They met thanks to a tattoo.

Чонгук снова потер запястье правой руки, поднимая взгляд на Шугу и снова цепляя его ладонь своей, переплетая свои и его пальцы. Ему тепло, жарко рядом с Юнги, который то и дело заставляет смущаться, улыбаясь, или смеяться из-за самых глупых вещей. Говорят, если ты любишь, тебе плевать, как выглядит человек, все равно кто он и что делает для тебя, а самое главное — ты обязательно засмеешься, даже от самой дурацкой шутки. И Чонгук смеется. Любит. — Юнги-я, твоя метка? — за это время Мин успел перекраситься, причем без ведома Гука, в пепельный. И хотя Чонгук и считал, что нельзя портить волосы, сам хотел выкраситься в такой же. Быть таким же, как он. Только вот Шуга все равно запрещал, говоря, что хочет, чтобы его любимый человек всегда был таким, с каким он познакомился. За это время Шуга научился улыбаться, научился быть таким, каким его хотел видеть Чонгук. Да и сам младший, честно говоря, стал совсем другим. Последнее время они просто перестали думать о ком-то еще, кроме друг друга. Практически всегда были рядом, разве что ночью спали в разных частях комнаты, ибо считали, что пока рановато сдвигать кровати, и во время занятий, которые сам Мин частенько прогуливал, зависая под окнами аудитории Гука. — Она все еще на месте? — Чонгук уже не в первый раз задавал этот вопрос старшему, улыбающемуся куда-то вдаль аллеи. Той аллеи, где прошло их первое свидание больше полугода назад. — Ну, ты же знаешь, что моя уже давно сошла. Аккуратное имя на правом запястье испарилась однажды ночью, после того, как Чонгук признал свою любовь к старшему. Когда действительно признался ему в этом, без излишних слов. Просто посадил напротив себя и рассказал, что быть без него — мука, и метка в этом совсем не виновата. И, наверное, так и должно было произойти, но теперь возникла еще одна проблема. Хотя Мин и рассказывал Чонгуку о своей любви, даже выучился с утра говорить теплые и нежные слова, его метка все еще витиевато рисовалась на ключицах, кажется, не решаясь отправляться вслед за надписью Гукки. — Ты говорил об этом уже сотню раз, солнышко, — мягко улыбаясь, сжимая ладонь младшего еще крепче. Ему хотелось показать все свои чувства. Всю свою любовь, которую, он был уверен, младший и так чувствует. Просто как-то пытался доказать, что метка совсем ничего не значит. — Это всего лишь надпись. Люди вокруг ужасно косились, перешептывались или бросали резкие и странные взгляды, будто видели перед собой что-то ужасное. На улице было тепло, а в парке очень много народа. Кто-то, особенно маленькие дети, улыбались или мило махали ручками, еще не понимая, насколько общество ужасная вещь, разграничивающая отношения, запрещающая все, что не подходит их норме. — Но, Юнги, — Чонгук вспоминал свой сон, который видел уже давно-давно. На улице тоже тепло, конец весны. И Шуга также, не стесняясь, держит его за руку, мягко сжимая ладонь, иногда наклоняясь и шепча что-нибудь над самым ушком, так, чтобы никто не слышал. — Если бы не они, мы бы не были вместе. — Ты сдал свой сценарий? — Мин в который раз уже попытался перевести тему, сворачивая к выходу из парка к небольшому кафе, где они чаще сидели вечерами, после тяжелых будней, но сегодня… у Юнги была особая цель. — Скоро каникулы, а ты до сих пор не сдал свои долги. — Юнги, — фыркнул Чон, снова по-привычки потирая запястье. — Не начинай…

***

— Чонгук-а, чего ты такой громкий? Тут же люди, — Шуга осторожно сжал теплую руку парня, целуя длинные бледные пальцы, пытаясь так успокоить пыл младшего. — Не кричи. — Юнги! — потянувшись и уже забывая, о чем говорил, брюнет случайно задел рукой колени старшего свободной рукой под столом и залился краской, думая, что на это скажет сам Шуга. — Почему ты вечно просишь меня помолчать. — Потому что зачем об этом знать всем? — О чем? — наблюдая за узким кошачьим взглядом, до ужаса хитрым, Чонгук нервно сглотнул. — Я люблю тебя, — ямочку у ключицы резко кольнуло, что заставило Юнги вздрогнуть, после снова расслабляясь. Он вдруг каким-то странным образом понял, что и его метка отпустила, тоже ушла вслед за татуировкой Чонгука. — Знаешь, я долго этого не признавал, — улыбаясь, Юнги рассматривал удивленное лицо младшего, который, наконец, перестал голосить о чем-то неважном, внимательно вслушиваясь, все еще сжимая его руку, чувствуя, какое-то странное тепло и облегчение в груди. — Но ты самый милый человек, которого мне только могла подарить судьба. За это я могу только спасибо ей сказать. Хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной. Хочу ревновать тебя к каждому столбу, целовать и обнимать. Хочу прижимать сквозь сон, если вдруг ночью приснится кошмар. Просто быть рядом, потому что ближе, чем ты, у меня никогда и никого не было. Никогда никого не будет. Я люблю тебя, понимаешь? Иногда, мне кажется, больше жизни. Ведь ты и есть моя жизнь. — Я-я… тоже, — тихо ответил брюнет, заворожено смотря в глаза старшему и ощущая, как начинают гореть щеки. — Я тоже очень люблю тебя… И пускай иногда в жизни все слишком просто, поэтому приходится усложнять, думая о том, что все слишком уж легко. До ужаса. Но разве это плохо? Наверное, просто не стоит усложнять весь этот мир. Тогда, может быть, он станет для нас чуточку лучше. Их свели две витиеватых метки черным. Быть может и ваша пара, уготовленная вам судьбой, сейчас думает, почему в груди вдруг так потеплело…