Мой Великий Гэбриель ван Хельсинг - 2

Где-то в моих проводах Спит позабытый секрет Пробует сердце открыть В запрещённом экстазе (с)

(осторожно! Кардинал) Карл в очередной раз уже взбил подушку и снова улёгся, уставившись в тёмный потолок, где едва угадывалась изящная позолоченная лепнина. Прошло два или три дня с тех пор, как Гэбриель вернулся из города заражённым Чёрной Смертью, и тем же вечером на нём было опробовано снадобье, рецепт которого Александр нашёл на самых последних страницах сборника, почти никогда не выпускаемого из рук. Слава Господу (или Науке) за то, что оно сработало, и мужчина шёл на поправку, хотя в первый момент после инъекции всем показалось, что снадобье попросту убило его. Действие вещества принесло ему невообразимые страдания, хотя Карл был готов поклясться, что нет на свете боли, которая могла заставить Ван Хельсинга пустить слезу. Боже милостивый, что ему пришлось пережить в те мгновения, пока потеря сознания не прервала их, погрузив мужчину в спасительное забытье?! А потом Франкенштейн сказал, что не слышит биения его сердца. Он прикладывал к его губам зеркало, но оно не затуманивалось, хотя даже самое неуловимое дыхание должно было оставить на нём след. Анна тогда будто пробудила всех вскриком и последующим бегством вверх по ступеням, в лабораторию, где они позже нашли её сидящей на стуле и громко всхлипывающей. На неопределённое время, которое могло составлять как несколько минут, так и целый час, они все покинули подземную камеру, пытаясь прийти в себя от случившегося и в то же время опасаясь заражения. А потом… за прикрытой дверью, ведущей в подземелье, послышались шаги, и на пороге появился Гэбриель, едва стоявший на ногах. Граф тогда вовремя подхватил его, не дав упасть, и усадил в кресло. На вопрос о самочувствии мужчина слабо улыбнулся и кивнул. Его появление вызывало недоумение, правда только лишь до тех пор, пока Александр не решился взглянуть на язвы на его руке. Те заметно уменьшились, что было довольно необычно, а то и попросту невозможно. Однако Франкенштейн тут же повеселел и, обернувшись к остальным, сообщил, что снадобье работает именно так, и что скоро мужчина будет совершенно здоров. Вдвоём с графом они увели Ван Хельсинга в его покои и уложили в постель, где он оставался до сих пор, хотя и чувствовал себя гораздо лучше. Если, конечно, не считать общей слабости, как после обычной болезни, сопровождающейся жаром. Однако язвы полностью исчезли с его руки, будто их и не было вовсе, что не могло не радовать. А ещё благодаря этому его самопожертвованию распространение заразы было остановлено, что радовало вдвойне. Конечно, на душе было неспокойно до сих пор, что вполне могло быть следствием прежнего довольно сильного волнения, страха за жизнь друга. Пожалуй, это чувство исчезнет только в тот момент, когда Гэбриель, уже абсолютно здоровый и полный сил, выйдет из своих покоев и присоединится к ним. Но пока… Повернувшись на другой бок, спиной к окну, Карл вздохнул и тут же замер, широко раскрыв глаза и боясь пошевелиться. Там, за спиной, кто-то был. Какая-то тень замерла перед тяжёлым занавесом, закрывающим окно. - Пресветлый дождь воинства Небесного… Святой Михаил Архангел… - неслышно, одними губами прошептал монах, - …в битве с врагами, князьями и правителями тьмы… защити нас!.. – после чего заставил себя приподняться на постели и оглянуться. Там, у окна, и правда стоял человек. Занавес был слегка отодвинут в сторону, и бледный свет стоявшей высоко в небе луны освещал его лицо. - Гэбриель? – Карл сел и уставился на мужчину. Что-то в его облике было… странным, непривычным. Если бы на нём сейчас были одежды времён служения Ордену, монах не удивился бы. Однако одеяние его было под стать временам двух- или трёхсотлетней давности. Карл даже был готов поклясться, что уже видел нечто подобное. Вот только где? Быть может, в какой-нибудь старинной книге? Например, в библиотеке, что находилась в доме Анны. Продолжая вглядываться в замершую фигуру, монах всё сильнее ощущал исходившую от мужчины угрозу. А потом тот медленно повернул голову и усмехнулся. – Советник… - прошептал Карл, отпрянув назад и прижав к груди покрывало. *** Александр, отложив пожелтевший от времени и потрёпанный по краям манускрипт с начертанными на нём знаками и исписанный витиеватым почерком, потёр глаза и потянулся, чувствуя приятную усталость во всём теле. Неплохо поработали! Руку набили, так сказать! Конечно, пришлось изрядно истощить запасы веществ, однако теперь можно не беспокоиться о возможном заражении, ибо те жители города, что находились при смерти из-за болезни, получили своё «противоядие». И хорошо, что здесь, в этом замке, много тех, кто мог передать снадобье нуждающимся. Вампиры, да. Сам бы он точно не стал марать руки об этих никчёмных людишек! Хотя, конечно, они и являются в какой-то мере расходным материалом для его экспериментов. По крайней мере умершая часть населения, которое заметно поредело. Уже который день в городе полыхали костры, превращая в прах тела умерших. Тех, кого уже успели прикопать, также выкапывали и предавали огню, дабы ядовитые миазмы не просочились в землю. Могилы прожигались огнём и снова заполнялись землёй, в которую суеверные жители сыпали освящённые просфоры и лили святую воду, надеясь, что это остановит эпидемию. Глупцы! Только известь тут может помочь! Но кому какое дело! Александр махнул рукой и усмехнулся. И чёрт с ними! Теперь, когда опасность миновала, а найденный рецепт помог великому Воину вернуться к жизни, можно спокойно, ни на что более не отвлекаясь, возобновить эксперименты над Вэлканом, который до сих пор пребывал в объятиях Морфея. Бросив взгляд на раскрытую книгу, что лежала справа, учёный кивнул сам себе. Пора начинать учиться на собственных ошибках. Ну с кем не бывает?! Всё равно ведь удалось вернуть парня к жизни! А теперь дело за малым. Подробное описание нужного ритуала имеется. Осталось лишь претворить его в жизнь. Если только Карл не откажется помогать в этом. А то ведь снова нацепил себе на шею эту церковную безделушку! Вдруг да убоится Божьего гнева?! *** Ван Хельсинг, прислонившись к подушкам, глубоко вдохнул свежий воздух, струящийся из приоткрытого окна. На душе было спокойно и светло, впервые за всё время, проведённое в постели. Казалось, что он находится в этой комнате вечность, хотя, по словам Карла, посетившего его незадолго до наступления ночи, с момента заражения прошло всего лишь два или три дня. Забота окружающих была приятна, хотя и смущала, ибо ранее это была именно его обязанность – оберегать, опекать и заботиться. «Даже такой сильный и смелый мальчик, как ты, нуждается в любви и ласке», - сказала Алира, накануне не отходившая от его постели ни на шаг. Смешно. Но может, и нужно хоть ненадолго отбросить все эти мысли и просто отдыхать. Просто Жить. Просто Радоваться тому, что есть возможность снова видеть свет, дышать прохладным ночным воздухом… И даже не хотелось думать о том, что рассказал Карл. Это ведь могло быть просто сном. Дурным сном из-за постоянных беспокойств за жизнь друга, только и всего. - Как самочувствие, великий Воин? Голос, раздавшийся из темноты, был странно знакомым. - Влад? – Гэбриель вгляделся во мрак, хотя и понимал, что голос не мог принадлежать вампиру. - Не совсем. – Из ниши, что образовывал выступ стены перед камином, показался высокий мужчина с длинными волнистыми волосами, облачённый в богатые одежды. Он сделал несколько шагов по комнате и присел на край постели, скрестив руки на груди и рассматривая Ван Хельсинга. Гэбриель подумал было зажечь свечу на прикроватной тумбочке, но, едва потянувшись к ней, замер. Что-то в облике незнакомца было… знакомым. Эти одежды… Он видел их прежде. Во только… когда? И где? Он снова посмотрел на сидевшего напротив мужчину. Тот ответил на пристальный взгляд лёгкой улыбкой. Или даже скорее надменной ухмылкой. От всего его вида веяло угрозой. Опасностью. Силой. - Нет ощущения, будто смотришь в зеркало? – произнёс незнакомец, продолжая ухмыляться? Ван Хельсинг выдохнул сквозь сжатые зубы. Если это сон, то этим он обязан истории, которую Карл рассказал ему совсем недавно. Хотя и возникали в голове обрывки воспоминаний о комнатах в дальней части замка, которые, как оказалось позже, были пусты и заброшены. - Сделаю вид, что ты всего лишь сон, порождённый моим сознанием, которое было ослаблено болезнью, - медленно, с расстановкой, проговорил Ван Хельсинг, не сводя глаз с незнакомца. - Что ж, пусть будет так, - тот хмыкнул. – Твой добрый друг рассказал тебе о том, как я посетил его накануне. Он также принял меня за кошмарный сон. Не понимаю… - он вздохнул, - разве есть во мне хоть что-то от кошмара? Будь так, подобного высказывания удостоился бы и сам великий Ван Хельсинг. - Если ты не сон, то кто? – Гэбриель покачал головой. – Я помню те комнаты, что находятся в заброшенной части замка. Они, по словам Влада, заняты теми, кого уже нет в живых. Теми, кого трудно отпустить. Но ты… - он снова покачал головой. – Не понимаю… - Советник князя Дракулы погиб на поле боя после его смерти, - напомнил мужчина. – Часть его души осталась в… - он задумался. – Скажем так, в памяти Влада. Это сложно объяснить, равно как и присутствие в тех комнатах твоей невесты и семейства князя. - Влад сказал мне, что всё, виденное мной там, всего лишь сон. Я был в них позже. Они пусты. - Это всё слишком сложно, - повторил советник и улыбнулся. – Часть моей души в тебе. До сих пор. И не пытайся отрицать этого, - он поднял руку, пресекая попытки мужчины возразить. – Что ты почувствовал, увидев в одном из тех помещений наследника? А что чувствовал, когда читал его дневник? Те образы, что вставали у тебя перед глазами… Какие ощущения ты испытывал? Хотя и нет нужды спрашивать об этом, стоит лишь вспомнить те самоистязания в его покоях! – советник хмыкнул. – Кого ты наказывал, Гэбриель, меня или себя? Кто виноват в том, что произошло тогда? Кто виноват в смерти наследника, а позже и самого князя? Я или ты? - Зачем ты здесь? – Ван Хельсинг выдохнул. – Какой смысл говорить об этом? Ты ведь всё знаешь. Какого чёрта повторять то, что известно нам обоим?! Мы – одно целое, верно? - Нет, - улыбка исчезла с лица мужчины. – Преступления, совершённые мной, не сравнятся с тем, что делал и продолжаешь делать ты, а точнее, твоё новое воплощение. - Ватикан нанял меня на службу, если ты об этом, - отрезал Гэбриель, осознавая, что если советник прямо сейчас не оставит его, то ему придётся выслушать многое из того, что касается интриг Ордена. – У меня нет желания обсуждать это. Я повторяю, если ты знаешь всё обо мне и моём новом воплощении, то знай себе дальше и катись ко всем чертям! – он приподнялся, приблизившись к советнику и не сводя с него глаз. Хотя слабость после болезни ещё была достаточно сильна, он понимал, что ему хватит сил справиться с негодяем, если он, конечно, и правда не является кошмарным сном или призраком, или… - Ну-ну, спокойнее! – советник примирительно поднял руки и снова усмехнулся. – Да, я знаю о тебе всё, однако ты… - он сделал паузу. – Ты ведь до сих пор не помнишь кое-что… Вернее, не можешь понять… И принять, конечно же. - О чём ты? - О кардинале, - мужчина кивнул. – О причинах, побудивших тебя отвечать ему взаимностью в те дни и, конечно же, ночи. Это было уже чересчур. Гэбриель подался вперёд, пытаясь ухватить ублюдка за одежды, но тот оказался ловчее, так что спустя пару мгновений Ван Хельсинг оказался буквально отброшен назад и прижат советником к постели. Чувствуя вес его тела, можно было с уверенностью сказать, что он не дух и не призрак. Сбросить его с себя тоже оказалось делом довольно трудным, а потому Ван Хельсинг просто сдался, приготовившись выслушать то, что советник намеревался до него донести. - Успокоился наконец? – прошипел тот, всматриваясь в лицо поверженного противника. Ван Хельсинг слабо кивнул, в глубине души всё ещё надеясь, что это всего лишь самый странный, самый реалистичный по ощущениям, но всё равно только лишь ночной кошмар, который рассеется с приходом рассвета. - Я думаю, лучше будет дать слово Его Преосвященству, - усмехнулся советник. Его преображение было стремительным. Черты лица таяли, изменялись, хотя и оставались по-прежнему знакомыми. Чувства, возникающие от этих метаморфоз, также менялись. С удивления, недоумения и, в какой-то мере интереса, на отчаяние и ненависть. Мужчина возобновил попытки вырваться, но тут же замер, оцепенев под пристальным насмешливым взглядом. - Так-то лучше, - произнёс советник голосом кардинала. - Если бы ты и правда был кардиналом, я бы с удовольствием пригвоздил тебя к этой постели кинжалом, а ещё лучше выпустил бы весь заряд револьвера, - сбросив оцепенение, проговорил Ван Хельсинг. - Не сомневаюсь в этом, - «кардинал» хмыкнул и, склонившись ниже, коснулся губ мужчины своими. – Что я вижу? – прервав поцелуй, он улыбнулся. – Тебе не нравится? А помнится, ты каждую ночь приходил в мои покои! Да что там ночь! Бывало, и днём удостаивал меня своим визитом! Требовал, чтобы стража пропустила тебя! Помнишь, как ты жаждал моих прикосновений! Как раздвигал передо мной ноги, впуская меня! Какие громкие стоны отдавались от стен моих покоев! – заметив омерзение, но вместе с тем и будто бы прозрение, отразившееся на лице мужчины, «кардинал» довольно кивнул. – Вижу, начинаешь вспоминать! Конечно, ты не всегда был таким. Поначалу мне приходилось силой брать тебя. Ты ненавидел меня, презирал, осыпал проклятиями… А потом… что с тобой случилось? Ты смирился с этим? Или же привык? Да так, что не мог и дня прожить без меня! Без моих ласк. Я не видел более злобы на твоём лице. Даже когда Маркус, мой советник, присоединился к нам, ты не был против. Тебя всё устраивало. Я делал всё возможное, чтобы ты никогда не вспомнил о том, что тебя связывало с Дракулой. Ведь в противном случае я мог потерять тебя навсегда. Но также я делал всё, чтобы ты забыл и о тех ночах, что мы провели вместе. Чтобы ты продолжал служить Ордену верой и правдой. Учёный, у которого Карл был подмастерьем, создавал определённые снадобья, заставлявшие твою память пребывать будто бы в состоянии сна. Кстати, Карл также помогал ему в этом. Хотя и не знал, для чего, а вернее, для кого эти снадобья предназначались. Ты уж прости его, - «кардинал» мягко улыбнулся. Ван Хельсинг молчал. Отрывки Прошлого постепенно выстраивались перед ним, преобразуясь из слов в образы, настолько чёткие, что вскоре он уже мог вспомнить каждое своё посещение покоев кардинала. Куда его сначала буквально тащили волоком двое, а то и трое вооружённых стражников. Образы тех ночей были окрашены в тёмные тона, чёрный перемежался с алым, возможно, то был рубин в большом золотом перстне… Чуть позже перед внутренним взором вставали сцены наказаний, пыток в подземных камерах. За неповиновение. Кардинал пытался заставить его смириться, сдаться. Он всегда присутствовал при этом, будто наслаждаясь сдавленными стонами мученика. Насмешливо высказывал своё недовольство и напоминал о чём-то, отчего сердце сжималось от боли, гораздо более сильной, нежели та, что причиняли орудия пыток. А ещё вино со странным привкусом, которое насильно вливали ему в рот перед тем, как отправить в покои Его Преосвященства. Возможно, именно в него подмешивали те снадобья, о которых он упоминал только что. Они совершенно лишали сил, не позволяли трезво оценивать ситуацию… Вероятно, злоупотребление этими веществами настолько сломило его волю, что в один прекрасный день он, проснувшись утром в выделенных для него покоях, вдруг поймал себя на мысли, что жаждет прикосновений того, кого ещё совсем недавно ненавидел и клялся однажды наказать за всё содеянное. Всматриваясь в глаза склонившегося над ним советника, Ван Хельсинг будто наяву увидел себя в богато обставленной комнате. Почувствовал, какими непослушными стали вдруг руки, когда он брал со стула рубаху и штаны. Когда надевал их. А потом нетвёрдым шагом добирался до покоев кардинала и требовал у стражи, что подпирала двери, пропустить его. Те сначала упорствовали, но он, собравшись с силами, сумел оттолкнуть их и даже стукнуть кулаком в дверь. Кардинал сам распахнул двери и был очень удивлён, увидев его у себя на пороге. Чувство смущения и ненависти накрыли мужчину, едва он припомнил, как остановился перед кардиналом, переводя взгляд с него на высокое ложе, в котором бывал так часто. Но самым отвратительным было невообразимое Желание, нахлынувшее на него в тот же миг. И сейчас, лёжа в постели и чувствуя, как руки советника прижимают его к простыням, он с ужасом осознал, что помнит каждое прикосновение, каждый поцелуй, собственные стоны и каждое движение вперёд, навстречу ненавистному человеку. Всё это продолжалось довольно долго, и происходило часто, пока, наконец, кардинал не решил «вырастить» из него Великого Воина, способного выполнять ту самую работу, ради которой он и находился в стенах Ватикана. Потянулись долгие дни обучений и путешествий по самым отдалённым уголкам Земли, где он также встречался со всевозможными Учителями и Мудрецами, стремившимися наделить его Знаниями и Силой. Благодаря постоянным занятиям боевыми искусствами и прочими премудростями, мысли о том, что происходило в Ватикане, постепенно растворялись в памяти, напоминая о себе лишь изредка, в свободные от обучений дни и ночи. Впрочем, этому могли способствовать всё те же неведомые ему вещества, которыми почти каждый день его потчевали находящиеся рядом Наставники. Был ли у них договор с кардиналом или же они делали всё это по собственной инициативе, он не знал, однако отголоски прошлой жизни, ещё пытавшейся прорваться сквозь забытьё, медленно затихали, оставляя вместо себя лишь темноту и странное, ни на что не похожее, чувство. Напряжение? Отчаяние? Боль? Но вместе с тем и ощущение Просветления и Безразличия ко всему, что было до. По возвращению в Рим он уже не бросал ненавистные или же полные желания взгляды на своего Господина. Он просто служил Ордену, выполняя самую грязную, самую кровавую работу, совершенно не реагируя на то, что думали о нём те, кому посчастливилось встретить его на своём пути. Проезжая по городам и безразлично срывая со стен листовки со своим лицом и суммой награды за поимку. Нет, пожалуй, к кардиналу он испытывал некое чувство. Что-то сродни презрению, как к людям, погрязшим в интригах и не интересующимся ничем, кроме собственной выгоды… И эти бессмысленные обвинения…«Ты же разбил Окно Розы…»… Господи… как будто ему было дело до него и всех окон вместе взятых! Он просто выполнял свою работу, не задумываясь о возможных последствиях. Ибо главное в работе – это результат, а не процесс. Чувствуя, как при взгляде в глаза советника, что до сих пор оставался в облике кардинала, подобно волне, накатывает странное возбуждение, Ван Хельсинг предпринял ещё одну отчаянную попытку сбросить мужчину с себя. Если всё начинает складываться именно так, то… плохо дело. Он ведь может бросить всё и вся и рвануть обратно в Рим, прихватив с собой украденную книгу. Чтобы явиться на поклон к кардиналу, да и всей Коллегии. Которая наверняка будет посмеиваться и перешёптываться. - Если ты хотел воскресить именно ЭТИ воспоминания, тебе это удалось, - Гэбриель, наконец, оттолкнул от себя советника, и тот приподнялся, бросив быстрый взгляд в окно. Небо слегка просветлело, говоря о близости рассвета. И о том, что все дурные сны уйдут вместе с умирающей ночью. Облик кардинала медленно растворился. Советник вновь стал самим собой. Усевшись на прежнее место на краю постели, он улыбнулся и кивнул. - Что ж, я удовлетворён, - он медленно встал на ноги и приблизился к окну. – Знаешь, я ведь давно хотел поговорить с тобой об этом, да всё не находил подходящего момента, - произнёс мужчина. – Однако теперь ты всё знаешь. Позволь поинтересоваться, каковы твои… впечатления? – он снова насмешливо взглянул на Ван Хельсинга. - По-моему, тебе нет нужды задавать подобные вопросы, - отрезал тот. – Ответы на них тебе и так известны. - Я всего лишь пытаюсь быть вежливым, как и подобает советнику великого князя, - мужчина вздохнул. – Но раз уж ты не расположен к дружеским беседам, я оставлю тебя. – Он отвернулся от окна и прошёл к дверям. – Мне известны не только ответы на эти вопросы, - проговорил он перед тем, как открыть дверь, - но и твои дальнейшие действия, великий Ван Хельсинг. Однако я готов буду признать свою ошибку, если ты сможешь обуздать вновь пробудившиеся в тебе чувства и желания. Желаю удачи! – Распахнув дверь, советник вышел в тёмный коридор, слабо освещённый факелами. Заставив себя отвести взгляд от закрывшейся двери, Гэбриель шумно выдохнул и закрыл лицо руками. _____________________________________ Четверостишье в эпиграфе – отрывок из текста известной композиции группы «Технология» - «Саморазрушение». Изначально, ещё при создании первой части Истории, весь текст данной композиции казался мне «схожим» с жизнью главного Героя, а точнее, с его Прошлой жизнью и Дракулой. На этот раз сей отрывок добавлен к не слишком приятной ситуации, хотя и вполне так соответствует ей [чисто Авторское мнение] ________________________________ С Наступающим праздничком всех!