнит мне, что через два часа твоя жена будет дома. Иногда в мои сборы вклинивается утренний секс — ленивый, сонный и почти беззвучный.       Мы увидимся в понедельник утром, в студии, и, скорее всего, опять начнём сраться из-за какой-нибудь фигни. Но сколько бы ты на меня ни злился, к следующей пятнице это пройдёт. Всегда проходит.