Сокровище одного демона

«Магистру Смерти. Я не смогу, ты ведь понимаешь… Даррэн, прости. Мы, словно дети! Ты и Риан. Для меня это перебор. Бездна! Рэн, ты для меня — глоток воздуха среди всего этого. Ты показал, что такое счастье и самую возможную и не возможную любовь. Я, как всегда, не умею описывать свои чувства. Я не прошу меня забыть. Просто отпусти. Надеюсь, из всей этой бессвязной записки ты понял, кто ты для меня.

Нэвели.» Неровный клочок бумаги. Порой с зачеркнутыми фразами, черными кляксами и дырами от чуть большей силы, приложенной к написанию послания, этот мятый обрывок был дороже любого письма. Он замер, перечитывая послание по нескольку раз. Вчитываясь практически до размытости текста перед глазами. Каждое слово, нет, каждая буква отпечаталась в сознании и резала ножом по, обезображенному глубокими шрамами, сердцу. Зазубренное наизусть от безысходности и обиды на подсознательном уровне. — Что там, Рэн? — нарочито равнодушный голос разрезал тишину. Внезапная догадка зажгла в нем огонь. Подло, очень подло! Боль вспыхнула где-то на уровне сердца. Сестра магистра со смешанными чувствами наблюдала, как темнеют его глаза. Принц Хаоса зарычал, подрываясь, и с противным скрежетом, скользнувших по каменной крышке стола, черных когтей схватил первую попавшуюся под руку вещь. — Ты ей помогала!!! — огромный том пролетел по всему кабинету, встретился со стеной и с жутким грохотом обрушился на пол в шаге от ведьмы. — Р-р-р-р-риш-ш-ш!!! — Да, помогала, — спокойно кивнула Риш. — Боюсь, что не всё, — её выразительный взгляд коснулся нескольких стопок документаций и книг, — выдержит твою ярость. А затем строго, словно отчитывала оплошавшего ученика, рявкнула: — Довели девочку! Знала же, что темные лорды без мозгов по сему миру шастают, и не только темные! Нет бы предупредила… — Уйди, — глухо, еле сдерживая рвущуюся, наружу ярость, простонал Эллохар, плюхнувшись в кресло и запустив пятерни в платиновые локоны. — Уйду, — выдохнула женщина. Но перед тем, как закрыть за собой дверь, она кинула через плечо сухое: «Рэн, она одна такая. Я не хочу, чтоб потом ты пожалел о своем выборе.» Скрип двери. ТИ-ШИ-НА. Мертвая, липкая, она опадала невыносимым грузом на больную душу, уставшего от этого дикого мира, демона. Четвертая. Влюбленность. ВЛЮ-БЛЕН-НОСТЬ. Нет, пожалуй, без «в». Но тогда появляется чертова бессмыслица, и находится только одно слово, четко характеризующее его тягу к этой взбаломошенной девушке. Именно, девушке. Не девчонке. Иначе, Дэю можно тоже считать девчонкой. Слово из шести мелких и, нечего не значащих, букв, только вместе преобретающих великий смысл. Любовь. Она сбежала, оставив лишь записку. Чудакнутая! Ведь от такой любви не сбегают. Тем самым она ранила демона. Ещё раз. Прежде всего, пострадала гордость, а гордость для Высших превыше всего. Да, за такое не прощают, но он давно подарил ей прощение — ровно в первые секунды после прочтения первых строчек. Он действительно любит её, иначе никак. В не вменяемом состоянии демон потянулся за тонким листком хрустящего пергамента и нащупал близжайший пишущий прибор. Им оказался карандаш. Не задумываясь о будущем этих фраз, он, с еле слышимым шорохом, вывел на ровной поверхности бумаги несколько слов. Просто отобразил свои чувства и состояние. Помолчал, полу-прикрыв чуть раскосые, словно у кота, серые глаза. Боль накатила приступом, а пальцы левой руки непроизвольно сжались, сминая бумагу. Призыв маленького желтого огонька. Он поднес его к помятой бумаге и с равнодушием стал наблюдать, как золотистые язычки оплетают пергамент, как закручивается черный кончик уже округлившегося уголка вверх, как мелкими хлопьями, кружась и танцуя в воздухе, опадал на гладкую поверхность стола темный пепел и горящими «каплями» растекались остатки пергамента. И, как не странно, с затаенной надеждой взирал, как тонут и постепенно изчезают в пламени те четыре слова, которые он не произнес. «Люблю до беспамятства. Вернись.» Последние кусочки пумаги раскрошились, а огонь потух. И даже не отдавая себе отчета, он призвал огонь и направил потоки на образ единственного человека, перед ногами которого он пал. В первые за все полтора века с лишним, пал. Не смотря на гордость…